3. Мамочкин сынок

И вот я дома, в четыре утра, измотанный и разбитый. Меня преследует запах крови, дерьма и смерти. Он обычно держится несколько дней, один и тот же – когда возишься с трупами, запах въедается в тебя до такой степени, что чувствуешь его еще долго после того, как выскребешь все тело щеткой с мылом. Это скорее психологический эффект, память о запахе, а не сам запах. Так или иначе, отходишь от него не сразу. Еще есть запах бензина и гари от сожженной машины, но по сравнению с тем, первым, он кажется нежнее французских духов. Тело отчаянно требует долгой горячей ванны, чистой постели и пары таблеток снотворного, чтобы выключить мозг. Ни о чем другом и думать не хочется.

Вместо этого я получаю свою хренову матушку. Начинается...

– Это я! – заявляет она прямо с порога, что значит "Всего лишь я, ничего особенного, извини, что навязываюсь, не обращай внимания на мои слезы, вот умру и не буду больше тебе в тягость". Мамаша у меня – мастер психологической войны. Просто невероятно: всего два слова, и я уже готов.

– Боже мой, ну сколько можно! Я устал, у меня все болит, середина ночи, оставь меня в покое хоть сейчас!

– Так что, мне уйти? – с чувством произносит она. – Ты не хочешь меня видеть?

– Нет, не хочу. Ни сейчас, ни потом.

– Вот как? Значит, так ты ко мне относишься? Я просто... я просто хотела спросить, как у тебя дела, неужели я, мать, не имею на это право?

– Уйди, мне сейчас не до тебя.

– Ах, Иан, Иан... – лепечет она, горестно уронив руки и состроив плаксивую мину. Губы ее вздрагивают, и мои психологические барьеры рушатся к чертям один за другим. Я прижимаю кулаки к глазам и испускаю глухой стон.

– Я не могу сейчас с тобой говорить, мне надо прийти в себя.

– Послушай, я твоя мать, я пришла, чтобы помочь тебе, что с тобой? – Она делает гигантский шаг вперед, оказавшись у меня прямо перед глазами.

– Нет, нет, ничего, – качаю я головой, хорошо понимая, что так от нее не отделаешься. Если понадобится жечь меня каленым железом, она это сделает, но вытрясет все. Все, что ее не касается, все, что я хочу скрыть. Все.

– Иан, пожалуйста, скажи, что случилось?

– Ничего, – глухо повторяю я, стараясь сам этому поверить. Поздно: мать вцепилась в меня зубами и когтями, теперь ее не стряхнуть.

– Ты знаешь, когда у меня что-то не так, я всегда стараюсь поделиться с кем-то...

– Да, да, я знаю – со мной, всегда почему-то со мной! – ору я. – Не нужны мне твои проблемы, какого хрена ты вечно вываливаешь их на меня?

– Тебе нужны деньги?

– Нет, все в порядке. У меня полно денег, я не знаю, на что их тратить. Ничего мне не нужно!

– Если нужны, я буду рада помочь. У меня отложено кое-что на черный день, но я обойдусь. Немного, правда – я ведь небогата, извини.

– Да есть у меня деньги! – Вечно она об этом. Небось каждую ночь молится, чтобы я оказался на мели и явился к ней с протянутой рукой. Вот тогда-то она и зацепит меня по-настоящему – так, что я уже никогда не вывернусь. И даже если я буду готов ей вернуть хоть в пятьдесят раз больше – ни за что не возьмет! Один фунт моей крови для нее ценнее, чем миллион фунтов бумажками.

– Конечно, мне пришлось отдать Иану всю свою пенсию, – будет она рассказывать знакомым. – Времена теперь тяжелые, но я все-таки пытаюсь как-то сводить концы с концами. Иан даже не знает, как мало у меня осталось. Чего только не сделает мать для сына! Лишь бы он был счастлив – это мне важнее всего... О, извините, что у меня бурчит в желудке – мне пришлось отдать Иану свой обед: он любит иногда пообедать во второй раз... Да, я голодна и немного ослабла, ничего, выдержу, главное – чтобы мой сын ни в чем не нуждался, а я уж как-нибудь обойдусь. Мне и раньше приходилось жертвовать ради него, и в будущем наверняка придется. Я готова на все... Как? Что вы сказали? Нет, я давно уже ничего о нем не знаю, он так редко навещает меня, у него есть более важные дела... Но я дала ему жизнь – вот что самое главное...

Ааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– НЕ НУЖНЫ МНЕ ТВОИ ПРОКЛЯТЫЕ ДЕНЬГИ! – ору я что есть мочи, увидев, что мать роется в кошельке.

– Я только хотела помочь... – Она протягивает мятую пятерку.

– Ты не помогаешь, ты сводишь меня с ума, черт побери! Хватит!

– У тебя неприятности на работе?

Вторая попытка. Боже мой, скоро уже начнет светать.

– Нет у меня никаких неприятностей. Работа тут ни при чем.

– Как твои успехи, все в порядке?

– Да, мамочка, все отлично, лучше некуда.

– Неприятности с начальством?

– Работа тут совершенно ни при чем. Какого хрена я должен сто раз отвечать на один и тот же вопрос?

– В чем же тогда дело? Неужели женщина? Вот она, моя ахиллесова пята!

– Нет, – отвечаю я быстро. Слишком быстро.

– Вот как? Так это женщина? Кто она? – Мать довольно потирает руки, наслаждаясь моим смущением. – Почему бы тебе не привести ее домой к чаю?

Я понимаю, что спасения нет. Мне не удалось сбить ее со следа... этот запах... смерть.

– Послушай, я кое с кем встречался сегодня, вот и все.

– С женщиной?

– Нет, с гориллой из зоопарка!.. Ас кем же еще?

– Кто она?

– Никто.

– Как, совсем никто? – ехидно улыбается мамаша.

– Просто ты ее не знаешь.

– С чего ты взял? Разве ты знаешь всех, кого я знаю?

– Она живет далеко от тебя.

– Ну ладно, как ее зовут? Может, я и знаю ее.

– Нет.

– Не обязательно. У меня больше знакомых, чем ты думаешь.

– Отстань!

– Ну так кто же она?

– Никто.

– Это Сьюзен Поттер?

– Ты ее не знаешь.

– Какой ты застенчивый, просто смешно!

– Да она вовсе не моя девушка!

– Как, ты встречаешься с чужой девушкой?

– Я с ней не встречаюсь.

– Ты только что сказал, что встречаешься.

– Нет, я сказал "встречался", а не "встречаюсь".

– Так вы поссорились, поэтому ты такой грустный?

– Я грустный потому, что ты никак от меня не отвяжешься. Оставь меня наконец в покое!

– Хочешь, я поговорю с ней?

– Не хочу! Ни с ней, ни со мной! Я хочу, чтобы ты умерла и перестала существовать!

– Мы поговорили бы с ней наедине, как женщина с женщиной. Может быть, она передумает.

– Передумает? А с чего ты взяла, что это она меня бросила?

– Ну что ты, золотко мое, ты неправильно меня понял. Я имела в виду, что могу уговорить ее вернуться к тебе.

– Это одно и то же.

– Кто она, Иан? Как ее зовут?

– Не знаю. Не скажу.

– Пожалуйста, Иан! Почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе?

– Хватит! Хватит! Хватит!!! – ору я в бешенстве, молотя кулаком по стенам.

– Скажи мне, кто она, Иан, я должна знать.

– Господи, да почему я должен тебе все рассказывать? Она не имеет к тебе никакого отношения! Я устал, я спать хочу. Я хочу все забыть!

– Послушай меня, ведь это очень важно! Я не желаю, чтобы мой сын встречался с кем попало, – не унимается мать, неотступно следуя за мной из комнаты в комнату. – Мне нужно ее увидеть, понять, подходит ли она тебе. Какой бы я была матерью, если бы отдала тебя первой попавшейся девице?

Отдала?

В ушах нарастает пронзительный вой, волосы встают дыбом. Каждая моя клетка, каждая молекула требует заглушить, уничтожить гадину, но я не могу. Все зашло слишком далеко. Надо бы постараться прийти в себя, сохранить здравый рассудок, однако животные инстинкты берут верх. Бей, сопротивляйся, не дай себя оседлать!

– ОТДАЛА?! Еще чего! Я мужчина, а не ребенок, черт побери! Я сам знаю, с кем встречаться, на ком жениться и кого убивать, и мне не нужно твое дурацкое разрешение! Отдала... – Я хрипло смеюсь, тряся головой.

– Вот как?! Вот что ты мне говоришь? Значит, я, твоя мать, ни на что не имею права, не могу даже слова сказать собственному сыну? Ты это имеешь в виду?

– ДА! – ору я. Слава богу, дошло наконец! – Именно так – не можешь, никогда! Моя жизнь – это моя жизнь, и ты тут ни при чем! Ты проклятая пиявка, которую я не в силах оторвать! Твое тело умерло, но голова осталась – висит на мне и сосет, сосет... Нет, ты не пиявка, ты хуже, черт побери, ты пьешь не только кровь, тебе нужен весь я, вся моя душа, будь она проклята!

– Ах так?! Ну что ж, тогда мне придется серьезно подумать, прежде чем разрешить тебе жениться на этой девушке.

Долгое время я молчу, затаив дыхание и ошарашенно озираясь. Неужели она в самом деле так сказала? Ну да, точно, не перепутал же я... Ну ладно, так или иначе, даже если и не сказала, то вполне могла.

Я начинаю визжать.

– Все! Все! Все! – Мой кулак пробил огромную дыру в кухонной двери, рука окрасилась кровью.

– Ты пока еще мой сын, и всегда им останешься, а дети должны слушаться свою мать. Приведи домой девушку, которую я сочту подходящей, – и только тогда я тебя отпущу, ни минутой раньше!

– Что значит "отпущу"? Я не твоя собственность! – пытаюсь вставить я, однако мать продолжает бубнить, не обращая никакого внимания на мои слова.

– Извини, ты, конечно, скажешь, что это не совсем справедливо, но я лучше знаю, что тебе нужно. И пусть мне говорят, что я слишком опекаю своего ребенка, я в своем праве!

– Я не ребенок! – ору я изо всех сил. Рука отчаянно болит, повсюду брызги крови.

Хоть убейте, не помню, чтобы меня как-то особенно опекали, когда я на самом деле был ребенком. Я просиживал целые ночи на ступеньках пабов, пока мамаша развлекалась внутри с очередным "дядей". Чаще всего меня вообще не замечали. Зато хорошо помню, как все эти парни, один за другим, уходя по утрам, когда мать еще спала, потихоньку очищали мою свинью-копилку. Да-да, именно так, а я ничего не мог поделать – только смотрел. У бедной свинки побывало в спине больше ножей, чем у Юлия Цезаря.

Поймите, я не для того об этом рассказываю, чтобы вы достали платочек и утерли мне слезы – что было, то было, и хрен с ней, со свинкой и ее розовым бантиком на шее! Я просто хочу, чтобы вы поняли, каково мне слышать про чрезмерную опеку. Вспоминать прошлое и бросать обвинения нет смысла: мамаша уже ничего не воспримет, она убеждена, что образцово выполняет родительский долг, а жестокий и несправедливый мир не хочет простить ей одну-единственную ошибку, совершенную в молодости. Ту самую, за которую я плачу с процентами всю свою жизнь.

– Дженет! – внезапно восклицает она. – Так ее зовут Дженет? Замечательное имя!

Как она узнала? Разве я что-то говорил? Неужели я так вопил и бесновался, что оно случайно вырвалось?

– Когда я ее увижу, эту Дженет? Ну когда же?

– Никогда! – рычу я в бешенстве. – Никогда ты ее не увидишь!

– Ты мог бы привести ее в среду. Я испеку торт и найду все твои детские фотографии, – радостно лопочет мать. – Расскажу ей, как ты пачкал пеленки, и о том, как я всегда знала, что ты налил в штаны, потому что ты сразу затихал и прятался за телевизор. О да, я все про тебя расскажу, чтобы бедняжка знала, с каким мальчишкой связалась! Посмотрим, захочется ли ей после этого выйти за тебя!

Она почему-то всегда так говорит – и еще ждет, чтобы я кого-то привел!

Ладно, Дженет она все равно никогда не увидит, так что какой смысл расстраиваться.

– Ты никогда с ней не встретишься, – говорю я с улыбкой.

– Не говори ерунды, я должна ее видеть. Так или иначе, я же увижу ее на свадьбе!

– Нет, никогда. – Я широко ухмыляюсь.

– Не говори глупостей!

– Никогда, – задумчиво повторяю я, кивая головой.

Некоторое время мать молча смотрит на меня, потом с отвращением закатывает глаза.

– Ох, Иан, ты что, убил ее?

– Точно. Вышиб ей мозги! Тебе стоило поглядеть.

– Боже мой, опять! – вздыхает мать, грустно качая головой.

– Что значит "опять"? Ты говоришь, как будто я все время этим занимаюсь. На самом деле всего лишь второй раз.

– Иан, послушай, ты должен прекратить эти убийства. Ты никогда не сможешь завести семью, если будешь хвататься за пистолет, чуть что не так! Вот отец твой никогда никого не убивал!

– О чем ты говоришь, он же воевал в Корее! Укокошил хрен знает сколько народу.

– То были китайцы, они не в счет. Я говорю о настоящих, нормальных людях. Нехорошо, Иан!

– Насколько я помню, нормальной девушки он тоже не встретил.

– Всему бедой те люди, с которыми ты водишься. Ужасные типы. Почему бы тебе не порвать с ними и не найти приличную работу? Тебе всегда давалась математика, ты запросто можешь стать бухгалтером.

– О господи, теперь еще и это!

– Почему ты хотя бы не попробуешь?

– Потому что не хочу. Меня вполне устраивает то, что я делаю.

– Ты даже не знаешь, что это такое! Стоит тебе только попробовать, и...

– НЕТ! Не хочу я быть бухгалтером! Мне нравится моя работа, с какой стати ее менять?

– Ну нельзя же быть таким ограниченным, надо иногда и к другим прислушиваться! – провозглашает мамаша, даже не подозревая, насколько смешно это звучит в ее устах. – Ты только попробуй!

– Нет.

– Почему? Может быть, так ты найдешь свое призвание.

– Не найду.

– Если не попробуешь, то и не найдешь, ясное дело.

– Мама, я правда не хочу, мне нравится моя работа.

– Тебе может понравиться и бухгалтерия.

Я молчу, спорить уже надоело, но ей наплевать.

– Откуда ты знаешь? Как можно знать заранее? Помнишь дядю Брайана, который жил с нами? – За наш счет, и никогда не просыхал. – Того, кто хотел открыть свою собственную закусочную и никак не мог получить кредит, чтобы начать дело...

– ЗАМОЛЧИ! – Боже праведный, неужели ее никак не остановить? Похоже, никак. Она продолжает талдычить про поганого старого альфонса, который сумел-таки выклянчить достаточно бабок и открыл пропахшую крысами забегаловку где-то под мостом, доказывая, какого ослепительного успеха способен достичь человек, если возьмется за дело с умом. Кстати, для вашего сведения, это местечко почти сразу закрыла санитарная инспекция – как только с полдюжины клиентов угодили в больницу, попробовав Брайановских "домашних" пирогов с курицей. Потом он сбежал и допился до смерти на те деньги, что удалось припрятать от кредиторов. Тот еще предприниматель, короче.

– Я ведь тебе только добра желаю, хочу, чтобы ты был счастлив! – повторяет мать снова и снова. – Я тебя люблю.

– Нет, – бормочу я. – Никто меня не любит, никто.

– Я могла бы любить тебя, – вступает в разговор Дженет, внезапно появляясь в комнате. Вода и кровь льются с нее на ковер, и запах, все тот же тошнотворный запах...

Я зажимаю ладонью рот и трясу головой.

– А я тебя – нет.

– Но ты даже не знал меня как следует.

– Я никогда не смог бы полюбить тебя.

– Потому что я была толстая, да?

– Нет, не потому, что ты толстая, вовсе не поэтому. Дело совсем в другом.

– Толстая? Ну и что тут такого?.. Я его мать, здравствуйте!

– Здравствуйте, я Дженет. Они пожимают друг другу руки.

– А я ничего и не говорю, при чем здесь толстая? – оправдываюсь я.

– Почему ты не мог полюбить меня, Иан?

– Не мог, и все тут. Чего-то не хватало.

– Чего?

– Не знаю. Чего-то главного. Я не испытывал к тебе чувств. Извини.

– А что, она мне нравится, красивая девушка, – выносит приговор мать.

– Я не любил ее.

– Это твои проблемы, ты вообще никого не любишь. Ты просто не способен любить, ты не имеешь понятия, что значит любить!

– Имею.

– Нет, не имеешь! Ни малейшего представления не имеешь! Ты можешь любить только самого себя. Эгоист!

– Неправда, я вам докажу!

– Ты не любил меня, – качает головой Дженет.

– Ну и что?

– Как это, ну и что? Тебя никто никогда не любил, и никто не полюбит! Знаешь почему? Потому что ты не такой, как все. И сколько бы ты ни встречался с девушками, ты на всю жизнь останешься один! Один!

– Нет, не останусь! И я умею любить, вы еще увидите, погодите! Я найду ту самую, единственную, даже если мне придется убить всех женщин в этой проклятой стране!

4. "Вольера"

Опять этот шум, еще громче, чем раньше. И ближе. Я огляделся в поисках его источника: звук, казалось, шел со всех сторон. Может быть, за деревьями? Однако, как я ни вглядывался, различить ничего не удавалось. Логан продолжал что-то говорить, но сосредоточиться на его словах было невозможно. Я отошел в сторону от толпы и стал искать, откуда идет шум. Не тут-то было – они все двинулись за мной. Странно: я слышу, а они – нет. Принца Чарльза все это в конце концов достало. "Ты чего трубку не берешь?" – спросил он.

Я рывком сел в постели и стал шарить по столу, скидывая барахло на пол. Телефон продолжал оглушительно звонить. Наконец трубку удалось снять, и шум прекратился.

– Да? Слушаю, – прохрипел я, снова валясь на подушку.

– Ты чего трубку не берешь, мать твою? – раздался сердитый голос в трубке. Принц Чарльз?

– Что? Кто говорит?

– Это Эдди. Ты где был? Целый час дозваниваюсь. Теперь я узнал голос. Эдди Синтон – Красавчик Эдди, мальчик на побегушках у Логана, мой главный контакт с организацией, если не считать самого Логана. Раз он звонит, значит, есть работа.

– Который час? – спросил я, протирая глаза. После снотворного я обычно клюю носом весь следующий день.

– Почти время ленча. – Достал он меня своим занудством. – Логан хочет тебя видеть.

– Когда?

– Часов в пять.

– Время обеда? – съязвил я.

– Нет, обед в шесть.

Эдди даже не заметил издевки.

– Вот, значит, когда ты обедаешь.

– А ты когда?

– Не знаю, после семи, наверное.

– После семи уже не обед, а ужин. Обед в шесть, а ужин – в полвосьмого или в восемь.

Подозреваю, что все это в него вбивали еще в детстве, когда он опаздывал к столу, и теперь оно так въелось в мозги и задницу, что уже ничем не вытравишь.

– Ну ладно, зайду сразу после чая, – хмыкнул я, вешая трубку.

Некоторое время я лежал, постепенно освобождаясь от теплых объятий сна и вспоминая события прошедшей ночи. Неужели всего двенадцать часов назад я сталкивал Дженет за борт? Казалось, с тех пор минула вечность. Мне пришло в голову, что Парнелла наверняка уже нашли, и все вокруг смакуют кровавые подробности. Однако в дневных новостях не было ничего, кроме поп-звезд, футболистов и политиков с их дурацкими личными проблемами. Грустно жить в таком пустом и поверхностном обществе.

Грустно, но чертовски удобно.

"Вольера", клуб Джона Брода, помещается в старом помпезном особняке недалеко от Лестер-сквер. Если верить Эдди, название клуба должно наводить на мысль, что там полным-полно птичек. Ну, типа цыпочек, понимаете? Лучше бы назвали зоопарком – натыкаешься там больше на всяких диковинных типов. У Брода полно других точек: бары, рестораны, офисы и всякие там склады в порту. Большая часть его денег – я хочу сказать, легальных денег – вложена в игровые автоматы и разные места в Уэст-Энде. В общем, ему хватает. Однако "Вольера" остается центром бродовских владений. Он купил ее одной из первых, еще в начале семидесятых, и, похоже, питает к ней слабость. Именно сюда, в офис на втором этаже, он посадил Логана управлять своей империей, и здесь я обычно получаю инструкции.

Я постучал в заднюю дверь ровно в пять, и Феликс открыл мне с обычной кислой миной. Феликсу я не нравлюсь, не знаю почему: я ничего плохого ему не сделал, да и вообще мы за все время едва обменялись парой слов. Тем не менее он меня не любит. Ну и наплевать, мне Феликс тоже не нравится, так что в общем и целом все довольны.

Эдди подскочил, едва только я вошел, и по пути к бару начал свой обычный фальшивый треп.

– Ну и как оно, что поделываешь? Смотрел вчера новую серию?

И все такое прочее.

– Как прошло твое свидание, нормально? Похоже, приятель, на тебе здорово поездили. – Эдди толкнул меня в бок. Я и забыл, что сказал ему про Дженет на прошлой неделе, тогда мне и в голову не пришло, что это важно, в смысле, что стоит промолчать. Кто же мог знать, как оно обернется? – Ну как, сладилось у тебя с ней? – продолжал он приставать, когда я сел к стойке.

– Ну... нет, не совсем.

– Почему? Что случилось, неужто сплоховал? – захихикал Эдди, снова толкая меня в бок.

Не успел я послать его подальше, как он уже развернулся и поскакал докладывать Логану.

Клуб еще не открылся, кругом было пусто, не считая Феликса у входа и Логана наверху, да еще Сэм, наверное, сидел в задней комнате и таращился в ящик. Ну и конечно, Эдди, Фил на вахте и пара уборщиц с пылесосами...

– Эй! Кто выиграет сегодня вечером, как думаешь?

Это Джордж, бармен, про него я забыл сказать.

– Не знаю, Джордж, – пожал я плечами.

– Я бы и сам не возражал, приятель. На прошлой неделе мне повезло – четыре числа угадал, но вот беда – в трех разных рядах. Четыре... Вообще-то с четырьмя можно взять аж сто восемьдесят фунтов, хотя у одного моего дружка тоже было четыре, а он получил только шестнадцать. Проклятая обдираловка!

Джордж помешан на лотерее. С тех пор как ее запустили пару лет назад, он ни о чем другом не говорит. Бедняга совсем свихнулся. Хотя, сказать по правде, он и раньше был с придурью, так что лотерея не очень-то и виновата. Такой вот одноклеточный – зануда, короче; видит только один цвет радуги или одну звезду в небе, и все тут. Ну и, конечно, как всякий зануда, считает, что и все остальные должны интересоваться тем же, что и он. Раньше вместо лотереи у него были скачки, а до этого, говорят, футбольный тотализатор.

– Две недели назад тут один тип выиграл больше двух миллионов! Вот везунчик – сразу бросил работу, и свою старуху тоже бросил, и купил себе здоровенную квартиру в Челси, приводит теперь каждую ночь новую девицу. Так и швыряется деньгами. Тысячу за тысячей просаживает. Баловство одно!

– А ты, Джордж, что бы сделал?

– Тысячу за тысячей – совсем спятил... – продолжал он бубнить, не обращая на меня внимания.

– Эй, Джордж! Ты-то сам как потратишь деньги?

– В тот раз целую кучу девиц привел с собой. У одной такое платьице – едва сиськи прикрывает, представляешь? – Джордж показал руками размер бюста означенной девицы. – Совсем с катушек съехал!

– Ты бы поумнее себя вел, правда?

– Я-то? Хо-хо! Уж я бы все в банк положил, будь уверен. Ни единого пенни бы не тронул, – кивнул Джордж и принялся начищать краны за стойкой. – Ты знаешь, – снова начал он, – у меня был один дружок в Мичеме...

– Джордж! – В дверях своего офиса показался Сэм. – Не забудь протереть зеркало за стойкой. Вчера вечером оно все заляпанное было – просто срам!

– Да-да, сэр, конечно! – Джордж схватил бутылку с полиролью.

Сэм продолжал стоять, разглядывая меня своими глазками-бусинками.

– Ты куда, к Логану? – спросил он наконец.

– Что? – Я сделал вид, что не понял.

– К Логану? Ты к нему пришел? – Что?

Он сжал челюсти и прищурился, не зная, что сказать. Наконец, решив все-таки продемонстрировать, кто тут главный, велел мне оставаться на месте и ждать, когда Логан освободится. Я нарочно отошел на другой конец бара и снова принялся болтать с Джорджем, оглянувшись, лишь когда дверь за моей спиной захлопнулась.

Сэм Брод, сынок Джона, уродился идиотом и так же пригоден для бизнеса, как Джордж – для приятной беседы. Чтобы уберечь свое чадо от неприятностей и доставить удовольствие жене, папаша Брод дал ему двух парней в подчинение и поставил управлять баром на первом этаже. Управлять! Смех да и только: по словам Логана, Сэм до двенадцати лет не мог управиться с собственными шнурками – вязал двойные узлы, так что вечером снять ботинки было невозможно.

Усердно работая тряпкой, Джордж опять завел свою волынку насчет лотереи.

– Четыре миллионера – за одну только субботу! Интересно, смотрят они, как выпадают числа, или нет? Представляешь, сидеть вот так и смотреть – я, например, не могу, смотрю их в газете на следующий день. А смотреть и ждать, хо-хо! Так и удар недолго заработать.

– Кто это, Джордж? – спросил я тихонько, показывая на одну из девчонок-уборщиц.

– Точно, удар запросто может хватить!

– Джордж, кто это? Новенькая?

– Кто? – Он наконец отключился от лотереи.

– Та, у которой что-то с ногой. Она новенькая?

– Вон та? Наверное. Я ее раньше не видал. – Джордж плюнул на тряпку.

– Как ее зовут?

– Кого? Эту новенькую? Погоди, сейчас спрошу.

– Нет, не надо!

Но было уже поздно.

– Эй, ты, как тебя зовут? – завопил он во весь голос. – Здесь джентльмен интересуется!

– Ты что, охренел?! – прошипел я. – Тебя кто просил орать?

– Все, не надо! – снова заорал Джордж. – Он передумал!

Но девушка уже ковыляла к нам.

– Я Анджела, только сегодня начала работать, – доложила она мне с виноватым видом. – Да, извините, я не поспеваю за другими, но если надо, я могу приходить и пораньше. Я свою работу всю сделаю, обещаю...

– Да ничего, все в порядке, я тебя шпынять и не собирался, просто вижу – новенькая, вот и хотел узнать, как тебя зовут.

– Извините, – снова пробормотала она, опустив глаза.

– И нормально ты все успеваешь, не волнуйся – все в порядке.

– Спасибо, – кивнула девушка и, помолчав немного, добавила: – Ну, я пойду дальше работать. Извините... – и собралась, видно, начать все сначала, но я остановил ее, улыбнувшись и махнув рукой.

Так я в первый раз встретил Анджелу и – верите? – сразу же запал на нее. Настолько, что потом даже внимания не обращал на ее кривую ногу – во всяком случае, она меня нисколько не коробила. Даже более того – нравилась. Это ей шло, это было классно, это придавало особое очарование, если хотите. Хромота была частью ее образа и нравилась мне так же, как и все остальное, если не больше. Я настолько втюрился, что потом несколько месяцев ни на каких других женщин и глядеть не хотел – хоть они и могли добежать до автобуса без всякого труда.

– Красотка, правда, Джордж?