Снегиреву тотчас становятся известны правила предстоящей игры: он должен толкнуть фигуру, стараясь при этом не промочить собственную одежду. Толчком он может проверить — живой или мертвый, то есть опасный для Скунса или безопасный человек замер в отведенной ему кабинке.
Алексей, по виду несколько рассеянно, а на самом деле предельно собранно и настороженно, шагает по мокрому полу. Тут он замечает, что в одних отсеках клубится пар, в других, напротив, судя по синеватым физиономиям стоящих, льются ледяные струи.
Скунс готовится к игре, но вдруг замечает, что фигуры да и сами душевые исчезли: теперь посредине помещения вытягивается длинный стол, за которым смогли бы уместиться человек сто.
Снегирев вспоминает, что, кажется, направлялся сюда ради утреннего омовения; он ведь привык каждый день по крайней мере к двукратному обливанию холодной водой, и без этой процедуры просто не чувствует себя окончательно пробужденным.
Скунс пытается высмотреть краны, но они на всех трубах свернуты, а отверстия забиты деревянными пробками. Неожиданно, но вновь как должное, Снегирев обнаруживает в своих руках серебряные приборы. Он внимательно разглядывает вензеля, выгравированные на тяжелых, дорогих вещах. Он понимает, что сегодня дежурит по столовой и сейчас вилки и ложки превратятся в алюминиевый ширпотреб. А ножей, между прочим, здесь и вовсе не должно быть.
Алексей вглядывается и действительно не может уже различить среди приборов ни одного ножа. Он чувствует, что теперь каким-то образом сам должен продолжить свое приключение, которое, пожалуй, уже не раз с ним случалось, только он не может сразу сказать, чем же в последний раз все это завершилось.
«Сейчас должны появиться вожатые, воспитатели и директор», — вспоминает Скунс. Действительно, двери в дальнем конце здания тотчас распахиваются и в мареве солнечного света объявляется целая ватага взрослых, которые, то ли из важности, то ли взаправду не замечая Снегирева, бодро заполняют помещение и устраиваются за столом.
Директор располагается в торцевой части стола, расположенной ближе к входным дверям. Алексей вроде бы должен знать директора, но теперь не может установить, кто же перед ним: мужчина или женщина и каковы на самом деле черты лица этого человека.
Внезапно помещение до отказа заполняется людьми, и это уже кафе, чрезмерно забитое посетителями. Давка и суета достигают такого предела, что уже не может быть и речи о сколько-нибудь комфортном времяпрепровождении, — хрустящая и стонущая толпа начинает исторгать из своих недр наиболее неудачливых посетителей. Жертвы в отчаянии пытаются доползти до дверей или окон по плечам и головам стоящих, но безнадежно проваливаются вниз, где тут же затаптываются толпой.
Снегирев чувствует необходимость скорей же убраться из неприветливого заведения, как вдруг различает, что в окно с внешней стороны ему улыбается и призывно машет рукой Стаська. Он сразу же перестает сопротивляться одичавшей толпе, рассчитывая на внезапное изменение всей схемы этой странной истории.
Позволив публике исторгнуть себя, подобно остальным приговоренным, беспомощно барахтающимся под потолком, Скунс ощущает под собой отполированные временем лестничные перила. По ним его увлекает вниз, и он неведомым образом оказывается на окраине старого центра, может быть, на Выборгской стороне или в районе Бадаевских складов. Теперь над ним нависают плоские из-за ночной мглы производственные корпуса. Вокруг не удается различить ни одной фигуры, ни даже какого-либо знака, предвещающего появление противника.
Алексей не спеша продвигается вперед, стараясь не позволить никому контролировать свои мысли. Главное же, что его по-настоящему волнует, — это где дочь.
Слева, недалеко от стены очередного здания, Снегирев различает непонятное образование, возможно кучу прелой ветоши. Он уже привык угадывать все, с чем встречается в этой игре, поэтому, остановленный сомнением, пристально вглядывается в загадочный холмик, который вдруг превращается в двух младенцев. Дети сильно истощены, и один малыш смотрит на него своими мученическими глазами!
Скунс оказывается не в силах обуздать свои взбунтовавшиеся нервы. Да нет, он даже рад прорвавшему его чувству — он рыдает! Это, как весенняя гроза. Он все еще жив! Он все еще человек!..
* * *
Снегирев проснулся и сразу понял, что он совершенно мокрый от пота, словно побывал под дождем или только что вышел из парилки. Он резко сел, сбросил ноги с дивана на пол. До чего, однако, стало просто жить, если есть деньги, — никаких проблем с жильем, транспортом, перемещением за границу: делай что хочешь, только плати! Основной минус, конечно, в том, что отнюдь не все могут это себе позволить. Да вот, к примеру, этот скромный номер в ведомственной гостинице, когда-то доступной лишь военным: для кого-то его поднаем останется просто незаметным, а для кого-то это скромное удовольствие вовсе не по карману.
Алексей включил кофеварку и музыкальный центр, прошел в ванную комнату, открыл холодную струю и встал под душ. До чего все-таки приятно ощущать себя живым и еще полным сил, до чего отрадно сознавать свою свободу и независимость от большинства жизненных мелочей! Ледяные струи жгли тело, мысли обретали ясность и четкость. Он прошел в комнату, налил себе кофе и вышел с чашкой в лоджию. Здесь Снегирев сел в мягкое кресло и закурил. Его взгляд привычно отслеживал любое движение, и он обратил внимание на автобусную остановку-ларек.
Алексей уже давно не удивлялся своему необычному свойству сразу понимать, что перед ним происходит в данный момент, догадываться о том, что происходило некоторое время назад, и примерно знать, что можно ожидать впереди. Так вот и сейчас — увидев на скамейке, сочлененной с корпусом ларька, двух пенсионеров, очевидно супругов, Скунс угадал, что их пребывание здесь связано с кожаной курткой, висящей на железном щите, снятом на время работы ларька с окна и прислоненном к боковой стене будочки-остановки.
Мужчина расположился поближе к оставленной кем-то вещи и суровым взглядом обмеривал всех возможных конкурентов. Женщина вела себя не столь уверенно и явно опасалась неожиданных и скорее всего неприятных для них ситуаций. Старики напоминали двух нахохлившихся ворон, подобравшихся к добыче, но не рискующих пока к ней прикоснуться. Окно ларька было открыто, во внутренностях угадывался облик продавца, определенно не видевшего, возможно им же самим и оставленную вещь.
Пенсионер нервно поднялся, сделал два шага к куртке, похлопал ее рукой, словно убеждаясь, что это не мираж, и вернулся к старухе. Она что-то сказала, он ответил. Затем старик вновь метнулся к куртке, небрежно, даже брезгливо, стащил ее со щита, будто бы она здесь кому-то мешает, и бросил на скамейку между собой и старухой. После этого он сел и выдержал паузу перед дальнейшими действиями. Потом пенсионер положил руку на как бы ему уже и принадлежащую вещь и начал ощупывать кожаные складки, надеясь наткнуться на какой-либо подарок судьбы. Пенсионерка косилась на осмелевшего спутника, все еще робея перед перспективой разоблачения в посягательстве на чужое добро.
Ничего не обнаружив, старик отбросил куртку жене, а сам встал и повернулся к ней спиной. Женщина помогала ему примерить вещь прямо поверх плаща. Куртка оказалась с запасом. Мужчина высвободился из нее, сунул под мышку и пошел прочь. Жена, приволакивая левую ногу, направилась следом.
Чем эти люди занимались раньше? Стояли у станка? Преподавали? Лечили? Сколько теперь их таких, занесенных в графу «Социально уязвимые слои населения», и чем все это кончится? На эти вопросы Алексей определенного ответа пока что не имел. Он положил сигарету в пепельницу, допил кофе, зевнул и вернулся в комнату. Здесь Снегирев начал постепенно настраиваться на сердечный прием суматохинцев, с которыми у него на сегодня назначена встреча. Интересно, на какое место Лазарь посадит Ваню Ремнева в своем бронированном джипе? Скунс улыбнулся и перевел взгляд на два комплекта брезентового рыболовецкого снаряжения. Пожалуй, все собрано. Ему остается лишь подготовить машину. Значит, пора выходить. Он же не хочет, чтобы кто-то усомнился в его легендарной пунктуальности.
Глава 43. Как жизнь, растраченная грубо
Когда Кумирову сообщили, что у него обнаружен СПИД, первое, что он вспомнил, — это угарный круиз по Европе и эпизод в Брюсселе. Тогда, полтора года назад, еще был жив Мстислав, и они странствовали довольно обширной компанией, слепленной, по прихоти Самонравова, из людей на удивление разных и, как казалось ближайшему окружению Мстислава, в большинстве своем бесполезных, хотя, безусловно, небезынтересных самому Самонравову — любителю собирать вокруг себя всевозможных экзотических персонажей.
Ту шумную и, казалось, бесконечную поездку организовали, как и прежде, «свои люди». Благодаря стараниям услужливых знакомцев, отель в Брюсселе оказался отнюдь не из лучших, а вблизи него обнаружились различные злачные заведения, в том числе «сиреневые окна», как их прозвали друзья с легкой руки Мстислава. Это были квартиры, где проститутки принимали и обслуживали клиентов. Улыбчивые особы в нижнем белье располагались за освещенными разноцветными лампами стеклами и оттуда перехватывали взгляды проходящих мимо мужчин не слишком задрипанного вида.
Впервые увидев нечто подобное в конце восьмидесятых годов в Гамбурге, Игорь смеялся вместе с друзьями и корчил женщинам, словно зверюшкам в зоопарке, различные гримасы, усугубляя их выразительной жестикуляцией. Тогда он не воспринял проституток как товар, которым действительно можно воспользоваться.
В Бельгии все обстояло иначе. В отличие от прошлых поездок, Игорь вылетал из Питера в период вынужденного, не помнится уже чем вызванного, воздержания и ощущал определенное томление. К этому добавились еще и визиты в различные заведения, куда друзья захаживали между ресторанами и экскурсиями, чтобы посмотреть причудливые сексуальные бесчинства. Кумиров понимал, что здесь все рассчитано на то, чтобы взбесить мужика, после чего тот должен был опрометью помчаться к «сиреневым окнам».
Так, в общем-то, и произошло с Игорем. Это был последний вечер перед возвращением в Россию. После ужина Мстислав предложил посидеть в каком-нибудь необычном месте. Никто ему, конечно, не возражал, и по его же подаче был выбран китайский ресторан.
В течение двух недель, проведенных в Европе, вся свита Самонравова пьянствовала, начав марафон еще в аэропорту «Пулково-2». Теперь, закусив в ресторане и отведав «желтой» водки, все быстро раскисли. Кумиров не позже других почувствовал привычное онемение в голове и «тягу» в затылке, будто кто-то несильно и даже заботливо ухватил его сзади за волосы. Он сообщил друзьям, что «поплыл» и намерен вернуться в гостиницу, дабы завалиться спать в своем одноместном номере. Никто не возражал, поскольку до большинства, пожалуй, уже довольно смутно доходил смысл сбивчивой речи Кумирова.
* * *
Покинув ресторан, Игорь действительно намеревался отправиться в гостиницу, но почему-то передумал и решил на прощание прогуляться вдоль «сиреневых окон» и поглазеть на образцы «евростандарта». Когда же он достиг своей цели, то понял, что ничего не имеет против посещения одного из заведений, где даже не прочь воспользоваться услугами приглянувшейся проститутки.
В одном из «сиреневых окон» Игорь увидел мулатку лет двадцати. Ее крепкую округлую фигуру обтягивало черное кружевное бикини.
Заметив потенциального клиента, проститутка начала по-кошачьи потягиваться, мечтательно поглядывая на вздыбившиеся слаксы окаменевшего напротив нее мужчины.
— Это все не то, детка. Понимаешь, если бы ты не была шлюхой… — Игорь завел речь скорее сам с собой, чем с иностранкой, наверняка не понимающей ни слова по-русски. — Если бы ты могла любить. Для нас ведь, русских, что главное? Чувства, забота, а ты ведь, дрянь, только за бабки на все готова. Сколько ты стоишь-то? Тысячу, две? Слышь, телка, хау мач?
Проститутка разобрала последние слова гостя, с деланным смущением протянула руку к стеклу и уверенно вывела указательным пальцем «1500». Кумиров всегда несколько путался в курсах валют, но кое-как прикинул, что это, наверное, порядка пятидесяти долларов.
Внезапно в соседнем доме со скрипом отворилась дверь. На улицу выплеснулся сноп света. Из апартаментов раздалась французская речь и возник парень лет двадцати. Игорь понял, что клиент усердно благодарит хозяйку, которая высунулась вслед за ним на улицу, возможно, чтобы скорее отделаться от посетителя. Проститутка выглядела значительно старше клиента. Парень же был субтильным, а лицо его носило внятные черты дебилизма.
Появление дауна неожиданно изменило намерения Игоря. «Что ж, я такой, как этот?» — подумал Кумиров. Он отошел от окна и, пройдя вперед до поворота, свернул за угол.
Немного пройдясь, Игорь обратил внимание на то, что на этой улице во всех окнах темно, а многие из них закрыты ставнями. На некоторых дверях имелись объявления, очевидно об аренде или продаже квартир. Кумиров остановился, достал пачку «Мальборо», пихнул в заранее приоткрытый рот сигарету, щелкнул зажигалкой и вдохнул в себя дым. Он сделал еще несколько шагов, вновь замер и прикинул дальнейший маршрут. Можно было пройти вперед, завернуть за угол, обойти квартал и вновь вернуться к прибежищу мулатки. Впрочем, можно было и возвратиться в отель.
— А я пойду к тебе! — Игорь Семенович произнес это неожиданно громко и тотчас подумал о том, что здесь хоть и центр бельгийской столицы, но место совершенно безлюдное: можно орать, ругаться, и никого его вопли не смутят, потому что смущать просто некого. Кумиров резко обернулся, будто решив внезапным маневром обнаружить соглядатая. В памяти всплыла строфа любимого в молодости поэта:
Ночная улица пуста,
Как жизнь, растраченная грубо.
Я вижу в ребусе куста
Внезапно вспыхнувшие губы.
— Я хочу тебя! — Кумиров закричал во всю мощь, тут же подумав, что избрал явно не лучшую фразу для использования всей мощи своего голоса. Но он не смог удержаться от следующего вопля. — Дрянь черномазая, я хочу тебя!
Игорь энергично двинулся в обратном направлении.
Примелькавшийся проституткам заметный рослый мужчина, совершавший обход квартала не в первый раз, вызывал надежду на визит: ему улыбались и махали из «сиреневых окон», некоторые двери многообещающе распахивались. Но он шел к «своей» мулатке, хмельно мечтая, как вывезет симпатичную девчушку в Россию, поселит в какой-нибудь из принадлежащих ему квартир, а возможно, и в загородном доме. Это же будет смотреться: бронзовая женщина в каком-нибудь эскимосском национальном наряде в гостях у русской Зимы!
Она посмотрела из-за стекла вполоборота и исподлобья, отбросила голову назад и прикрыла веки. Это могло означать предвкушение сладчайшего наслаждения.
Дверь отворилась.
— Игорь! — Кумиров ткнул себя в грудь кулаком, похожим на сжавшегося осьминога.
— Эммануель, — ответила мулатка и жестом пригласила гостя зайти внутрь.
Игорь огляделся. Салон состоял из одного обширного помещения. В интерьере не было ничего эротичного.
— Да сюда можно человек двадцать привести и никому тесно не будет! — Кумиров сотрясся в негромком смехе.
Эммануель задернула шторы и прошла в глубь комнаты. Игорь, привыкая к обстановке, проследовал за ней. Они остановились около стола. Хозяйка открыла один из ящиков, извлекла почтовый конверт, положила в него деньги, написала «1500» и возвратила в ящик. Только тут гость заметил за спиной мулатки дверь. Он предположил, что за ней дежурит охранник на случай, если клиент окажется маньяком или грабителем, а может быть, сутенер или оба в одном лице. Впрочем, дверь могла просто соединять два салона.
Эммануель спросила, хочет ли гость выпить, и стала перечислять спиртные и прохладительные напитки. «Шампанское!» — заказал Кумиров. «Шампань!» — с деланным восторгом воскликнула проститутка, достала листок бумаги, начертала на нем очередную сумму и протянула гостю. После этого она извлекла из бара бутылку и два фужера, поставила все на поднос и прошла за ширму, отсекавшую треть помещения. Игорь, не читая, положил на бумажку сто долларов и отправился следом. Здесь он увидел диван, кресло, столик и умывальник.
Мулатка опустила свою ношу на стол и спросила гостя, желает ли он мыться. «Слегка!» — ответил Кумиров и навис над умывальником. Проститутка стала раздевать клиента, с уважением оценивая несомненную мощь его тучного тела.
— Не придуривай, коза! Ближе к сексу! — с нарочитой дружелюбностью произнес гость.
Эммануель подвела разоблаченного Кумирова к умывальнику, включила воду и достала неведомое Игорю моющее средство.
— За секс без границ! — Кумиров поднял свой бокал.
— Прозит! — эхом отозвалась мулатка.
Поставив фужер, Игорь обнял севшую вплотную к нему проститутку…
Усердно исполнив все пожелания клиента, мулатка подошла к умывальнику и стала решать свои санитарно-гигиенические вопросы.
Игорь обратил внимание на то, что даже фигура проститутки стала совершенно чужой и независимой, будто такси, освободившееся от очередного пассажира.
Одеваясь, гость наполнил бокалы шампанским и жестом пригласил к столу мулатку, уже облаченную в цветастый халат с драконами.
Сглотнув вино, клиент двинулся на выход. Мулатка, профессионально поигрывая ягодицами, обогнала его и отворила дверь.
* * *
Кумиров, не пытаясь анализировать свои довольно противоречивые чувства, пошел по уже знакомой улице в сторону отеля. Пройдя полпути, он свернул налево и вскоре очутился в «старом», как он его называл, городе, который ночью почему-то не освещался, хотя днем был чрезвычайно люден и являлся, вероятно, сугубо деловым районом. Здесь высились дворцы и памятники. «Угасающая Европа», — улыбнулся Игорь Семенович, пересекая добротно мощенную площадь. Его ноги величественно ступали по отполированным за столетия плитам. Кумиров представлял себя неким монархом, блуждающим ночами по своей ничего не подозревающей столице.
Перейдя площадь, Игорь заметил узкую улицу, по которой он вроде бы еще ни разу не ходил. Здесь было совершенно темно. Впрочем, некоторое обнадеживающее свечение просматривалось впереди.
* * *
Когда Кумиров преодолел расстояние до пересечения избранной им для прогулки улицы с другой, перпендикулярной, его ослепили потоки оранжевого, желтого и голубого света. Происходящее здесь походило на сон или сцену из кинофильма. Кумиров даже не сразу понял, что тут происходит: обилие людей и товаров, многоязычье и музыка. Вот мужчина трясет двумя руками огромную рыбину, убеждая публику ее обязательно купить. А вот застыл с немигающими глазами «человек-маска», загримированный под Пьеро. Полуобнаженные акробаты поражают немыслимыми кульбитами. Приветливая, наряженная под Белоснежку особа бодро предлагает приобрести конфеты и выпечку. В прозрачном барабане вертятся цыплята-гриль. Лилипут со сморщенным, как выжатый лимон, личиком шагает через три метра на пятиметровых ходулях и разбрасывает рекламные листки приезжего цирка.
«Вот они, рыночные отношения, — подумал Кумиров. — Каждый старается как может. Один — чтобы лучше сделать и дороже продать, другой — чтобы выбрать лучшее и дешевле купить».
Игорь шел сквозь эту сказку, ощущая какое-то необычное тепло. Он поднял глаза и обнаружил источник тепла и света: мощные желтые светильники, закрепленные под крышами невысоких зданий, придавали происходящему внизу ощущение нереальности.
— Лось! — услышал Кумиров голос Самонравова и от неожиданности вздрогнул. Мстислав с компанией шел ему навстречу. — Что, Лосятина, в «сиреневые окна» лазил? — Мстислав повелительно обнял Игоря и потерся своей лысой головой о поросшую бородой щеку друга. — Ты про презервативы не забыл, а то тут у них есть одна проблема под названием СПИД.
— Да разве я без тебя отважусь в номера завалиться?! — отшутился Кумиров. — Если только на разведку.
— Ну ладно, Сохатый. — Мстислав дыхнул спиртным теплом Игорю в ухо. — Пойдем, покажешь свою искусительницу, а я тебе скажу, залетишь ты от нее или нет.
Конечно, он никуда не собирался идти, этот неугомонный Самонравов.
А через пару месяцев, когда Кумиров лег в больницу для удаления вросших ногтей на больших пальцах ног, при анализе крови у него выявили СПИД.
Врачи сразу отбросили версию Кумирова о бельгийском варианте, сказав более отдаленную и, по их мнению, почти точную дату его заражения. Получалось, что это произошло почти пять лет назад, как раз в тот период, когда они таскали в баню самых низкопробных шлюх, находя в этом некую брутальную забаву. Собственно, он так и объяснил медикам: было то-то и то-то, — а чего скрывать, мало ли что они еще подумают? Конечно, были проблемы с Клерой, она до сих пор находится в состоянии «обморожения», как шутканул все тот же весельчак Самонравов, хотя, слава Богу, все анализы ни в чем не повинной женщины оказались отрицательными.
Глава 44. Репортаж с места события
На телевизионном экране появляется знакомое зрителям изображение: обнаженные мальчик и девочка, схватившись за руки, убегают от нависшей над ними морской волны. Следом, после призывных аккордов органа, возникает название, словно нацарапанное неопытной ребячьей рукой: «Детская тема». Через несколько секунд на экране возникает зарешеченное подвальное окно. Беспристрастный глаз видеокамеры предъявляет заскорузлую грязь на треснутых в нескольких местах стеклах, проржавленные железные прутья, траву, паутину, насекомых.
От окна камера обращается к веснушчатому лицу мальчика лет двенадцати. Он смотрит на зрителей выразительными зелеными глазами и, видимо, ждет команду, чтобы заговорить, или просто стесняется начать свою речь. Но вот он сглатывает слюну и бороздит рукой длинные, кудрявые, нечесаные волосы.
— Мы жили втроем: я, мать и отец. Вот там, на третьем этаже. Квартира была двухкомнатная. — Мальчик встряхивает головой и указывает пальцем на три окна, расположенные слева от парадной. — Когда отец попал в аварию, ему предложили, в качестве компенсации за ущерб, поменять квартиру на дом в деревне. Сказали, вы там хозяйство заведете, в городе все равно постоянной работы нет. В общем, вам от этого еще лучше сделается. Когда все документы оформили, нас погрузили с вещами в машину и отвезли в деревню. Это где-то под Новгородом. Высадили у одного забора, говорят, вот ваш дом — живите на здоровье. Мы вещи понесли, стали затаскивать, а дом-то, считай, без крыши. Ну просто развалюха. Вот-вот обвалится. У нас денег на грузовик не было — мы вещи у соседей оставили, а сами в город вернулись. Пришли домой, а здесь люди живут, которых мы не знаем. Родители говорят, что нас обманули, а те отвечают, что ничего не знают, они, мол, эту квартиру купили. Ну, отец куда-то ходил, а мать уже заболела. Да, а жили мы вон в том подвале.
Мальчик поворачивается, идет к девятиэтажному дому и растворяется в чернеющем зеве парадной. Вот он спускается по лестнице в подвал, заходит в темное помещение, освещаемое мутным светом из приземистого окна.
— Скажи, Олег, а где вы здесь размещались? — раздается звонкий голос Лолиты Руссо.
— Ну, спали мы вот здесь, на трубах, — Мальчик привычно садится на корточки около серой бетонной стены. — Днем отец ходил искать работу. Ну, ящики на рынке носил, около ларьков прибирал. Я ему помогал. Раз пришли, а мать не разговаривает. Отец говорит, умерла. А потом у него ноги стали пухнуть. Раздулись так, что ботинки не налезали. Он меня все просил: сынок, пойди, сдайся в интернат. А я говорю, нет, батя, я с тобой тут останусь, может, мы свою квартиру отсудим. А вчера вот прихожу, а он на этом самом месте вот так веревку на трубу намотал и повесился, то есть удавился.
— Эта леденящая сердце трагедия, к сожалению, не единичный случай, а печальная примета нашего тяжелого времени. — Включается голос врача-педиатра Федора Бороны, памятного зрителям по скандальным сюжетам о проблемах семьи и детства. Тотчас камера показывает и самого Данилыча, стоящего с пригнутой головой в одном из проемов подвала. — Самоубийства, убийства, гибель от несчастных случаев — все это ежедневно происходит в наших подвалах, на чердаках, в квартирах, обычно, к нашему облегчению, соседних. Куда теперь деваться этому мальчику, оставшемуся в свои двенадцать лет полным сиротой? Детские спецучреждения, приюты, особенно частные, которые появляются в нашем городе с подозрительной скоростью и на которые мы еще недавно возлагали самые серьезные надежды, — это тема для особого разговора. Сейчас мне хочется обратить внимание правоохранительных органов на судьбу этой семьи, которой, как вы только что услышали, больше не существует, и на судьбу этого мальчика, Олега Ревеня. Кто он теперь — беспризорник?! А сколько их таких в культурной столице России? Одни специалисты утверждают, порядка шестидесяти тысяч, другие доказывают обратное — практически ни одного. А если тем, кто не замечает детей, вынужденных постоянно жить вне дома или не имеющих своего угла, если этим фомам неверующим показать те чердаки и подвалы, где дети устраивают свои лежбища на утильных пальто и матрасах, в коробках и ящиках или, зарываясь в песок и опилки? Если показать им этих детей, которые в десять-двенадцать лет не знают грамоты? Если показать, что и как едят эти дети, как они зарабатывают на свой хлеб пагубным трудом, криминалом, проституцией?..
— Мальчишка — пальчики оближешь, — говорит один из постоянных зрителей передачи «Детская тема», которого, с легкой руки Руссо, все СМИ прозвали Людоед Питерский. — Спасибо тебе, Лолита, за заботу о ценителях. При случае я позабочусь об этом пупсике. И о тебе, сладкая ты моя.
Глава 45. Убейте киллера!
Новый автосалон, открытый суматохинцами вместо крупно оскандалившегося заведения «АИД», получил название «СТИКС». Название это, на удивление, привлекало внимание всяческих умников, гадавших — что же оно может означать на самом деле? Одни почему-то решили, что оно расшифровывается как «Станция техобслуживания икс», то есть в некотором смысле — неизвестная. Другие чудаки понимали вывеску как «Стабильно и качественно».
Попадались и более умудренные фантазеры, воображавшие разные неприличия. Версии последних суматохинцы особенно часто пересказывали друг другу, неизменно разражаясь при этом неудержимым хохотом.
Сегодня в салоне «СТИКС» готовились к достойной встрече прославленного и загадочного, непредсказуемого и невероятно прозорливого киллера по прозвищу Скунс. Лазарь Вершков, кажется, предусмотрел все возможные действия смертельно опасного гостя и уготовил тому неминуемый конец.
Наверное, кому-то могло показаться странным, что Скунс столь безалаберно раскрыл свои карты и благодаря непростительной утечке информации фактически сам заранее известил суматохинцев о своем намерении проникнуть под видом клиента в принадлежащий им автосалон «СТИКС». Но суматохинцы странности в этом не усмотрели.
Иногда Лазарь подозревал, что Скунс вовсе не энтузиаст борьбы с группировками, а кем-то умело направляемый чистильщик, причем направляемый какой-то очень значительной фигурой. Кто же мог отважиться наслать мокрушника на самого Вершка? Или кого ему там заказали… А вдруг опять клоповцы расхорохорились? Вроде как на мировую пошли, пацанское слово дали, даже породнились? Чего же еще надо? Что ж, давайте, братки, постреляем-повзрываем друг друга! Мы эти забавы не меньше вашего уважаем. Только зачем же чужих в наши разборки впрягать? Сегодня — мокрушника, завтра — ментов?! Это, как ни крути, не по понятиям выходит. Пора вам, спортсмены, научиться законы соблюдать, а то и дальше удачи не будет.
А если он все-таки сам по себе? Книжек начитался, фильмов насмотрелся и суперменом себя возомнил? Такое ведь тоже случается. Да, попробуй в такой шараде с ходу разберись!
Но какова наглость! Позвонить самому Лазарю Вершкову, «законнику», обеспечившему свое положение в криминальном мире ценой всей своей нелегкой жизни, и потребовать освободить какого-то шкета! Причем немедленно! Отпусти его сейчас же, иначе я тебя уничтожу! Это ты-то меня уничтожишь?!
Ладно, что там у нас с системой безопасности? Все ворота и двери в салоне запитаны на один рубильник и закрываются одновременно; мышь, может, еще и выскочит, а вот кошка — уже нет. Пульт дистанционного управления есть только у Лазаря. Значит, исключены любые подставки и сюрпризы.
Сам Вершок засядет в свой бронированный джип и не покинет неуязвимую машину до конца операции.
Этот валет Ваня, взятый в плен его бригадирами, тоже будет находиться в машине, но, конечно, не в салоне, а в багажнике. Наташку-то пацаны клоповцам в рабство отдали — пусть молодежь покуражится, одной шлюхой меньше станет!
Внутри цеха разместятся шестеро бойцов: трое на стапелях, трое внизу. Вооружение: пистолеты и автоматы. Этого хватит даже в том случае, если пресловутый Скунс появится не один. Но это вряд ли. Он, по слухам, слишком самонадеян.
Снаружи — еще трое отменных стрелков. Так что если эта американская вонючка каким-то чудом уцелеет и вырвется из салона, то до выхода с территории завода будет трижды расстреляна.
* * *
— Шар — на поле, — озвучил эфир голос наружного охранника.
Сказанное означало, что Скунс въехал на территорию завода и движется к западне. Лазарю показалось странным, что гость вторгся за полчаса до указанного времени. — К чему бы это?
— Шар — у лузы, — сообщил другой боец, ответственный за ворота салона, заведомо гостеприимно растворенные для долгожданного гостя.
Это означало, что шлагбаум на дороге, ведущей к цеху, опущен и стрелки уже никого не пропустят без личной команды Вершка.
— Шар — в лузе, — отрапортовал голос бойца, встречавшего охотника внутри автосалона.
Несмотря на безупречную надежность своего убежища, Лазарь, наслышанный об изобретательности Скунса, ощутил пьянящий вкус смертельной опасности, хорошо знакомый ему по опыту всей его рискованной жизни. В подобных случаях авторитета начинали терзать противоречия: ему вдруг до одури хотелось расстаться с автомобилем и тем самым добровольно поменяться местами с противником. Жгучее желание поставить жизнь на карту возникло, казалось бы, вопреки здравому смыслу, который, между прочим, почти никогда не покидал Вершкова. На самом-то деле никто ведь не мог угадать, на каком броневике примчится к суматохинцам этот, по многим свидетельствам непредсказуемый, Скунс.
