Рэнд понимающе посмотрел на нее и горько усмехнулся:

– Поверь, я знаю, как плохо было тебе тогда. Но не надо помнить зла, ты даже не представляешь себе, на что это может быть похоже!

– Но, послушай, – простонала она, – дело совсем не в том, что я боюсь или помню зло, я просто не хочу зависеть от тебя. Отпусти меня, пожалуйста.

Рэнд встал и подошел к ванне, наполненной водой.

– Все готово, – тихо сказал он. – Позови меня, когда закончишь.

– Рэнд, разве ты не хочешь поговорить со мной о…

– Не сейчас, – ответил он, направляясь к двери своей спальни. Неудовлетворенное желание постепенно перерастало в нем в глубокое разочарование, которое ничто не могло развеять.

– Он плохо себя чувствует, – извиняющимся тоном сказал Сележ.

– Из-за него я не спал всю ночь. Я тоже себя плохо чувствую. Позвольте мне все-таки войти.

Дверь распахнулась, и Рэнд оказался в гостиной Браммеля. Бо полулежал в кресле, обложенный со всех сторон подушками, вертя в руках золотой медальон, надетый на бархатную ленту. Казалось, он совсем не удивился появлению Рэнда.

– Поразительно, – печально проговорил Браммель. – И я, и Принни, оба произвели на свет дочерей в 1796 году.

Подумать только, его Шарлотта и моя Розали могли бы стать подругами, если бы не…

– Если Розали и является вашей дочерью, – резко прервал его Рэнд, – то надо признать, что ей было гораздо лучше вдали от вас всех.

– У меня нет ни малейших сомнений в том, что она моя дочь. Розали – точная копия дорогой Люси, и, кажется, в ней есть и мои черты.

– Не слишком много.

– Достаточно, – проговорил Браммель, и Рэнд вдруг почувствовал странную боль от того, что какой-то другой мужчина мог вот так предъявлять права на его Розали. Теперь эта девушка принадлежит только ему, что бы там ни думал этот стареющий фат, чье имя причинило Розали столько волнений.

– Вы не хотите узнать, как она себя чувствует? – спросил Рэнд, едва сдерживая раздражение.

Маска романтического одиночества слетела вдруг с физиономии Браммеля, и он вопросительно взглянул на Рэнда.

– О да, скажите мне, как она? Почему вы не взяли ее с собой?

– Розали смущена, расстроена, она не знает, кто она на самом деле, да и боится знать правду. Если вы способны интересоваться чем-то, кроме своего галстука, то постарайтесь, чтобы она забыла все, что было сказано вчера.

– Дорогой мой, вы что, не понимаете? Она же моя дочь! У меня решительно никого нет, Беркли. По крайней мере никого, кто хотел бы признать свое родство со мной.

Она – это все, что у меня осталось. Мне необходимо многое рассказать ей.

– Если Розали возьмет ваше имя, это погубит ее, – резко ответил Рэнд. – Вы сбежали из Лондона от кредиторов. Что вы собираетесь передать ей в наследство? Баснословный долг и перспективу попасть в долговую тюрьму?

– Мне думается, это все же лучше, чем оставить ее в ваших руках, сэр, чтобы вы в конце концов бросили ее, когда она надоест вам. Вы забыли, что я прекрасно осведомлен о вашей репутации, Беркли. Вы слишком легко меняете женщин и бросаете их потом, как грязные перчатки.

– Эти женщины не "леди", – ответил Рэнд, и выражение его лица стало непроницаемым. – И я не брошу ее. Я позабочусь о мисс Беллью.

– О мисс Браммель.

– Беллью, – многозначительно произнес Рэнд. – Если, конечно, вы дорожите своей шкурой. Ради нее, не ради меня или вас. Я знаю, что вы принимаете здесь множество гостей, и, кроме того, я осведомлен о вашей страсти к сплетням и всевозможным байкам. Но я надеюсь, что эту тайну вы унесете с собой в могилу, иначе я расценю вашу болтливость как знак того, что вы решили ускорить свою кончину.

Минуту Браммель молчал.

– Какая впечатляющая речь, – усмехнувшись, сказах он наконец.

– Постарайтесь не забыть ни слова из нее.

– И что, моя дочь согласна с вами? – холодно спросил Браммель.

– Она не знает, что я сейчас здесь, – ответил Рэнд и, помолчав, добавил:

– Пока только четверо осведомлены о вашем предполагаемом родстве. Если это получит огласку, слухи распространятся с невероятной быстротой, и тогда я буду знать, что исходят они не от меня и не от моей… возлюбленной.

– Сележ, проводите гостя, – приказал Браммель.

– Я сам найду дорогу, – ответил Рэнд и, поколебавшись минуту, добавил:

– Есть еще кое-что, Браммель.

Прошу вас вернуть мне медальон. Я думаю, мисс Беллью хотелось бы получить его обратно.

Браммель внезапно вспыхнул, тряхнул головой и проговорил, глядя прямо в глаза Рэнду:

– Я не могу отдать его вам.

– Эта вещь принадлежит мисс Беллью, Ее мать дала ей медальон.

– Дорогой мой, – медленно проговорил Бо. Неожиданная искренность послышалась в его голосе. – Вы действительно так бессердечны, как о вас говорят? Она – моя дочь, и с этой мыслью я сойду в могилу. Медальон – единственное напоминание и реальное доказательство ее существования.

Поколебавшись, Рэнд неохотно уступил Браммелю.

Вернувшись в "Лотари", Розали поняла, что ситуация, в которой они с Рэндом оказались, с каждым днем становится все сложнее и запутаннее. Обе перспективы – принять Рэнда или отвергнуть его – казались совершенно неприемлемыми. Розали искала какой-то компромисс, но вскоре убедилась, что он невозможен, Сначала она решила относиться к Рэнду с ровным дружелюбием, старательно игнорируя любые признаки взаимного интереса, вспыхивающие между ними. Но хитрость ее не удавалась, так как любой намек на дружеские отношения между ними, казалось, сразу же предполагал их более интимное сближение. Простой обмен улыбками оборачивался долгими многозначительными взглядами, выражавшими обоюдное желание, случайное прикосновение рук грозило перейти в страстное объятие. Розали хотелось поцеловать Рэнда, она все время думала об этом и всякий раз виновато краснела, ловя на себе его взор.

В конце концов Розали вернулась к прежней враждебности, в результате их отношения стали еще напряженнее.

Споры, резкие стычки, обмены колкостями, к которым они прибегали столь охотно, были теперь не чем иным, как подавленным чувством взаимного влечения, тайным желанием, которому не было исхода.

В такие минуты страсть их накалялась, и Розали с трудом противилась напору стремительных чувств.

Что будет после того, как она, возможно, отдаст себя в его руки? Розали боялась, что сбудется старая поговорка; то, что привлекает мужчину в женщине, редко привязывает его к ней.

Довольствуясь малым, она не хотела опускаться с небес на грешную землю, не хотела терять то, что наверняка восхитило и покорило бы ее. Уж лучше вообще никогда не узнать, что ожидает ее за этими волшебными дверями.

А Рэнд никак не помогал ей упростить ситуацию. Временами он смотрел на Розали столь пристально и страстно, что она краснела от удовольствия и смущения. Приятно было сознавать, что в тебя влюблен такой красавец.

Розали изо всех сил старалась не относиться к нему как к своей собственности, однако, когда они прогуливались по улицам Гавра, останавливаясь, чтобы взглянуть на роскошные товары, выставленные в витринах дорогих магазинов, она замечала, как глаза многих женщин с завистью следят за ней. Отлично сложенный, высокий, с экзотическим загаром, Рэнд был предметом вожделения многих молодых особ.

Розали не хотела даже вспоминать об их предстоящем возвращении в Англию, хотя было ясно, что дела Рэнда во Франции скоро закончатся. Ожидавшая ее в Лондоне новая жизнь, новая работа, возможность наконец увидеть Эмилию – все это, безусловно, радовало.

Она знала, что Рэнд позаботится о ней и устроит ее наилучшим образом, может быть, компаньонкой какой-нибудь доброй вдовы или гувернанткой в богатом доме. Но несмотря на эту приятную перспективу, ей было жаль покидать Францию. Откровенно говоря, она не представляла себе дальнейшей жизни без Рэнда. Даже когда она станет седой и старой, она все еще будет вспоминать, как лорд Беркли страстно добивался ее любви, как танцевал с ней в маленьком пустом зале провинциальной гостиницы и однажды поцеловал ее с нежностью и страстью жаркого полуденного солнца. Она будет возвращаться к этим воспоминаниям снова и снова, и они никогда не потускнеют для нее.

И вот наступил день, когда груз из Америки прибыл в порт Гавра.

Розали пила горячий шоколад в комнате Рэнда и наблюдала за его приготовлениями к бритью. Волей-неволей за все это время она привыкла к некоторой интимности их совместной жизни и по привычке пробиралась по утрам на его территорию. Он не возражал против такого вторжения.

Розали втайне призналась себе, что ей нравится смотреть на Рэнда, одетого в роскошный темно-красный шелковый халат. Она видела сильные мышцы его ног, золотистый загар на шее и темные волоски на груди. Рэнд, без сомнения, был превосходным образцом привлекательного мужчины. И хотя в нем не было вялой элегантности большинства светских красавцев, он был высок и крепок и поддерживал отличную форму благодаря занятиям спортом и верховой езде.

Его сильное мускулистое тело не нуждалось в таких ухищрениях, как корсеты или накладные плечи. В его красоте не было ничего искусственного, наподобие завитых локонов, которые носили многие щеголи того времени.

– Рэнд, – спросила вдруг Розали, когда он смывал с лица остатки пены.

– Да?

– Что будет, если партия товара окажется хорошей?

– Тогда, вероятно, корабельная компания Беркли выиграет контракт у Ост-Индии на перевозку шелка, и это даст нам неплохую долю на рынке сбыта. Что еще? Мы поедем домой. Я получу одобрение графа за выполненную работу, что будет служить доказательством моей способности управлять делами семьи. Таким образом, состояние перейдет ко мне, и я унаследую его целиком.

– А если нет?

– Если нет, то снова придется разбираться в этой груде, грозить пальцем, применять метод кнута и пряника, зарабатывать головную боль и потерю аппетита. В этом случае мы останемся во Франции до тех пор, пока я все не улажу.

Розали страстно желала, чтобы дела его затянулись и, таким образом, она получила бы отсрочку еще на пару недель, хотя ради Рэнда она была готова на любую жертву. Нет, пусть у него все будет хорошо и груз окажется без изъяна.

Закончив бритье, Рэнд подошел к умывальнику и вдруг увидел в зеркале Розали, тихо подбежавшую к нему сзади.

Он обернулся.

Босиком, без туфелек, она не доставала ему даже до плеча. Подойдя совсем близко, она кончиком пальца стерла маленькую полоску мыльной пены у него на подбородке.

– Ты не заметил это, – просто сказала она и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. – Я желаю вам удачи, месье Беркли. Надеюсь, вы не позволите американцам одержать над вами верх.

– Мои проблемы связаны отнюдь не с американцами, – Рэнд улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, – а с маленькой англичанкой, которая входит в комнату к джентльмену в то время, когда он бреется.

– Вот еще, – дерзко усмехнулась Розали, направляясь к двери.

Рэнд с улыбкой смотрел ей вслед.

Обычная утренняя суматоха уже началась в порту, но Рэнд был спокоен и немного рассеян.

– Все хорошо, – приветствовал его капитан Джаспер.

Пока таможенники проверяли хлопок и другие товары, Рэнд, засунув руки в карманы, не спеша прохаживался и наблюдал за работой. Вилли Джаспер руководил разгрузкой "Леди Кэт".

Почувствовав на себе взгляд Рэнда, он обернулся и направился к нему походкой бывалого моряка, – Если у вас есть время, я хотел бы поговорить с вами, сэр, – проговорил капитан. Его серые глаза были того же оттенка, что и седая шевелюра.

Рэнд с любопытством посмотрел на него, но Джаспер колебался.

– Это, конечно, не мое дело, – начал он, – но вы отличный предприниматель и честный человек.., и я надеюсь, что и в дальнейшем мы с вами могли бы сотрудничать Вы не производите впечатления…

– Джаспер, – прервал его Рэнд, сверкнув белозубой улыбкой, – говорите прямо, в чем дело?

Капитан, решительно кивнув, вынул из внутреннего кармана сюртука сложенный вчетверо лист из последнего номера "Тайме" – самой популярной лондонской газеты.

Издание это было очень известно в Европе и сравнимо лишь, может быть, с английской "Мессенджер", выходившей в Париже.

Рэнд рассеянно пробежал взглядом строки коротких сообщений и вдруг в колонке под заголовком "Франция" в глаза ему бросилось следующее:

"Потрясающая новость была получена нами на днях о Джордже Браммеле, эсквайре, временно проживающем в Кале. По последним сообщениям, во Франции находится мисс Беллью, которая, как утверждают, является незаконнорожденной дочерью бывшего резидента Лондона. Интерес к возможному существованию этой предполагаемой наследницы знаменитого человека не поддается описанию…"

Рэнд почувствовал мгновенный гнев, но под испытующим взглядом Джаспера постарался придать лицу безразличное выражение.

– Интересно, какое все это имеет ко мне отношение?

– Здесь не сказано, – осторожно начал Джаспер. – Но ходят многочисленные слухи, что вы находитесь в связи с этой женщиной. Говорят, причина вашего пребывания во Франции не носит делового характера, а состоит в том, что она является вашей.., вашей…

Не было необходимости заканчивать фразу.

Рэнд знал, что Джаспер вхож в достаточно влиятельные круги и, стало быть, его информация надежна. А если это так, то имя Розали теперь, вероятно, будет обсуждаться на каждом балу, в каждом доме, на каждом перекрестке Лондона.

– Браммель, – пробормотал Рэнд. – Если я доберусь до тебя, то непременно постараюсь заткнуть тебе глотку. – Он выругался.

– Значит, вы не отрицаете этого? – спросил Джаспер.

Рэнд поморщился от отвращения.

– Какое это имеет значение? Эти чертовы сплетни, отрицай их или нет, все равно расползаются в разные стороны, словно тараканы.

– Верно. – Капитан хотел было добавить что-то еще, но, заметив, что пеньковый канат, на котором опускали ящики с фарфором, перетерся, быстро сказал:

– Извините, мне нужно отойти на минуту.

Рэнд мрачно задумался. Будь он проклят, если отпустит Розали, не убедившись, какой прием ожидает ее в Лондоне. Мысль о том, что ей, может быть, предстоит испытать, привела его в негодование.

Дочь Браммеля. Для искушенной и жадной до сенсаций публики Лондона она будет настоящей находкой, чудом, событием, бесценной добычей.

Она станет знаменитостью в самых распущенных и безнравственных кругах так называемой элиты, будет демонстрировать всем изнанку своей жизни. А для этих монстров растление невинной души является не только игрой, но и тонким, изощренным искусством. Они будут с вожделением взирать на нее, искушать, издеваться, стараться соблазнить и отобрать у него, порочить и рвать тонкие, неуловимые нити их зарождающихся отношений. Все будут ухаживать за ней, волочиться, пытаться заполучить в любовницы из-за ее красоты и столь знаменитого родителя.

Рэнд ужасался при мысли, что Розали могут отнять у него столь низменные люди, но не представлял, каким образом можно предотвратить надвигающийся кошмар. Ясно было только одно; он никому не позволит прикоснуться к ней.

Прежде невнятная, но теперь вполне отчетливая мысль пришла ему в голову: а что если он даст ей свое имя? Тогда она окажется под надежной защитой влиятельной семьи Беркли. А если рассерженные кредиторы Браммеля осмелятся предъявить какие-нибудь претензии, у Рэнда будут законные основания самому разобраться с ними.

Брак. Эта мысль никогда прежде не приходила ему в голову. Идея быть связанным брачными узами всегда казалась ему невыносимой, но это совсем не касалось Розали.

Он знал о ней гораздо больше, чем о любой из предполагаемых невест, – пустых, жеманных красоток.

Розали была юна и прекрасна, до встречи с ним она не знала мужчин, и это было вполне доказано, а став ее мужем, Рэнд сможет входить в ее спальню когда захочет.

С другой стороны, Рэнд размышлял о том, как она будет чувствовать себя, став леди Беркли. Он знал, что является одним из самых завидных женихов благодаря своему титулу и богатству. И конечно, Розали будет довольна тем образом жизни, который он предложит ей. Но станет ли она счастливой с ним? Их отношения начались самым скандальным образом, и теперь он не смеет требовать прощения, а может только пытаться загладить свою вину.

Что она о нем думает? Было очевидно, что теперь Розали испытывала к нему некоторую нежность, и этого было вполне достаточно для женитьбы. Он не сомневался, что сможет сделать ее счастливой, особенно во время будущих бесконечных часов, которые они проведут в его спальне.

Не важно, что Розали еще не знала чувственной страсти, она была женщиной, созданной для долгой и пылкой любви, и Рэнд не сомневался, что сможет разбудить ее в ней.

Едва заслышав звук ключа, поворачивающегося в замке, Розали вскочила и подбежала к двери.

– Что случилось? – спросила она, но Рэнд вместо ответа взял ее за руку. Теплые карие глаза смотрели на нее с триумфом.

– Можешь поздравить меня, – сказал наконец он, и Розали рассмеялась от счастья. Но прежде чем она смогла что-либо ответить, Рэнд, закрыв дверь, крепко обнял ее, и Розали замерла в его объятиях, послушная, трепетная, ждущая. Рэнд тут же воспользовался ее невинной растерянностью. Губы его были настойчивые, искушенные, ищущие и еще более опьяняющие, чем когда-либо. Тепло его прикосновения окутало Розали, она прильнула к его сильному крепкому телу – и словно огонь опалил ее изнутри. Она не помнила уже ни о чем, кроме этого долгого и жадного единения истомленной плоти.

Она чувствовала себя подобно сухой былинке, исстрадавшейся от жажды, и страсть их, отчаянная, безрассудная, слишком долго сдерживаемая, вырвалась наконец из плена, Его руки настойчиво искали ее тело сквозь гладкую ткань платья, и наконец он коснулся ее груди.

Рэнд понимал, что еще немного – и он уже не сможет остановиться… Сделав над собой усилие, он поднял голову. Сердце его колотилось.

– Нам надо поговорить, – хрипло произнес он.

Розали вздрогнула, лицо ее пылало, а тело все еще жаждало его прикосновений. Чувствуя смущение и удивительно сладкое томление, она медленно подошла к креслу.

– О том, что мы едем в Лондон? – тихо спросила она.

– Да, об этом. Но перед отъездом надо еще кое-что уладить.

Он помолчал, размышляя о чем-то, затем проговорил:

– Ты не против, если мы задержимся во Франции еще на одну неделю?

Розали с облегчением вздохнула и опустила глаза, стараясь не выдать своей радости.

"Еще одна неделя! – думала Розали, преисполненная благодарности. – Еще одна неделя с Рэндом!"

Глаза ее все еще были потуплены.

– А почему ты решил задержаться? – осторожно спросила она.

Рэнд молчал. Он колебался. Он уже решил не говорить пока Розали о сообщении в "Тайме", желая выиграть время, чтобы заручиться ее согласием. А если она не примет его предложение, тогда он использует статью и убедит Розали, что это необходимо для ее безопасности.

– Я говорил сегодня утром с одним французским инженером о "Принцессе Шарлотте" – большом пароходе, который перевозит пассажиров по Эльбе, в Германии.

– Пароход? Почему тебя заинтересовал…

– Сейчас паровые двигатели используют только как вспомогательное средство передвижения на судах, подобных "Шарлотте", и только на коротких маршрутах. Но если они найдут широкое применение, это полностью изменит корабельный бизнес. Их смогут использовать также при перевозке грузов, и время в пути существенно сократится.

– И ты решил поговорить об этом с тем морским инженером?

– Нет, я хочу обсудить это с одним из учеников Роберта Фултона, специалистом в паровой навигации. Когда Фултон жил во Франции, он построил пароход, который ходил вверх по Сене.

Розали нахмурилась. Ее совсем не волновали ни Фултон, ни пароход, ни бизнес. Она думала только о том, что они расстанутся на целую неделю.

– Когда ты намерен выехать? – стараясь казаться спокойной, проговорила Розали.

Рэнд улыбнулся.

– Это зависит от того, сколько времени тебе понадобится, чтобы собрать свои вещи.

– Сколько времени понадобится мне?.. – ошеломленно повторила она.

Рэнд не мог сдержать улыбки.

– Если, конечно, ты хочешь ехать.

Розали вдруг все поняла, но, пытаясь скрыть свою неудержимую радость за маской нерешительности, только сказала:

– Это, наверное, ужасно скучно – разговаривать с каким-то старым господином об этих пароходах?

Она была сейчас так похожа на маленькую французскую кокетку, что Рэнд с трудом подавил в себе желание схватить и зацеловать ее до бесчувствия.

– Скучно? – проговорил он задумчиво. – А ты когда-нибудь плыла вверх по Сене на большом грузовом пароходе?

Гуляла по Мэйсон-Дор? А может, ты была в "Комеди Франсез" или танцевала всю ночь напролет до самого рассвета?

– Нет, – чуть дыша прошептала Розали, – Ну, тогда тебе не будет скучно. Иди собирайся.

Рэнд усмехнулся, глядя, как она стремительно выпорхнула из комнаты и устремилась в свою спальню.

Теперь он начал понимать, как ему следовало обращаться с прелестной мисс Беллью-Браммель. Хорошо, если она и впредь так же легко будет поддаваться искушениям.

Париж открылся перед Розали как нечто совершенно невиданное.

Казалось, каждая узкая, убого мощенная улочка здесь бурлила и ликовала, полная радостного шума, ярких красок, причудливых форм, музыки, доносившейся из театров, и громких голосов спорящих интеллектуалов, завсегдатаев маленьких кафе. Недаром говорится, что Париж – город тех, кто волен говорить и делать все, что им нравится.

По приезде Рэнд нанял экипаж, и за двадцать четыре франка они доехали до фешенебельного отеля "Де Билль", построенного еще в шестнадцатом веке на правом берегу Сены.

Розали изо всех сил старалась соблюдать приличия и не слишком высовываться из окна экипажа всякий раз, когда Рэнд обращал ее внимание на странные и одновременно восхитительные сцены по дороге в отель, на открытые летние рестораны, на недостроенную громаду Триумфальной арки, на сад Тюильри и Пале-Рояль с маленькими магазинчиками, приветливо распахивавшими свои двери перед проходившими мимо туристами. На правом берегу возвышались уединенные виллы аристократов, и весь город полнился неповторимыми ароматами изысканной пищи.

В первый же вечер Рэнд повел Розали на большой бал, на котором присутствовала самая разнообразная публика, – карточные шулера и аристократы, проститутки и ослепительные леди, перемешавшиеся сейчас между собой так, что границы, всегда разделявшие их, стерлись.

По обе стороны зала располагались большие оркестры, и звуки скрипок, кларнетов и флейт, доносившиеся из-за массивных готических дверей, были слышны уже недалеко от дворца, в парковой аллее, освещенной разноцветными бумажными фонариками.

После первой кадрили Розали подошла к столу и, взглянув на закуски и вина, разочарованно поморщилась:

– Одно лишь теплое пиво…

И вдруг Рэнд поставил перед ней бокал с холодным лимонадом.

– Ты что, волшебник? – рассмеялась она и быстро выпила половину бокала, осторожно осмотрев, не упала ли капелька на длинные перчатки и прелестное платье с завышенной талией и рукавами с буфами.

Оно было небесно-голубым и на первый взгляд могло показаться весьма скромным, если бы не глубокое декольте, приковывавшее внимание каждого, кто смотрел на нее.

А легкая вставка из валансьенских кружев ничуть не прикрывала соблазнительных форм.

– Будь осторожнее, – проговорил Рэнд, беря со стола свежее пирожное. – Возможно, я скоро пригожусь тебе.

– О да, – согласилась Розали, откусывая краешек бисквита и позволяя Рэнду доесть остальное. – Ты здесь самый лучший танцор! – восхищенно сказала она.

Они вернулись в зал, и под многочисленными любопытными взглядами Рэнд кружил ее в танце, но странно – Розали совсем не было стыдно, что все видят ее в объятиях Рэнда. Он улыбнулся, удивляясь ее свободе и раскованности, видя в этом что-то необычное и крайне интригующее.

Казалось, Розали вновь, уже в который раз, изменилась с тех пор, как они приехали во Францию.

– О, Розали, я танцую только благодаря тебе!

– Не правда, – возразила она. – Я хорошо знаю свои способности, и ты их явно преувеличиваешь.

– Это ложная скромность, ты просто напрашиваешься на комплименты!

Взгляды их встретились, и вдруг оркестр заиграл какую-то очень знакомую мелодию.

– Это первый вальс, – сказал Рэнд. – Мы непременно должны танцевать сейчас.

– Конечно, – согласилась Розали, позволяя ему увлечь себя на середину зала.

– Я поговорю с мадам Мирабе о твоих нарядах, – бережно, но уверенно беря ее за талию, произнес Рэнд.

– О моих нарядах? – удивилась Розали, взглянув на него с несвойственным ей кокетством.

– Ну да, тебе не хватает всего нескольких сантиметров, чтобы считаться совершенно раздетой, – сказал Рэнд, глядя на глубокий вырез ее платья. Было очевидно, куда именно он хотел бы добавить лишние сантиметры материи.

– Посмотри вокруг, и ты увидишь, что я всего-навсего одна из многих.

Рэнд пробормотал что-то, явно не желая обращать внимание на других женщин.

Когда он смотрел на нее вот так и улыбался, Розали охватывало тревожное и томительное чувство. "Почему эта ночь не может длиться вечно?" – с тоской думала она, понимая, что в ее жизни больше никогда не будет таких упоительных минут.

Она жалела о каждом уходящем мгновении в обществе Рэнда, который в этот вечер был обаятелен как никогда. И все это – ради нее! Он то смешил ее так, что она не могла удержаться от хохота, то смотрел ей в глаза своим загадочным настойчивым взглядом.

Музыка, их соединенные руки, обмен многозначительными пожатиями – все это было вспышкой полного, хотя и краткого счастья, недолговечного и иллюзорного.

Розали казалось, что она грезит на грани удивительного сна и яви, не в силах сопротивляться и послушно идя туда, куда Рэнд увлекал ее.

"Я позволила, чтобы это случилось. – У нее перехватило дыхание. – Я сама во всем виновата".

Розали чувствовала, что влюблена в Рэнда. Да, она любила его, мужчину, которого никогда не сможет назвать своим и который скорее всего будет принадлежать другой.

Но даже когда это случится, она не сможет отказаться от своей любви к нему.