Мэри Рассел (№1) - Ученица Холмса

– Рассел, мне кажется, самое время вызвать подкрепление. Я останусь здесь, а ты сбегай к дороге и приведи сюда констебля Роджерса, только тихо!

– Холмс, если меня слушалась собака Баркеров, то это вовсе не означает, что и констебль Роджерс меня послушается. Мне кажется, лучше пойти вам.

– Гм. Наверное, ты права. Но в любом случае, если ты здесь останешься, не при каких обстоятельствах не приближайся к мистеру Сильвестру. Крыса, загнанная в угол, может укусить. Рассел, не надо ненужного геройства.

Я уверила его, что не собираюсь брать этого человека, тем более голыми руками, и мы разделились. Я спряталась за коптильней, откуда могла видеть реку, и, набрав горсть камней, принялась упражняться в жонглировании. Мне удалось достичь того, что в воздухе одновременно находилось пять камней, когда что-то промелькнуло у дома.

Послышалось какое-то царапанье, затем глухой удар. Кухонная дверь распахнулась, и оттуда выскочил наш парень с испуганным лицом и черными волосами, теряя на бегу банкноты. Вдогонку ему неслись крики и топот ног, но Сильвестр бежал быстро и имел неоспоримое преимущество. Ускоряясь, он пролетел мимо меня, и я не раздумывая схватила один из своих камней и запустила в него. Камень угодил ему по ноге и, видимо, заставил ее онеметь на время, судя по тому, что он со всего размаху упал на землю. Я тотчас же схватила другой камень, но тут подоспели Холмс с Роджерсом.

* * *

В тот вечер мы ужинали в гостинице у миссис Уайтнек. Холмс ел окорок, а я наслаждалась бараниной в мятном соусе, а оба мы лакомились крошечным картофелем и глазированной морковью и разными другими деликатесами, которыми богат Суссекс. Миссис Уайтнек лично обслужила нас за столом и выглядела очень довольной.

Спустя некоторое время я откинулась на спинку стула и вздохнула, чувствуя себя вполне счастливой.

– Спасибо, Холмс. Это было здорово.

– Ты даже получила то грубое и неприкрашенное удовлетворение, характерное для ищейки, не так ли?

– Да. Не могу представить себя всю жизнь занимающейся подобного рода делами, но для летних каникул это вполне подходящее занятие. Вы согласны?

– Ну, если расценивать это как тренировку, то ты, Рассел, провела расследование на очень приличном профессиональном уровне.

– Да? Спасибо, Холмс, – сказала я, чувствуя какую-то глупую радость.

– Кстати, где ты научилась так бросать камни?

– Мой отец считал, что все молодые девушки должны уметь это делать, и еще хорошо бегать. Он очень любил спорт и пытался внедрить крикет в Сан-Франциско за лето до... до несчастного случая. Он и научил меня.

– Потрясающе, – пробормотал мой собеседник.

– Он тоже так считал. Согласитесь, очень полезный навык. Всегда можно найти, чем запустить в негодяя.

– Quid erat demonstrandum[1]. Как бы там ни было, Рассел... – Он уставился на меня холодным взглядом, и я внутренне сжалась, приготовившись встретить поток критики, но он мне только и сказал: – Теперь, Рассел, насчет того опыта с гемоглобином...

Книга вторая

Вдали от дома

Дочь сенатора

Глава 5

Бродячая цыганская жизнь

Схватите ее, плените ее, увезите ее прочь.

Случай в гостинице миссис Уайтнек был больше похож на шутку, и даже такой мастер раздувать из мухи слона, как доктор Уотсон, и тот с трудом превратил бы это дело в захватывающее повествование. Полиция наверняка поймала бы Сильвестра, а тридцать гиней и четыре окорока, даже в те дни, когда продуктов хронически не хватало, вряд ли могли бы послужить хорошим заголовком для статьи в «Таймс».

И все же среди множества шумных событий тех лет этот случай занимает особое место в моей памяти только из-за того, что именно тогда Холмс впервые дал мне свободу действий и принятия решений. Конечно, еще тогда я понимала, что если бы дело представлялось ему хоть сколько-нибудь значительным, я бы играла привычную для себя вспомогательную роль. Однако несмотря на это, чувство удовлетворения я втайне испытывала еще очень долго. Хоть и маленькое дело, но зато мое собственное.

То, что свалилось на нас спустя пять недель, превратило предыдущий случай в детскую забаву. Похищение дочери американского сенатора было не шуткой, а делом международной важности, драматичным и напряженным, классическим делом Холмса, в котором мне довелось участвовать, хотя и во второстепенной роли. Расследуя это дело, я стала понимать многие вещи и соприкоснулась с темными сторонами жизни, так хорошо известными Холмсу.

Это дело связало нас, будто двоих выживших после стихийного бедствия людей, на всю оставшуюся жизнь. Оно придало мне уверенности в себе и, как это ни парадоксально, научило меня быть более осторожной в своих суждениях. Оно также послужило уроком и Холмсу, который наконец-то осознал, что меня нужно уважать и принимать всерьез.

И все же я едва не упустила это дело. Даже теперь по моей спине пробегают мурашки при одной мысли об этом. Если бы оно прошло мимо меня, если бы Холмс просто исчез в то солнечное лето, как уже не раз с ним бывало, и не разрешил мне присоединиться к нему, Бог знает, как бы все получилось.

* * *

К обеду жаркого дня середины августа наша сенокосная команда дошла до конца последнего поля и изможденная разбрелась по домам. В этом году с нами работал мужчина – молчаливый, суровый и замкнутый молодой человек, почти мальчик, который хотя и не трудился больше всех, но самим своим присутствием не давал нам возможности расслабиться. Благодаря ему мы закончили работы раньше обычного, к полудню восемнадцатого числа. Я дотащилась до дома, ощущая густой аромат из кухни Патрика и мечтая лишь о том, чтобы забраться под чистую простыню и поспать часиков двадцать, но вместо этого проследовала в ванную, стащила с себя грязный комбинезон, соскребла с кожи сцементированную потом корку пыли и сенной трухи, переоделась и, уставшая, но с чувством свободы, которое почти всегда овладевает человеком после окончания тяжелой работы, вскарабкалась на велосипед и поехала к Холмсу.

Когда я не спеша проезжала по дорожке, ведущей к его дому, до меня донеслись знакомые звуки, приглушенные каменными стенами. Музыка, но не та, которую обычно играл Холмс. Веселый танцевальный мотив. Я нажала на педали, обогнула дом и вошла через кухонную дверь. Когда я очутилась в гостиной, я едва узнала Холмса в загорелом черноволосом мужчине, прижимавшем скрипку к подбородку, покрытому двухдневной щетиной. Легкая тень опасения мелькнула на его лице и тут же сменилась улыбкой, блеснувшей золотым зубом. Но меня трудно было одурачить. После того как я отметила его первую реакцию на мое появление, я уже была начеку.

– Холмс, – начала я, – только не говорите мне, что вы собираетесь на деревенскую свадьбу.

– Привет, Рассел, – сказал он небрежно, – рад тебя видеть. Очень рад. Здорово, что пришла сюда, теперь мне не придется заниматься писаниной. Я хотел попросить тебя проследить за опытом с растениями. Всего лишь несколько дней, в этом нет ничего сложного...

– Холмс, что происходит?

Он вел себя как-то странно.

– Что происходит? Ничего не происходит. Просто мне нужно уехать на несколько дней, вот и все.

– У вас дело?

– Ох, Рассел, хватит...

– Почему вы не хотите, чтобы я знала об этом? Только не надо нести мне всякую чушь о государственной тайне.

– Но это именно государственная тайна. Я не могу тебе рассказать. Может быть, позже. Но мне в самом деле нужно, чтобы ты...

– Следила за вашими растениями, Холмс, – раздраженно подхватила я, – только не надо мне говорить о важности этого опыта.

– Рассел! – произнес он с обидой в голосе. – Я оставляю вам свои растения только потому, что меня попросил человек, которому я не мог отказать.

– Холмс, – в моем голосе зазвучали предостерегающие нотки, – вы говорите с Рассел, а не с Уотсоном и не с миссис Хадсон. Я нисколько не боюсь вас. Мне хотелось бы знать, почему вы намереваетесь улизнуть, ничего мне не сказав.

– "Улизнуть"! Рассел, я так рад, что ты здесь.

– Холмс, я не слепая. Вы уже полностью собрались, только туфли еще не надели, а в углу комнаты стоит уложенная сумка. Повторяю – что происходит?

– Рассел, мне очень жаль, но я не могу взять тебя с собой.

– Почему нет, Холмс? – Я разозлилась всерьез. Он тоже.

– Потому что, черт возьми, это может быть опасно!

Я стояла, глядя на него широко открытыми глазами, и, когда вновь услышала свой голос, с удивлением отметила, что он звучал спокойно и ровно.

– Дорогой мой Холмс, предположим, что вы не говорили мне всего этого. Я выйду в ваш сад, чтобы немного погулять, повосхищаться цветами – минут этак на десять. А когда вернусь, мы начнем наш разговор сначала.

Я вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь, и отправилась пообщаться с Уиллом и двумя котами. Вскоре до меня вновь донеслись звуки скрипки. На этот раз это была классическая мелодия. Десять минут спустя я вернулась через ту же дверь.

– Добрый день, Холмс. Хорошо выглядите в этом наряде. Правда, на вашем месте я бы не надевала оранжевый галстук к рубашке красного цвета – впрочем, в этом есть определенная оригинальность. Итак, куда мы направляемся?

Холмс взглянул на меня из-под полуопущенных век. Я кротко стояла в дверях, скрестив руки. Наконец он фыркнул и бросил скрипку в футляр.

– Ну, хорошо, Рассел. Может, я и сумасшедший, но мы попытаемся. Слышала что-нибудь о похищении у Симпсонов? Ты следишь за газетами?

– Последний раз видела их несколько дней назад. Потом я помогала Патрику с сеном.

– Ясно. Взгляни на это, пока я схожу наверх.

Он вручил мне пачку вырезок из «Таймс» и исчез в лаборатории.

Я разложила их по датам. Первая, датированная десятым августа, представляла собой маленькую заметку с последней страницы. В ней сообщалось, что американский сенатор Джонатан Симпсон собирается провести отпуск с семьей – с женой и шестилетней дочерью – в Уэльсе.

Статья, появившаяся через три дня, занимала центральное место на первой странице. Ее огромный заголовок гласил:

ПОХИЩЕНА ДОЧЬ СЕНАТОРА. ТРЕБУЮТ БОЛЬШОЙ ВЫКУП

В статье речь шла о том, что Симпсоны получили аккуратно отпечатанную записку с сообщением, что их дочь украдена и что у главы семейства есть неделя на то, чтобы найти двадцать тысяч фунтов. Там также говорилось, что если он обратится в полицию, ребенок умрет. Статья не объясняла, как информация проникла в газеты или как Симпсон должен избегать полиции при том, что все это известно прессе. В одном из последних номеров газеты были помещены фотографии несчастных родителей.

Я поднялась в лабораторию, где возился Холмс, и, прислонившись к косяку, спросила:

– Кто позвонил вам?

– Миссис Симпсон.

– Вы не очень-то довольны.

– Как я могу быть довольным? Уэльс утопает в грязи, след недельной давности, никаких отпечатков, никто никого не видел, родители в истерике, и, поскольку никто не знает, что делать, они решили вытащить старого Холмса. Старый Холмс – чудотворец. – Он уныло уставился на свой оцарапанный палец, и я обмотала его пластырем. – Читая чепуху Уотсона, человек может подумать, что у меня никогда не бывало промахов и ошибок, которые мучают меня и мешают спать по ночам. Рассел, я знаю подобные дела, я знаю, как они начинаются, и все эти признаки налицо. Это дело попахивает провалом, и мне бы очень не хотелось быть где-нибудь неподалеку от Уэльса, когда найдут тело ребенка.

– В таком случае откажитесь от дела.

– Не могу. Всегда остается маленькая вероятность, что эти старые глаза что-нибудь разглядят. – Он засмеялся. – Вот вам пример фразы для записок Уотсона: Шерлок Холмс верит в удачу. Теперь, Рассел, сиди смирно, а я тем временем наложу эту мерзость тебе на лицо.

Масса, которую он вытряхнул из мензурки, была черной и гадкой на вид, тепловатой и скользкой наощупь. Он покрыл ею все мое лицо, включая нос и уши. Я терпела и сидела тихо.

– Будем изображать цыган. Сначала доедем до Кардиффа, где встретимся с Симпсонами и возьмем повозку, после чего двинем дальше, на север. Я собирался нанять возчика, но, поскольку ты работала в команде Патрика, полагаю, и сама неплохо справишься. Не думаю, что в Оксфорде ты научилась чему-нибудь полезному, например предсказывать судьбу.

– Этажом ниже меня живет девушка, которая замечательно гадает на картах Таро. Полагаю, что смогу воспроизвести ее жаргон. К тому же я могу жонглировать.

– Где-то в буфете была колода карт. Да сиди же спокойно. Я известил Скотланд-Ярд, что буду в Кардиффе завтра.

– По-моему, в записке говорилось, что срок – одна неделя. Что же вы собираетесь предпринять за два дня?

– Записка – это всего лишь предупреждение, чтобы родители не втягивали в дело полицию. Никто не принимает подобные заявления всерьез, тем более сами похитители. У нас есть время до первого сентября. Сенатор Симпсон пытается найти деньги, но это его разорит, – заметил он и добавил: – Сенатор, даже такой могущественный, как Симпсон, – не всегда богатый человек.

– Итак, едем в Уэльс. Вы думаете, ребенок там?

– Местность довольно глухая, никто не слышал звука проезжавшего автомобиля после наступления темноты, а полиция перекрыла все дороги к шести утра. Посты на дорогах стоят до сих пор, но и Скотланд-Ярд, и полиция Уэльса, и американцы – все думают, что она в Лондоне. Пока они занимаются там, мы свободны в наших действиях здесь. Да, я думаю, она все еще в Уэльсе, более того, мне кажется, что она находится в радиусе не более двадцати миль от того места, где ее похитили. Я же сказал – сиди спокойно! – зарычал он. Я не могла видеть его лица, потому что он был занят моим ухом.

– Какое хладнокровие, – вздохнула я, не имея в виду ребенка.

– Да, хладнокровие и осторожность: записка отстукана на обыкновенной дешевой бумаге, вложена в простой конверт, печаталась на самой заурядной машинке, которой года три-четыре, а отправлена она была из Лондона. Никаких отпечатков пальцев. Орфография, подбор слов и пунктуация просто ужасны. Расположение текста на листе обычное; человек, который печатал, оставлял одинаковые отступы в начале каждого абзаца, а давление на клавиши свидетельствует о том, что он знаком с основами машинописи. Если не обращать внимания на напускную неграмотность, то в целом записка чистая.

– Напускная неграмотность?

– Напускная, – ответил он. – За всем этим стоит ум, Рассел, холодный и расчетливый, это не какой-нибудь там необразованный деревенщина. – Отвращение к преступлению вообще, которое читалось в его лице и голосе, постепенно уступало место жажде расследования. Я ничего не сказала, и он продолжил свое занятие, покрывая мне руки по локоть этой гадостью. – Поэтому мы не будем рисковать. В то же время с их стороны мы едва ли можем рассчитывать на оплошности. Мы не прекратим наш маскарад, пока это будет возможным, а начнется он, как только мы покинем этот дом. Не знаю, сможешь ли ты выдержать так долго. Если нет, лучше скажи сейчас, поскольку малейшая оплошность может стоить ребенку жизни. Не говоря уже о политических сложностях, которые возникнут, если мы позволим важному и влиятельному политическому деятелю потерять ребенка на нашей земле. – Его голос был почти мягким, но, взглянув в его глаза, я едва не дрогнула. Это была уже не игра в Ратнакара Санжи, где величайшим наказанием могло быть исключение из университета; здесь мы рисковали жизнью ребенка. А может, и своими собственными жизнями. Ничего не стоило отказаться от участия в этом деле, но я решила: если не сейчас, тогда когда же? Если бы я тогда отказалась, где еще мне довелось бы увидеть в действии невообразимое сочетание случая и отваги? Я сглотнула слюну. Он повернулся и поставил мензурку на стол.

– Готово, – констатировал он, – кажется, неплохо. А теперь сходи в ванную и покрась волосы вот этим.

Я взяла у него пузырек с черной краской, прошла по коридору до ванной комнаты, и спустя некоторое время на меня из зеркала смотрела женщина с волосами цвета воронова крыла и кожей оттенка кофе с молоком, одетая во множество разноцветных юбок, шалей из сундуков Холмса и увешанная золотыми и просто блестящими побрякушками.

Я одела очки, чтобы изучить свое отражение получше, но, взглянув в зеркало, решила, что мои обычные очки не подходят к новому имиджу, и я заменила их на другие, в золотой оправе и со слегка окрашенными стеклами. Отступив на шаг, я попыталась улыбнуться обольстительной улыбкой, но не выдержала и расхохоталась.

– К счастью, сегодня у миссис Хадсон выходной, – промолвил Холмс, когда я, кружась, влетела в гостиную, – садись, посмотрим, как ты можешь управляться с этими картами.

Мы вышли с наступлением темноты, чтобы успеть на последний поезд, уходящий на восток. Предварительно я позвонила тете, поставив ее в известность, что я отправляюсь со своей подругой леди Вероникой в Беркшир, поскольку у нее недавно умерла бабушка и ей была необходима помощь друзей. Я повесила трубку, как только она разразилась бурей протестов и угроз. По моем возвращении она была вне себя от злобы, но зато не стала усложнять дела звонками в полицию по поводу пропавшей племянницы.

Высадившись из омнибуса на станции, мы подхватили наши многочисленные свертки и устремились к кассе. Я сняла очки и убрала их в карман, но даже полуслепая я не могла ошибиться в том, что кассиру не доставило удовольствия наше появление.

– Да, сэр, – холодно произнес он.

– Первый класс до Бристоля, – объявил Холмс.

– Первый класс? Извините, вряд ли это вам подойдет. Может, лучше второй?

– Не-а, лучше первый. Сегодня день рождения моей дочки, и она хочет первый.

Кассир взглянул на меня, и я смущенно улыбнулась. Это, казалось, немного смягчило его.

– Ну, хорошо, может, подыщем вам что-нибудь. Но вам придется сидеть в своем купе. Не ходите по вагону и не тревожьте пассажиров.

Холмс выпрямился и мрачно взглянул на него.

– Если они не будут беспокоить нас, мы тоже не будем. Сколько с нас?

Кассир пристыженно отвел глаза. Мы живописно вскарабкались на поезд с нашими сумками и свертками, и до конца поездки купе было в нашем распоряжении. Я вытащила материалы по делу, которые Холмс вручил мне для изучения, но усталость от долгой и напряженной работы под палящим солнцем дала о себе знать. Холмс разбудил меня уже в Бристоле, где мы сняли два номера в скромном отеле возле вокзала и проспали до утра.

Оставшаяся часть поездки до Кардиффа была не столь комфортабельной, как ее начало, и когда Холмс помог мне слезть с поезда, мои отекшие ноги подогнулись под тяжестью сумок. Когда я смогла идти, он нагнулся ко мне и негромко произнес:

– Теперь, Рассел, мы посмотрим, на что ты способна. Встреча с Симпсонами назначена на двенадцать в кабинете старшего инспектора Коннора. Мысль о том, чтобы попасть туда через главный вход, не очень хороша, поэтому нужно, чтобы нас арестовали. Только аккуратно, Рассел.

Он подхватил две самые маленькие сумки и поспешил вперед, оставив меня с другими четырьмя. Я последовала за ним к выходу мимо констебля, наблюдавшего за толпой и, конечно, за нами. У двери образовалась давка, и Холмс внезапно резко остановился, чтобы не налететь на ребенка. Я врезалась в него и уронила сверток, и не успела я его поднять, как множество ног принялись пинать мой багаж, и прежде всего ноги, обутые в живописные цыганские ботинки.

Продираясь сквозь локти и плечи, я бросилась за свертком и, когда наконец догнала его и нагнулась, чтобы подобрать, что-то налетело на меня сзади и отбросило к стене, где я запуталась в куче юбок и сумок. Голос над моей головой прорычал:

– А, черт возьми, ты что, не в состоянии удержать сумки? Мне надо было взять твоего брата, он хоть стоять может нормально. – Тяжелая рука схватила меня за плечо и встряхнула так, что я отлетела в сторону и оказалась среди элегантно одетых молодых людей. Руки в перчатках подхватили меня, и движение в дверях прекратилось вообще.

– Чертова девчонка, да ты еще хуже своей матери, бросаешься в объятия незнакомых мужчин. А ну-ка иди сюда и собери свое барахло, – проорал он, выдернул меня из рук моих спасителей и швырнул к сумкам. Слезы выступили у меня на глазах после удара о стенку. Несколько робких голосов раздалось в мою защиту, но никто даже не пошевелился, чтобы остановить моего «папашу».

– Но, пап, они всего лишь хотели мне помочь...

Я увидела его стремительно приближавшуюся руку и попыталась увернуться, но не успела. Опять отлетев к стене, я вскрикнула, когда его нога ударила по чемодану, стоявшему рядом со мной.

Наконец раздался полицейский свисток.

– Эй, вы, прекратите это, – закричал уэльский блюститель порядка. – Какой позор, вы же бьете ребенка!

– Она не ребенок, и ей в самый раз врезать хорошенько, научить уму-разуму.

– Ну уж нет, – возразил он и схватил Холмса за поднятую руку, – мы этого не допустим. Отведем вас обоих в участок, может, это умерит ваш пыл. – Он посмотрел на меня внимательнее и повернулся к молодым людям. – Потрудитесь, джентльмены, проверить свои карманы, а вдруг что пропало?

К моему счастью, все у всех оказалось на месте. Мы оба набросились с крикливыми оскорблениями на констебля, и он быстро запихал нас в полицейский фургон и увез. В фургоне мы ни разу не взглянули друг на друга. Я случайно чихнула и не смогла сдержать улыбку, которая так и лезла мне на физиономию.

В участке констебль грубо схватил Холмса за скованные наручниками руки и увел. Я осталась с другим, более молодым полицейским, который не знал, как ему держаться со мной, ибо никак не мог решить – то ли я была невинной жертвой, то ли еще большей негодяйкой, нежели мой отец. Потребовалось много времени и сил, прежде чем я сумела убедить его в том, что это было недоразумением и что мне необходимо срочно поговорить со старшим инспектором Коннором. В конце концов я оказалась перед дверью, где на медной табличке было написано его имя. Дама с тонкими губами прошипела мне, чтобы я оставалась на месте, и отправилась поговорить с секретаршей. Та бросила на меня уничтожающий взгляд, но меня это не волновало. Я была здесь, а часы показывали всего лишь двадцать минут первого.

Однако, к моему ужасу, секретарша решила проявить характер. Она покачала головой и ткнула рукой в сторону закрытой двери, видимо, не собираясь пропустить меня к человеку, который сидел в кабинете. Тогда я вытащила из вместительного кармана ручку и листок бумаги и, немного подумав, написала на нем имя ребенка, судьба которого привела сюда нас с Холмсом. Я сложила его втрое и протянула секретарше.

– Сожалею, мисс, – сказала я, – но я не стала бы беспокоить старшего инспектора, не будь уверена, что он захочет меня увидеть. Будьте добры, просто отдайте ему вот это. Если и тогда он меня не примет, я спокойно уберусь отсюда.

Она недоверчиво взглянула на сложенную записку, но, похоже, моя настойчивость и высокий стиль речи все же возымели действие, потому что она взяла записку и отнесла за дверь. Голоса там сразу же затихли, затем послышался ее извиняющийся голос, и через секунду я оказалась перед остолбеневшим от моего вида человеком средних лет с редеющими рыжими волосами, одетым в плохо сидящий на нем твидовый костюм.

– Тысяча чертей, – вскричал он, – послушайте, мисс, вы зря сюда пришли, потому что здесь вы едва ли...

Я прервала поток его речи всего двумя словами.

– Шерлок Холмс, – произнесла я.

Он дернул головой, как будто я дала ему пощечину. Отступив на шаг, он вперил в меня внимательный взгляд, и мне стало забавно видеть его в таком замешательстве. Он сузил глаза.

– А как вы узнали о... – Он остановился, взглянул на удивленную секретаршу, вернулся, чтобы закрыть за ней дверь, после чего провел меня в меньший, более скромный кабинет. Прикрыв дверь, инспектор повернулся ко мне.

– Объясните, что вы имели в виду? – велел он.

– С удовольствием, – с улыбкой повиновалась я. – Не будете возражать, если я присяду?

Он впервые посмотрел на меня другими глазами, пораженный оксфордским произношением цыганки, и я отметила эффект, который произвело на него это несоответствие речи и внешности. Жестом указав на стул, он отвел взгляд. Я села и стала ждать. Он тоже сел.

– Благодарю вас, – сказала я, – в одной из ваших камер сидит один джентльмен – мой «папаша». Это и есть Шерлок Холмс. Видите ли, он не хотел, чтобы кто-то узнал о том, что он прибыл сюда по делу Симпсонов, поэтому мы предпочли прибыть на встречу через заднюю дверь. Ваши люди были очень вежливы и предупредительны, – поспешила я заверить его, несколько кривя душой.

– Боже мой, – выдохнул он. – Шерлок Холмс в камере?! Дональдсон! – Дверь позади меня отворилась. – Приведи ко мне цыгана, которого вы арестовали сегодня на вокзале. Лично доставь его.

Воцарилась тяжелая тишина. Потом Коннор ненадолго отлучился к двум американцам, которые ждали в соседнем кабинете. В течение нескольких минут до меня доносились их голоса. Затем я услышала, как он отдал распоряжение секретарше:

– Мы будем пить чай, мисс Картер, с бисквитами. Симпсонам отнесите тоже. А нам сюда три чашки, слышите? Да, три.

Он вернулся ко мне, осторожно опустился в кресло напротив и сцепил пальцы над столом.

– М-да, – начал он, – забавно получается. Почему мне не сообщили... что его будет сопровождать еще кто-то?

– Он сам не знал об этом до вчерашнего дня. Меня зовут Мэри Рассел. Я буду помогать ему в этом деле.

Его рот открылся, но появление Дональдсона и Холмса предотвратило все дальнейшие расспросы. Холмс по-прежнему был в наручниках, но глаза его искрились весельем. Ему явно нравилось эта ситуация, несмотря на то, что на щеке его темнел свежий синяк, а губа с левой стороны опухла. Коннор ошеломленно уставился на него.

– Дональдсон, что это значит? Что случилось с его лицом? И снимите с него эти чертовы наручники! Холмс перебил его:

– Все в порядке. Они выполняли свою работу.

Коннор внимательно посмотрел на Холмса, потом перевел взгляд на сержанта.

– Мистер Дональдсон, спуститесь в камеры и скажите вашим людям с большими кулаками, что я больше не потерплю подобных вещей. Мне плевать на то, что они думают об этом. Повторяю: такого больше не будет. Это очень плохо, Дональдсон, я расстроен, идите.

Как только сержант вышел, появилась мисс Картер с подносом, на котором стояли три чашки и тарелка с бисквитами; она делала вид, что не обращает на нас внимания, но все же постреливала в нашу сторону любопытными глазками. Очевидно, люди вроде нас не были частыми гостями у Коннора.

Наконец дверь за ней закрылась, и Холмс занял стул возле меня.

– Е ы как раз вовремя, Рассел. Надеюсь, я не причинил тебе вреда?

– Всего-то пара царапин. К счастью, вы не разбили мне очки. А сами-то как?

– Я уже сказал, что все в порядке. Старший инспектор Коннор, я полагаю, вы уже познакомились с Мэри Рассел?

– Да, она... представилась. Как ваша помощница. Мистер Холмс, а это так уж необходимо?

В вопросе не было ничего предосудительного, но когда я увидела, как Холмс, не отвечая, молча смотрел на него, я вспыхнула с головы до ног. И встала.

– Холмс, я полагаю, вам лучше самому заняться этим делом. Я вернусь домой и...

– Ты сядешь.

Я повиновалась, не глядя на старшего инспектора.

– Старший инспектор, мисс Рассел – действительно моя помощница. Как в этом деле, так и в других. – Это было все, что он сказал, и этого оказалось вполне достаточно. Коннор откинулся в своем кресле, прочистил горло и бросил на меня извиняющийся взгляд, считая ненужным добавлять что-либо еще.

– Помощница. Хорошо.

– Совершенно верно. Ее присутствие не должно ни в коей мере стеснять вас. Симпсоны здесь?

– В соседнем кабинете. Я подумал, нам хорошо бы поговорить сначала без них.

– Правильно. А сразу после встречи мы исчезнем из города. Я настаиваю на том, чтобы в округе остались только посты на дорогах, а все ваши люди ушли, как я уже говорил.

– Как вы сказали, – кивнул Коннор, хотя по тону его голоса я поняла, что лишь приказ сверху заставляет его подчиняться указаниям Холмса, что его вовсе не радует.

Холмс взглянул на него, затем также откинулся на спинку стула и, поправив поношенную жилетку, улыбнулся своей тонкой улыбкой.

– Думаю, нам надо прояснить некоторые вещи, старший инспектор. Я согласился заняться этим делом только при условии, что моя команда будет иметь приоритет на этом маленьком клочке уэльской земли. Если угодно, можете считать это требованием. Кроме того, я заявляю, что мисс Рассел является здесь моим представителем и в мое отсутствие ее требования и пожелания должны выполняться неукоснительно. Итак, старший инспектор, договорились?

– Но, мистер Холмс, – начал Коннор, – я не думаю, что...

– Молодой человек, вам достаточно сказать «да» или «нет». Если вы согласитесь, мы будем разговаривать с Симпсонами и начнем поиски. Если же ответите «нет», тогда можете отдать мисс Рассел ее сумки, а я отдам вам взамен все материалы по этому делу. Решение за вами. Лично я был бы рад вернуться к своим опытам и своей кровати. Ну, так что же?

Холодные серые глаза встретились с ярко-голубыми глазами инспектора, и через пару секунд голубые сдались.

– У меня нет выбора, не так ли? Я думаю, эта женщина попросту оторвет мне голову. – Он встал из-за стола, и мы последовали за ним в соседний кабинет.

На аристократических лицах двоих людей, которых мы там увидели, можно было прочесть странную смесь ужаса, изнеможения, отчаяния и безропотной готовности подчиниться судьбе. У обоих были серые, до нельзя усталые лица. Мужчина не встал, когда мы вошли, а лишь взглянул мимо нас на Коннора. Чай на столе был нетронутым.

– Миссис Симпсон, сенатор, разрешите представить вам мистера Шерлока Холмса и его помощницу мисс Мэри Рассел.

Сенатор отшатнулся, подобно ближайшему родственнику умершего, пораженному в разгар похорон неуместной шуткой, и Холмс быстро произнес:

– Прошу прощения за мой несколько необычный наряд. Ради безопасности вашей дочери я решил, что лучше нам будет зайти в участок не через центральный вход, а через задний и в таком вот виде. Могу вас уверить, что и внешний вид мисс Рассел – такая же маскировка, как и мой золотой зуб.