Внезапно обессилев, Челси подкатила к обочине и начала проталкиваться через толпу, окружавшую ворота. Неожиданно перед ней вырос полицейский.
– Простите, юная леди, но вход запрещен. Так что проходите!
– Но я живу в этом доме, – запротестовала Челси.
– Ну да, как же, вот уже сотня человек за последние пятнадцать минут рвались сюда, и все здешние жильцы! Господи, эти люди пойдут на все, лишь бы удовлетворить дурное любопытство! – презрительно бросил молодой человек, по-прежнему загораживая вход.
Выхватив бумажник из сумочки, Челси сунула ему под нос водительские права.
– Взгляните, взгляните на это! Видите адрес? – гневно закричала она, в отчаянии дергая его за рукав. Но было слишком темно, а полицейскому к тому же приходилось сдерживать напор толпы.
– Убери руки! – грубо приказал он. – Вы, проклятые хиппи, уже на голову лезете, подайте назад, все! Сейчас вынесут умирающую женщину, нужно очистить дорогу, иначе ее не смогут довезти до больницы!
– Кто умирает? Ради Бога, о чем вы? – отчаянно заорала Челси, цепляясь за руку полисмена и пытаясь протиснуться в ворота.
В другие, менее легкомысленные времена полисмен, может, и согласился бы выслушать девушку, но это было начало семидесятых, и длинноволосые молодые люди обоего пола в синих джинсах считались врагами закона и порядка. Кроме того, машина «скорой помощи» уже показалась на дороге и нужно было очистить путь. Вытянув «ночную»
дубинку, чтобы помешать людям ворваться в ворота, он резко подался вперед, и конец дубинки сильно ударил Челси в бровь, над самым глазом. Почти теряя сознание, девушка пошатнулась и упала как раз в тот момент, когда мимо проехала машина «скорой помощи». Полисмен, не поняв, что произошло, прыгнул на сиденье мотоцикла и умчался, стремясь поскорее догнать машину и благополучно проводить до больницы. У него было важное поручение: помочь доставить умирающую Банни Томас.
ГЛАВА 27
Леверн сидела в машине «скорой помощи» рядом с дочерью, держа ее за руку, бормоча слова утешения.
– Все будет хорошо, дорогая. Верь маме, пожалуйста, родная, продержись еще немного. Ради меня. Ты же знаешь, как я люблю тебя! Не покидай меня, – лихорадочно шептала она, пытаясь собственной силой воли удержать дочь на земле. – Нужно верить в себя и будущее.
Леверн пыталась достучаться до сознания Банни, хотя в сердце своем обращалась к Богу, занимавшему до сих пор так мало места в ее мыслях и жизни.
Но бледная женщина с закрытыми глазами, окруженными синими тенями, лежавшая на носилках, была уже слишком далеко по дороге к иной жизни, чтобы ответить матери. Первая попытка самоубийства Банни Томас почти удалась, и лишь особый материнский инстинкт, пробуждающийся в минуту опасности, угрожавшей детям, позволил Леверн спасти дочь от немедленной смерти.
…Это был долгий ужасный день. Хилда позвонила рано утром и сказала, что смогла убедить Гектора Дилуорта пробовать Банни на главную роль в многомиллионной эпопее «Отмель».
Леверн немедленно обиделась:
– Ни в коем случае! Это оскорбление! Банни за всю свою карьеру никогда не делала пробы, и тем более не читала текст! – кипятилась она. – С какой стати она должна идти на это сейчас, да еще ради какого-то жалкого подонка – продюсера, который к тому же ничего не ставит, кроме высокобюджетного дерьма?!
Хилда, стараясь не выходить из себя, холодно отчеканила:
– Либо она читает роль, либо все кончено. Никаких споров, Леверн. Вы хотите, чтобы она получила работу, или нет?
Хилда позвонила как раз в тот момент, когда Леверн по уши зарылась в гору неоплаченных счетов, пытаясь решить, какие необходимо оплатить в первую очередь, а что может подождать. Отчаяние охватило ее до такой степени, что выбора не было – приходилось отступить, хотя досада не давала покоя.
– Я спрошу Банни и завтра перезвоню.
– Слишком поздно. Дилуорт хочет заполучить для своей картины известное имя, и Элизабет Тейлор соглашается сниматься за два миллиона долларов. Но Дилуорт – жадный ублюдок, поэтому я, зная, как вы нуждаетесь в деньгах, и сказала, что Банни может сыграть за миллион. Собственно, я удивлена, почему он колеблется. Возможно, я сама виновата, сильно сбавила цену, вот он и заподозрил что-то и хочет посмотреть, в какой форме Банни.
Перед глазами Леверн заплясали банкноты. Господи, с миллионом долларов они смогут выкарабкаться! Но она не хотела слишком быстро соглашаться.
– Предположим, я скажу, что за такой гонорар Банни решит сниматься, но половину потребую вперед. Никаких четырех месяцев на подписание контракта. Мы хотим получить деньги как можно скорее. И без всяких проб! Если в Голливуде узнают, что она читала роль такому дерьму, как этот, позора не оберешься! Он бы не осмелился просить Элизабет о подобном! Неужели просто не может посмотреть фильм Банни?
– Гектор не ходит в кино. Говорит, что если сам и делает фильмы, то вовсе не обязан их смотреть.
– Да здравствует новый Голливуд… – уничтожающе пробормотала Леверн. – Что же это за роль?
– Прославленная когда-то кинозвезда переживает крах карьеры и ищет богатого мужа. Ей удается получить приглашение совершить круиз на яхте какого-то миллиардера. Яхта терпит крушение в открытом море.
– Похоже на «Остров Джиллигена». Есть ли какие-нибудь сцены в воде? Предупреждаю, Банни не умеет плавать! Придется использовать дублершу.
– Перепрыгнем через канавку, когда подойдем поближе.
– Очень смешно! – фыркнула Леверн.
Хилда глубоко вздохнула и вновь пошла на приступ:
– Леверн, послушайтесь моего совета: если хотите подписать контракт, Банни должна поговорить с этим типом. Как только я выступлю с контрпредложением, он тут же откажется, я это чувствую.
Леверн целиком доверяла деловой интуиции Хилды.
– Хорошо, попробуем приехать к нему в офис для неофициального разговора. На это он пойдет?
– Думаю, да. Я уверена, он просто хочет видеть Банни, а непомерное самолюбие требует, чтобы именно она первая приехала к нему. Гектор будет свободен сегодня с трех до четырех. Приезжайте в его офис в Бербанке. Надеюсь, Банни в достаточно нормальном состоянии, чтобы встретиться с ним?
– Дайте мне несколько часов, и все будет в порядке.
Поскольку героиня фильма была прославленной королевой экрана, Леверн решила, что Банни должна выглядеть как можно великолепнее. Вытащив дочь из постели, она повезла ее в салон красоты Элизабет Арден, где Банни получила обслуживание по полной программе: массаж, удаление волос на ногах, косметологические процедуры, маникюр и педикюр. Банни обожала подобные вещи особенно теперь, когда с деньгами было худо и о такой роскоши приходилось лишь мечтать.
Оставив дочь в салоне, Леверн поспешила к «Саксу»,
где сумела отыскать белый костюм с жакетом, скрывавшим располневшую талию Банни. Было уже без четверти четыре, когда они наконец прибыли в офис Гектора Дилуорта, но Банни стала просто неотразимой, а когда она хорошо выглядела, энергия, сила и блеск глаз вновь возвращались к актрисе.
К несчастью, их заставили ждать больше двадцати минут, и с каждым движением минутной стрелки, сияние, исходившее от Банни, понемногу гасло, и она все глубже погружалась в пропасть неуверенности и сомнений. Леверн была вне себя. Почему, о Господи, у ее дочери, красавицы, звезды, лауреатки академической премии, так мало уверенности в себе?!
– Выглядишь потрясающе, дорогая, – ободряюще прошептала она.
– Зачем мы здесь, мама? Я что, должна на коленях его умолять, чтобы дал роль?
– Это не просто роль, солнышко! Дилуорт согласился заплатить миллион долларов за двухмесячную работу. Как ты думаешь, за такие деньги он имеет право хотя бы поговорить с тобой?
– Наверное, – равнодушно ответила Банни.
– Подумай только, если все выйдет и ты получишь роль, у нас будут деньги, чтобы потом хорошо отдохнуть. Я слышала о превосходном отеле на Гавайях, «Мауна Ки», и мы все втроем могли бы поехать туда! Говорят, это самый роскошный отель в мире.
– Ненавижу пляж, мама, ты это знаешь. Приходится целые дни прятаться под зонтиком, чтобы не загореть, и, кроме того, терпеть не могу воду, особенно океан, со всеми этими мерзкими острыми ракушками в песке. Лучше поедем в Париж! Там такие магазины и лучшая в мире еда. И такая романтическая атмосфера! Помнишь Клода?
При упоминании этого имени мозг Леверн начал подавать тревожные сигналы, но она лишь мило улыбнулась и нежно погладила дочь по руке.
– Париж так Париж! Снимем номер в «Рице» и каждое утро будем завтракать в постели кофе с лимоном и рогаликами.
Упоминание об отпрыске одной из самых известных винодельческих семей, почти уговорившего дочь выйти за него замуж и жить в провинции среди виноградников, заставило Леверн содрогнуться. Париж решительно не то место, куда они поедут, несмотря на все ее обещания!
Гектор Дилуорт оправдал их самые худшие ожидания. Молодой, не старше тридцати пяти, одетый в черную кожу и с огромным бриллиантовым перстнем на пальце.
Он даже не потрудился встать, когда вошли женщины, не улыбнулся, не кивнул головой, только нагловато-небрежно показал на кресла перед письменным столом и продолжал говорить по телефону. Леверн мгновенно поняла, какую ужасную ошибку совершила, когда привезла сюда дочь. Будь их финансовое положение хоть на йоту благополучнее, она тут же повернулась бы и хлопнула дверью перед самым носом этого самодовольного ублюдка.
Пришлось ждать еще несколько унизительных минут, пока Гектор обсуждал с механиком неполадки в двигателе «феррари». Не прерывая разговора, он сунул Банни сценарий и пробормотал:
– Двадцать шестая страница.
Та искоса взглянула на мать: Леверн кивнула, разрешая открыть тетрадь и просмотреть указанную сцену. Положив наконец трубку, Дилуорт и не подумал тратить время на комплименты.
– Мисс Томас, если не возражаете, я попросил бы вас прочесть эту страницу.
– Вслух? – удивилась Банни.
– Но… разве Банни сможет прочесть это по-настоящему? Она ведь даже не знает сюжета, мистер Дилуорт, – вмешалась Леверн, едва сдерживая возмущение.
– Да-да, тут вы правы, – кивнул Дилуорт, поднимая брови. – Кроме того, к чему все это? Пустая трата времени! Теперь, когда я увидел ее, сразу могу сказать, что она не подходит для роли. Простите, что вытащил вас сюда, леди, – деланно улыбнулся он одними губами.
Тусклые, как у мертвой рыбы, глаза равнодушно уставились на женщин. Теперь, когда у Леверн не было причин любезничать с продюсером, она дала себе волю.
– В таком случае какого дьявола вы нас сюда тащили? – прошипела она.
– Да… знаете, цена уж очень подходящая. Жаль, что ничего не вышло. – И, гаденько рассмеявшись, добавил: – Вечно попадаюсь на удочку, если сделка выгодная, но после того, как поговорил с вашим агентом, разузнал насчет ее последних фильмов – сплошные убытки! Не актриса, а чистое несчастье!
– Это плохие фильмы, мистер Дилуорт, но игра Банни была безупречна! Критики превозносили ее… Правда, вы, может быть, читать не умеете? – ехидно осведомилась она. – Банни – величайшая звезда, такая же, как Элизабет Тейлор. Вам еще повезло, когда она согласилась хотя бы поговорить насчет вашей идиотской картины.
Привстав с кресла, чтобы дать понять, что пора уходить, Дилуорт бесцеремонно пробормотал:
– Ну-да, еще бы! Спасибо, что пришли. Прощайте, мисс Томас, желаю удачи. Кстати, я знаю в Текейт потрясный курорт, где с вас в два счета сгонят весь жир и не обдерут как липку. Только скажите, что я вас послал.
Когда машина «скорой помощи» остановилась перед больницей, у входа в реанимационное отделение уже толпились фотографы и репортеры, желающие любой ценой добыть снимок находящейся при смерти кинозвезды. Однако как только носилки вкатили в здание, никому, даже Леверн не позволили сопровождать Банни.
– Извините, но вам придется подождать в коридоре. Она в шоковом состоянии от потери крови, а сердце вот-вот остановится. Мы сделаем все, что сможем, – сказала дежурная сестра, когда Банни увозили от матери.
Обезумевшая от горя, Леверн послушно уселась на банкетку в холодном коридоре, сотрясаясь от озноба и моля Бога, только чтобы он стер в памяти эти ужасные минуты, возможно, последние в жизни ее девочки.
Из офиса Дилуорта они поехали прямо домой, и всю дорогу Банни так безутешно рыдала, что дорогая косметика расплылась по лицу безобразными пятнами. Она выглядела словно палитра, по которой небрежно прошлась кисть художника, смазывая краски.
Расстроенная состоянием дочери, но не очень встревоженная, поскольку Банни всегда была склонна истерически рыдать, даже по самым пустячным поводам, Леверн сделала все возможное, чтобы успокоить ее, умыла и уложила в постель, а чтобы помочь расслабиться и отдохнуть, дала две таблетки валиума
вместо одной, как обычно, и, убедившись, что Банни заснула, потихоньку вышла.
И теперь, сидя на жесткой больничной банкетке, Леверн терзала себя упреками. Почему, во имя Господа, она не зашла к ней раньше? Почему не поняла, как измучена Банни, и провела целый час с телефонной трубкой в руках, обвиняя во всем Хилду Маркс, а потом пыталась связаться с другими влиятельными агентами, которые даже не пожелали подойти к телефону?!
Она должна была понять, что Банни не сможет вынести такого бесчеловечного отказа, и теперь Леверн злилась на собственную слепоту: как могла она не заметить признаков надвигающейся опасности! Несколько раз Банни толковала о самоубийстве, но все эти разговоры казались несерьезными. Ее дочь не была способна на такой ужасный поступок! По правде говоря, Банни всегда была трусихой, не выносила боли, вида крови и панически боялась самой мысли о смерти. Леверн снова вспомнила, в каком состоянии нашла дочь, и закрыла глаза рукой, безуспешно пытаясь прогнать чудовищное видение, но все было напрасно, глаза ее казалось, проникали сквозь плоть и кости ладони, не в силах оторваться от мучительной сцены, навеки запечатленной в мозгу. Даже сейчас этот кошмар был так же безграничен, как в тот момент, когда она вошла в спальню Банни и увидела залитые кровью простыни и ножницы, которыми той удалось рассечь запястье… и не один раз… Как, каким образом удалось ее девочке вынести нечеловеческую боль, которую она причинила себе? Должно быть, Банни сошла с ума!
Медленно тянулись минуты, перетекая в часы, и с каждым мгновением надежды Леверн угасали.
Что ей останется, если она потеряет ребенка? Банни была ее жизнью. Именно она была причиной, заставлявшей Леверн каждое утро подниматься с постели, только ради нее мать дышала и двигалась. Если дочь умрет, Леверн тоже незачем жить.
Больничный служитель принес ей бумаги на подпись; Леверн попыталась сосредоточиться, но буквы расплывались, а пальцы так дрожали, что не могли удержать ручку.
– Позже, пожалуйста, – прошептала она, – я все сделаю позже.
Леверн прождала еще около часа, когда кто-то осторожно коснулся ее плеча. Подняв глаза, она уставилась на Челси, с удивлением отметив, что глаз девушки распух и превратился в щелочку.
– Боже, Челси, что с тобой случилось?
– Я возвращалась домой, как раз, когда «скорая помощь» увозила маму. Полисмен с трудом сдерживал толпу и случайно ударил меня. Как она?
– Не знаю, но ужасно рада, что ты здесь.
Челси села рядом с бабушкой и обняла ее за плечи, пытаясь утешить и помочь скоротать остаток ночи.
Первый тонкий солнечный лучик как раз прорезал горизонт, когда один из хирургов вышел из комнаты, где лежала Банни. Он выглядел усталым и измученным. Какая тяжелая ночь!
Женщины, встрепенувшись, вскочили на ноги, но врач попросил их сесть и подвинул стул для себя.
– Думаю, все обошлось, миссис Томас, но должен сказать, жизнь ее висела на волоске. Я надеялся, что не придется делать переливание крови, поскольку всегда есть шанс подхватить желтуху, но выхода не было. Пришлось влить ей почти пол-литра и применить электрошок, чтобы восстановить нормальное сердцебиение. Но положение сейчас стабилизировалось. Я оставил ее в реанимации, и, хотя мы постарались наложить швы потоньше, я попросил хирурга по пластическим операциям осмотреть ее утром. Чем это она ухитрилась так изуродовать себя?
– Ножницами… тупыми… – тихо пробормотала Леверн.
– Должен сказать вам, что видел немало таких случаев, но ваша дочь действительно хотела убить себя, а не просто пыталась выкинуть трюк, чтобы привлечь внимание. Трудно поверить, что человек может сделать с собой подобное. Она принимала что-нибудь?
– Валиум… две таблетки. У Банни был тяжелый день, и я хотела чтобы она отдохнула.
– Ну вот, сейчас я позволю вам повидаться с ней на несколько минут, а потом, думаю, вам обеим следует отправиться домой и отдохнуть. Кстати, что с вами произошло, юная леди?
– Ничего особенного. Столкнулась с дубинкой полисмена, но уже все прошло, честное слово! Удар был не такой уж сильный, просто пришелся в самое чувствительное место!
– Вы теряли сознание?
– Не то чтобы… может, на секунду-другую. Врач всмотрелся в глаза девушки.
– Немедленно отправляйтесь на рентген, – слишком большая опухоль! Сестра, кресло-каталку!
– Но я не… – запротестовала было Челси, и Леверн тут же перебила:
– Слушайся доктора, Челси. Не хватало еще, чтобы и ты свалилась! Без тебя забот хватает. Я иду к Банни, а ты отправляйся домой сразу же после осмотра.
ГЛАВА 28
Оказалось, что у Челси легкое сотрясение мозга, поэтому ей велели ехать домой, провести дня два в постели и прикладывать лед к распухшему глазу. Пока доктор осматривал девушку, она умудрилась выклянчить у него разрешение навестить мать.
– Хорошо, юная леди, я позволю вам увидеть ее, но только на минутку, согласны? Сестре еле-еле удалось выпроводить вашу бабушку через пять минут, поэтому не желаю, чтобы и вы тут подняли шум. Ваша мать в сознании, но она побывала в аду, и поэтому постарайтесь не наговорить лишнего.
– Как вы думаете, когда ее можно забрать? – спросила Челси.
– Пока трудно сказать. Придется первые трое суток последить за ней, хотя она слишком слаба, чтобы повторить попытку. Позже определим, стоит ли увеличить этот срок до недели, а к тому времени позаботимся найти мисс Томас хорошего психиатра.
– Мне очень нужно видеть маму и убедиться, что с ней все хорошо.
– Далеко не все, но, по крайней мере, она жива, помните это. А теперь, скажите честно, должен ли я по какой-то причине ограничить посещения вашей бабушки? Она расстраивает Банни?
– Ну что вы, конечно же, нет! Ближе нее у мамы нет никого! Она просто не сможет без бабушки! – убежденно ответила Челси.
При виде бледной тени, в которую превратилась мать, единственное родное существо, если не считать строгой бабки, Челси охватили печаль и жалость. Бедная мамочка! Такая хрупкая и ранимая, никому в жизни не причинившая зла! Челси нежно коснулась щеки матери.
Едва ли не с первых лет жизни она всегда ощущала себя взрослее и, как Леверн, была готова на все, чтобы защитить Банни. Теперь же девушка остро сознавала собственное бессилие. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы облегчить боль матери?
Почувствовав прикосновение, Банни приоткрыла глаза. Какое-то мгновение казалось, что она не узнает, кто перед ней, но Банни еле слышно прошептала:
– Прости…
На ресницах повисли две слезинки и, сорвавшись, покатились по щекам.
– О Господи, мама, только не плачь, пожалуйста, – горячо умоляла девушка. – Теперь все будет хорошо, обещаю! Вот увидишь, больше тебе не придется расстраиваться, только выздоравливай скорее! Бабушка и я просто не можем без тебя!
Слабая улыбка чуть приподняла уголки губ Банни, а глаза ее снова закрылись. Сиделка сделала девушке знак, что пора уходить.
Добравшись до дома, Челси обнаружила, что бабушка сидит в кухне и пьет чай. В глазах женщины стыло леденящее отчаяние. Челси никогда еще не видела ее в таком состоянии.
– Я видела маму, она крепко спит, и тебе, бабушка, нужно бы отдохнуть. Не одна мама побывала в аду… Ты тоже, – сказала Челси, направляясь к холодильнику, чтобы достать лед и приложить к глазу.
– После всего, что было, не знаю, смогу ли вообще заснуть когда-нибудь.
Измученная, чувствуя, как боль распирает виски, Челси все же села и попыталась успокоить бабушку.
– Ты расстроена из-за денег или из-за мамы? Леверн нервно потерла лоб и с горечью призналась:
– Из-за всего! Я должна всему городу, а то немногое, что у меня было, потратила на новый костюм для матери и на салон красоты – для вчерашнего прослушивания, кончившегося таким ужасным провалом… Нет, все было еще хуже, и именно поэтому Банни пыталась покончить с собой. О Боже, если бы я только могла повернуть время вспять и прожить этот день по-другому!
– Все будет хорошо, ба, вот увидишь, – ободряюще прошептала Челси.
– Через две недели нужно платить за аренду дома, а мне нечем! Нас выбросят на улицу.
– Переедем в квартиру! Зачем нам такой огромный дом?!
– У меня нет денег, чтобы снять ее, детка. Мы разорены, вконец разорены, я в долгах по уши. Мне даже прекратили высылать «Верайети» и «Репортер»!
Леверн вздохнула.
– Ну что ж, пойду отдохну. Потуши свет. Может, если удастся заснуть, я сумею справиться со всеми проблемами.
Леверн с трудом встала и, шаркая, вышла из комнаты. Челси задумчиво глядела вслед бабушке, пораженная только что пришедшей в голову мыслью. Если они и в самом деле в таком отчаянном положении, может, пора выкопать шкатулку с драгоценностями, похороненную девять лет назад, – это решило бы все финансовые проблемы.
На следующее утро Леверн уже оделась и собралась в больницу, когда Челси наконец вышла из спальни. Глядя на часы, бабка сварливо заметила:
– Не понимаю, как ты можешь спокойно спать, зная, что Банни при смерти? Я глаз не смогла сомкнуть.
Челси не пришло в голову возмутиться. Лишенная всякого намека на эгоизм, девушка ответила с обычным спокойствием:
– Это, наверное, из-за таблеток, которые дал доктор. Буквально сшибли меня с ног.
Леверн почти уронила чашку и, резко вскинув голову, с тревогой и раздражением уставилась на внучку.
– Что еще за таблетки?
Вынимая из холодильника пакет с соком, Челси пожала плечами.
– Не знаю. Он сказал, что мне нужно поспать. Ничего серьезного.
– Слава Богу. Не хватало мне только возиться сразу с двумя инвалидами, – облегченно вздохнула Леверн.
– Со мной все в порядке, но лучше, наверное, послушаться доктора и провести весь день в постели. Вечером навещу маму.
– Не понимаю, зачем тебе понадобилось спорить с полисменом? Неужели не могла вежливо объяснить, кто ты, показать документы! Ох уж эта теперешняя молодежь! Никакого уважения к закону.
– Это был несчастный случай, ба, – запротестовала Челси, качнув головой, но перед глазами внезапно все завертелось, и ей пришлось схватиться за дверцу холодильника, чтобы не упасть. Леверн, по-видимому, ничего не заметила.
– Ну что ж, мне пора. Если позвонит Хилда Маркс, объясни, что случилось, и попроси позвонить мне в больницу.
– Я хочу еще поспать. Можно, я попрошу службу ответа все передать?
– Хорошо.
Через полтора часа после ухода Леверн, Челси собралась и отправилась в школу, решив, что сотрясение или нет – а она не может позволить себе валяться в постели.
ГЛАВА 29
Банни снова оказалась в центре внимания прессы: подробности трагической попытки самоубийства описывались во всех газетах, передавались в теле– и радионовостях и миллионы поклонников, обожавших актрису еще с того времени, когда она была маленькой, буквально сметали с лотков бульварные издания, посылали письма, телеграммы и цветы в знак сочувствия. Через два дня подобного натиска больничной администрации пришлось поставить дополнительную охрану, чтобы обеспечить актрисе покой. Букетами цветов были заполнены все палаты. Школьники писали, что молятся за ее выздоровление. Хилда Маркс была просто потрясена столь горячими проявлениями чувств.
– Будь они прокляты! – воскликнула она, обращаясь к Леверн при виде еще одного огромного мешка с почтой. – Если бы они ходили на ее последние фильмы, ничего этого вообще бы не случилось.
– Думаю, совершенно очевидно, что зрители по-прежнему хотят видеть Банни. Возможно, им не нравились сюжеты, – заметила Леверн.
Женщины стояли в коридоре, у двери в палату Банни, пока фотограф делал снимки звезды, одетой в красивую белую ночную кофточку с оборками. Банни причесали и наложили макияж, специально для репортеров. Вновь приобретя известность, Банни выглядела веселой и счастливой, как в прежние времена.
Хилду, однако, терзали угрызения совести за то, что именно по ее вине Банни пришлось выслушать такой резкий отказ от Гектора Дилуорта. Но сегодня, на третье утро после безумной попытки Банни покончить с собой, Хилда могла предложить не только извинения за случившееся.
– Когда она выписывается? – спросила агент Леверн, понизив голос, чтобы Банни не услышала.
– Психиатр говорит, что ее можно забрать завтра же, если я пообещаю приводить ее к нему на консультации дважды в неделю.
– Надеюсь, вы согласились? Ей необходима помощь психолога, – заметила Хилда, подозревая, что Леверн вовсе не горит желанием последовать совету врача.
– По-моему, все это чушь собачья, но пришлось согласиться. Хотя не уверена, что найдется психиатр, согласившийся лечить пациента, которому нечем платить. Зато Банни будет гораздо лучше дома со мной и Челси.
– Как думаете, Леверн, скоро она сможет встать?
– К чему это вы клоните, Хилда? – резко спросила Леверн.
Хилда улыбнулась: впервые за долгое время она могла сообщить Леверн хорошую новость.
– Я поговорила тут кое с кем из Академии,
и, по всей видимости, на следующей неделе им потребуется одна из ведущих – представлять лауреатов этого года. Как считаете, Банни сможет?
– Интересно, кто это у них при смерти, чтобы отказаться от такой рекламы?!
– Эвелин Бэском. Говорят, она впала в сильнейшую депрессию, и все из-за своего сыночка.
– Неудивительно. Он у нее единственный. Она, должно быть, просто обезумела, – сочувственно вздохнула Леверн.
– Какой ужас! Сэнди говорит, ему будет предъявлено обвинение в убийстве первой степени.
– Хуже некуда! А кого она должна была представлять?
– Лучшего исполнителя мужской роли, – помедлив, тихо объявила Хилда.
Сердце Леверн от неожиданности подпрыгнуло.
– Господи, вот так шанс! Банни будет там, – не задумываясь ответила она. – Немедленно позвоните и примите предложение, пока они не передумали. Именно такого стимула ей не хватает, чтобы выздороветь!
– Я уже согласилась, Леверн. Считаете меня сумасшедшей? – улыбнулась Хилда. – Но у вас всего шесть дней, чтобы привести ее в форму. Сумеете?
– Безусловно… только… – начала Леверн и остановилась. Она терпеть не могла, когда людям становилось известно о ее финансовых затруднениях, но Хилда – дело другое. Она их союзница.
– Беда в том, что я совершенно разорена и по уши в долгах.
Не чувствуй себя Хилда кругом виноватой в том, что позволила этому поддонку Гектору Дилуорту унизить Банни, она пропустила бы эти слова мимо ушей, поскольку Леверн задолжала ей кучу денег.
– Сколько вам нужно, Леверн?
Но хотя Леверн действительно была в отчаянном положении, она все же упрямо покачала головой.
– Не хочу больше брать у вас. Постараюсь что-нибудь придумать. Я и так должна вам слишком много.
Хилда была поражена: Леверн раньше не отказывалась от подобных предложений.
– Не считаете ли вы, что самое время нанять кого-нибудь управлять финансовыми делами Банни? Она за свою жизнь заработала много денег. Куда они девались?
– Не так уж много, Хилда, и у нас полно расходов. Кроме того, мне не по карману отдавать пять процентов от заработка Банни, только затем, чтобы какой-нибудь умник указывал мне, как их тратить, – презрительно бросила Леверн.
Хилда, вздохнув, пожала плечами.
– Ну что ж, если передумаете, я могу вам дать адреса надежных менеджеров. Может, вам все-таки не помешают сейчас наличные? У Банни есть платье, которое на нее налезет?
– Найдем что-нибудь, шкафы битком набиты всяким тряпьем.
Но перед уходом Хилда все-таки решилась сказать то, что давно хотела:
– Леверн, я никогда не послала бы Банни к Дилуорту, если бы вы не нуждались так в деньгах.
– Знаю. Если кто и виноват, так это я, – печально вздохнула Леверн. – Но можете побиться об заклад, пока я жива, ей больше никогда в жизни не придется делать что-то подобное.
Все эти годы Хилда привыкла относиться к сварливой и назойливой Леверн с неизменной, хорошо скрытой неприязнью, но сейчас была глубоко тронута невыносимой болью в ее глазах.
– Вы всегда заботились о ней. Банни повезло, что у нее такая мать.
– Еще бы. Ну что ж, спасибо, что позаботились насчет церемонии присуждения премий! Счетов этим не оплатишь, но по крайней мере хорошо, что миллионы людей снова ее увидят, и, может, наши дела поправятся.
– Не беспокойтесь, я что-нибудь найду. Только сделайте все, чтобы она выглядела красавицей, – сказала на прощание Хилда.
– Она красавица, Хилда, первая красавица в мире, не забывайте это.
ГЛАВА 30
Не успела Челси остановить «линкольн» бабушки у подъезда их дома на Бел-Эйр, как из двери вылетела Леверн.
– Где это вас носило, юная леди? – рассерженно завопила она.
Стройная длинноногая блондинка, легко выскользнув из машины, мрачно ответила:
– Бабушка, я же гаворила, что еду в химчистку за маминым платьем для сегодняшней церомонии, а они не успели его погладить.
В двадцать два года Челси превратилась в грациозную изящную красавицу, почти не походившую на мать – поразительно прелестное личико, по всей видимости, досталось дочери по наследству от Фрэнка Хантера.
Откинув назад волосы, она открыла багажник и, вынув зеленое атласное платье от Диора, поднесла бабке для осмотра.
– Видишь, ба, прекрасно выглядит. Никто не заметит, что на талии пришлось распороть швы. Не стоит волноваться, сегодня вечером мама будет выглядеть потрясающе. Как она сегодня?
