XVXVIIXXIIXIIXXIIXXIVXXXI
Двадцать пять цифр, единицы, пятерки и десятки. Я начала с первых десяти, XVXVIIXXII. Последняя I могла относиться к следующей и быть частью числа девять. XVXVI, или 10-5-10-5-1, давали Н-Е-Н-Е-А, что, если только она откровенно не издевалась над нами, не имело никакого смысла. Если брать первые XV как 15, то получалось МНЕА. X – V – XVII = десять, пять, семнадцать, и получалось НЕО. Это было лучше, но не то. Тогда я попробовала большие числа, которые можно было сложить из двадцати пяти цифр. Получилось пятнадцать, семнадцать, двадцать два, двенадцать, двадцать два, двадцать четыре и тридцать один. Если использовать десятичную систему, получалось OQVLVX. Число 31 являлось камнем преткновения, потому что в алфавите всего двадцать шесть букв. Однако в восьмеричной системе это читалось как MORJRTY. Я целую минуту смотрела на то, что получилось. Затем рука сама собой разделила число 12 так, что получалось 11 – 1. Получилось МОРИАРТИ.
Но Мориарти не мог сделать этого. Преступный профессор математики погиб от руки Шерлока Холмса в пучинах водопада в Швейцарии около тридцати лет назад. Тогда почему его имя было здесь? Может, это чья-то месть за его гибель? Или наша преследовательница хотела провести параллель между делом прошлым и настоящим? Не помню, как долго я сидела в библиотеке, но за окном уже начало смеркаться, когда маленькая Дочь голоса что-то нашептала мне опять, и я вспомнила, когда слышала имя Мориарти в последний раз. В моей голове отчетливо прозвучали мои собственные слова: «Мы с преподавателем математики занимались проблемами теории и столкнулись с задачами, решение которых предложил ваш старый знакомый» – и голос Холмса: «...Ты имеешь в виду профессора Мориарти?..»
Преподавательница математики. У нее были не светлые волосы, которые мы нашли в кебе, а темные, тронутые сединой. Однако именно она предложила мне задачу Мориарти на использование восьмеричной системы в тот самый день, когда мне заминировали дверь, а через три дня, теперь я в этом не сомневалась, вырезали эти цифры в сиденье кеба. Моя преподавательница математики Патриция Донливи, которая отсутствовала по причине непонятной болезни с начала недели. Моя преподавательница математики, сильная женщина с могучим умом, у которой я многому научилась, которой я восхищалась, с которой разговаривала о жизни и о Холмсе. «Другой Мориарти», – сказал Холмс и попал как раз в точку. Я содрогнулась. Моя преподавательница математики.
Я подняла голову и увидела, что кто-то стоит возле моего стола, на котором открыто лежали фотографии, вычисления и окончательная расшифровка. Это был один из работников библиотеки. У него был вид человека, который ждет, чтобы его заметили.
– Извините, мисс Рассел, но нам пора закрываться.
– Как, уже? О Боже, мистер Дуглас, я даже не заметила. Одну минутку.
– Не спешите, мисс. Мне еще нужно немного прибраться, я просто хотел предупредить вас заранее. Я выпущу вас, когда вы спуститесь вниз.
Я стала поспешно собирать разбросанные по столу бумаги обратно в конверт, и мне в голову пришла неприятная мысль. Сколько людей видели то, над чем я работала? Ведь я увлеклась настолько, что полностью потеряла осторожность и не обращала внимания на проходящих мимо.
Мистер Дуглас выпустил меня и, пожелав спокойной ночи, закрыл дверь. Во дворе было темно и пустынно, только статуя Томаса Бодли одиноко возвышалась посередине. Я побрела домой, погруженная в свои мысли. Что же делать дальше? Позвонить Холмсу, надеясь, что никто не подслушает? Отправить ему шифрованную телеграмму? Но я сомневалась, что смогу составить ее достаточно быстро, да еще такую, чтобы Холмс смог ее прочитать, а Патриция Донливи нет. А если поехать к нему – не насторожит ли это шпионов? Неосторожное движение может навредить Холмсу. И где мисс Донливи? Как ее искать теперь?
И вот среди этих дум в моей голове зародилось какое-то непонятное беспокойство. Я резко остановилась и попыталась сосредоточиться. Что же беспокоило меня? Шумная улица? Нет, народу немного. Мысль о телефоне? Нет, подожди; назад. Мало народу? Шпионы! Где мои соглядатаи? И тут я осознала, что за мной никто не следил после того, как я вышла из библиотеки Бодли; их убрали от меня. Я бросилась бежать.
Мистер Томас удивленно посмотрел на меня, когда я с шумом ввалилась в дверь, еле дыша.
– Мистер Томас, звоните Холмсу, мне нужно поговорить с ним. Дело чрезвычайной важности. – Я была благодарна старику за то, что он не стал притворяться, будто не знает его, а просто взглянул на меня и взял трубку.
Я стояла, нервно барабаня пальцами по стойке. Мне хотелось кричать от того, как все тянулось страшно медленно. Наконец нас соединили. Лицо мистера Томаса вытянулось.
– Понятно, – сказал он, – спасибо. – Он повесил трубку и посмотрел на меня.
– Линия повреждена где-то в районе Истборна. Могу ли я сделать что-нибудь для вас, мисс?
– Да. Вы можете сходить в гараж и распорядиться, чтобы выкатили мою машину. Я буду готова через несколько минут.
Мистер Томас удалился, оставив свое место, а я бросилась вверх по ступенькам, на ходу доставая ключ. У своей двери я остановилась. На блестящей медной ручке грязное пятно.
– Холмс? – прошептала я. – Холмс? – и распахнула дверь.
Глава 17
Силы объединены
Предприятие надежно, но полно трудностей и опасно. Похоже, оно было задумано каким-то высшим разумом, который способен предугадывать наши желания.
– Хорошо, что здесь нет другой бомбы, Рассел. От тебя немного бы осталось. – В моем кресле, глядя на меня поверх очков, сидел пожилой священник, которого я уже видела в библиотеке.
– О Боже, Холмс, как я рада вам, – воскликнула я и бросилась к нему. Я с удовольствием почувствовала, что он ничуть не ослабел за это время, потому что сжал меня так, что косточки хрустнули.
– Холмс, Холмс, мы снова можем говорить, все кончено, я знаю, кто она, но я боялась, что опоздала, мои шпионы исчезли, телефонная связь прервана, и я уже собралась взять револьвер и ехать в Суссекс, но вы здесь и...
Холмс прервал мой поток слов:
– Очень хорошо, Рассел, я рад, что тебе приятно видеть меня живым, но не могла бы ты выражаться яснее, особенно про телефон и шпионов? – Он снял накладную бороду, а я рассеянно подняла с пола упавшую бровь и отдала ему.
– Я работала в Бодли после обеда...
– О, ради Бога, Рассел, неужели за время моего отсутствия твой ум притупился?
– Ах да, конечно, вы ведь там были. Почему же не дали мне знать?
– Да, чтобы все это не произошло прямо там. Я думал, тебе еще придется немного поработать там, и решил подождать тебя здесь. К тому же я заметил, что ты на грани какого-то открытия, и боялся, как бы оно не вылетело из твоей головы. Я громко шмыгнул носом над твоим ухом, если помнишь, но когда и это не привлекло твоего внимания, я просто ушел. Что же ты нашла? Я видел, ты работала над римскими цифрами, но издали мне трудно было сказать, куда увели тебя твои мысли.
– Да, Холмс. Это был шифр. Римские цифры, но не в десятичной, а в восьмеричной системе. Там было написано «Мориарти». А знаете, с кем я работала над восьмеричной системой за три дня до начала всего этого?
– Да, помню, это был твой преподаватель математики. Но как...
– Да, это именно она дала мне задачи Мориарти, правда, это было как бы между прочим и...
– А, теперь понимаю. Да, конечно.
– Конечно что?
– Я должен был догадаться, что она женщина.
– Разве вы не знали? Кажется, я говорила об этом. Но она не блондинка, поэтому...
– А где же она теперь? Я получу большое удовольствие от поимки этой женщины, если она будет настолько любезна, что попадется в нашу ловушку, хотя бы уже из-за того, чтобы не проводить остаток жизни, опасаясь взрыва бомбы и не притворяться, что мне ненавистно одно упоминание твоего имени.
– О да. Но, похоже, она клюнула. По крайней мере, она убрала своих соглядатаев от меня. Она могла догадаться, что я делала, или же решила действовать, но поскольку телефонная связь нарушена, я думаю...
– Ты права, Рассел, и это значит, что нам снова нужно исчезнуть. Одень что-нибудь подходящее. Возможно, нас ожидает грубая работа.
Я прошла в другую комнату и в две минуты переоделась в мужскую одежду. Еще через тридцать секунд я стояла в ботинках, с револьвером и пригоршней патронов в кармане.
Наше появление на лестнице произвело настоящий переполох. Одна из моих соседок как раз вышла из ванной, когда мы чуть не столкнулись с ней. Она завизжала и прижала к телу халат.
– Мужчины! Двое мужчин в коридоре!
– О Боже, Ди, это же я, – пришлось крикнуть мне.
Она вместе с другими соседками наклонилась через перила, глядя, как мы бежим вниз.
– Мэри? Но кто это с тобой?
– Старый друг моей семьи!
– Но это мужчина!
– Я тоже это заметила!
– Но мужчинам сюда нельзя! – Их голоса затихли наверху.
– Рассел, мне нужен телефон мистера Томаса... А вот и он. Прошу прощения, Томас.
– Извините, сэр, чем могу помочь? Мисс Рассел, кто это? Простите, сэр, что вам угодно? Сэр, это служебный телефон. Сэр...
– Мистер Томас, моя машина готова? – вмешалась я.
– Что? Ах да, мисс, сейчас будет готова. Мисс, кто этот джентльмен?
– Друг семьи, мистер Томас. Боже мой, наша Диана что-то там кричит наверху. Вам стоит сходить наверх, мистер Томас. Может, ей нужна помощь. Я выведу этого моего друга. Да, друг семьи. Очень старый. Да. До свидания, мистер Томас, я не вернусь сегодня.
– А может, и завтра, – прокричал Холмс. – Пошли, Рассел!
Машину быстро выкатили из гаража, как только мы подошли. Смотритель гаража задержался.
– Это вы, мисс Рассел?
– Да, Хью, спасибо большое. Пока.
Удивительно, но я никого не сбила, пока выезжала из города. Что мужчины понимают в вождении? Выехав из Оксфорда, я повернулась к Холмсу.
– Все же зачем вы приехали?
– Послушай, Рассел, ты и в самом деле думаешь, что это наилучшая скорость именно для этой дороги и этих условий?
– Ну, я могла бы ехать чуть быстрее, Холмс. Полагаю, машина выдержит.
– Нет, я не это имел в виду.
– Тогда что... А, конечно, вам нужен другой маршрут. Вы правы, как всегда, Холмс. Посмотрите сзади, там должна быть карта, а в кармане на дверце фонарик. Кстати, Холмс, у вас опять отклеилась бровь.
– Черт побери, – пробормотал он и снял остатки маскировки.
– Из вас получился неплохой священник. Так вот, видите на карте дорогу от Оксфорда до Истборна, здесь мы можем повернуть налево. Видите?
Холмс после заявил, что это ночное ралли отняло у него десять лет жизни, но я находила удовольствие в возможности покататься на большой скорости по неосвещенным сельским дорогам в обществе человека, с которым не могла нормально говорить в течение стольких месяцев. Правда, за эти часы сказал он немного.
Раз, когда мы, объезжая телегу с сеном, пронеслись в нескольких дюймах от каменной стены, я обратила внимание на не свойственную ему сдержанность. Спустя несколько минут я спросила его, хорошо ли он себя чувствует.
– Рассел, если ты решишь принять участие в гонках на Гран-При, обратись за консультацией к Уотсону. Это по его части.
– Зачем, Холмс? У вас есть сомнения относительно моих способностей в вождении?
– Нет, Рассел, на этот счет у меня, в общем-то, сомнений нет. У меня есть сомнения по поводу благополучного конца нашего путешествия. По поводу нашего прибытия к месту назначения.
– А то, что нас ждет, когда мы прибудем, вас не тревожит?
– Конечно, и это тоже, но этот вопрос в данный момент не стоит так остро. Рассел, ты заметила то дерево сзади нас?
– Да, это был хороший дуб, не правда ли?
– Надеюсь, он остался цел, – пробормотал он. Я весело засмеялась. В конце концов мы выехали на дорогу, которая вела прямо к дому. Я посмотрела на лицо Холмса, освещенное бледным светом луны.
– Вы собираетесь рассказать, как вы оказались в Оксфорде? И о ваших планах на ближайшие несколько часов.
– Рассел, я действительно думаю, что тебе стоит сбросить скорость. Мы не знаем, где можем встретить наших врагов, поэтому ни к чему привлекать их внимание. Они полагают, что ты все еще в Оксфорде, а я в своей постели.
Я снизила скорость, что, как мне показалось, его успокоило.
– Я приехал в Оксфорд поездом, таким простым видом транспорта, который намного удобнее твоей гоночной машины.
– Холмс, она вовсе не гоночная.
– После сегодняшней гонки я так не думаю. Но как бы то ни было, я с большой грустью сообщаю, что твой друг мистер Шерлок Холмс серьезно заболел. Похоже, на прошлой неделе он простудился и вскоре уже лежал в кровати с пневмонией. Он отказался лечь в больницу, в определенное время к нему приходят медсестры. Каждый день его навещает доктор, но лицо врача мрачнеет, когда он завершает осмотр больного. Рассел, ты представляешь, как трудно найти специалиста, который может одновременно и врать и исполнять свои обязанности. Слава Богу, что у Майкрофта есть связи.
– Как вам удалось отделаться от Уотсона?
– Он приезжал ко мне раз. Это было на прошлой неделе. Мне пришлось битых два часа проводить с ним разъяснительную работу, чтобы в итоге отказаться от его услуг. Можешь себе представить, что произошло бы с нашим планом, если бы он выходил от меня с виноватым видом. Этот человек совсем не умеет врать. Я беспокоюсь за моего дорогого друга Уотсона и не переживу, если что с ним случится. Поэтому он снова ушел в подполье.
– Бедный дядя Джон. Нам надо будет очень много объяснить ему, когда все закончится.
– Он простит нас, как всегда. Однако продолжаю.
Я подумал, что моя тяжелая болезнь должна активизировать эту женщину, и собирался поговорить с тобой об этом, когда ты приедешь, поскольку знал, что ты получила письмо миссис Хадсон, однако ситуация менялась быстрее, чем я ожидал, и мне пришлось отправиться в Оксфорд, чтобы проконсультироваться с тобой, и там я обнаружил, что ты, в свою очередь, сама собираешься сюда.
– Что же все-таки заставило вас приехать?
– Помнишь, я говорил тебе о тех, кто следил за мной? Они совсем забыли об осторожности, в темноте можно было увидеть огоньки их сигарет, а днем – блики от линз. В прошлом месяце Майкрофт преподнес мне маленький подарок – мощный телескоп, и я провел немало времени за занавесками спальни, наблюдая за ними. И вдруг вчера они внезапно исчезли. К ним подошел человек, которого я раньше не видел, они с ним поговорили, после чего испарились, бросив все свое барахло. Я послал туда старого Уилла, чтобы он все осмотрел и принес мне то, что могло представлять для меня интерес. В былые времена он мог сделать это совершенно незаметно.
Он вернулся через два часа с прекрасным набором мусора. Упаковка из-под сыра, старый каблук от ботинка, бутылка из-под вина. Я забрал все это в лабораторию и что же обнаружил? Оксфордский сыр, грязь с каблука – из Оксфорда. Я выкурил несколько трубок и решил успеть на утренний поезд и провести, таким образом, день в постели. Между прочим, сегодня после обеда доктор вышел от меня с обнадеживающей улыбкой, ночную сиделку убрали, и в течение некоторого времени из окон моей спальни доносились звуки скрипки. Знаешь, Рассел, из всех чудес современной техники граммофон представляется мне наиболее полезным. Кстати, – добавил он, – миссис Хадсон в курсе дела.
– Я полагаю, вам едва ли было обойтись без нее. Ну и как она?
– Она с восторгом присоединилась к нам и проявила недурные актерские способности, к моему удивлению. Женщины не перестают меня удивлять.
Я оставила это заявление без комментариев.
– Понятно. Что же дальше?
– Все указывает на скорую развязку. Ты согласна, Рассел?
– Вне всякого сомнения.
– Кроме того, интуиция подсказывает мне, что она захочет встретиться со мной лицом к лицу. Тот факт, что она не взорвала мой коттедж или не отравила мой колодец, свидетельствует о том, что она не хочет просто моей смерти. Я имел дело с преступными умами в течение сорока лет и уверен в том, что она встретится со мной, чтобы насладиться моей слабостью и своей победой. Единственный вопрос – придет ли она ко мне или меня приведут к ней.
– Это не единственный вопрос. Гораздо более важный – встретимся мы с ней или нет?
– Нет, дорогая Рассел. Это не вопрос. У меня нет другого выбора. Я – приманка, ты не забыла? Ты – охотник. Нам нужно только решить, как тебе лучше нанести удар. Должен признаться, – сказал он, – что я с нетерпением жду встречи с ней.
Я резко затормозила, чтобы объехать прохожего.
– Холмс, будьте осторожны, не стоит недооценивать Патрицию Донливи. Нет, не надо ничего говорить. Я буду иметь в виду, что для того, чтобы привлечь ваше внимание, нужно взорвать рядом бомбу.
– Рассел! Я бы ни за что не подумал...
– Ничего, Холмс, ничего. Через две минуты мы будем на моей ферме, а вы так ничего мне и не сказали о своих планах. Говорите же, Холмс!
– Ну хорошо. Я позвонил Майкрофту и попросил его прислать пару самых надежных людей. Вчера ко мне приходило много народа, но сегодня мой приятель-доктор объявит, что я выздоравливаю и мне нужны покой и тишина. Миссис Хадсон ляжет пораньше, а мы затаимся и будем ждать. Мне кажется, твой управляющий Патрик надежный человек.
– Вполне. Мы можем оставить машину в сарае и пройти к моему коттеджу пешком. Полагаю, вы так и рассчитывали.
– Ты знаешь мои методы, Рассел. О, вот мы и на месте.
Я проехала через ворота к старому сараю, стоявшему в стороне. Холмс выскочил и распахнул двери. Я въехала внутрь. Викки и ее потомство с удивлением уставились на странную черную колымагу, нарушившую их покой.
– Пойду предупрежу Патрика, чтобы он держал двери закрытыми. Буду через пару минут.
Я вошла в дом Патрика и поднялась по ступенькам в его комнату. Он спал обычно очень крепко, но в конце концов мне удалось его разбудить.
– Патрик, ради всего святого, проснись, сарай и стойло могут сгореть, а ты так и будешь спать.
– Что? Сарай? Огонь? Иду! Кто это? Тилли?
– Нет-нет, Патрик, не пожар, не надо вставать, это я, Мэри.
– Мисс Мэри? Что случилось? Дайте я зажгу свет.
– Не надо света, Патрик. Не вставай. – В лунном свете я увидела, что верхняя часть его тела обнажена, и у меня не было никакого желания узнать то же и о другой. – Я только хотела сказать, что в сарае стоит моя машина. Сделай так, чтобы ее никто не видел. Очень важно, чтобы никто не знал о том, что я здесь. Даже моя тетя. Сделаешь, Патрик?
– Конечно, но где вы будете?
– В коттедже Холмса.
– Что-то случилось, мисс Мэри, да? Могу ли я помочь?
– Если понадобишься, я пошлю тебе записку. А пока смотри, чтобы никто не видел мою машину. Ложись спать, Патрик. Извини за то, что разбудила тебя.
– Удачи вам, мисс.
– Спасибо, Патрик.
Холмс ждал меня у дома. Мы отправились окольными путями, которые я знала наизусть. На этот раз на вершинах холмов, чтобы отдышаться, останавливалась я, а не Холмс. Сказывались часы, проведенные в библиотеке.
Наши голоса были бы слышны очень далеко в ночи, поэтому мы почти не разговаривали. Луна скрылась, и стало совсем темно. Наконец мы подошли к краю фруктового сада Холмса, и он прошептал мне в ухо:
– Обойдем кругом и через заднюю дверь пройдем прямо в лабораторию. Там сможем зажечь свет, его не будет видно. Держись мест потемнее и помни, что где-то здесь притаилась охрана.
Спустя пять минут дверь щелкнула, и я шагнула в темное помещение, где пахло химикатами, табаком, пирожками и еще чем-то.
– Заходи, Рассел, – послышался его голос.
Я прошла дальше и остановилась.
– Стой здесь, пока я не зажгу свет. Я тут кое-что передвинул с тех пор, как ты была здесь в последний раз.
В свете вспыхнувшей спички я увидела его профиль, склонившийся над лампой.
– Надо заткнуть щель под дверью тряпками, – произнес он и, прибавив света в лампе, повернулся ко мне.
– Мой нос говорит мне, что миссис Хадсон приготовила чудесные пирожки, – вздохнула я и увидела лицо Холмса. Он смотрел в темный угол, и то, что он там увидел, состарило его черты, ввергло в отчаяние и усталость. Я сделала два шага вперед и едва не наткнулась на дуло пистолета, направленное прямо на меня. Я взглянула на Холмса и впервые увидела страх в его глазах.
– Доброе утро, мистер Холмс, – прозвучал знакомый голос, – мисс Рассел.
Холмс медленно выпрямился и выдохнул мертвым голосом:
– Мисс Донливи.
Глава 18
Решающее сражение
...В ее узком, практичном уме не было места для эмоций.
– В чем дело, мистер Холмс? Кстати, где же вы так долго пропадали? В Афганистане? Или в Нью-Йорке? А вы, мисс Рассел? Что же вы не приветствуете свою преподавательницу? Вы даже не извинились за вашу последнюю курсовую работу, которая была мало того, что безграмотной, да еще и написанной в спешке.
Со звуком ее голоса у меня возродились воспоминания о том, как мы занимались у нее, как пили чай перед камином и как однажды она даже угостила меня редким сухим хересом. Я полагала... я полагала, что знала, как она ко мне относится, и вот теперь стояла перед ней подобно собачке, побитой любимым хозяином.
– Вы похожи на пару ослов, – сказала она с раздражением, и эти слова вернули меня к реальности. – Присядьте, мисс Рассел. Мистер Холмс, пока этот пистолет будет нацелен на мисс Рассел, не будете ли вы любезны включить электрический свет, лампы которого я вижу над нашими головами? Только двигайтесь очень осторожно: оружие заряжено, и мне нужно совсем небольшое усилие, чтобы нажать на курок. Благодарю вас, мистер Холмс. Кстати, выглядите вы значительно лучше, нежели мне сообщали. А теперь, будьте любезны, принесите вон тот стул и поставьте его рядом со стулом мисс Рассел. Чуть дальше. Хорошо. Лампу передвиньте на книжную полку.
Да, вот сюда. Теперь садитесь. Только не забывайте все время держать руки на столе. Оба. Хорошо.
Я села на расстоянии вытянутой руки от Холмса и посмотрела в угол на преподавательницу математики. Она сидела так, что на нее падала тень от книжных полок, оставляя на свету только ее ноги и дуло пистолета. Видны были лишь поблескивающие глаза и зубы, а также золотая цепочка и медальон, который она носила на шее.
– Мистер Холмс, мы видимся в последний раз. Я ждала этой встречи очень долго.
– Лет двадцать пять или чуть больше, не так ли, мисс Донливи? Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас фамилией вашего отца?
В лаборатории воцарилась тишина. Я с изумлением смотрела на Холмса. Неужели он знал эту женщину? Ее отца...
– О, мистер Холмс. Вы все еще в хорошей форме, я вижу. Может, объясните все мисс Рассел.
– На сиденье кеба мисс Донливи написала свое собственное имя, Рассел. Это дочь профессора Мориарти.
– Вы удивлены, мисс Рассел? Но вы ведь сами говорили мне о блестящем уме вашего друга. Какая жалость, что он разместился в теле мужчины.
С усилием я овладела своими мыслями и направила их в русло разработанного нами ранее плана.
– Я не могу согласиться с вами, мисс Донливи, – возразила я, глядя на свои руки, – ум и тело мистера Холмса вполне соответствуют друг другу.
– Мисс Рассел, – воскликнула она, – остра, как всегда. Должна признаться, что мне всегда нравился ваш интеллект. Кстати, я забыла, что вы... разошлись. Меня всегда интересовало, что вы в нем нашли? Мы могли бы многое сделать с вами, если бы не эта ваша глупая привязанность к мистеру Холмсу.
Я ничего не ответила, а лишь изучала свои руки.
– Но теперь привязанность исчезла, не так ли? – заметила она печальным голосом. – Грустно наблюдать, как старые друзья расходятся и становятся врагами.
В моем сердце забилась надежда, но лицо оставалось бесстрастным. Если она верит в это, у нас еще есть шанс. Обдумать этот вопрос мне было некогда, потому что Холмс, быстро на меня взглянув, заговорил ничего не выражающим голосом:
– Хватит, мисс Донливи. Мне кажется, вы жаждете сказать мне что-то.
Дуло пистолета на ее колене задрожало, и после промелькнувшего секундного страха я поняла, что она смеется, и услышала это. Она играла со мной. Мы могли ввести ее в заблуждение на некоторое время, но наши действия были разгаданы и теперь у нас не было никакого шанса.
– Вы правы, мистер Холмс. Времени у меня мало, а вы отняли у меня за последние несколько дней столько энергии. Как вы понимаете, у меня ее немного. Я умираю. Да, мисс Рассел, мое отсутствие в университете вполне обоснованно. В моем животе краб с клешнями, которого нельзя извлечь. Я собиралась подождать еще несколько лет, но теперь уже нет времени. Еще немного, и у меня не хватит сил, чтобы справиться с вами. Это должно произойти сейчас.
– Очень хорошо, мисс Донливи, я к вашим услугам. Давайте отпустим мисс Рассел и обсудим наши дела.
– Ну нет, мистер Холмс, извините. Этого я сделать не могу. Она стала частью вас, и я не могу иметь дело с вами, исключая ее. Она остается. – Ее голос стал холодным и резким, и мне с трудом верилось, что с этим человеком я пила чай и смеялась перед камином. Я вздрогнула, и она заметила это.
– Мисс Рассел холодно, и, я полагаю, она устала. Мы все устали, но осталось совсем немного. Давайте, мистер Холмс, я уверена, что у вас есть вопросы, которые вы хотели бы мне задать. Можете начинать.
Я посмотрела на него. Он как раз вытирал рукой лоб, и на мгновение его глаза сверкнули триумфом из-под ладони, встретившись с моими, и вновь стали пустыми.
– У меня нет вопросов, мисс Донливи.
Оружие дернулось в ее руке.
– Нет вопросов! Но, разумеется, у вас есть... – Она овладела собой. – Мистер Холмс, не надо меня раздражать.
– В самом деле, мисс Донливи, у меня нет вопросов по этому делу. Оно было очень интересным, но теперь все позади.
– Действительно? Может, будете столь любезны разъяснить мисс Рассел и мне связь событий. Руки на стол, мистер Холмс. Мне бы не хотелось заканчивать так быстро. Благодарю. Можете начинать.
– С событий прошлой осени или двадцативосьмилетней давности?
– Как хотите, впрочем, возможно, мисс Рассел предпочла бы узнать все с самого начала.
– Очень хорошо. Рассел, двадцать восемь лет назад я, будем называть вещи своими именами, убил профессора Джеймса Мориарти, отца твоей преподавательницы. То, что это было актом самообороны, не снимает с меня ответственности за его падение в Рейхенбахский водопад, хотя он сам искал меня, чтобы убить. Я выследил его, выявил его преступную деятельность и был непосредственной причиной его смерти. Однако я совершил тогда две ошибки, хотя и не мог предвидеть следующие события. Во-первых, мое трехлетнее отсутствие в Англии позволило реорганизовать империю Мориарти, и, когда я наконец вернулся, она стала уже международной. Моей второй ошибкой было то, что я позволил семье Мориарти, существование которой было одним из его главных секретов, исчезнуть из моего поля зрения. Его жена и юная дочь уехали в Нью-Йорк, и больше их никто не видел. По крайней мере, я так думал. Донливи – это девичья фамилия вашей матери, не так ли?
– Ага, значит все-таки у вас есть вопросы! Да, это так.
– Это мало меняет дело, мисс Донливи. Какая разница, был ли это волос вашего отца, тот, который вы оставили в кебе, чтобы я его нашел? Или в какой комнате склада находился снайпер, прежде чем выстрелить в мисс Рассел? Или кто подорвал бомбу, от которой погиб Диксон, – вы или один из ваших людей?
Незначительные детали едва ли меняют картину в целом.
– Интересно это слышать от человека, который всегда основывает свое расследование на самых незначительных деталях. Однако я отвечу. Да, это был волос моего отца, оставшийся с тех дней, когда он носил длинные волосы. Моя мать хранила его в медальоне. Сейчас этот медальон ношу я. Да, один из моих друзей, вооруженный снайперской винтовкой, действительно был на складе, хотя Скотланд-Ярд до сих пор ищет катер. Ну как можно было добиться подобной точности, стреляя с катера, качающегося на волнах? А что касается Диксона, то он знал, что рискует. Я щедро расплатилась с его семьей, вы не можете этого отрицать.
– Какова цена человеческой жизни? Сколько гиней смогут возместить вдове мужа, а детям их отца? Вы убили его, мисс Донливи, собственноручно или через одного из своих помощников? Вы решили, что он умрет в прошлом ноябре, когда открыли в Нью-Йорке банковский счет, с которого ему платили. А теперь он мертв.
Некоторое время мы сидели в полной тишине.
– Как великодушно защищать человека, который едва не убил вас и двух ваших близких друзей.
– Джон Диксон был профессионалом высокого класса, мадам. За всю свою карьеру он никого не убил, лишь однажды ранил, пока вы не вытащили его из его убежища. Полагаю, вы добились этого, чем-то угрожая его семье. Не надо играть со мной в эти игры, мадам, с разными там вашими случайностями и демонстрациями оскорбленного самолюбия – мое терпение имеет свои границы.
Вновь воцарилась тишина. Наконец дуло пистолета слегка отклонилось от меня. Все ее внимание было теперь приковано к Холмсу. Через минуту из угла вновь донесся ее голос, и в нем прозвучала нотка уважения.
– Похоже, вас трудно ввести в заблуждение. Да, вы совершенно правы: я действительно хотела его смерти, мне нужно было убрать его со своего пути, потому что он выдал бы меня при первом же удобном случае. Но я никогда не углублялась в самоанализ и привыкла не обращать внимания на второстепенные детали, когда передо мной стоит цель. Я думаю, мисс Рассел может подтвердить мои слова.
Дуло вновь нацелилось на меня. После двух долгих минут молчания она вновь заговорила, и я поняла, что Холмс просчитался и его успешный гамбит, вместо того чтобы отвлечь ее, наоборот дал ей почувствовать свое превосходство. Она решила задеть его самое слабое место, подвергнуть остракизму его гордость и независимость.
– Я думаю, – медленно сказала она, – думаю, что буду называть вас Шерлок. Странное имя. О чем только думал ваш отец? Тем не менее у нас в течение стольких лет были такие близкие отношения – правда, односторонние до сегодняшнего дня – что, мне кажется, пора сделать их взаимными. Обратитесь ко мне по имени.