Хэррисон поднялся с дивана, повернулся спиной к девушке и сжал кулаки с такой силой, что ногти впились ему в ладони. Он собрал всю свою волю, только бы не показать Виктории, какое потрясение испытал, получив от нее ясный и недвусмысленный отказ.

Овладев собой, он повернулся к Виктории:

— И что же, вернее, кто повлиял на ваше решение? — холодно осведомился он, играя желваками. На скулах его проступили красные пятна. — Уэлсли, не так ли?

— Что такое? — вскинулась Виктория. — Вы к чему это клоните?

— Бросьте темнить, Виктория! Я знаю, что это Уэлсли. Это из-за него вы мне отказали. Из-за этого грубого, невежественного болвана вы…

— Хэррисон, прошу вас, держите себя в руках!

— Да как вы только посмели, — прорычал он, — обойтись со мной подобным образом? Я ведь предупреждал вас, чтобы вы не появлялись на людях рука об руку с этим ублюдком, но вы к моим словам не прислушались. Более того, вы позволили себе запросто явиться вместе с ним на свадьбу Кэтрин Кроуфорд! По вашей милости я стал объектом насмешек для всех местных кумушек!

— Хэррисон, я снова должна просить вас покинуть этот дом, но на сей раз я требую, чтобы вы сюда больше не возвращались, — сказала Виктория, надменно вздернув подбородок.

— Как? Вы желаете, чтобы я удалился? Уверен, если бы к вам пришел Уэлсли и предложил выйти за него замуж, вы бы его не выставили!

— Выставила бы я его или нет — не ваше дело, — отрезала Виктория.

Она подошла к двери, распахнула ее настежь и, отступив в сторону, прислонилась спиной к стене.

Хэррисон некоторое время смотрел на распахнутую дверь, не веря своим глазам и все больше приходя в ярость. Затем, издав странный булькающий звук, он сорвался с места и выбежал в коридор. Оказавшись за порогом, он неожиданно остановился и повернулся к Виктории:

— Вы совершаете страшную, непоправимую ошибку, Виктория, и будете сожалеть об этом весь остаток своей жизни! Я-то думал, что мы, по-родственному обо всем договорившись, объединим наши состояния и земельные угодья — однако вам угодно и впредь разыгрывать королеву-девственницу, хотя всему графству известно, что вы на грани разорения и кредиторы того и гляди выгонят вас из дома. Так вот, предупреждаю: я получу все, что мне от вас нужно, но отныне буду действовать другими средствами! Со временем и Пемброк-хаус, и ваши лошади — да и вообще все ваше имущество — достанется мне. Кстати, и вы тоже, если я сменю гнев на милость и решу, что вы по-прежнему мне не безразличны.

Виктория молча слушала Гилфорда и лишь качала головой. При взгляде на этого человека, товарища ее детских игр, она испытывала теперь одну только глубокую печаль и душевную боль.

— Доброго пути, Хэррисон, — только и сказала она, когда Гилфорд закончил свою речь, и тихо, без стука, закрыла дверь библиотеки.

Прошел час. Когда Ребекка вернулась в библиотеку, чтобы стереть с книжных полок пыль, ее хозяйка неподвижно сидела на диване, невидяще глядя перед собой.

— А я и не знала, что вы еще здесь! — воскликнула девушка. — Лорд Гилфорд уехал?

— Уехал, — тусклым голосом ответила Виктория.

Служанка смахнула метелкой из перьев пыль с нескольких полок — и снова обратилась к Виктории.

— Зачем же все-таки приезжал лорд Гилфорд? Что он хотел вам сообщить? — спросила она, замирая от любопытства.

— Он предложил мне выйти за него замуж.

Метелка выпала из рук горничной и со стуком упала на пол.

— Не может быть! — Ребекка прижала ладони к щекам. — Ну а вы что? Вы же отказали ему, правда?

Виктория очнулась от глубокой задумчивости и посмотрела на служанку.

— Правда, Ребекка. Я ему отказала.

Служанка схватилась за грудь и с облегчением вздохнула.

— Ужасно рада, что все так удачно закончилось!

Она нагнулась, подняла свою метелку с пола и приступила к работе, не переставая при этом тараторить:

— Я-то все надеялась и продолжаю надеяться, что вы выйдете замуж за лорда Уэлсли, то есть, прошу прощения, мистера Уэлсли. А лорд Гилфорд мне никогда не нравился, у него такие холодные глаза — бррр!

— Ты так думаешь? — заинтересованно спросила Виктория.

— Точно вам говорю. Холодные! Мне мамочка всегда твердила, что характер мужчины можно определить, заглянув ему в глаза. Взять вот мистера Уэлсли, к примеру. У него глаза выразительные, в них есть ум и тепло, а еще, я заметила, они вроде как посылают всякие послания — вроде телеграфных депеш!

Викторию стало разбирать любопытство.

— Какие же депеши он, по-твоему, посылает глазами?

— Всякие, — девушка смутилась. — Один раз мистер Уэлсли так на меня посмотрел, что я потом всю ночь не спала — все о нем думала. Похоже, он хотел взглядом дать мне понять, что я ничего себе, хорошенькая и могу нравиться мужчинам. Я, во всяком случае, так это истолковала.

Виктория тяжело вздохнула и откинулась на спинку дивана.

— Честно говоря, Ребекка, не понимаю, почему женщины так много думают и говорят о мужчинах. По мне, если бы их не было вообще, на свете жилось бы куда спокойнее и лучше.

— Что вы такое говорите, леди Виктория? — хихикнула служанка. — О чем же еще думать девушке, как не о мужчинах?

Виктория вдруг осознала, что сейчас ничем не отличается от своей горничной: ей захотелось тех же простых радостей — забраться к себе в постель, накрыться с головой одеялом и ночь напролет грезить о высоком привлекательном блондине с голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы.

— Прошу прощения, миледи, но у нас на конюшне сейчас такое творится! — конюх Джордж округлил глаза, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. — Сразу три кобылы вздумали ожеребиться. Мы с мальчонкой-грумом прямо с ног сбиваемся. Не могли бы вы, миледи, малость нам пособить?

— Разумеется, нет, Джордж! — вскричала в ужасе Фиона, отодвигая от себя чашку с чаем. — Леди Виктория не коновал и принимать жеребят не обучена. И вообще… это занятие не для леди. Что это, в самом деле, на тебя нашло?

Джордж на всякий случай отвесил Виктории и Фионе поклон, но продолжал гнуть свое:

— Ясное дело, миледи, нехорошо вас просить о таком, но… сразу три кобылы, подумать только! Раньше я позвал бы на помощь сэра Джона, да упокоит господь его душу, но теперь прямо не знаю, к кому и обратиться…

— Я все поняла, Джордж, спасибо, — сказала девушка и в замешательстве опустила глаза.

Вечером предыдущего дня Майлз пригласил ее на прогулку в близлежащий городок. Она приняла его приглашение и утром потратила целый час на одевание. Тем не менее выбора у нее не было — очень уж настойчиво заглядывал ей в глаза старый конюх. Поднявшись из-за стола, она положила свою салфетку рядом с прибором и направилась к двери.

— Я переоденусь и сразу же к вам присоединюсь, Джордж.

— Благослови вас бог, миледи, — пробормотал старик, а потом, совсем уже по-хозяйски, добавил: — Только заклинаю вас, леди Виктория, поторапливайтесь!

Виктория что есть духу взбежала по лестнице и, застав у себя в комнате занятую уборкой Ребекку, повелительно крикнула:

— Помоги мне расстегнуть платье! Мне нужно срочно переодеться.

— Как же так, миледи? — удивилась служанка, расстегивая крючки у нее на лифе. — Разве вы не едете сегодня на прогулку с мистером Уэлсли?

— Не еду! — Виктория укрылась за ширмой и скомандовала: — Принеси мне старые бриджи и блузку…

Не прошло и десяти минут, как она уже шла торопливым шагом по лужайке, направляясь к главному зданию конюшни. Влетев в большие двустворчатые двери, она от удивления замерла на месте — в стойле жеребившейся кобылы, скинув сюртук и подвернув рукава безукоризненно белой рубашки, вовсю хлопотал Майлз.

— Хорошая девочка, — ласково говорил он, склонившись над кобылой и поглаживая ее за ухом, — ну-ка поднажми немного! У тебя все отлично получается — прямо как на заказ!

Виктория на цыпочках подкралась к нему сзади и крикнула:

— Майлз! Вас-то каким ветром сюда занесло?

Тот, не поворачивая головы, обратился к ней тем же увещевающим голосом, каким разговаривал с лошадью:

— Станьте на колени со мною рядом и гладьте ее по голове. Жеребенок еще не вышел, а она сильно утомлена. Думаю, приласкать ее и успокоить не помешает.

— Что-нибудь не так? — озабоченно спросила Виктория, становясь на колени и принимаясь гладить животное.

— Да нет. Просто жеребенок идет медленно. — Майлз провел рукой вдоль конвульсивно вздрагивающего брюха кобылы. — По-моему, у нее все нормально. Не знаете ли, часом, она в первый раз жеребится?

Виктория пригляделась к кобыле.

— Это Берриз Энд Крим, — пробормотала она. Да, это у нее впервые.

Майлз кивнул.

— Тогда понятно, почему все так затянулось и отчего она напугана. Думаю, первые роды способны напугать даже животное, которое не понимает, что с ним в этот момент происходит.

Виктория тихонько засмеялась.

— Думаю, первые роды пугают женщину ничуть не меньше, хотя она отлично знает, что с ней творится.

— Вы когда-нибудь помогали конюху принимать жеребят?

— Не приходилось, — созналась Виктория. — Обычно, если у матки возникали какие-нибудь проблемы, к ней в стойло шел папа. Он считал, что леди не подобает в такое время находиться в конюшне.

— Может, так оно и есть, — согласился Майлз. — Если хотите, идите домой, а с кобылой побуду я.

— Нет, — храбро отказалась Виктория. — Сейчас за конюшни отвечаю я, стало быть, мое место здесь.

Кобыла подняла голову, пару раз судорожно дернула задними ногами и протяжно заржала.

— Вот теперь с ней точно что-то не так, верно? — Виктория вскинула на Майлза большие, округлившиеся от страха глаза.

— Просто у нее начались схватки, а это — штука болезненная, — сказал Майлз, продолжая гладить лошадь. — Кажется, жеребенок уже на подходе.

Виктория с сомнением посмотрела на него.

— А вы сами? Скольким жеребятам вы помогли появиться на свет?

Молодой человек улыбнулся.

— И не сосчитать. Разумеется, большинство наших кобыл жеребится в поле без чьей-либо помощи, но скаковых лошадей мы держим в конюшне и уж с них-то в такое время, можно сказать, глаз не спускаем.

Виктория снова в волнении посмотрела на маявшуюся кобылу.

— А вам приходилось… гм… терять лошадей при подобных обстоятельствах?

— Не-а, — сказал Майлз, — ни одной.

— Не-а, — повторила Виктория и хихикнула. — Это что — так ковбои «нет» произносят?

Майлз расплылся в широкой улыбке.

— Ага, миссус. Так ковбои промеж себя толкуют. Пора мне, значится, снова начинать толковать по-американски. Мои брательники будут ржать, как кони, когда услышат мой британский треп.

Их беседу прервало громкое ржание кобылы. Майлз с минуту понаблюдал за тем, как конвульсивно содрогалось вздутое брюхо животного, и удовлетворенно кивнул.

— Еще немного, и мы узнаем, какой жеребеночек получился у этой кобылки.

События, однако, шли своим чередом — и далеко не так гладко, как предсказывал Майлз.

Прошло еще полчаса, и Виктория наконец не выдержала.

— Почему ничего не происходит? — спросила она.

— Должно быть, жеребенок очень велик, а это представляет известные трудности для молодой, не жеребившейся еще кобылы.

— Господи, вот ужас-то! Может, позвать Джорджа?

— В этом нет необходимости, — заверил девушку Майлз. — Я попробую помочь ей сам.

Виктория с шумом втянула в себя воздух.

— Вы и вправду знаете, что и как делать?

Майлз обиделся не на шутку.

— Да, я знаю, что и как делать, — холодно сказал он. — Но не лучше ли вам уйти? Наблюдать за моими манипуляциями вам будет не слишком приятно. — Усевшись на корточки, он закатал рукава чуть не плеч.

Виктория отвернулась и проглотила скопившуюся во рту горькую слюну. Как бы не стошнило, подумала она, но сказала другое:

— Ничего, я останусь. Вдруг вам потребуется помощь?

— Хорошая девочка, — пробормотал Майлз, располагаясь у задних ног кобылы. — Давай, действуй. Так, молодец — вот и голова показалась. Ну-ка, напрягись еще чуточку — нужно, чтобы прошли плечи.

Будто в ответ на его слова, кобыла вновь содрогнулась всем телом. Майлз оперся плечами о стенку стойла, ухватил жеребенка за передние ноги и стал тянуть его на себя, помогая кобыле. Прошло еще несколько секунд, кобыла снова содрогнулась от схваток, и жеребенок наконец выскользнул из ее чрева.

— Отличный жеребчик получился, — заявил Майлз, вынимая полотенце из специального мешка, приколоченного к стене. Сначала он обтер жеребенка, затем вытер руки сам и, распрямившись, с ухмылкой обозрел новорожденную кроху. Повернувшись к Виктории, он, к большому своему удивлению, обнаружил, что в глазах у нее стоят слезы.

— Ох, Майлз! — воскликнула девушка и, вскочив, бросилась в его объятия. — Спасибо тебе! Большое тебе спасибо!

Не ожидавший такого натиска, Майлз потерял равновесие и неожиданно для себя повалился на спину в угол стойла. Не в его правилах было сносить подобные покушения, но сейчас на уме у него было совсем другое, поскольку Виктория, не удержавшись, упала на него. Теперь Майлз думал только об одном — как достойно ответить на поцелуй, который девушка запечатлела на его устах.

Слившись в поцелуе, они сами не заметили, как перекатились от стены стойла на душистую солому, устилавшую пол стойла. Теперь уже сверху оказался Майлз. Запустив пальцы в растрепавшиеся волосы Виктории, он осыпал нежными, быстрыми поцелуями ее губы, шею, соблазнительную ложбинку в вырезе блузки. Всем существом он ощущал горячее дыхание девушки, лихорадочный стук ее сердца — и все это лишь сильнее распаляло его желание. Виктория не меньше его изнывала от страсти, и, когда Майлз опять прильнул поцелуем к ее губам, она, застонав в упоении, крепче притянула его к себе.

— Что и говорить, милое зрелище!

Приглушенно вскрикнув, Виктория оттолкнула Майлза, села и, отбросив со лба волосы, в ужасе воззрилась на Хэррисона Гилфорда.

Майлзу, сгоравшему от вожделения, понадобилось чуть больше времени, чтобы вернуться к реальности. Окончательно уяснив, кто именно пожаловал в конюшню, он сразу вскочил на ноги и грубо обратился к нежданному визитеру:

— Какого черта вам здесь нужно, Гилфорд?

— Тот же вопрос я мог бы задать вам, Уэлсли, — прошипел, как змея, Гилфорд, одним взглядом окинув измятую одежду и растрепанные волосы Виктории.

— Знаете, леди Виктория, я не знал, что вы предпочитаете принимать мужчин на соломе в конюшне — не то и сам назначал бы вам свидания в стойле, а не в гостиной.

Мучительный стон, который при этих словах вырвался из уст Виктории, казалось, подхлестнул Майлза.

Он с такой яростью налетел на Гилфорда, что тот не успел и пальцем пошевелить, чтобы отразить его молниеносное нападение. Миг спустя сбитый с ног Гилфорд уже валялся на спине на полу конюшни, а из носа у него капала кровь.

— Уберите от меня этого мясника! — завопил Хэррисон, зажимая рукой разбитый нос. — Он же сломал мне переносицу!

Поднявшись кое-как на ноги, он хотел было ударить Майлза по лицу, но молодой американец по части драк был большой дока, поскольку обучился этому искусству еще в детстве, возясь со своими братьями. Майлз опять сбил Хэррисона с ног, прижал его руки к полу и, глядя в окровавленное лицо врага, прорычал:

— Сейчас же извинись перед леди!

Гилфорд упрямо хранил молчание.

Майлз нанес ему короткий удар в челюсть с правой.

— Извиняйся, я сказал!

Хэррисон застонал от боли и, испугавшись, что может лишиться зубов, крикнул:

— Хорошо! Я прошу у леди извинения!

— Так-то лучше, — проворчал Майлз, после чего отпустил руки Гилфорда и распрямился. — А теперь пошел вон отсюда!

Хэррисон поднялся на трясущихся ногах с пола и, чтобы не упасть, ухватился за столб, подпиравший потолок конюшни. Его измазанное в крови, исцарапанное лицо было страшным.

— Ты пожалеешь о содеянном, Уэлсли, горько пожалеешь, — прохрипел он, после чего посмотрел горящими от ненависти глазами на Викторию и добавил: — И ты тоже. Вы оба горько об этом пожалеете!

Двинувшись шаткой трусцой по проходу, он отбежал на почтительное расстояние от молодых людей и, повернувшись к ним, погрозил Виктории пальцем.

— Я еще до тебя доберусь, девка! — выкрикнул он. — Ты только корчишь из себя леди — на самом же деде ты ничуть не лучше какой-нибудь служанки-деревеншины, которая в свободное время приходит на конюшню, чтобы поваляться в грязи с конюхом!

Майлз погнался было за Хэррисоном, но тот, изведав уже вкус кулаков американца и понимая, что все преимущества на его стороне, не стал его дожидаться и бросился к двери.

— Беги, ублюдок, да быстрее перебирай ногами! — крикнул ему вдогонку Майлз. — Не то я буду гнать тебя пинками до самого Гилфорд-холла!

Выглянув из дверей конюшни, Майлз убедился, что Гилфорд ударился в паническое бегство, и вернулся к Виктории.

Она стояла на коленях возле новорожденного жеребенка и плакала навзрыд.

— Что случилось? — спросил он, опускаясь рядом с ней на корточки. — Надеюсь, мы в пылу драки не причинили жеребенку вреда?

— Нет, — всхлипнула девушка, покачав головой. — С крошкой все в порядке. Вот только я теперь пропала.

Невзирая на ее слабый протест, Майлз притянул девушку к себе и заключил в объятья.

— Ничего подобного, дорогая моя. Вовсе ты не пропала. Поверь, Хэррисон вряд ли обмолвится об этом происшествии хотя бы словом! Иначе ведь ему придется признать, что его разделал под орех дикий и невежественный болван!

Виктория громко всхлипнула и сквозь завесу спутанных волос посмотрела на Майлза.

— Откуда ты знаешь, что он так тебя называл?

— Он? — с ухмылкой осведомился Майлз. — Так или примерно так называла меня ты!

— Ox! — простонала Виктория, смутившись еще сильнее. — От кого же ты об этом узнал?

— Да об этом твердят все, кому не лень, — сказал со смехом Майлз, всматриваясь в ее лицо. — Ну, ты успокоилась? — спросил он, с минуту помолчав и уже без улыбки.

— Отчасти, — кивнула Виктория, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Только на душе очень уж тоскливо.

— Потому что Гилфорд видел, как мы целовались?

— Хорошего в этом мало, — пробормотала девушка. — Однако есть и другая причина — много хуже. Мы и впрямь делали все то, в чем он нас обвинял.

Майлз нахмурился.

— Может быть, не стоит затевать весь этот разговор снова? Мы целовались, Тори, — и что же? Что в этом дурного?

Виктория вдруг вскочила и стремительно пошла двери.

— Ты все время это повторяешь, Майлз, но уверяю тебя — в этом случае ты ошибаешься! Настоящая леди нипочем не станет обниматься с мужчиной на соломе в стойле. Даже если Хэррисон будет держать рот на замке, я не смогу находиться в приличном обществе, зная, как низко я пала!

— Что это значит — «как низко я пала»? — недоуменно осведомился Майлз, следуя за Викторией по проходу между стойлами. — Намекаешь, что ты превратилась в падшую женщину? Но это же глупо! На самом деле ты самая настоящая женщина, чувственная и страстная! Неужели этого нужно стыдиться?

— Замолчи сейчас же! — вскричала Виктория, прижимая ладони к заалевшим щекам. — Ты не смеешь говорить со мной о таких вещах!

— Наоборот — как раз об этом нам и нужно разговаривать!

— Ты меня не понимаешь! — воскликнула Виктория.

— Не понимаю, — развел руками Майлз. — Может быть, ты все-таки объяснишь мне, что к чему?

Виктория с такой силой замотала головой, что ее черные волосы крылом взметнулись в воздухе.

— Ничего я тебе объяснять не стану! Я просто хочу, чтобы ты ушел. И ушел навсегда. Поверь, на этот раз я говорю совершенно серьезно.

Майлз на миг прикрыл глаза. Ему казалось, что он вот-вот взорвется. Решение, которое приняла Виктория и которое он был не в силах объяснить, окончательно вывело его из себя.

— Как скажете, миледи, — он остановился, склонил голову в поклоне и прищелкнул каблуками. — Если вы предпочитаете растравлять и лелеять в себе чувство вины, я воспрепятствовать этому не могу. В конце концов, кто я такой, чтобы лишать вас главного вашего удовольствия?

Обогнав Викторию, он большими шагами вышел из дверей конюшни, и миг спустя девушка услышала топот копыт лошади, уносившей его прочь от Пемброк-хауса.