32

— Прекрасно, моя милая! — воскликнул Зевс, презрительно скривив улыбке губы. — Я всегда думал, что, родись ты смертной, ты бы стала непревзойденной актрисой. У Уильяма Шекспира собралось бы вдвое — нет, втрое больше зрителей, если бы ты играла хоть в одной из его пьес. Но я в жизни не слышал такого вздора, каким ты пытаешься забить голову своему бедному ребенку. Пора бы уж тебе позволить ему стать мужчиной. Его первый долг перед женой, а не перед тобой, и я очень рад, что он наконец-то это понял.

— Папа, — проговорила ошеломленная Афродита. — Я… я просто не понимаю, что вы имеете в виду. Конечно, первый его долг по отношению к жене, и он может поступать как ему угодно. Но мне кажется, я не слишком много требую, когда прошу его считаться и с моими чувствами.

— Вздор! — отвечал Зевс. — Ты хочешь, чтобы он по-прежнему оставался любимым птенчиком в твоем гнездышке, но этому не бывать! Ты должна понять, что он его уже покинул!

Златокудрая и прекрасная открыла было рот, чтобы возразить, но Зевс поднял руку:

— Довольно!

Афродита быстренько прикусила губу. Она слишком хорошо знала своего отца, чтобы с ним спорить.

Удовлетворенный тем, как он без особых хлопот усмирил Афродиту, Зевс подошел к Психее. Остановившись перед ней, он слегка ущипнул ее за локоть.

— А тебе, детка, — сказал он ласково, — пора оставить привычку тащить все, что тебе понравится. Ты меня поняла?

Психея почтительно поклонилась:

— Да, царь богов, — с трудом выговорила она. Как бы он ни был добр, он все-таки был Зевс, и она робела в его присутствии.

— Вот и умница, — похвалил он. — И еще кое-что. Я требую, чтобы ты вернула все вещи, спрятанные у тебя, их законным владельцам с письменным извинением.

— Я немедленно сделаю это, как только вернусь на Олимп, — поспешно уверила его Психея.

— А что до моего бюста, который стоит сейчас в гостиной у леди Эль…

При этих словах утраченная было ею смелость вернулась к Афродите.

— Этот бюст принадлежит мне, отец. Вы же сами подарили его мне много сотен лет назад, разве вы забыли? И хотя у меня нет доказательств, я уверена, что это Психея украла его у меня.

Зевс взял Психею за подбородок. Заглянув ей прямо в глаза, он сказал:

— А теперь говори только правду. Бабочка. Это ты украла бюст?

— Да, простите, пожалуйста.

— Ну вот видите! — торжествующе воскликнула богиня любви. — Это просто какое-то преступное создание. Вы понимаете теперь, почему я была в таком отчаянии от мезальянса моего сына с этой… этой смертной?

Психея увидела, как глаза Зевса загорелись гневом. Осторожно отпустив ее подбородок, он быстро повернулся и, выхватив из облаков молнию, запустил ею в свою дочь.

Молния ушла в землю в нескольких дюймах от ног Афродиты, спугнув стаю голубей.

— О, папа, терпеть не могу, когда вы так делаете! Посмотрите только на мое новое бальное платье. Искры прожгли в нем дырки.

Зевс покачал головой:

— Раз мы уж заговорили о преступных созданиях, то ты — самое невыносимое создание из всех моих детей. А теперь уходи, пока я не ударил молнией прямо в твою повозку. Тогда придется тебе идти на бал пешком.

Испуганная Афродита в одно мгновение очутилась в колеснице и вскоре исчезла со своими голубями в звездном небе.

— А что касается моего изображения, — продолжал Зевс, обращаясь к Психее, — я навсегда отдал его леди Эль и ее наследникам. Не расстраивайся из-за Афродиты, крошка Бабочка. Ты же знаешь, что на словах она гораздо хуже, чем на деле.

— Наверное, вы правы, но она не оставляет меня в покое со своими замечаниями. Как я ни стараюсь привыкнуть к ее постоянным придиркам, иногда они меня прямо-таки выводят из себя, — вздохнула Психея.

— Значит, мне придется с ней поговорить. Ты хорошая девочка. Психея. Поступай, как я тебе сказал, и все будет прощено и забыто.

— Благодарю вас.

Повинуясь внезапному побуждению, она поцеловала его в щеку. В ответ на это он, как добрый дедушка, ласково ее обнял.

Затем, отпустив ее, он обратился к Эроту:

— А тобой, внучек, я горжусь. Сегодня ты вел себя как настоящий мужчина. А теперь, когда все уже почти устроилось в — как это место называется? — в Бедфордшире, давайте вернемся на Олимп и предоставим смертных самим себе.

— Дедушка, — робко произнесла Психея. Сердце ее сжималось от страха, как бы ее просьба не прогневила Громовержца. — Пожалуйста, позвольте мне, — она оглянулась на мужа и улыбнулась ему, — позвольте нам остаться. Я очень хочу узнать, какая судьба постигнет Эвелину. Я, конечно, не должна была являться сюда и заниматься делами смертных. — Она увидела на лице его неудовольствие и поспешно продолжала: — Уверяю вас, я делала это не для забавы. Дело в том, что я всегда очень привязываюсь ко всем, кому я пытаюсь помочь, и особенно к Эвелине. Пожалуйста, скажите, что вы согласны разрешить мне остаться.

— Не слушайте ее, дедушка, — вмешался Эрот, надеясь смягчить гнев грозного тучегонителя. — Она не знала, как вы не любите такие проделки. Я уверен, что…

Зевс покачал головой:

— Я не сержусь, Эрот. Последние несколько десятилетий я все знал о ее приключениях. Боюсь, я слишком снисходителен, и это не идет на благо здешним обитателям. Ты же видишь, к чему это привело с твоей матерью. У кого еще найдется такой несносный, избалованный ребенок? — Вздохнув, он обратился к Психее: — Так и быть. Вы с Эротом можете остаться, но только пока все не устроится. Тебе нет необходимости рассказывать мне, какой нелегкой была твоя жизнь на Олимпе, Психея. Если твой муж будет не в состоянии тебя развлечь, приходи ко мне. Мы придумаем что-нибудь получше твоих забот о смертных. Я не могу позволить тебе больше запутывать и мутить их жизни. Они обойдутся и без нас. Когда-нибудь тебе не избежать ошибки, и будущее их окажется безнадежно испорченным. Уж поверь мне. Обещай, что больше ты никогда не станешь вмешиваться.

— Конечно, дедушка! Больше никогда. Я обещаю.

— И чем бы все это ни кончилось, ты должна вернуться на Олимп с рассветом, а не то я последую совету твоей свекрови и сошлю тебя на реку Стикс.

Взмахнув рукой, Зевс исчез в направлении Олимпа. Только громкий раскатистый смех долетел до них с порывом ветра.

Психея тут же забыла об Эроте и, не сказав ему ни слова, помчалась по ступеням террасы к статуе Артемиды. Подбежав к скамье, на которой сидели, тихо беседуя, Аннабелла и Шелфорд, она сильно ущипнула Аннабеллу за ягодицу. Девушка вскочила, и Психея ловким движением расстегнула на ней пояс.

— Психея, что ты затеяла? — спросил, поравнявшись с ней, Эрот. Взглянув на Аннабеллу, которая в ужасе уставилась на болтавшийся перед ней в воздухе пояс, он щелкнул пальцами и вместе с Психеей предстал перед изумленными смертными наяву.

Не обращая внимания на их смятение. Психея смотрела на мужа, широко раскрыв удивленные глаза.

— А я и не знала, что ты так можешь. А что ты еще умеешь? Почему ты мне никогда не рассказывал об этом?

Эрот с улыбкой покачал головой:

— Позволь мне вместо ответа задать тебе вопрос. Говорил я тебе, что я тебя обожаю?

Глядя ему в глаза, Психея почувствовала, что у нее подгибаются колени. Ей вдруг стало совершенно все равно, какими еще волшебными свойствами обладает ее супруг. Повинуясь безотчетному импульсу, она приблизилась к нему и позволила ему заключить себя в объятия. Крылья его сомкнулись вокруг нее, чего не случалось последние двести лет. Эрот снова щелкнул пальцами, и они исчезли, как будто никогда не стояли перед террасой дома в Флитвик-Лодж.

Аннабелла никак не могла перевести дух.

— Леди Эль говорила мне, что в доме водятся призраки с Олимпа, но я никогда не думала, что в ее словах есть какой-нибудь смысл. Судя по ее описанию, это, должно быть, были Психея и Эрот. Ты видел его крылья? А какой он красавец!

— Она забрала твой пояс, — заметил Шелфорд.

— Это не мой пояс, — призналась Аннабелла, смутившись.

Он, не заметив ее смущения, начал обыскивать место, где только что стояли олимпийцы.

— Грегори, я должна тебе кое-что сказать…

— Нет, ты только посмотри! — воскликнул он, указывая ей на следы на земле. Рядом лежало пушистое перо. Подобрав его, Шелфорд показал находку Аннабелле. — Эрот, ты сказала? Я всегда думал, что это маленький ребенок с крылышками, как у стрекозы.

— И я так думала, но леди Эль описывала его по-другому. Я ей не поверила тогда. Я всегда считала ее слегка помешанной. — Аннабелла посмотрела на Шелфорда и решилась: — Это леди Эль дала мне пояс и сказала, что, если я его надену, ты влюбишься в меня.

— Что? — воскликнул Шелфорд с недоверчивой улыбкой.

— Да, вообще-то он принадлежит Афродите, но Психея его у нее украла. Все это какая-то нелепая история, в которую смешно верить. Но теперь, когда так и случилось, мне стало как-то не по себе. Грегори, приглядись ко мне получше и скажи, не изменились ли твои чувства.

— То есть ты думаешь, что я перестану любить тебя, если на тебе нет больше пояса?

Аннабелла неуверенно кивнула.

Шелфорд немного помолчал, пропуская перо между большим и указательным пальцем. Он оглянулся по сторонам, явно стараясь убедиться, не почудилось ли ему все, что он только что видел.

— Ты надела этот пояс, чтобы я полюбил тебя?

— Да, — сказала она.

Кажется, Шелфорд понял, что произошло.

— Понимаешь, я была просто в отчаянии. — Она вспомнила момент перед гонкой, когда она, тетка и Эвелина здоровались с викарием. Ей показалось тогда, словно ее укололо что-то, а взглянув в следующую минуту на Шелфорда, она поняла, что влюблена в него до безумия. — О боже! — прошептала она.

— Что случилось?

— Ты можешь подумать, что я сошла с ума. Видишь ли, я уверена, что Эрот пустил в меня свою стрелу как раз перед вашим состязанием. Ты не сводил глаз с Эвелины, совершенно пораженный ее изменившейся внешностью, а меня в этот момент словно что-то кольнуло в шею, как пчела. А потом я взглянула на тебя и просто обмерла. Грегори, я боюсь. А что, если на самом деле я не люблю тебя и твое сердце вовсе не мне принадлежит? Что, если все это просто одно волшебство Эрота?

Откинув назад голову, Шелфорд громко рассмеялся:

— Мне все равно, почему я в тебя влюбился. К черту Эрота! К черту пояс! Аннабелла, я люблю тебя, как никогда бы не мог полюбить другую. И я буду любить тебя так же горячо и преданно, пока я жив. В этом я совершенно уверен!

Аннабелла вдруг забыла и о дурацком поясе, и о стрелах Эрота. Она снова растаяла в блаженстве и неге объятий своего возлюбленного.

33

Следя за тем, как лорд Фелмершэм выводил протестующую супругу из бальной комнаты, маркиз не мог не усмехнуться. За последние несколько минут характер Сьюзен раскрылся перед ним полностью.

Пока супруги дожидались своего экипажа, леди Фелмершэм горько жаловалась на то, как с ней обошлись. Ей, можно сказать, впервые за много недель представилась такая отличная возможность развлечься. Она хвасталась своей победой над Шелфордом, сетовала, что ее лишили удовольствия посмеяться над обманувшимся в своих надеждах маркизом, и наконец, рыдая, припала к плечу мужа.

— Ну почему я так несчастна, Фел? — спрашивала она своего многострадального супруга. — Я стараюсь. Я правда стараюсь, но я все равно ужасно дурная женщина. Увези меня домой. Я хочу видеть моих детей.

— Они, наверное, очень по тебе соскучились.

— Может быть, с ними мне будет легче.

— Ну конечно.

Обернувшись, Фелмершэм встретился взглядом с маркизом. Маркиз понимающе кивнул и оставил виконта с его заботами. Он никогда не представлял себе, что Сьюзен такая неуравновешенная. Как это выразился Фелмершэм? Что он влюбился в призрак? Очевидно, так оно и было.

Почувствовав, что с него хватит, он направился из залы на террасу. Ему было необходимо многое обдумать: его собственное идиотское поведение по отношению к виконтессе, его подлинные чувства к Эвелине, его готовность помочь Сьюзен развестись с мужем. Неужели он дошел до того, что уподобился леди Фелмершэм в своем непостоянстве?

Припомнив собственное поведение на протяжении последних суток, маркиз пришел в ужас. Он не мог объяснить себе, какое безумие вдруг овладело им. Разве можно было назвать разумным или даже приличным поступком его обращение с Эвелиной? Нельзя сказать, чтобы он проявил себя с лучшей стороны!

Мысленно осыпая себя такими упреками, он жадно вдыхал прохладный ночной воздух. Мириады звезд мерцали над распространяющими благоухание розами. Лунный свет, как тонкий снежный покров, покрывал вершины отдаленных холмов. На легком ветерке трепетали, раскачиваясь, ветви лип.

Мысли его вновь обратились к Эвелине. Внезапно он испытал такой прилив желания, что, стараясь справиться с собой, был вынужден ухватиться за балюстраду. Что бы это значило? Неужели он любит ее, любит на самом деле?

Он глубоко вздохнул, и освежающий воздух ночи, казалось, раскрыл ему глаза на то, с чем он боролся внутри себя с незапамятных времен. Истина заключалась в том, что он любил Эвелину Свенбурн с ее первого появления в свете. Тогда неуклюжая девица безнадежно испортила его бальные башмаки во время их первого незабываемого вальса. Одновременно с этим прозрением он ощутил причудливое сочетание легкого головокружения и какого-то неизъяснимого покоя.

Ему вспомнился момент, когда он стучал в ее дверь и признавался в любви. Ему показалось тогда, что на него нашло какое-то безумие, прекратившееся, когда Эвелина выплеснула на него кувшин воды. Он приписывал свое состояние полнолунию, выпитому им скверному бренди — чему угодно, отказываясь видеть истину: он был действительно в нее влюблен.

Но почему? Эвелина была невероятно упряма и раздражала его сверх меры. Ей доставляло удовольствие выводить его из себя, особенно критикуя его развлечения. Это была излюбленная тема, на которой она постоянно упражняла свой злой язык.

Маркиз вздохнул, с нежностью вспоминая, как не похожа была она на других женщин. Мысль его перескочила внезапно к тому моменту, когда он был уже у финиша и вдруг увидел ее, совершенно преображенную усилиями Аннабеллы и леди Эль. Он всегда находил Эвелину привлекательной, хотя она зачем-то скрывала свою красоту под дурно сидевшими на ней платьями, очками и нелепо укладывала роскошные волосы. Теперь она была просто прекрасна, только слепой мог этого не заметить.

Сегодня он несколько раз видел ее на расстоянии и любовался ею. Она выглядела великолепно. Переплетенные розовыми шелковыми лентами волосы падали ей на плечи. Белое с розовым платье сидело изумительно на ее царственной фигуре, длинную белую шею украшала нитка жемчуга, скрепленная изумрудной брошью.

Все эти мысли привели к тому, что он ничего так не желал, как заключить ее немедленно в объятия, поцеловать и поведать ей наконец о своих чувствах.

Он совсем уже собрался осуществить эти свои желания, когда ужасная мысль камнем легла ему на сердце: ведь Эвелина помолвлена с Шелфордом! Брэндрейт снова схватился за каменные перила террасы. Ему стало дурно при одной мысли, что ею мог обладать другой. Этого ему не вынести.

Она уже говорила ему раньше, что, невзирая на свои чувства, намерена стать викарию хорошей женой! Конечно, она не бросит Шелфорда. Она на это не способна. Дав обещание, она ни за что его не нарушит.

Но Брэндрейт не мог позволить ей совершить такую чудовищную ошибку. Он знал, что Эвелина любит его. Она дала ему это ясно понять во время их разговора в тени липовой аллеи.

Брэндрейт упрямо сжал зубы. Ему было жаль Шелфорда, но на Эвелине женится только он, он сам, даже если ему придется ради этого похитить ее и увезти в Гретна-Грин. Сначала он поговорит с Шелфордом, но, если все доводы и убеждения не помогут, остается только побег.

Боже! Неужели он все еще находится во власти безумия? За всю жизнь ему не приходило в голову столько безнравственных и недостойных мыслей, как за последние два дня.

Однако, разобравшись наконец в своих чувствах, Брэндрейт твердо решился сделать все, что мог, сначала в границах приличия, а если понадобится, и вне этих границ, чтобы их взаимная любовь с Эвелиной восторжествовала.

До него донесся чей-то смех, и он сразу узнал мелодичный голосок Аннабеллы. Бедная кузина! Что с ней станется, когда она узнает, что его сердце отдано Эвелине? Но на ее смех неожиданно отозвался мужской голос, заставивший его на мгновение забыть свои заботы.

Когда это Аннабелла успела найти поклонника, с которым решилась уединиться в тени сада? Маркиз был поражен, а потом и взбешен дерзостью человека, осмелившегося злоупотребить невинностью кузины, которую Брэндрейт любил как родную сестру. Он уже был готов спрыгнуть с террасы, чтобы выяснить, кто это мог быть, когда осознал, что слышит голос Шелфорда:

— Я не знаю, как заговорить об этом с Эвелиной, но я убежден, что она вовсе не желает быть моей женой.

— И что же? — печально спросила Аннабелла. — Она умрет старой девой и возненавидит меня за то, что я вышла замуж за человека, который мог бы спасти ее от такой страшной участи.

Шелфорд тяжело вздохнул.

Маркиз с трудом удержался от смеха. Какая ирония судьбы! Он так широко улыбнулся, что у него заныла челюсть. Убедившись, что его кузина в хороших руках, он предоставил ей спокойно наслаждаться свиданием.

34

Эвелина улыбалась, и танцевала, и опять улыбалась, пока ей не стало казаться, что ноги у нее подкашиваются, а перекошенная улыбка грозит навсегда прилипнуть к лицу. Она приняла десятки поздравлений с предстоящим бракосочетанием с таким радостным видом и такими изъявлениями благодарности, как будто сердце у нее в это время не разрывалось на части. Когда ее спрашивали, куда исчез мистер Шелфорд, она могла только с величайшим облегчением ответить, что не имеет понятия. Она так неловко вела себя с ним ранее, что ей не хотелось вновь увидеть его. Не дай бог, она невзначай разрыдается прямо на глазах у всех.

Бедный Шелфорд! Ну уж и невеста ему досталась! Немного ему будет чести, если — пусть и очень привлекательная в цветах и вуали — она будет плакать в торжественный день всю дорогу к алтарю. А самое худшее заключалось в том, что стоило ей только подумать о предстоящей свадьбе, как слезы невольно подступали к глазам. Если же она при этом вспоминала еще и о Брэндрейте, то у нее начинало так сжиматься сердце и болеть грудь, что она боялась потерять сознание. Потеря маркиза и свадьба с викарием казались ей таким ужасным стечением обстоятельств, что она искренне желала, чтобы потолок рухнул ей на голову, разом распутав этот узел.

— Вы уже приглашены на следующий танец? Резко повернувшись, Эвелина увидела стоящего рядом с ней Брэндрейта. Откуда он взялся? Эвелина быстро оглянулась в поисках леди Фелмершэм, но ее нигде не было видно. Возможно, этим и объяснялась неожиданная любезность маркиза.

Острое чувство потери охватило ее, когда она взглянула в его серые глаза. Преодолевая внутреннюю боль, она бессознательно протянула ему руку.

— Еще нет.

— Прекрасно, — шепнул он, привлекая ее к себе.

Пары готовились танцевать вальс, и Брэндрейт не удержался, чтобы не поддразнить ее:

— Надеюсь, мои башмаки сегодня не пострадают, как восемь лет назад?

— О Брэндрейт, прошу вас, не напоминайте мне тот вечер. Это может показаться странным, но я целый день только и думала о том бале. Я тогда очень нехорошо с вами поступила.

— Лучшего я и не заслуживал. Я помню, вы порядком намылили мне шею, назвав высокомерным, напыщенным и еще другими словечками в таком же роде, которые я, к счастью, забыл. Но вы не должны быть слишком строги к моей памяти. В конце концов, мужская гордость не может столько выдержать за один вечер.

Эвелина почувствовала, как боль отпускает ее. Он говорил с ней так мягко, и слова его были так любезны! Еще несколько минут назад она сомневалась, сможет ли она вести себя с ним естественно и непринужденно, учитывая ее особое отношение к нему. Но ее опасения развеялись как дым; они весело болтали под звуки вальса, как добрые старые друзья. И даже вальс казался таким знакомым, как будто они уже танцевали его не раз.

— Я много думала о том вечере, Брэндрейт, — начала она, избегая его взгляда. — Я так виновата перед вами. Ведь теперь, чтобы получить руку любимой женщины, вам приходится идти на недостойный и малоприличный поступок. Я наговорила тогда леди Фелмершэм столько ужасных вещей, и все потому, что я была на вас зла. Неудивительно, что она приняла предложение лорда Фелмершэма. Сможете ли пы простить меня когда-нибудь? Если я не принесла вам мои извинения раньше, то это из-за моего несносного упрямства.

Эвелину удивило, что Брэндрейт всего лишь прищелкнул языком. Он явно был равнодушен к ее запоздалому покаянию.

— Да, недостатков у вас предостаточно. От такой дерзости Эвелина тут же забыла о всяком раскаянии и смирении.

— Не больше, чем у вас, милорд, — возразила она горячо. — И раз уж мы заговорили о недостатках…

Брэндрейт откровенно расхохотался:

— Знаете ли, мне кажется, больше всего мне в вас нравится, как вас легко задеть за живое. Причем при этом вы все время воображаете, что безукоризненно владеете собой!