От Фихте до Ницше

      359
      Итак, человек для Маркса в основе своей не созерцательное, а деятельное существо, и эта деятельность есть прежде всего материальная производительная деятельность. И отношения между человеком и природой - не статичные, а изменчивые отношения. Он использует средства производства для удовлетворения своих потребностей, а затем возникают новые потребности, ведущие к дальнейшему развитию средств производства. Кроме того, существуют общественные отношения между людьми, соответствующие каждой стадии развития средств производства, удовлетворяющих человеческие потребности. И основу истории составляет динамичное взаимодействие средств производства или производительных сил с общественными отношениями между людьми. Говоря об основных материальных потребностях человека, Маркс утверждает, что "первый исторический факт - это производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей" [1]. Но, как мы видели, это приводит к появлению новых потребностей, развитию средств производства и новому набору общественных отношений. Поэтому так называемый первый исторический факт содержит в себе, словно в зародыше, всю историю человека. И эта история является для Маркса, так сказать, "траекторией" диалектики. Впрочем, рассказ о диалектике истории, по Марксу, лучше оставить для следующего параграфа. Здесь достаточно отметить материалистичность его исторической теории - в том смысле, что основным фактором в истории он считает экономическую деятельность человека, его производительную деятельность, направленную на удовлетворение его материальных потребностей.
      1 "Deutsche Ideologie", W, 3, S. 28; "The German Ideology", p. 16 (части 1 и 3 в переводе В. Лока и С. П. Мэджила. Лондон, 1942) [64: 3, 26]. В ссылках "W" означает издание "Сочинений" Маркса и Энгельса, опубликованное в Dietz Verlag. Berlin, 1957f.
      Мы уже говорили, что Энгельс распространил диалектику на саму природу, разрабатывая то, что может быть названо философией природы. И возник спор, совместимо ли это расширение с позицией Маркса. Конечно, если допустить, что, согласно Марксу, природа для нас есть лишь поле, возделываемое человеческим трудом, и что диалектическое движение ограничивается историей, предполагающей взаимодействие человека с его природным окружением, то распространение диалектики на природу само по себе стало бы
      360
      не только новацией, но и изменением марксистского представления о диалектике. Возможно, в развитии научного знания человека и есть диалектическое движение, но это движение едва ли может быть приписано природе как таковой, рассматривающейся отдельно от человека. Дело было бы не в том, что Маркс сконцентрировался на человеческой истории, практически исключив философию природы. Оно состояло бы в принципиальном исключении. Однако следует помнить, что в марксизме диалектическое движение истории не является выражением внутреннего движения абсолютного мышления: оно есть движение самой реальности. Оно может быть воспроизведено в человеческом уме, но прежде всего оно является движением объективной реальности. Поэтому если мы не решаемся на такое акцентирование ряда высказываний Маркса, которое превращает его в идеалиста, то мне не кажется, что его позиция в принципе исключает понятие диалектики природы. Более того, Маркс прекрасно знал, что его друг занимается диалектикой природы, и, как кажется, одобрял его или, во всяком случае, не выказывал неодобрения. Так что даже если можно показать, что Энгельс изменял идеям Маркса и что он закладывал фундамент механистической версии диалектического материализма, в которой исторический процесс рассматривался бы просто в качестве продолжения необходимого движения самодеятельной материи, я не собираюсь утверждать, что расширение диалектики на природу как таковое исключалось Марксом. Если исходить из некоторых его высказываний, возможно, он и должен был исключать его. Но фактически, как представляется, он не сделал этого.
      Как бы то ни было, но в том, что Энгельс называл "подытоживанием своих занятий в области математики и естественных наук" [1], он находился под впечатлением того факта, что в природе нет ничего неподвижного и статичного, но все находится в движении, изменении, развитии. И, по его собственным словам, особенно его впечатлили три вещи: во-первых, открытие клетки, посредством размножения и дифференциации которой возникли растительные и животные организмы; во-вторых, закон превращения энергии и, в-третьих, формулировка Дарвином эволюционной теории. Размышляя о природе, согласно представлениям современной ему науки, Энгельс пришел к выводу, что "в природе сквозь хаос бесчисленных изменений прокладывают себе путь те же диалектические законы движения, которые и в истории господствуют над кажущейся случайностью событий" [1].
      1 "Anti-Duhring", S. XV (Stuttgart, 1919); "Anti-Duhring", p. 17 (London, 1959. 2-nd. ed.) [64: 20, 11].
      361
      В "Диалектике природы" [2] Энгельс суммирует эти законы: переход количества в качество, взаимопроникновение противоположностей и отрицание отрицания. Некоторые часто цитируемые примеры этого последнего закона, отрицания отрицания, можно найти в "Анти-Дюринге". Энгельс говорит, к примеру, о ячменном зерне, которое, по его мнению, подвергается отрицанию, когда оно прорастает и начинается рост растения. Растение затем производит множество семян и само подвергается отрицанию. Таким образом, в качестве "результата этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, но не одно, а сам-десять, сам-двадцать или тридцать" [3]. Сходным образом личинка или гусеница отрицает яйцо, из которого она выходит, превращается с течением времени в бабочку, а затем вновь отрицает себя, умирая.
      Уместны ли в этом контексте такие логические термины, как "отрицание" и "противоречие", мягко выражаясь, спорно. Впрочем, нам нет нужды вникать в детали. Вместо этого можно заметить, что, исходя из двоякой области применения диалектики [4], а именно природы и человеческой истории, Энгельс делает важный вывод относительно человеческого мышления и познания. По его мнению, великое открытие Гегеля состояло в том, что мир является совокупностью не готовых вещей, а процессов. И как для природы, так и для истории справедливо, что они являются процессами или совокупностью процессов. Из этого следует, что человеческое познание как зеркало этой двоякой действительности само является процессом, не достигающим и не могущим достичь неизменной и абсолютной системы истины. Гегель понимал, что "истина заключена в самом процессе познания, в долгом историческом развитии науки, поднимающейся от низшего ко все более высоким уровням знания, никогда при этом не достигая - вследствие открытия так называемой абсолютной истины - точки, где она не может двигаться дальше, где остается лишь сложа руки изумляться достигнутой
      1 "Anti-Duhring", S. XV (Stuttgart, 1919); "Anti-Duhring", p. 17 (London, 1959. 2-nd. ed.) [64: 20, 11].
      2 "Dialektik der Natur", S. 53 (Berlin, 1952); "Dialectics of Nature", p. 83 (London, 1954) [64: 20, 384].
      3 "Anti-Duhring", S. 138 (p. 187) [64: 20, 139].
      4 Строго говоря, по Энгельсу, существует три области применения. "Диалектика есть не что иное, как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления"; "Anti-Duhring", S. 144 (р. 193) [64: 20, 145].
      362
      абсолютной истиной" [1]. Нет и не может быть абсолютной системы философии, которую надо только заучить и принять. В самом деле, поскольку абсолютная истина - это именно то, к чему стремились философы, мы можем сказать, что с Гегелем философия приходит к своему концу. Взамен мы имеем диалектически продвигающееся вперед научное познание действительности, всегда открытое для будущих изменений и развития.
      Итак, подобно Марксу, Энгельс нападает на представление об "абсолютных истинах". Он считает необходимым допустить существование истин, в которых нельзя сомневаться, не навлекая подозрение в сумасшествии, к примеру, что "два и два составляют четыре, что сумма углов треугольника равна двум прямым углам, что Париж находится во Франции, что человек, который ничего не ест, умирает от голода и т. д." [2]. Но Энгельс говорит, что такие истины - это банальности или общие места. И никто не удостоил бы их торжественного звания "вечных истин", если только он не хочет сделать из их существования вывод о том, что и в области человеческой истории имеется вечный моральный закон, вечная сущность справедливости и т. д. Но выводы такого рода как раз и ошибочны. Подобно тому как могут подвергаться пересмотру и даже революционному изменению гипотезы в физике и биологии, так же обстоит дело и в морали.
      1 "Ludwig Feuerbach", S. 4 (p. 21) [64: 21, 275].
      2 "Anti-Duhring", S. 81 (p. 122) [64: 20, 88].
      Маркс и Энгельс, таким образом, не считают свое толкование действительности абсолютной и окончательной системой философии. Да, они рассматривали ее скорее как науку, чем как спекулятивную философию. И это, конечно, означает, что они считали, что она вытесняет все предыдущие толкования, как идеалистические, так и материалистические. Но наука не была для них тем, что может когда-либо достичь неизменной и окончательной формы. Если действительность есть диалектический процесс, то таково и человеческое мышление - в той мере, так сказать, в какой оно отражает действительность и не скрывается в иллюзорном мире вечных истин и неизменных сущностей.
      Само по себе это отрицание вечных истин, неизменных состояний и окончательных решений подразумевает, что Марксу и Энгельсу следовало бы занять отстраненную позицию по отношению к их собственной философии. Однако они не считали ее просто теоретическим упражнением в истолковании мира и истории. И именно такую отстраненную, теоретическую позицию они осуждали у Гегеля. Однако следствия их представлений о диалектическом материализме как практическом инструменте или орудии - это вопрос, который мы должны на время отложить в сторону.
      363
      Как мы видели, марксистская теория истории материалистична в том смысле, что в качестве базисной ситуации она изображает отношение между человеком как материальным существом и природой, а именно человеком, производящим своей физической деятельностью средства удовлетворения его основных потребностей. Следует, однако, добавить, что исторический материализм означает не только это. Кроме того, он означает, что производящая деятельность человека определяет, прямо или косвенно, его политическую жизнь, законодательство, мораль, религию, искусство, философию. В данном контексте материализм, как уже отмечалось, не подразумевает отрицания реальности духа или сознания. Не включает он и отрицания всякой ценности культурной деятельности, зависящей от духа. Но он утверждает, что культурная надстройка в целом зависит от экономического базиса и в некотором смысле определяется им.
      В экономическом базисе Маркс выделяет два элемента - материальные производительные силы и производственные отношения, причем второй элемент зависит от первого. "В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные необходимые отношения, независимые от их воли, производственные отношения [Produktionsverhaltnisse], соответствующие определенной стадии развития их материальных производительных сил [Produktivkrafte]. Совокупность этих производственных отношений образует экономическую структуру общества" [1]. Хотя здесь экономическая структура общества отождествляется с совокупностью его производственных отношений, но так как утверждается, что эти отношения соответствуют определенному уровню развития производительных сил данного общества, и поскольку возникновение конфликтов между производительными силами и производственными отношениями в любом обществе - существенная черта Мар-ксовой картины человеческой истории, то очевидно, что мы должны выделять два главных элемента экономической структуры общества, структуры, характеризуемой Марксом также как способ производства (Produktionsweise).
      1 "Zur Kritik der politischen Oekonomie", S. X (1, p. 363) [64: 13, 6 7].
      364
      Термин "материальные силы производства" (или "материальные производительные силы"), очевидно, обозначает все материальные вещи - от примитивных каменных орудий до сложнейшего современного машинного оборудования, - используемые человеком в качестве искусственных приспособлений в его производственной деятельности, т.е. в удовлетворении его материальных потребностей. Он также включает природные силы - в той мере, в какой они используются человеком в процессе производства. По всей видимости, этот термин может также обозначать все объекты, которые требуются для производственной деятельности, даже если они непосредственно и не входят в ее состав [1].
      Но если этот термин применяется исключительно к вещам, отличным от самого человека, то последний, очевидно, предполагается. Маркс обычно говорит, что производительные силы делают то или это, но он не настолько глуп, чтобы полагать, будто эти силы развиваются безо всякой деятельности человека. "Первая предпосылка всякой человеческой истории - это, конечно, существование живых человеческих индивидов" [2]. И в "Коммунистическом манифесте" он говорит, что буржуазия революционизирует средства производства и вследствие этого - производственные отношения. В "Немецкой идеологии" он, однако, замечает, что производство жизни, либо своей собственной - трудом, либо жизни другого - произведением потомства, всегда включает общественное отношение в смысле совместной деятельности разных индивидов. И констатировав, что из этого следует, что определенный способ производства всегда связан с определенным способом совместной деятельности, он утверждает, что этот способ совместной деятельности сам является "производительной силой" [3]. Конечно, он хочет сказать, что общественные отношения между людьми в процессе производства сами могут оказывать обратное воздействие на человеческие потребности и производительные силы. Но если способ совместной деятельности в процессе труда может рассматриваться как производительная сила, то, кажется, нет основания считать, почему, к примеру, пролетариат не должен выступать как производительная сила, даже если этот термин обычно используется Марксом для обозначения скорее приспособлений или средств производства, чем самого человека [1]. В любом случае очень трудно заставить его точно и неизменно употреблять такие термины.
      1 См.: "Das Kapital", I, S. 143 (1, p. 172 - 173) [64: 23, 190 - 191].
      2 "Deutsche Ideologie", W, 3, S. 20 (p. 7) [64: 3, 19].
      3 Ibid., S. 30 (p. 18) [64: 3, 28].
      365
      Термин "производственные отношения" означает прежде всего отношения собственности. В самом деле, в "К критике политической экономии" мы слышим, что "отношения собственности" (Eigentumsverhaltnisse) - просто юридическая формулировка для "производственных отношений" [2]. В общем, однако, термин "производственные отношения" обозначает общественные отношения между людьми, включенными в трудовой процесс. Как мы видели, по поводу этих отношений говорится, что они зависят от стадии развития производительных сил. И вместе они составляют экономический базис.
      Утверждается, что этот экономический базис обусловливает надстройку. "Способ производства материальной жизни обусловливает общественный, политический и духовный (geistigen) жизненный процесс в целом. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание" [3]. Понятно, утверждать, что экономический базис "обусловливает" (bedingt) надстройку, двусмысленно. Подобное утверждение совсем не привлекает внимания, если брать его в очень слабом смысле. Оно становится интересным только пропорционально приближению смысла термина "обусловливает" к "определяет". И действительно, его часто брали в этом сильном смысле. Так, к примеру, утверждалось, что церковная иерархия (от Бога к сонму ангелов и святых) средневековой теологии являлась просто идеологическим отражением средневековой феодальной структуры, а сама она определялась экономическими факторами. Возникновение буржуазии и появление капиталистического способа производства опять-таки отразились в переходе от католичества к протестантизму. Согласно Энгельсу, кальвинистское учение о предопределении отражало тот предполагаемый экономический факт, что в деловой конкуренции успех или провал зависит не от личных достоинств, а от непостижимых и неконтролируемых экономических сил. Но при этом именно Энгельс восставал против неверного понимания учения Маркса и его самого*. Они никогда не хотели сказать, что человеческие идеи - просто бледная тень экономических условий, в том смысле, что это отношение зависимости исключительно односторонне. Идеи (т.е. человек, вдохновленный идеями) могут оказывать обратное воздействие на обусловливающий их базис.
      1 В "Нищете философии" Маркс подробно говорит о том, что пролетариат является важнейшей из всех производительных сил. См. ниже в тексте.
      2 "Zur Kritik der politischen Oekonomie", S. X (1, p. 363) [64: 13, 7].
      3 Ibid., S. XI (1, p. 363) [64: 13, 7].
      366
      Суть, я думаю, в том, что, переворачивая идеалистическую концепцию истории, Маркс и Энгельс вполне естественно подчеркивали определяющее влияние экономического базиса. Но, установив свой взгляд на мир в терминах, предполагавших, что для них мир сознания и идей определен исключительно способом экономического производства, они сочли необходимым видоизменить это упрощенное воззрение. Политические и правовые структуры более непосредственно, нежели идеологические надстройки, такие, как религия и философия, определяются экономическим базисом. Но хотя человеческие идеи и обусловлены экономическими обстоятельствами, они могут оказывать на них обратное влияние. На деле они должны были допускать такое влияние, если хотели оставить место для революционной деятельности.
      Обратимся теперь к более динамичной стороне истории. Согласно Марксу, "на определенной стадии своего развития общественные производительные силы вступают в конфликт [буквально - "противоречие", Widersprach] с существующими производственными отношениями" [1]. Иными словами, когда в данную общественную эпоху производительные силы развились до такого уровня, что существующие производственные отношения, прежде всего отношения собственности, стали помехой для дальнейшего развития производительных сил, возникает противоречие в экономической структуре общества, и происходит революция, качественное изменение, ведущее к новой экономической структуре, новой общественной эпохе. И это изменение в базисе сопровождается изменениями в надстройке. Происходит переворот в политическом, юридическом, религиозном, художественном и философском сознании, и этот переворот зависит от революции в экономической сфере и дополняет ее.
      1 "Zur Kritik der politischen Oekonomie", S. XI (1, p. 363) [64: 13, 7].
      Революция такого рода, возникновение новой общественной эпохи, не происходит, настаивает Маркс, до тех пор, пока производительные силы в своем развитии полностью не исчерпали возможности соответствия существующим производственным отношениям, и материальные условия существования новой общественной формы уже присутствуют в старой. Ведь это противоречивое поло
      367
      жение дел, а именно здесь существует противоречие между производительными силами и наличными общественными отношениями. Качественного изменения в экономической структуре общества или способе производства не происходит до, так сказать, вызревания противоречия в старом обществе в результате ряда количественных изменений.
      Однако если данная теория выражена только таким образом, то она производит впечатление исключительно технологической и механистической концепции. Иными словами, кажется, будто социальная революция, переход от одной общественной эпохи к другой, происходит неизбежно и механически и что сознание человеком необходимости перемен и его революционная деятельность просто эпифеномены, не оказывающие реального влияния на ход событий. Но хотя такое истолкование и соответствовало бы общей доктрине, согласно которой именно материальные условия жизни определяют сознание, а не наоборот, оно едва ли могло бы сочетаться с заявлениями Маркса о единстве теории и практики и необходимости деятельной подготовки революционного ниспровержения пролетариатом капиталистической экономики. Поэтому, хотя Маркс иногда и говорит так, будто материальные производительные силы были реальным революционным действующим лицом, мы все-таки должны вводить идею классовой борьбы и человеческой деятельности.
      Маркс и Энгельс считали, что зарей истории было состояние первобытного коммунизма, при котором земля была в собственности и обрабатывалась всем племенем и в котором не было разделения на классы. Но лишь только была введена частная собственность, как вскоре последовало разделение общества на экономические классы. Маркс, конечно, понимает, что в цивилизованном обществе социальные различия образуют более или менее сложный узор. Но в целом он стремится упростить ситуацию, представляя в качестве фундаментального различия различие между угнетателями и угнетаемыми, эксплуататорами и эксплуатируемыми. Поэтому во всех типах общества с институтом частной собственности имеется классовый антагонизм, скрытый или явный. И "история всякого сообщества является, стало быть, историей классовой борьбы" [1]. Госу
      1 "Manifest der kommunistischen Partei", W, 4, S. 462; "Communist Manifesto", p. 125 (edit. H. J. Laski. London, 1948) [64: 4, 424]. Очевидно, что это относится ко всей известной истории после первобытного коммунизма.
      368
      дарство становится органом или инструментом правящего класса. Право тоже. Правящий класс пытается также навязать свои собственные представления о морали. Таким образом, в марксистской диалектике истории понятие класса заменяет гегелевское понятие национального государства, а классовая война приходит на место национальных войн [1].
      1 Это значит, что классовая война рассматривается как более фундаментальная, а национальные войны истолковываются в экономических терминах.
      Эта классовая война или классовая борьба становится особенно важной в период, когда производительные силы данной общественной эпохи развиваются до такого уровня, что существующие общественные отношения, и прежде всего отношения собственности, становятся обузой и оковами. Ведь правящий вплоть до этого времени класс (отвлекаясь от отдельных случаев отступничества) пытается упрочить существующие производственные отношения, тогда как в интересах возвышающегося класса отбросить эти отношения. И когда противоречие между производительными силами и производственными отношениями осознается возвышающимся классом, интерес которого состоит в том, чтобы опрокинуть существующий и устаревший общественный порядок, происходит революция. Затем новый правящий класс в свою очередь использует государство и право в качестве своих инструментов. Этот процесс неизбежно продолжается до тех пор, пока не упраздняется частная собственность и вместе с ней разделение общества на взаимно антагонистичные классы.
      В предисловии к работе "К критике политической экономии" Маркс замечает, что в общем плане мы можем выделить четыре сменяющие друг друга общественные эпохи, составляющие вместе предысторию (die Vorgeschichte) человечества. Первая из них, азиатская, которую Энгельс называет родовой организацией, есть эпоха первобытного коммунизма*. Как мы видели, для нее были характерны общественное землевладение, совместный труд и отсутствие частной собственности. Однако с установлением частной собственности, которое Энгельс связывал с переходом от матриархата к патриархату и технологическими усовершенствованиями, стало возможным накопление личного богатства. Стало, к примеру, возможным, чтобы человек производил больше, чем требовалось для его собственных нужд. Поэтому возникло разделение между богатыми и бедными и потребовалась новая экономическая фор
      369
      мация. Если мы спрашиваем, какая новая производительная сила была ответственна за этот переход, то специального упоминания удостаивается железо, хотя этот вопрос и не разрабатывается. В любом случае рост частной собственности и богатства делал необходимым для потенциальных богачей наличие в их распоряжении рабочей силы. Но поскольку при первобытном коммунизме не было свободной рабочей силы, во время войн нужно было захватывать в плен рабов.
      Так мы переходим от древнего к античному периоду, для которого было характерно невольничество и классовый антагонизм между свободными и рабами. На этой экономической структуре, иллюстрируемой, к примеру, Грецией и Римом, выросли соответствующие правовые и политические институты и восхитительная идеологическая надстройка античного мира.
      Несмотря на то что Маркс и Энгельс упоминают различные исторические факторы, способствовавшие переходу от античности к эпохе феодализма, достигшей кульминации в средние века, не предлагается ни одного убедительного объяснения того, какая же именно производительная сила или силы были ответственны за этот переход. Так или иначе, но он произошел, и феодальная экономика нашла отражение в политических и правовых установлениях того времени, так же как в средневековой религии и философии, хотя и по большей степени косвенным образом.
      В период средневековья постепенно развивался средний класс, или буржуазия. Но его стремление к накоплению богатств сдерживалось феодальными ограничениями и цеховыми правилами, а также нехваткой свободной рабочей силы для найма. Однако с открытием Америки и возникновением рынков в различных частях света был дан мощный импульс развитию торговли, мореплаванию и промышленности. Стали доступны новые источники богатства, и на исходе средневековья земельные огораживания знати и другие факторы способствовали формированию класса лишенных собственности людей, готовых к найму и эксплуатации. Время созрело для изменений, и цеховая система была отброшена новым средним классом, сменившись эпохой раннего капиталистического общества. Наконец, пар и машинное оборудование произвели революцию в промышленности; возник мировой рынок; заметно усовершенствовались средства сообщения и буржуазия столкнула со сцены классы, медленно умиравшие со средних веков.
      370
      Маркс понимает, что схема организации феодального общества была слишком сложна для того, чтобы ее можно было свести к одному простому классовому антагонизму, вроде того, что существует между помещиками и крепостными. Но в капиталистическом обществе, которому он, естественно, уделяет наибольшее внимание, мы можем заметить, доказывает Маркс, все большее упрощение. Ведь капитал имел тенденцию концентрироваться в руках немногих, в огромных синдикатах в большей или меньшей степени транснационального или всемирного характера. В то же время многие мелкие капиталисты, разорившись, попали в разряд пролетариата [1], который тоже постепенно приобретал интернациональный характер. Стало быть, мы имеем дело с двумя основными классами, эксплуататорами и эксплуатируемыми. Термин "эксплуатация", разумеется, подразумевает необходимость многочасового труда за нищенское жалованье. Но хотя Маркс и в самом деле обличает злоупотребления ранних этапов индустриальной революции, главный смысл этого термина для него технический, а не эмоциональный. Как мы видели, согласно учению, изложенному в "Капитале", стоимость товара в целом есть, так сказать, кристаллизованный труд; она есть следствие труда, затраченного на его производство. Поэтому система жалованья связана с необходимостью эксплуатации, независимо от величины выплаченного жалованья. Ведь капиталист в любом случае обворовывает рабочего. Тот факт, что данный капиталист - гуманный человек, который изо всех сил старается увеличить жалованье и улучшить условия труда, не меняет базовой ситуации, представляющей собой необходимый антагонизм этих двух классов.
      1 Маркс говорит это в "Коммунистическом манифесте", который, надо помнить, относится к 1848 г.
      Итак, буржуазия развила производительные силы до такой степени, о которой раньше нельзя было даже догадываться или мечтать. В то же время она развила их до уровня, на котором они больше не могут сосуществовать с наличными производственными отношениями. Согласно Марксу, этот факт обнаруживается, к примеру, в периодическом повторении экономических кризисов. Поэтому близится время свержения капиталистической системы. И задачей революционной деятельности, прежде всего коммунистической партии, является превращение пролетариата из класса в себе, используя гегелевскую терминологию, в класс для себя, класс, сознающий себя и свою миссию. И тогда пролетариат сможет смести капиталистическую систему, захватить государственный аппарат и использовать его для установления диктатуры пролетариата, которая создаст условия для коммунистического общества. В этом обществе политическое государство отомрет. Ведь государство - это инструмент, с помощью которого правящий класс удерживает свое положение перед лицом другого класса или классов. А при коммунизме классовые различия и классовая война исчезнут.
      371
      Ввиду того факта, что сама буржуазия развивает производительные силы, мы можем спросить, какая же новая производительная сила возникает и сковывается капиталистическим способом производства? Но Маркс знает, что ответить. В "Нищете философии" он говорит, что величайшей из всех производительных сил является "сам революционный класс" [1]. Именно эта производительная сила вступает в конфликт с существующей экономической системой и ниспровергает ее революцией.
      1 W, 4, S. 181; "The Poverty of Philosophy", edited by С. P. Dutt and V. Chattopadhyaya, p. 146 (London, no date); p. 174 (London, 1956) [64: 4, 184].
      Таким образом, человеческая история - это диалектическое движение от первобытного коммунизма к развитому коммунизму. И по крайней мере, в каком-то смысле промежуточные стадии необходимы. Ведь именно через них получили развитие производительные силы, и производственные отношения менялись соответственно им таким образом, что развитой коммунизм стал не только возможным, но и неизбежным итогом. Однако марксистская концепция истории - это не просто анализ неким наблюдателем исторических ситуаций, но также орудие или оружие. Это орудие, с помощью которого пролетариат во главе с коммунистической партией осознает самого себя и историческую задачу, которую он должен решить.