Мэри Рассел (№1) - Ученица Холмса

Послышались мужские крики, звон разбитого стекла и треск выбитой двери. Я слышала, как Холмс кричал на своих помощников, потом завизжали и завыли собаки, кто-то начал кашлять и чертыхаться, где-то разбилось стекло. По всему дому стал зажигаться свет, и я увидела, как собаки мечутся из стороны в сторону. Резкий запах ударил мне в нос, едва я перешагнула порог. Все внутри было теперь освещено, в том числе и башня. Я побежала в ее направлении, слыша тяжелые шаги у себя над головой. Затем они затихли вместе с голосами, и я поняла, что все вышли на крышу.

Внезапно меня поразила мысль. Прошло целых двадцать секунд от начала тревоги и до того, как Холмс ворвался в дом. Что если... Я замерла, прикидывая ситуацию, и через мгновение уже залезла под лестницу и притаилась там. Вдруг сверху послышались тихие шаги, кто-то поспешно спускался вниз. Я просунула руки между ступенек и, увидев незнакомый ботинок и моля Бога, чтобы это не оказалась нога Смита, Джонса или Баркера, вцепилась в нее. За воплем и шумным падением сверху послышались шаги и голоса. Я медленно вылезла из своего укрытия и пошла посмотреть, что натворила.

Стоя на верхней ступеньке и глядя на скорчившуюся внизу фигуру Терренса Хауэла, я почувствовала, что внутри у меня что-то сжимается. Затем рядом со мной оказался Холмс, который обнял меня за плечи, в то время как двое мужчин пробежали мимо нас. Меня трясло.

– О Боже, Холмс, я убила его. Я не думала, что он упадет так сильно. Господи, как я могла это сделать? – Мне казалось, что я вновь и вновь чувствую, как хватаюсь за ногу и вижу кувыркающееся тело. До меня донесся голос:

– Миссис Баркер, будьте добры, позвоните доктору. У него тяжелое ранение головы и несколько переломов, но он еще жив.

Чувство облегчения заполнило меня, и внезапно я ощутила головокружение.

– Холмс, мне нужно немного посидеть.

Он усадил меня на верхнюю ступеньку. Его рюкзак плюхнулся рядом, и краем глаза я заметила, как он достал маленький пузырек. Он вытащил пробку, и в мои ноздри ворвалось зловоние, напомнившее о нашем утреннем эксперименте. Я откинулась назад, больно ударившись головой о каменную стену. Из глаз брызнули слезы, и свет померк передо мной. Когда зрение восстановилось, я увидела Холмса с обеспокоенным выражением на лице.

– Рассел, ты в порядке?

Я кивнула головой.

– Да, но не благодаря ароматным продуктам ваших опытов, Холмс. Честно говоря, я сомневаюсь, стоит ли приводить кого-нибудь в чувство таким образом, но то, что это прекрасное оружие против своры собак, сомнению не подлежит.

В его глазах я увидела облегчение, и вскоре к ним вернулось обычное насмешливое выражение.

– Как только сможешь встать, Рассел, мы пойдем к мистеру Баркеру.

Я протянула руку, и он помог мне подняться. Мы прошли в комнату пожилого джентльмена.

В комнате стоял специфический запах пота и болезни. Кожа больного была бледной и влажной, а глаза пустыми и ничего не выражающими.

– Рассел, оботри его лицо, пока не пришла миссис Баркер. Я пойду посмотрю, что можно найти в комнате Хауэла. А вот и миссис Баркер. Ваш муж нуждается в вас. Пошли, Рассел.

Миссис Баркер что-то взволнованно спрашивала, но Холмс просто прошел мимо. Я последовала за ним.

– Что мы ищем? – спросила я.

– Пакетик с порошком или пузырек с жидкостью. Я начну с гардероба, а ты с ванной.

Спальня вскоре заполнилась вещами и одеждой, которые вылетали из гардероба, а в ванной витал смешанный аромат всяких одеколонов, лосьонов, масла, которые я все тщательно перенюхала. Мой несчастный нос почти перестал воспринимать запахи, когда наконец я нашла пузырек, который пах как-то не так. Я принесла его в спальню, где Холмс стоял по колено в одежде и постельном белье.

– Холмс, вы ничего не нашли?

– Сигареты, сделанные на фабрике в Портсмуте, и ботинки с шипами. А что у тебя?

– Не знаю, я больше ничего не чувствую. Что-то экзотическое. Понюхайте сами.

Он быстро понюхал и ту же выскочил из комнаты, высоко держа пузырек.

– Ты нашла его, Рассел! Теперь надо прикинуть, сколько ему дать. – Он подошел к ступенькам лестницы и крикнул наверх:

– Джонс, он еще не проснулся?

– Нет, похоже, придется ждать не один час.

– Ладно, – сказал он мне, – тогда поэкспериментируем. Миссис Баркер, – она посмотрела на нас, сжимая в руках влажное полотенце, – у вас есть маленькая ложка? Да, эта подойдет. Рассел, давай ты, у тебя рука тверже. Начнем с двух капель. Будем повторять процедуру каждые двадцать минут и посмотрим, что получится. Влей ему между зубов. Хорошо. Теперь ждем.

– Мистер Холмс, что это?

– Это противоядие, нейтрализующее яд, который действует на вашего мужа, мадам. Оно, вероятно, концентрированное, поэтому я боюсь навредить мистеру Баркеру слишком большой дозой. Ему придется принимать его всю оставшуюся жизнь, но если он будет делать это регулярно, он никогда больше не заболеет.

– Но я ведь говорила вам, что его не отравили. А то бы и я заболела.

– О нет. Больше года он яда не получал. Он регулярно получает противоядие. Впрочем, как и вы, но вам это не страшно. Вы говорили, что его слуга провел с ним много лет. А был ли он с ним в Новой Гвинее?

– Да, абсолютно точно. А почему вы спрашиваете?

– Мадам, одно из моих хобби – яды. Существует очень небольшое количество редких ядов, которые, попадая в организм, постепенно поражают нервную систему. От них невозможно избавиться, но их действие можно остановить, регулярно принимая противоядие. Один из этих ядов используется племенем, живущим в районе реки Сепик в Новой Гвинее. Именно оттуда произведения искусства в вашем холле. Яд вырабатывается из очень редкого вида моллюска, обитающего в этой части Новой Гвинеи. Противоядие же получают из растения, встречающегося также исключительно там. Очевидно, слуга вашего мужа знал об этом. Я полагаю, вскоре он сам нам расскажет, почему решился на предательство, но как бы там ни было, он это сделал и год назад решил использовать яд. Ваш муж обычно ведет телефонные переговоры по рыночным дням, я прав?

– Как вы узнали об этом? Вудзов обычно отвозил в город Рон, а я или совершала променад или каталась на автомобиле. А Хауэл...

– Хауэл выгуливал собак, не так ли?

– Да, но как...

– Они уходили в лес, он залезал на телефонный столб и подслушивал разговоры вашего мужа, пока собаки грызли кости. Далее в ясную ночь он не давал ему противоядия, потом проникал на крышу и передавал информацию связному на побережье. О, кажется, пора.

Два сонных глаза открылись на бледном лице и остановились на миссис Баркер.

– Дорогая, – прошептал хозяин дома, – что делают здесь эти люди?

– Рассел, – тихо произнес Холмс, – мне кажется, нам лучше оставить их вдвоем и пойти помочь перенести мистера Хауэла. Миссис Баркер, бережно храните пузырек, пока я не исследую его содержимое и не научусь делать это противоядие. Доброй ночи.

На лестнице мы столкнулись с врачами, поднимавшимися по узким ступеням. Джонсон встречал их у дверей. Внезапно раздался знакомый шум. Холмс достал из рюкзака свой пузырек, но я его остановила.

– Дайте сперва я попробую, – сказала я. Откашлявшись, я выпрямилась во весь рост (больше шести футов в этих ботинках) и, открыв дверь, увидела свору. Я уперла руки в бедра и впилась в псов взглядом.

– Как вам не стыдно! – Семнадцать челюстей медленно закрылись, и тридцать четыре глаза уставились на меня. – Как вам всем не стыдно! Так вы встречаете агентов Его Величества? Что вы о себе думаете?

Семнадцать морд посмотрели друг на друга, на меня, на людей в дверях. Волкодав первым поджал хвост и скрылся в темноте, за ним одна за другой ушли другие собаки.

– Рассел, в тебе много неизведанных глубин, – пробормотал Холмс. – Напомни мне позвать тебя, если в округе вдруг объявится дикий и хищный зверь.

Мы увидели, как предателя-дворецкого вывели через ворота, и, болтая о разных вещах, пошли по темной дороге вдоль телефонной линии домой.

Глава 4

Мое первое дело

Лучше мелкое и гнусное, чем вообще ничего...

Дело Баркера было первым, в котором мы скооперировались с Холмсом (если можно назвать кооперацией, когда один ведет, а другой следует его инструкциям). Оставшиеся дни весенних каникул пролетели незаметно, и вскоре я вернулась в Оксфорд, порядком поздоровевшая благодаря трудотерапии под руководством Патрика, с сознанием, что впервые участвовала в расследовании уголовного дела. (Должна сказать, что все закончилось поимкой около десятка немецких шпионов и выздоровлением мистера Баркера, за что миссис Баркер была нам очень признательна.)

Когда я вернулась в гостиницу, мистер Томас, как мне показалось, был вполне удовлетворен моим внешним видом. Таким образом, я с обновленным энтузиазмом вернулась к математике, теологическим исследованиям и к карьере Ратнакара Санжи. Я дала себе слово больше гулять по холмам, окружающим город (конечно, с книгой в руках), и к концу учебного года, в июне, не чувствовала себя такой измочаленной, как в прошлый раз.

На весну и лето 1918 года пришлись события значительной важности как для страны, так и для одной отдельно взятой студентки. Кайзер начал свой последний массированный натиск, и осунувшиеся лица вокруг меня помрачнели еще больше. Нам плохо спалось за темными занавесками. А потом словно каким-то чудом немецкое наступление захлебнулось, а союзные войска, поддержанные техникой и людскими ресурсами Соединенных Штатов, начали контрнаступление. Даже массированный майский налет на Лондон не переменил растущей уверенности в том, что силы Германии на исходе и что после долгих лет противостояния забрезжил наконец впереди свет надежды.

Я приехала домой в середине лета. Мне было восемнадцать с половиной, и я чувствовала себя сильной и взрослой, мне казалось, что весь мир лежит у моих ног. В то лето я всерьез начала интересоваться делами моей фермы и стала задавать Патрику вопросы о наших планах на послевоенное будущее.

Я обнаружила, что за время моего отсутствия Холмс изменился. Не сразу, но можно было заметить, что его немного смущала эта молодая женщина, которая неожиданно выросла из Мэри Рассел. Не то чтобы я стала совершенно другой, просто немного округлилась и окрепла, но по-прежнему носила ту же одежду и заплетала волосы в две длинные косички. Главная перемена была в моих движениях, в том, как мы встречались взглядом. Я почувствовала свою силу и начала ее пробовать, и, вероятно, именно это заставило его почувствовать себя постаревшим. Я впервые обратила на это внимание, когда однажды он обошел холм, вместо того чтобы взобраться на него, а потом спуститься. Не то чтобы он стал дряхлым стариком – это было далеко не так. Он просто сделался более рассудительным, и иногда я, выкидывая что-нибудь безрассудное, ловила на себе его задумчивый взгляд.

Тем летом мы несколько раз ездили в Лондон, и я заметила, как сильно он там менялся, словно сама атмосфера воздействовала на него, заставляя свободнее двигаться. Лондон всегда был его домом, деревня же им так и не стала. Он вернулся к своему сочинению и опытам отдохнувшим и взялся за них с удвоенной, энергией. Если воспоминания о лете перед поступлением в Оксфорд были связаны для меня с прогулками под солнцем и многочисленными партиями в шахматы, то это лето запомнилось двумя случаями, точнее делами.

Я сказала «двумя», хотя первый случай вряд ли можно было назвать делом, скорее шуткой. Это произошло июльским утром. Я нашла в журнале статью, посвященную новейшим американским разработкам в сельскохозяйственной технике, и понесла ее Патрику. Он был на кухне, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Я отняла у него горячий чайник, прежде чем он успел обжечься, и спросила, в чем дело.

– О, мисс Мэри, ничего страшного. Просто эта Тилли Уайтнек, которая держит гостиницу с трактиром. Ее вчера обокрали.

Названное заведение располагалось на дороге между Истборном и Льюисом и пользовалось популярностью у местных жителей и людей, приезжавших на праздники и уик-энды. Патрик также был одним из его завсегдатаев.

– Обокрали? Но ее не ранили?

– Нет, все спали. – Ага, подумала я, значит – кража со взломом. – Они выломали заднюю дверь и забрали выручку из кассы и кое-что из съестных припасов. Все произошло очень тихо – никто ничего не услышал, пока утром Тилли не спустилась вниз и не увидела, что задняя дверь распахнута. У нее в кассе денег было больше обычного, так как перед этим состоялось несколько шумных вечеринок и на то, чтобы отвезти выручку в банк, просто не хватило времени.

Я посочувствовала пострадавшей, отдала Патрику статью и вернулась в дом в раздумье. Решив позвонить Холмсу, я назвала номер, и пока миссис Хадсон просила его к телефону, я присела на краешек стола, глядя из окна на расстроенного Патрика, проходившего через двор. Наконец Холмс подошел к телефону.

– Холмс, помните, вы рассказывали мне несколько недель назад о серии краж со взломом в ряде гостиниц и публичных домов Истборна?

– Едва ли пару случаев можно назвать серией, Рассел. Знаешь, ты заставила меня прервать сложный опыт с гемоглобином.

– Теперь уже три, – сказала я, не обращая внимания на его протест, – вчера ночью обокрали приятельницу Патрика из гостиницы, что вниз по дороге.

– Дорогая Рассел, я ушел на покой. Я больше не занимаюсь розыском пропавших пеналов и выслеживанием неверных мужей.

– Дело в том, что грабитель забрал деньги, когда в кассе их было больше обычного, – настаивала я, – не очень-то приятно осознавать, что вор где-то рядом, и, кроме того, – добавила я, чувствуя его полное равнодушие к этой проблеме, – Патрик мой друг.

– Очень рад за тебя, Рассел, что ты считаешь управляющего фермой своим другом, но это вовсе не означает, что ты должна втягивать меня в эту историю. До меня дошли слухи, что в Суссексе существует полиция. Думаю, ты будешь настолько любезна, что предоставишь им возможность заняться своим делом, а мне – своим.

– Но вы не возражаете, если я все-таки вмешаюсь?

– Боже упаси, Рассел, если у тебя море свободного времени, которое некуда девать, то ради Бога. Только советую не раздражать констеблей больше, чем следует.

Он повесил трубку. С раздражением я бросила свою и отправилась за велосипедом.

Пока добралась до гостиницы, я вся взмокла и пропылилась. Мне пришлось изрядно подергать за рукав деревенского полицейского, чтобы увидеть место преступления. Но никто и слышать не хотел о том, чтобы пропустить меня в дом. Даже хозяйку и всех ее работников заставили выйти в другую комнату.

– Обещаю вам, – умоляла я, – я ничего не нарушу. Я всего лишь хочу взглянуть на ковер.

– Не могу, мисс Рассел. Приказ никого не пускать.

– И это, естественно, означает, – послышался возмущенный голос хозяйки, – что я не могу поесть у себя на кухне и, стало быть, лишилась не только вчерашней выручки, но и сегодняшней. О, здравствуйте, так это та самая мисс Рассел, у которой работает Патрик, не так ли? Пришли взглянуть на место преступления?

– Пытаюсь, – отозвалась я.

– Ради Бога, Джемми, разреши ей... Ну, ладно-ладно, констебль Роджерс, дай ей хотя бы взглянуть. Она умная девушка, и то, что она здесь, лучше, чем целая толпа твоих инспекторов.

– Да, Роджерс, разреши ей взглянуть, – раздался голос со стороны дверей. – Ручаюсь, она ничего не испортит.

– Мистер Холмс! – воскликнул пораженный констебль, выпрямившись.

– Холмс! – воскликнула и я. – Мне казалось, вы заняты.

– К тому моменту, как ты отпустила меня от телефона, кровь свернулась, – произнес он безразлично.

Игнорируя реакцию окружающих на его появление, Холмс махнул рукой молодому констеблю:

– Пусти ее, Роджерс.

Тот уступил. С раздражением я устремилась к началу ковровой дорожки. Ковер был почти новым и быстро выдал все свои секреты, тем более что накануне ограбления он был вычищен. Почти касаясь щекой ковра, я нашла отпечаток ноги и заговорила, обращаясь к Холмсу.

– Отпечаток принадлежит человеку со средним размером стопы, ботинок остроносый, вывернут наружу; каблук изношен. Кроме того, тут крохотные кусочки гравия, темно-серые и черные, или...

Холмс опустился на колени рядом со мной и достал лупу, которую я забыла взять. Через линзу я отчетливо увидела три маленьких камешка.

– Темный гравий со следами дегтя и масла. А здесь внизу... кажется, кусочек красноватой почвы, он прилип к краю ковра.

Холмс взял тяжелую лупу из моих рук и молча держал ее передо мной, знаком показывая, чтобы я продолжала. Он превратил это в настоящий экзамен.

– А где у нас красноватая почва? – спросила я. – Кажется, на южной окраине деревни, в районе реки. Не возле дома Баркеров?

– Думаю, она не такая уж красная, – сказал Холмс, – под сильной лупой можно увидеть, что это скорее похоже на глину. – Больше он ничего не сказал. Ладно, пусть будет так. Я повернулась к констеблю Роджерсу, который чувствовал себя явно неловко.

– Вы много ездите по разным дорогам. Не обращали ли вы внимания, где недавно проводились дорожные работы? – Тот посмотрел на Холмса, как бы спрашивая его разрешения, и, очевидно получив его, перевел взгляд на меня и ответил:

– Около шести миль к северу, дорога к мельнице. И еще один участок восточнее дома Уорнера. Ближе работы не велись уже месяц.

– Благодарю вас, это немного сужает круг поисков. Могу ли я теперь побеседовать с вами, миссис Уайтнек?

Я отвела приятельницу Патрика в сторону и стала спрашивать адреса и имена ее работников, пообещав, что как только прибудет инспектор, ей разрешат пользоваться кухней. Это подействовало на нее как катализатор.

– Патрик сказал, что вор взял также и продукты? – спросила я ее.

– Да, четыре чудесных окорока, которые я только принесла из коптильни. И три бутылки лучшего виски. Даже не знаю, чем мне все это заменить. А вы уверены, что он разрешит мне воспользоваться кухней?

– Уверена, что разрешит. Даже если ему что-то ударит в голову, то он, скорее всего, захочет оставить нетронутым лишь ковер и дверь, чтобы снять с нее отпечатки пальцев. Если я что-нибудь найду, я вам обязательно расскажу.

Снаружи солнце было в зените, и узкая деревенская улочка казалась раскаленной. Я представила себя на мгновение членом бригады рабочих-дорожников и поспешно отогнала прочь эту мысль. И тут почувствовала локоть Холмса.

– Я хочу взглянуть на ваши топографические карты, если можно, – сказала я.

– Все ресурсы фирмы в вашем распоряжении, – ответил он.

Мы доехали до коттеджа Холмса на автомобиле, который его сосед использовал в качестве такси.

Поприветствовав миссис Хадсон, я прошла в кабинет Холмса, где хранились его карты, и нашла ту, которая мне была нужна, отметив пять мест, где встречалась красноватая глина. Холмс занялся чем-то другим, но когда он подошел к столу за какой-то книгой, то как бы невзначай дал мне еще два ориентира.

– Спасибо, – сказала я его спине, – везде, кроме одного места, где встречается красная почва, местность скалистая... Холмс, вам это интересно? – Он даже не взглянул на меня, погруженный в свою книгу, но сделал рукой жест, чтобы я продолжала. И я повиновалась. – Только в двух местах мы имели сочетание красноватой почвы, недавних дорожных работ и присутствия служащих гостиницы. Одно – двумя милями севернее по Хэтфилдской дороге, а другое – западнее к реке. – Я замолчала, ожидая реакции, а когда ее не последовало, пошла к телефону. Видимо, мне придется вести дело самой, правда, под критическим надзором. Пока я ждала, чтобы меня соединили, я внезапно вспомнила, что не слышала, чтобы такси уехало, и действительно, выглянув в окно, я увидела, что машина стоит у дома, а ее водитель откинулся на спинку своего сиденья с книгой в руках. Я почувствовала раздражение, потому что не собиралась задерживать машину.

Наконец меня соединили с гостиницей.

– Миссис Уайтнек? Это Мэри Рассел. Приехал инспектор? Правда? Констебль Роджерс, должно быть, очень разочарован. Скажите, миссис Уайтнек, кто из ваших работников сегодня на рабочем месте и каков график их работы? Да-да. Хорошо, благодарю вас. Да, я свяжусь с вами. – Я повесила трубку.

– Приходил инспектор Митчел, осмотрел место, отругал констебля Роджерса за бесполезную трату времени и ушел, – сообщила я и, получив ответ, который ожидала, – молчание, села взглянуть на список имен. Среди них были горничная Дженни Вартон, которая живет на северной дороге и работает до восьми, и Тонни Сильвестр, новый буфетчик, который уходит после семи. Его дом у реки.

И что же дальше?

Не могла же я пробраться к ним в дома и учинить там обыск в отсутствие хозяев. И в то же время я могла случайно увидеть деньги в коробке где-нибудь под кроватью или под ванной, или почувствовать запах окороков... Стоп, запах четырех окороков, а что если...

– Холмс, как вы думаете... Хотя ладно. – Я вновь сняла телефонную трубку и попросила другой номер. Холмс перевернул страничку книги.

– Миссис Баркер, доброе утро. Это Мэри Рассел. Как поживаете? А как муж? Рада, что у вас все хорошо. Да, нам посчастливилось тогда, не правда ли? Миссис Баркер, я по поводу ваших собак, не найдется ли у вас хорошей ищейки? Да, которая может взять след по запаху. Есть? А не могли бы вы одолжить его мне ненадолго? Нет-нет, я сама заберу его. А он нормально переносит езду в автомобиле? Хорошо, я скоро буду. Большое спасибо.

Я повесила трубку.

– Холмс, не возражаете, если я воспользуюсь машиной, которая так терпеливо ждет возле дома?

– Конечно, – ответил он и поставил книгу обратно на полку.

Мы подъехали к гостинице, где я взяла сохранившийся окорок и завернула его в чистое полотенце, после чего отправилась к дому Баркеров. Злобная свора набросилась на приближавшийся автомобиль, ввергнув водителя в шок и заставив выругаться. Казалось, едва мы выйдем, нас тут же разорвут на части, но как только я ступила на землю, оказавшись в самой середине своры, все собаки тут же замолчали и потихоньку ретировались. Миссис Баркер вышла из дома, держа в руке ошейник и поводок, и, взглянув с удивлением на своих присмиревших питомцев, подошла к зарослям кустарника и вытащила оттуда специалиста, выглядевшего очень виновато. У него были длинные уши, шерсть, которая росла клочками, и брюхо, почти волочившееся по земле. Она подвела его к нам и вручила мне поводок.

– Это Юстиниан, – сказала она и добавила: – Их всех зовут по именам императоров.

– Понятно. Думаю, ваш император вернется домой еще до заката. Пошли, Юстиниан. – Пес не спеша подошел к машине, прыгнул в нее и, устроившись там, тщательно облизал ботинок Холмса.

Сначала я попросила водителя проехать по дороге в северном направлении. На пересечении дорог мы вылезли. Юстиниан старательно нюхал, но безуспешно. После этого мы поехали по дороге, ведущей к мельнице, вблизи которой жил Тони Сильвестр. Там мы опять вышли из машины. И шли довольно долго – странная процессий из собаки, людей и автомобиля, – и я начала уже сожалеть о том, что ввязалась в это дело. Холмс молчал. Впрочем, ему и не нужно было говорить.

– Еще полмили, – процедила я сквозь зубы, – и я подумаю, что либо этот человек вообще не шел пешком, либо императорский нюх не так хорош. Вперед, Юстиниан! – Я достала полотенце и дала ему понюхать еще раз. – Ищи! Ищи!

Он остановился, будто подумал о чем-то, сел, почесался за левым ухом, потом резко вскочил, шумно чихнул и спустился с дороги. Мы последовали за ним, но теперь нам пришлось двигаться быстрее. Он провел нас по тропинке вдоль забора и вывел в поле. Холмс помахал водителю, чтобы он ждал нас, и мы поспешили за Юстинианом.

– Что это? – внезапно спросил Холмс, нагнувшись.

Это была банкнота в десять шиллингов, вдавленная тяжелым лошадиным копытом в мягкую почву. Холмс осторожно извлек ее и отдал мне.

– Не очень профессионально сделано, правда, Рассел? У него даже не хватило терпения, чтобы насладиться своим трофеем дома.

– Я занялась этим расследованием не из-за того, что оно обеспечивает стимулирование мысли, – огрызнулась я, – я всего лишь хотела помочь другу.

– Ну, нельзя быть такой критичной, одно может не исключать другого. Однако я попробую успеть домой засветло и все-таки закончить свой опыт с гемоглобином. О, похоже, мы... похоже, ты нашла дом мистера Сильвестра.

Едва заметная тропинка привела нас к безлюдному маленькому каменному домику. Поблизости не было ни души, на наши крики никто не вышел. Юстиниан тянул нас к маленькой коптильне, стоявшей немного в стороне и испускавшей круги ароматного дыма. Он подошел к ней, сунул нос в щель и завилял хвостом, раздраженно повизгивая. Я открыла дверь и в наполненном темным дымом помещении увидела три окорока и часть четвертого. Вытащив из кармана нож, я отрезала большой кусок и бросила его Юстиниану.

– Умный пес. – Я погладила его и тут же отдернула руку, когда он на меня зарычал. – Глупая собака, я не собираюсь отбирать у тебя то, что только что сама дала.

– Рассел, а где ты будешь искать ящик с деньгами?

– Вероятно, он находится в каком-нибудь труднодоступном месте, типа стропил коптильни или подвала. Ничего, что требовало бы большого воображения или мощного интеллекта. Я допускаю, что это был ловкий ход – спрятать окорока в действующей коптильне, – но это работа скорее преступного инстинкта, чем ума.

– Да, – вздохнул он, – вся моя жизнь отравлена преступниками, у которых только и были что инстинкты, никакого ума. Оставляю этого тебе. Ты ищи, а я пока схожу обратно и подгоню машину. Тебе открыть дом? – вежливо спросил он, доставая свою связку отмычек.

– Да, будьте добры.

Денег не оказалось ни на стропилах коптильни, ни в подвале. Не нашла я их ни подвязанными в колодце, ни под кроватью, ни на чердаке, ни даже под половицей. Водитель был рад участию в этом дельце и готов был ждать сколько угодно, но тем не менее уже становилось поздно. Мы встретились с Холмсом на крохотной кухне среди гор грязной посуды. Сильвестр прошлым вечером ужинал бобами, судя по немытой сковороде, стоявшей на буфете. Ломти четвертого окорока лежали в тарелке на шкафу. Над ними кружились мухи.

– Он поступил не очень умно, украв их, но спрятал он их хорошо, – сказала я.

– Это точно. В котором часу он освободился, по словам миссис Уайтнек? Правильно, в семь часов. Сейчас шесть тридцать, нужно отпустить машину. Думаю, мы отправим водителя с запиской к нашему другу констеблю, присутствие которого понадобится около семи тридцати, верно?

– Возможно, чуть позже. Доехать на велосипеде от гостиницы досюда займет у него по меньшей мере минут двадцать. Будет не очень здорово, если полиция возьмет его по дороге домой.

– Ты права, Рассел, пусть будет семь сорок пять. Хорошо, я напишу записку и попрошу водителя отдать ее констеблю Роджерсу.

– Пусть он отвезет Юстиниана обратно. Пес вернется домой покрытый славой.

Машина развернулась перед домом и уехала, а Холмс куда-то исчез и появился, держа в руке ржавую стамеску и молоток.

– Что вы делаете, Холмс? – спросила я, когда он был на полпути к двери. Он остановился.

– Извини, Рассел. Я стал забываться. От старых привычек трудно избавиться. Я положу это на место.

– Подождите, Холмс, я просто хотела спросить.

– А, тогда ладно. Дело в том, что я не раз имел возможность наблюдать, тот факт, что когда человек видит прямую угрозу какой-то вещи, которой дорожит, он непроизвольно бросается к ней. У тебя, несомненно, другой план. Извини за вмешательство.

– Нет-нет. Все в порядке, Холмс.

Он закрыл дверь кухни своими отмычками, затем вдребезги разбил замок. После чего спрятал инструменты, а я прошла на кухню, чтобы взять из свертка, лежавшего на столе, четыре кусочка черствого хлеба. Потом я вернулась в коптильню и отрезала несколько ломтиков окорока. Обычно я не ем свинину, но в тот раз решила сделать исключение: отряхнув с сальной поверхности грязь, я сделала несколько бутербродов, после чего посмотрела на свою руку, на окорок, а потом на пол.

– Холмс! – крикнула я.

– Что-то нашла, Рассел?

– Холмс, а мы оба кое-чего не заметили.

– Не понял?

– Этот окорок клали на красную глинистую землю, и на полу коптильни остался такой же красный след. Мне кажется, неплохо было бы его изучить. Держите бутерброд – к сожалению, пива у меня к нему нет.

– Одну минуту. – Холмс прошел через искореженную дверь на кухню, откуда послышались стук и звон бьющегося стекла, после чего он появился с большой бутылкой эля и двумя стаканами. – Пошли?

Мы перенесли наш пикник на пригорок неподалеку от дома. Вскарабкавшись на него, замаскировались и приступили к трапезе, не прекращая наблюдения за домом. Изучение почвы позволило обнаружить несколько отпечатков, схожих с тем, что мы видели на ковре в гостинице.

Я откусила бутерброд и поморщилась. Хлеб был не слишком свежим.

– Я полагаю, Холмс, он сам приведет нас к ящику с деньгами. Мне нравится этот окорок, и хорошо, что у нас есть чем его запить.

– Окорок весьма неплох, несмотря на то, что прокоптился дважды. Думаю, миссис Уайтнек будет настолько любезна, что поделится им с нами в качестве оплаты. Полагаю, Рассел, нам лучше занять позицию в этих кустах, которые хорошо нас скроют и одновременно обеспечат отличный обзор.

Так мы и поступили. Наконец появилась наша добыча. Он въехал во двор через ворота и зашел в дом. Мы жевали и пили, укрывшись за листвой. Мы видели, как Сильвестр застыл, пораженный видом разбитой двери, потом зашел внутрь, где обнаружил следы обыска, после чего выскочил наружу, озираясь по сторонам, и устремился вверх по склону в нашем направлении. Его лицо было красным и лоснилось от пота, пока он карабкался, и я заметила, как он оступился и поранил голень. На полпути он неожиданно лег и, засунув руку между двух больших камней, извлек оттуда ящик. Мы заметили, как расслабилось его тело, едва он его коснулся.

– Ну, давай, – пробормотал Холмс, – теперь отнеси его вниз, как хороший мальчик. Вот так, молодец!

Сильвестр, прижав железный ящик к груди, начал спускаться вниз, лавируя между камнями. Один раз он чуть не упал, и я замерла, опасаясь, что он покатится вниз и переломает себе все кости, заодно рассыпав деньги, но он отделался лишь ушибленным коленом и благополучно закончил спуск. В его лице читалось нетерпение, смешанное с ликованием, когда он рысью вбежал в дом, сжимая в руках тяжелый ящик. Мы с Холмсом допили пиво и последовали за ним.