В "Альбомы партикулярных (частных) строений" Матвея Казакова попали многие здания улицы, построенные мастером и его учениками. Среди них дворец графа Владимира Орлова на Большой Никитской, 5. По рисункам альбома видны не только планы, фасады, но даже люстры, двери, колонны, барельефы, снаружи и внутри. В мезонине помещался зал с колоннами греко-тосканского ордера. В доме графа устраивались концерты. В этом зале пел Александр Гурилев, крепостной графа и композитор, оставивший нам в наследство романс "Однозвучно гремит колокольчик" и много других прекрасных песен. Служил у графа (до ареста по делу декабристов) домашним учителем друг Пушкина, поэт Вильгельм Кюхельбекер, приговоренный к смертной казни и отправленный умирать в Сибирь.
      В Москве граф Владимир Орлов жил в почетной ссылке, как все отстраненные от власти "екатерининские орлы". Был он одним из пяти братьев Орловых, которые возвели на престол Екатерину II. Она отправила молодого графа учиться в Лейпцигский университет, по возвращении из Европы императрица, заметив у него наклонность к наукам, назначила в 23 года руководить Академией наук. Девять лет Владимир Орлов этим делом занимался не без успеха, с Екатериной II путешествовал по Волге, служил ей переводчиком с французского в разговорах с писателем Мармонтелем...
      Напротив этого дворца встречаем еще один шедевр из "Альбомов", который значится как "Дом князя Сергея Александровича Меншикова на Никитской улице". Трехэтажный дворец на белокаменном подклете выкрашен в наши дни светло-голубой краской. После пожара 1812 года на фасаде здания появился портик с аркадой, прибавилась лепнина, согласно стилю ампир, пришедшему на смену классицизму Матвея Казакова. Владел дворцом потомок опального князя Меншикова, "полудержавного властелина", умершего в Березове.
      Третьему дворцу из "Альбомов" на Большой Никитской, 9, принадлежавшему Л. К. Разумовскому, "генерал-майору, кавалеру, графу", не повезло. Фасад изуродован переделками, когда-то и это было двухэтажное здание с портиком, балконом, двумя воротами и боковыми флигелями. Нет больше ворот, флигеля, а главное здание слилось с ними в один бесформенный объем.
      Четвертый дворец XVIII века на Б. Никитской, 11, также остался без крыльев. Но сохранил лицо, фасад его видел точно таким Матвей Казаков и его помощники, поместившие этот дом в "Альбом партикулярных зданий". Принадлежало строение Колычевым, древнему дворянскому роду, угасшему в конце ХIХ века. Здание занимало до революции Синодальное училище певчих. Оно возникло в 1830 году при Синодальном хоре. А этот хор возник из певчих дьяков и подьячих, услаждавших слух Алексея Михайловича и Петра I. До 1917 года хор выступал на торжественных богослужениях в соборах Кремля, придворных церемониях, публичных концертах, совершал гастроли за границей. Для него писали музыку Сергей Танеев и другие известные композиторы. Хор замолк навсегда в 1919 году, училище объединили с Консерваторией.
      Его ученик Александр Свешников, будущий ректор Консерватории, создал в конце Отечественной войны новый подобный хор и училище. Ныне это Академия хорового искусства, носящая имя основателя.
      Для хора мальчиков Сергей Прокофьев сочинил ораторию "На страже мира", Дмитрий Шостакович - ораторию "Песнь о лесах" и кантату "Над Родиной нашей солнце встает".
      Некогда на Большой Никитской, 14, один из "птенцов гнезда Петрова", командовавший артиллерий в Полтавской битве, Яков Брюс заимел каменные палаты. Его племянник нарастил их двумя этажами и придал старому дому классический облик. После него владел домом его сын, генерал-губернатор Москвы Яков Александрович Брюс, подавший в отставку в 1786 году. Ему, как и другим генерал-губернаторам, выпала задача - реализовывать утвержденный Екатериной II "прожектированный" план Москвы, то есть генеральный план, датируемый 1775 годом. Вот когда появился у нашего города первый генплан, при Екатерине II, а не при Иосифе Сталине, как утверждалось историографами вождя.
      Домом Брюса владел генерал-губернатор фельдмаршал Иван Петрович Салтыков, семь лет управлявший Москвой на рубеже XVIII-ХIХ веков. Этот губернатор строил мосты, набережные, Тверские ворота, боролся с лихоимством, мошенниками, карточной игрой, проституцией, закрыл возникший без его ведома публичный дом в трактире дома князя Долгорукого. Им были довольны оба императора, Павел I и Александр I.
      О блистательном XVIII веке, его сынах и дочерях, напоминает фасад здания, всем известного в Москве. Его полукруглый вход и два нижних этажа сохранены при перестройке дворца Екатерины Дашковой. В приходе Малого Вознесения жила женщина, о которой Вольтер говорил, что ее деяния "перейдут к потомству". Портрет этой дамы в современной столице украшает стену Нескучного дворца, где находится резиденция президента Академии наук России. Долгое время Дашкова исполняла эту должность. Она основала Российскую академию наук для изучения русского языка. Екатерина Дашкова скакала верхом рядом с будущей императрицей в ночь, когда та брала власть. Но и она пострадала от самовластья. За публикацию вольнолюбимой трагедии Княжнина "Вадим Новгородский" пришлось ей уйти в "долгосрочный отпуск", покинуть столицу, уехать за границу. Еще тяжелее жилось при Павле I, отправившем подругу матери в крестьянскую избу, в ссылку. Это убогое жилище превратилось в кабинет ученого. При Александре I по просьбе академиков Екатерина Романовна вновь заняла пост директора Академии наук. Мемуары Дашковой впервые на русском языке напечатал за границей Александр Герцен.
      Московский дворец Дашковой, в девичестве Воронцовой, унаследовал граф Михаил Семенович Воронцов, живший вдали от Москвы, на море, в горах. Всем известна злая эпиграмма на него, написанная в Одессе. Генерал-губернатор не сошелся характером с поэтом, который влюбился в его жену, Екатерину Ксаверьевну, ответившую Пушкину взаимностью.
      Полумилорд, полукупец,
      Полумудрец, полуневежда,
      Полуподлец, но есть надежда,
      Что будет полным наконец.
      Есть другой вариант эпиграммы, начинающийся словами: "Полугерой, полуневежда, к тому ж еще полуподлец!.." Но любовь затмевает глаза даже гению. Историки разошлись с поэтом в оценке генерал-фельдмаршала, преуспевавшего в дни войны и мира. Потомки воздвигли в Одессе монументы и Пушкину, и Воронцову. Память о себе навсегда граф оставил в Алупке, где у Черного моря воздвиг замечательный дворец в английском стиле.
      Нет в "Альбомах" Матвея Казакова дома на Большой Никитской, 23, по той причине, что на этом месте стояли каменные палаты середины XVIII века. К ним в начале ХIХ века пристроили полукруглый выступ террасы, откуда открывался вид на молодой бульвар. Владел палатами князь Я. И. Лобанов-Ростовский, камергер и действительный тайный советник. А жил в нем тогда историк Д. Н. Бантыш-Каменский, составитель "Словаря достопамятных людей русских". В нем много можно узнать о гигантах, которым Россия обязана в XVIII веке величием, победами на суше и на море. Александр Герцен, часто бывавший в этом доме, когда в нем жил его друг Николай Огарев, отдавал должное вельможам того века: "Аристократы восемнадцатого столетия при всех своих недостатках были одарены какой-то шириной вкуса".
      В "Словаре" можно узнать, что сказал адмирал Нельсон в адрес Суворова: "Нет в Европе человека, любящего Вас так, как я, не за одни великие подвиги, но и за презрение к богатству. Горжусь тем, что по уверению видавшего Вас в продолжении многих лет, имею сходство с вами ростом, видом и ухватками". И здесь же сохранено высказывание Потемкина о Суворове: "Суворова никто не пересуворит".
      Первые театральные огни зажглись на улице в начале ХIX века, тогда перед спектаклями кареты останавливались у дома генерала П. А. Познякова. И это здание есть в "Альбомах Казакова". Его построил "обер-гофмаршал, камергер и кавалер" Григорий Никитич Орлов. Генерал выкупил у него владение летом 1812 года и быстро возвел вдоль переулка протяженный корпус, где помещался театральный зал. Он уцелел, когда Москва горела. Здесь, пока месяц в городе жил Наполеон, выступала французская труппа. Так что в свободные вечера император Франции приезжал на Большую Никитскую в театр.
      Представления в нем происходили и после освобождения Москвы. Ставил спектакли Сила Сандунов, прославивший свое имя Сандуновскими банями, о них - впереди. Театр пользовался популярностью у зрителей, а злые языки, в том числе Фамусов в "Горе от ума", высмеивали генерала за его страсть к сцене:
      А наше солнышко? Наш клад?
      На лбу написано: Театр и Маскерад.
      Дом зеленью раскрашен в виде рощи,
      Сам толст, его артисты тощи.
      Классический двухэтажный особняк с антресолями, служивший фасадом театра, перестраивался. В наш век на него взгромоздили два этажа, теперь это безликий жилой дом.
      Такие люди жили некогда в приходах Малого и Большого Вознесения...
      Как выглядела улица в далеком прошлом, триста лет назад, дают представление палаты XVII века на Большой Никитской, 16. Они соседствуют с храмом Малое Вознесение, "домом Брюса", Консерваторией. И все вместе образуют ансамбль, который иллюстрирует известную пословицу: Москва не сразу строилась.
      За бульварами улица застраивалась дворянскими усадьбами и особняками, домами с мезонинами, доходных домов почти нет. В одной из этих усадеб мы видим оштукатуренный деревянный дом на Большой Никитской, 46. В сороковые годы ХIХ века он принадлежал Васильчиковым. Один из них, князь Илларион Васильевич, убедил Николая I стрелять по восставшим 25 декабря 1825 года картечью.
      - Вы хотите, чтобы я пролил кровь своих подданных в первый же день царствования? - спросил обескураженный царь.
      - Да, чтобы спасти вашу империю.
      "У Васильчиковых по средам большие вечера", - оставил запись А. Ф. Писемский. На эти вечера приходили Гоголь, Щепкин, Грановский, Тютчев, Айвазовский...
      В доме перед революцией помещалась гимназия, при советской власти школа, директором которой была родная сестра Михаила Булгакова. Она позволила ему ночевать с молодой женой на диване в учительской. Это мне рассказала Любовь Евгеньевна Белосельская-Белозерская, ночевавшая на том диване, пока не была найдена квартира, названная молодоженами "голубятней", в Чистом переулке.
      В том месте, где простиралась усадьба Гончаровых, построен доходный жилой дом. В нем поселился в 1903 году и прожил свыше тридцати лет Владимир Иванович Немирович-Данченко, изучавший физику, математику, право в Московском университете, но нашедший себя в театре. После встречи с ним Константин Станиславский основал Художественный, где они были содиректорами. Третьим содиректором стал Савва Морозов, радовавшийся, что кроме коммерции нашел себя на поприще искусства. Но счастье длилось недолго. Вскоре после того как Немирович поселился в этом доме, триумвират распался из-за возникшего антагонизма между Саввой и Немировичем, занимавшимся и режиссурой, и драматургией. Морозов пытался влиять не только на финансовую часть, но и на политику театра, выбор пьес, авторов. Тут взгляды содиректоров резко разошлись. Савва уступил в борьбе, где в союзе с Немировичем оказался Чехов... Эта драма стала одной из причин самоубийства Морозова, не нашедшего сил, чтобы создать новый театр, как того хотели Максим Горький и Мария Андреева, не разделившая любовь покойного, завещавшего ей 100 тысяч рублей...
      ХIX-ХХ века придали Большой Никитской образ, хорошо нам знакомый. Остаться как прежде, двухэтажной - улице, конечно, не удалось. Но и после строительного бума мы видим черты прошлого - фасад бывшего дворца Екатерины Дашковой. Над его прежним входом и двумя этажами поднялись стены Большого зала Московской консерватории. 7 апреля 1901 года в нем в исполнении симфонического оркестра прозвучала увертюра к "Руслану и Людмиле". Так началась история, которая продолжается на наших глазах. Этой же увертюрой, исполненной на рояле Петром Чайковским 1 сентября 1866 года, состоялось открытие Консерватории в известном нам доме на Воздвиженке, 13 (в нем выступал "В.В", осмеянный молодым Ильичем), куда попала фугасная бомба.
      Над сценой зала белеет барельеф Николая Рубинштейна, основателя Московской консерватории и первого директора. Сын московского купца, крещенного еврея, стал, как и его старший брат Антон, великим артистом, пианистом-виртуозом, дирижером, гастролировавшим с триумфом в Европе, первым исполнитетелем многих сочинений Петра Чайковского. Ни он, ни его друг Петр Ильич, не дожили до открытия зала, обладающего отличной акустикой.
      Перед входом в Большой зал установлен памятник Петру Ильичу Чайковскому, профессору Консерватории, ей присвоено его имя. На Большой Никитской пролетели многие годы жизни композитора, пока он не отдал свой класс другому профессору и не зажил, как свободный артист, выступая в лучших залах Европы.
      На Кудринской площади, куда впадает Большая Никитская, сохранился маленький двухэтажный "дом с лавками". На втором этаже снимал квартиру Петр Ильич. Он тогда писал, что живет "на Кудринской площади, против фонтана в доме Казакова (у мучной лавки)." В нем написана опера "Опричник", вторая симфония, с успехом исполненная Николаем Рубинштейном, который тогда жил на Большой Никитской, 31.
      С шумной площади перебрался Чайковский на Малую Никитскую, флигель дома 21, через год переехал в дом 35 на этой же улице, где написал Первый фортепьанный концерт, сделавший его всемирной знаменитостью, живым классиком. Здесь созданы сцены "Лебединого озера".
      На Большую Никитскую, 24, композитор въехал в построенный один из первых доходных домов, где снял квартиру, имея в виду зажить семейной жизнью. Тогда встретил влюбившуюся в него студентку консерватории и пошел с ней под венец, не догадываясь, какое несчастье принесет этот союз невесте и ему, не созданному природой жить в браке с женщиной. Из этого дома пошел Чайковский топиться на Москву-реку...
      "Я все более и более привязываюсь к Москве", - писал композитор до этой катастрофы, став постоянным жителем города, по которому мог часами один ходить, любуясь домами и храмами, ловя "уличные впечатления". В конце жизни, повидав лучшие города Европы, он признавался:
      "Один и есть только город в мире, это Москва, да еще, пожалуй, Париж". Сказав прозой то, что спустя годы Маяковский зарифмует в стихах:
      Я хотел бы жить и умереть в Париже,
      Если б не было такой земли - Москва.
      На Большой Никитской появилось сравнительно мало доходных домов, но век требовал новых зданий, и они были построены для Консерватории, театра и кинотеатра "Унион".
      Театр на Большой Никитской, 19, возвела в 1886 году дама, носившая тройную фамилию Шаховской-Глебовой-Стрешневой, каждая из которых известна в истории России. Архитектор Константин Терский построил по ее заказу новый в Москве театр. Она соорудила по его же проекту принадлежавший ей соседний дом в этом же владении, оборудовав в нем зал для балов и концертов. Тогда ампирный особняк превратился в массивное, похожее на старинный боярский терем здание. Скорбящие об утраченном ампире искусствоведы сравнивают его с сундуком. В нем помещается в наши дни клуб медработников. С недавних пор в зале выступает оперный театр "Геликон", подающий большие надежды.
      Построенный Терским театр на углу с Малым Кисловским, назывался "Никитским". В нем выступали гастролеры. В этом театре 1232 кресла, партер, ложи, амфитеатр, бельэтаж, ярусы балконов. По имени антрепренера Парадиза называли его театром "Парадиз", потом "Интернациональным театром", где выступала Сарра Бернар, актриса "Комеди Франсез", создавшая свой театр, блиставшая в лучах славы.
      Кинотеатр "Унион", один из первых в Москве, оборудовали в 1911 году на втором этаже дома, где некогда жили Бантыш-Каменский и Николай Огарев. Тогда покрыли его третьим этажом, переделали фасад, глядя на который трудно вообразить, что за его нехитрой отделкой скрываются старинные палаты, ампирный особняк.
      В дни первой русской революции 1905 года по Большой Никитской прошла огромная толпа. Она следовала за гробом убитого дворником революционера Николая Баумана, которого прятал у себя дома Савва Морозов. Во главе процессии шел оркестр Московской консерватории, исполнявший марши революции. В доме, где кинотеатр, помещалась редакция большевистской газеты "Борьба", призывавшая к вооруженному восстанию. За что ее закрыли. Она издавалась на деньги фабрикантов, в их числе - покойного Саввы Морозова, не увидевшего, на что пошли его деньги из рук обожаемой Марии Андреевой.
      На этом месте произошла в Москве Октябрьская революция, прогремел кровопролитный бой. Неделю шла борьба на подступах к зданию генерал-губернатора, захваченного Московским Советом. Овладеть им стремились отряды защитников Временного правительства. Свидетелем сражения стал студент Константин Паустовский, снимавший комнату в доме напротив кинотеатра "Унион". На пятый день "никитской осады", когда закончились продукты, изголодавшиеся жильцы решили взломать находившийся под ними на первом этаже маленький гастрономический магазин, куда бегали по очереди и набирали сколько могли колбас, консервов и сыра.
      Цитирую: "До сих пор я помню этот магазин. На проволоке висели обернутые в серебряную бумагу копченые колбасы. Красные круглые сыры на прилавке были обильно политы хреном из разбитых пулями банок. На полу стояли едкие лужи из уксуса, смешанного с коньяком и ликером. В этих лужах плавали твердые, покрытые рыжеватым налетом маринованные белые грибы. Большая фаянсовая бочка из-под грибов расколота вдребезги.
      Я быстро сорвал несколько длинных колбас и навалил их на руки как дрова. Сверху я положил круглый как колесо толстый швейцарский сыр и несколько банок консервов".
      Можно себе представить изобилие "Елисеевского" в 1917-м, если в маленьком магазинчике полки ломились от колбас и сыров на четвертом году мировой войны, в дни Октябрьской революции. За что боролись? Паустовского, заподозренного в стрельбе из окна, чуть было не "поставили к стенке". Он умер, так и не увидев больше описанного им товарного изобилия в советских магазинах. И он же в своих сочинениях оправдывал революцию, видел в ней "величайшее значение", уверенный, что она взболтала "бочку с застоявшейся водой".
      Потомки Чаадаева и Надеждина, Белинского и Герцена, которых цари объявляли сумасшедшими, в виде наказания отправляли жить в провинцию и "места не столь отдаленные", высылали в Сибирь и за пределы страны, жаждали свободы. Они ее, ликуя, получили в феврале 1917 года вместе с уголовниками, выпущенными из Бутырки, вместе с Махно и Дзержинским, с Лениным и Сталиным, ринувшимися из эмиграции и Туруханского края в столицы, чтобы захватить власть.
      "От юнкеров отделился высокий офицер. Он снял шашку и револьвер, бросил это к ногам человека в кожаной куртке, отдал ему честь, повернулся и медленно, пошатываясь, пошел в сторону Арбатской площади", - писал Паустовский.
      Гробы с телами 180 убитых мальчиков-юнкеров собрали под сводами Большого Вознесения и отпели. В этом храме перед эмиграцией Федор Шаляпин читал молитву, когда выдавал замуж одну из дочерей. Здесь Москва простилась с Марией Ермоловой, народной артисткой республики, похороненной по христианскому обряду. Что произошло дальше с храмом, мы знаем.
      В торговом павильоне, построенном у Консерватории перед мировой войной, Сергей Есенин с друзьями, чтобы не умереть с голоду, открыл по разрешению Льва Каменева в конце 1919 года лавку, где продавал книги со своими стихами.
      - Мне он здесь прочел "Песнь о хлебе", - с гордостью рассказывал мне старый поэт Рюрик Ивнев, когда я у него расспрашивал о жизни Есенина в Москве. Тогда, увлекая друга по винтовой лестнице на антресоли, поэт-продавец сказал:
      - Рюрику первому прочту то, что час назад написал!
      Зимой в лавке царил холод, топить было нечем, Есенин торговал за прилавком в пальто, снимал его, когда читал стихи, чтобы удобнее было жестикулировать. И ему пришлось здесь, как Пушкину когда-то в Университете, дискутировать с профессором по поводу подлинности "Слова о полку Игореве". Выступал Есенин со сцены Большого зала Консерватории, где проходили поэтические вечера.
      Жил поэт рядом с магазином и Консерваторией по адресу Большая Никитская, 14, во дворе, строение 4, на седьмом этаже "Дома "Правды". В нем жили сотрудники этой газеты ЦК партии, в их числе Галина Бениславская, работавшая в отделе писем. Она покончила с собой на могиле Есенина на Ваганьковском кладбище через год после самоубийства поэта. В ее комнате площадью 17 квадратных метров Есенин жил почти два года, в 1923-1925, вместе с сестрами и собакой по имени Сережа, купленной на толкучке по случаю.
      Эту комнату в большой коммунальной квартире номер 27 я видел, застал на месте столик, оставшийся от обстановки Галины Бениславской. Ее поэт называл женой, "замечательным другом", она ему была опорой, редактором, составителем сборников, искателем разбросанных по недолговечным журналам и газетам поэтических сокровищ любимого. Но он ее никогда не любил и ушел из дома, женившись на подруге Галины Бениславской, внучке Льва Толстого. Переехал на Пречистенку, в дом жены, но и там семейная жизнь не удалась. Оттуда уехал умирать в Питер.
      На Большой Никитской написаны стихи о Ленине, вошедшие в поэму "Гуляй-поле", стихотворение, посвященное Пушкину, прочитанное на Тверском бульваре у памятника, "Поэма о 36". Вернувшись с Кавказа, поэт переписывал здесь набело "Анну Снегину". Написал стихи "Дай, Джим, на счастье, лапу мне", посвященные собаке артиста Леонида Качалова, увиденной им в Никитском переулке.
      На Большой Никитской, 47, в доме во дворе, жили два великих советских кинорежиссера Григорий Александров и Александр Довженко. При всей непохожести их талантов оба едины в одном: на экранах они оправдывали содеянное большевиками. Популярные, более того, любимые народом комедии Григория Александрова и Любови Орловой не только радовали и смешили людей, живших трудно и голодно, но и решали сверхзадачу - творили яркие киноиллюстрации к словам Сталина: "Жить стало лучше, жить стало веселей!". Парадокс, в самые кровавые годы "большого террора" появились "Волга-Волга" и "Цирк", доказывавшие, как хорошо живется простым людям в СССР. Все с утра до вечера поют и пляшут, путешествуют по реке из провинции в Москву, чтобы показать самодеятельное искусство. Дружно встают на защиту младенца-негра и его белой матери, оскорбленной хозяином цирка...
      Большая Никитская подверглась воздействию конструктивизма, несколько домов в этом стиле построены в тридцатые годы. Начали интенсивно ломать старину в семидесятые годы. Снесли дом, описанный Константином Паустовским, где пережил он "никитскую осаду". На этом месте воздвигли башню Телеграфного агентства Советского Союза, ТАСС. Здание по проекту было значительно выше, но его срезали по указанию первого секретаря МГК Виктора Гришина, страдавшего высотобоязнью. Возникла она после того, как Брежнев выразил неудовольствие башней "Интуриста", закрывшей вид на Кремль с Тверской.
      Во дворах на месте сломанных особняков выросли три многоэтажные кирпичные башни, три близнеца. На эскизах "Моспроекта" от Большой Никитской за бульварами практически ничего не оставалось. В одной из этих башен, 37, получил квартиру Леонид Леонов, классик советской литературы, коренной москвич, родившийся в Зарядье. Возвращается он однажды к себе, видит издалека черный дым над своим новым домом.
      "Пожар! Ну, думаю, - рассказывал писатель, - если горит надо мною, зальют, черти, водой квартиру, намочат книги. Если горит подо мной, пропахнет все в комнатах дымом и гарью. Подхожу и вижу: горит моя квартира!"
      Тогда в огне сгорели редкие книги, которые Леонид Леонов собирал многие годы. Всю жизнь писатель тайком интересовался ясновидцами, телепатией, ездил в Болгарию к слепой Ванге и рассказывал мне, как она при встрече поразила его, сказав: "У тебя была младшая сестра, ты к ней ревновал родителей". Леонов в числе первых позвонил, когда появился в газете репортаж о Нинель Кулагиной. Он интересовался подробностями, просил показать эту феноменальную женщину. После чего приехал в Дом журналиста, где я устроил ему демонстрацию фильма о телекинезе. С кинорежиссером-телепатом Борисом Ермолаевым и доктором технических наук Геннадием Сергеевым, которому Нинель прострелила во время экспериментов глаз, утративший зрение, ездил в Переделкино, где весь вечер говорили о телекинезе, ясновидении. Леонов написал по моей просьбе письмо, где призывал ученых изучать непознанные явления природы. При этом просил, чтобы оно непременно появилось в "хорошей компании академиков".
      Первый роман "Барсуки", сделавший имя автору, написан в 24 года. Потом вышел "Вор", действие в обоих романах проходит в Москве... Всю жизнь писал Леонид Максимович тайком роман "Мироздание по Дымкову", прятал рукопись от литературного секретаря. Роман вышел, но событием не стал, на дворе бушевала перестройка и читать между строк никому больше не было охоты.
      В конце Большой Никитской сохранилась вереница особнячков. В одном из них, 58, проживал профессор И. Н. Розанов, собравший "розановскую библиотеку" поэзии и песен, 8 тысяч томов, подаренных музею Пушкина на Пречистенке.
      Живут на Большой Никитской и сегодня в новых и старых домах москвичи. В особняках разместились посольства. Берут свое банки. Но многие строения ждут инвесторов, чтобы достойно жить в ХXI веке.
      Глава девятая
      ТВЕРСКАЯ
      Дорога в Тверь. - Триумфальные ворота. - Дом
      фельдмаршала Захара Чернышева. - "Здесь чудо
      барские палаты". - "Львы на воротах".
      Английский клуб. - "Русский Гомер". - Любовь
      "Графа Льва". - Салон Зинаиды Волконской.
      Страстной монастырь и Дмитрий Солунский.
      Контора дилижансов. - Булочная Филиппова.
      "Елисеевский". - Памятник Пушкину. - Ленин
      выступает с балкона. - "Жест революции". - Лев
      Каменев в Моссовете. - "Снесем часовенку,
      бывало...". - "Вьется улица-змея". - Корпуса А и Б. - Дом СТО и палаты Голицына. - Реконструкция по
      Сталину. - Улица Горького и ее новоселы. - Доски на фасадах. Заседание на "Маяковской". - 200 танков идут на Красную площадь. - "Парад" вермахта 1944 года. - Убийство Зинаиды Райх. - Шпион
      Пеньковский. - Агент Лукас. - Явочные квартиры. - Как Райкин стал москвичом. - Был ли другой путь у
      Тверской?
      Вдоль по Питерской,
      По Тверской-Ямской,
      По Тверской-Ямской
      С колокольчиками!
      Едет миленький,
      Сам на троечке...
      Таким путем по Питерской дороге, далее по Тверской-Ямской, мчались ямщицкие тройки, вырываясь на Тверскую, главную магистраль города, круто спускавшуюся с одного из семи легендарных холмов к Кремлю.
      Воспетая Тверская не сразу стала первой улицей Москвы. Дорога в Тверь, затем на Новгород, заселялась выходцами из этих великих городов. Они жили в слободах, строили вдоль нее дома, кузницы, лавки, церкви.
      Каменные боярские палаты постепенно вытесняли слободские строения. В XVII веке улица заняла главенствующее положение в первопрестольной. Как гласила пословица: "Город Тверь - в Москву дверь". Через нее открылась и дорога в Санкт-Петербург, молодую столицу империи.
      По ней следовали на Посольский двор высокие иностранные гости. Торжественный въезд императоров на коронацию, парады войск по случаю побед на суше и на море - все это происходило по Тверской, украшавшейся по этому поводу коврами, картинами. И триумфальными арками. На месте сломанных крепостных Тверских ворот для встречи Петра I в 1722 году возвели арку "к прославлению богоданного мира и достодолжной похвале монарха".
      Спустя век здесь же архитектор Осип Бове воздвиг колоннаду с колесницей Славы. Триумфальная арка стала памятником победы в Отечественной войне 1812 года. Большевики ее разобрали, но через тридцать лет восстановили у Поклонной горы.
      Положение Тверской как главной улицы закрепилось в конце XVIII века строительством дома фельдмаршала Захара Григорьевича Чернышева. Его бабушка отличилась в разгульных "всесушутейших и всепьянейших соборах" царя Петра, выступала в шумных попойках в роли "князь-игуменьи". Ее дочь, Евдокию, звали Авдотьей-бой-бабой. До замужества она была любовницей Петра Алексеевича. Когда молодая выходила замуж, император подарил новобрачной четыре тысячи душ крепостных, каждому из восьмерых ее детей оказывал царскую милость. Сын "бой-бабы", Захар Чернышев, слыл богатым помещиком и храбрейшим полководцем. Его корпус в сентябре 1760 года захватил и удерживал три дня Берлин, опозорив Фридриха Великого. В чине генерал-фельдмаршала Захар Григорьевич "сел на Москву" в 1782 году. Тогда и возвел для него великолепный дворец великий Матвей Казаков в стиле классицизма. Из дерева!
      Путеводитель 1831 года не пожалел эпитетов, описывая это чудное творение: "Прекраснейшее здание о четырех этажах есть одно из огромнейших на Тверской улице. Это был дом генерал-фельдмаршала графа Захара Григорьевича Чернышева. Казна купила его в 1784 году, и с тех пор оный назначен для жительства московских главнокомандующих. Он заслуживает внимания прекрасной своею архитектурою, нечто величественное видно во всех частях оного; у главных наружных дверей стоят на пьедесталах колоссальные фигуры хорошей работы, прославляющие баснословные божества... Перед домом генерал-губернатора находится порядочная квадратныя площадь".
      Всего два года исполнял фельдмаршал гражданскую должность, занимаясь ремонтом Арсенала и Каменного моста, строительством Мытищинского водопровода, Сената в Кремле, Бутырского тюремного замка, известной Бутырки, чей проект исполнил все тот же неутомимый Матвей Казаков.
      Он же на Тверской, 20, возвел дворец для московского гражданского губернатора. С тех пор на улице жили и работали "главноначальствующие" до февраля 1917 года.
      Однако и после появления этих зданий Тверская не приобрела до конца столичный вид.
      ...Здесь чудо - барские палаты
      С гербом, где венчан знатный род.
      Вблизи на курьих ножках хаты
      И с огурцами огород.
      Такая картина послепожарной Тверской представилась Петру Вяземскому. Контрасты улицы бросились в глаза Виссариону Белинскому, приехавшему из провинциальной Пензы учиться в Московском университете. Он удивлялся, что подле великолепного модного магазина лепилась крохотная табачная лавочка или грязная харчевня и такого же вида пивная.