Мэри Рассел (№1) - Ученица Холмса

– Я не люблю готовить, – сказала я с важностью. Вновь воцарилась тишина, еще более тяжелая, чем в первый раз, и я поняла, что сказала лишнее. – А телефон у вас есть? – спросила я у малыша.

– Телефон?

– Ну да, телефон, знаешь, такая штука, которую берешь в руку и говоришь в нее, а другой человек за много миль от тебя все слышит? Уже слишком темно, и я не вижу здесь проводов.

По изумленным лицам я поняла, что это была не та деревня. Один ребенок встрепенулся.

– Мой папа звонил один раз, когда Гран умер и нужно было сообщить об этом брату в Кэрфилли.

– А куда он ходил звонить?

Он выразительно пожал плечами.

– А зачем вам телефон?

– Чтобы позвонить своему биржевому маклеру. – И прежде чем они успели меня спросить, что это такое, я продолжила: – А у вас здесь много бывает незнакомцев?

– О да, много. Вот совсем недавно проезжала машина с англичанами, и она останавливалась здесь. Они выпили у мамы Мэдди и поехали дальше.

– Просто проезжающие не в счет, – заметила я, – я имею в виду тех, кто приезжает, ест, Пьет, живет здесь. Здесь немного бывает таких, правда?

Судя по их лицам, они едва ли могли предложить мне хоть мало-мальски подходящую группу незнакомцев. Я вздохнула. Может быть, завтра. А пока...

– Ладно, мы пока здесь, но задержимся ненадолго. Хотите сгоняйте домой и скажите остальным, что будет представление. Целый час. А если моему папаше слишком понравится местное пиво, – добавила я, – еще и погадаю. Ну, живо.

Ужин был хорошим и вкусным, а выручка от представления очень скромной. Наутро, еще до рассвета, мы двинулись дальше.

В следующей деревне были телефонные провода, но она состояла всего лишь из нескольких разбросанных строений. Ни мой малолетний информатор, ни завсегдатаи трактирчика не могли припомнить, чтобы здесь недавно были незнакомцы. Мы двинулись дальше после полудня, не останавливаясь на представление.

Очередной населенный пункт вселил в нас надежду. Телефонная линия, много домов и даже кое-какие сведения в ответ на мой вопрос о незнакомцах. Сердце мое затрепетало. Однако спустя некоторое время выяснилось, что к незнакомцам там отнесли двух английских леди, которые переехали сюда жить еще шесть лет назад.

Чтобы добраться до других деревень, нам пришлось вернуться немного назад по дороге, и ближе к закату я почувствовала, что смертельно устала от твердого деревянного сиденья и постоянной тряски. Мы зажгли фонарь и, спустившись на землю, пошли пешком, ведя лошадь под уздцы. Я тихо сказала Холмсу:

– А могли похитители быть местными? Я знаю, скорее всего, это приезжие, ну а вдруг?

– Местные крестьяне похитили дочь американского сенатора, использовав сонный газ, после чего написали письмо с требованием о выкупе в «Таймс», – насмешливо произнес он. – Пораскинь мозгами, данными тебе Богом, Мэри. Местные почти наверняка были вовлечены во все это, но не они одни.

Мы вошли в четвертую деревню, где впервые нас не встретила ватага ребятишек.

– Полагаю, уже слишком поздно для малышей, – пробормотал Холмс и с отвращением взглянул на маленький трактир. – Возьму красного вина поприличней, – вздохнул он и отправился выполнять свою постылую обязанность.

Я остановила лошадь, нашла и разогрела банку бобов над маленькой горелкой в фургоне. Холмс отсутствовал очень долго, и я уже начала подумывать о том, чтобы ложиться спать, когда послышался его громкий голос:

– ...Моя скрипка, где моя скрипка? Сейчас я сыграю вам танцевальную мелодию, самую веселую, какую вы когда-нибудь слышали.

Я вскочила, сон моментально улетучился. Дверь фургона распахнулась, и внутрь ввалился мой старикан-папаша. Он споткнулся на узких ступеньках и с размаху плюхнулся прямо мне на колени.

– А, дорогая моя крошка, – громко продолжал он, пытаясь подняться, – ты не знаешь, куда я дел свою скрипку? – Он наконец поднялся и протянул руку за скрипкой, лежавшей на полке. При этом он наклонился ко мне и зашептал в ухо. – На цыпочках, Рассел: двухэтажный белый дом в полумиле к северу, одно дерево перед фасадом, одно сзади. Его сняли в конце июня, живут там пять человек, шестой, вероятно, приходит и уходит. Черт подери! – рявкнул он. – Я же велел тебе сменить струну. – Вновь наклонившись, он продолжал: – Я немного пошумлю перед домом. А ты его обойди, только ради Бога осторожно, и попытайся разглядеть все, что сможешь, не подходя слишком близко. Возьми с собой револьвер, но воспользуйся им только для того, чтобы в случае необходимости спасти свою жизнь. Остерегайся охраны или собак. Если тебя заметят – все пропало. Справишься?

– Думаю, да, только...

– Мэри, дорогая, – заорал он пьяным голосом, – вижу, ты чертовски устала. Ложись спать и меня не жди.

– Но, папаша, а ужин?..

– Нет уж, Мэри, не буду я портить это чудесное пиво какой-то там жратвой. Давай, Мэри, двигай в страну снов.

Он вывалился из фургона, громко хлопнув дверью. Его скрипка сразу же ожила, а я стала собираться. Натянув брюки, я прихватила моток шелковой веревки, маленький бинокль, карманный электрический фонарик размером с карандаш и револьвер. Окинув последним взглядом фургон, я увидела тряпичную куклу. Повинуясь какому-то странному импульсу, я запихнула ее в карман на счастье, и тихо выскользнула на улицу. Миновав трактир, я устремилась к большому квадратному дому, стоявшему особняком в стороне от дороги.

Подойдя к нему поближе, я нырнула в кусты и притаилась в них, разглядывая дом в бинокль. В окнах нижнего этажа за тонкими, но плотными занавесками горел свет. Ничего не было видно, только вроде бы из углового помещения доносились голоса. С фасада окна в верхнем этаже были темными.

За десять минут моего сидения в засаде единственным живым существом, которое я заметила в доме, был высокий мужчина, который прошел по комнате с лампой в руке. Вблизи не было видно ни охранников, ни собак, и я пробралась поближе к флигелю, где пахло углем и парафином. Свет падал из зашторенных окон и, хотя и слабо, освещал землю. Я прождала еще десять минут, но так ничего и не заметила.

Тогда я решила обойти здание вокруг и, пройдя через сад и преодолев заборчик, оказалась с другой стороны дома. Передо мной открывался вид также и на двор.

С этой стороны в помещении наверху горел свет. Судя по расположению окон, я заключила, что там было две комнаты. Свет горел в правой. К моей радости, занавески в ней были либо порваны, либо неплотно прикрыты, потому что яркая полоса света падала на подоконник. Если бы я смогла забраться повыше, то с легкостью бы увидела то, что происходит в комнате.

Я огляделась вокруг. Где-то поблизости обязательно должна быть горка, но в темноте я могла с уверенностью сказать лишь то, что сразу за домом ее не было. Тогда я взглянула на строение рядом со мной. Шиферная крыша должна была выдержать мой вес, а с нее мне было бы видно все. Я взяла ящик, днище которого было проломлено, но стенки казались довольно крепкими, и, встав на него, залезла наверх. Едва я очутилась на крохотной крыше и похвалила себя за минимум произведенного при этом шума, как задняя дверь дома настежь распахнулась и очень крупный мужчина с ужасно ярким фонарем в руке появился на ступеньках.

Холмс продолжал шуметь. Безумное желание соскочить вниз и раствориться в темноте охватило меня и тут же исчезло, оставив лишь напряжение в мускулах и желание вжаться в трещины крыши, но когда мужчина был уже на полпути, я заметила, что он хоть и шел в моем направлении, но ничего не держал в руках, равно как и на уме. Его занимало лишь посещение помещения подо мной. Но все же в течение семи минут (целой вечности), пока он не ушел обратно, я чувствовала себя сидящей на бочке с порохом и старалась не шелохнуться, чтобы шифер не дай Бог не треснул. Наконец он удалился, и я испытала огромное облегчение.

Постепенно мое сознание сделало два вывода. Во-первых, комната, из которой он вышел, была кухней и, во-вторых, что особенно важно, на его появление во дворе не последовало никакой реакции. К тому же он, как я заметила, ничего такого и не ожидал. Значит, ни собак, ни охраны.

Вероятно.

Небо было озарено светом луны, и когда я встала и выпрямилась во весь рост, то почувствовала себя слоном, попавшим на площадку для крикета. К тому же угол оказался не совсем удачным. Все, что я увидела в свой бинокль, было лишь дверным проемом в противоположной стене комнаты. Я спустилась с крыши строения, отнесла ящик обратно и остановилась, глядя на окно и размышляя.

Если охраны нет, то что мне стоит влезть на дерево прямо возле дома? Оно было развесистым, с густой кроной и крепкими ветками. Оттуда я смогла бы видеть очень многое, сама оставаясь при этом невидимой, что было бы, конечно, безопаснее, чем слоняться по двору, пока кто-нибудь меня не заметит.

Как бы то ни было, для начала мне требовалось освободиться от лишних вещей. Недалеко от дерева была разросшаяся живая изгородь, возле которой я и побросала свои юбки и ботинки, предварительно засунув куклу в задний карман брюк, а остальные вещи распихав по другим карманам. Холмс прервал свой концерт на некоторое время, и я, приложив ухо к окну кухни, убедилась, что все события, а точнее игра в карты, происходят в другом конце дома.

До нижних веток дерева было не дотянуться и не допрыгнуть, поэтому я размотала веревку с пояса (всегда носите с собой кусок веревки, это самая полезная вещь на свете) и накинула ее на ветку, что росла в сторону дома. С ее помощью я влезла по стволу наверх и вскоре была на уровне окна.

И судьба благоволила мне, потому что она была там.

Сначала я могла видеть только часть смятой постели, и сердце мое упало, но, поднявшись чуть повыше, я увидела подушку и маленькую головку с темно-каштановыми волосами, грубо заплетенными в косичку. Волосы Джессики Симпсон. Лицо Джессики Симпсон.

Половина моей задачи была выполнена: мы знали, что она здесь. Вторая половина, намного более важная, заключалась в том, чтобы найти путь, как бы ее оттуда вытащить. К несчастью, не было ни одной достаточно толстой ветки, которая росла бы вблизи ее окна. Однако дерево примыкало к другой, темной комнате. (Внезапно до меня донеслись пьяные выкрики и нестройное пение со стороны поселка – вероятно, Холмс нашел себе поклонников.) Я немного переместилась и увидела, что одна из ветвей почти касается стены здания. Прекрасно. Но что же дальше? Там в стене не было даже мало-мальски удобного выступа, который соединял бы два окна. К тому же я с трудом представляла себе Холмса, спускающегося, подобно пауку, на веревке по дымоходу. Нет, скорее всего, единственный возможный путь – через темную комнату.

Пять человек, возможно шесть. Четверо играли в карты – четыре голоса, поправилась я, и один человек был неизвестно где. Внизу? В комнате с ребенком? Или в темной комнате? Впрочем, сегодня это не так важно, но завтра, когда мы вернемся...

Именно тогда меня осенила мысль настолько безумная, что я содрогнулась, изумившись сама себе. «Это ведь не игра, Рассел, – строго наказала я себе, – делай то, что тебе велели, и возвращайся в фургон».

Но мысль сверлила меня, подобно бураву, и я, притаившись и, внимательно наблюдая за окнами широко раскрытыми глазами, не могла от нее отделаться; мой ум анализировал, взвешивал и размышлял. Что если мне, не дожидаясь Холмса, осуществить спасательную операцию?

Безумие. Взять в свои неопытные руки жизнь ребенка... Я покачала головой, как бы отгоняя назойливую муху, и устроилась поудобнее на своем наблюдательном посту. Хор голосов окреп, усилился и начал перемещаться в сторону поселка. Через минуту люди в доме его услышат... Я пододвинулась, чтобы лучше видеть освещенную комнату.

И тут навязчивая идея взбудоражила меня с новой силой. Как еще могли мы провернуть операцию, если не через темное окно, в то время как они будут отвлечены криками со стороны фасада здания. К чему нам прямая демонстрация силы? Ребенок станет заложником в еще большей степени, когда к ее головке приставят дуло пистолета. А как сам Холмс надеялся попасть к ней, если не по этим тонким веткам? Холмс, которому уже под шестьдесят и которого наверняка страшит риск поломать кости, должен будет балансировать на этой же ветке. К тому же он намного тяжелее меня. Да и при шуме возле фасада дома люди внутри непременно насторожатся.

Бред, чушь. Мне вряд ли удастся это сделать, я не смогу даже вынести ее через окно, по ветке, вниз по дереву прочь отсюда, даже если она не будет сопротивляться, а она обязательно будет. Даже рассудительный и умный ребенок может испугаться, если его вытащит из кровати странная женщина и унесет в ночь во второй раз.

Мой разум метался между двух огней, между необходимостью тщательной подготовки операции и осознанием того, что нам едва ли представится такая возможность еще раз; между необходимостью следовать указаниям Холмса и осознанием того, что наверняка это единственный наш шанс, и я молила Бога о том, чтобы Холмс чудесным образом явился передо мной и избавил меня от терзаний.

Я слышала, они пели рождественские хоралы. Каким-то образом мой папаша смог поднять всю местную пьянь, организовать ее и двинуть шествие под аккомпанемент сумасшедшей скрипки. Это был великолепный уэльский хор, распевающий рождественские хоралы на английском языке в маленькой уэльской деревушке теплой августовской ночью. Внезапно все показалось мне возможным, словно что-то меня подтолкнуло.

В полосе желтого света промелькнула тень. Я подалась вперед и увидела спину мужчины. Он был в рубашке с закатанными рукавами и в жилетке, а на голове у него красовалась кепка. Он стоял у открытой двери рядом с изголовьем кровати Джессики. Постояв немного, он высунулся в коридор (кажется, это его голос выкрикивал что-то неприличное поверх нарастающего шума), затем открыл дверь пошире и вышел.

Если бы я не увидела широкой спины, удалившейся через дверь, то никогда бы не решилась сделать это, никогда бы не двинулась к темному окну. Даже когда я зацепила шелковую веревку за более высокий сук, почти задыхаясь от принятого решения, какая-то часть меня продолжала призывать к благоразумию.

До меня донеслись громкое беспорядочное треньканье и взрыв хохота; я ступила одной ногой на оконный карниз, балансируя в треугольнике, образованном веревкой, веткой и карнизом, достала карманный нож,

(Мы бродим святочной толпой средь зелени листвы...)

раскрыла самое тонкое лезвие, вставила его между рамами и скорее почувствовала, чем услышала, легкий щелчок. Окно приоткрылось, я застыла в ожидании, но изнутри не последовало никакой реакции на мои действия. Тогда я открыла окно полностью и, проскользнув внутрь помещения, ступила босой ногой на дощатый пол в готовности отразить атаку, однако никто на меня не набросился; комната была пуста, и, вздохнув с облегчением, я устремилась к

(Любовь и радость ждут тебя...) двери. Коридор и лестница были пусты, только снизу доносились голоса. Дверь в освещенную комнату была приоткрыта. Я вытащила куклу из кармана брюк и ступила в ужасно светлый проход.

(Возрадуйся и с нами будь, Господь благословит...)

– Джессика! – прошептала я. – Не пугайся. Кое-кто хочет увидеть тебя. – Держа куклу перед собой, я открыла дверь шире и увидела очень серьезное для шести лет лицо. Джессика отпрянула, опершись на локти, и, изучая мою грязную, но все же ласковую физиономию, ждала.

– Джесси, твои мама и папа прислали меня за тобой. Ты же хочешь домой? Нам нужно идти прямо сейчас, а то эти люди нас остановят.

– Я не могу, – прошептала она.

Боже мой, что же на этот раз?

– Почему?

Не говоря ничего, она села и откинула покрывало с ног, обнаружив металлическую цепь, один конец которой был прикреплен к ее ноге, а другой к ножке кровати.

– Я пыталась убежать, и они надели на меня вот это.

Разгул на улице приближался к апогею. До меня доносились какой-то треск, звон разбитого стекла, яростные крики и последовавший за всем этим пьяный смех. Скоро они вернутся, и нам до этого нужно исчезнуть. Что ж, придется слегка пошуметь.

– Минутку, дорогая. Подержи куклу.

Ее руки обхватили любимую игрушку, а я наклонилась осмотреть цепь. Прочная и новая, она была прикреплена одним концом с маленьким обручем к ее щиколотке висячим замком, а другим к ножке кровати – болтом размером с мой мизинец. Кровать была дешевой, но деревянные ножки добрых трех дюймов толщины казались очень прочными. Мне виделся только один выход, и оставалось надеяться, что я не переломаю себе ноги.

Я забралась на угол кровати, перенесла вес своего тела на левую ногу, потом, подняв правую, нанесла сокрушительный, подобный взрыву удар. Удар был сделан под несколько неверным углом и, как выяснилось потом, стоил мне трещины в кости. Однако это была небольшая цена, потому что у кровати осталось только три ножки. Джесси была свободна. Не обращая внимания на шум, я наклонила кровать, подхватила цепь вместе с ножкой и девочку и перекинула ее через плечо, подобно мешку с картошкой.

Ключ был в замке, и я предусмотрительно повернула его, когда выходила, и положила в карман. Едва я юркнула в темную комнату, как на лестнице послышались тяжелые шаги. Я закрыла дверь и, распахнув окно, в течение нескольких неприятных секунд балансировала на карнизе, держась за веревку и пытаясь закрыть окно. Я чуть не уронила Джесси, но она не издала ни звука, только вцепилась мне в плечо одной рукой, а другой сжала покрепче свою куклу. Наконец мне удалось закрыть окно, и я начала спускаться вниз, когда в дверь маленькой пленницы постучали. Послышались крики.

– Держись крепче, – прошептала я и, обдирая руки, буквально слетела вниз и бросилась к живой изгороди. Внезапно входная дверь распахнулась, и я только и успела сделать, что прижать ладонь к губам ребенка.

На этот раз мужчина, вышедший во двор, был вооружен массивным пистолетом. Прижав руку еще плотнее к теплому лицу девочки, я видела, как он прошелся по двору, постоял под деревом, где мы были всего лишь несколько секунд назад и посмотрел на освещенное окно.

– Она не выходила на улицу, Оуэн. Окно плотно закрыто, – прокричал он вверх. Я не услышала, что ему ответили из дома, поскольку звук голоса потонул в шуме, доносившемся со стороны дороги, но мужчина подошел на несколько футов ближе к нам и начал всматриваться в листву дерева, высоко задрав при этом голову. Мы с ребенком еле дышали, чувствуя биение сердец друг друга, но девочка не издала ни единого звука, а я в свою очередь не смела шевельнуться, опасаясь, что или цепь звякнет, или мои очки сверкнут в свете кухонного окна. Мужчина ходил по двору минуты две-три, пока голос из дома не позвал его, и тогда он зашел внутрь. Едва дверь закрылась, я подхватила ребенка, свои ботинки и побежала прямо босиком.

– Все нормально, Джессика, ты держишься молодцом, веди себя тихо, и мы скоро будем в безопасности. Эти люди впереди – они наши друзья, хотя могут и не знать этого, причем, скорее всего, так оно и есть. Нам нужно быстренько спрятаться куда-нибудь и дождаться приезда полиции, после чего ты увидишь своих родителей. Хорошо?

Я почувствовала щекой, как она кивнула. Еще я почувствовала тряпичную куклу, которая приютилась как раз между нами. Я двигалась быстро, но осторожно, сжимая в руке цепь и ножку кровати, чтобы она не гремела, и придерживаясь тени. Миновав толпу, я оглянулась и обнаружила, что меня все же заметили: из центра толпы взметнулась рука и помахала нам. Холмс нас увидел, и остальное теперь было за ним.

Я заскочила в фургон только для того, чтобы собрать одеяла и еду, после чего мы с Джессикой спрятались у подножия холма, очертания которого были смутно видны с дороги. Я провела в темноте довольно много времени, и мои глаза могли различать предметы. Мы расположились под деревом, росшим неподалеку. Я опустила девочку на землю и села рядом, оставив руку на ее плече. Наконец-то можно было перевести дух. Посидев и отдохнув немного, я устроила ее у себя на коленях и укрыла нас обеих одеялами.

Отдых, конечно, был относительным, поскольку я вся дрожала во взмокшей от пота одежде. Я представила себе лица этих людей, когда им удалось открыть дверь в комнату, и начала глупо хихикать. Джессика всхлипнула, и я подавила истерику, дважды глубоко вздохнула и прошептала ей в ухо:

– Ты теперь в безопасности, Джессика, в полной безопасности. Эти люди теперь не найдут тебя. Мы просто собираемся дождаться здесь полиции, которая заберет их, а потом приедут твои родители и увезут тебя домой. Дай я получше заверну тебя в это одеяло, чтобы ты не простыла. Есть хочешь? – Я почувствовала, как она покачала головой. – Ну ладно. А теперь давай будем сидеть тихо-тихо, как мышки. Хорошо, Джессика? Я буду с тобой, и твоя кукла теперь тоже с тобой. Кстати, меня зовут Мэри.

Она молча кивнула мне, и я укутала ее одеялами, сама же прислонилась спиной к дереву и стала ждать. Тоненькое тельце в моих руках постепенно расслабилось, и наконец, к моему удивлению, она уснула. Я слышала последние пьяные вопли возвращавшихся домой гуляк, а через полчаса мимо по дороге пронеслись несколько машин. Отдаленные крики, два выстрела, при звуке которых ребенок вздрогнул во сне, а потом восстановилась тишина. Через час я услышала звук быстрых шагов и увидела среди деревьев свет фонаря.

– Рассел?

– Я здесь, Холмс. – Я вытащила карманный фонарик из корзины с едой и мигнула ему. Он взобрался на холм и остановился, глядя на нас. Я не могла разглядеть выражения его лица.

– Холмс, мне очень жаль, но я... – начала было я, но тут Джессика проснулась от звука моего голоса и вскрикнула, увидев Холмса в свете фонаря. Я попыталась ее успокоить.

– Нет, Джесси, это друг. Он мой друг и друг твоей мамы, это он поднял весь тот шум, чтобы я смогла забрать тебя из дома. Его зовут мистер Холмс, и он не всегда выглядит так чудно.

Девочка немного успокоилась, услышав это. Я свернула одеяла, отдала их Холмсу и пошла вниз, держа ребенка на руках.

Мы принесли Джесси в фургон, зажгли свет и одели ее в одну из моих шерстяных юбок. Потом мы поужинали, и Холмс нагрел воды, после чего промыл и осмотрел мою больную ногу, туго замотал ее, а остаток воды использовал, чтобы приготовить кофе и сбрить свою запущенную щетину. Джессика настороженно следила за каждым его движением. Побрившись, он сел и показал девочке, как вынимается его золотой зуб, после чего достал из кармана свою связку отмычек и разложил их перед ней на столе, спросив, не возражает ли она, чтобы он снял цепь с ее ноги. Она отпрянула от него, прижавшись ко мне.

– Джессика, – сказала я, – никто не притронется к тебе без твоего согласия. Хочешь, я сама сниму с тебя эту цепь, только для этого тебе придется сесть на стол, у меня так ничего не выйдет с тобой на коленях.

Она не ответила. Мы подождали немного, потом Холмс пожал плечами и потянулся за отмычками. Джессика шевельнулась и медленно протянула ему ногу. Без всяких комментариев он взялся за дело, стараясь прикасаться к ней как можно меньше, и через две минуты цепь упала на пол. Девочка очень серьезно на него посмотрела, и он ответил ей таким же взглядом. После этого Джессика опять прижалась ко мне и сунула большой палец в рот.

Мы сидели, дремали и ждали, пока на дороге не послышался шум двигателя машины, которая затормозила как раз возле фургона. Из машины вышли Симпсоны, и Джесси бросилась в объятия матери, обхватив ее руками и ногами, словно не собиралась больше отпускать никогда в жизни. Мистер Симпсон обнял их обеих и повел к машине; я же обнаружила, что зрение мое помутнело, – впрочем Холмс тоже шумно шмыгнул носом.

Глава 7

Разговор с мисс Симпсон

...Управлять всем, не приказывая, получать повиновение, но не признание.

Дело завершается всегда долго, тягуче и неприятно, и в своем повествовании я предпочла бы не утомлять читателя описанием последующих нескольких часов. Всю ночь мне задавали вопросы, пытались что-то от меня узнать, потом я встречалась с преступниками, не в силах скрыть при этом своего отвращения. В конце концов наступило утро, и я в полном физическом изнеможении повалилась на кровать, чтобы забыться на несколько часов, но стук кулака в дверь фургона вскоре разбудил меня. Несколько чашек черного кофе не прибавили бодрости ни моему мозгу, ни телу. Я испытала легкое облегчение, только увидев, как последние автомобили развернулись и наконец-то уехали. Я протерла усталые глаза и потрогала больную ногу, мечтая о теплой ванне, после чего обнаружила, что сил моих хватает только на то, чтобы сидеть на подножке фургона и наблюдать за пасущейся лошадью.

Просидев так больше часа, я наконец заметила Холмса, который восседал на пеньке и методично втыкал карманный нож в дерево перед собой.

– Холмс?

– Да, Рассел.

– Дела всегда заканчиваются так серо и тоскливо?

Он помолчал с минуту, потом резко поднялся, постоял немного, глядя на дорогу, ведущую к дому с платанами. Когда он взглянул на меня, на его губах была печальная улыбка.

– Не всегда. Но как правило.

– Отсюда и кокаин?

– Отсюда, как ты правильно заметила, и кокаин.

Я зашла в фургон, налила еще кофе и вышла с теплой чашкой поймать последние лучи заходящего солнца. Напиток был каким-то маслянистым, с тошнотворным запахом, и я вылила его на траву. Глядя, как кофе впитывался в землю, я отрывисто сказала то, что совсем не собиралась говорить:

– Холмс, я не думаю, что смогу спать здесь сегодня. Знаю, уже поздно, и едва мы выедем на дорогу, как нам придется останавливаться, но вы не будете сильно возражать, если мы все же отправимся сегодня, не останемся здесь на ночевку? Мне действительно кажется, что я не вынесу этого. – Мой голос немного дрогнул в конце, но, взглянув на Холмса, я увидела на его лице искреннюю и нежную улыбку.

– Мэри, девочка моя, ты прямо-таки читаешь мои мысли, я как раз собирался сказать тебе то же самое. И если ты запряжешь эту клячу в фургон, я в одну минуту соберу все вещи.

Это, конечно, заняло больше минуты, но солнце еще только вставало, когда наш фургон развернулся и двинулся в обратном направлении по дороге, которой прибыл сюда два дня назад. Я вздохнула свободнее. Через несколько миль Холмс тоже откинулся назад и глубоко вздохнул.

– Холмс? Как вы думаете, поймают ли того, кто за всем этим стоит?

– Возможно, но маловероятно. Он был очень осторожен. Его никто ни разу не видел; разумеется, сам он никогда не бывал здесь, не видел ни дома, ни дерева. Эти пятеро были наняты, им платили, но анонимно. У них не было ни адреса, ни номера телефона. Все указания похитители получали по почте. Те записки, что я видел, были отпечатаны на одной и той же машинке, которая вскоре будет лежать, если уже не лежит, на дне Темзы. Скотланд-Ярду может посчастливиться, и он отыщет след, но что-то говорит мне, что вряд ли это произойдет. Как бы то ни было, рано или поздно он опять поднимет голову, и, возможно, тогда нам удастся его увидеть. Рассел? Рассел, я тебя умоляю, не засыпай за рулем. Отдай мне поводья и иди спать. Нет уж, иди. Я управлял лошадьми, когда тебя еще и в помине не было. Иди, Мэри. – И я отправилась спать.

Проснувшись через несколько часов в тишине, я услышала, как открылась дверь фургона. Ботинки осторожно прошли по деревянному полу, зашуршала верхняя одежда, и Холмс взобрался на свою койку. Я повернулась и вновь погрузилась в сон.

Слава Богу, что мы возвращались назад так же, как и ехали туда, не спеша добираясь в своем фургоне до Кардиффа. Если бы мы воспользовались автомобилем и сразу же окунулись в дела, а потом поездом добрались до дома, то к концу путешествия я, да и Холмс тоже, были бы изнурены и измождены до крайности. А так за два дня пути мы потихоньку приходили в себя. Мы ехали и беседовали; Холмс то курил трубку, то наигрывал легкие веселые или лиричные мелодии на своей скрипке. Мы много говорили, но не о деле, которое только что раскрыли, а о посторонних вещах.

Оставив лошадь и фургон Эндрюсу, мы поймали кеб, закинули в него свои вещи и поехали в лучший отель, который знал наш водитель. Отель действительно оказался неплохим. Ванны были глубокими и теплыми, в них можно было нежиться часами. Спустя некоторое время мои волосы вновь посветлели, только кожа хранила едва заметный смуглый оттенок. Я стояла перед зеркалом и завязывала бантик на шее, когда в дверь постучали.

– Рассел?

– Входите, Холмс, я почти готова.

Он вошел, и я заметила, что его кожа также еще слегка смугловата, хотя седина вновь появилась на висках. Он сел и стал ждать, пока я расчешу свои все еще влажные волосы, и я подумала, что он, вероятно, единственный человек, который может вот так просто сидеть рядом и смотреть на меня без особой потребности в разговорах. Наконец я закончила и взяла ключ от номера.

– Пошли?

Измученные Симпсоны были на седьмом небе, как мы и ожидали. Миссис Симпсон не переставала нежно гладить дочку, словно желая еще раз убедиться в том, что она рядом. Сияющий мистер Симпсон извинился за то, что ему предстоит вскоре уехать, так как его срочно вызывают в Лондон. Между ними сидела Джессика. Мы церемонно поприветствовали друг друга. Я заметила у девочки небольшой синяк, который уже начал проходить, на левой скуле. Прежде, в темноте, я его не увидела. Я спросила у нее про куклу, на что она очень серьезно ответила, что кукла в полном порядке, поблагодарила меня и спросила не желаю ли я осмотреть ее комнату в отеле. Я извинилась перед остальными и последовала за Джессикой в коридор. (Отель, в котором остановились Симпсоны, был значительно роскошнее, чем наш.)

В номере мы присели на ее кровать и поболтали. Меня представили медвежонку, двум кроликам и щенку. Она показала мне несколько книг, и мы поговорили о литературе.

– Я могу их читать, – сообщила она мне с легкой тенью самодовольства.

– Вижу.

– Мисс Рассел, а вы могли читать, когда вам было шесть лет? – Странно, но в ее тоне не было и тени хвастовства, просто констатация факта.

– Да, думаю, что могла.

– Я так и знала, – ответила она, удовлетворенно кивнув головой, и расправила платье у куклы.

– Как зовут твою куклу?

Меня удивила ее реакция на столь простой вопрос. Руки ее застыли, она устремила взор на лицо куклы, лежавшей у нее на коленях, и закусила губу. Ее голос, когда она ответила, был очень тихим.