— Думаете, одних вас обидели? — или Директор пожаловал к нам, чтобы поговорить о собственной тяжелой доле. — А вам никогда не приходилось бродить по улицам столицы в связь-фуражке и показывать гостям города места расположения общественных уборных?

Нам своих проблем хватает. А движение на главных проспектах регулировать и с туристами общаться, не наше дело.

— Молчите? — продолжил Директор и неожиданно пхнул в бок захрапевшего Герасима. — Вас спрашивают!

— Мм, — недовольно простонал несчастный Гера.

— А ты попререкайся! Развели тут, понимаешь, ночлежку.

За Герасима обидно. Человек, можно сказать, себя не щадит, на работе сгорает до самого конца, а его ногами.

Нет. Директор нас, конечно, любит. И заботиться о нас постоянно. Как праздник, обязательно грамоту или медальку приказом оформит. Правда, после праздника другим приказом все отнимает, но ведь внимание и спасателю приятно.

Мы часто у Директора в кабинете бываем. Выстроит он нас перед столом, Герасима на стулья подле стены уложит и любуется. Молча. А мы, как глупые спасатели, разглядываем пол, на котором красным мрамором выложен девиз подразделения 000: — «Каждый спасатель мечтает стать Директором, но не каждый Директор способен стать спасателем».

— Вот что, молодцы! — Директор спрыгнул со скамейки, оставив на ней протекторы фирменных ботинок. Боб в очередной раз скорчил кислую физиономию. — Бросайте метла и встаньте передо мной, как спасатели перед своим Директором. Сергеев, доложите, как положено.

Придерживая Герасима под мышки, мы вытянулись более-менее в постойке смирно:

— Команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать по вашему приказу построена, — не отдавая честь, руки Герасимом заняты, доложился я. — И хотя служащие подразделений 000 не подчиняются постовым регулировщикам… — смех Боба и полусонное хихиканье Герасима. — Мы рады вас приветствовать, товарищ Директор.

— Договоришься, Сергеев, — погрозил мне регулировочным жезлом Директор. — А теперь слушайте меня внимательно. Только что получен приказ. Отстранить вас от штрафных работ по благоустройству города и отправить команду по вызову. В городе ЧП, товарищи. И столица ждет вашей помощи.

Нюх спасателя меня никогда не подводил. Интересно, что случилось на этот раз? Перевозка мебели, или сбор кофе на подшефных полях?

— На шпиле Восточной башни сидит человек и взывает о помощи!

— Не! — разом замотали мы подбородками. — Мы лучше улицы подметать будем. Чистота улиц нам дороже.

— Я понимаю, что собирать бутылки безопасней, — по-доброму, по-хорошему, улыбнулся Директор. — Но человек, забравшийся на Восточную башню не рядовой налогоплательщик. Это…

Директор обнял нас могучим захватом и прошептал имя сумасшедшего, который с дуру залез не туда, куда следовало.

У нас вытянулись лица и мы сказали: — «О-о-о!»

— Полное восстановление в правах. Досрочное освобождение от штрафных работ. Зеленый свет на все действия. Ящик медалей, коробка грамот и мои личные благодарности.

Сбросив с себя недовольно постанывающего Герасима, я вытащил из кармана черный, с красной окантовкой, связь-берет спасателя и, придвинув микрофон вплотную ко рту, воззвал к спецмашине подразделения 000:

— Мыша! Командир на связи! Быстро сюда. У нас вызов!

Не успел я договорить, как из-за кустов, подминая гусеницами и колесами скамейки и скульптуры, вылетела Милашка. Даю один нарукавный шеврон на отрыв, что бессовестная машина подслушивала нас и только ждала команды, чтобы показать свою прыть.

— Командор! Спецмашина подразделения 000 к выполнению любого задания готова. Все механизмы в исправности. Все ядерные топки на полной мощности. Центральный мозг выведен на проектную мощность.

— Начать срочную погрузку команды! Закончить срочную погрузку команды. Товарищ Директор, разрешите приступить к выполнению задания?

Директор махнул рукой, разрешая.

— С российским двуглавым орлом, — напутствовал он. — Летите, сынки. Берегите Герасима. И помните, что от вас сейчас зависит судьба нашей Родины. Если что, я в центре Службы.

Пробежав глазами по приборам, и убедившись, что все функционирует согласно описанию, я повернулся к Бобу.

— Ну что, американец. Покажем, что такое дружба народов?

Боб, хрустя пальцами, кровожадно стрельнул глазами по личному сейфу:

— Сделаем все по высшему разряду, командир. Я готов.

— Милашка! Рабочий режим. Направление, надеюсь, известно. Свяжись с диспетчерской и запроси дополнительные сведения. Вперед.

Спецмашина подразделения 000, не дожидаясь дополнительных команд, врубила все наружные габариты, включила на полную мощность ревуны и, содрав гусеницами плодородный слой чернозема вместе с ухоженными клумбами, бросилась в указанном направлении.

— Дополнительные сведения об Объекте на шестнадцатом мониторе, — завывая от перенапряжения ядерных топок, доложила Милашка.

— Командир, вслух можно? — попросил второй номер.

— Можно. Значит так. Дела неважнецкие. Объект находится на самом конце шпиля Восточной башни. Ориентировочно уже два часа. Руки закоченели, ноги застыли. Того гляди свалится. Как он туда забрался, никому не известно. Охрана пробовала снять его с воздуха, но не получилось. Сильный ветер. Макушка башни дергается с амплитудой во столько-то метров.

— Не сладко ему там, — посочувствовал американец.

— Ни внутренних, ни наружных лестниц нет. Восточная башня была построена в конце двадцатого века для неизвестных целей. Несколько раз горела, пока не пришла в негодное состояние. Сто двадцать лет назад начала падать. Дабы избежать разрушений все внутренности залили стеклобетоном. Угол наклона двадцать пять градусов.

— Памятник старины?

— Возможно. Не отвлекай. Судя по данным из диспетчерской, там сейчас уйма народу. И никто не знает что делать.

— А мы знаем?

— И мы пока не знаем. На месте разберемся. Ведь мы спасатели. Правильно Боб?

Боб улыбнулся кончиками губ. Он всегда так улыбается, если впереди трудная и сложная работа.

— Милашка! Далеко до места?

— Практически прибыли, командор. Здесь тройное оцепление. Все перекрыто. Если будут проверять допуски, потеряем много времени.

— Систему оповещения по первому разряду, — приказал я, судорожно вставляя в уши затычки. Второй номер сделал тоже самое. О Герасиме мы не беспокоились. Третий номер внутренним чутьем всегда угадывал действия спецмашины и принимал адекватные меры по безопасности.

Милашка заржала динамиками, сверкнула предупредительными огоньками приборов и перешла на аварийную систему оповещения по первому разряду.

Представьте себе несущуюся громадину спецмашины подразделения 000. Все, что можно растопырено, все, что можно включено. Гладкая, словно мыльница. Черная, словно ночь. По бокам вереница огней. Спереди и сзади испепеляющий свет фар. Из многочисленных многоваттных усилителей непереносимый грохот, вой и визг. Из установок подавления тихий шелест ультразвука, сжимающий в недобром предчувствии сердце.

Когда спецмашина мчится по городу на аварийной системе оповещения по первому разряду в близлежащих домах перекрывается холодная и горячая вода, гаснет свет, заканчивается отопление и дохнут, занесенные в Красную книгу, тараканы.

Не случайно в народе бытует поговорка: — «Если в кране нет воды, значит, выпили спасатели подразделения 000». Или наоборот: — «Если в кране есть вода, значит, спасатели подразделения 000 даже близко не проезжали». Нас, спасателей, народ любит.

Миновав на полной скорости три ряда оцепления, по ходу смяв пластиковые надолбы и титановые «ежи», мы подкатили к Восточной башне. Здесь уже командовали другие ребята, и нам пришлось притормозить. Не давить же вставших на пути людей в черных контактных линзах?!

— И эти здесь, — пробормотал Боб, застегивая комбинезон на все кнопки.

— Куда без них, — согласился я, поправляя связь-наушники, как того требовали правила Службы. — Приказ по команде. Ни с кем кроме меня радио разговоры не вести, на вопросы без Директора не отвечать, запечатать все люки, кроме парадного, в глаза никому не смотреть. И вообще, не дерзите, не хамите и в драку не лезьте. Переговоры беру на себя.

В парадный люк позвонили.

— Не запылились, — прошептала Милашка тише обычного. — Командор! Может, спуститесь? А то на борт пускать их… Потом не выгонишь.

— Иду вниз, — принял я смелое решение. Снял с груди все ордена, медали, вынул из карманов документы, сложил все в коробку и передал Бобу. — Если что… Ты знаешь, кому это отдать.

Американец смотрел на меня со слезами на глазах. Наверно, он так до конца и не верит, что я собираюсь выйти из Милашки и пообщаться с ребятами в черных контактных линзах.

— Я… все сделаю, командир. Я… тебя никогда не забуду.

— Ну, ну, Боб, — прижал я американца к груди. — Не все так плохо. Мы на работе, они на работе. Должна же быть в мире справедливость. Прорвемся. Э-эх! Была, не была! Мыша, родимая! Надеюсь, в стволе твоего пулемета есть одна пуля для меня?

Из динамиков донеслись сдержанные рыдания. Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать не только уважала, но и любила своего командира. За что? А черт ее машину знает?

Покорчив перед стерео зеркалом мужественные рожицы, я кивнул внутреннему глазу Милашки. Открывай, мол, спецмашина двери. Командор идет на встречу с вохровцами.

Если не возражаете, немного истории.

Служба ВОХР — Вооруженная Охрана Ходячих Раритетов — была организована задолго до появления подразделения 000. Весьма и весьма секретная служба по организации безопасности неких государственных лиц. О ребятах в черных контактных линзах известно немного. Говорили, что на заре своего существования вохровцы занимались охраной государственных складов и мелкооптовых магазинов. И что в составе Службы ВОХР были преимущественно старенькие бабушки, большинство из которых вряд ли могли попасть белке в глаз с расстояния менее одного метра. Но все это, я думаю, наглое вранье.

Государственная служба ВОХР была, есть и будет самой могущественной, самой таинственной и самой влиятельной организацией в стране. Да и во всем мире, пожалуй. Это и есть самая настоящая правда.

Ребята в черных контактных линзах имели столько полномочий, сколько не снилось спасателям подразделения 000. Никто и никогда не смел указывать им, что делать, как делать и когда открывать огонь на поражение. Никто никогда не ограничивал их в средствах, и в праве выбора и применения оружия. Вохровцы, используя самые современные достижения науки и техники, охраняли очень высокопоставленных клиентов. Двух, трех, на всю страну. И надо отдать им должное, с работой они справлялись.

Одним словом, мы, спасатели, даже в подметки не годились серьезным ребятам в черных кантатных линзах.

— А где хлеб с солью?

Я, смущенный заданным вопросом, топтался на нижней ступеньке эскалатора Милашки. Необычный прием, оказанный мне, говорил о том, что у человека в черных линзах есть немного юмора. Обычно вохровцы тыкали в бок пистолет, а уж потом спрашивали, что и кому здесь надо.

Вохровец без погон и шевронов, но с глубоким шрамом поперек лица, не моргая, внимательно смотрел на меня. От этого взгляда стыла венозная кровь и закипала артериальная.

— Майор Сергеев я, — представился я, попытавшись поднять руку для отдания чести.

Не позволили. Навалилось человек пять. Прижали к пластику и размазали об него все лицо.

— Лежать! Руки за голову! Ноги врозь! — шептали они горячим воздухом в затылок. Говорить, а тем более кричать громко, им не позволял устав. Вохровец должен быть тих, незаметен, бесстрашен и ужасен.

— Лежу, — стонать с прижатым к дороге ртом не слишком удобно, но промолчать я не мог. Совсем бы на узел закрутили.

— Кто такие? — прошептал человек в черных контактных линзах, встретивший меня у трапа.

— Команда подразделения три нуля за номером тринадцать прибыла для проведения секретной спасательной операции по снятию со шпиля Восточной башни товарища …

Прижали посильней, и имя Объекта заглушила дорога. Я и сам понял, что сделал глупость. Правильно Герасим меня учил: — «Молчание, серебро, а слово, мордой об дорогу».

— Документы есть, или как всегда спрятали? — наклонился надо мной вохровец.

Из всех документов при мне был лишь письменный приказ Директора в виде серебряной таблички, который приказывал всем от имени правительства оказывать «подателю сего» всяческую помощь, обеспечивать бесплатный проезд во всех видах транспорта. Выдавать три раза в день горячую пищу и не заставлять убирать грязную посуду со стола. Эти льготы действовали по всей территории России, включая автономные деревни и кишлаки.

Но эти льготы, а также и на само письмо Директора вохровцам было наплевать.

— Нулевики! — процедил сквозь зубы человек в черных контактных линзах. Вохровцы никогда не любили спасателей, считая, что они выскочки, воображалы и бездельники.

— Они самые, — выдавил я из себя несколько слов. — Может, встанете с меня?

Перед тем, как освободить тело от груза пяти вохровцев, меня тщательно обыскали, прощупали и пощекотали. Даже связь-наушники разобрали по микросхемам. Но ничего не нашли. Я не дурак, и не первый раз сталкиваюсь с ребятами в черных линзах.

Вставать пришлось самому. Вохровцы даже не удосужились попросить прощения за изодранный в клочья во время обыска комбинезон.

— Ну и порядочки у вас, — поглядывая сведенными глазами на поцарапанный нос, пожаловался я. Холодный взгляд ничего не выражающих глаз вохровца пресек мои попытки высказаться в защиту кровоточащих частей тела. Поэтому было решено перейти непосредственно к делу. — Давно товарищ сидит?

Устремленный на далекую макушку взгляд подсказал вохровцу о ком идет речь.

— Все, что вам необходимо было знать, вы уже знаете, — ух какие мы серьезные! — Вытаскивайте свою команду и занимайтесь делом.

— А наша безопасность? — совершенно не лишний вопрос. Здесь снайперов, как на третьестепенных областных дорогах грязи. — Надеюсь, моих ребят не перестреляют?

Вохровец повернулся ко мне спиной и куда-то в рукав пиджака прошептал:

— Снайперам отбой. Нулевиков не отстреливать. Транспорт спасателей как цель отменить. Группе захвата покинуть барахло.

Из всех щелей Милашки стройными цепочками повалил народ в бронераспашонках. И когда успели?

— Прежде чем приступить к работе, мне нужно составить психологический портрет Объекта, — не отставал я от вохровца, настойчиво подергивая его за рукав пиджака. — Чем он питался с утра? Его рост, вес, объем талии? Умеет ли правильно группироваться при падениях с большой высоты?

— Без комментариев, — чувствовалось, что я порядком надоел вохровцу. Но послать меня подальше за линию охраны он постеснялся. Уйду и не вернусь. Мы, спасатели подразделения 000, парни обидчивые.

— А у вашего товарища, молчу-молчу, но последний вопрос, случайно нет с собой карманного парашюта? А каким образом он ушел из-под вашей опеки?

— Без комментариев, — покраснел человек в черных контактных линзах. Видать, задел я его с опекой.

— Замечательно, — я практически узнал все, что хотел. — А скажите, что с вами будет, если Объект доберется до нас раньше, чем мы до него?

Вохровец закинул голову к верхушке Восточной башни, проследил взглядом маршрут предположительного следования Объекта и проглотил комок, образовавшийся в горле в результате неприятных мыслей.

— Понял, — вохровцам можно улыбаться только в спину. — Без комментариев? Да?

Человек с черными контактными линзами вынул из нагрудного кармана черный носовой платок с впитывающей прокладкой и обтер взмокшую от нехороших предположений шею.

— Вы уж это… Постарайтесь?! — еще бы чуть-чуть, еще бы немного, и человек в черных линзах улыбнулся, Но не вовремя подбежавший к нам вохровец не дал превратиться человеку в человека.

— Товарищ гранд-генерал! — обратился он к начальству. — Мы только что подсчитали, что товарищ… — я демонстративно отворачиваюсь, чтобы не слышать фамилию. Меньше знаешь, больше пенсия, — …не сможет прибыть домой к ужину. Аналитики волнуются. Разрешите идти?

— Слышали? — отправив подчиненного, обратился ко мне гранд-генерал. У вохровцев даже звания особенные.

— Нет, — честно признался я. Да и как не признаешься, если всем известно, что у каждого вохровца в ухо вмонтирован детектор лжи.

— То-то же, — прислушался к чему-то человек в черных линзах и посмотрел на часы. — Всем будет лучше, если вы спустите его не позже чем через тридцать восемь минут. Иначе не избежать скандала.

— В политическом плане? — посмел я поинтересоваться.

Человек в черных линзах вопрос игнорировал. И так ясно, что комментарии на такую тему не выдаются.

— Каким образом планируете провести операцию?

Я прикинул на пальцах высоту восточной башни:

— По лестнице на такую высоту не подняться. Даже если вставим дополнительные секции, на таком ветру мы не сможем перехватить раскачивающийся шпиль.

— Логично, — почесал кончик носа человек в черных контактных линзах. У вохровцев в носах вмонтированы микрокалькуляторы.

— Можно развернуть стационарный тент. Но для этого необходимо знать место, в которое, как бы точнее выразиться, захочет приземлиться Объект.

— Логично, — лоб вохровца покрылся испариной. Во лбу у ребят в черных контактных линзах вмонтированы мозги.

— Я бы также предложил послойное уменьшение высоты башни до минимального. Но для этого потребуется масса времени, оборудования и точных расчетов. Да и башня после этого уже не будет представлять ни исторической, ни архитектурной ценности.

— Логично, — похрустел костяшками пальцев вохровец. Просто так похрустел, без всякого злого умысла. — Неужели нет никакой надежды? Вы представляете, чем это грозит?

— Вас уволят, нас переведут на нижеоплачиваемые работы, — глупо пошутил я, но быстро исправился, заметив, как вздрогнул человек в линзах. Черных. И контактных. — Надежда, товарищ, умирает последней.

— А вы умны, спасатель, — на этот раз взгляд человека был пронзительно любопытным. Как у удава в столичном зоопарке. — Говорите.

— Есть только один способ помочь Объекту. Надо забраться по стенам башни со спасательной техникой. Иного пути нет.

Вохровец размышлял недолго. Я успел только прикинуть, опять же, на пальцах, время, за которое сумасшедший спасатель способен преодолеть дикую, продуваемую и раскачиваемую, всеми ветрами башню.

— Мое руководство согласно на ваше предложение, — оказывается, вохровец не просто так в носу ковырялся. — Кто пойдет, вернее, полезет? Вы?

Как он такое мог подумать? В моей команде есть более подходящая кандидатура. Даже две.

— На шпиль поднимутся второй номер Роберт Клинроуз и третий номер Герасим. А я останусь со спецмашиной для страховки и связи.

Человек с черными контактными линзами постучал несколько раз ладонью по виску:

— Роберт Клинроуз? Американец, депортированный за политическую деятельность?

— Да хоть бы и депортированный? — возмутился я, отлично зная, что Боб ни за что ни стал бы врать мне про свое прошлое. — Если не он, то кто же?

Вохровец повторно изобразил удава в черных линзах:

— Кандидатура третьего номера у нас не вызывает никаких нареканий. Честный, проверенный налогоплательщик. Болтает, правда, много. Но с умом болтает. А вот американский эмигрант… Еще раз нет.

Иногда я совершаю неправильные поступки, за которые в последствии бывает стыдно. Именно так я и поступил и на этот раз. Плюнув на чистый пластик под ногами вохровца, я связался по связь-наушникам с Милашкой и затребовал в срочном порядке Директора.

— Вопрос жизни или смерти, — предупредил я спецмашину о важности вопроса.

Директор отозвался на удивление быстро. Вероятно, сидел у связь-стола и никуда не отлучался.

— Слушаю вас, майор Сергеев?

— Обижают нас, товарищ Директор, — пожаловался я и, кратко, изложил суть вопроса. Особый упор я сделал на то, что местность, в которой Боб держал индюшачью ферму, находилась в районе окруженной горами. Боб сам мне рассказывал, как в детстве катался с них на электрических санках. В таких сложных географических условиях трудно заниматься политикой.

— Мне нужно тридцать секунд, — попросил Директор.

— Да хоть тридцать минут, — на радостях, что Директор сразу не отказался поучаствовать в деле, выпалил я.

Ровно через тридцать минут в ухе у человека с черными контактными линзами засвербело. Давно известно, что у вохровцев там вмонтирован микро динамик.

— Слушаю! Да, я. Да, здесь. Да, рядом. Да, предложил. Да, отклонили. Что? С самим товарищем… — я закашлялся, поэтому не расслышал фамилию.

Человек в черных контактных линзах зыркнул на меня уничтожающим взглядом и перевел почтительный взгляд на верхушку Восточной башни:

— Слушаю вас, товарищ…

Пролетевшая мимо ворона на мгновение отвлекла меня от содержания разговора.

— Но, товарищ…

Шнурки на ботинках постоянно развязываются.

— Сделаем все, как вы приказали, товарищ…

Чихать в самый нужный момент должен уметь каждый уважающий себя и свое будущее спасатель.

— До встречи на земле, товарищ…

Не забыть забрать ключи у Боба от его личного сейфа.

— Ну что, нулевик, — хмурый взгляд вохровца не предвещал ничего хорошего. — Я только что разговаривал лично с товарищем кха-кха-кха…

Я терпеливо дождался окончание приступа кашля у вохровца.

— И он разрешил американцу участвовать в операции по спасению себя. Но мы со своей стороны предупреждаем, если ваш второй номер вздумает дотронуться до товарища… — не придумав ничего лучшего я изобразил круглого идиота. — Хоть одним пальцем, мы немедленно открываем огонь на поражение. И поверьте, товарищ нулевик, наши снайперы высоко сидят и далеко глядят. А ваши бредовые мысли относительно стреляных белок выглядят, в высшей степени, бредом. Не смею вас больше задерживать. Спасатель! Ха-ха-ха!

До чего неприятный смех у вохровцев. Автоматическим рашпилем по зубам.

— Второй номер! Милашка! Командир на связи! Работаем, ребятки.

Спецмашина подразделения 000, провизжав гусеницами, развернулась на месте, повернувшись задними воротами к Восточной башне.

— Мыша, буди Герасима. Для него специальное задание. Второй номер! Не расстраивайся. Для тебя тоже кое-что есть.

Из Милашки, опасливо озираясь на вохровцев, вышел второй номер и сразу же встал за мою спину. Через минуту в люке показался Герасим, с мокрым полотенцем на шее. Практически свеженький и бодренький. Ему б еще побриться не мешало.

— Мм?! — недоуменно кивнул он на ребят в черных линзах.

— Руководят операцией они, — пояснил я. — И не какие они не эти. Просто каждый выполняет свою работу. Гера, прекрати на них пялиться. Ты же знаешь их дурной характер.

Герасим, смелая душа, демонстративно обошел человека в черных линзах, осматривая его с ног до головы, и только потом присоединился к нашей тесной компании.

— Значит так, команда, — я от желания поскорее приступить к работе даже пританцовывал. — Ваша задача проста и ясна. Карабкаетесь во-он на ту штуковину и снимаете во-он того товарища. Снаряжение и оборудование на втором стеллаже справа от входа. Я с земли координирую ваш подъем и отвечаю на звонки поклонников. Вопросы, жалобы, пожелания имеются?

И того, и другого и третьего было предостаточно. Начнем с того, что Боб заявил, что он, благодаря своему политическому прошлому, не достоин находиться даже рядом с Восточной башней, не говоря уже о самом Объекте.

Герасим же, в свойственной ему горячей манере общаться, выдал, что он с детства испытывал неприязнь к карабканью по вертикальным стенам.

Что касается предложений, то все они сводились к одному. Раз я такой умный, то непременно должен лезть сам. Объект, мол, от дураков помощь не примет. А от меня запросто.

Пришлось сбегать в Милашку за вырезками из газетных статей о трудовом законодательстве. Где цветным по не цветному было четко пропечатано, что должен, а что не должен делать командир подразделения 000.

Декламируя вслух параграфы законодательства, я подталкивал упирающуюся команду к задним воротам спецмашины:

— Позор! — стыдил я Боба и Герасима, сотрясая газетными вырезками. — И это команда спецмашины за номером тринадцать? Вам выпадает такой шанс, а вы? Или снова хотите дорожки в парке подметать.

Последний довод оказался удачнее всех. Томиться круглые сутки в парке и питаться одними батонами ни второму, ни третьему номеру не хотелось. Для одного рацион маловат. Для второго скамейки жестковаты.

Спустя пятнадцать минут уговоров, обещаний и недвусмысленных угроз, оба претендента безоговорочно согласились.

С тоской в сердце я наблюдал, как два самых лучших в стране специалиста облачаются в комбинезоны для высокогорных подъемов. Все специально разработано лучшими учеными страны исключительно для подразделения 000. Ботинки с липучками. Перчатки с липучками. Комбинезон с липучками. Недельный запас продовольствия без липучек, но обогащенный кислородом на случай перепада давления. Трехместная палатка с чугунной печкой-пролетаркой.

— А топить чем? — заглядывая в перепачканное сажей нутро, спросил американец.

— Дровами! Можно сухими ветками. В крайнем случае, слушайте зов предков.

— А зачем нам пляжный зонтик, — не унимался Боб.

Пришлось объяснить янкелю, что если в инструкции для подъема на большую высоту написано «зонтик», то я обязан проконтролировать комплектность экспедиции.

— А это лично от меня, — я протянул второму номеру коробку, обернутую фольгой. — Для себя берег. Эксклюзив. Бери, бери. Он тебе сейчас нужнее.

Американец вытащил из коробки связь-сомбреро и немедленно натянул его на голову.

— Здесь микрофон. Это камера повышенной обзорности. Здесь вентилятор, если жарко станет. А вот на красную кнопку не нажимай. Не для баловства. Герасим по дороге объяснит, для чего она нужна.

Третий номер, на удивление молчаливый, уже стоял рядом, полностью снаряженный в дальнюю дорогу.

— Ну, друзья, давайте прощаться.

Как и всё в подразделении 000, прощание прошло быстро и практически без скупых мужских слез. Команда привычно отправлялась на свою работу.

Человек в доставших уже всех черных контактных линзах выразительно пощелкал ногтем по часам. То ли завод кончился, то ли стрелки отставали.

По старой доброй традиции подразделения 000, второй и третий номера на минутку забежали за колесо Милашки и, не стесняясь многочисленных вохровцев, пожелали себе счастливого пути. Милашка, правда, глупо захихикала, но это было, скорее всего, от щекотки, а не от машинной глупости.

С трудом переставляя ноги в тяжелых горных ботинках, сгибаясь от рюкзаков, шли спасатели к Восточной башне. И в каждом шаге читалась решимость спасти, во что бы то ни стало, Объект, который болтался туда-сюда на холодном столичном небе. И даже непробиваемые вохровцы, повидавшие всяких храбрецов, отдавали им честь. Удачи вам, спасатели!

— Удачи вам, спасатели, — прошептал я вслед Бобу и Герасиму и поспешил к Милашке, где меня ждал теплый душ, крепкое кофе и непомерный объем работы.

Поплескавшись в солярии, я плотно поужинал и даже не высушив волосы, уселся в водительское кресло.

— Милашка! Командир за приборной доской. Как там наши скалолазы?

Спецмашина подсоединилась к камере, установленной на связь-сомбреро Боба и на весь мониторный экран показала панораму столицы.

— Красота-то, какая! — искренне позавидовал я друзьям. — Только ты, Мыша, весь экран не загораживай. Четверть на Боба, четверть на Герасима. Остальное раздели между Объектом и вохровцами.

На восьми мониторах тут же показались ноги Объекта, а на остальных, если не считать членов моей высоко-башенной группы, ребята из ВОХРа. Вохровцы бегали вокруг Милашки и прижимали ладони к уху. Переговаривались. Я тут же рассказал спецмашине занятную историю о том, что когда слуховые аппараты только-только изобрели, весь честной народ думал, что у охраны высокопоставленных особ постоянно болят уши.

— Смешно, правда?

Милашка долго хихикала, отчего панорама столицы дергалась, словно от землетрясения. Пришлось призвать присутствующих к порядку и напомнить, что мы на опасной и срочной работе.

До ужина оставалось всего семь минут.

— У второго и третьего номера что-то происходит! — взволнованно захрипели динамики, увеличивая профиль, фас и анфас Боба и Герасима. — Могу ли я включить звук?

А я то думал, что у нас немая картинка!

Донесенные до Милашки через многие метры слова, исковерканные естественными и искусственными помехами, заполнили все пространство перед Восточной башней:

— Мазе, фазе, лав ю бразе! — на всю страну выругался Боб и, не удержавшись на узком метровом карнизе, камнем полетел вниз.

Вохровцы в пятом и десятом мониторе вскрикнули от испуга. Некоторые даже приставили к вискам пистолеты. Но все обошлось, никто не рискнул испортить вмонтированный слуховой аппарат.

А Боб тем временем продолжал неудержимо падать вниз. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть и безответственность некоторых товарищей безвозвратно испортит тщательно разработанную операцию.

Но в это время на пути следования американского эмигранта, решившего самостоятельно оставить рабочее место, встал обычный российский спасатель Герасим. Пока Боб, набравший уже порядочную скорость, пролетал мимо, третий номер успел намотать на его пояс страховочный трос и закрепить его вокруг Восточной башни. Как раз на уровне круглой нашлепки, некогда, опять таки по слухам, служившей налогоплательщикам рюмочной под названием «Седьмой уровень».

Я бы назвал картину задержания американца «Прерванный полет». Но не назову. Я всегда уважительно отношусь как к успехам, так и к неудачам друзей.

Страховочный трос натянулся, сократился и резким рывком вернул Боба на ранее покинутый карниз. Но на этом работа троса, изготовленного лучшими прядильщицами страны, не закончилась. Продолжая сокращаться, трос подхватил Герасима, успевшего развязать узлы, и также закинул его на карниз.

Все, в том числе и Милашка, облегченно вздохнули. А Боб и Герасим разбили промежуточный лагерь и развели костер. Чайку попить, комбинезоны некоторым просушить.