25

Босх подошел к окошку кассы музея, представился и сказал кассирше, что у него назначена встреча с доктором Уильямом Голлиером в антропологической лаборатории. Кассирша сняла телефонную трубку и позвонила. Потом стала стучать по стеклу обручальным кольцом, пока стук не привлек внимания охранника. Женщина велела ему проводить посетителя в лабораторию. Брать билет Босху не требовалось.

Охранник молча повел его по тускло освещенному музею, мимо выставки костей мамонта и стены с волчьими черепами. В этом музее Босх никогда не был, хотя в детстве часто ходил к битумным ямам Ла-Бреи на прогулки. Музей построили позднее для хранения и демонстрации находок, которые появлялись из-под земли в этих ямах.

После получения медицинских документов Артура Делакруа Босх позвонил Голлиеру по сотовому телефону, антрополог ответил, что уже работает над другим делом и до завтрашнего дня не сумеет приехать в здание судебно-медицинской экспертизы. Босх сказал, что не может ждать. Голлиер сообщил, что копии рентгеновских снимков и фотографии по данному делу у него при себе. Если Босх приедет, то он проведет сравнение и даст неофициальный ответ.

Босх согласился на компромисс и отправился к битумным ямам, а Эдгар остался в голливудском отделении поискать по компьютеру мать Артура и Шейлы Делакруа и навести справки о друге Артура Джонни Стоксе.

Босху стало любопытно, над каким новым делом работает антрополог. Битумные ямы представляли собой древнюю черную впадину, куда в течение столетий заходили животные, чтобы найти свою смерть. В некоей зловещей цепной реакции они, попадавшие в эту вязкую массу, становились добычей других животных, те, в свою очередь, увязали в ней и медленно погружались. В каком-то порядке природного равновесия кости теперь выходили на поверхность из черноты, люди собирали их для изучения. Все это происходило рядом с одной из самых оживленных улиц Лос-Анджелеса, служило постоянным напоминанием о сокрушительном ходе времени.

Босх с охранником вошли через две двери в загроможденную лабораторию, где опознавали, классифицировали, датировали и очищали кости. Казалось, ящики с ними стоят на каждой плоской поверхности. С полдюжины людей в белых халатах работали на установках, мыли и осматривали кости.

Голлиер был в гавайской рубашке с попугаями, он работал за столом в дальнем углу. Подойдя, Босх увидел на столе два деревянных ящика для костей. В одном лежал череп.

– Как поживаете, детектив Босх?

– Не жалуюсь. Это что?

– Это, могу сказать вам с полной уверенностью, человеческий череп. Его и еще несколько человеческих костей нашли два дня назад в битуме, выкопанном тридцать лет назад, чтобы освободить место для этого музея. Меня попросили осмотреть их перед тем, как объявлять о находке.

– Не понимаю. Он… древний или… тридцатилетней давности?

– О, весьма древний. Датировка по углероду показала, что ему девять тысяч лет.

Босх кивнул. Череп и кости в другом ящике походили на красное дерево.

– Посмотрите, – предложил Голлиер и достал череп из ящика.

Он повернул его затылком к Босху. Обвел указательным пальцем звездчатый перелом возле макушки:

– Знакомая картина?

– Перелом от удара тупым предметом?

– Совершенно верно. Почти как в вашем деле. В самый раз, чтобы продемонстрировать вам.

Антрополог осторожно положил череп обратно в ящик.

– Что продемонстрировать?

– Положение вещей, которое почти не меняется. Эта женщина – по крайней мере мы полагаем, что это женщина – была убита девять тысяч лет назад, ее тело, видимо, бросили в битумную яму, чтобы скрыть преступление. Человеческая природа неизменна.

Босх уставился на череп:

– И она не первая.

Босх перевел взгляд на Голлиера:

– В тысяча девятьсот четырнадцатом году в битуме были обнаружены кости – более полный скелет – другой женщины. На черепе у нее был такой же звездчатый перелом в том же месте. Датировка по углероду показала, что костям девять тысяч лет. Те же временные рамки, что и здесь. – Он указал на череп в ящике.

– Вы хотите сказать, что девять тысяч лет назад существовал серийный убийца?

– Это невозможно узнать, детектив. Мы располагаем только костями.

Босх снова посмотрел на череп. Вспомнил слова Джулии Брейшер о том, что он избавляет мир от зла. Но она не знала истины, известной ему давным-давно. От подлинного зла избавить мир невозможно. В лучшем случае он входил в темные воды этой пучины с двумя дырявыми ведрами в руках.

– Но у вас другие заботы, так ведь? – прервал Голлиер ход мыслей Босха. – Привезли больничные документы?

Босх поставил на стол портфель и открыл его. Достал папку и протянул антропологу. Потом вынул из кармана пачку фотографий, взятых у Шейлы Делакруа:

– Не знаю, пригодятся ли они вам, – сказал он. – Но это тот самый ребенок.

Голлиер взял их, быстро просмотрел, задержав взгляд на Артуре, снятом крупным планом в блейзере и галстуке. Подошел к креслу, где на подлокотнике висел рюкзак. Достал из него свою папку и вернулся к столу. Раскрыл ее и вынул снимок черепа с Уандерланд-авеню размером 8 на 10 дюймов. Держа рядом фотографии черепа и Артура Делакруа, несколько секунд разглядывал их.

Наконец сообщил:

– Скуловая кость и строение надбровных дуг выглядят схожими.

– Док, я не антрополог.

Голлиер положил фотографии на стол и стал объяснять, проведя указательным пальцем по левой брови мальчика, затем по своей.

– Надбровная дуга и наружная орбита. На обнаруженном черепе они шире, чем обычно. Глядя на фотографию мальчика, мы видим, что его лицевая структура совпадает с той, которую наблюдаем здесь.

Босх кивнул.

– Давайте посмотрим на рентгеновские снимки, – предложил антрополог. – На заднем столике есть рентгеноскоп.

Он взял папки и повел Босха к столу, где рентгеноскоп был вделан в поверхность. Раскрыл больничную папку, вынул рентгеновские снимки и стал читать историю болезни пациента.

Босх уже прочел ее. Там говорилось, что 11 февраля в 5.40 вечера мальчика доставил в кабинет неотложной помощи отец. Он заявил, что обнаружил сына в полубессознательном состоянии, наступившем после падения со скейтборда, при котором ребенок ударился головой. Чтобы уменьшить внутричерепное давление, вызванное гематомой мозга, провели нейрохирургическую операцию. Мальчик находился в больнице под наблюдением десять дней, а потом выписан. Через две недели его снова положили в больницу для снятия зажимов, скреплявших череп после операции.

В папке не было жалоб мальчика на дурное обращение с ним отца или кого-либо еще. Пока он лежал в больнице после операции, его в плановом порядке опросил местный работник сферы социальных проблем. Отчет об этих опросах занимал меньше половины страницы. Из него следовало, что мальчик, по его словам, ушибся, упав со скейтборда. Повторного опроса или обращения за справками в комиссию по делам несовершеннолетних или в полицию не поступало.

Заканчивая чтение этого документа, Голлиер покачал головой.

– Что такое? – спросил Босх.

– Ничего. В том-то и дело. Они поверили словам мальчика. Возможно, его расспрашивали в присутствии отца. Представляете, как трудно было ребенку сказать правду? Поэтому его просто подлечили и отправили обратно к человеку, который избивал его.

– Док, вы забегаете вперед. Давайте сначала установим личность мальчика, если это возможно, а потом будем выяснять, кто его избивал.

– Как знаете. Над делом работаете вы. Просто я сотню раз наблюдал подобное.

Антрополог отложил историю болезни и взял рентгеновские снимки. Босх с недоуменной улыбкой смотрел на него. Казалось, доктор недоволен тем, что детектив не пришел к тому же выводу с той же поспешностью, что и он.

Голлиер положил два снимка на рентгеноскоп. Затем достал из своей папки снимок найденного на холме черепа. Включил свет, и перед ними засветилось три снимка. Он указал на тот, который лежал у него в папке:

– Это радиологический снимок, я его сделал, чтобы насквозь просветить черепную кость. Но для сравнения мы можем воспользоваться им. Завтра в лаборатории медицинской экспертизы я буду работать с самим черепом.

Голлиер наклонился к рентгеноскопу и потянулся к расположенной рядом полке за небольшим увеличителем. Приставил его одним концом к глазу, другим прижал к своему снимку. Через несколько секунд перешел к одному из больничных снимков и прижал увеличитель к тому же месту на черепе. Он много раз переходил от одного снимка к другому, делая сравнение за сравнением.

Закончив, антрополог выпрямился, прислонился спиной к заднему столу и сложил на груди руки.

– Больницу в Куин-оф-Эйнджелс субсидировало государство. Денег всегда не хватало. Нужно было сделать больше двух снимков головы мальчика. Тогда врачи могли бы разглядеть и другие повреждения.

– Но это не было сделано.

– Да. Однако на основании того, что есть и мы имеем здесь, я сумел сравнить несколько точек там, где вскрывали череп, структуру перелома и чешуйчатый шов. У меня нет ни малейших сомнений.

Антрополог указал на снимки, все еще светящиеся на рентгеноскопе:

– Познакомьтесь с Артуром Делакруа.

Босх кивнул:

– Ладно.

Голлиер принялся собирать снимки.

– Насколько вы уверены?

– Как я уже сказал, никаких сомнений нет. Завтра, будучи в центре, я взгляну на череп, но утверждаю уже сейчас, что это он. Все совпадает.

– Значит, если мы кого-нибудь арестуем и представим суду эти заключения, никаких неожиданностей не будет?

– Нет. Оспорить данные выводы невозможно. Но как вы знаете, сложности могут возникнуть из-за толкования причин этих повреждений. Глядя на этого мальчика, я вижу нечто ужасно бесчеловечное. И непременно буду говорить об этом на суде. Однако существуют эти официальные документы… – Антрополог небрежно указал на раскрытую папку. – Здесь записано: «Падение со скейтборда». Вот из-за этого разгорится спор.

Голлиер вложил туда оба больничных снимка и закрыл ее. Детектив убрал папку в портфель.

– Ну что ж, доктор, спасибо, что уделили мне время. Полагаю…

– Детектив Босх?

– Да?

– В прошлый раз вы как будто почувствовали себя очень неуютно, когда я упомянул, что при нашей работе необходима вера. И переменили тему разговора.

– На эту тему я не могу беседовать с уверенностью.

– Мне представляется, что при вашей работе очень важно обладать не дающим ожесточиться духовным началом.

– Не уверен. Мой напарник склонен возлагать вину за все дурное на инопланетян. По-моему, это тоже не дает ожесточиться.

– Вы уклоняетесь от ответа на вопрос.

Босх ощутил раздражение, быстро перешедшее в гнев.

– А что означает этот вопрос, док? Почему вы так заботитесь обо мне и о том, во что я верю или не верю?

– Потому что для меня это важно. Я изучаю кости. Каркас жизни. И пришел к выводу, что жизнь – не только кровь, кости и ткани. Существует еще нечто, укрепляющее нас. Внутри у меня есть то, чего не обнаружить никаким рентгеном, что укрепляет меня и придает сил. Поэтому когда встречаю человека, вносящего пустоту туда, куда я вношу веру, мне страшно за него.

Босх несколько секунд глядел на Голлиера.

– В случае со мной вы ошибаетесь. У меня есть вера, есть миссия. Назовите ее полицейской религией или как угодно. Вера, что расследую это дело не зря и кости появились из земли не случайно. Они появились затем, чтобы я их нашел и принялся действовать. Вот что укрепляет меня и придает сил. И этого тоже никаким рентгеном не обнаружить. Удовлетворены?

Он воззрился на Голлиера, ожидая ответа, но тот молчал.

– Я ухожу, доктор, – сказал наконец Босх. – Спасибо за помощь. Вы дали мне очень ясную картину.

И оставил антрополога в окружении потемневших костей, на которых был выстроен город.

26

Когда Босх появился в сыскном отделе, Эдгар отсутствовал.

– Гарри?

Он поднял взгляд и заметил лейтенанта Биллетс, высунувшуюся из двери своего кабинета. Сквозь дверное стекло ему был виден Эдгар, сидевший перед ее столом. Поставив портфель, Босх пошел туда.

– Что происходит? – спросил он, войдя в кабинет.

– Нет, это мой вопрос, – сказала, закрыв дверь, Биллетс. – Личность жертвы установлена?

Она села, Босх опустился на стул рядом со своим напарником.

– Да, установлена. Это Артур Делакруа, он исчез четвертого мая восьмидесятого года.

– Медицинская экспертиза в этом уверена?

– Антрополог убежден, что никаких сомнений нет.

– С какой приближенностью определена дата смерти?

– Почти точно. Еще когда нам ничего не было известно, антрополог заявил, что роковой удар по черепу нанесен примерно через три месяца после трепанации. Сегодня мы получили историю болезни. Операцию произвели одиннадцатого февраля восьмидесятого года в больнице Куин-оф-Эйнджелс. Прибавьте три месяца, и получается почти точно – Артур Делакруа исчез, по словам его сестры, четвертого мая. Главное в том, что мальчик погиб за четыре года до того, как Николас Трент поселился в том районе. Думаю, теперь ясно, что убийца не он.

Биллетс неохотно кивнула.

– Ирвинг и пресс-служба наседают на меня по поводу Трента с самого утра. Им не понравится это известие.

– Очень жаль, – промолвил Босх. – Но события разворачиваются так.

– Хорошо, значит, в восьмидесятом году Трента в Лорел-каньоне не было. А есть какие-нибудь сведения о том, где он тогда жил?

Босх глубоко вздохнул и потряс головой:

– Да оставите ли вы наконец эту тему? Нам нужно сосредоточиться на ребенке.

– Я не оставляю ее, потому что не оставляют они. Ирвинг позвонил мне утром и, не называя веши своими именами, дал все ясно понять. Если невиновный человек покончил с собой из-за того, что полицейский передал службе новостей порочащие его сведения, то на репутации управления возникает очередное пятно. У нас было мало унижений за последние десять лет?

Босх усмехнулся:

– Лейтенант, вы говорите совсем как он. Совершенно в его духе.

Отпускать этой реплики не следовало. Босх увидел, что его слова уязвили Биллетс.

– Да, может, и говорю как он, потому что на сей раз согласна с ним. На управление обрушивается скандал за скандалом. Лично мне, как и большинству порядочных полицейских, это надоело.

– Понимаю. Мне тоже. Но выход не в том, чтобы извращать факты к собственной выгоде. Это дело об убийстве.

– Я знаю, Гарри. И не считаю, что нужно что-либо извращать. Я говорю, что мы должны быть уверены.

– Мы уверены. Я уверен.

Несколько секунд все молчали, пряча глаза друг от друга.

– Что там с Киз? – наконец спросил Эдгар.

– Ирвинг ничего ей не сделает, – ответил Босх. – Он понимает, что если тронет ее, то будет выглядеть еще хуже. Кроме того, она, пожалуй, лучший работник на всем третьем этаже.

– Гарри, ты всегда совершенно уверен, – заметила Биллетс. – Должно быть, это приятно.

– Ну уж в этом-то уверен. – Он встал. – И хотел бы вернуться к делу. У нас появилось множество материалов.

– Я в курсе. Джерри как раз рассказывал мне. Но присядь, и мы на минутку вернемся к Тренту.

Босх сел.

– Я не могу разговаривать с Ирвингом так, как позволяю вам разговаривать со мной, – продолжила Биллетс. – И сделаю вот что. Поставлю его в известность об опознании и всем остальном. Скажу, что вы продолжаете работать над делом, держась своей линии. А потом склоню поручить расследование прошлого Трента отделу внутренней безопасности. То есть, если обстоятельства опознания не удовлетворят его, пусть поручает ОВБ или кому бы то ни было выяснять, где жил Трент в восьмидесятом году.

Босх бесстрастно взглянул на нее:

– Теперь мы можем идти?

– Да.

Когда они вернулись к своему столу и сели, Эдгар спросил Босха, почему он ничего не сказал о теории, согласно которой Трент поселился в Лорел-каньоне, зная, что кости лежат на холме.

– Потому что твоя теория «больного типа» слишком заумна, чтобы выходить сейчас куда-то за пределы этого стола. Если она дойдет до Ирвинга, то появится в пресс-релизе и станет официальной версией. Ну а ты добился чего-нибудь на компьютере?

– Да, получил материал.

– Какой?

– Во-первых, выяснил, что Самьюэл Делакруа действительно проживает в трейлерном лагере «Манчестер». Так что когда нужно будет с ним повидаться, найдем его там. За последние десять лет у него было два ВНС[5]. Сейчас ездит с ограниченными правами. Проверил его номер социального страхования и сделал неожиданное открытие – он работает в городском хозяйстве.

На лице Босха отразилось удивление.

– И чем занимается?

– Работает неполный день на муниципальном поле для гольфа, оно находится рядом с трейлерным лагерем. Я позвонил в отдел парков и мест отдыха – говорил сдержанно. Делакруа водит тележку для сбора мячей, улетевших за дорожки. Тип, в которого каждый норовит попасть мячом, когда он там. Думаю, он приходит из лагеря раза два в день и занимается этим.

– Так.

– Затем Кристин Дорсетт-Делакруа, имя матери на свидетельстве о рождении Шейлы. Проверил ее номер социального страхования и выяснил, что теперь она Кристин Дорсетт-Уотерс. Живет в Палм-Спрингс. Должно быть, уехала, чтобы начать другую жизнь. Новая фамилия и все такое прочее.

Босх кивнул.

– Ознакомился с делом о разводе?

– Да. Она подала на развод с Самьюэлом Делакруа в семьдесят третьем году. Мальчику тогда было около пяти лет. Ссылалась на оскорбления словами и действием. Конкретных фактов нет. Дело до суда не дошло, и они не всплыли.

– Он не противился расторжению брака?

– Похоже, была заключена сделка. Самьюэл получал попечение над обоими детьми и давал согласие на развод. Все тихо-мирно. Дело толщиной в двенадцать страниц. А я видел дела толщиной в двенадцать дюймов. Например, собственное.

– Если Артуру было пять… по словам антрополога, некоторые повреждения появились раньше.

Эдгар покачал головой:

– В выписке говорится, что брак пришел к концу тремя годами раньше, и они жили раздельно. Так что, видимо, она ушла, когда мальчику было около двух лет – как и сообщила Шейла. Гарри, ты обычно не называешь жертву по имени.

– Да, и что?

– Просто указываю тебе на это.

– Благодарю. Что-нибудь еще есть в деле?

– Это почти все. Я сделал копии, если они тебе нужны.

– Так, а что с другом-скейтбордистом?

– Отыскал и его. Он все еще проживает в Лос-Анджелесе. Но тут есть проблема. Я проверил обычные банки данных и обнаружил трех Джонов Стоксов примерно этого возраста. Двое живут в Долине, оба приличные люди. Третий – беспутный тип. В юности – многократные аресты за мелкие кражи, угоны машин, взломы, хранение наркотиков. Пять лет назад с ним в конце концов устали нянчиться и отправили в Коркоран на пятилетний срок. Он отбыл два с половиной года и получил условно-досрочное освобождение.

– Ты говорил с его инспектором по надзору? Стокс еще на учете?

– Нет, с учета Стокса сняли два месяца назад. Инспектор не знает, где он.

– Черт.

– Да, но я заставил его ознакомить меня с биографией этого клиента. Там говорится, что детские годы Стокса прошли главным образом в Уилшире. Он попадал в приюты и сбегал из них. Попадал в неприятности и выкручивался из них. Это явно тот парень.

– Инспектор полагает, что он все еще в Лос-Анджелесе?

– Да, думает так. Только его нужно найти. Я уже отправил патрульных по его последнему известному адресу – он съехал оттуда, как только окончился надзор.

– Значит, бесследно исчез. Замечательно.

Эдгар кивнул.

– Нужно будет показать его по телевизору, – промолвил Босх. – Начни с…

– Уже все сделал, – сказал Эдгар. – Кроме того, отпечатал объявление и недавно отдал Манку. Он обещал, что его будут зачитывать на перекличках. Еще я заказал пачку фотографий для противосолнечных козырьков.

– Превосходно.

Босх был поражен. Заказ фотографий Стокса, чтобы прикрепить их на противосолнечные козырьки патрульных машин, был тем дополнительным шагом, который Эдгар обычно не трудился делать.

– Мы найдем его, Гарри. Не знаю, что это нам даст, но найдем.

– Стокс может оказаться главным свидетелем. Если Артур – то есть жертва – когда-нибудь жаловался ему, что отец его бьет, это показание будет для нас очень важно.

Было уже почти два. Босху хотелось действовать не покладая рук. Самым неприятным временем для него было ожидание. Он места себе не находил, дожидаясь лабораторных результатов или сведений от других полицейских.

– Что делаешь вечером? – спросил он Эдгара.

– Вечером? Ничего особенного.

– Сын сегодня с тобой?

– Нет, он у меня по четвергам. А что?

– Хочу поехать в Палм-Спрингс.

– Сейчас?

– Да, поговорить с этой бывшей женой.

Эдгар взглянул на часы. Босх знал, что даже если они отправятся немедленно, то вернутся уже поздно.

– Я могу поехать сам. Только дай мне адрес.

– Нет, я с тобой.

– Ты уверен? В этом нет необходимости. Я просто не хочу ждать у моря погоды, понимаешь?

– Да, Гарри, понимаю.

– Тогда пойду поставлю в известность Биллетс, – промолвил Босх.

27

Больше половины пути по пустыне до Палм-Спрингс они проехали молча.

– Гарри, – сказал Эдгар, – ты не разговариваешь.

– Да, – кивнул Босх.

Долгое молчание их никогда не тяготило. Всякий раз, когда у Эдгара возникало желание его нарушить, Босх понимал, что напарника что-то беспокоит и он хочет об этом побеседовать.

– Что тебя волнует, Эдгар? Дело?

– Нет, приятель, ничего не волнует. Я спокоен.

– Ну и отлично.

Они проезжали мимо фермы с ветряной мельницей. Воздух был неподвижен. Крылья не вращались.

– Твои родители жили вместе? – спросил Босх.

– Да, все время, – ответил Эдгар и рассмеялся. – Думаю, они иногда жалели об этом, но терпели до конца. Видимо, так оно и бывает. Выживает сильнейший.

Босх и Эдгар были разведены, но редко говорили о своих неудачных браках.

– Гарри, я слышал о тебе и «сапожке», О вас все болтают.

Босх кивнул. Вот на какую тему хотел побеседовать Эдгар! Новичков в управлении часто называли «сапогами». Происхождение этого прозвища оставалось неясным. Одни думали, что оно связано с учебными лагерями для новобранцев, другие видели в нем саркастический намек на то, что новички являются дополнительной опорой старой системы.

– Я только хочу сказать, приятель, будь осторожен. Ты старше ее по званию, понимаешь?

– Да, понимаю.

– Судя по тому, что я видел и слышал, она такого риска стоит. Но все равно осторожность не помешает.

Босх промолчал. Через несколько минут они миновали дорожный указатель, гласивший, что до Палм-Спрингс девять миль. Надвигались сумерки. Босх надеялся постучать в дверь Кристины Уотерс еще дотемна.

– Гарри, возьмешь на себя лидерство, когда приедем?

– Хорошо.

В Палм-Спрингс, они купили карту города на заправочной станции, добрались до бульвара Фрэнка Синатры и покатили по нему в сторону гор. Судя по карте, улица, где жила Кристин Уотерс, находилась там.

Из сторожки появился охранник и с усмешкой посмотрел на их служебную машину.

– Вы, ребята, заехали не на свою территорию.

Босх кивнул и попытался весело улыбнуться. Но улыбка почему-то получилась кислой.

– Похоже на то.

– В чем дело?

– Нам нужно поговорить с Кристиной Уотерс, адрес Дип-Уотерс-драйв, триста двенадцать.

– Миссис Уотерс знает о вашем визите?

– Нет, если она не ясновидящая или вы не сообщите ей.

– Это моя обязанность. Подождите.

Охранник направился в сторожку, и Босх увидел, как он поднял телефонную трубку.

– Похоже, Кристин Делакруа продалась удачно, – заметил Эдгар.

Он смотрел через ветровое стекло на громадные, с просторными, ухоженными лужайками дома.

Охранник вышел, положил руки на основание окошка в дверце машины, нагнулся и произнес:

– Она хочет знать, по какому делу.

– Передайте, мы обсудим это с ней в доме. Конфиденциально. У нас есть распоряжение суда.

Охранник пожал плечами – мол, как знаете – и вернулся в сторожку. Босх наблюдал, как он разговаривал по телефону еще несколько секунд. Когда положил трубку, ворота стали медленно открываться. Охранник встал в дверном проеме, махнул им рукой, разрешая ехать. И не удержался от реплики:

– Знаете, в Лос-Анджелесе этот тон крутых парней, может, и помогает вам. А здесь, в пустыне, на такие вещи…

Остального Босх не слышал. Въезжая в ворота, он поднимал стекло.

Дип-Уотерс-драйв они нашли на окраине. Дома здесь были очень фешенебельными.

– Кто мог назвать улицу в пустыне Дип-Уотерс-драйв[6]? – задумчиво произнес Эдгар.

– Очевидно, кто-нибудь из Уотерсов.

Тут до Эдгара дошло.

– Черт. Ты так думаешь? Тогда Кристин в самом деле продалась удачно.

Дом номер триста двенадцать оказался особняком современной испанской архитектуры, стоявшим в конце улицы на границе района Маунтингейт. Он стоял на выступе, с которого открывался вид на другие дома и на поле для гольфа. Подъезд к нему преграждали собственные ворота, но сейчас они были открыты. Босх подумал, не к их ли приезду их распахнули.

– Интересный будет разговор, – произнес Эдгар, когда они въехали на мощенный брусчаткой круг для стоянки машин.

– Только имей в виду, – сказал Босх, – люди могут сменить адрес, но не сущность.

– Само собой. Наша первая заповедь.

Детективы покинули машину и вошли под портик, ведущий к широченной парадной двери. Не успели они приблизиться, как ее открыла женщина в черно-белой форме служанки. С сильным испанским акцентом она сообщила, что миссис Уотерс ждет их в гостиной.

Громадная гостиная высотой двадцать пять футов со сводчатым перекрытием и открытыми балками производила впечатление небольшого собора. Высоко в восточной стене располагались три витражных окна, триптих с изображением восхода солнца, сада и луны. В западной – шесть одинаковых раздвижных дверей с видом на лужайку вокруг лунки на поле для гольфа. В гостиной стояли два разных набора мебели, словно для того, чтобы там могли одновременно разместиться две компании.

Посередине кремовой кушетки в первом наборе сидела белокурая женщина с непроницаемым лицом. Ее светло-голубые глаза уставились на мужчин, когда те вошли и стали оглядывать огромное помещение.

– Миссис Уотерс? – обратился к ней Гарри. – Я детектив Босх, а это детектив Эдгар. Мы из лос-анджелесского управления полиции.

Он протянул ей руку, но женщина не пожала ее, лишь подержала секунду, а потом дотронулась до протянутой руки Эдгара. Из свидетельства о рождении Шейлы Босх знал, что хозяйке пятьдесят шесть лет. Но выглядела она лет на десять моложе, ее загорелое лицо без единой морщинки говорило о чудесах современной медицинской науки.

– Прошу вас, присаживайтесь, – промолвила она. – Знаете, меня смущает эта машина перед моим домом. Очевидно, осмотрительность не принадлежит к числу достоинств лос-анджелесских полицейских.