7

— Вот! — торжествующе воскликнула Афродита, обращаясь к Психее. — Видишь, как легко я могу изменить действие стрел моего сына. — Она вдруг задумалась, что-то явно припоминая, и пробормотала: — Но куда же я дела другой флакон?

Стоя в стороне от своих дам, Эрот оглядывал стрелу, проверяя, не пострадала ли она в недавней переделке. Услышав последние слова матери, он повернулся к ней, подергивая в раздражении крылом.

— Уж не собираешься ли ты опять вмешаться, мама? За что же ты тогда упрекала Бабочку?

— Да ну тебя, Эрот! Я просто хочу развлечься… проучить немного лорда Брэндрейта. У тебя нет оснований возражать. В конце концов, я — богиня, а твоя жена из простых смертных. Небо и земля, как ты сам понимаешь.

Эрот насмешливо приподнял бровь:

— В настоящий момент я большой разницы не вижу.

— О, ради твоего деда, Зевса-тучегонителя, перестань меня раздражать! Да где же, наконец, этот флакон? — повторила она, уставившись куда-то в облака.

Эрот протянул руку жене:

— Тогда хоть ты прояви благоразумие. Послушай меня, давай вернемся домой. Здесь тебе вообще нечего делать. И как твой муж я настаиваю.

— Но не могу же я уйти прямо сейчас, — перебила его Психея. — Это я виновата, что стрела попала в Эвелину. Я должна постараться, чтобы она оправилась после этого… несчастного случая.

Лицо Эрота омрачилось.

— Вот как, — произнес он медленно. — Что ж, я не стану спорить с тобой, но только, если ты попадешь в беду, не приходи ко мне жаловаться.

— Когда это я тебе жаловалась? — немедленно вспылила Психея.

Бросив на нее сердитый взгляд, Эрот одним взмахом крыльев величественно вознесся ввысь через второй и третий этажи дома. Легкий шорох, похожий на шуршание ветра в камышах, сопровождал его полет.

У Психеи сжалось сердце. Она снова оскорбила мужа. Ей страстно захотелось позвать его, но она не могла издать ни звука.

Встряхнувшись, она снова сосредоточила внимание на свекрови, все еще бормотавшей что-то себе под нос. У Афродиты было два эликсира: один, который она испытала на Эвелине, убивал любовь, а другой вызывал бурную страсть. Если Афродита решит использовать его в случае маркиза, он влюбится в первую встречную, которой может оказаться Аннабелла!

— Ах, — произнесла Психея вкрадчиво, — прошу вас, оставьте в покое Эвелину и Брэндрейта. Что вам они?

Когда Афродита ответила ей всего лишь презрительным взглядом. Психея вдруг вспомнила, что произошло вчера перед тем, как она покинула Олимп. Она была убеждена, что это событие поможет ей отвлечь внимание Афродиты.

— Кстати, — сказала она быстро, — Артемида посетила вас? Или она снова сослалась на головную боль? Ах, я совсем забыла! Когда я выходила из дворца с час тому назад, я ее видела. Она выглядела такой юной, оживленной и…

Как Психея и рассчитывала, на лице Афродиты выразилось изумление.

— Что? — Ее пальцы сжали шнурки ридикюля. — Не может быть. Ты ошиблась.

— Нисколько. Она шлет вам привет и надеется, что своим недомоганием не причинила вам неудобства. — С этими словами, осторожно подхватив свекровь под локоть. Психея потихоньку отвела ее от Брэндрейта к дверям и дальше, дальше, как можно дальше от этого дома.

Афродита скрипнула своими великолепными зубами.

— Я всегда была невысокого мнения об этой охотнице. То она расплывается в улыбках, то плетет всякие гнусные интриги. Сначала она заявила, что с удовольствием примет мое приглашение, а потом у нее, видите ли, голова разболелась. Это у богини-то! А теперь еще напрашивается, чтобы ты ее поздравляла с выздоровлением.

— Ну, она не то чтобы очень напрашивалась…

— Какое это имеет значение? А этот ее новый охотничий костюм! Какая нелепость — шляпа с пером! Меня особенно раздражает, когда мой отец величает ее, вслед за римлянами, Дианой, да еще таким тоном, что слушать противно! Ты заметила на последнем пиру у Вакха? Держу пари, она нарочно намочила свои одежды, чтобы они ее плотнее облегали, а потом…

Психея наконец вздохнула свободнее. Она уже усвоила, что Афродиту можно было легко отвлечь одним только упоминанием кого-нибудь из ее соперниц.

— О да, я помню. Я совершенно согласна. Ужасно, просто ужасно, — успокаивающе твердила она, беспрестанно кивая и стараясь принять самый сочувствующей вид.

На фоне темного неба в лучистом сиянии были уже видны контуры Олимпа. Психея всегда испытывала трепет и благоговение, приближаясь к царству Зевса. Серебристый туман окутывал покрытые пышной зеленью холмы, величественные кипарисы и колоннады дворцов. Там было множество садов, прекрасных аллей и извилистых тропинок. Каждое дуновение ветерка доносило сладкие звуки лиры Аполлона.

Психея полюбила Олимп, поселившись в этой обители бессмертных, и особенно она привязалась к Зевсу, который с самого начала, несмотря на свою репутацию сурового и гневного божества, явно благоволил к ней. Ни разу он не гневался на нее, чего она заранее опасалась. Напротив, он был воплощением доброты и частенько с участием выслушивал ее жалобы на злоязычие свекрови и чудовищное равнодушие ветреного мужа.

Это он посоветовал ей поискать себе развлечений на стороне и пообещал при возможности поговорить с Эротом, чтобы выяснить причины его странного поведения последние двести лет. Психея сомневалась, однако, что у Зевса нашлась такая возможность, поскольку никаких изменений в отношении к себе супруга она так и не заметила.

Психею заставило отвлечься от ее размышлений молчание Афродиты. Потом свекровь вздохнула. Чтобы вернуть ее к прежней теме, Психея быстро заметила:

— По правде говоря, я не могла поверить, что Артемида действительно приглашала вас на ужин. По меньшей мере раз десять такие ее приглашения кончались ничем.

— Это ужасная особа! — воскликнула Аф-родита. — Последний раз мы должны были сидеть за одним столом — для того, чтобы покончить раз и навсегда с нашими прошлыми недоразумениями, — так она пожаловалась, что у нее воспаление легких. Ну можно ли придумать что-нибудь более нелепое! А кроме того… — Она внезапно остановилась и вырвала свою руку у Психеи. — Ах ты дрянная девчонка! С каких это пор ты оказалась на моей стороне против Охотницы? Ты что это задумала? Хотя я догадываюсь. Ты пыталась отвлечь мое внимание от Брэндрейта, и тебе это почти удалось, но только почти!

Она с ликующим возгласом извлекла из воздуха второй флакон. С улыбкой, одним легким движением кисти отвернула пробку и, как на крыльях, вплыла в дом сквозь кирпичную стену.

— Прошу вас, не надо! — умоляла, следуя за ней, Психея. — Подумайте! Ведь в доме полно других женщин. Что, если Брэндрейт влюбится в Аннабеллу или, избави нас небо от такой напасти, в леди Эль!

Но Афродита только усмехнулась:

— Не имеет значения! В кого бы ни влюбился наш надменный маркиз, лишь бы только он влюбился.

Брэндрейт по-прежнему стоял в гостиной у камина. Опершись на каминную доску, он шевелил в огне поленья и бормотал:

— Вот проклятое создание. Она просто моя Немезида.

— Разве Немезида здесь? — спросила встревоженная Афродита. — Она последнее время на меня очень сердита.

— Разумеется, нет. Я уверена, что Брэндрейт выразился метафорически.

— Слава небесам! — воскликнула Афродита и понюхала крепко сжимаемый ею в руке флакончик. Она подошла ближе, приготовившись смочить эликсиром лоб маркиза, но Психея, ухватив ее за локоть, дернула его изо всей силы, надеясь помешать осуществить ее намерение. Из попытки ее, однако, вышло нечто совсем противоположное: флакончик упал на кирпичи камина и разбился вдребезги, щедро оросив черные шелковые башмаки маркиза. — О небо, что ты натворила! — Афродита отступила назад, прижимая руки к груди. — Я даже предвидеть не могу, что теперь случится. Одной капли из моего флакона достаточно, чтобы поразить любовью сердце смертного, но что же будет, если вылился целый флакон?

Психея застыла на месте, глядя на внезапно изменившееся лицо Брэндрейта. Маркиз уронил кочергу и выпрямился, расправив плечи и стараясь перевести дух. На лице его выразилось страдание. Он пошатнулся и чуть было не упал. Но, к удивлению Психеи, все-таки удержался на ногах и прошептал:

— Эвелина, моя любимая, каким я был глупцом.

— Он произнес ее имя, — проговорила Афродита, приложив пальцы к губам. — Ему достаточно было произнести ее имя, чтобы влюбиться! Ему не нужно было даже ее видеть перед собой! Ах, мое искусство еще выше, чем я предполагала. Интересно, что бы вышло, если бы я вылила столько эликсира в сандалии Адониса!

Расстроенная всем случившимся, Психея не смогла удержаться.

— Он бы, наверное, произнес имя Персефоны, — ехидно заявила она, зная о давнем соперничестве богинь за этого прекрасного собой смертного.

Афродита устремила на нее разгневанный взгляд:

— Ты осмелилась сказать такое мне! Мне!

Это ее последнее восклицание, казалось, сотрясло воздух в гостиной.

— Простите, я забылась, — кротко повинилась Психея. — Я не должна была проявлять такое жестокосердие, но я очень сердита. Посмотрите только, что вы наделали!

— Ну и что ты трепыхаешься? Что вообще может быть важного в делах этих бестолковых людишек? И почему только мой сын предпочел тебя всем богиням, которых я для него… Постой, а куда это Брэндрейт направился?

Когда лорд Брэндрейт чуть не налетел на них, обе дамы поспешно отступили. Он, очевидно, их не видел. Но безумное выражение его лица и капельки пота, выступившие у него на лбу, сделали его вид устрашающим. Он стремительно выбежал из гостиной.

Обменявшись быстрыми взглядами, Афродита и Психея последовали за ним.

Он одним духом промчался по лабиринтам коридоров старинного дома и наконец взбежал по крутой лестнице, все время повторяя имя Эвелины. Приблизившись к двери ее спальни, он настойчиво постучал три раза подряд.

— Кто там? — раздался удивленный голос Эвелины.

— Брэндрейт. Откройте, мне нужно с вами поговорить.

— Брэндрейт?! — повторила пораженная Эвелина. — Что вы здесь делаете? Что это значит? Зачем вы у моей двери в такой поздний час? Вы с ума сошли?

— Я должен с вами поговорить, должен! — с неистовым напором повторял маркиз.

— Нет, — сказала Эвелина. — Вы уже достаточно наделали вреда за один вечер. Прошу вас, немедленно уйдите. Вы же понимаете, какой вы можете вызвать скандал своим приходом? Уходите сейчас же!

Брэндрейт слегка покачивался, как пьяный.

— Я не могу уйти, не узнав, любишь ли ты меня.

— Что? Люблю ли я вас?

— Да! — воскликнул он. — Скажи мне только, что ты любишь меня, Эвелина. Ты для меня одна в целом мире! Я всегда любил тебя, любил страстно, безумно. Ответь мне, любишь ли ты меня?

За дверью воцарилось молчание. Психея совсем было собралась проникнуть в спальню сквозь стену, чтобы посмотреть, что делает Эвелина, прочитать ее мысли по выражению лица, но вид Брэндрейта буквально приковал ее к месту.

Если он и раньше поражал красотой, теперь, под влиянием любви, — или, вернее, под влиянием волшебного эликсира Афродиты, — он был просто невероятно прекрасен! Его лицо как будто озарилось священным огнем, серые глаза, сверкающие пламенем страсти, еще больше подчеркивали совершенную красоту его черт. Даже сам Эрот выглядел подобным образом только однажды — когда его мать дала наконец согласие на их брак. Психея знала, что значит быть любимой таким человеком, как маркиз, и слезы внезапно затуманили ей взор. Стоит им только преодолеть их взаимные предубеждения, и Эвелина познает все волшебство любви в его объятиях. И в то же время сердце Психеи мучительно сжималось при виде Брэндрейта. Эрот любил ее с такой же страстью, но похоже, что это миновало навсегда.

Но если она и не сможет вновь разжечь затухающую любовь мужа, она, по крайней мере, поможет Эвелине или хотя бы попытается это сделать. Кстати, неплохо бы убедиться, какое впечатление произвел пыл маркиза на эту весталку.

Но когда она сделала шаг, чтобы войти в спальню Эвелины, дверь вдруг распахнулась, и из расписного глиняного кувшина хлынул поток воды. Психея только успела рассмотреть рисунок в виде хорошеньких колокольчиков, прежде чем этот поток обрушился на маркиза. Он окатил его с головы до ног, насквозь промочив ковер у двери.

— Я надеюсь, у вас в голове прояснилось, милорд. У меня просто больше нет воды, чтобы устранить последствия слишком большого количества выпитой вами мадеры, или что вы там пили. Ничем другим я не могу объяснить все те глупости, что вы наговорили, колотя в мою бедную дверь. А теперь уходите, пока я окончательно не вышла из себя и не обошлась с вами покруче, как выражался мой отец. Он, знаете ли, обучил меня боксерским приемам. Да-да, нечего вам на меня так таращиться. Если вы приметесь снова испытывать мое терпение своими объяснениями в любви, столь же ложными, сколь и фальшивыми, вы раскаетесь в каждом вашем слове! С пылающими щеками Эвелина захлопнула дверь.

Брэндрейт с недоумением взглянул на собственные мокрые ноги.

— Какого черта я здесь? — спросил он громко. — Господи, неужели я… — Он потер себе лоб и оглянулся по сторонам, словно стараясь понять, где он находится. — Мне следует перестать столько пить, хотя не помню, чтобы я выпил больше двух бокалов. Чудеса!

Он вытер воду с лица и волос и несколько мгновений смотрел на дверь. С озадаченным выражением он сделал шаг вперед и слегка коснулся полированной дубовой поверхности. Вздохнув, как показалось Психее, с каким-то до конца неосознанным чувством, он опустил руку.

— Ничего не понимаю, — сказала растерянная Афродита. — Выходит, вода может вот так просто уничтожить эффект моего эликсира. Как странно! Придется мне придумать другой состав.

Но теперь я должна посмотреть, что он будет делать дальше.

Афродита последовала за маркизом, но Психея не могла уйти, не узнав, что происходит в сердце Эвелины. Проникнув сквозь стену в спальню, она увидела зрелище, сильно взволновавшее ее. Эвелина лежала на постели лицом вниз, горько рыдая.

Психее хотелось подойти к ней, погладить по роскошным каштановым волосам, утереть слезы с ее прелестных щечек, но она не могла этого сделать. Для этого ей бы пришлось принять облик простой смертной, а на такое она сейчас не была способна. Преображение в человеческий образ требовало огромных усилий. Она потом часами испытывала головокружение и слабость. Сейчас, после длительного пребывания в Фли-твик-Лодж, ей был необходим отдых и крепкий олимпийский сон, чтобы восстановить силы.

Поэтому она, только проворковав нечто успокаивающее и сочувственное, направилась в гостиную, где застала Афродиту. Богиня стояла над лежавшим в кресле с закрытыми глазами Брэндрейтом. Надо же было так заинтересоваться маркизом! Психея не сомневалась, что ничего хорошего из этого не получится.

— Великолепный все же экземпляр, не Правда ли? — Афродита, наклонившись, поцеловала маркиза в губы. — Как ты думаешь, он чувствует мою ласку?

— Возможно, видит во сне, — отвечала Психея. Она испытывала ужасную усталость и грусть. — Я возвращаюсь на Олимп. Вы со мной?

Златокудрая богиня любви пожала плечами:

— Я полагаю, мне тоже следует вернуться, пока Зевс не обнаружил, чем я занимаюсь. У меня так мало развлечений с тех пор, как он запретил мне вмешиваться в дела смертных. Не стоило бы мне говорить тебе такое, но я восхищаюсь тобой за то, что у тебя хватило смелости нарушить его запрет. — Она взглянула на бюст Зевса. Он медленно погружался в полную темноту; свечи, горевшие в канделябрах по обе его стороны, догорая, бросали последние отблески. — Хотя я и не могу доказать, что ты у меня его украла, я уверена, что это так. Я нашла у тебя мой пояс, что подтверждает безобразную твою склонность к воровству. Ты виновата, и, если не вернешь мне скульптуру до конца месяца, я посвящу отца моего, Зевса, во все твои проделки. Можешь быть уверена, он сошлет тебя на реку Стикс. Там ты станешь помогать Харону, сопровождая души умерших в мир Аида и Персефоны. Прелестное занятие!

У Психеи задрожали колени. Она взглянула туда, где должно было быть изображение Зевса, с недавних пор приносящее ей одни несчастья, потом на свекровь.

— О, вы не будете так жестоки!

— А вот увидишь! У кого хватит терпения выносить твои выходки? Во всяком случае, не у меня. И не у моего сына. Тебе это прекрасно известно. Все уже десятки лет сплетничают и смеются над тем, как остыла его любовь. Любовь Эрота! Право же, это забавно! Я говорила ему, что будет, если он женится на смертной. Но разве он меня послушал? Конечно нет. Это проклятие матерей — любить и опекать детей, чтобы эти несчастные пренебрегали их советами, когда они больше всего в них нуждаются. Ну же, не будь плаксой, Психея. Возьми меня под руку и проводи на Олимп, где нам и подобает быть. Я очень устала. Я и забыла, как утомительно переступать границы обители бессмертных богов.

Каждое слово Афродиты стрелой вонзалось в сердце Психеи. И что самое ужасное, каждое ее слово было правдой. Суровость тона свекрови делала эту ужасную правду еще более невыносимой. «Я не заплачу», — приказала она себе, зная, что богиня стала бы еще сильнее презирать ее за такую человеческую слабость. Поэтому Психея только выше вскинула голову и стала просить свекровь рассказать ей, какую месть та придумала для Артемиды.

9

На следующее утро Эвелина проснулась с тупой головной болью и таким чувством, словно глаза у нее песком засыпаны. Она медленно открыла их и уставилась на полог кровати из потускневшего золотистого шелка. Державшийся на четырех столбиках красного дерева, он был собран в центре и прикреплен к потолку. Когда шелк был еще новый, это, должно быть, выглядело очень красиво. Но теперь, протершийся, местами порванный, он походил на паутину. В ее печальном настроении это показалось особенно неприятным.

Захлопнув вчера дверь перед носом у Брэнд-рейта, она плакала, пока не заснула. Ей хотелось теперь, чтобы мелькавшие у нее в памяти картины, да и сам маркиз, стоящий на мокром ковре, были только привидевшимся ей кошмаром. Но увы, лорд Брэндрейт, разумеется, не растворился тенью в ночи и все остальное произошло на самом деле и всего-то несколько часов назад.

Эвелина лежала неподвижно, тяжело вздыхая и стараясь успокоиться. Никогда в жизни она не была так расстроена. Быть может, поэтому она никак не могла примириться со случившимся.

Мысли беспорядочно носились у нее в голове. Почему Брэндрейт сказал то, что он сказал?

Господи, ведь он и вправду признался ей в любви! Возможно ли, что он действительно любит ее, но смог признаться в этом, только когда напился?

Невозможно! А может быть, все-таки возможно? Но даже если бы он и любил ее, она его не любит. Тогда почему, когда он ушел, она упала на постель и рыдала, как ребенок? Что он ей?

Только мужчина, который поцеловал ее, но поцеловал так, что ей уже никогда этого не забыть. Никогда!

Ах боже мой! От воспоминаний о его поцелуях у Эвелины перехватило дыхание. Она спрыгнула с постели, как будто ее саму облили ледяной водой. Она лихорадочно заходила по комнате, дергая себя за длинные каштановые пряди выбившихся из-под чепчика волос.

Если бы он не целовал ее, все было бы куда легче. Но ласки его навсегда лишили ее покоя.

Она резко остановилась и взглянула на себя в большое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Ей захотелось внезапно оценить себя как женщину, чего с ней не случалось раньше. Она взяла с туалетного столика очки. Эвелина вполне могла обходиться и без них, но ей хотелось увидеть себя без прикрас такой, какой видели ее другие, какой видел ее Брэндрейт.

Аккуратно продев дужки очков за уши, Эвелина широко раскрыла глаза и вгляделась в зеркало.

Она увидела в нем грустную морщинку над тонкими бровями и очки, сразу съехавшие ей на кончик носа. За стеклами очков глаза ее были отцовские, карие. Мистер Шелфорд, викарий, сказал ей на прошлой неделе, что при свечах они сияют янтарным блеском. Этот комплимент, высказанный им не без краски в лице, удивил ее. Она было решила, что он пытается за ней ухаживать, но после недолгих сомнений мысль эту оставила как не стоящую внимания.

Но правда ли, что ее глаза отсвечивают янтарем? Не это ли вызвало вчерашний приступ безумия у Брэндрейта? Ведь, несмотря ни на что, в его словах было столько чувства! Насмехался он над ней или тоже что-то увидел в ее глазах?

«Не может такого быть», — отвечало ей сердце. Стоило только всмотреться в ее черты, и становилось ясно, что такой мужчина, как Брэндрейт, никак не мог влюбиться в нее. Он был человек в высшей степени светский. Уже в свой первый сезон маркиз приобрел особый шик и с каждым годом все больше его совершенствовал. Он был известный денди и знаток дамской моды. Уж конечно, он презирал ее за столь явное пренебрежение своей наружностью и мнением окружающих.

Тогда что он имел в виду, говоря, что любит ее… и что она для него одна в целом свете?

На это мог быть только один ответ: он просто развлекался и хотел оскорбить ее. В глубине души она сознавала, что это — чистая правда. Отойдя от зеркала, она села у туалетного столика на обитый бледно-зеленым бархатом табурет и, сняв чепчик, принялась расчесывать спутанные локоны. Ей снова пришло в голову, что он, наверное, очень желал досадить ей, говоря все это у ее дверей. Он ведь признал чуть раньше, что затаил на нее обиду. Но Эвелина никогда бы не поверила, что он мог в отместку за что-то ей неведомое лгать ей о своей любви. Она решительно его не понимала.

У нее мелькнула еще одна мысль, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Как это она решилась окатить его водой из кувшина? Как бы она ни была оскорблена и сердита, можно ли было так поступить?

Она положила щетку и прижала холодные руки к пылающему лицу. Она повела себя возмутительно и должна извиниться. Однако сама мысль предстать снова перед его милостью да еще и признать свою вину вызвала у нее дрожь в коленях. При самых благоприятных обстоятельствах ей было трудно разговаривать с Брэндрейтом, но о том, чтобы просить у него прощения, она и подумать не могла без содрогания.

Глубоко вздохнув, она снова взяла щетку и продолжала расчесывать волосы, на этот раз с удвоенной энергией. Рассмеется он, если она извинится, или ответит резкостью? Она не знала. Когда волосы рассыпались у нее по плечам длинными мягкими волнами, движения ее руки замедлились, стали плавными. Успокоились и ее мысли. Она не знала, каковы подлинные чувства маркиза к ней, но воспоминание о его поцелуях каждый раз согревало ее удивительным теплом.

За все свои двадцать восемь лет она ни разу не испытала ничего более замечательного, более чудесного, более совершенного, чем его крепкие объятия.

Эвелина закрыла глаза, стараясь вспомнить этот поцелуй в мельчайших подробностях. Брэндрейт так уверенно и дерзко опустил руки на крышку фортепьяно у нее за спиной; от его горячего дыхания мурашки забегали у нее по шее. О, каким нежным было прикосновение его губ; каким сладким и обвораживающим был поцелуй; с какой легкостью она предалась в его руки; как смело она сама обняла его, отвечая на его поцелуи.

Эвелина глубоко вздохнула. У нее возникло странное чувство, как будто она снова только что пережила все это. К собственному ужасу, Эвелина вдруг поняла, что, если бы он сейчас вошел в комнату, она, несомненно, бросилась бы ему на шею, умоляя целовать ее снова и снова.

С болью в сердце она осознала, что скорее всего это был их первый и последний поцелуй. Ей никогда не понять, зачем он это сделал, но в одном она была уверена: кувшин с холодной водой навсегда отбил у него охоту повторять подобные действия.

— Боже мой! — ворвался в ее размышления женский голос. — Впервые вижу у тебя такое романтическое выражение. Неужели ты наконец влюбилась, Эвелина? Ну скажи мне, это правда? В кого? Где и как свершилось это чудо? Это, случайно, не викарий? О да, наверное, это мистер Шелфорд. На лучший шанс я и сама бы не могла рассчитывать. Жаль только, что он мне так не нравится! Но если ты влюблена в него, я буду относиться к нему с величайшим уважением, хотя бы ради тебя. Ну скажи мне, дорогая, неужели это правда?

— Аннабелла! — воскликнула Эвелина, испуганная внезапным появлением девушки и смущенная тем, что ее застали врасплох. — Не выдумывай глупостей. Конечно, я не влюблена в мистера Шелфорда и, кстати, ни в кого другого.

— Нет, нет, нет, меня не проведешь! О ком ты только сейчас мечтала? Говори! Я настаиваю! Это кто-то, кого ты встретила на балу в прошлом месяце? Как интересно! А леди Эль знает об этом?

Не в силах больше выносить насмешки Аннабеллы, Эвелина встала. Она знала, что эта озорница и шалунья ни за что не оставит ее в покое, поэтому она решила выказать полное равнодушие к этому вопросу.

— Если тебе так необходимо знать, — сказала она, — я безумно, отчаянно и совершенно неприлично влюбилась в Брэндрейта. Ну что, я тебя в достаточной мере поразила? Но ты же сама напросилась. Теперь тебе известна моя страшная тайна.

Она бросила на Аннабеллу взгляд из-под ресниц и осталась довольна произведенным впечатлением. Аннабелла застыла на месте, ее зеленые глаза уставились на Эвелину не моргая, краска сошла с ее лица.

— Влюбилась в Брэндрейта?! — переспросила она в ужасе. — Не может быть! Если он все время увивается вокруг леди Эль, ты же не думаешь, что это из-за тебя? — В следующее мгновение ее настроение изменилось так же внезапно. — Ах, все это вздор, разумеется, и вовсе ты в него не влюбилась. Ты меня просто дразнишь, Эва, ты чудовище! — Бросившись к Эвелине, она обняла ее за талию. — И какая же я дурочка, что поверила тебе хоть на минуту. Хотя я понимаю, в чем дело. Ты просто ничего не хочешь мне рассказывать, ведь так?

— Да, не хочу, — правдиво отвечала Эвелина. Она была на несколько дюймов выше Аннабеллы. Спокойным материнским жестом она привлекла к себе девушку, обнимая ее.

Удовлетворенная, Аннабелла сменила тему, потянув Эвелину к окну.

— Кстати, о кузене Брэндрейте, ты видела, как он носится в своей двуколке по аллее? — Она вздохнула. — Я за ним уже полчаса наблюдаю. Какая у него легкая рука и как он уверенно правит! Раз или два он уже проехал всю аллею, и при этом стоя. Как тебе это покажется?

Они подошли к окну, и на расстоянии четверти мили Эвелина увидела Брэндрейта, начинающего обратный заезд.

— Это все из-за дурацкого пари с мистером Шелфордом, — сказала она. — Они намерены состязаться, как древние римляне на колесницах! Это очень опасно и глупо! Если что-нибудь получится не так, он может сломать себе шею.

— Никогда! Только не Брэндрейт, — уверенно заявила Аннабелла. — Мне кажется, он бессмертный, как олимпийские боги.

Когда Эвелина услышала эти слова, странный холодок пробежал у нее по спине. Она вдруг вспомнила нечто из событий прошлой ночи, о чем она совсем было забыла. Когда Брэндрейт объяснялся ей в любви через дверь, она вдруг услышала низкий, раскатистый, какой-то потусторонний смех, раздавшийся прямо с того места, где стоял пресловутый кувшин с водой. Смех прозвучал настолько отчетливо, что Эвелина подумала, уж не начала ли она тоже страдать галлюцинациями, как леди Эль. Странно было то, что в этот самый момент ей и пришла в голову безумная идея окатить Брэндрейта водой.

Высвободившись из объятий Аннабеллы, она подошла к кувшину и потрогала его, словно для того, чтобы убедиться в его реальности. Но чей это был смех? Уж не дух ли какой обосновался в ее спальне? Смех показался ей знакомым, он был похож на смех Брэндрейта после того, как он ее поцеловал.

— Да ты только посмотри на него! — воскликнула Аннабелла. — Ты должна его видеть. Иди же сюда! Он снова встал.

Эвелина вернулась к окну и как зачарованная наблюдала за тем, как поднявшийся во весь рост Брэндрейт хлестнул лошадей. Ее охватил такой страх, что ей стало дурно.

— Ах, зачем он так? — прошептала она.

— Ну не чудо ли он? — беспечно ворковала Аннабелла. Отойдя от окна, она закружилась по комнате. — Я попрошу его прокатить меня до завтрака. Ты думаешь, ему понравится мое новое платье?

Эвелина взглянула на Аннабеллу, уже стоявшую в дверях. Платье как платье, в полоску, с пышными оборками на юбке. Полоски были зеленые, под цвет ее глаз.

Аннабелла — красивая девушка. Ей только что исполнилось двадцать. Невысокая и миниатюрная, с маленькими, изящными руками, узкими щиколотками и самыми крошечными ножками, какие Эвелине случалось у кого-нибудь видеть. Вокруг высоко уложенного на голове узла волос спускались десятки белокурых локонов. Она очень гордилась своей внешностью, но, по мнению Эвелины, ее нельзя было за это осуждать. В самом деле, сочетание больших зеленых глаз, ротика сердечком и безупречного овала лицо производило поистине неземное впечатление и было достойно всяческого поклонения.

Эвелина высказала свое мнение, как всегда, откровенно:

— Если Брэндрейт не находит тебя олимпийской богиней, значит, он слеп или полный идиот.

Сверкнув белозубой улыбкой с очаровательными ямочками на щеках, Аннабелла исчезла за дверью.