Толпы народа осаждали церковь Трех Святителей утром 28 июня 1882 года. Тогда в ней отпевали героя, любимого народом генерала Михаила Дмитриевча Скобелева, скоропостижно скончавшегося в московской гостинице в 39 лет в обьятьях иностранки. Генерал был холостяк. Предполагают, что эта дама была подослана, чтобы умертвить русского военачальника. Во всем славянском мире чтили его как выдающегося полководца. Войска под командованием Скобелева дошли до Стамбула-Константинополя... Популярности "белого генерала", появлявшегося на поле боя на белом коне в белом кителе и под такого же цвета папахой, мог позавидовать император. Генерал принес свободу от многовекового турецкого ига болгарам.
      За год до разрушения Трех Святителей не стало триумфальных Красных ворот. Они возвышались посреди площади, куда выходила Мясницкая. Обычай сооружать триумфальные арки ввел Петр Первый после взятия Азова, где русский флот заявил о себе миру. Тогда московские купцы соорудили недолговечные триумфальные ворота с портретом императора и статуями, символизирующими триумф победы. Через эти ворота дорога от Мясницкой вела к Красному селу и Красному пруду, возможно, за это, а также за красоту их уже тогда назвали Красными. На этом месте строились временные триумфальные ворота по случаю коронации Екатерины I. Потом появились триумфальные ворота по случаю коронации Елизаветы Петровны. Они были деревянными и через несколько лет сгорели.
      Сенат решил это место в Москве отметить капитальными каменными воротами. Поручили их создать молодому архитектору, двадцатилетнему князю Дмитрию Ухтомскому, что он и сделал, доложив: "Триумфальные Красные ворота каменною работою совсем во окончание приведены". Украшенные позолоченными скульптурами, резными картушами они радовали поколения москвичей с 1757 года.
      Многие протестовали, узнав, что Красные ворота приговорены к смерти под предлогом "упорядочения уличного движения", которому они тогда в городе, где насчитывалось мало машин, не мешали.
      Красные ворота "являются единственными в своем роде не только во всесоюзном, но и мировом масштабе", - выступал против варварской акции Народный комиссариат просвещения, как и другие государственные и общественные организации. Но была сила посильнее Наркомпроса, она исходила из стен Кремля. Ее выразил в статье в советском официозе "Известия" Герострат по фамилии Коробкин:
      "Что же касается художественной красоты Красных ворот, то едва ли кто решится отстаивать ценность этого тяжеловесного замоскворецкого барокко, не характерного ни для настоящего французского барокко, ни для русских построек XVIII века".
      Все "замоскворецкое" считалось тогда чуждым и враждебным, как вся "купеческая" Москва, которую большевики стремились сделать "пролетарской", убирая с глаз долой триумфальные арки, храмы и монастыри...
      Так злая косная сила уничтожила великий памятник, оплакиваемый искусствоведами и москвоведами.
      Как много замечательных творений, высших проявлений духа и мастерства, называемых "памятниками истории и культуры", создано было на одной этой улице. Они невидимыми нитями связывали живущих с предками, идеалами христианства, православия. Идя по Мясницкой, москвич осенял себя крестным знаменем, глядя на кресты церквей Гребневской Божьей Матери, архидиакона Евпла, Николы Мясницкого, Флора и Лавра, Трех Святителей, Каждый житель города и его гость попадал в поле нравственного тяготения почитаемых святых, некогда живших на земле людей. Войдя с улицы под своды храма, верующий оказывался один на один с образом Божьей Матери, написанном в Византии, во втором Риме, передавшем Третьему Риму - Москве веру и культуру.
      Весь этот музей под открытым небом, этот мир, возвышавший людей, наполнявший их сердца гордостью и любовью с родной стране, первому ее городу, был за несколько лет уничтожен злой волей большевиков. Не стало и названия Мясницкой.
      После революции ее переименовали в Первомайскую. С 1935 года назвали именем Кирова, Кострикова Сергея Мироновича. Никогда этот соратник Сталина, который ревностно помог ему вместе с другими членами ЦК взобраться на вершину власти, в Москве не жил и не служил. Именно Киров в декабре 1922 года на первом Съезде Советов СССР предложил построить в Москве невиданных масштабов дворец, символ победы коммунизма над капитализмом. Во исполнение этой утопии уничтожен был храм Христа.
      Кирова застрелил в коридоре Смольного террорист. Сталин возложил вину за убийство на политических противников, Льва Каменева, Григория Зиновьева, многих, кто работал под их руководством в Москве и Ленинграде. Хрущев переложил ответственность за преступление на самого вождя и органы госбезопасности, поплатившихся головами сотен чекистов за смерть Кирова. Теперь известно, во всем виноват ревнивец Николаев, отомстивший любимцу партии и любовнику жены, за поруганную честь.
      Доставленный с почестями из Ленинграда гроб с телом Кирова от вокзала провезли по Мясницкой. После чего переименовали улицу, невзирая на то, что на ней мало что было советского. На пути траурного кортежа тянулись доходные дома, особняки, где в прошлом жили аристократы, богатые купцы...
      В этом строю резко выделялись объемами плоских застекленных стен два современных здания. То были первые ласточки конструктивизма, прилетевшие из-за моря в 1925 году. Тогда в разгар нэпа на Мясницкой, 47, начали строить "Госторг", противостоявший частному капиталу. Шесть симметричных плоских семиэтажных железобетонных корпусов объединялись в одно целое, над которым предполагалось поднять первый советский небоскреб в 14 этажей. О таких домах для пролетариев грезили футуристы. Самый голосистый из них, Владимир Маяковский, в сторону новостройки, запустил такую поэтическую стрелу:
      А теперь задираю голову мою
      На Запад и на Восток
      На Север и на Юг,
      Солнцами сияет Госторг,
      - Ваня и Вася,
      Иди, одевайся!
      После "Госторга" во времена социализма здесь помещались наркомат, министерство торговли РСФСР, тщетно пытавшееся заполнить товарами прилавки магазинов...
      Поблизости от "Госторга" на Мясницкой, 39, другой богатый тогда заказчик Центросоюз (Центральный союз потребительских обществ СССР) пожелал построить административное здание. Что и было сделано. Для главного офиса этой кооперативной организации возвели супер-современный дом, шедевр конструктивизма. Ничего подобного древняя русская столица не видала. Проект исполнил французский архитектор Ле Корбюзье. В конце двадцатых годов мировая архитектура жила под влиянием идей и практики этого зодчего, прославившегося своими постройками и теорией "пуризма", возносящей очищенную от деталей лаконичную геометрическую форму плоских строений. Что мы и видим в натуре на Мясницкой.
      Ле Корбюзье выиграл международный конкурс, предложив воздвигнуть на Мясницкой огромный дом сложной конфигурации. Его не смутила малоэтажная старая Москва, над которой доминировали купола и колокольни, сложившаяся в веках структура, куда он вторгался гигантским домом, как слон в посудную лавку. Для реализации проекта сломали Николу Мясницкого и прилегающие к нему строения. Не смутила эта необходимость уничтожения старины потому, что как теоретик архитектуры Ле Корбюзье считал радиально-кольцевую планировку и архитектуру Москвы не соответствующими образу города будущего. Он участовал в разработке нового генплана и рекомендовал сохранить только Кремль и несколько примыкающих к нему ансамблей, всю же остальную Москву предлагал сломать. Ради чего? Чтобы вырос на ее месте город-сад с высящимися над зеленым морем небоскребами.
      Хотя в концепции сталинского Генплана 1935 года такая идея официально отвергалась, именно она оказала злое влияние на практику нескольких десятилетий.
      На Мясницкой Ле Корбюзье (его проект претворял в жизнь московский архитектор Николай Колли) впервые получил возможность явить миру все свои пять принципов, "пять отправных точек современной архитектуры". Вот они, эти точки: столбы-опоры для всего здания, плоская крыша-сад, свободная внутренняя планировка, ленточное застекление окон, ненесущая фасадная стена, то есть не несущая нагрузки на здание.
      На Мясницкую потянулись паломники из разных стран, чтобы увидеть наяву многоэтажную стену, представлявшуюся с улицы одним громадным окном, в то время как на торце дома, облицованного фиолетово-розовым туфом, нет ни одного даже самого маленького окошка. Такая же, как стена, плоская крыша. Здание опирается на столбы, между ними можно было пройти и выйти на противоположную сторону, где задумывался проспект будущего города-сада.
      Пространство между столбами застроено, к печали поклонников Ле Корбюзье. Не удалось соорудить северное крыло здания. Но и обезображенный, незавершенный, лишившийся нескольких отличительных черт дом, описывается всеми путеводителями Москвы, восхищающимися новаторством архитектуры.
      "Его масса не давит, дом легок и пропорционален, простота его линий, чуждая монотонности, и благородство фактуры радуют глаз, - читаем в одной из таких книг. - Какая графическая четкость очертаний, строгих без сухости, как все уравновешено и целесообразно!"
      Москва рисковала стать сплошь застроенной такой "простотой", но, к счастью, этого не случилось.
      История Мясницкой делится на несколько периодов. Первый соотносится со временем, когда ее заселяли новгородцы, жившие рядом с Гребневской Божьей матерью и Николой. Все связанное с новгродцами, кроме названий проездов, утрачено. Второй период связан с жизнью мясников. От их домов и церквей также ничего не осталось. Лишь возрожденное название Мясницкой улицы и площади Мясницких ворот, Мясницкого проезда, напомниает о средневековой слободе рубщиков мяса.
      (В разгар перестройки идеологический отдел ЦК КПСС попросил написать справку о возможности возврата старинным московским улицам прежних названий. "Давайте ваши предложения!" - сказали мне по телефону и дали адрес, куда явиться. Бумагу принес на Старую площадь. Когда при состоявшемся доброжелательном обсуждении дошла очередь до Мясницкой, товарищи закачали головами. Мясницкая?! Название неблагозвучное... Да и мяса-то в магазинах нет!)
      Третий период на Мясницкой представляют владения бояр и церкви. В начале улицы появилось Рязанское подворье, резиденция Рязанского владыки. Подобные владения принадлежали Вятскому, Псковскому, Коломенскому подворьям. Каждое из них состояло из палат с церквями, они сохранялись до конца XVIII века. Позднее строения подворий служили как доходные дома, сдавались под торговые и другие нужды.
      Палаты Рязанского подворья Петр Первый передал Тайной канцелярии, где добывали истину кнутом. Таким образом великий реформатор начал у Лубянки историю пыточных дел, с таким размахом продолженных в ХХ веке наследниками лютого князя Федора Ромодановского. Где находилось лихое подворье? В истоке Мясницкой, где сейчас клинышком зеленеет скверик, должен был бы стоять дом номер 1. Подвалы сломанных сводчатых палат, возможно, находятся здесь, засыпанные грунтом, где растет трава на земле, обильно политой кровью.
      До ХХ века сохранялся старый дом, заселенный чиновниками. Квартиры помещались в низких сводчатых комнатах, из толстых стен которых торчали ржавые крючья и железные кольца. Их видел Владимир Гиляровский, оставивший подробное описание "дома ужасов". Ниша в стене, служившая шкафом, в прошлом использовалась как "каменный мешок", куда помещали обреченных. Их подвешивали на крючьях за ребра...
      При Екатерине II в подвалах зверствовал другой кат - Стапан Иванович Шешковский. Одно его имя наводило на современников страх и ужас. Шеф Тайной экспедиции повесил в застенке иконы, пытал заключенных, напевая акафисты.
      Пушкин записал анекдот, диалог светлейшего князя Григория Потемкина с обер-палачом:
      - Что, Степан Иванович, кнутобойничаешь?
      - Помаленьку, ваша светлость, - с поклоном ответил Шешковский.
      На этом месте допрашивали с пристрастием Емельяна Пугачева. Сюда привозили Салтычиху. Побывал в палатах издатель Николай Новиков, заподозренный императрицей Екатериной II в государственных преступлениях. Ее сын, Павел Первый, пытки запретил. (ЦК партии их узаконил в ХХ веке.)
      Когда "дом ужасов" ломали, то откопали двухъярусную тюрьму с каменными мешками, дубовыми, обшитыми железом, дверями и прикованным к стене скелетом.
      Таким образом нечетная сторона Мясницкой начинается с небольшого сквера, похожего на пустырь. Но функция, определяемая словом тайная, закрепилась твердо. На четной стороне под номером 2 возвышается многоэтажное здание с табличкой, сообщающей прохожим, что это Вычислительный центр, построенный архитекторами Глебом Макаревичем и Борисом Палуем. Что там вычисляют, подсчиты- вают, какие сводят баланасы, никто не знает. Да и знать не хочется.
      Напротив, за сквером, стоит дом № 3. В годы СССР - дом без вывески. Стало быть и здесь тайна. Что там, за дверью? Михаил Кольцов когда-то писал, что каждый приезжавший в Москву иностранный журналист желал бы увидеть подвалы Лубянки и Гохрана. Я тоже этого пожелал, когда начал работать в "МП". В подвалы Лубянки мне не хотелось. Но Гохран увидел после недолгих поисков. Они привели как раз в дом без вывески. На стук дверь открыли, и я оказался в кабинете начальника Гохрана Николая Яковлевича Баулина. Встретил меня тепло, угостил чаем, возможно из любопытства: журналистов здесь никогда не видели. Вынул из сейфа пистолет и, шутки ради, направил ствол в меня. Потом дал подержать в руках. Ходил он по Москве без охраны и оружия. "Я богаче Ротшильда", - шутил Баулин.. Да, в его руках были колоссальные ценности, драгоценные камни, в том числе знаменитые "Орлов", "Шах", все семь исторических камней России, царские регалии, усыпанные бриллиантами. Их увидел я до того, как в Кремле открылась в 1967 году выставка "Алмазного фонда СССР". Горы бриллиантов увидел не там, куда постучал в дверь, а в Филях, подземном хранилище. Еще одну сокровищницу современных алмазов, добываемых на Урале и в Сибири, показал Баулин в Настасьинском переулке, где при Николе II построили Казначейство.
      К тому времени, когда в Кремле подростал Петр, будущий преобразователь России, относится запись голландского посла, побывавшего в Москве:
      "Улицы просторны и широки, но осенью и в дождь очень топки и грязны: устланы они деревянными бревнами. Мясницкая же, где часто ездит его величество, поверх бревен устлана еще досками."
      Как видим, уже в 1675 году, к которому относится запись, Мясницкая выделялась среди всех прочих в городе. Тогда она была главной в силу той роли, которую играла, будучи путем между Кремлем и резиденцией царя в Преображенском. Эта роль возросла, когда при Петре возвысилась Немецкая слобода, появилось Лефортово, новая резиденция молодого царя.
      Средневековый пейзаж улицы с палатами, стоявшими в глубине дворов, где на передний край, к проезжей части, выступали хозяйственные постройки, начал меняться при Петре Первом. Он внедрял европейскую планировку. Фасады один лучше другого начали украшать Мясницкую, познавшую и барокко, и классицизм.
      Первым взялся за преобразования Александр Меншиков, решивший в родном городе обзавестись усадьбой. К тому времени он был сержантом Преображенского полка, стал через год после новоселья поручиком. Но уже тогда был правой рукой Петра, ближайшим соратником и другом. Великие дела на берегах Балтики не оставляли ему времени, чтобы пожить в Москве. Сын конюха, торговавший в детстве пирожками с лотка, так и не научившийся грамоте, приглянулся Петру, когда служил бомбардиром Преображенского полка. Он храбро воевал с турками и шведами. Любил строить, как Петр, который поручил ему возвести Петропавловскую крепость и Кронштадт. В пушкинской "Полтаве" Меншиков предстает в числе героев:
      В трудах державства и войны
      Его товарищи, сыны:
      И Шереметев благородный,
      И Брюс, и Боур, и Репнин,
      И, счастья баловень безродный
      Полудержавный властелин.
      В Москве имя "полудержавного властелина" увековечено в названии Меншиковой башни, построенной по велению князя в его мясницкой усадьбе. Эта башня относится к числу самых замечательных достопримечательностей, таких как сломанная Сухарева башня и неколебимый Иван Великий. С кремлевским исполином, будучи в зените славы, Александр Данилович решил посостязаться, задумав соорудить самую высокую колокольню Москвы и России.
      К башне прислонилась церковь, известная с 1520 года, как центр Гаврииловской патриаршей слободы. Сохранившийся до наших дней каменный храм появился в 1679 году в честь архангела Гавриила.
      Гавриил в переводе с еврейского означает "человек божий", "сила божья". Это один из старших ангелов, архангел, вестник и толкователь видений и божественных событий в трех религиях - иудаистической, христианской и мусульманской. Он предсказывает рождение Иоанна Крестителя, извещает Деву Марию о рождении Христа и велит назвать его Иисусом. Гавриил, по верованию христиан, возглавляет стражей, охраняющих рай.
      Этим Гавриил особенно близок был Александру Меншикову, возглавлявшему при Петре военную коллегию. По его заказу Иван Зарудный, крупнейший архитектор и подрядчик петровских времен, приступил к возведению башни, которая должна была подняться выше Ивана Великого. В этом деле Зарудному помогали иностранцы, архитекторы и скульпторы. Кирпичную кладку выполняли каменщики из Костромы и Ярославля. Над Москвой поднялось шесть ярусов башни, завершавшейся шпилем, увенчанным фигурой выкованного из меди золоченого архангела Гавриила.
      От удара молнии, попавшей, как в громоотвод, в эту фигуру, начался пожар. Рухнули пятьдесят колоколов и часовой заморский механизм, проломив своды, разрушив почти отделанный храм.
      Так после вмешательства небесных сил остался нереализованным честолюбивый проект Александра Меншикова. Но ему удалось Поганый пруд, загаженный мясниками, очистить. С тех пор появились Чистые пруды. Храм Гавриила Великого, что у Поганого пруда теперь называют церковью Архангела Гавриила. Она же Меншикова башня.
      После пожара башню достроили, но без верхнего деревянного сгоревшего яруса. И в этом виде столп поражает высотой и красотой, не похожей на все другие московские колокольни. Потому что завершили Меншикову башню по заказу жившего поблизости от башни масона Гавриила Измайлова, богатого домовладельца. В приходе храма жил главный московский масон, основатель ложи, профессор Московского университета Шварц, крупнейший издатель Новиков, масон, и другие члены этого сообщества единомышленников. "Вольные каменщики" собирались в сводах башни на тайные собрания. Интерьер церкви украшали аллегорические фигуры и знаки масонской символики. Летел к солнцу орел, надпись по-латыни под ним гласила "По доблести отцов", круг сопровождался изречением "Без конца" и так далее... Все эти надписи и изображения уничтожены в середине ХIX века по требованию митрополита Филарета. Но и без масонских символов фасад и интерьеры башни-храма выделяются рельефами, изображающими архангелов Гавриила и Михаила, сцену "Входа в Иерусалим"... Внутри храм поражает обилием скульптуры, живописи.
      Иконостас перенесен сюда из уничтоженного в 60-е годы нашего века храма Петра и Павла у Преображенской площади.
      ...Когда золотили шпиль Меншиковой башни, я узнал от реставраторов, что высота ее 79 метров, всего на два метра ниже Ивана Великого. В каменной толще храма на земле есть небольшая узкая дверь. Через нее попал в каменный колодец. Прижимаясь к стене, поднялся в первом четырехграннике, четверике, потом во втором. Шел, плечами касаясь кладки. Отсюда вошел в восьмигранник, сначала в один, потом в другой.... Над ними навис купол, служащий голубятней. В пустых стенах висели когда-то колокола, переплавленные на трактора и пушки. На самом верху взбирался по деревянной лестнице, столь же крутой. Идти было трудно, ведь подняться на 79 метров, все равно, что взойти на 25 этажей. Несколько временных лестниц опоясывали шпиль. Над ним увидел крест, укрепленный растяжками. Взялся рукой за растяжку и площадка реставраторов вместе с крестом ушла из под ног. Ветер крест раскачивал как мачту корабля.
      ...От высоты и красоты Москвы с птичьего полета кружится голова, кажется, не стоишь на башне, летишь над городом...
      В усадьбе на Мясницкой ( N 26) Меншикову не пришлось доживать свой век, он погиб в ссылке в Березове. После его падения дворец на Мясницкой переходил из рук в руки. Им обладал Александр Борисович Куракин, друг Павла I, которому в день коронации император пожаловал четыре тысячи крепостных. Куракин служил вице-канцлером и при Павле, и при его сыне Александре I, был одним из тех, кто заключил Тильзитский мир. Служил послом России в Париже перед войной с Наполеоном. За пристрастие к драгоценным камням звали этого Креза "бриллиантовым князем", а за страсть к ярким нарядам - "павлином". Во время пожара, случившегося на балу, он лишился бриллиантов, сильно обгорел, но спасся благодаря тяжелому как панцирь камзолу, окованному золотом. Прославился холостяк Куракин эпикурейством, любовными романами с женщинами, родившими ему 70 внебрачных детей.
      Из рук "бриллиантового князя" усадьба перешла к эмигрировавшему из мусульманской Персии Лазарю Назаровичу Лазаряну, носившему в России фамилию Лазарева. Ему и его детям, четырем сыновьям, Екатерина II пожаловала потомственное дворянство. Москва обязана замечательной армянской семье Лазаревским институтом, крупнейшим центром востоковедения, чья библиотека и коллекиции были гордостью города.
      Глава семьи купил княжеский дом на Мясницкой, 26. С именем Лазаревых связана история самого крупного алмаза Российской империи. Фаворит императрицы граф Григорий Орлов за 400 000 рублей приобрел у обслуживавшего царский двор Ивана Лазарева драгоценный камень весом в 189,62 карата. (Его взвесили случайно в 1914 году, когда бриллиант выпал из оправы скипетра.)
      Камень называли в средневековой Индии, откуда он родом, "Великим Моголом". Потом переименовали источавший сияние бриллиант в "Море света". Под этим именем камень попал в сейфы амстердамского банка. Там его выкупил Иван Лазарев. От него перешел он в руки графа Орлову, который преподнес камень вместо букета в день рождения императрице. Это случилось в 1773 году. С тех пор называют бриллиант "Орловым". (Увидеть одно из семи чудес Алмазного фонда России можно в Кремле...)
      При Петре Первом продолжилось возвышение Мясницкой. Юный царь по ней мчался в Преображенское, где квартировал Преображенский полк, в Немецкую слободу, к любимой Анне Монс, в Лефортово на ассамблеи, в построенные любимцами царя дворцы на Яузе, сохранившиеся до наших дней.
      На Мясницкой помимо Меншикова владел домом, стоявшим неподалеку от церкви Флора и Лавра, во владении № 15, еще один "птенец гнезда Петрова", генерал-фельдмаршал, крупнейший ученый своего времени Яков Вилимович Брюс. Знатный шотландец верой и правдой служил русскому царю, приблизившему его к себе короче, чем многих родовитых бояр. В Полтавской битве Брюс блестяще командовал артиллерией, он подписал победоносный Ништадский мир, давший России Балтику. После смерти Петра вышел в отставку, посвятил себя науке астрономии, математике, физике. Известен также много раз переиздававшимся "Брюсовым календарем", настольной книгой его современников.
      За стеной Белого города, на Мясницкой, 40, находился дом третьего сподвижника Петра - Феофана Прокоповича. До того как возвыситься в Москве и Петербурге он был ректором украинской Киево-Могилянской академии. В России стал вице-президентом Синода, архиепископом Новгородским. Прославился как проповедник деяний Петра, которого назвал Великим. Известен не только как иерарх русской православной церкви, но и как ученый, историк, литератор, поэт, драматург. Он автор "Истории императора Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии", повлиявшей на исследования поздних авторов.
      Вдоль улицы по обеим ее сторонам в XVIII веке выросли палаты и дворцы Долгоруких, Глебовых-Стрешневых, Лобановых-Ростовских, Дмитриевых-Мамоновых, Одоевских, знатных и богатых фамилий, которые заполнили страницы отечественной истории. В XVIII веке на улице насчитывалось 42 владения, принадлежавших главным образом аристократам, четырем монастырям, двум духовным лицам, трем иностранным подданным, одному именитому гражданину и всего трем купцам. Ни мещан, ни крестьян нет. Почти столько же насчитывается владений и сейчас, но домов значительно больше, так как некогда привольные усадьбы с садами, прудами застраивались новыми владельцами, стремившимися получить максимальный доход от аренды строений.
      При Екатерине II Мясницкую украшают лучшие архитекторы. Напротив бывшей усадьбы Меншикова генерал-поручик Иван Юшков построил на Мясницкой, 21, четырехэтажный дом-дворец. В нем много света, комнат, вестибюлей, лестниц, колоннад. Генерал состоял в масонской ложе, собиравшейся на тайные заседания в этом доме. Его полукруглая ротонда хорошо просматривается от Мясницких ворот. Дворец всем в Москве знаком. Кто его автор? Академик Игорь Грабарь приписал по косвенным доказательствам "дом Юшкова" Василию Баженову.
      Сын генерала-масона Петр Юшков, унаследовал от отца страсть к приемам, балам, безудержному гостеприимству. Однажды закатил на загородной даче у Новодевичьего монастыря прием, длившийся три недели! Все это время гремела музыка, пели и плясали цыгане, небо по ночам озаряли огни фейерверка. Шумное веселье нарушило работу близлежавших фабрик, рабочие по ночам толпились у забора усадьбы, а монашки поднимались на стены монастыря, чтобы посмотреть невиданный разгул.
      Рядом с масоном Юшковым в собственном доме жил другой известный масон майор М. Д. Измайлов. Выкупившие позднее это владение (№ 17-19) богатые купцы Кусовниковы получили вместе с домом обитую черным сукном комнату, где белел человеческий скелет, служивший масонам неким символом во время ритуальных собраний. Кусовниковы, муж и жена, жили отшельниками, никого не принимали, спали днем, ночью ездили по Москве. Страшась ограбления, возили в карете собственные капиталы. Спрятанные на даче в печи деньги охвачены были однажды огнем, когда непосвященный в тайну дворник решил летом протопить дом...
      Еще один дворец украсил Мясницкую, 43, в конце царствования Екатериы II. Как считают, знаменитый итальянский архитектор Кампорези перестроил старо-русские палаты Лобановых-Ростовских в европейском стиле дворец для наследников графа Петра Ивановича Панина. Это шедевр классицизма. В отличие от других подобных московских дворцов главный вход венчает не портик с колоннадой, а арка, опирающаяся на две спаренные полуколонны.
      Граф в молодости отличился в сражениях с Пруссией, был одним из генералов, бравших Берлин. Он же взял Бендеры. Самой большой наградой императрицы - мечом с алмазами, орденом Андрея Первозванного - удостоен за подавление восстания Пугачева. Донской казак выдавал себя за царя Петра III. Этот лже-царь убивал попавших в его руки дворян. Панин его взял в плен и доставил для допросов и казни в Москву.
      Соседями князей и графов оказались потомки кузнеца, богатейшие горнозаводчики Демидовы, владевшие одно время палатами на Мясницкой, 38. (Более известны демидовские дворцы в Гороховском переулке и в Большом Толмачевском переулке, но они построены во второй половине XVIII века.) На старинных стенах некогда купеческого дома висит мемориальная доска в память о забытом профсоюзе почтово-телеграфных служащих, в числе первых заварившем крутую кашу революции 1905 года. Надо бы помянуть в камне и Демидовых, сыгравших важную роль в истории Москвы. Им обязан многим Воспитательный дом, Московский университет, восполнивший погибшие в 1812 году коллекции демидовскими, умело собранными.
      На Мясницкой, 34, владела домом княгиня Евгения Сергеевна Долгорукая.. Ее отца казнил Емельян Пугачев, на руках у вдовы осталось шестеро детей. Екатерина II помогла всем получить образование. Княгиня закончила Смольный институт, играла на сцене, где прославилась в главной роли пьесы "Нина, или Безумная от любви". В обществе поэтому ее звали Ниной. Вышла Екатерина-Нина замуж за князя Ивана Долгорукого, коренного москвича, поэта и драматурга. Князь без устали воспевал любимую жену в стихах, а после ранней смерти от чахотки посвятил покойной сборник "Сумерки моей жизни". Этот князь как поэт заслужил добрые слова Белинского. Потрясенный пожаром 1812 года он сочинил вдохновенный "Плач над Москвой":
      У матушки-Москвы есть множество детей,
      Которые твердят по новому пристрастью,
      Что прах ее не есть беда России всей...
      Утешит ли кого сия молва народна?
      Отечества я сын, и здесь сказать дерзну:
      "Россия! ты колосс, - когда Москва свободна;
      Россия! ты раба, когда Москва в плену.
      Такие люди владели домами на Мясницкой в блистательном XVIII веке до того, как город сгорел. В том же веке улица начала служить городу как центр деловой жизни. Это началось с того времени, когда бывший дом Демидовых перешел в руки казны и в нем открылся в 1742 году московский почтамт, с тех пор постоянно прописавшийся на Мясницкой. Отсюда почта доставлялась в самые отдаленные уголки империи. От почтамта начинали путь в разные города почтовые кареты.
      Рядом с бывшей усадьбой Меншикова, ближе к центру, между двумя переулками, на Мясницкой, 24, выделялось большое каменное здание с двумя флигелями, пред которым разбит был пруд с каналами. Такой эта роскошная усадьба стала стараниями графа Андрея Шувалова, воспитанного в "чисто французском духе академиком Le Roy", как сказано о нем одним из биографов. Писавший изящные французские стихи, редактировавший написанные по-французски письма Екатерины II, этот гуманитарий разбирался в рыночных отношениях, состоял в Комиссии для рассмотрения коммерции. Императрица назначила его первым директором Петербургского и Московского ассигнационных банков в 1768 году. По этой причине в его владении (перешедшем позднее барону Строганову) на следующий год открылся Ассигнационный банк "для вымену государственных ассигнаций", преобразованный в Московскую контору Государственного ассигнационного банка. Память о нем хранит название крошечного Банковского переулка Мясницкой.
      Почта и банк начали процесс, который с каждым годом набирал силу, превращая частные владения в общественные, учебные, коммерческие, деловые и торговые.
      Почтамт в 1792 году купил за казенные деньги самую видную усадьбу Меншикова-Куракина-Лазарева. Сад усадьбы превратился в служебный двор, огражденный с улицы забором и воротами.