42

Воскресным утром Кэтрин Коллинз присутствовала на десятичасовой службе в церкви святого Павла, но никак не могла сосредоточиться на проповеди. Она крестилась в этой церкви, венчалась в ней, здесь отпевали ее родителей. Ей всегда было спокойно в этой божьей обители. Она уже давно молила Бога, чтобы нашлось тело Эдвина, чтобы душа ее примирилась с этой утратой и чтобы силы не оставили ее в этот трудный час.

А о чем она просила Бога сейчас? Только о том, чтобы с Мег ничего не случилось. Мег сидела рядом, совершенно притихшая и, на первый взгляд, целиком поглощенная проповедью, но Кэтрин подозревала, что и ее мысли были тоже далеко отсюда.

Сами по себе в памяти у Кэтрин всплыли строчки из «Dies irae»[4]: «День страшного суда и день печали. И вот уже весь мир покрылся прахом».

«Я ожесточена, и сердце у меня болит, и мир мой покрыт прахом», — думала Кэтрин. Она смахнула неожиданно навернувшиеся слезы и почувствовала на своей руке руку Меган.

Возвращаясь из церкви, они зашли выпить кофе с пирожными в местную булочную, в глубине которой стояло с полдюжины столиков.

— Теперь лучше? — спросила Мег.

— Да, — оживилась Кэтрин. — Эти пирожные всегда повышают мне настроение. Я еду с тобой в офис отца.

— Я думала, что мы договорились о том, что его вещи заберу я. Только поэтому мы и отправились на двух машинах.

— Тебе так же нелегко, как и мне. Вдвоем мы управимся быстрее, да и некоторые из вещей тебе одной будет тяжело носить.

В голосе у матери звучала решимость, исключавшая дальнейшие споры.

Машина Меган была заполнена пустыми коробками. Они с матерью перенесли их в здание. В служебных помещениях «Коллинз энд Картер» было тепло и горел свет, что не могло не вызвать у них удивление, когда они оказались там.

— Десять против одного, что Филлип пришел пораньше, чтобы встретить нас, — заметила она, оглядывая приемную. — Даже удивительно, как редко я заходила сюда, — заметила она. — Твой отец все время проводил в разъездах, но даже если и находился в этом городе, то большей частью не сидел в офисе, а встречался где-нибудь с клиентами. Я же все время была привязана к гостинице.

— Я, наверное, бывала здесь чаще, чем ты, — согласилась Меган. — Я обычно приходила сюда после школы, чтобы вместе с ним ехать домой.

Она распахнула дверь в кабинет отца.

— Здесь все как было при нем, — сказала она матери. — Филлип проявил большое великодушие, постаравшись сохранить кабинет в неизменном виде. Хотя, мне известно, что в нем очень нуждается Виктор Орзини.

Они долгим взглядом обвели помещение: его рабочий стол, за ним еще один длинный стол с их фотографиями, стенка с книгами и делами, сделанная из такого же вишневого дерева, как и рабочий стол. Во всем чувствовались продуманность и вкус.

— Эдвин купил, и сам отреставрировал этот стол, — сказала Кэтрин. — Я думаю, Филлип не будет возражать, если мы заберем его домой.

— Я тоже так думаю.

Они начали с картин, которые снимали и укладывали в коробку. Меган чувствовала, что чем скорее кабинет лишится следов присутствия отца, тем легче будет им обеим.

— Мам, а почему бы тебе не заняться книгами, а я бы тем временем просмотрела стол и дела, — предложила она некоторое время спустя.

И только оказавшись за столом, она заметила, что стоявший на низком приставном столике, рядом с вращающимся креслом, автоответчик отца все еще включен и мигает светящимся индикатором.

— Посмотри сюда. Мать подошла к столу.

— Неужели кто-то все еще оставляет сообщения для отца? — недоверчиво спросила она и наклонилась, чтобы посмотреть на индикатор поступивших сообщений. — Да есть одно. Давай прослушаем его.

Ничего не понимая, они прокрутили записанное сообщение и в конце услышали, как аппарат добавил механическим голосом: «Воскресенье, тридцать первое октября, двенадцать ноль девять ночи. Конец последнего сообщения».

— Это сообщение пришло всего несколько часов назад, — воскликнула Кэтрин. — Кто оставляет деловые послания посреди ночи? И когда это отец заказывал «дипломат»?

— Это могла быть ошибка, — предположила Меган. — Тот, кто звонил, не оставил ни номера своего телефона, ни имени.

— Разве торговец не оставил бы номера телефона, если бы он хотел получить подтверждение своего заказа, тем более что заказ был сделан несколько месяцев назад? Мег, это сообщение кажется мне странным. А эта женщина говорила совсем не так, как клерк по заказам.

Мег вынула из аппарата кассету с записью и положила ее в свою сумочку.

— Это действительно странно, — согласилась она. — Но мы только теряем время, пытаясь найти ответ здесь. Давай закончим сборы и прослушаем ее еще раз дома.

Бегло просмотрев ящики стола, она обнаружила в них обычный набор канцелярских принадлежностей: блокноты, скрепки для бумаг, ручки и фломастеры. Ей вспомнилось, что при прочтении автобиографий кандидатов отец выделял наиболее благоприятные выводы желтым цветом, а наименее подходящие аспекты — розовым. Вскоре содержимое стола перекочевало в коробки.

Затем она принялась за подшивки с бумагами. В первой, похоже, находились копии финансовых отчетов отца о командировочных расходах. Очевидно, бухгалтер оставлял себе оригиналы, а возвращал фотокопии с отметкой «оплачено», проштампованной сверху листа.

— Я возьму эти дела с собой, — решила Мег. — Здесь подшиты копии личных отчетов отца, оригиналы которых уже имеются в делопроизводстве фирмы.

— Есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— Да, в них может оказаться какое-нибудь упоминание о магазине кожаных изделий Паломино.

Они заканчивали упаковывать последнюю коробку, когда раздался звук открываемой входной двери.

— Это я. — Вошел Филлип, одетый в рубашку без галстука, шерстяной жилет и вельветовый костюм.

— Надеюсь, здесь было не холодно, когда вы приехали, — сказал он. — Я заезжал сюда на минутку утром. За выходные это помещение здорово выстывает, если термостат установлен на минимум. Он посмотрел на коробки. — Я знал, что вам понадобится помощь. Кэтрин, опусти, пожалуйста, эту коробку с книгами.

— Отец называл ее «храбрым зайцем», — заметила Мег. — Это очень великодушно с вашей стороны, Филлип.

Он увидел дело с отчетами о расходах, лежавшее сверху в одной из коробок.

— Вы уверены, что вам понадобится весь этот хлам? Здесь одни пустяки. К тому же мы с вами, Мег, просмотрели все это в поисках какой-нибудь страховки, не оказавшейся в сейфе.

— Мы все-таки возьмем это, — настаивала Мег. — Ведь вам все равно придется избавляться от этих бумаг. Филлип, автоответчик был включен, когда мы пришли сюда, — Мег достала кассету, поставила ее в аппарат и включила воспроизведение. Филлип не смог скрыть своего удивления. — Очевидно, вы тоже не знали об этом?

— Нет. Не знал.

Хорошо, что они приехали на двух машинах, ибо багажники и задние сиденья оказались заполненными до предела, когда принесли последнюю коробку.

Они отказались от предложения Филлипа поехать вслед за ними и помочь выгрузить коробки.

— Я попрошу, чтобы этим занялась парочка помощников официантов из гостиницы, — сказала Кэтрин.

По дороге домой Меган уже знала, что любой час, который ей не удастся употребить на сбор сведений о Элен Петровик, она использует на то, чтобы просмотреть каждую строчку на каждой странице записей ее отца.

«Если в жизни отца был еще кто-то, — думала она, — и если та женщина в морге — это Анни, встречавшаяся с Сайрусом Грэхемом десять лет назад, то в бумагах может оказаться какой-нибудь след, который приведет к ним».

Что-то подсказывало ей, что магазин кожаных изделий Паломино может оказаться таким следом.

Кайл с нетерпением ждал праздника, когда можно будет заняться проделками с угощениями. В воскресенье вечером он раскладывал на полу в кабинете припасенные для такого случая конфеты, печенье, яблоки и монетки, пока Мак готовил обед.

— Смотри, не ешь это сейчас, — предупредил его Мак.

— Я знаю, папа. Ты уже говорил мне два раза.

— Ничего, лучше запомнится, — Мак попробовал гамбургеры на гриле.

— Почему у нас всегда гамбургеры в воскресенье, когда мы дома? — спросил Кайл. — В «Макдональдсе» они лучше.

— Премного благодарен. — Мак разложил их на поджаренные булочки. — По воскресеньям у нас гамбургеры, потому что я готовлю их лучше, чем все остальное. Почти каждую пятницу мы обедаем в городе. Когда мы дома в субботу, я готовлю спагетти, а все остальные дни недели неплохую пищу готовит миссис Дилео. Теперь давай ешь, если хочешь опять надеть свой костюм и напугать Меган.

Кайл откусил пару раз от своего гамбургера.

— Тебе нравится Меган, папа?

— Да. Очень. А что?

— Мне хочется, чтобы она бывала у нас почаще. С ней весело.

«Мне тоже хочется, чтобы она бывала у нас почаще, — подумал Мак, — но похоже, что этого не случится». Прошлым вечером, когда он предложил ей помочь перевезти вещи отца, она так резко отказала, что у него даже закружилась голова.

«Держись подальше и не приближайся. Мы просто друзья», — было написано у нее на лице.

Она уже не та девятнадцатилетняя девочка, которая была без ума от него и написала в письме, что любит его и умоляет не жениться на Джинджер.

Ему хотелось, чтобы это письмо она написала сейчас. Он хотел, чтобы к ней вновь вернулись прежние чувства. Теперь он уже сожалеет, что не воспользовался ее советом в отношении Джинджер.

Мак посмотрел на сына. «Нет, я не должен, — подумал он. — Я не должен сожалеть об этом только потому, что у меня есть этот парнишка».

— Папа, что случилось? — спросил Кайл. — Ты такой встревоженный.

— То же самое ты сказал про Мег, когда увидел ее вчера по телевидению.

— Да, она была тогда, а ты сейчас.

— Я просто обеспокоен тем, как бы мне научиться готовить еще что-нибудь. Заканчивай и надевай свой костюм.

Они вышли из дому в семь тридцать вечера. Кайл решил, что на улице уже достаточно темно, чтобы появиться привидениям.

— Ручаюсь, что там уже есть настоящие привидения, — заверил он. — На Праздник всех святых мертвецы встают из своих могил и разгуливают, где им хочется.

— Кто тебе сказал такое?

— Дэнни.

— Скажи Дэнни, что это старая сказка, которую все рассказывают в День святых.

Они миновали поворот дороги, и подошли к участку Коллинзов.

— Теперь, папа, ты жди возле забора, чтобы Мег не видела тебя. Я зайду с заднего двора, постучу в окно и закричу. Договорились?

— Договорились. Только не пугай ее очень сильно. Размахивая своим фонарем в форме черепа, Кайл побежал на задний двор. Шторы на окнах столовой были открыты, и он мог видеть Мег, сидевшую за столом над кучей бумаг. В голову ему пришла хорошая идея. Он отойдет к самой кромке леса и оттуда побежит к дому с криками «У-у, у-у», чтобы с разбегу стукнуть в окно. Уж это точно напугает Меган.

Он остановился между деревьями, расставил руки и начал размахивать ими. Когда его правая рука отклонилась назад, он почувствовал что-то мягкое, затем что-то похожее на ухо. Послышалось дыхание. Резко обернувшись, он увидел очертания человека, нависшего над ним с камерой в руках, отсвечивавшей в темноте объективами. Рука схватила его за шею. Он вывернулся и закричал. Его сильно толкнули вперед. Падая, он выронил фонарь и, цепляясь за землю, ухватил что-то рукой. Продолжая кричать, он вскочил на ноги и бросился бежать к дому.

«Что-то уж очень натуральный крик», — подумал Мак, услышав первый возглас Кайла. Затем, когда испуганный визг продолжился, он побежал к лесу. С Кайлом что-то случилось. Одним махом он пересек лужайку и оказался за домом.

Сидя в столовой, Мег услышала крик и бросилась к задней двери. Распахнув ее, она едва успела подхватить кубарем влетевшего Кайла, который рыдал от ужаса.

Когда Мак вбежал, Меган стояла, обхватив вцепившегося в нее Кайла, и, раскачиваясь из стороны в сторону, пыталась успокоить его:

— Все нормально, Кайл. Все хорошо, — повторяла она.

Прошло несколько минут, прежде чем он смог рассказать им, что произошло.

— Кайл, это все твои истории о разгуливающих мертвецах. Из-за них тебе начинает мерещиться всякая всячина, — заключил Мак. — На самом деле там никого не было.

Выпив горячего какао и немного успокоившись, Кайл не унимался:

— Там был самый настоящий человек, и у него была камера. Я знаю это. Я упал, когда он толкнул меня, но я подобрал кое-что. Затем я уронил это, когда увидел Мег. Папа, пойди посмотри, что это.

— Я принесу фонарик, Мак, — предложила Меган. Мак вышел во двор и стал водить лучом света по земле. Ему не пришлось далеко ходить. Всего в нескольких футах от заднего крыльца лежала серая пластмассовая коробка, в каких обычно находится видеопленка.

Он подобрал ее и пошел к лесу, обшаривая фонариком местность впереди себя. Но это было бесполезно. Никто не будет стоять и ждать, когда его обнаружат. Почва была слишком сухой и затвердевшей, чтобы на ней остались отпечатки ног. Фонарь Кайла валялся в таком месте, откуда хорошо просматривались окна столовой. С этого места Мак мог ясно видеть находившихся там Меган и Кайла.

Кто-то стоял здесь с камерой и наблюдал за Меган, а возможно, и снимал ее на пленку. Но зачем?

В голове тут же возникла мысль о мертвой девушке в морге, и он поспешил обратно в дом.

Вот глупый парнишка, думал Берни, бегом направляясь через лес к своей машине. Он оставил ее у края стоянки возле гостиницы «Драмдоу», но не так далеко, чтобы это бросалось в глаза. На площадке сейчас стояло около сорока машин, так что его «шеви» вряд ли привлекал к себе внимание. Торопливо спрятав камеру в багажник, он повел машину через город в направлении шоссе номер 7, стараясь изо всех сил не превышать скоростной лимит больше чем на пять миль. Ему было известно, что слишком медленная езда тоже могла вызвать подозрение у копов.

Разглядел ли его этот малыш? Он так не думал. Было темно, и парнишка был напуган. Еще несколько секунд и он бы отошел назад, и мальчик никогда бы не узнал о его присутствии там.

Берни был вне себя от ярости. Он получал огромное удовольствие, наблюдая за Меган через камеру, и она была так хорошо видна ему. Он был уверен, что запись получилась великолепная.

С другой стороны, он никогда не видел, чтобы кто-то был так напуган, как этот парнишка. Одна только эта мысль приводила его в возбужденное состояние. Подумать только, какие возможности. Фиксировать чьи-то выражения лица, движения, мелкие интимные жесты, подобные тому, как Меган заправляет волосы за ухо, когда сосредоточивается на чем-то. Или напугать кого-то так, что тот будет кричать, плакать и бежать, как этот мальчонка.

Наблюдать за Меган, видеть ее руки, ее волосы...

43

Стефани Петровик долго металась по постели и, наконец, провалилась в тяжелый сон. Проснувшись в половине одиннадцатого в воскресенье, она нехотя открыла глаза и улыбнулась. Наконец-то дела у нее пошли на поправку.

Ее предупреждали, чтобы она никогда не произносила его имя, чтобы забыла, что видела его когда-то, но все это было еще до убийства Элен и до того, как та лишилась возможности изменить свое завещание.

В разговоре по телефону он был так добр. Обещал позаботиться о ней. Он найдет людей, которые усыновят ее ребенка и заплатят ей сто тысяч долларов за это.

— Так много? — спросила она, довольная.

Он заверил, что здесь не будет никаких проблем. Он достанет ей также зеленую карточку.

— Она будет фальшивая, но этого никто никогда не узнает, — сказал он. — Однако тебе надо уехать куда-нибудь, где тебя никто не знает. Я не хочу, чтобы кто-то узнал тебя. Даже в таком огромном городе, как Нью-Йорк, и то люди сталкиваются друг с другом, а в твоем случае они наверняка станут задавать вопросы. Ты можешь попытать счастья в Калифорнии.

Стефани знала, что Калифорния ей понравится. Она, может быть, даже получит работу на одном из курортов там, думала Стефани. С сотней тысяч долларов она сможет пройти для этого необходимую подготовку. А может быть, устроится и без подготовки. Ведь она — косметолог от природы. Эта работа ей нравилась.

Сегодня в семь часов вечера он пришлет за ней машину.

— Я не хочу, чтобы соседи видели, как ты уезжаешь, — предупредил он ее.

Стефани хотелось еще поваляться в постели, но ее одолевал голод. «Еще десять дней, и ребенок родится, и тогда я смогу сесть на диету», — пообещала она себе.

Приняв душ, она облачилась в свободные одежды, которые уже начала ненавидеть, и принялась укладывать вещи. В кладовой у Элен лежали отрезы гобеленов. "Почему бы мне не взять их? — подумала она. — Кто, как не я, заслужил это? "

Из-за беременности ей мало, что подходило из одежды, но, когда она вернется к своим прежним размерам, наряды Элен ей придутся впору. Элен была консервативна в одежде, но все ее наряды были дорогими и отличались хорошим вкусом. Стефани прошлась по гардеробу и комодам, отвергая только то, что ей совершенно не нравилось.

На полу в кладовой у Элен находился небольшой сейф. Стефани знала код и открыла его. Ювелирных украшений в нем было немного, но среди них находилось несколько очень неплохих вещичек, которые тут же перекочевали в ее косметичку.

Жаль, что она не могла забрать с собой отсюда мебель. С другой стороны, ей было известно из кинофильмов, которые она видела, что в Калифорнии не пользуются старомодной мебелью красного дерева, да еще с гобеленовой обивкой.

Она еще раз прошлась по дому и прибрала к рукам несколько дрезденских статуэток. Затем вспомнила о столовом серебре. Ящик оказался слишком тяжелым, поэтому ей пришлось переложить его содержимое в полиэтиленовые пакеты и перетянуть их резинками, чтобы они не гремели в чемодане.

В пять часов позвонил адвокат Поттерз и поинтересовался ее самочувствием.

— Может быть, вы пообедаете со мной и моей женой, Стефани?

— О, благодарю вас, но ко мне должны заехать из румынской колонии.

— Отлично. Нам просто не хотелось оставлять вас в одиночестве. Звоните, если вам что-то понадобится.

— Вы так добры, мистер Поттерз.

— Понимаете, мне бы очень хотелось сделать для вас что-нибудь еще, но там, где дело касается завещания, у меня, к несчастью, связаны руки.

«Я не нуждаюсь в твоей помощи», — подумала Стефани, вешая трубку.

Теперь ей надо написать письмо. Она сочинила три варианта, прежде чем удовлетворилась одним из них. Ей было известно, что с правописанием дела у нее обстоят неважно, поэтому часто приходилось заглядывать в словарь, но, в конце концов, все вышло неплохо. Письмо было адресовано господину Поттерзу:

Дорогой мистер Поттерз,

Я счастлива сообщить, что меня навещал не кто иной, как Ян, отец моего ребенка. Мы собираемся пожениться, и он будет заботиться о нас. Он должен прямо сейчас вернуться на работу, поэтому я уезжаю с ним. Он теперь работает в Далласе.

Я очень сильно люблю Яна и знаю, что вы будете рады за меня.

Благодарю вас.

Стефани Петровик.

Машина за ней пришла ровно в семь. Шофер вынес ее чемоданы. Стефани оставила письмо и ключ от дома на обеденном столе, выключила освещение, закрыла за собой дверь и поспешила в темноте к ожидавшему ее автомобилю.

В понедельник утром Меган пыталась дозвониться до Стефани. К телефону никто не подходил. Она села за обеденный стол, где еще накануне начала разбирать деловые бумаги отца, и тут же обратила внимание на одну деталь. Он был зарегистрирован и оплатил пять дней пребывания в отеле «Фор Сизонз» в Беверли-Хиллз, начиная с 23 и по 28 января, то есть по тот самый день, когда он вылетел в Ныоарк и исчез. После первых двух дней пребывания счет не включал никаких дополнительных услуг. Даже если он питался в основном на стороне, то завтрак обычно заказывают в номер, из него же ведут телефонные разговоры, пользуются находящимся здесь баром с напитками и так далее.

С другой стороны, если он жил на консерж-этаже, то не преминул бы воспользоваться буфетом самообслуживания, чтобы выпить сока или кофе с булочкой. Он привык обходиться легким завтраком.

Первые же два дня, напротив, включали дополнительные расходы, такие, как услуги посыльного, бутылку вина, вечернюю закуску, телефонные разговоры. Она пометила для себя те три дня, когда не было дополнительных расходов.

«В этом может обнаружиться правило», — подумала она.

В полдень она вновь позвонила Стефани, и вновь к телефону никто не подошел. В два часа она начала тревожиться и связалась с адвокатом Чарлзом Поттерзом. Тот заверил ее, что со Стефани все в порядке. Он говорил с ней вчера вечером, и она сказала, что к ней должен зайти кто-то из румынской колонии.

— Я рада, — заметила Меган. — Она очень боится того, что ее ждет.

— Да, это так, — согласился Поттерз. — Общеизвестно, что, когда кто-то завещает все свое состояние благотворительному или медицинскому учреждению, как клиника Маннинга, и если у этого человека есть близкий родственник, который нуждается в средствах и намерен оспаривать завещание, то это учреждение может тихо предложить ему компенсацию. Но после того, как Стефани во всеуслышание и недвусмысленно возложила на клинику ответственность за убийство своей тети, ни о какой компенсации не может быть и речи. Она может показаться предназначенной для того, чтобы заткнуть ей рот.

— Я понимаю, — заверила Меган. — Я буду пытаться дозвониться к ней. В случае, если она свяжется с вами, попросите ее, пожалуйста, перезвонить мне. Я все же считаю, что кто-то должен заняться поисками виновника ее беременности. Если она сейчас бросит своего ребенка, то потом может пожалеть об этом.

Когда Меган заканчивала разговор с Поттерзом, вернулась мать из гостиницы, где она была занята приготовлением завтрака и ланча.

— Теперь я могу присоединиться к тебе. — Она присела рядом с Меган за обеденный стол.

— На самом деле, ты даже можешь сменить меня, — предложила ей Меган. — Мне надо съездить к себе на квартиру и взять там кое-что из одежды, а также забрать накопившуюся почту.

Вчера вечером, когда мать вернулась из гостиницы, она рассказала ей о человеке с камерой, который напугал Кайла.

— Я попросила кое-кого на станции выяснить это для меня и, хотя не получила еще ответа, но уверена, что это одна из нечистоплотных программ пытается слепить передачу о нас, отце и Андерсонах, — сказала она. — Это в их стиле — послать кого-нибудь шпионить за нами. Поэтому я не разрешила Маку звонить в полицию. — Она показала матери, что надо искать в бумагах отца. — Мам, смотри по квитанциям из отелей, когда у отца в течение трех-четырех дней подряд не было дополнительных расходов на проживание. Я хочу знать, случалось ли такое только тогда, когда он бывал в Калифорнии. — Она не стала говорить, что Лос-Анджелес находится всего в получасе лета от Скоттсдала.

— Что же касается магазина кожаных изделий Паломино, — заметила Кэтрин, — не знаю почему, но он все время крутится у меня в голове. Мне кажется, что я когда-то уже слышала о нем, только было это очень давно.

Меган еще не решила, следует ли ей заезжать на работу по пути на квартиру. На ней были старые удобные брюки и ее любимый свитер. Ничего, сойдет, подумала она. Как раз этот аспект и нравился ей в ее работе — отсутствие официальности за кадром.

Она быстро провела рукой по волосам и поняла, что они стали слишком длинными. Ей нравилось, когда они доставали только до воротника. Теперь они уже касались плеч. Волосы у погибшей девушки лежали на плечах. Неожиданно похолодевшими руками Меган дотянулась до затылка и, собрав волосы в узел, закрепила их шпильками.

Когда она уезжала, мать спросила ее:

— Мег, а почему бы тебе не пообедать с кем-нибудь из твоих друзей? Это отвлекло бы тебя от всех проблем.

— У меня нет настроения для товарищеских обедов, — заметила Мег. — Но я позвоню и дам тебе знать. Ты будешь в гостинице?

— Да.

— Хорошо, когда возвратишься, не забудь задернуть шторы на окнах с наступлением темноты. — Она подняла руку с распростертой ладонью и растопыренными пальцами. — Ну а теперь, как сказал бы Кайл, дай мне пять.

Мать тоже вздернула руку и коснулась ладони дочери.

— Вот тебе пять.

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, затем Кэтрин торопливо произнесла:

— Будь внимательна за рулем.

Это предупреждение стало традиционным с той самой поры, когда Меган в возрасте шестнадцати лет получила водительские права.

Ее ответ тоже всегда был в одном и том же ключе. Сегодня она сказала:

— На самом деле я собиралась поцеловать в зад какой-нибудь тягач с прицепом. — Ей тут же захотелось прикусить свой язык. Катастрофа на Таппан-Зи произошла из-за того, что бензовоз врезался сзади в тягач.

Она знала, что мать думает о том же самом, говоря:

— Боже праведный, Мег, мы как будто ходим по минному полю. Даже шутки, к которым мы привыкли, начинают обретать зловещий смысл. Когда все это кончится?

Этим же утром, в понедельник, доктор Джордж Маннинг вновь отвечал на вопросы в кабинете помощника прокурора штата Джона Дуайера. Вопросы становились все более острыми и ядовитыми. Два следователя сидели молча, в то время как их босс вел допрос.

— Доктор, — спросил Дуайер, — объясните, пожалуйста, почему вы немедленно не сообщили нам, когда у Элен Петровик возникло опасение в том, что она перепутала эмбрионы Андерсонов?

— Потому что она не была уверена. — Плечи Маннинга безвольно опустились. Его обычный цвет лица со здоровым розовым оттенком превратился в пепельный. Даже великолепная шапка серебряных волос на голове, казалось, потускнела и тоже стала грязно-серой. Со времени появления на свет ребенка Андерсонов он заметно постарел.

— Доктор Маннинг, вы неоднократно повторяли, что клиника является огромным достижением всей вашей жизни. Вам было известно о том, что Элен Петровик собиралась оставить свое довольно значительное состояние клинике на развитие в ней научных исследований?