Подразделение 000 (№1) - Подразделение 000

— Сделано, командир.

— Изображение!

На внутренней стороне шлемофона возник небольшой экран с изображением помятого от долгого сна лица Герасима. Он долго щурился, посматривая на солнце и выслушивая краткое введение в дело второго номера. На изучение документации у Герасима ушло еще меньше времени. Часть из секретных документов он изучил в развернутой неподалеку походной уборной, где их и уничтожил согласно инструкции. Остальной частью он обтер лицо, после того как на скорую руку побрился у специально вызванной для этого бригады скорой парикмахерской помощи.

Видеоматериалы Герасим просмотрел в ускоренном режиме за скромным ужином из центрального ресторана.

— Гера, что скажешь? — я терпеливо топтался под деревом. Никуда не уходил, понимая, что только мое личное присутствие поддерживает Объект в эту, несомненно, в трудную минуту.

— Мм! — Герасим задумчиво погладил плохо выбритую, в двенадцати местах порезанную щеку.

— Нет! — твердо ответил я. — Никаких иностранных специалистов. Не хватало, чтобы нас прославили на весь свет. А кого предлагаешь?

— Мм! — Герасим вопросительно посмотрел на меня сквозь расстояние.

— Тибетские монахи жадные, много запросят. Хочешь, чтобы из нашей зарплаты до конца дней высчитывали. Думай.

Герасим приподнял густые брови и брякнулся в вовремя подставленное сзади кресло с приваренным к нему зонтиком.

— Всем командам полная тишина! — заорал я, осознавая, что именно сейчас в мозгах Герасима создается история.

Смолкли все звуки, затихли голоса. Над районом бедствия нависло безмолвие. Только Милашка, зная внутренний мир Герасима, негромко, тихонечко, проигрывала через наружные усилители любимую песню Герасима с непонятными никому словами — «Пропала собака, живущая в нашем дворе». Почему-то именно эта инструментальная обработка в исполнении объединенного земного оркестра особенно нравилась Герасиму. Не спрашивайте, почему? Не знаю.

Через полчаса непрерывного размышления Герасим странно дернулся, вскочил на ноги и уставился на мир воспаленными глазами:

— Мм!!!

Вот. Вот она истина жизни. Что б все так работали.

— Боб! Срочно отыщи и доставь сюда так называемого котолога. А я почем знаю кто это? Герасим утверждает, что без помощи этого, как там, котолога, нам ничего не светит. И поскорей, Боб. Я уже на пределе.

Пока второй номер, по одному ему известным каналам разыскивал котолога, я попытался на свой страх и риск приблизиться к Объекту на более близкое расстояние. Для того чтобы потом меня не обвинили в трусости, я приказал Главному Пожарнику в срочном порядке вывесить на близлежащих зданиях экран и транслировать все мои передвижения. Совершенно необходимое мероприятие. Главное доказательство при получении очередной медали. Или, чем черт не шутит, ордена.

Казалось, ничего не предвещает беды. Первые два шага к дереву дались, конечно, с трудом, но пока все шло нормально. Но едва я занес ногу для третьего шага, как Объект вышел из стабильного состояния, распахнул здоровую пасть и издал звук, который впоследствии Милашка квалифицировала как «враждебный шумовой эффект агрессивной направленности».

Не дожидаясь последствий, я со всего маху брякнулся на пластик тротуара, краем вмонтированных наружных микрофонов уловив испуганный вздох тех, кто наблюдал за моими действиями по большому экрану. Стоят столбами, рты раззявили!

— Всем в укрытие! — заорал я, понимая, что теперь только от моих решительных действий зависит жизнь участников спасательной операции.

Седые генералы, лысые прапор-лейтенанты, коротко стриженые рядовые, все, без разбору, повалились на дорогу, прикрывая голову тем, что попалось под руку. Один только Герасим продолжал рассеянно мотать головой по сторонам, проявляя чудеса идиотского героизма. Зачем, Герасим, зачем?

Можете называть меня безумцем, можете считать меня глупцом, не ценящим собственной жизни, но я, позабыв о нависшей надо мной угрозе, вскочил на ноги и бросился к Герасиму.

— Гера-а-асим! — кричал я, быстро переставляя ноги в свинцовых сапогах высокой защиты. — Ложи-и-ись, твою…

Последние аккорды крика заглушила сработавшаяся сигнализация всеобщей эвакуации. Над городом на короткое мгновение повисло напряженное внимание и, но уже через секунду из высоток стали выстреливать и стремительно улетать в сторону безопасного периметра спасательные капсулы жильцов.

А я уже гигантскими прыжками достиг Герасима, прыгнул на него, повалил на пластик и накрыл третий номер собственным телом. Иначе я поступить не мог.

Когда вернулся Боб, ездивший на Милашке за котологом, мы все еще лежали в безопасных положениях. Тихо и не шевелясь. Герасим, правда, все норовил выскользнуть из-под меня, но я заботливо удерживал его, прижимая к дороге собственным весом и весом трехтонного скафандра высокой защиты. После нескольких неудачных попыток поменяться местами, Герасим прекратил дергаться, и затих, с благодарностью принимая помощь, оказанную ему лично командором.

Боб, волоча за собой тощего очкарика в разодранном белом халате и с оцарапанной в шести местах щекой, замер у Милашки и долго-долго смотрел на территорию происшествия.

— Эй! — робко подал он голос. — Есть кто живой?

Живых, к безмерному моему удивлению, оказалось довольно много. Практически весь состав генералов и прапор-лейтенантов. Процентов восемьдесят рядовых и гражданского любопытствующего населения. Остальных, получивших небольшие и очень небольшие повреждения костномозговой системы, быстренько погрузили на трейлеры «скорой помощи» и отправили в лучшие больницы города поправлять здоровье.

Слава богу, летальных исходов не случилось. Иначе не видать нам медалей, как Милашке собственных локаторов.

Боб помог подняться, отряхнуться и привести меня в нормальный вид. И только после этого подтолкнул ко мне очкарика в разодранном белом халате.

— Котолог? — вспомнил я мудреное название профессии очкарика.

Очкарик, прижимая к груди белый халат, усиленно закивал головой.

— Боб, а почему он в рванье? Твоя работа? — Боб при выполнении задания может не сдержать эмоций. Именно так записано в его личной психоаналитической карточке, которую я четыре года назад стянул со стола Директора.

— Не, — улыбнулся Боб. — Это я его из бани изъял.

Все встало на свои места. Несмотря на богатство и процветание страны в целом, в отдельных его ячейках до сих пор продолжали всучивать простодушным налогоплательщикам рваные простынки. И здесь даже подразделение 000 не поможет.

— Немедленно выдать товарищу одноразовое белье из личных запасов, — сурово приказал я. И пока Боб, жуя на ходу ливерную колбасу тройного перегона, мотался за одеждой, я занялся расспросами очкариками с редкой для нашего времени профессией котолога.

Однако все мои усилия оказались напрасными. Котолог на все вопросы отвечал совершенно невнятным языком, постоянно цокал и мотал реденькими волосами, а также тыкал меня в грудь тощим пальцем, повторяя при этом странное, совершенно неморфологическое слово. Точно смысл его не передам, не запомнил, но заканчивалось слово на «…злы». Или что-то в этом роде. Но «…злы» присутствовало точно.

— Ты кого приволок? — вежливо заорал я на Боба, вернувшегося с охапкой одежды, которую мы обычно использовали для протирки ядерного реактора Милашки.

— Как кого? Этого… — Боб задумчиво осмотрел очкарика. — Котолога. Что-то не так?

Не так было многое. Операция из-за разгильдяйства второго номера разваливалась прямо на глазах. Люди устали. Начальства не было видно, но и оно, наверняка, тоже устало. Не говоря уже обо мне и о самом Объекте.

— Да что, в самом деле, командир! — заволновался Боб, когда я прикрыл глаза ладонью. — Ты приказал, я исполнил. Думаешь, легко было этого чудака из Непала вызвонить. Мы с Милашкой, можно сказать, национальный рекорд установили. За нами, смешно сказать, милиция трех стран гналась за превышение скорости, а тебе все не так.

Все ясно. Единственный котолог на Земле, и тот не бельмеса по-русски. Интересно, а как теперь списывать топливо?

Уничтожив янкеля испепеляющим взором, я приказал удалить с глаз моих недоучившегося русскому языку котолога. Столько времени Объекту под хвост. Все нормы перевыполнили.

— Милашка! Командир на связи!

— Прием отличный, командор, — ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.

— Где Герасим? Почему не на штатном месте? Срочно найти. Надо заканчивать всю эту объектовасию.

Милашка включила сенсорные поисковые программы и быстренько, не прошло и пяти минут, отыскала Герасима.

— Заданный объект валяется под моими гусеницами с признаками насильственного удушения по всей области тела.

— Кто посмел? — заорал я. Теперь уже без всякой вежливости. Даже генералы служб, до этого выбивающие на ветру мундиры, замерли по стойке смирно. Чувствуют, наверно, что именно в такие минуты и падают звезды, которые кому-то уже не нужны. — Под трибунал мерзавца! Лично, собственными руками уши оборву. Боб! У всех присутствующих снять отпечатки пальцев. Герасима похоронить с почестями и салютом из бортовых орудий Милашки.

— Он дышит… — не совсем уверенно сообщила Милашка, у которой на борту были самые чувствительные в мире сенсоры. — Дышит, командор! Вот те задний мост дышит.

Пока взмокшие генералы лично стаскивали с ожившего Герасима сваленный на него скафандр высокой защиты, оставленный каким-то негодяем, я потирал грудь в том месте, где находилось сердце.

Чертова работа. Так можно на пенсию раньше времени уйти. Да, смерть, коварная и злодейская, поджидает нас, спасателей подразделения 000 на каждом шагу. Обманчивая эта штука, жизнь.

— Не время умирать, друг, — я первым прижал чудом спасшегося Герасима к груди. — Дел полно впереди. Давай, Гера. Подумай. Хорошенько подумай. На тебя вся надежда. А я уж и не знаю что делать. Руки опускаются. Выручай. Спасем Объект, а уж потом и умирай. А, Гер?

Герасим понимающе кивнул враз отросшей от близкой погибели щетиной.

— Мм.

— Как скажешь, Гера, — я уже был на все согласен. — Ты только скажи, что тебе надо?

Герасим выдал список не задумываясь. Вот что значит специалист.

— Мм, — выставил первый палец Герасим.

— Записал.

— Мм, — второй палец присоединился к первому.

— Найти трудно, но постараемся, — пообещал я.

— Мм, — третьего пальца у Герасима не было. Говорят, что оторвало в далеком детстве. Какие-то составы под откос пускал. Баловался, таким образом. Поэтому Герасим разогнул сразу четвертый палец.

— Ясно, Гера, ясно, — я захлопнул карманный ноутбук и повернулся в сторону ожидавших очередные приказы и повышения генералов. — Полномочиями, предоставленными мне правительством, приказываю очистить территорию. Оцепление снять. Походные кухни затушить. Переносные сортиры оставить на месте. Уходим, товарищи.

Приказы сотрудников подразделения 000 не обсуждаются. Это известно и служивому и гражданскому населению. Сказано, уходить, значит — уходить.

Под завывания сирен народ, участвующий в спасении Объекта торопливо покидал опасную территорию. Я провожал всех внимательным взглядом, следя за тем, чтобы не было паники и мародерства. А то помню несколько лет назад, при обстоятельствах, о которых сегодня еще нельзя говорить, при точно таком же отступлении, кто-то прихватил по ходу дела гусеницы с Милашки. Потом два дня перед Директором потели.

Последними уходили генералы. Отдавали мне честь, жали руку и спрашивали, не надо ли что передать семье и близким. Мало ли что… Главный Пожарник, дождавшись, когда остальные генералы исчезни за углом небоскреба, заглянул в мои глаза и с неподдельной тревогой поинтересовался:

— Что будет то, товарищ маршал-майор?

— Все будет хорошо, — пообещал я, наблюдая, как Герасим, изменив собственному правилу не работать руками, выкатывает из Милашки завернутый в черную фольгу аппарат. Который, как мне показалось, не значился в штатном расписании. — Пора и нам с вами, генерал, уматывать. То есть отходить.

Боб уже торопливо разворачивал спецмашину в сторону проспекта и выбирал наиболее короткий маршрут через детские песочницы и качели. Надо бы с ним потом проработать этот вопрос. Негоже ломать последние ребячьи радости. Можно ведь и по газонам прокатиться.

Герасим, поглаживая щетину, дожидался, пока я спроважу любопытного пожарника. Разворачивать странную установку при посторонних он не спешил.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — я переминался с ноги на ногу, понимая, что, оставляя в эту трудную минуту Герасима одного, я взваливаю на свои плечи непосильную тяжесть. Если что-то случится, если что-то пойдет не так, то первую стружку снимут с меня.

— Мм. — Герасим улыбнулся. Он всегда улыбается. Таким я его и запомню.

— Пора и нам.

Перед тем, как забраться в Милашку, я, следуя давней традиции подразделения 000, сфотографировал Герасима на память. В полный рост. Сидя на пластике дороги. Лежа в клумбах. С приставленной ко лбу ладонью. На шпагате. С козьими рожками. В обнимку с Бобом. У борта Милашки. С развевающимися на ветру волосами. В задумчивости. В горе. В радости. Печали.

Боб в это время снял короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности третьего члена нашей команды, и нарисовал Геру в полный рост в окружении рождественских индюшек. Зря это он индюшек влепил. Герасим и так хорошо смотрелся в парадном кителе с одинокой медалью на груди.

Милашка втянув в себя эскалатор, жалобно проскрежетала движком и медленно, где-то даже траурно, потарахтела прочь от одиноко стоящего на прежарком летнем ветру Герасима.

А он стоял, простой русский спасатель, один, без команды, и махал нам вслед рукой.

— Он мне еще десять брюликов должен. — Боб грустно наблюдал за Герасимом в шестой монитор. — Как думаешь, командир, если живой останется, отдаст?

— Если останется, отдаст.

Верил ли я сам в эти слова? Не знаю. Но в одном я был уверен на все сто процентов. Что бы там не задумал Герасим, он, наша последняя надежда.

На дальних периметрах мы быстренько соорудили с Бобом небольшой блиндаж, откуда можно было с полной безопасностью наблюдать за действиями третьего номера. Дальняя связь и пятидесятимильный перископ, который Милашка приобрела у американских подводников за три бутылки водки, позволяли наблюдать ювелирную работу Герасима во всех мелочах.

Я не знал, что собирается сделать Герасим. Да, пожалуй, никто во всем мире не знал этого. Гигантский аналитический ум Геры, проанализировав и смоделировав все ситуации, нашел одно единственное решение, которое позволяло выйти из создавшейся тупиковой ситуации с наименьшими потерями. Я, как командир подразделения 000 полностью доверял своей команде.

Убрав помехи и лишние шумы в виде любопытных генералов, желающих бесплатно поглазеть на работу спасателя, мы с Бобом прильнули к окулярам перископа. Ни одно движение Герасима не ускользало от нашего пытливого взора.

Герасим разминается. Гладит щетину по росту движения. Против движения. Делает ногтевой массаж живота. Потом неторопливой походкой приближается к странному аппарату. Также не торопясь, сплевывая густую пластиковую пыль, разворачивает черную экранирующую фольгу.

— Фазе, мазе, лав ю бразе! — срывается с губ Боба американское ругательство. — Командир, ты только посмотри!

Под черной простынею фольги скрывалась восьмиствольная ракетная установка «Шарик». Контрабандное оружие, запрещенное всеми правительствами, как негуманное. На этот счет даже ООН в свое время выпустило специальный бюллетень, в котором требовало от всего человечества клеймения позором разработчиков, производителей и оптовых распространителей установки.

— Спокойно, Боб, спокойно, — я быстро смахнул предательскую каплю пота с виска янкеля. — Герка мужик стреляный, опытный. Если он принял это решение, значит так нужно. Что там наш Объект?

Объект, нарушивший спокойствие столь большого количества людей, все еще находился на дереве, и покидать его в ближайшее время не собирался. Орать Объект, правда, перестал, считая, что драть глотку ради одного небритого спасателя не резон. Переползал с ветки на ветку, то, появляясь, то, исчезая из поля зрения.

Герасим в это время уже закреплял штативы установки «Шарик» на пластике дороги и протирал прицельную трубку жидкостью из небольшой бутылочки. Поведя носом, я даже со столь значительно расстояния различил в воздухе большую концентрацию этилового увлажнителя. Подумать страшно, что сейчас творится рядом с Герасимом. Там же концентрация совсем запредельная. Противогаз бы надел. Герасим… Нет, не слышит.

Закончив протирки, третий номер на пару секунд откинулся в кресле стрелка, чтобы собраться с мыслями. В перископ было видно, как играют желваки на его небритых скулах, как подергивается кончик носа, как трепещется в кармане краешек банкноты в двадцать брюликов, очевидно тех самых, которые он задолжал Бобу.

— С богом, Гера, — прошептал я, облизывая сухие губы. Боб, кстати, мог бы и пару банок пива в блиндаж прихватить.

Словно услышав меня, Герасим оглянулся, помахал рукой и так виновато улыбнулся, что я тут же понял, что, скорее всего, не видать Бобу двадцатки, как мне банки пива.

Далее события стали развиваться стремительно и даже неуловимо.

Герасим склонился к установке «Шарик», поводил немного по сторонам трубами стволов, а затем, нецензурно пошевелив губами, нажал на гашетку.

Огненный смерч, круша все на своем пути, вспахал, исковеркал супер прочный пластик дороги, разорвал на клочья клумбы цветов, проскрежетал по фасадам небоскребов. Черный дым взметнулся густым жирным облаком вверх, образовывая темное кучевое образование, внешним видом напоминающее поганку. Ударная волна сжала воздух, расколотила бронированные окна эвакуированных домов и, чуть было, не снесла кабинки автономных туалетов.

Через десять минут, когда улеглась пластиковая пыль, и догорели последние клумбы, я различил в закопченных линзах перископа сидящего на штативах установки Герасима, сжимающего в кулаке короткий кусок тлеющей сигареты.

— Второму номеру доложить о состоянии Объекта, — заорал я, возвращаясь к работе. Герка жив, ну и ладно. Потом обнимемся. Может, я ему еще медальку подарю. Из тех, что у Директора выпросил.

— Объекта не наблюдаю, — доложил Боб. — И дерева не наблюдаю. Пропал, карась мое железо! Командир, так что в журнале писать будем? Самораспад, или саморазрушение?

В данном вопросе торопиться не следует. Наша работа у всех на виду. И каждая буква на виду. Напишем неправильно, потом на нас все газеты накатят. Им только дай волю.

— Значица так… — я наблюдал за тем, как Герасим скрывается в нутре услужливо подкатившей Милашки. Спать пошел. И правильно. Сделал дело, спи смело. — Значица так, Боб. Пиши. «Ложный вызов». И не забудь километраж накрутить Милашке. А то у нас еще за прошлый месяц перерасход.

Я посмотрел на Боба, торопливо заполняющего официальные бланки, и улыбнулся. Сколько еще предстоит узнать этому янкелю, чтобы понять до конца, насколько у нас интересная и творческая профессия. Бывают, конечно, проколы, но это редко.

Я, разглядывал Боба, улыбался и слушал, как нежно мурлычет Объект, только что забравшийся ко мне за пазуху.

Эпизод 3.

— Тринадцатая машина! Диспетчерская на связи. Ответьте.

Боб приподнял газету и взглянул одним глазом:

— Чья очередь?

Очередь была моя. С трудом поднявшись на карачки, я сощурился на жаркое солнце, под которым получал очередную порцию загара и, обжигая некоторое мягкие места о нагретый металл, сполз в кабину Милашки.

Сегодняшнее утро выдалось на редкость солнечным и безработным. С шести утра ни одного вызова. Столица на выходных полным составом выехала на курорты, так что процент чрезвычайных ситуаций резко упал до нуля. Чего нельзя сказать о температуре окружающего воздуха. Градусов тридцать пять, если температурные датчики Милашки не врут.

— Пока что майор Сергеев у аппарата, — простонал я, чувствуя, что безмятежному отдыху, за который к тому же еще и платят, заканчивается. — Что там у вас?

— ЧП у нас! — завопил динамик голосом психопатки диспетчера. Это не преувеличение. Диспетчер и в самом деле полная психопатка. Начальство считает, что диспетчер, обладающий ярко выраженным психопатическим визгом, способен передать боль и отчаяние попавших в беду граждан.

Переждав, пока динамики выдадут очередную порцию всхлипываний и стенаний, я осторожно, чтобы не повредить окончательно рассудок служащей, задал наводящий вопрос.

— Где-то, с кем-то, что-то случилось?

Всхлипывания моментально затихли, и, наполненный подозрением, голос спросил:

— А откуда вы, майор Сергеев, знаете?

— Догадываюсь, — вздохнул я, понимая, что диспетчер ко всем прочим своим достоинствам еще и лишена воображения. — Так что случилось? Конкретнее.

— Вы, майор Сергеев, грубиян и циник, — незаслуженно выругался динамик. — Поступил вызов с Пятнадцатимайского района. Пожар третьей степени. Но, судя по тому, что там собрались все пожарные экипажи города, дело жаркое.

— Без нас, никак? — черт бы побрал этих пожарных. Тушить пожары их задача. Дергают по каждому пустяку.

— Там не пустяк, — подслушав мысли, строго произнесла диспетчер. — Есть жертвы. По самым скромным данным, как сообщили утренние газеты, десять человек уже в больницах.

Вот те на! С утра в столице такие дела, а я узнаю об этом через диспетчера.

— Милашка! У нас что, проблемы с каналом новостей?

— Да нет, — в голосе Милашки слышалась лень и истома. Видать, верхняя башня перегрелась на солнце. — Канал протестирован. Связь в порядке. Просто я думала…

— Думать на свалке будешь, — отрезал я. — Срочная тревога. И немедленно.

Когда дело касается работы, у Милашки не хватает духа мне перечить. Потому как знает, я слов на ветер не бросаю. Если сказал «на свалку», значит за первое же нарушение устава на свалку. Невзирая на прежние заслуги.

Короткими перезвонами затявкала тревожная система, оповещая весь экипаж о вызове. В верхний люк просунулось перегоревшее на солнце лицо Боба.

— Что, уже время ленча?

Надо бы в свободное время потолковать с янкелем и вразумить, что рев тревожных сирен, от которых лопается суперпрочный пластик шоссе, служит не для созыва членов команды к очередной порции сибирских пельменей.

— У нас вызов. Срочный, — возиться с Бобом в данную минуту не представлялось возможным. Я как раз усаживался за левый, командирский, штурвал и заводил Милашку. — Подробности потом. Да пристегнись ты. К месту происшествия пойдем по «зеленому смерчу».

Боб присвистнул. «Зеленый смерч» по классификации подразделения 000 означал, что сейчас начнется нечто невообразимое. Быстро застегнув крест-накрест ремни безопасности, и, опустив дуги предохранения, Боб, предварительно проверив надежность крепежа личного сейфа, натянул на голову шлем.

— Второй номер к «зеленому смерчу» готов. Командир! Герасима будить?

У янкеля никакого понятия о чувстве жалости.

— Отставить побудку, — рявкнул я так, что даже Милашка дернулась на два метра вправо. Как раз на парковочный счетчик, согласно которому мы задолжали в городскую казну порядочную сумму брюликов за простой в неположенном месте. — Ты думай, что говоришь! А если говоришь не думая, то прочитай машинный устав, где ясно и четко написано — будить третий номер без веских на то оснований не допускается. Ни тебе, ни мне, ни даже Директору. Милашка! Скорость до пяти констант, приоритетное ускорение, движение по «зеленому смерчу-у-у-у…»

Боб правильно сделал, что натянул шлем. А я, дурак, понадеялся на совесть Милашки. И еще, надо бы потом узнать, кто выкинул из металлического подголовника весь поролон.

Теоретически, мы летели. Практически, неслись к месту происшествия с безумной скоростью, близкой к скорости отрыва любого тяжелого предмета от поверхности земли. «Зеленый смерч», это, скажу я, не игрушки. Это право, которое дается только подразделению 000. Вперед, с возможно максимальной скоростью, не взирая ни на что. До двадцати процентов потерь среди зеленого насаждения и гражданских зданий.

Умная автоматика в центре управления подразделений 000 давно уже оповестила город о том, что сквозь него, с ревом и воем, продирается к точке происшествия многотонная махина спецмашины. Не успели эвакуироваться? Ваши проблемы. Думать надо, прежде всего, головой.

Боб, стуча челюстью на колдобинах, местами не отремонтированных, дорог, болтал ногами и молча разглядывал проносящихся в окне целые микрорайоны, микро парки, микро озера. Интересно, о чем думает этот простой американский парень, волею судьбы попавший в самое прекрасное место на Земном шаре? Наверняка уж не о рождественских индюшках.

— Боб, а если бы тебе предложили вернуться в Америку, ты б согласился? — давно хотел задать этот вопрос, да все боялся потревожить сердце несчастного американца.

— В Америку? — от стекла Боб не оторвался. Наверно потому, что скорость была приличная и повернуть голову, значит истратить кучу драгоценных калорий. — В Америке сейчас плохо. В последних новостях передавали, что коренное население взбунтовалось и согнало всех белых колонизаторов в резервации. В каньоны да пустыни.

— Индейцы что ль? — вспомнил я разговор с Директором о народных индейских песнях, в которых должны были в нескольких словах воспеть мой подвиг по воспитанию Боба.

— Они. Там сейчас военное положение. Коренное население вырыло топор войны. Требуют переименовать Америку в Индерику.

Боб замолчал, очевидно, вспоминая голодные годы на своей исторической родине. Ничего, дорогой иностранный товарищ, Россия большая, всех прокормит. Практически даром. В первый раз что ли? Не привыкать.

Датчики дыма качнулись в правую сторону, что могло служить косвенным признаком того, что в атмосфере присутствует некоторое количество вышеназванного дыма. Конечно, это мог бы быть и выброс от подпольного курильщика, который где-нибудь в подвале с замиранием сердца торопливо цедит контрабандную папироску. Это ведь только нам, сотрудникам подразделения 000 все можно. Потому что вредное производство. А остальным, ни-ни.

Я постучал кончиком ботинка по датчику, но стрелка упрямо торчала в правом углу. А это уже серьезно.

— Милашка, сбрось скорость. Кажется, мы прибыли.

Спецмашина подразделения 000 послушно включила реверс, выбросила четыре парашюта, два самораскрывающихся якоря и для надежности въехала в скульптурную композицию «дяденька готовящийся запихнуть дурную голову в пасть не менее дурного льва». Минуты две повисев в расплющенном состоянии на лобовом стекле, мы благополучно остановились.

— Команда на выход, — как можно более спокойно и тише приказал я. Во-первых, чтобы паники не было. А во-вторых, чтобы Герасима, не дай бог, не разбудить. А то будет без дела рядом маячить, разговорами умными замучает.

Скорость, вот что главное в нашем деле. Соскользнув по поручню так и не включенного Милашкой эскалатора, мы с Бобом, толкаясь, и перегоняя друг друга, спрыгнули на пластиковую мостовую. В лицо пыхнул нестерпимый жар, заставший нас с янкелем выругаться. Он по-своему, по-американски. Я по-своему. По родному. Но получилось практически одинаково. Как? Не об этом сейчас разговор. А про сильный, нестерпимый жар, который, как уже упоминалось, пыхнул нам в лицо.

Это Милашка не вовремя вздумала охладить свои двигатели. Нашла время и место.

Как и следовало ожидать, кроме нас на чрезвычайное происшествие прибыли все Службы города, так или иначе призванные охранять достойный сон столицы. Служб в городе много, всех не перечислить. Например, перед Милашкой, сверкая никелированными побрякушками, пыхтела аварийно-водопроводная служба. Раковины там прочистить, ионную прокладку на кране заменить. Это если домашние роботы не справляются. Чуть дальше, ветеринары на мотороллерном самосвале. В кузове клетки для крыс и тараканов.

— Второму номеру узнать обстановку, — без этого в нашем деле нельзя. Пока не знаешь всех мельчайших подробностей, к работе, согласно многотомной инструкции подразделения 000, приступать нельзя. Даже за взятки, которые мы, сотрудники подразделения 000, никогда не берем.

Пока Боб метался среди многочисленных приезжих, узнавая последние новости происшествия, я осмотрелся.

Не люблю работать в старых районах. Невысокие, этажей сто-двести дома, построенные еще из стекла и бетона, представляли, в пожарном смысле, в любой момент готовые воспламениться коробки. И теснота страшная. Милашка на что маневренная машина, но и то еле пролезла по неширокому проспекту. И как в такой обстановке, спрашивается, работать?

— Пожар! — доложил Боб, вернувшись с разведки.

— Вижу, что не пикник, — съязвил я. — Подробности давай. И быстро. Через час перекур по плану. Не успеем, будем, как все нормальные люди, работать.

— Ага, — американец впитывал русскую науку как губка. — Подробности как докладывать? Де-факто, или де-юре?

Не тому учат бедных американцев в их американских учебных заведениях. Как средних, так и принудительно высших. Выражается, как последний налоговый инспектор. Страшно и непонятно. Но одно успокаивает. В американском национальном языке много позаимствованных у русских слов.

— Факты, — покивал я головой, удивляясь собственным лингвистическим способностям. — И побольше натуры.

Янкель старательно обтер пальцами кончики губ, на которых висели хлебные крошки (где только успел?), заглянул в компактный блокнот-бук, производства российской компьютерной фирмы «Сура» и, тщательно выговаривая окончания (все же записывается для отчета), доложил:

— Обстановка, надо отметить, совершенно хреновая. Никто ничего не знает. Известно только, что час назад произошла практически девяносто девяти процентная эвакуация населения из горящего дома. Но пожарники утверждают, что слышали крики с двадцатого этажа. Крики не радости, а горя и даже печали.

— Милашка! Командир на связи. Проверь шумовой диапазон в строении. Дальше, второй номер.

— Пожарники попытались прорваться на подозрительный этаж, но не смогли.

— Почему? — я даже знаю, что ответит Боб. Или воду всю на газоны израсходовали, или лифт не работает.