Ловцы ветра

У входа в храм опять послышались шум и топот, но по звуку Тан безошибочно определил, что это подошли войска. Сейчас они выстроятся на плошали в шеренгу, а потом монахи придут за Царем Годов, чтобы проводить его на площадь.

В последнее время Тан научился извлекать для себя максимальную пользу из месяца пребывания в Лхасе. Во-первых, он отъедался до отвала, во-вторых, охотно принимал мелкие денежные подношения, чтобы потом оставлять монеты около одного из обо – знакомые паломники забирали их и приносили взамен пишу и чай. Он сам установил эту традицию, а жители окрестных деревень поддержали ее, и теперь пусть скудной, но все же едой он был обеспечен почти весь год.

Пора! Зазвучали барабаны, призывая всех к вниманию. На площади, очевидно, уже появился сам Жално.

Роль Жално последние три года исполнял один и тот же монах. Был он толст, надменен и глуп и как нельзя лучше воплощал хамоватый образ временного правителя страны. Тан усмехнулся, представив, что сейчас должно произойти.

Он картинно запахнул свой мохнатый плащ и, не торопясь, проследовал к выходу.

Так и есть – Жално уже ждал его, усевшись на невысокое кресло посреди площади.

Полинявшие за зиму крашенные известью дома Лхасы представляли сейчас незавидное зрелище. Но позолоченная крыша храма сияла на солнце так, что слепило глаза. Тан презрительно скривил губы и крикнул:

– Эй, Жално! Твое учение ложно! Пять чувств, которыми люди воспринимают реальность, не иллюзия. Докажи, что это не так. Разве твой жирный живот не набит мясом и маслом, разве ты не чувствуешь в воздухе запах весны, разве ты не ощущаешь под своей задницей мягкую подушку, которую подложили тебе слуги?

Как и ожидалось, Жално взревел от показного негодования. Он сорвал с себя плащ, он бросил его на землю, он поднялся с кресла, чтобы немедленно вступить с Царем Годов в рукопашную, но был остановлен солдатами, призванными бдительно следить за порядком.

– Ладно! – крикнул тогда Жално. – Я предлагаю тебе решить наш спор честной игрой. Если ты выиграешь, то мы поменяемся местами. Ты станешь править страной, а я приму на себя все людские грехи и отправлюсь в изгнание. Ну как, согласен?

Тан оживленно потер руки. Уж он-то умеет играть в кости. Жално ни за что не выиграть.

Он не глядя протянул руку и ему вложили в ладонь игральные кости. Точно такие же получил Жално. Перед его креслом поставили барабан.

Всем было хорошо знакомо, как будет проходить игра, но, Тан видел, зрители искренне переживают. Победу Царя Годов не желал никто. Еще бы! Чего хорошего ждать от того, что он поменяется с Жално местами? Разве тот сумеет забрать все людские грехи, чтобы унести их с собой из города? Жално годится лишь для того, чтобы сидеть на троне и грубо командовать, принимать подношения и раздавать приказания. Нет, не будет из такого обмена прока!

Черно-белая, нарисованная прямо на лице Тана маска искажала мимику, даже обычная улыбка превращалась в зловещую ухмылку. Тан жестом показал Жално, чтобы тот бросал кости первым.

Жално бросил на барабан кости, и толпа взревела. Выпали одни шестерки. Царь Годов, словно не веря своим глазам, внимательно проверил выпавшую комбинацию и, убедившись, что все правильно, отчаянно замахал зрителям рукой – сейчас и у него получится не хуже. Но, метнув кости, в ужасе прикрыл лицо руками: выпали одни единицы.

– Еще? – зловеще спросил Жално.

– Конечно! – решительно ответил Царь Годов. – Испытаем судьбу!

На самом деле Тан знал, что судьба уже давно испытана и подтасована. На его костях ничего кроме единиц не значилось, у Жално, наоборот, ничего не было нарисовано, кроме шестерок.

После повторного броска толпа зашевелилась и угрожающе придвинулась к игрокам.

Торопливо метнув кости в третий раз, Тан стремительно сорвался с места и, задевая краями разлетающегося плаща публику, бросился к привязанному недалеко от храма Коню. Теперь ему предстояло спасаться бегством.

К седлу белого коня монахи еще ранним утром привязали мешочек с солью, небольшой запас еды, прикрепили к стремени поводок белой собаки – больше никого в спутники Царю Годов не полагалось. Теперь, преследуемый вопящей и улюлюкающей толпой, осыпаемый градом камней, Царь Годов должен ускакать из Лхасы и направиться к Самийскому дацану, где в зале ужасов, по стенам которого развешаны кожи змей и животных, а также устрашающие маски, он должен будет провести семь дней в посте и молитвах, а потом отправиться в горы Четанга. До следующего года никто в Лхасе его появлению не обрадуется. Наоборот, он может быть убит любым, кто узнает в нем вернувшегося Царя Годов. Грехи, увозимые им из города, должны сгинуть и истлеть в горах. Пусть даже вместе с его костями.

Тан торопливо и неуклюже взобрался в седло, понукнул коня. Толпа была уже совсем близко. По круто спускающейся дороге он направился в долину, а сзади раздавались крики и одиночные выстрелы. Раньше в Царя Годов из ружей не стреляли, да и ружей не было. Но и сейчас, Тан знал, патроны для выстрелов предназначались холостые – никто всерьез не был заинтересован в его гибели здесь, на окраине Лхасы.

И все же звук пролетевший пули он услышал. Не может быть! Какой придурок не выполняет предписанные правила? Дикарь, впервые присутствующий на этом ритуале?

Тан миновал последние дома, оглянулся. Теперь можно не торопиться. До Самийского дацана день пути, не годится гнать коня всю дорогу.

Он достиг первого обо, того самого, в груде камней которого оставил когда-то свои нефритовые четки, и тут из-за большого валуна прямо на дорогу, загораживая коню путь, вышел человек. Судя по гладко обритой голове, мог он быть и монахом, хотя не носил монашеского шафранового плаща, а был одет в синюю китайскую рубаху и такого же цвета штаны. Кроме того, и это было совсем неожиданно, он держал в руках ружье. Узкие желтые глаза смотрели на Тана с непонятной ненавистью.

– Ты всегда убегаешь, – вместо приветствия сказал незнакомец. – И всегда возвращаешься.

– Так полагается, – смиренно ответил Тан. Он почувствовал неладное, но не знал, как следует себя вести, потому что не понимал, что происходит.

– Грехи города возвращаются вместе с тобой.

– Неправда, – осторожно возразил Тан. – Они остаются в горах. Разве я виноват, что за год накапливаются новые?

– Ты множишь зло! – выкрикнул мужчина и стал медленно поднимать ружье.

– Если ты убьешь меня, то все грехи перейдут на тебя, – Тан пытался выиграть время. – Ты готов удержать мир в равновесии? Ты сможешь это сделать?

– Не хуже тебя! – сказал мужчина, и звук его голоса слился с громовым раскатом выстрела.

7. Денис

К доктору Поланскому водили каждый день. Всю неделю. Денис привык к этим посещениям, как будто ходил не к врачу, а в гости. Тумана профессор напускал, конечно, много, но кое-что прояснилось. Чеглокова каким-то образом вычислили и выделили из массы претендентов – надо же, как повезло! – и теперь ему предстоит участвовать в захватывающем эксперименте.

Намеки Поланского насчет его исключительности Денису не понравились. Ситуация жутко напоминала вербовку в школу спецслужб, а Дениса совсем не привлекала карьера шпиона, пусть и высокооплачиваемого.

Постепенно стала проясняться обстановка, царящая в доме, где Чеглокова содержали в отдельной комнате без радио и телевизора, не давали ни газет, ни журналов, зато накачивали какой-то дрянью и в часы сна чему-то обучали, потому что просыпался он совершенно ошалевший и не отдохнувший, зато в голове роились обрывки непонятных фраз и мыслей.

Матовые стекла окон в его комнате и в кабинете профессора были забраны решетками, а в коридоре отсутствовали вовсе, так что Денис не был даже уверен, что по-прежнему находится в родном городе. Эта чертова таинственность раздражала больше всего, и на третий день Денис решил взбунтоваться, но вышло даже хуже, чем он ожидал.

В ответ на его демарш, выразившийся в битье посуды и воплях типа «не имеете права», в комнату вошли два знакомых санитара, не очень церемонясь, ловко и привычно скрутили пациента, после чего поставили такой укол, что Денис, как ему показалось, вечность не то что орать, шевелиться не мог. А когда наконец почувствовал себя в силах опустить ноги с кровати, то желание продолжать протест прошло само собой. Следовало подчиниться или валяться в коме.

Мысли о казино и о том, каким образом он попал сюда, постепенно оставляли Дениса, зато он начал думать о каких-то совершенно невероятных вещах, ощущая себя то парящим, как птица в поднебесье, то разгадывающим хитроумный шифр, то вступающим в боевое единоборство сразу с несколькими противниками. Причем эти видения наяву были настолько отчетливыми и реальными, что скоро Чеглоков словно потерял свое физическое тело и временами, возвращаясь в действительность, с удивлением ощупывал свои руки-ноги, как будто они принадлежали не ему самому, а совсем другому человеку.

День, когда его представили будущим товарищам, запомнился особенно отчетливо. Еще накануне Поланский намекнул, что завтра, возможно, Денис встретиться с теми, с кем ему придется работать в дальнейшем. К этому времени Чеглоков смирился со своим положением настолько, что не выразил по этому поводу ни радости, ни огорчения. И все же, когда за ним пришли для того, чтобы препроводить в кабинет профессора, немного оживился. Таблички с именами на дверях комнат, мимо которых его обычно вели по коридору, явно указывали на то, что за ними содержатся такие же бедолаги, как и он, случайно втянутые в непонятную игру. Впрочем, существовало и другое предположение – в комнатах обитают опытные агенты, совсем не новички, которым Денис предназначался в подсобные рабочие, не более.

Каждый день Дениса проводили мимо трех дверей с табличками. То, что на них написано, Денис выучил наизусть: «Анита Ризе», «Ах Туц Бакаль» и «Шаки». Последнее имя больше походило на кличку. За поворотом виднелись еще двери с табличками, и Чеглоков даже пытался, вытянув голову, их прочитать, но это ему не удавалось.

После то ли дневного, то ли ночного сна – время смешалось – Денис чувствовал себя вполне сносно. В голове наконец перестало шуметь, мысли стали ясными. Состояние было похожим на то, с каким он отправлялся на игру в казино – настороженность, внимательность и ощущение будущей удачи. И все же, когда за ним пришли и вывели в знакомый до каждой черточки на стене коридор, Денис разочарованно вздохнул – двери по-прежнему были плотно закрыты.

Он привык, что все его вопросы, обращенные к «санитарам», остаются без ответа, и все же выразительно посмотрел на них, переводя взгляд на ближайшую дверь, но его лишь легонько подтолкнули в спину.

Шут с вами, подумал Денис, и раздраженно дернул плечом. Все равно такая ситуация не может продолжаться вечно. Не для того же меня запрятали сюда, чтобы играть в шарады. Да и доктор говорил...

Но на этот раз кабинет профессора они миновали, даже не останавливаясь. Вернее, Денис пытался остановиться, но его так же легонько подтолкнули в спину, направляя по коридору дальше. Теперь для прочтения стали доступны еще две дверные таблички: «Сеймур Гаррет» и «Тан». Чеглоков не стал гадать, псевдонимы это или настоящие имена, все равно его умозаключения носили чисто предположительный характер. Надо будет – скажут.

Коридор за поворотом упирался в распахнутые (!), и это было неожиданно, двустворчатые двери, за которыми виднелась большая светлая комната с прозрачными, а не матовыми стеклами без решеток. Чеглоков невольно присвистнул. Сегодня явно предстояла не ординарная встреча с профессором, а что-то более значительное.

Он вошел в светлый зал и обернулся, ожидая, что «санитары» последуют за ним, но те лишь аккуратно прикрыли двери. Затем послышались их удаляющиеся шаги.

Впервые конвой оставил его одного, да и профессор не торопился на встречу. Возможно, это было сделано преднамеренно, чтобы Денис мог осмотреться.

Первым делом Чеглоков шагнул к прозрачному стеклу. За те дни, что он провел в заточении, дневной свет ему увидеть не удавалось ни разу. Он жадно уставился на верхушки больших сосен, окружавших дом, потом торопливо направился к окну. Но ближе, чем на метр, подойти не удалось. По бронированному стеклу змейкой пробежала желтая молния. Все ясно – окно находится под силовой зашитой. Прикасаться к нему лучше не стоит.

Заложив руки за спину, Денис привстал на цыпочки и попытался заглянуть через подоконник вниз. Удалось увидеть кусок лужайки с нестриженой травой, склон оврага и изгородь, за которой сосны росли гуще, словно в настоящем бору. И тут же Денис узнал место, где расположен дом.

Ошибиться невозможно. Около вон той кривой сосны с развилкой зимой проходит лыжная трасса. Да и новенькая железная изгородь тоже знакома. Мимо этого дома, выстроенного совсем недавно в самом конце Золотодолинской улицы в Академгородке, Денису доводилось проходить несколько раз. Он еще тогда гадал, кто сумел добиться права на постройку особняка почти в черте города. Ветхие коттеджи членкоров и академиков, расположенные неподалеку, смотрелись по сравнению с этим домом хижинами Робинзона.

Вот оно что, подумал Денис. Домик-то оказался с секретом.

Не успел он как следует обдумать новость, как дверь отворилась и «санитары» пропустили в комнату незнакомого человека. Чеглоков ожидал увидеть профессора Поланского, но вместо него на пороге возник изящный блондин с выправкой кадрового военного – прямая спина, плечи привычно расправлены, но движения лишены резкости и силы. Нет, не военный, мгновенно решил Чеглоков. Манекенщик или танцор.

Дверь за вошедшим мужчиной тихо закрылась, и вновь послышались удаляющиеся шаги «санитаров». В комнате повисла неловкая пауза.

«Танцор» был одет в такой же, как и у Дениса, хлопчатобумажный комбинезон, и уже по одному этому Чеглоков мог предположить, что незнакомец находится в доме на одном с ним положении. В бледно-голубых глазах «танцора» застыла настороженность, странно сочетающаяся с надменностью. Светлые длинные волосы чуть вились на концах, тонкие губы были плотно сжаты, резкие морщины возле глаз скорее образовались от снисходительного прищура, а не от смеха.

Неприятный тип, признался сам себе Чеглоков, но вместе с тем не испытал раздражения, а почувствовал непонятное родство незнакомца с ним самим.

Одновременно с вновь прибывшим удалось наконец как следует разглядеть и комнату.

Обстановка была скудной. Шесть расставленных кресел образовывали полукруг перед маленьким журнальным столиком, около которого находились еще два кресла. Это позволяло предположить, что полукруг предназначался для «пациентов», а центральная часть – для руководящего персонала.

Следовало ожидать новых посетителей.

Денис не успел перекинуться с блондином даже словом, хотя и намеревался это сделать, как в комнату вошла девушка лет двадцати-двадцати трех. Она испуганно мигнула, увидев незнакомых людей, и привычно дотронулась до прически. Впрочем, никакой особой прически и не было – длинные светлые волосы перехватывала лента такого же темно-синего цвета, что и бесформенный комбинезон, который не мог все же скрыть изящную фигуру. Редкие веснушки на прямом коротком носике, еще по-детски чуть припухлые губы, тонкие запястья.

Русалка, подумал Денис. Ундина, она же Лорелея. Хотя та, кажется, была рыжей.

Дальше посетители следовали один за другим. Низкорослый и темнокожий индеец, которого Денис сразу же окрестил «вождем краснокожих», потом то ли китаец, то вьетнамец с неподвижным и не выражающим никаких эмоций лицом – «каратист», и, наконец, профессор Поланский вместе, что и вовсе было неожиданно, с эффектной длинноногой негритянкой.

– Рассаживайтесь, друзья! – Поланский был сегодня само радушие, он явно чувствовал себя именинником и на ходу быстро потирал сухие аристократичные кисти рук, словно в предвкушении какого-то торжества. – Расслабьтесь, внимательно посмотрите друг на друга. – Профессор занял одно из кресел около стола. – Сегодня – день знакомств.

Денис быстро обвел глазами собравшихся, встретился с неподвижным взглядом китайца, уловил нервный трепет ресниц «русалки». «Танцор» упрямо смотрел в пол, а во взгляде «вождя краснокожих» читалась явная угроза любому, кто захочет рассмотреть его пристально. Негритянка надменно вскинула голову, презрительно сжала губы и вдруг, словно ниоткуда, достала гребешок и стала причесывать не нуждающиеся в этом короткие курчавые волосы – ее круглая голова была острижена почти наголо.

Ведьма, подумал Денис.

– Расслабьтесь, расслабьтесь, – вновь сказал профессор, но теперь это была скорее команда, чем приглашение. – Почувствуйте, что вы – одна семья. Вам предстоит немало потрудиться в одной упряжке.

В упряжке пусть лошади бегают. Денис нарочито громко толкнул стул перед тем как сесть. Если даже это спецслужбы, то все равно без его согласия обойтись будет трудно. Разве что закодируют или принудят силой. Но и тогда есть выход из положения. Правда, против кодировки любые способы бессильны.

В последние дни, в моменты, когда прояснялось сознание, Денис много думал о своей участи. Ситуация представлялась глупой, нелепой, невероятной и больше походила на сон, чем на реальность. Вся прошлая жизнь в мгновение ока перевернулась и пропала, как будто еще недавно Чеглоков не ощущал себя одним из молодых людей, чья судьба зависит только от него самого.

– Вы все пережили немалые потрясения, – тихо начал Поланский. – В разных случаях и по-разному вы были близки к смерти и находились на грани между «быть» и «исчезнуть». Так вот, наконец я могу вам сказать это, исчезнуть мы вам не дали. Пришлось, конечно, приложить определенные усилия, но, как видите, все завершилось удачно.

Белый халат профессора, не застегнутый на пуговицы, а лишь небрежно наброшенный на плечи, приоткрывал дорогой костюм и безукоризненную сорочку с модным галстуком. Молодая лысина блестела под лучами проникавшего в комнату солнца, руки так и порхали, не останавливаясь ни на минуту, словно он одновременно с речью делал сурдоперевод.

Сейчас он перестанет пудрить мозги, подумал Денис, и врежет.

Профессор врезал.

– Мы собрали вас вместе в это время и в этом месте вовсе не затем, чтобы сделать из вас спортивных чемпионов или труппу фокусников, хотя это при ваших способностях вполне возможно. Для большинства из вас теперь стало совершенно ясно, что вы обрели не только новую жизнь, но и сменили привычное место обитания. Кроме того, вы сменили эпоху.

Чушь какая! Денис быстро взглянул в окно.

– С сегодняшнего дня снимаются все запреты на передвижение по дому. Разрешается также выходить во двор, но покидать его пределы все же пока не стоит. Разрешается общение между собой. Мало того, общение поощряется. Чем быстрее вы познакомитесь и узнаете друг друга ближе, тем быстрее пройдет срок адаптации. А это очень важно, так как времени, отпущенного для вашего дела, у нас недостаточно.

Что он несет? Денис вызывающе отвернулся от Поланского, перегнулся через ручку кресла и прикоснулся к плечу «русалки», чтобы привлечь ее внимание. Девушка испуганно дернулась, словно он сделал ей больно.

– Один из вас, – продолжал профессор, – принадлежит к времени, в котором вам предстоит работать. Теоретически вы будете подготовлены неплохо, но ведь нужна еще и практика. Освоить ее поможет Денис Чеглоков.

На этот раз от неожиданности дернулся Денис. Поланский бесцеремонно указал на него пальцем, и все повернулись в его сторону.

– Всю жизнь мечтал быть гидом, – чтобы скрыть растерянность, нарочито громко сказал Денис. – Посмотрите налево, перед вами Институт ядерной физики. Здание построено в середине прошлого века...

– Ну, зачем вы так, – профессор ослепительно улыбнулся. – Это ведь не игра. Все вполне серьезно. Вам, Чеглоков, кстати, освоиться с предстоящим заданием будет гораздо проще, чем, скажем, Бакалю, – Поланский указал на «вождя краснокожих», – или Шаки, – он повернулся к негритянке. – Бакаль жил в шестнадцатом веке, Шаки – в девятнадцатом.

– Да чего уж там, – грубо перебил его Денис. – Валяйте прямо, не жалейте мою слабую психику. Признайтесь, что они просто инопланетяне.

– Можно, конечно, превратить нашу сегодняшнюю беседу в бессмысленную перепалку, – пожал плечами профессор, – только от этого ничего не изменится. Стоило немалых трудов собрать вас здесь, предварительно выделив из тысяч претендентов. Учитывая наши ограниченные возможности, это адский труд.

– А меня учили еще в школе, что вечный двигатель и машину времени изобрести невозможно, – язвительно подал голос Денис. – Так что не лучше ли сказать правду, не напуская тумана и таинственности?

– Правда состоит в том, – голос Поланского стал жестким, – что вас пришлось буквально выдернуть из действительности за мгновение до вашей физической гибели. Можно было бы найти и других претендентов на эти роли, но нам были нужны люди, обладающие экстрасенсорными способностями, достаточно молодые и крепкие. Такие, как вы. Способные выполнить поставленную перед ними задачу.

– Ограбить банк, – брякнул Денис.

– Вроде того, – неожиданно признался Поланский, и Денис уловил насмешливые искорки в его глазах. – Найти и завладеть одной вещью, имеющей для нас большую ценность.

Денис расслабленно откинулся на спинку кресла, тупо переваривая услышанное. Все-таки – спецслужбы. Насчет выбора претендентов из разных эпох врет, конечно, подлец. А в остальном все сходится. Читал он о таких ситуациях в детективных романах, но всегда считал подобное чтиво чушью. А оказалось, все правда. Влип! Но почему молчат остальные? Пререкается с профессором только он один, а другие как воды в рот набрали.

– Вы намерены сделать из нас преступников? – неожиданно подал голос «танцор», и Денис быстро развернулся к нему всем телом. – Такие предложения джентльменам не делают.

– Но джентльменам и не вбивают в сердце осиновый кол, – загадочно парировал профессор.

– О, я знаю, кто ты! – негритянка вскочила с кресла.

Не успел Денис удивиться произошедшим с ней изменениям – спина девушки выгнулась дугой, словно у рассерженной кошки, пальцы скрючились наподобие когтей – как та оказалась за спинкой кресла, желая установить между собой и «танцором» преграду.

– Ты тот, кто пьет живую кровь. Ты – малаху! -крикнула она.

– Спокойнее! – успел крикнуть Поланский.

Но в этот момент баночка с кока-колой на столе профессора сама собой поехала по гладкой поверхности и упала набок, потом подпрыгнула, как будто по ней наподдали палкой, и с тупым стуком врезалась в стену, оставив на ней бурые пузырящиеся подтеки.

Денис увидел, что «вождь краснокожих» также поднялся с кресла и пристально уставился на профессора. Тот вдруг захрипел и схватился за узел галстука. Его немая борьба с собственным галстуком, словно тот был не обычной тряпкой, а живой змеей, выглядела страшно.

Тонко и протяжно закричала остававшаяся сидеть «русалка». Она прикрыла ладошками глаза, как будто свет в комнате был чересчур ярким, а сам Денис вдруг отчетливо почувствовал, как в доме все пришло в движение. За стеной заработали какие-то механизмы, на первом этаже поднялась суетливая беготня. По лестнице уже грохотали шаги «санитаров».

Денис подумал, что они вот-вот ворвутся в комнату и начнется расправа. Он поискал глазами хоть какой-нибудь предмет, годящийся для обороны, и не нашел ничего. Профессор между тем свалился на пол и корчился теперь возле журнального столика.

«Ведьма» тенью метнулась к окну, и тут же включилась силовая зашита. Раздался треск, затем последовала вспышка, резко запахло озоном, и одновременно с этим послышалось шипение накачиваемого в комнату под большим давлением газа.

Последнее, что успел Денис запомнить, были печальные, но по-прежнему остающиеся спокойными глаза «каратиста». Он один никак не отреагировал на внезапный бунт. Потом тело Чеглокова обмякло, и он безвольно откинулся на спинку кресла, словно собрался вздремнуть.

8. Сеймур

Еще одна неделя одиночного заключения в странном доме прошла для Гаррета в полуяви-полудреме. После внезапного переполоха на общем сборе обитателей особняка визиты к доктору прекратились, зато накачка информацией стала такой интенсивной, что временами Сеймура мутило, как от передозировки лекарств.

Впрочем, и в лекарствах недостатка не было.

Если бы Гаррет был по-настоящему верующим человеком, то он мог бы предположить, что так, совсем не как у Милтона или Данте, выглядит ад. Чистый, ухоженный и ужасный. В первые дни приходили мысли о перевоплощении тела и души после смерти. Отзвуки учения индуизма доходили до Лондона в основном в искаженном виде, серьезных работ по этому поводу Сеймур не читал, но его изо всех сил старались убедить в обратном – никакое это не перевоплощение. Просто Гаррета выковыряли, как жука из-под коры, из его настоящего времени и перенесли в будущее. Перенесли с определенной целью, и теперь ему предлагается роль, которую он должен сыграть, словно нищий комедиант, на потеху своим хозяевам.

Сеймура погружали в сон и показывали фильмы о мире, в котором он очутился. Он усвоил массу странных, чудовищных с точки зрения человека, жившего в девятнадцатом веке, понятий. Он мог теперь, не задумываясь, говорить и думать на тридцати или сороках ранее не известных ему языках. Но не хотел смириться с мыслью, что все это происходит с ним, Сеймуром Гарретом, наяву. Хотя, с другой стороны, что он мог еще поделать. Оставалось утешаться известным латинским изречением: «Credo, quia absurdum»[3].

В спутники по этой жизни ему определи китайца, взятого, скорее всего, из какой-то британской колонии, африканскую дикарку, готовую вцепиться ему в горло своими когтями, индейца из Нового Света. Девушка и молодой мужчина, очевидно, были европейцами, но и они не имели ничего общего с теми людьми, с которыми Сеймур привык общаться.

Гаррета в этой новой жизни потрясли не столько технический прогресс и развитие цивилизации, сколько те катастрофические последствия, которые были вызваны ими. Планета перенаселена, смешение рас и народов поистине чудовищны, миром управляют машины. Даже самые смелые прогнозы развития человечества в его времени казались наивными и смешными по сравнению с тем, что произошло в действительности.

Доктор Поланский, объясняя Сеймуру, что с ним случилось, был обаятелен, жизнерадостен и приторно учтив. Для него не существовало тайн личной жизни, он был потрясающе осведомлен обо всем, что касалось сэра Гаррета. Это было невыносимо. Рассуждения о том, что особенности организма Сеймура вызваны всего лишь локальными мутациями, казались насмешкой. Одновременно Сеймур чувствовал, что воля его подавлена и что им пытаются управлять. Да что там – пытаются! Он подвергся настоящей психотропной атаке, он ощущал себя ничтожеством.

В редкие минуты просветления разума Сеймур пробовал анализировать происходящее и наконец пришел к неожиданному для себя выводу – все не так уж плохо, как можно было предположить вначале. В конце концов, он остался жив. Последние минуты той, безвозвратно утерянной жизни запомнились особенно отчетливо. Фридрих с его нафабренными усами и невозмутимым лицом исследователя насекомых заставлял даже сейчас невольно содрогаться.

Загадкой оставалась лишь цель, для которой и были проделаны все эти манипуляции с его телом и разумом. Невнятные объяснения Поланского, что Сеймура и его спутников собрали со всех континентов именно здесь, в этой варварской, по представлению истинного британца, стране для выполнения важной для кого-то миссии, казались абсурдными. По всей видимости, эта миссия была связана с похищением определенной веши, то есть, попросту говоря, с воровством. Сеймуру претила даже сама мысль о таком низком поступке.

После гипнотических сеансов в комнате у сэра Гаррета появились кое-какие книги. Сначала Сеймур отнесся к ним со снисходительным любопытством, но чуть позже увлекся чтением. Книги в основном содержали доклады и отчеты по современному политическому и социальному устройству мира, истории развития международных отношений, достижениям в области науки. С удивлением Гаррет отметил, что чтение не вызывает скуки. Определенно, что-то изменилось в его сознании и мелких привычках. Сейчас он не мог бы с уверенностью утверждать, что по-прежнему является тем самым сэром Гарретом, которого так хорошо знали в лондонском светском обществе.

Постепенно у него стали появляться отдельные соображения относительно собственной судьбы и той роли, которую ему предстоит сыграть. Значительная часть книг была посвящена проблемам времени. Соотнеся все это с тем, каким образом он оказался здесь, Сеймур пришел к выводу, что будущее задание будет каким-то образом связано именно с парадоксами перемещения из одной эпохи в другую. И неожиданно оказался прав.

На сей раз о том, что его ожидает новый визит к профессору Поланскому, Сеймура предупредили заранее. По знакомому коридору второго этажа Гаррета препроводили в тот же самый зал. Он вновь обнаружил там все тех же незнакомых людей, но теперь профессор за столиком оказался не один, вместе с ним разношерстную команду встречал мужчина лет пятидесяти, чей костюм напоминал скорее скафандр, а не цивильную одежду. Пиджак с прямыми плечами топорщился на мошной груди незнакомца, словно латы. Во взгляде вновь прибывшего не читалось и капли учтивости, а жесткие морщины возле рта свидетельствовали о властном и не терпящем возражений характере.

Грубиян, подумал Сеймур. Властный грубиян.

Как и в прошлый раз, Сеймура и прочую публику попросили занять кресла. Затем последовала довольно продолжительная пауза.

– Мы ошиблись, – обойдясь без лишних предисловий, сказал профессор, – назначив предыдущую встречу так рано. Для этого были свои причины, о них вы узнаете позже, но результат вышел несколько неожиданным. – Он нервно поправил узел галстука, словно тот вновь начал душить его. – Мы вас недооценили, но одновременно убедились, что выбор кандидатур оказался даже более удачным, чем предполагалось. Сейчас я представлю вам нашего гостя, а потом мы перейдем к деталям.

Все, включая африканскую дикарку, слушали Поланского очень внимательно, и Сеймур подумал, что прошедшая неделя была посвящена кропотливой индивидуальной работе не с ним одним. По крайней мере, ничто не предвещало неожиданных инцидентов.