У Леверн взяли отпечатки пальцев, сфотографировали, и, хотя адвокат потребовал, чтобы ее выпустили на основании чистосердечного признания, судья установил сумму залога в пятьдесят тысяч. У Леверн не оказалось денег, но Хилда вызвалась заплатить, и старая женщина смогла вернуться домой. На следующий день она в сопровождении Хилды и Челси поехала в медицинский центр «Сидерс-Синай», и, хотя легла туда под вымышленным именем, служащий в приемном покое узнал ее по газетным фотографиям и разболтал газетчикам.
      Хилда и Челси попытались скрыть от Леверн, что внизу полно репортеров, но она все равно догадалась и отнеслась к этому на удивление спокойно.
      – Не волнуйтесь, через день-другой обо мне все забудут. Это меня меньше всего трогает. Вы уверены, что сиделка, которую наняли ухаживать за Банни, справится?
      – Она опытная психиатрическая медсестра, ба, – заверила Челси, – так что не беспокойся. Я тоже там буду. Доктор велел держать маму на транквилизаторах, если, конечно, мы не пожелаем отправить ее в больницу, а именно это он и советует сделать.
      – Ни за что! Говорю тебе, она поправится. Это шок, только и всего! Каждому на ее месте пришлось бы худо, после той ужасной ночи! – твердо заявила Леверн, с неприязнью глядя на внучку.
      – Ах, брось, бабушка! Тебе пришлось не такое пережить, и ничего! – настаивала Челси.
      – Не сравнивай Банни с такой старой боевой кобылой, как я. Она всегда была слишком чувствительна.
      Не желая участвовать в семейной ссоре, Хилда попыталась оставить их наедине.
      – Слушайте, вам о многом надо поговорить. Я спущусь вниз, выпью кофе.
      – Не уходите, Хилда. Нам нужно обсудить кое-что важное, – резко сказала Леверн, отказываясь от дальнейших споров с внучкой.
      – Челси, будь хорошей девочкой, посиди тихо и послушай. Хилда, вы звонили Майку? Понадобится ему Банни для каких-нибудь дополнительных сцен?
      Челси молча отступила. Господи, ничего не изменилось! Бабушка прикончила любовника матери и сейчас дожидается операции, которая, возможно, ничего не даст – слишком далеко зашла болезнь – мать окончательно тронулась, но самым важным остается карьера Банни Томас! Невероятно!
      Челси послушно уселась в уголок. Кто из них сумасшедший, она или эти люди?! Хилда рассуждала спокойно и убедительно, и, если и считала происходящее чудовищным, ничем этого не показала.
      – Я долго беседовала с Майком сегодня утром, он очень сочувствует вам и Банни. Он прерывает съемки на день-другой, хочет просмотреть отснятый материал с монтажерами, но заверил меня, будто сможет обойтись тем, что есть.
      Леверн возбужденно вскочила:
      – Вовсе не то, что мне нужно! Это последний шанс Банни, Хилда, неужели не видите? Фильм должен быть не просто хорошим, а потрясающим!
      – Нам необходимо доверять Майку, Леверн. Если он доволен тем, что имеет, значит, так оно и есть. Вот если это не так, то дело плохо. Насколько я понимаю, Банни не в том состоянии…
      – Ошибаетесь! Как только выйду из больницы, мигом приведу ее в порядок!
      И тут Челси не выдержала:
      – Ба! Но ты здесь долго пробудешь! Доктор сказал…
      – Черт с ним, с доктором! – рассерженно набросилась на внучку Леверн. – Я дала ему разрешение провести биохимию, только и всего, и отказалась позволить делать что-то без моего желания и письменного согласия! Нечего лезть в мои внутренности скальпелем, пока я лежу под наркозом, без чувств и беспомощная!
      В голосе звенела стальная решимость, глаза сверкали.
      – Конечно, это твое тело, ба, но…
      – Ты чертовски права, именно мое! И прошу тебя и докторов это хорошенько запомнить! Не смей без меня давать им согласие на операцию, слышишь?
      Челси кивнула. Она никогда не могла ослушаться бабушку, а теперь тем более.
      Когда появился хирург, чтобы провести предварительное обследование, Хилда и Челси спустились в кафетерий. Сидя за длинным столом в конце комнаты, они ждали пока обжигающий кофе чуть остынет, и разговаривали!
      – Твоя бабушка – это нечто особенное.
      – Да, твердый орешек, – вздохнула Челси. – Когда речь идет о маме, она хуже львицы, защищающей детеныша.
      – Челси, Леверн вправду больна?
      – Доктор считает, уже слишком поздно. Я долго разговаривала с ним по телефону сегодня утром. Сделала ошибку, попросив его сказать правду… Ну он и выложил все карты на стол. У нее уже много месяцев опухоль на груди, но она не обращала внимания. Почему бабушка могла так глупо поступить?!
      – Вполне типично для нее. Леверн всегда заставляла окружающих поступать по-своему, а мир вертеться так, как хочется ей. Может, и на этот раз считает, что, если игнорировать опухоль, та сама собой исчезнет. К сожалению, не всегда получается так, как хотим мы.
      Хилда отпила кофе и сменила тему.
      – Челси, я хочу быть с тобой откровенной! Можешь ничего не отвечать, не нужно соглашаться или отрицать. Мне нужно просто поговорить с человеком, которому я могла бы доверять, – начала она.
      – Говорите.
      – Строго между нами: я ни на секунду не думала, что твоя бабушка убила этого парня, – заметила Хилда, пристально наблюдая за Челси.
      Но та, живя много лет под одной крышей с Леверн и Банни, настолько хорошо приучилась скрывать свои чувства, что ни на лице, ни в голосе ничего не отразилось.
      – Надеюсь, вы не считаете, что бабушка взяла на себя вину за то, что совершила мама? – уклончиво спросила она.
      – Послушай, Челси, это не праздные домыслы. Я постоянно об этом думала и очень беспокоюсь. Предположим, только предположим, что твоя мать сошла с катушек в библиотеке еще до убийства, а не после, – очень тихо сказала она.
      – В чем смысл подобных догадок, Хилда?
      – Ничего странного, если Леверн хочет взять на себя вину и оградить дочь, наоборот, это очень благородно с ее стороны, но разве она не причиняет Банни огромный вред, лишая ее необходимого лечения? А если Банни серьезно больна, настолько, что может представлять угрозу окружающим, включая и тебя, например?
      – Господи Боже, Хилда! Вы ведь сами этому не верите? Моя мать – и угроза? Совершенно немыслимо!
      Хилда, вздохнув, наклонилась вперед и по-матерински мягко сказала:
      – Челси, дорогая, прошу, выслушай меня и потом решай, глупости это или нет.
      Девушка поглядела в глаза Хилде и кивнула.
      – Насколько я понимаю, твоя мать постепенно уходила все дальше от реальности и теперь не сознает, что происходит на самом деле, а что – на съемочной площадке. Вы обе заняты собственной жизнью, а Леверн помешалась на этом фильме, не говоря уж о том, что она тяжело больна. Поэтому никто ничего не замечал. Твоя мать без Леверн – ничто, только она может добиться от Банни по-настоящему талантливой игры.
      – По-моему, вы недооцениваете маму. Люди обычно видят в ней только то, что на поверхности, и не пытаются понять ее душу, – возразила Челси.
      – Возможно, но, так или иначе, Банни в тот день сыграла сцену огромного эмоционального накала, и к тому же блестяще, если верить Майку. Тот говорит, зловещая атмосфера была настолько ощутима, что на какое-то мучительное мгновение показалось, будто он в самом деле видит, как совершается убийство.
      – Она хорошая актриса, – вставила Челси дрожащим от напряжения голосом.
      – Одновременно со съемками Банни вступила в связь с этим гримером. Я расспросила людей и выяснила, что он спал с кем ни попадя, но ведь Банни никогда не довольствовалась тем, что ее попросту трахают, нет, ей необходимы романтика, любовь и преданность. Совсем как в ее фильмах! Но тут неожиданно все идет наперекосяк, точно как в сценарии «Пришельца». Фернандо не выходит на работу, ей в голову лезут всякие безумные мысли насчет того, что он ей изменяет, и все такое. Парень является домой, а ты и Леверн совершаете роковую ошибку, оставив его наедине с Банни.
      – О Господи, я снова и снова возвращаюсь к этому моменту, перебираю все в голове, думаю, что, если бы мы поступили чуть-чуть по-другому, этот человек остался бы в живых, – простонала Челси, по всей видимости, измученная собственной, хотя и небольшой, ролью в зловещем спектакле.
      – Ты не виновата, Челси, и, подозреваю, Леверн – тоже, во всяком случае, здесь нет ее прямой вины. Но позволь мне закончить. Что-то случилось. Они заспорили. Фернандо Сказал, что больше не хочет ее видеть, что она ему надоела, – словом, нечто в этом роде. Банни хватает нож для писем, наносит удар, только на этот раз камера не работает… нет камеры… просто нет. Входит Леверн, мгновенно понимает, что произошло, уничтожает улики и берет вину на себя. Почему бы нет? Она пожилая женщина, к тому же знает, что вот-вот умрет, так ведь? Банни – звезда, и кому еще, кроме матери, ее защитить? Иначе все, ради чего она жила и трудилась, пойдет прахом.
      – Предположим, так и было. Что же я должна делать, по-вашему?
      – По-моему, нет смысла прятаться от правды, Челси. Понимаю, странно слышать такие речи от агента, но я ив самом деле верю, что истина делает человека свободным, и очень беспокоюсь за тебя. Если позволишь втянуть себя в безумные фантазии бабки, считающей, что карьера Банни – единственная цель и смысл жизни, ты тоже станешь рабыней. Взгляни на свою мать, что, в конце концов, принесла ей эта проклятая слава?
      Челси отвела глаза и задумчиво ответила:
      – Вы не с тем человеком говорите, Хилда. В этой семье у меня нет власти и никогда не было, да и не будет, пока жива бабушка. Даже если бы я была уверена, что моя мать – социально опасная психопатка, я ничего не смогла бы сделать. Хотя она и больна, всем в доме заправляет бабушка. Неужели вы способны подумать хоть на минуту, что Леверн можно убедить сказать правду о дочери, возложить на маму вину за что-либо, особенно за убийство?
      В голосе девушки звучала унылая безнадежность, и Хилда почти пожалела, что заговорила на эту тему. Тем не менее она стояла на своем.
      – Челси, я только хочу, чтобы ты знала, чего ожидать, и была настороже. Думаю, Банни очень серьезно больна, по-настоящему безумна и, если Леверн действительно умирает, все заботы о матери лягут на твои плечи. Не позволяй этому разрушить твою жизнь.
      Челси молча выслушала предупреждение, и, хотя во многом была согласна с Хилдой, сознавала свое полнейшее бессилие изменить что-то. Словно какие-то злые силы терзали несчастную семью, жизнь трех женщин превратилась в кошмар, черное облако беды нависло над домом, и Челси понимала, что выхода нет.

      Хилда и Челси молча глядели на сидевшего за столом доктора в зеленом больничном костюме. Худшие страхи подтвердились – Леверн умирала.
      – Сожалею, что приходится говорить это, но, боюсь, слишком поздно. Никакой надежды. Началось, должно быть, в груди, там самые большие опухоли, оттуда метастазы идут в легкие. Мы сделали рентген как раз перед биопсией, в левом легком – огромная масса, этим объясняется постоянный кашель в последние несколько недель. Количество лимфоцитов подтверждает диагноз, и, хотя я не уверен, возможно, позвоночник и кости тоже затронуты.
      – Собираетесь провести мастэктомию?  – спросила Хилда.
      Доктор покачал головой.
      – Нет смысла подвергать ее лишним мучениям. Я позвоню Полли Гровер, лучшему онкологу в городе. Она посмотрит анализы и решит, стоит ли применять химиотерапию, хотя, вполне возможно, посоветует облучать опухоль в легком, чтобы попытаться уменьшить ее. Бог видит, совсем нежелательно, чтобы она погибла от удушья. Какая ужасная смерть!
      – Неужели никакой надежды? – охнула Хилда.
      – Боюсь, ни малейшей. Обратись она три-четыре месяца назад, может, все было бы по-другому, но теперь можно лишь попытаться отсрочить конец, – мрачно ответил доктор.
      – Но вы, надеюсь, знаете, в каком положении она очутилась… я имею в виду убийство? – пробормотала Хилда.
      – Это наименьшая из ее бед, – кивнул доктор. – Я, естественно, удостоверю, что она слишком больна, чтобы подвергнуться заключению или хотя бы предстать перед судом. Ей уже вынесен смертный приговор.
      – Собираетесь оставить ее в больнице? – спросила Челси.
      – По крайней мере, на несколько дней, пока доктор Гровер не получит возможности провести полное исследование и поставить окончательный диагноз. После этого, думаю, миссис Томас сама решит, где ей лучше всего находиться.
      – Когда ее можно увидеть? – забеспокоилась Челси.
      – Немного погодя. Но я буду крайне признателен, если позволите мне сначала поговорить с ней наедине. Миссис Томас пыталась взять с меня слово ничего не сообщать вам, если новости окажутся плохими, но я отказался. По-моему, не стоит скрывать такие вещи от родственников. Кроме того, она никак не сможет больше скрывать болезнь. С каждым днем состояние будет ухудшаться.
      Внезапно Челси ошеломило сознание того, что бабушка в самом деле умрет – и скоро. Что будет с Банни и самой Челси? Леверн всегда обо всем заботилась, и вот теперь все заботы свалятся на плечи девушки, только на нее одну. Сумеет ли она справиться? И как можно теперь уехать в Англию, бросив мать на произвол судьбы? Согласится ли Банни оставить Голливуд и ехать с дочерью? Как отнесется Уилс к этому ужасному скандалу?
      Каким тяжким бременем стало все случившееся для девушки, которой не было и двадцати трех лет, и если в этот момент она думала о положении, в котором очутилась, а не о трагедии Леверн, то не потому, что была бесчувственной эгоисткой, нет… Просто понимала: настал конец свободе, мечтам и надеждам, впереди пустота.
      Челси и Хилда молча ждали около часа, пока наконец не пришла медсестра, чтобы отвести Челси к бабушке. Девушка нерешительно подошла к постели, где лежала Леверн. Глаза больной были закрыты, лицо повернуто к окну, к солнечному свету.
      – Ба, это я. Как ты себя чувствуешь?
      Не поворачивая головы, Леверн прошептала:
      – Ты поняла, что сказал доктор Кейблшо?
      – Да, бабушка, но ведь это мнение одного человека, нужно посоветоваться еще с…
      Леверн мгновенно встрепенулась, открыла глаза, смерила внучку холодным взглядом и отрезала:
      – Нет! Никаких докторов, слышишь?
      – Но, ба, доктор сказал… – запротестовала Челси, ошеломленная таким взрывом.
      – Забудь все, что он сказал. Это моя жизнь, и я, черт возьми, могу делать с ней все, что захочется! Он ничем не может помочь, и, естественно, намеревается, в компании таких же вампиров, высасывать из меня денежки, а тебе понадобится каждый цент, чтобы позаботиться о Банни. Не желаю больше ничего тратить ни на докторов, ни на больницы, ни на анализы. Жаль, что вообще позволила ему уговорить себя лечь на обследование! – гневно жаловалась она, перебирая пальцами простыню. Очевидно, страх и беспокойство оказались сильней воздействия наркоза.
      – Но, ба…
      Но у Леверн не было желания выслушивать возражения.
      – Челси, заткнись и выслушай меня! Немедленно спустись вниз, узнай сумму счета, потом достань чековую книжку из моей сумки в шкафу. Я немедленно выпишу чек и уеду отсюда. Нет смысла тратить деньги и проводить здесь ночь, когда дома есть удобная постель и слуги, чтобы ухаживать за мной, – непререкаемым тоном заявила Леверн.
      От многолетней привычки к беспрекословному послушанию не так легко отказаться, и Челси послушно выполнила приказ. Полтора часа спустя, после жаркой схватки со старшей медсестрой, главным врачом больницы и доктором Кейблшо, которые в конце концов сдались, настоявшую на своем Леверн усадили в кресло-качалку и подвезли к выходу, где уже ожидала Челси с машиной.
      Кларк помог Леверн подняться наверх, так что она смогла наконец проверить, спит ли дочь, все еще находившаяся под действием лекарств и только потом позволила уложить себя в кровать. Не успела Каталина принести чай, как Леверн позвала Челси и потребовала, чтобы та позвонила Хилде.
      – Она все утро провела со мной в больнице, ба. Думаю, надо позволить ей отдох…
      – Я еще не умерла, дорогая внучка, так что будь добра выполнять мои требования! Позвони и скажи, что я хочу увидеться с ней, и немедленно. И принеси бутылку бренди, чтобы хоть как-то сдобрить эти помои, называемые чаем!
      – Думаешь, можно? – нерешительно спросила Челси. – Тебе совсем недавно давали наркоз.
      – Юная леди, давайте все расставим по местам. Вы мне не нянька, не опекун и не хозяйка! Бог видит, я всегда жила своим умом и намереваюсь и дальше так жить! Поэтому делай как велено, и побыстрее!
      Она говорила с трудом, еле слышно, но с такой железной решимостью, что Челси как ветром сдуло.
      Хилда немедленно согласилась приехать и появилась к тому времени, когда Леверн допивала вторую чашку чая, слегка сдобренного лучшим коньяком в доме. Почувствовав, что стало немного легче, она показала Хилде на стул у кровати, но когда Челси сделала шаг к двери, приказала внучке сидеть и слушать.
      – Оставайтесь, юная леди, может, чему-то научитесь! Нужно знать, что происходит в этом доме, иначе пропадете без меня.
      И, не тратя слов, перешла к делу:
      – Вы говорили с Майком?
      – Да, – кивнула Хилда, – и новости не очень хороши. Необходимо переснять кое-что, иначе придется вырезать пару сцен, включая ту, где девочка рассказывает Аннабель о том, что увидела в спальне.
      – О Господи! – охнула Леверн. – Невозможно. Сценарий потеряет всякий смысл! Что произошло?
      – Досадная накладка, часть пленки отправлена в брак, а виноватых, как всегда, нет – каждый валит на другого! У них не хватает материала, чтобы частично вырезать кадры, где Банни приходит в отчаяние от рассказа малышки, и, кроме того, игра девочки без этого выглядит неестественной. По-вашему, возможно привести Банни в такое состояние, чтобы она поняла указания режиссера и сделала все, как надо?
      – Несомненно! – твердо сказала Леверн.
      – Но, сами понимаете, это не так легко. Сцена не из коротких, а ей возможно, трудно на чем-то сосредоточиться, – с сомнением протянула Хилда.
      Леверн нервно побарабанила по краю блюдца пальцами с длинными красными ногтями. Звук был раздражающим, и Челси хотела отодвинуть чашку, но не посмела шевельнуться. Шум так же внезапно смолк.
      – Я знаю, как это сделать, – объявила Леверн. – Скажите Майку, чтобы назначил съемки на следующую пятницу. Пусть никому не говорит, что мы приедем – не желаю видеть этих приставал-репортеришек, ясно? Съемки должны идти без звукового сопровождения, так он сможет общаться с ней на эмоциональном уровне, точно указать, что Банни должна делать – ну… вы знаете: улыбнуться, удивиться, топнуть ногой и тому подобное. Если команды будут достаточно несложными и Майк сумеет обращаться с ней как с актрисой-ребенком, Банни сделает так, как велят.
      – Уверены, что получится? – покачала головой Хилда.
      – Должно получиться. Нужно сделать так, чтобы получилось! – горячо воскликнула Леверн.
      Они поговорили еще с полчаса насчет даты выхода картины на экран, и, когда тема была исчерпана, Хилда поднялась.
      – Позвоните и дайте знать, когда все будет готово, Хилда. Мне нужно не менее суток, чтобы вывести транквилизатор из организма Банни, иначе она не сможет играть.
      – Надеюсь, вы сумеете поставить ее на ноги, Леверн. Если пропадет съемочный день, они потеряют кучу денег, а Майк уже и так превысил бюджет.
      – Делайте свое дело, а я займусь своим, – тихо сказала Леверн, закрыв глаза.
      Челси, бесшумно ступая, последовала за Хилдой. Оказавшись в холле, агент долго рассматривала усталую измученную девушку.
      – Ты ужасно выглядишь. Уверена, что сможешь справиться, детка?
      – Вряд ли у меня есть другой выход, не так ли?
      – Дорогая, – мягко сказала Хилда, – когда Леверн умрет, именно тебе придется все взять в свои руки, и лучше сразу это понять и вести себя соответствующим образом. Ради Бога, не позволяй Леверн руководить тобой из могилы. То, что она сотворила со своей жизнью, – ее дело, но у тебя есть право выбора. Надеюсь, ты не собираешься занять место бабушки и посвятить жизнь уходу за Банни?
      – Она моя мать, – спокойно объявила Челси, – и кому как не мне позаботиться о ней?
      – А Уилс? Как насчет твоих планов переехать в Англию? Ты не сможешь взять Банни с собой, если она будет по-прежнему помешана на актерской карьере!
      – Знаю, – почти неслышно вздохнула Челси.
      – О Боже, – гневно пробормотала Хилда, отворачиваясь и направляясь к выходу: – Какая напрасная жертва!

      Прежде чем отправиться вечером на ужин с Джонатаном Кореллом, Челси решила убедиться, все ли в порядке у матери и бабушки. Джонатан позвонил час назад, и, поскольку в доме все было спокойно и новых несчастий не предвиделось, Челси согласилась пойти. Присланный им автомобиль уже стоял у входа, и хотя вокруг еще слонялись фотографы в надежде сделать снимок кого-нибудь из обитателей дома, большая часть репортеров уже разъехалась.
      Челси осторожно постучалась к бабушке, но, не получив ответа, потихоньку вошла и увидела, что измученная ужасами последних нескольких дней женщина мирно спит.
      Доктор Кейблшо, расстроенный тем, что Леверн так быстро выписалась из больницы, приехал навестить ее, но, после долгого разговора, согласился с ее решением и заверил только, что сделает все возможное, чтобы помочь. Перед уходом доктор настоял на инъекции снотворного и оставил рецепт на болеутоляющее. По требованию Леверн доктор осмотрел Банни и порекомендовал снизить дозы транквилизаторов, потому что та слишком много спит.
      «Наконец-то, – подумала Челси, – безумное напряжение этого дня чуть-чуть ослабло».
      Облегченно вздохнув, она выскользнула из дома. Всего за два дня судьба ее так бесповоротно изменилась, что Челси отчаянно нуждалась в дружбе и поддержке Корелла. Именно теперь ей так необходима хорошо оплачиваемая работа!
      Метрдотель «Калифорниа клаб», самого привилегированного мужского бизнес-клуба в городе, сразу же провел девушку в бар на втором этаже, где уже ожидал Джонатан Корелл. Сердце Челси радостно забилось при виде этого высокого представительного человека, поднявшегося ей навстречу, девушка поспешно зашагала через облицованную темными панелями комнату, не замечая восхищенных мужских взглядов.
      Джонатан взял протянутую руку, осторожно сжал, и Челси только сейчас поняла, как счастлива вновь видеть его, такого спокойного, уверенного в себе, надежного.
      Они уселись. Джонатан заказал вино и спросил, как перенесла Челси страшные события последних дней. И, отчего-то ничего не пытаясь скрыть, девушка рассказала обо всем случившемся, подробно и без утайки. Джонатан внимательно сочувственно слушал и, когда Челси замолчала, сумел найти нужные слова утешения.
      – Иногда приходится отказаться от борьбы и принимать вещи такими, как они есть, дорогая. Ваша бабушка предпочла идти своей дорогой, и она действительно вправе распоряжаться собой, не так ли?
      – В нашей семье все по-другому, Джонатан. Мать никогда не жила собственной жизнью, а делала то, что приказывала бабушка. Просто представить не могу, что с ней будет. Без бабушки мама совершенно беспомощна и ни на что не способна.
      – Должно быть, они очень близки, – заметил Корелл.
      – Мама и бабушка? Два тела и одна душа!
      – И вы когда-нибудь чувствовали себя изгнанной из этого круга? – осторожно осведомился он.
      Челси улыбнулась и покачала головой.
      – Не совсем. Я выросла с уверенностью, что самое главное в жизни – мама и ее карьера. Нет, я никогда ей не завидовала. Мама – милая, добрая, очаровательная… но очень хрупкая. Еще в детстве я часто видела кошмарный сон, будто она заболела и умерла. Мама проводит много времени в постели, когда не работает.
      Голос Челси слегка дрогнул, но она продолжала, останавливаясь только затем, чтобы пригубить вина.
      – Когда у мамы все шло хорошо, она была счастлива и вместе с ней – мы. Когда дела были плохи, над домом словно нависала мрачная туча и веяло холодом. А теперь… Просто не знаю, что теперь будет.
      На Джонатана, по-видимому, произвели огромное впечатление сила и мужество молодой женщины, сидевшей перед ним. Челси никогда не баловали, не ласкали, всю жизнь, начиная с безрадостного детства, она была лишена родительской любви и поддержки, но каким прекрасным человеком стала девушка! Умна, благородна, заботлива и бескорыстна. И к тому же чрезвычайно талантлива. Нет-нет, Челси заслуживает, чтобы кто-то помог ей осуществить мечты.
      – Есть старая пословица, Челси, что Господь возлагает самое тяжелое бремя на людей, у которых есть силы нести его. Мне кажется, что бы ни случилось, вы все выдержите. Постарайтесь воспринимать окружающее таким, какое оно есть, и не пытайтесь за пять минут расписать свою жизнь по пунктам.
      – Джонатан, вы себе не представляете, как умиротворяюще действуете на меня. Просто бальзам на душу.
      – Ну а кроме того, сытный ужин – лучшее лекарство. Готов поклясться, что после приезда вы еще ни разу не поели как следует, верно?
      – Нью-Йорк… Господи, кажется целая вечность прошла с тех пор, как мы там были! Словно все происходило миллион лет назад.
      – Давайте считать это началом вашей новой жизни – деятельной, плодотворной и счастливой. Вас ожидает великое будущее. Не бойтесь его!
      Вернувшись домой, Челси сразу улеглась в постель и впервые с ночи убийства смогла заснуть. Наверное, она все-таки приняла самое мудрое в жизни решение, когда сказала Джонатану, что, если его предложение все еще остается в силе, готова подписать контракт. Собственно говоря, учитывая все обстоятельства, иного выбора у нее не было. Взять на себя заботу о матери – означает предоставить ей как финансовую, так и моральную поддержку, и работа была лучшим способом решения всех проблем. Карьера – вот чем должны сейчас быть заняты ее мысли. Карьера, а не личная жизнь. А Джонатан, благослови его Бог, был готов помочь всем, чем можно.

      – Ба, не могу поверить, что ты на это способна. Чистое безумие! – гневно сказала Челси, хотя обычно не позволяла себе говорить с бабушкой в подобном тоне.
      – Я знаю, что делаю, Челси, поэтому заткнись и помоги мне выбраться отсюда, – огрызнулась Леверн, завязывая шарф под подбородком Банни, чтобы скрыть густую рыжеватую гриву волос, по которой назойливые репортеры сразу узнали бы актрису.
      – Я устала, мама. Хочу в постель, – апатично пробормотала Банни, сонно уставясь в пространство.
      – Посмотри на нее, – не отставала Челси. – Голову поднять не может. Ну скажи на милость, как она сумеет играть?!
      – Челси, лучше иди на кухню, приготовь мне термос с кофе и снеси в машину. И прекрати ныть! Не в первый раз я привожу твою мать в боевую готовность, и тебе чертовски хорошо это известно. Поверь, когда я закончу с ней возиться, все будет распрекрасно, – не оборачиваясь, бросила Леверн, собираясь с духом для грядущего испытания.