- Был, да весь вышел. - Богданов бросил автомат на солому. - Ты почему торчишь в землянке? А если накроют?
      - Не накроют. В эдакой тишине за пять верст слыхать.
      - Сказано: иди!
      "Видно, прав сержант, - подумал Богданов, - рано еще доверять нам серьезные дела".
      - Обожди, однако. На пост пойдет Сергей, тебе надо быть при рации.
      - Но я же...
      - Рядовой Карцев! - Богданов мог, когда надо, показать свою власть. Здесь за невыполнение приказа знаешь что бывает?
      Карцев иронически глянул на товарища сквозь толстые линзы очков, но спорить не стал.
      Богданов подождал, когда он выйдет из землянки, и сел к рации.
      - Опять вызывали?
      - Каждые полчаса, - ответил Федя, - вот опять наши позывные. Степанчиков дает. - Он повернул один наушник, чтобы Богданов мог слышать. "Заря" настойчиво требовала "Сокола" отозваться.
      - Может, ответим? - с надеждой спросил Федя. Богданов отстранил наушник.
      - В данном случае мы обязаны выполнять приказ сержанта. Мы не знаем, какие у него соображения. Ты лучше перекусить организуй.
      - Знаю я его соображения, - ворчал Федя, развязывая вещмешок, - не хочет, чтобы обратно отозвали. Колбасу сейчас доедим или до него потерпим?
      - И правильно: нечего с пустыми руками возвращаться. А колбасу, я думаю, надо съесть. Раздели поровну и Санькину долю положи в мешок. Вернется голодный.
      Остаток дня они потратили на устройство своего нового жилья, или, как сказал бы Стрекалов, "наводили марафет". Очистили землянку от снега, найденной тут же саперной лопаткой раскопали и расширили полузасыпанный вход, сделали ступеньки, настлали лапника на земляные нары, даже соорудили нечто вроде таганка, возле которого можно было погреть руки. Возле землянки Зябликов обнаружил заваленный снегом окоп и принялся его расчищать. Эту работу закончили уже в сумерках. На дне окопа лежали стреляные гильзы от винтовок и ПТР, помятые солдатские котелки, потемневшие от времени бинты, сгнившие в тех местах, где была кровь, пустая санитарная сумка, разбитый бинокль.
      Окопчик был неглубок - его не успели закончить, - но разведчики были рады и такому.
      - У моего отца был точно такой, - сказал Глеб, задумчиво рассматривая бинокль. - Да и воевал он в сорок первом где-то в этих местах... Вот только, где погиб, не знаю.
      - С чего ты взял? - спросил Федя.
      - Мать в госпитале работала, так в ее палате один лейтенант лежал. Нерусский. Латыш, кажется. Услышал ее фамилию - Богданова - и стал расспрашивать. Сказал, что воевал вместе с капитаном Богдановым. Мой отец был капитаном...
      - Богдановых много, - напомнил Федя.
      - Да, я знаю. Только по его описанию все сходится. Имени, жаль, не назвал. А может, и не знал.
      Вошел погреться Карцев, присел на корточки перед таганком. Некоторое время все молчали. Потом Сергей спросил:
      - А каким был твой отец? Глеб поднял глаза, задумался.
      - Не знаю. Наверное, хорошим. Еще когда мы на заставе жили, к нам красноармейцы приходили в гости. Ни к кому из командиров не ходили, а к нам почти каждый вечер. Не считая праздников. Отец многих готовил к экзаменам. И еще он нас с мамой на руках носил. Сильный, значит...
      - А у меня отец был музыкантом, - сказал Карцев, - и совсем не сильный был человек. На скрипке в оркестре играл. Так со скрипкой и на фронт ушел. Лучше бы мне оставил. Где бы он тут стал играть...
      - А ты разве умеешь?
      - Да нет, не в этом дело. Так, на память... А то вот только это и осталось. - Он вынул из кармана кусочек канифоли. - Сулимжанов нашел, повертел в руках и оставил...
      - От других и этого не остается, - сказал Федя.
      - Ну хватит! - Богданов с треском вставил магазин. - Раскисли! Не хватало еще слезу пустить. Серега, давай на пост!
      - Жестокий ты... - сказал Карцев, не спеша подымаясь.
      - Какой есть.
      Ночь прошла спокойно. Последним - от четырех до шести - снова стоял Карцев. В шесть Глеб назначил подъем - надо было углубить окоп, - но в половине шестого его разбудил тихий толчок в спину.
      - Глеб, - шепотом сказал Карцев, - они здесь! Богданов вскочил, привычно взялся за автомат.
      - Ты себя не обнаружил?
      - Нет, что ты!
      Лунный свет слегка посеребрил верхушки сосен, побурели прежде черные стволы елей, стали различимы отдельные ветви, кустарник невдалеке, зубастый пень, даже тропинка, по которой днем прошли разведчики.
      - Не ко времени вылупилась! - сердито шепнул Богданов.
      Однако кругом ни звука.
      - Сколько их было?
      - Кажется, двое, - кусая губы, ответил Сергей. - Один стоял возле вон той елки, второй - под той сосной.
      - А куда ушли? Карцев зябко поежился.
      - Понимаешь, у меня такое впечатление, что они никуда не уходили. Стояли, стояли и вдруг исчезли...
      - Не болтай глупости! Как это исчезли?
      - Не знаю, Глеб, - глаза Карцева беспомощно моргали, - я следил за ними, не отрываясь, а они только что были - и вдруг нет...
      - Рохля ты! Маменькин сынок! - Богданов подобрал шинель, засунул полы ее за ремень, приготовил гранату. - Гляди лучше, Серега. Если увидишь кого, стреляй. - Он пополз вперед, быстро перебирая локтями. Минут через пятнадцать вернулся, убрал гранату в карман, поставил автомат на предохранитель. - Действительно, были. Только не два, а четыре. Ушли туда. - Он махнул рукой в сторону дороги. Спустившись в землянку, сказал почему-то одному Феде: - Шляпы мы! И я шляпа. Они же по нашим следам шли! Вчера мы с Серегой поленились петлять, на пургу понадеялись, думали, заметет, а оно вон как обернулось. Федя неуверенно предложил:
      - Может, мне пойти на пост? Все-таки у Сереги зрение, и вообще...
      - Вообще не вообще, какая теперь разница? Будем сидеть тут и ждать гостей. Ты связь держи. В случае чего, передай "Заре" наши координаты и... привет от бывших воинов с пожеланиями долгой жизни.
      - Глеб!
      - Ну что, мандраж начинается? Зачем в разведку пошел?
      - Я хотел сказать, Глеб, что, может, нам лучше уйти отсюда, пока есть время?
      - А Сашка? Он же вот-вот явится!
      - Так ведь если нас накроют, и ему будет худо. Что он один, без рации?
      Богданов задумчиво тер кулаком лоб.
      - Вот что, Зябликов, рацию надо спрятать. Федя растерянно развел руками.
      - Кабы лето, так в лесу бы можно, а тут...
      - Кой черт в лесу! Надо так, чтобы Сашка нашел. - Глеб подошел к боковой стенке. - Сюда, в нишу, спрячь. Сашка про нее наверняка догадается. Планшетку его тоже сюда. Да не вздумай лапником маскировать. Землей надо. В общем, соображай сам, не маленький.
      - Может, все-таки обойдется, а, Глеб? - в глазах радиста метался затаенный страх. Богданов, не отвечая, быстро вышел из землянки.
      Прошло около часа. Еще недавно мутный проем двери просветлел, окрасились в зеленое хвойные иголки.
      В землянку спустился Карцев. Длинный нос его совсем посинел от холода, на кончике висела крупная капля. Дрожащими руками он взял у Феди флягу с водкой, морщась, сделал два глотка.
      - Исключительно по необходимости, - зачем-то пояснил он, - чтобы не замерзнуть окончательно.
      Он посидел немного рядом с Федей, осунувшийся, похожий на кузнечика.
      - Эк тебя перевернуло! - сказал Федя. Сергей бросил на него рассеянный взгляд.
      - Это все чепуха. Главное то, что я здесь совсем не нужен. Некого и нечего переводить. Любой из нашего орудийного расчета был бы намного полезней. - Он мучился не только от холода, но и от сознания своей косвенной вины перед товарищами. - Стреляю я, честно говоря, отвратительно, бегаю и того хуже. Вообще, насчет физической подготовки нашей семье не повезло. Отец физкультуру не любил и меня к ней не приобщал. Особенно не мог выносить футбол. Приравнивал его к бою гладиаторов и корриде. Я тайком от него гонял мяч с ребятами... Бедный отец! Интересно, что бы он сказал, увидев меня здесь? Когда началась война, он настоял, чтобы я поступил на курсы переводчиков. У меня в школе по немецкому были одни пятерки, а отец считал, что каждый обязан делать то, в чем он сильнее других, чтобы принести Родине больше пользы. Наверное, это было правильно. Я понял это после. Недавно. Сейчас... А тогда просто записался добровольцем. Вместе со всем нашим первым курсом института.
      - А меня мобилизовали, - сказал Федя. - Обыкновенно. В нашем узле связи теперь одни девчата работают. Письмо прислали, говорят, скучаем. А одна пишет, ну прямо как в романе, я, говорит, хотя и новенькая и с вами не знакомая, но много о вас слышала, так что желательно познакомиться... Не веришь? Вернемся, я тебе дам почитать.
      - Да, да, непременно, - думая о другом, сказал Карцев. Он поднялся. Феде показалось, что Сергей хотел ему что-то сказать, но так и не сказал.
      - Чудной он, Серега-то! - нарочито весело заговорил он, когда в землянку спустился Богданов. - Вдумчивый сильно. Вдумывается, вдумывается, а сказать толком, что к чему, не могет.
      Говоря, он искательно заглядывал в глаза Глебу: авось выдаст что-нибудь обнадеживающее. Но Глеб ничего не выдал, а сидел и смотрел в угол, в нишу, где стояла Федина РБМ, все еще настроенная на волну "Зари".
      Радист нехотя поднялся. Выполнить приказ Богданова означало для него не просто прекратить радиосвязь, сейчас это было равносильно тому, чтобы заживо похоронить себя здесь, в полуразрушенной землянке среди незнакомого леса, и Федя, как мог, задерживал приближение этой минуты.
      - Скоро ты? - глухо спросил Богданов.
      - Антенну снять надо, - ответил радист, направляясь к выходу.
      Ему навстречу, обрушивая каблуками земляные ступеньки, скатился Карцев.
      - Глеб! Они тут! Их много! Что нам делать, Глеб?
      Богданов выскочил наружу. Автоматная очередь срезала ветку ели над его головой.
      - Ложись! - левой рукой он прижал к земле выбежавшего за ним Карцева, правой выбросил вперед автомат. - Лезь в окоп! Не давай им приближаться, держи на расстоянии!
      Сначала Сергей стрелял не целясь и, конечно, не попадал, потом начал понемногу успокаиваться. Заметив высунувшееся из-за дерева плечо, - немец стрелял в кого-то другого и Карцева не видел, - он тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Человек взмахнул руками, выронил автомат и упал.
      - Порядок, Студент! - крикнул сзади Богданов. - Давай следующего.
      "Пожалуй, мы и вправду их одолеем", - подумал Сергей и снова увидел фашиста. Тот перебегал от дерева к дереву, приближаясь к Сергею, и, оттого что он двигался, Сергей никак не мог в него попасть. Вдруг он сам во время очередной перебежки остановился, взмахнул руками, как первый, и повалился спиной в кустарник.
      - Ну ты даешь, Студент! - снова крикнул Глеб. "Может, первого тоже срезал он, а не я?" - ревниво подумал Сергей и, чтобы лучше видеть, слегка приподнялся над бруствером. Пять или шесть человек ползли по снегу, охватывая окоп Сергея широким полукольцом.
      - Зябликов! Зябликов! - кричал зачем-то Богданов. Люди на снегу не казались страшными, наоборот, страшен, как видно, был для них он, Сергей Карцев, и поэтому они ползли медленно, зарываясь в снег по самые плечи...
      - Зябликов! Зябликов! - надрывался Глеб.
      "Да что он, оглох, что ли?" - подумал Сергей. Рывком выскочив из окопа, он стал за дерево впереди бруствера. Теперь враг был совсем близко, а главное, хорошо виден. "Короткими! Короткими! - уговаривал себя Сергей, но указательный палец, будто сведенный судорогой, не мог оторваться от спускового крючка. - Ничего, - успокоил себя Карцев, - зато сразу троих..." По нему стреляли - он видел, как от соседней сосны отлетают щепки, но не испытывал прежнего, противного, щемящего сердце страха.
      - Еще... еще немного - и они уйдут. Так сказал Глеб... Так сказал Глеб, - шептал он как заклинание.
      Как-то неожиданно у него кончились патроны. На дне окопа лежала еще одна сумка с магазином, но пули вздымали фонтанчики снега как раз между ним и краем окопа. "Какая чепуха! - подумал Сергей. - Каких-нибудь три шага!" Он прыгнул, благополучно проскочил эти три шага и, довольный, скатился в окоп, но тут же услышал истошный крик Глеба:
      - Сережка, берегись!
      Какой-то небольшой темный предмет мелькнул у его плеча и ударился о заднюю стенку окопа. Сергей недоуменно повернул голову. Ослепительно яркая вспышка больно ударила по глазам, разбила очки, вырвала из рук автомат, со страшной силой врезалась в бок и только потом принесла оглушительный грохот. Вторая, менее яркая вспышка, беззвучная, как ночная лампа, возникла над его головой и, осветив на миг все вокруг колеблющимся красным светом, унеслась ввысь и там, в вышине, над вершинами сосен, распалась сначала на три, а потом на множество красных звездочек. Они, потухая друг за другом, принесли Сергею тихое забвение.
      СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
      Чернову
      Срочно установите наблюдение за радистами подразделения старшего лейтенанта Кныша. Не исключена возможность утечки важной информации.
      Фролов.
      ДОНЕСЕНИЕ
      Начальнику политотдела дивизии полковнику Павлову С. Е.
      Согласно Вашему личному распоряжению, a также приказу начальника политотдела в/ч 43214, наша концертная бригада должна обслужить три подразделения в/ч /2338 и одно подразделение в/ч 21564. Однако, несмотря на теплый прием, оказанный нашим артистам в двух подразделениях, а также -на положительный отзыв, данный мне, как старшему конц. бригады, командир в/ч 21564 отказался предоставить нам очередную площадку, даже не объяснив причины. Вызванный мной по телефону заместитель по политчасти (фамилию не назвал) заявил, что нам лучше всего вернуться в Ямск. Как старший концертной бригады фронта, считаю такое поведение вышепоименованных товарищей неправильным. Считаю своим долгом продолжать гастроли согласно программе, утвержденной политотделом армии. Во время гастролей будем по-прежнему пользоваться автомашиной ГАЗ (фургоном), предоставленной в наше распоряжение политотделом армии.
      Заслуженный артист Удмуртской АССР Соломаткин Б. М.
      Около полудня сквозь плотную до этого пелену облаков проглянуло солнце. С крутого пригорка Стрекалов увидел на горизонте высокий угловатый холм, но почему-то не сразу понял, что это Убойный. С северной стороны он его еще не видел. Знаменитая высота 220 упиралась в небо своим задранным вверх краем, похожим на корму большого корабля. Из-под ног Стрекалова уходила, пропадая вдали, белая лента дороги - одна среди темного лесного массива.
      Почти от самого хутора Стрекалов шел без остановок. Усталость, нервное напряжение последних суток и появившаяся опять боль в раненом плече усугублялись беспокойством за исход всей операции: если Богданов в точности выполнил приказание, группа еще утром покинула землянку (как Сашка не хотел сейчас этого послушания!). И, стало быть, связаться с "Зарей" нельзя.
      За поворотом показалось место кровавой расправы эсэсовцев над разведчиками, Чтобы не видеть вторично этого зрелища, Стрекалов свернул в сторону и пошел напрямик сквозь чащу - землянка находилась приблизительно в двух километрах на юго-запад. Вскоре он наткнулся на знакомую просеку и даже стал как будто различать следы, оставленные им и его товарищами накануне. Обрадованный, он прибавил шагу, но неожиданно увидел другой след, значительно более свежий, тянувшийся в том же направлении. Присмотревшись, он различил отпечатки нескольких пар сапог, у которых на каблуках имелись шипы и подковки в виде рассеченного полумесяца. Такие отпечатки он видел в Березовке.
      Он помнил, что перед землянкой есть неширокая поляна, заросшая молодым ельником, и надеялся добраться туда никем не замеченным. Если после ухода группы землянку заняли немцы, он сумеет уйти так же тихо, как пришел, и где-нибудь возле Алексичей непременно догонит своих.
      Он достиг ельника и для верности посидел немного под густыми зелеными лапами. Стараясь ступать не на затянутый донкой ледяной корочкой наст, а на упавшие с еловых лап мягкие глыбы, Стрекалов еще ближе подошел к краю поляны. У входа в землянку сидел Федя Зябликов. Шапка лежала у его ног, стриженная под машинку голова свесилась на грудь, оттопыренные уши слабо желтели под солнцем. Небольшой ком снега упал на макушку радиста. Солдат не шевельнулся.
      Бросаться вперед очертя голову было глупо, но невозможно уйти, не узнав, что произошло.
      Стрекалов понимал, что немцы могли оставить засаду, но все-таки спустился в землянку. Все было кончено теперь для него. Все, кроме крошечного остатка жизни, исчисляемого уже не годами и даже не месяцами, а минутами. Постепенно он начал впадать в странную, глухую апатию, нечто вроде сна наяву, во время которого сохранялись все ощущения, кроме контроля над временем. Стрекалов хотел взглянуть на часы - они тикали, - но не мог поднять руки, хотел немедленно уйти отсюда, но вместо этого прислонился к задней стенке и закрыл глаза. Ему представилось, как он, живой и невредимый, возвращается в свое подразделение и через три-четыре дня предстает перед военным трибуналом как преступник, нарушивший святая святых воинского устава. В председателе трибунала он почему-то все время узнавал полковника Чернова. От его неподвижных и острых, как буравы, глаз Сашке хотелось спрятаться, зарыться в ворох гнилого сена, в серый, с желтыми пятнами мочи снег возле входа, наконец, в землю, почему-то осыпавшуюся с задней стенки землянки.
      Ныло раненое плечо. Сидеть было неудобно - из-под земляной осыпи в спину упирался какой-то твердый предмет. Стрекалов нехотя протянул руку и нащупал угол ящика. "Наверное, взрывом гранаты разрушило стенку и засыпало ящик с патронами", - подумал он. Повернулся на бок и, лежа, принялся копать.
      Когда показался знакомый зеленый ящик РБМ, Сашка встал на корточки. "Если она не работает, я застрелюсь", - решил он. Но рация работала. Довольно быстро Сашка поймал нужную волну и послал в эфир свои позывные. Приняв наконец долгожданное: "Я - "Заря", вас слышу", он, дрожа от нетерпения, застучал ключом. Опыт работы у него был невелик - просто старшина Очкас время от времени заставлял каждого из своей группы немного поработать ключом, но сейчас сержант был благодарен бывшему командиру за это.
      Он успел передать совсем немного - сказывалось отсутствие практики, когда массивная фигура заслонила проникавший в землянку свет. Сержант мгновенно отпрянул в темноту и увидел немецкого солдата. После яркого солнечного света разглядеть что-либо в темной землянке не так-то просто. Солдат дал наугад очередь из автомата. Стрекалов не шелохнулся. Знай он, что немец один, разговор с ним был бы коротким, но немцы поодиночке не ходят. Через минуту второй эсэсовец втиснулся в узкий дверной проем.
      - Nun was? Wieder niemand?{12}
      Первый не ответил. Он все-таки разглядел два небольших ящика на земле возле нар.
      - Ich meine hier war jemand{13}, - сказал он.
      И шагнул вперед. Теперь сержант мог бы достать его рукой, но второй солдат все еще стоял у входа.
      - Und was, es iet eines interessantes Dinge!{14} Второй - он был значительно ниже ростом - подошел и с любопытством заглянул сбоку.
      - Morgens haben wir das nicht{15}.
      - Ja, - подтвердил первый. - Gehe nach oben und schau dich gut un!{16}
      Второй, не торопясь, вышел. Медлить было нельзя. Стрекалов вонзил кинжал немцу под левую лопатку. Подхватив убитого, оттащил его подальше в угол и стал ждать. Когда на верхней ступеньке снова показались сапоги, он отступил в глубь землянки, захватив с собой рацию, вынул и положил рядом единственную гранату. В тишине отчетливо слышалось комариное пение - рация работала. "Текст! Текст давай!" - мысленно молил Сашка, и Степанчиков, словно поняв, начал передавать открытым текстом. Сашка замер, одной рукой придерживая наушники, другой приподняв автомат. "Заря" требовала объяснить, куда девался радист "Сокола". Сашка торопливо отстукал слово "погиб".
      В это время второй эсэсовец уже спускался в землянку. Сашка выстрелил ему в живот и отстукал, сам не зная зачем, "Его звали Федей..." Словно обрадовавшись, "Заря" с большой скоростью принялась задавать вопросы, и первым из них был: как звали Сашкиного лучшего друга... Сержант, не задумываясь, отстукал ключом "Глеб", "Сергей", "Федор" и напоследок, словно устыдившись, чуть не забыл - "Андрей" и "Валя"...
      Лишь после этой проверки "Заря" попросила уточнить координаты, переданные Стрекаловым десятью минутами раньше. Координаты района, где готовится наступление немцев. Стрекалов повторил. Степанчиков - очевидно, это был он - отстукал "вас понял", но и после этого Сашка не выключал рацию. Теперь это была единственная ниточка, связывающая его со своими, и ему не хотелось прерывать ее самому.
      Когда в просвете двери опять показался человек, Сашка решил, что ниточка сейчас оборвется, и с сожалением поднял автомат, но свет упал на лицо человека, и Сашка вскрикнул от неожиданности. В землянку, шатаясь, спускался Драганов. Сашка на секунду закрыл глаза, помотал головой Драганов не исчез. Знакомое, изрытое оспинами, худое лицо, прямой шрам и неповторимый драгановский нос с вмятиной от боксерской перчатки...
      - Семен!
      Драганов шел мимо него в угол, к нарам, но, дойдя до них, остался стоять на месте, плавно покачиваясь.
      - Семен! Это я, Сашка Стрекалов!
      Семен, как подкошенный, упал на нары. Когда
      Стрекалов приблизился, его друг уже слал похожим на глубокий обморок сном.
      РАДИОГРАММА
      13 декабря 1943 г. Пугачев - Белозерову
      Согласно дополнительным сообщениям местных жителей, в течение последних трех суток находящиеся в окружении немцы действительно стягивают крупные и мелкие подразделения, технику, боеприпасы и горючее к берегу реки Пухоть, приблизительно в район д.Переходы. По сообщению тех же жителей, к настоящему моменту крупные силы немцев сосредоточены юго-восточнее села Воскресенское. Проверить эти донесения в ближайшие сутки было невозможно, но они полностью совпадают с последним донесением "Сокола", принятым сегодня в 13.30.
      Ввиду невозможности провести разведку боем, прошу в тех же целях произвести бомбометание и обстрел указанной территории с самолетов.
      Драганов медленно приходил в себя. Разлепив глаза, долго разглядывал Сашку. Потом шумно вздохнул, отцепил флягу.
      - Выпей, Саня, за помин души Генки Малютина, Ваньки Распопова, Азаряна, Рыжова...
      Он всхлипнул, провел рукавом по лицу.
      - Значит, и у тебя всех... - Сашка сполз на землю, как будто из него вытащили какой-то стержень. - Как же это, а, Семен? У меня ведь тоже всех...
      Драганов методично бил себя кулаком по лбу, старый шрам медленно багровел.
      - Всех передушил, гад. Как курей. Поздно до меня дошло, ох, поздно!
      - Что дошло? - Сержант насторожился. Драганов отхлебнул из горлышка, вытер губы ладонью. Глаза его понемногу стекленели.
      - А то самое. Фрицы, Саня, нас с первого дня засекли. Как забросили группы, так он и пасет. Думаешь, почему Верзилин сразу засыпался? На след напал, это уж точно. А мы с тобой еще плутали. Потом и мы наткнулись. У тебя, говоришь, тоже всех? Ну вот... - Он подвинулся к Сашке, дохнул перегаром. - Оплошали мы, брат, и всё тут. Ну, ребята - ладно. Они в нашем деле ни хрена не понимали. Но ведь мы-то с тобой - разведчики! Мне ж сам комдив такое дело доверил! Вернусь - спросит. А что я ему скажу? Нечего мне сказать, оплошал на этот раз Семен Драганов! У Сашки острой болью сжалось сердце.
      - Трибунал? А что для меня теперь трибунал? - продолжал Драганов. Теперь я сам себе трибунал. Какой приговор вынесу, такой и в исполнение приведу. И стрелять в затылок никому не придется. Драганов не какой-нибудь дезертир, он - честный солдат. Это вам понятно?!
      - Прекрати истерику, - попросил Стрекалов. От драгановских пьяных выкриков у него голова шла кругом.
      Вспомнилось давнее и, как он полагал, забытое: летом сорок первого года под Ельней расстреливали дезертира. Привезли его на "полуторке", со связанными за спиной руками, и те двое, что сидели с ним в кузове, помогали ему сойти - прямо-таки приняли его в свои объятия... И бегом погнали к назначенному месту. Построенные наспех взводы стояли по стойке "смирно", хотя позади, в каких-нибудь трех километрах, шел бой. Последний бой перед отступлением. Необычность и неуместность происходящего сильно действовали на Сашку - тогда еще совсем молодого бойца. Голос высокого пожилого капитана, зачитывавшего приговор, был едва слышен в грохоте орудий. Солдат, построенных в каре, больше волновало творившееся позади них. Оставленная для прикрытия рота, как видно, доживала последние минуты. Зачитав приговор, капитан сложил бумажку вчетверо, убрал в карман гимнастерки и, отойдя в сторону, закурил. Молоденький младший лейтенант с юношескими прыщами на лице вывел и поставил впереди взводов отделение с винтовками, скомандовал: "Равняйсь! Смирно!" Сашка поднял голову, всмотрелся. Преступник был далеко не свирепого вида, скорее жалкий, с физиономией нашкодившего детдомовца. Расстегнутая гимнастерка открывала впалую грудь и тонкую жилистую шею.
      - Поверни его спиной, Кутенков, - посоветовал капитан.
      - Кру-гом! Кру-гом! - закричал младший лейтенант, и в голосе его слышалось отчаяние.
      - Так ему и надо, - почему-то на ухо Сашке сказал стоявший рядом боец без оружия, с палкой в руках, - ему было приказано не оставлять позиции, а он оставил. Понимаешь, ушел - и все!
      - Куда ушел? - не понял Сашка.
      - В тыл ушел, куда же еще! - ответил другой солдат, справа. - И чего тянут? Чего копаются? - он оглянулся. - Дождутся: немцы всем приведут в исполнение...
      Сквозь нарастающий грохот стрельбы Сашка едва различал голос младшего лейтенанта:
      - Кру-гом! Кру-гом!
      Было странным не то, что команда касалась одного человека, а то, что этот человек не понимал, чего от него хотят.
      И вдруг произошло непонятное: приговоренный упал на землю и стал крутиться на животе, отталкиваясь от земли пальцами босых ног.
      - Отделение, огонь! - закричал капитан, бросаясь вперед и одновременно вытаскивая из кобуры пистолет. Кое-кто из отделения стал стрелять по живой карусели, но капитан двумя точными выстрелами прекратил страшный спектакль.
      В этот момент по высотке, где стояли взводы, и по оврагу начала бить немецкая артиллерия. Занимая оборону на другой стороне оврага, Стрекалов в последний раз увидел "полуторку". Она неслась через поле, напрямик, должно быть, надеясь выскочить на шоссе, которое - это выяснилось позже - уже было занято немцами...
      - Прекрати, Семен! - сбрасывая оцепенение, повторил он. - Разберутся где надо! Чего ж самому торопиться на тот свет? Может, еще и помилуют...
      Драганов рассмеялся. Сашке показалось, что он быстро трезвеет, на глазах превращаясь в совсем другого Семена - не того, что был в полку, и даже не того, который только что плакал пьяными слезами, а в третьего спокойного, трезвого, расчетливого и холодного, отгородившегося от Сашки стеной непонятной обиды. Не взглянув больше на Стрекалова, он взял у одного из убитых "шмайссер", деловито обследовал его карманы, переложил запасные "рожки" в свои, отстегнул флягу, попробовал содержимое...
      - А я ведь понял: ты из-за меня остался. Все передал, что надо, хотел уходить, а тут я... Прости, если можешь.
      Где-то недалеко хрустнула ветка. Семен взял автомат, вынул из кармана "лимонку".
      - Ну вот и дождались. Захлопнули нас обоих. А вот и машина. Слышишь? Это за нами. Жаль, поторопились. Я ведь, честно говоря, рассчитывал тут в одну деревушку заглянуть... Что глядишь? Думаешь, если рябой, так уж никто и не любит! Любят, Саня. Да еще как любят-то! - Он расправил плечи, потянулся. - На минутку бы к ней! Перед смертью...
      - Перестань ныть! - Стрекалов не на шутку разозлился. - Может, еще и Вырвемся. Бывало же не раз такое.
      Драганов прислушался, потом осторожно выглянул наружу.
      - Тихо чегой-то. Хуже нет - вот так... Хочешь, я тебе про нее расскажу? Про Глафиру?
      - Не время, Семен.
      - А другого не будет. Вот, значит, познакомились мы в сорок первом. Она нашу роту из окружения выводила. А после лесами вела... Короче, стали мы вроде как муж и жена. Потом она вернулась, мы дальше пошли. Как счас помню, говорю ей: "Прощай, Глафира Иванна!" А она мне: "Не говори так, Сема. До свидания..." Я опять свое, она в слезы...
      - Семен! - Стрекалов поднял руку. - Давай попробуем. Вроде нет никого.
      Драганов не ответил. Он молча раскладывал возле себя трофейные гранаты.
      - Семен! - сказал Стрекалов. - Мы должны уйти, понимаешь?
      Драганов молчал.
      - Ты что? - Стрекалов толкнул друга в плечо. - Не слышишь?
      - Слышу, - Семен впервые поднял глаза. - Я ведь все понимаю, Саня. Ты свое дело сделал, тебе можно и за медалью рвать, а для меня одно осталось... Ну, чего уставился? Не узнаешь?
      - Товарищ старший сержант Драганов!
      - Брось, Саня. Был Драганов, да весь вышел. Поминай меня теперь как убиенного на войне Семку Драгана. Мать говорила, будто это и есть моя настоящая фамилия: отец-то хохол был... А тебе я пособлю. Пособлю, Сань, не сомневайся.
      - На чужом хребте в рай собрался? Хорош! Драганов выпучил глаза от изумления.
      - Ты что, офонарел?
      - Легкой смерти ищешь, да? Вы, дескать, тут деритесь с фрицами, освобождайте, спасайте, а я по-быстрому! Чтоб без мучений! Эх ты! Ребята небось думали: Семен отомстит... Черта лысого! Он в рай собрался. Дурак! На, бери свои гранаты, подорвись на них, я знаю, это легко, только кто потом из твоего автомата стрелять будет, знаешь? Фрицы! Возьмут и выстрелят в меня, в твою Глафиру, в любого из твоих друзей!
      Сашка перевел дыхание. Семен слушал, по-бычьи опустив голову.
      - Все?
      - Все.
      - Агитатор... Думаешь, сейчас Семен Драганов слезу пустит? Нет, Саня, далеко тебе до нашего замполита. Тот, если начнет мораль читать, - до кишок продирает... А в одном ты прав, кореш: рано я в рай собрался. Так и быть, ради тебя еще немного погуляю.
      Он стал рассовывать по карманам "лимонки".
      - Давно бы так.
      Стрекалов первым пошел к выходу и осторожно высунул голову из землянки. Снаружи отчетливо прозвучала команда:
      - Русс, сдавайся! Стрекалов сделал шаг назад.
      - Много их? - спросил Драганов.