Доктор Кейблшо очень удивился, когда на следующее утро позвонила Челси.
      – Доктор, мне удалось убедить бабушку начать курс лечения, – объяснила она причину столь раннего звонка. – Она знает, насколько плохи дела, но, видно, решила все-таки не сдаваться так легко. Поэтому мы готовы начать, как только вы скажете.
      – Согласилась? – переспросил он, все еще не в силах поверить, что твердокаменная Леверн Томас способна изменить принятое решение.
      – Да, наконец-то поняла, что необходимо протянуть как можно дольше.
      – Но вы знаете, что она почувствует себя еще хуже? Волосы выпадут, постоянные тошнота и обмороки, – предупредил доктор, – и в лучшем случае мы сможем оттянуть конец всего на несколько месяцев. Нельзя ожидать чуда при такой запущенной форме рака.
      – Она знает, и я тоже, но мы решили, что стоит попробовать даже ради этих нескольких месяцев. Кроме того, мне удалось заставить ее понять, насколько важно для нас, меня и мамы, знать, что было сделано все возможное и за жизнь бабушки по-настоящему боролись. Можете вы понять наши чувства?
      – Конечно. Позвольте мне немедленно позвонить доктору Гровер и все объяснить. Уверен, что она потребует немедленно начать курс химиотерапии или облучения. Хотелось бы, чтобы она сегодня же осмотрела миссис Томас.
      – Это та доктор, о которой вы говорили? – с сомнением протянула Челси. – Не думаю, что бабушка захочет. Она не любит женщин-врачей.
      – Печально, но доктор Гровер – лучший онколог в городе, специализируется по раковым заболеваниям груди и ведет серьезную исследовательскую работу. Думаю, ваша бабушка должна это понять. Конечно, если она не пожелает, я попытаюсь найти кого-то другого, но никоим образом не советовал бы отказываться от услуг доктора Гровер, только потому, что она женщина.
      – Я поговорю с бабушкой!
      – А я позвоню, как только все узнаю. Вы будете дома?
      – Да, жду вашего звонка.
      Челси повела мать в комнату Леверн. Та завтракала, сидя в постели, но только выпила кофе и апельсиновый сок, больше ни к чему не притронувшись.
      При виде Банни на губах Леверн появилась улыбка.
      – Дорогая, ты хорошо спала? – спросила она дочь.
      – Да, мама. Можно посидеть у тебя на кровати? – тихо спросила Банни.
      – Ну конечно, солнышко. Конечно, – обрадовалась Леверн, похлопав по одеялу.
      Но когда Банни уселась, колыхнув матрац неосторожным движением, Леверн невольно поморщилась от боли. Заметив это, Челси шагнула вперед.
      – Мама, – осторожно вмешалась она, – давай я подвину стул поближе к кровати, и ты устроишься как следует, а то бабушке больно.
      По Леверн раздраженно отмахнулась:
      – Все в порядке, Челси, пусть остается. Что сказал доктор?
      – Собирается позвонить онкологу. Возможно, придется сегодня же лечь в больницу, – начала она и заметила, что Леверн поспешно затрясла головой, видимо, боясь, что упоминание о больнице может расстроить Банни. Но та, однако, так увлеклась, доедая яичницу и бекон с материнской тарелки, что не обращала ни малейшего внимания на окружающих.
      – Ты не дала ей позавтракать? – спросила Леверн.
      – Ба, мама съела омлет, три кусочка бекона, две булочки с маслом и джемом, выпила апельсиновый сок и кофе и, наверное, продолжала бы в таком духе, не останови я ее.
      – Тогда, ради Бога, убери поскорее этот поднос, пока она все не уничтожила. По-прежнему лежит? – нетерпеливо бросила Леверн.
      – Не могу заставить ее ничего делать – только ест и спит. После завтрака я попыталась ее вывести во двор, погулять немного у бассейна, но мама раскапризничалась и отказалась выходить.
      – С ней надо быть потверже, Челси, сама знаешь. Банни ленивая и к тому же вечно голодна. При таком росте она за две недели превратится в кусок жира, если не проследить, – раздраженно рявкнула Леверн.
      Челси хотела объяснить, что все бесполезно и, кроме Леверн, неустанно подгонявшей Банни, никто не сможет заставить ее работать, но мудро промолчала. Если бабушка умирает, пусть по крайней мере унесет свои иллюзии в могилу. Девушка поспешно подняла поднос и вынесла его из комнаты.
      Не успела она закрыть за собой дверь, Банни вскочила и разгневанно закричала:
      – Ради Бога, мама, перестань говорить обо мне в третьем лице, словно я глуха, слепа и нема!
      – Тише! – резко остерегла Леверн. – Кто-нибудь услышит и поймет, что происходит.
      – Не знаю, как долго еще смогу притворяться, мама. Я просто с ума схожу, – устало пробормотала Банни. – Неужели не понимаешь, как мне вчера на площадке трудно было притворяться ребенком и одновременно стараться хорошо играть!
      – Придется потерпеть, солнышко. Нельзя, чтобы тебя допрашивала полиция – слишком уж много в нашем рассказе слабых мест.
      – Ненавижу, ненавижу все это, мама. Ты больна, умираешь, я слоняюсь по дому, притворяясь, что не знаю, какое сегодня число!
      – Я же сказала, не кричи! – скомандовала Леверн. Банни окончательно отбилась от рук, нужно срочно принять меры!
      Дочь, растерянно ломая руки, уселась на стул.
      – Нужно было сказать правду! В конце концов, так было бы лучше!
      – Нет, ни в коем случае! Тебя посадят в тюрьму, глупышка! Неужели не соображаешь?! С тобой было бы покончено! Все, ради чего мы так трудились, было бы погребено под горой грязи! Подумай, с какой радостью ухватилась бы пресса за возможность разжечь скандал! Жизнь Челси тоже была бы разрушена! Ты же не хочешь, чтоб у девочки было такое пятно на репутации? Подумать только, мать – убийца!
      – Мать, бабушка – какая разница!
      – Огромная. Я убила его, чтобы защитить тебя – и это вполне оправданно в глазах закона. Ты же прикончила эту мразь потому, что он тебя оскорбил, а это совсем другое дело. Господи, неужели неясно?
      – Он ведь лгал, правда? Ты не платила за то, что он спал со мной? – прошептала Банни со слезами на глазах, готовая зарыдать.
      – Конечно, нет! Я никогда бы ничего подобного не сделала! Рамон был просто лживым ублюдком, и я рада, что он мертв, понятно? Знаешь, это почти удовольствие – взять на себя вину за избавление мира от такого гнусного паразита!
      По щекам Банни потекли огромные прозрачные капли, и Леверн поняла: гроза будет долгой и бурной.
      – Пойди сядь около мамы, дорогая. Все будет хорошо!
      – Это было так ужасно, мама, – всхлипывала актриса. – Я не хотела его убить. Думала, мы выпьем, помиримся, все как прежде, но он был так жесток! Сказал, я старуха, и никуда не гожусь в постели, и он пальцем бы ко мне не прикоснулся, если бы не деньги. Но честное слово, я не могла, не могла убить его. Просто так все вышло.
      – Он был злобной тварью, дорогая. Мир полон такими, – тихо утешала Леверн, не в силах заставить себя думать, что будет с дочерью, когда ее не станет.

* * *

      Челси спускалась вниз, когда зазвонил телефон. Должно быть, у доктора Кейблшо для нее новость.
      – Это междугородний звонок для Челси Хантер. Она дома?
      – Да, это я, – ответила девушка, и, прежде чем успела сообразить, в чем дело, голос Уилса донесся так ясно, будто из соседней комнаты.
      – Челси, я получил твое письмо. Что, черт возьми, происходит? – взволнованно закричал он.
      – Прочитал? – повторила она, стараясь не выказать удивления.
      – Конечно, но какое отношение имеет к нам твоя семья? Они – это не мы, Челси. То, что мы испытываем друг к другу гораздо важнее, чем все родственники, вместе взятые, – твои и мои! – страстно воскликнул он.
      – Но я не могу приехать в Англию, Уилс, просто не могу, – начала она, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла.
      – Но почему? – допытывался он.
      – Я уже сказала. Бабушка долго не протянет, мама совсем беспомощная и нуждается в уходе. Не годится в такое время бежать от семьи. Уилс, что бы ты сделал на моем месте?
      – То же самое, наверное, – чуть смягчившись, признался он, – но можешь привезти сюда мать, дорогая! Мы вместе присмотрим за ней.
      – О, Уилс, не могу… Зачем вешать тебе на шею такое бремя, – запротестовала она, уже начиная колебаться.
      – Дорогая, не нужно принимать поспешных решений. У нас еще куча времени. Обещай, что сначала все хорошенько обдумаем, ладно?
      – Уилс… Я только что подписала с «Тенейджерс» контракт на десять лет. Пришлось. Никто больше не даст мне таких денег, а сейчас будет нужен каждый цент.
      – Пропади он пропадом, твой дурацкий контракт! Нельзя, чтобы между нами стоял клочок бумажки. Обещай, что подумаешь об этом, или я не отойду от телефона, пока не потрачу все, до шиллинга. Учти, поместье Эшфордов пойдет с молотка!
      – Хорошо, подумаю, – согласилась она.
      – О большем и не прошу. Я люблю тебя, Челси. И всегда буду любить.
      Не успела она положить трубку, как позвонил доктор Кейблшо. Он сообщил, что доктор Гровер согласилась лечить Леверн. К удивлению Челси, бабушка не только смирилась с тем, что ее врачом будет женщина, но и согласилась немедленно лечь в госпиталь Калифорнийского университета. Хотя находиться на этаже, предназначенном для «самых почетных гостей», где были свободные комнаты, Леверн отказалась из-за лишних расходов и предпочла обыкновенную стандартную палату. Кларк и Челси помогли ей спуститься, усадили на заднее сиденье «линкольна», подложили под спину подушку, укрыли одеялом и доставили в больницу. Леверн как раз устраивалась в палате, когда на пороге неожиданно появилась привлекательная молодая женщина с коротко стриженными прямыми черными волосами.
      – Здравствуйте, миссис Томас, – приветствовала она, подходя к постели. – Я Полли Гровер, ваш онколог.
      Повернувшись к Челси, она улыбнулась.
      – А вы внучка?
      Челси кивнула и тоже ответила улыбкой. Женщина была такой молодой и красивой – трудно поверить, что она опытный специалист.
      – Прекрасно. Следующие несколько часов ваша бабушка будет очень занята. Если у вас есть дела, не стесняйтесь. Я позвоню вам к обеду, хорошо? Если хотите ненадолго повидать ее вечером, приезжайте! – коротко объявила доктор и попрощалась с Челси.
      Вернувшись к машине, Челси посмотрела на часы. Начало третьего, но, если поторопиться, можно успеть в банк и приступить к распродаже драгоценностей.
      К трем часам девушка уже мчалась по шоссе Сан Диего. Украшения мирно покоились в сумочке. Быстро пересмотрев все вещи, она решила привезти их домой и подумать, что следует продать в первую очередь. Возможно, лучше всего начать с наименее заметных украшений, например бриллиантовой броши. Хотя с ночи пожара прошло больше десяти лет, она знала: необходимо соблюдать осторожность и не спешить продавать все сразу.
      Джет Голдштейн без малейших колебаний купил брошь. Челси удалила все метки – драгоценность носила клеймо Тиффани, – тем самым значительно снизив стоимость. Но при создавшихся обстоятельствах это было безопаснее всего. Все равно невозможно продать вещь за цену, которую запрашивает магазин с покупателей, – рассудила она. Голдштейн мог дать ей чек на пять тысяч долларов или четыре тысячи наличными. Девушка взяла наличные и, надежно запрятав деньги в колготки, направилась домой. Пока все идет как надо. Деньгами, вырученными от продажи драгоценностей, можно будет оплатить лечение Леверн и хозяйственные расходы. По крайней мере пока.
      Челси намеревалась после смерти бабушки полностью изменить их образ жизни. Но не сейчас. Пусть у бабушки до конца жизни будет огромный дом, слуги, роскошная обстановка – словом, все, что так важно для нее.
      По пути домой Челси обдумывала, что продать в следующий раз. Наверное, нужно разъединить жемчужное колье и сбыть по одной нитке, без фермуара. Розовый бриллиант можно вставить в платиновую оправу с багетками сбоку, а его место займет изумруд, вынутый из другого украшения. Кольцо с бриллиантом она переделает в маленькую брошь или другой перстень, в зависимости от того, что будет лучше выглядеть. Необходимо работать как можно быстрее, чтобы избежать риска разоблачения – у нее совсем нет ни времени, ни энергии.
      Дома все оказалось спокойно. Кларк доложил, что мать весь день провела в своей комнате, и Челси зашла навестить ее. Банни спала, и хотя девушка знала, что нужно поднять ее с постели и отправить погулять, чувствовала себя слишком измученной. Как только она закончит учиться и накопит достаточно денег, чтобы оплатить больничные счета, возможно, попросит доктора Кейблшо обследовать Банни. Может, у матери анемия или что-то в этом роде?
      У себя в спальне она нашла записку от Хилды с просьбой позвонить. Удобно устроившись на постели, Челси подняла трубку. К счастью, Хилда оказалась дома, и они с удовольствием поболтали. Как хорошо иметь друга, которому можно все сказать! Узнав, что Леверн неожиданно передумала насчет лечения, Хилда решительно объявила, что знает причину.
      – Она хочет дожить до премьеры, Челси.
      – Премьеры? Какой еще премьеры? – удивилась девушка.
      – Солнышко, очнись! Последняя картина Банни – «Пришелец». Леверн хочет дотянуть до того момента, как увидит лучший фильм дочери! Этот фильм.
      – Верно. Почему я сама не догадалась? Ну и дура же! Думаете, она вытянет?
      – Почти не сомневаюсь.
      – Вы видели отснятый материал? Мама действительно так хороша, как считает бабушка? – допытывалась Челси.
      – Играет она фантастично, клянусь! Я сегодня говорила с Майком, так тот просто потрясен. Собирался даже позволить Леверн просмотреть черновой вариант. Говорит, нет ни малейшего сомнения, что Банни выдвинут на «Оскара», если, конечно, расследование не докажет ее соучастия в убийстве.
      – Господи, хоть бы этого не случилось! – искренне вздохнула Челси.
      – Банни обращалась к психиатру?
      – Бабушка в них не верит, вы же знаете, Хилда! Мама давно уже к нему не ездит.
      – Слушайте, юная леди, теперь глава этой семьи – вы, и именно вы принимаете решения. В городе есть один-два доктора, которые, возможно сумеют ей помочь. Давай я все разузнаю, хорошо? – настаивала Хилда, решив довести на этот раз дело до конца.
      Она понимала, что не мешает к тому же затронуть тему наркотиков, но не была еще готова предъявить столь серьезное обвинение.
      – Э-э-э… да, Хилда, конечно, – нерешительно пробормотала Челси, с ужасом думая о новых расходах. Всем известно, какие гонорары берут психиатры!
      – Пообещай, что всерьез поразмыслишь над этим!
      – Ну да, обязательно, – уверяла девушка, терзаясь вопросом, откуда взять денег, чтобы заплатить за все.
      Положив трубку, Челси позволила себе на несколько мгновений закрыть глаза, но вспомнила, что сейчас не время отдыхать. Нужно готовиться к последнему экзамену, который она собиралась сдать утром. Сейчас позанимается хотя бы несколько часов, потом заедет в больницу к бабушке и отправится в мастерскую, поработать над заказами Джейка. Завтра, после занятий, она совершит очередное путешествие в ювелирный торговый центр, чтобы продать еще одно украшение. Господи, неужели эта карусель никогда не остановится?!

      Первую неделю Леверн оставалась в больнице, где проходила курс химиотерапии, и, хотя чувствовала себя ужасно, все время рвалась домой, не в силах перенести разлуку с дочерью. Челси как-то привезла к ней Банни, и первое посещение прошло хорошо, но на следующий вечер та решительно заявила, что ноги ее больше не будет в этом месте. Челси попыталась уговорить мать, но она разразилась истерическими рыданиями.
      Доктор наконец согласился отпустить Леверн домой, хотя посоветовал девушке нанять сиделку, но бабушка решила, что это слишком дорого, поэтому бремя ухода за больной свалилось на плечи девушки. К счастью, она не оказалась в одиночестве, рядом были всегда готовые помочь Кларк и Каталина. Поскольку химиотерапия – весьма сложный процесс, цель которого – уничтожить раковые клетки, не убив при этом пациента, состояние Леверн требовало пристального наблюдения. Кларку было поручено ежедневно возить ее к доктору, а Каталине, кроме уборки и готовки, приходилось ухаживать за Банни, которая, правда, оставалась относительно спокойной и выходила из себя только в тех случаях, когда не получала еды. Но по мере того, как проходили дни, Банни все меньше времени проводила в постели и частенько наведывалась на кухню в поисках чего-нибудь повкуснее.
      Хилда из кожи вон лезла, чтобы убедить родственников показать Банни психиатру, но, как и предсказывала Челси, Леверн наотрез отказалась.
      – Это просто шок, – твердила она. – Банни нужно дать время оправиться, вот и все. Кроме того, если разойдутся слухи о том, что она лечится у психиатра, люди бог весть что подумают. Сама знаешь, окружному прокурору только нужна зацепка, чтобы раздуть дело. – И, словно высказывая пришедшую в голову запоздалую мысль, раздраженно проворчала:
      – Кроме того, не желаю, чтобы кто-то копался в мозгу у моей дочери и вынюхивал… разное…
      Челси это замечание показалось весьма странным, но, когда она попыталась расспросить подробнее, Леверн сменила тему. Было очевидно, что она не желает говорить об этом, и, хотя Челси испытывала злость, все же не могла заставить себя открыто бросить вызов иссохшей, похожей на скелет женщине, совсем недавно бывшей ее энергичной властной бабушкой. Сидя у постели Леверн, Челси невольно спрашивала себя, сколько еще придется той выносить ужасные страдания. Каталина готовила самые любимые блюда Леверн, и больная заставляла себя есть, зная, как важно сейчас правильно питаться. Не в ее натуре было позволять брать над собой верх кому и чему бы то ни было, хотя бы и раку.
      – Ба, на следующей неделе мне придется начать работать. Деньги так и летят, и мне в самом деле необходимо это место. Как будешь обходиться без меня одна, целый день?
      – Ничего, справлюсь. Драгоценности продала?
      – Большую часть. Осталось обручальное кольцо мамы, которое ужасно не хочется продавать, но, конечно, придется. И хотя я показала розовый жемчуг ювелирам, никто не желает давать и половины настоящей цены!
      – Сколько ты выручила за вещи?
      – Почти сорок тысяч, – тихо призналась Челси.
      – Господи, но они стоят раза в четыре дороже! – взвилась Леверн.
      – Знаю, ба, но они все равно что краденые, вспомни! Ты уже получила страховку. А кроме того, приходится продавать только за наличные, и очень осторожно выбирать покупателей. За такое и в тюрьму попасть недолго, неужели неясно? – отбивалась Челси.
      – Слишком много дергаешься по пустякам, – бросила Леверн, но голос понизился до хриплого шепота: – Пожар был больше десяти лет назад, кто помнит такие вещи?
      – Кто-нибудь да помнит, – мягко возразила Челси, удивляясь себе, как ухитрилась впутаться в подобную грязь! Теперь ее можно обвинить не только в краже драгоценностей, принадлежащих страховой компании, но и в продаже подделок! Господи! Как случилось, что дом обыкновенных простых женщин превратился в логово убийц и мошенников.
      Каркающий резкий смешок внезапно вывел ее из мрачного раздумья.
      – Не волнуйся, Челси, – горько вздохнула Леверн, – в случае чего всегда можешь заявить, что ничего не знала, и свалить вину на умирающую злобную гадину, свою бабку. Уж если я не поколебалась убить человека, что значит жалкий обман страховой компании? Кроме того, во время пожара ты была совсем маленькой.
      – Бабушка, что мы делаем? – прошептала Челси, стремясь избавиться от угрызений совести и всем сердцем желая возврата к прежней жизни.
      – Делаем, что можем, вот и все, – заключила больная, закрыв глаза и отворачиваясь. – Женщина должна использовать все… все до последнего, что у нее есть, лишь бы выжить в нашем гнусном мире, иначе эти ублюдки раздавят ее и не оглянутся.
      Старуха вновь обернулась, уставившись на внучку пронзительно сверкающими глазами. Из горла словно волной рвоты выплеснулось шипение:
      – Этот сволочной рак все равно убьет меня, Челси. Почему бы и мне не использовать его, как заблагорассудится?
      Челси ничего не ответила: в комнате повисло долгое-долгое молчание. Наконец, сменив тему, девушка спросила:
      – Бабушка, когда начнется облучение?
      – Примерно через три недели… если доживу.
      – Доживешь! – бодро заверила Челси, сильно сомневаясь в собственных словах, и потянулась к трезвонившему телефону. Звонила Хилда.
      – Леверн в состоянии говорить? – спросила она.
      – Думаю, да, – ответила Челси, вручая трубку бабушке, благодарная за своевременное вмешательство.
      – Леверн, вы сможете завтра выбраться из дому? – осведомилась Хилда.
      – Зачем это?
      – Фильм смонтировали. Майк позвонил и пригласил на просмотр. Если пожелаете, захватите Банни тоже.
      – Только не Банни, – поспешно отказалась Леверн.
      – Почему нет? – удивилась Хилда.
      – Не хочу, чтоб она снова видела сцену убийства. Ей только стало немного получше. Я боюсь, как бы не наступил рецидив. Но сама я, конечно, приеду. Где и когда?
      – Завтра в половине третьего. Я заеду за вами.
      – Буду готова. Не возражаете, если Кларк поведет машину? Не знаю, чтобы я без него делала – такая ужасная слабость!
      – Конечно! Но в таком случае почему бы не встретиться прямо на студии, хорошо?
      – Идет!
      Попрощавшись с Хилдой, Леверн отдала трубку Челси.
      – Ты собираешься на просмотр? Когда? – полюбопытствовала внучка.
      – Завтра в половине третьего.
      – Но ты должна в три быть у врача, – запротестовала Челси.
      – Позвони и скажи, что я не смогу приехать.
      – Сейчас попробую договориться. Может, Доктор Гровер сумеет нас принять утром, – не сдавалась девушка.
      – Тебя что, просили об этом? Кто именно? – таинственно взвилась Леверн. – Я сказала, отмени визит. Мне и так понадобятся все силы для одной поездки, о двух не может быть и речи! А теперь сделай мне укол – уже почти время. Шевелись побыстрее и уходи, дай мне спокойно поспать.
      – По-моему, ты делаешь ошибку, что не хочешь позволить маме посмотреть фильм. Возможно, это даст толчок к выздоровлению, – заметила Челси, набирая в шприц болеутоляющее.
      – Не твое дело! – с почти пугающей злобой выпалила Леверн. – Банни никогда не должна видеть эту картину. Никогда!
      – Но почему, ба? – пролепетала сбитая с толку Челси.
      – Тебе не обязательно это знать! Только сделай все возможное, чтобы она никогда его не увидела, иначе беды не оберешься!
      Вечером Челси позвонили из университета и попросили забрать костюм и головной убор для церемонии вручения дипломов.
      – Я не смогу приехать. Вычеркните меня из списка, – попросила девушка.
      – Послать вам диплом по почте?
      – Да, если вас не затруднит, – ответила Челси и, вздохнув, занялась горой неоплаченных счетов. Завтра у нее на счету будет достаточно наличных, чтобы отделаться от долгов, но, если деньги будут уходить с такой скоростью, семья в два счета окажется в финансовой пропасти.
      Закончив выписывать чеки, она закрыла конверт, вынула альбом для эскизов и пыталась сосредоточиться на работе, но в голове не осталось ни единой мысли. Почти целый час она просидела в одной позе, бездумно уставившись на бумагу. Наконец Челси встала и пошла на кухню выпить стакан теплого молока – желудок постоянно болел. Может, у нее начинается язва?!
      Внизу перед телевизором сидела Банни с огромной миской попкорна на коленях и смотрела «Дорис Дей Шоу».
      – Мама, – взорвалась Челси, хватая миску. – Кто тебе это дал?
      Банни, ничего не ответив, злобно поджала губы и угрожающе нахмурилась, как проделывала много раз в ранних фильмах. Челси безнадежно покачала головой. Как и предсказывала Леверн, Банни расползалась, словно по волшебству. Глаза утопали в пухлых щеках, жирный живот распирал платье.
      Челси снова вздохнула. В этом доме все идет наперекосяк. Впрочем, фигура матери – последнее, о чем сейчас следует беспокоиться.
      – Пойдем, мама! Пора ложиться спать. Я помогу тебе, Каталина совсем из сил выбилась.
      Не хватало еще потерять лучшую экономку на Беверли-Хиллз! Выключив телевизор, она проводила все еще надутую мать наверх и, добравшись до лестничной площадки, мельком взглянула на себя в зеркало. Что за странное зрелище: высокая худая дочь и кругленький уютный шарик-мать. Непонятные законы наследственности – три женщины, в жилах которых течет родственная кровь, живут в одном доме, дышат одним воздухом, едят одинаковую пищу, но жир словно тает на костях бабушки и внучки, благополучно оседая на матери. Бедняжка Банни!

      Прошло шесть недель с тех пор, как Леверн начала курс лечения у доктора Гровер, и, хотя слабость и боль не отступали, она к удивлению окружающих, не поддалась болезни. Каждое утро она стаскивала изнуренное тело с постели, одевалась, натягивала парик на лысый череп, пудрилась, подкрашивалась, приклеивала накладные ресницы к тому, что когда-то было ее лицом, а теперь выглядело маской смерти, и, опираясь на руку Кларка, спускалась вниз.
      По настоянию матери Банни каждое утро будили, одевали и усаживали за стол. После еды – Леверн делала несколько глотков и строго отмеряла порции дочери – женщины рука об руку направлялись в солярий. Кларк ставил для них старые пластинки; сидя рядом на диване, мать и дочь о чем-то беседовали до самого обеда. Каждый день приходила медсестра, осмотреть Леверн и сделать уколы, чтобы помочь дотянуть до вечера.
      Хотя курсы химио– и лазеротерапии были закончены, доктор Гровер предложила еще несколько экспериментальных средств лечения, и Леверн немедленно согласилась. Ей отчаянно хотелось дожить до премьеры «Пришельца». После просмотра чернового варианта она стремилась только дотянуть до того дня, когда фильм выйдет на экраны и зрители вновь по достоинству оценят талант дочери. Каждый день звонила Хилда и сообщала о том, как продвигается работа над монтажом и в каком состоянии находится рекламная кампания.
      Челси теперь бывала дома только по вечерам. Она начала работать в «Тенейджерс», и дел было столько, что она зачастую приезжала, когда мать и бабушка спали… благодаря достижениям современной медицины. Девушку мучили угрызения совести – ведь она почти не видела родных, но атмосфера, царившая в доме, угнетала, и лишь на работе она могла дышать свободно.
      Мастерская уже действовала полным ходом, и первые модели Челси – браслет и медальон с розочками выставлены на продажу в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Оба комплекта были проданы в течение недели. Джонатан решил отпраздновать это событие и пригласил Челси поужинать в «Уиндзоре». Хотя девушка чувствовала себя виноватой из-за того, что развлекается, когда нужна родным, все же решила, что свидание это чисто деловое, и приняла приглашение.
      За бокалом редерера Джонатан объявил, что Совет согласился с требованием Челси увеличить количество мастеров, и он попросил Денниса Петалски нанять еще двух итальянских ювелиров, чтобы ускорить выполнение заказов.