— Он не назвал его, а только сказал, что тебя постоянно туда тянет.

— Это все, что он мог тебе сказать. Вернее, это все, что он знает или предпочитает знать, — со вздохом ответила Аврора. — Маяк — это мечта искателя приключений, надежная гавань для странника. Его смотритель, мистер Сколлард, мой самый лучший друг. Он пророк и ясновидец. Все, что бы он ни сказал, имеет свой смысл, конечно, если слушатель настолько умен, чтобы уловить его. Я помню самую первую историю, которую он мне рассказал. Мне было тогда всего пять лет. Он рассказал о контрабандисте, который вез в Англию груду бриллиантов, намереваясь спрятать их в пещере возле Корнуолла. Но он не смог добраться до берега, его корабль налетел на скалы, и бриллианты поглотила морская пучина. Иногда, поздно ночью, можно увидеть, как алмазы сверкают в водах залива. И…

— Хватит, Аврора. — Слейд прислонился к двери, выражение его лица было таким же мрачным, как и его тон. — Я сказал, что ты можешь познакомиться с нашей гостьей, но не утомлять ее. У тебя будет предостаточно времени, чтобы пересказать ей все сказки мистера Сколларда, если она захочет остаться в Пембурне. Ведь только четверть часа с тобой вполне может заставить ее изменить свое решение.

— Совсем наоборот, — возразила Кортни, — это укрепило мое решение. — Она улыбнулась Авроре. — Я с удовольствием послушаю еще и познакомлюсь с мистером Сколлардом.

Радостная улыбка засияла на лице Авроры:

— Повар испечет замечательный торт, когда наступит твой день рождения, и мы возьмем его на маяк. Может, Элеонора тоже к нам присоединится. Да, ты спрашивала, кто она. Элеонора — это виконтесса Стенвик, она живет в Тейнмауте, всего в паре миль отсюда. Она была лучшей подругой моей мамы. Но пусть ее возраст тебя не обманывает, она трепетна, как молоденькая девушка Это с ней я провела в Лондоне всю прошлую неделю. Завтра, когда ты отдохнешь, я расскажу тебе обо всех наших приключениях. Самое главное, я уверена, что Элеонора с радостью примет участие в праздновании твоего дня рождения. Так же как и мистер Сколлард. И кто знает, может, он скажет тебе что-нибудь чудесное о твоем будущем.

Ее будущее.

Кортни почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди.

— Пожелай спокойной ночи, Аврора, — твердо произнес Слейд. — Мисс Джонсон устала. Матильда уже направляется сюда, чтобы поменять нашей гостье повязки и принести ей ужин. Потом она должна отдохнуть. А ты навестишь ее завтра.

— Конечно. — Аврора поднялась. — Спи спокойно, Кортни. — Она умолкла, ее легкомысленный настрой исчез. — Боль и горе уйдут. — Она наклонилась и сжала руку Кортни. — И пойми, ты не одинока.

Губы у Кортни задрожали.

— Спасибо, Аврора. Я буду помнить об этом.

Старинные часы пробили полночь.

Слейд налил себе бренди, продолжая без устали расхаживать по кабинету.

Он заперся здесь, стараясь продумать план завтрашней нелегкой встречи с Морлендом.

Но Слейд не мог думать ни о чем другом, кроме Кортни. В ней было что-то такое, что затронуло в его душе неизвестные ему самому струны и заставило их зазвучать. Красота вызывает восхищение, а потом обожание. Здесь скрывалось что-то другое, и он никак не мог этого понять.

Пока он понимал только одно — стремление Кортни как можно скорее встать на ноги, чтобы наказать негодяя, убившего ее отца. Чем больше Слейд размышлял над фактами, тем сильнее убеждался, что этот пират действовал не в одиночку. Где-то был тот, кто заплатил за обладание черным бриллиантом.

Обладание, или возвращение, если судить по извращенному мнению Морленда. Этот опустившийся пьяница никогда не переставал утверждать, что бриллиант по праву должен принадлежать Бенкрофтам. Значит, если он стоял во главе, то ему нужно было не только вернуть богатство, которое сулил черный бриллиант, но и исправить то, что его больной рассудок расценивал как страшную несправедливость, длившуюся шестьдесят лет.

Если, конечно, во главе стоял он. Но кто еще мог оказаться настолько изощренным, чтобы инсценировать похищение Авроры?

Покончив с бренди, Слейд представил себе предстоящую перебранку. Столкновение с Морлендом будет крайне неприятным. Этот слабовольный человек был лжецом и пьяницей, к тому же злым и мстительным, и ненавидел семейство Хантли всеми фибрами души. Ясно, что он будет все отрицать, виновен или нет, и постарается выкинуть Слейда из своего поместья.

Если, конечно, Слейд прибудет без надлежащей экипировки.

Экипировки в форме конкретных доказательств или по крайней мере достаточно веских обвинений, чтобы заставить графа потерять хладнокровие и проговориться.

Запустив руку в волосы, Слейд размышлял над такой перспективой. Ему придется собрать некоторые сведения, прежде чем врываться в дом Морленда и обвинять его в краже, шантаже и косвенно в убийстве. Надо будет навестить нескольких знакомых графа, разузнать, что этот негодяй делал за последнюю пару недель, с кем встречался и где бывал.

Затем Слейд попытается хитростью и уловками заставить Морленда проговориться о пирате, который убил отца Кортни. Так он выяснит его имя и местонахождение, чтобы осуществить месть, к которой стремилась девушка.

Он прекрасно понимал ее чувства.

Страшные события десятилетней давности снова возникли перед глазами Слейда со всеми жуткими подробностями. Тогда все вопросы так и остались без ответа.

Его родители, лежащие в луже крови на мраморном полу. Перепуганные слуги, которые отрицательно качали головами и клялись, что ничего не видели и не слышали. Власти, которые после недели тщетных поисков убийцы пожали плечами и прекратили расследование. И страшное, хотя и недоказанное подозрение, что Хилтон Бенкрофт, сын Джеффри и отец Лоуренса, приказал совершить эту чудовищную казнь, жестоко отомстив Пембурнам.

Господи, как Слейду хотелось добраться до этого негодяя, чтобы узнать правду, выбить ее из него, если понадобится. Но старик умер месяц спустя после продолжительной сердечной болезни.

И правда была похоронена вместе с ним.

Возможно, благодаря Кортни Слейду давался еще один шанс убедиться, что справедливость должна восторжествовать. Завтрашняя поездка это покажет.

Тихо вздохнув, Слейд погасил лампу и отправился спать.

На втором этаже было тихо.

Слейд обогнул лестничную площадку, довольный тем, что Аврора наконец успокоилась и уснула, так же как и все слуги. Он нуждался в уединении, и, к счастью, все в Пембурне были погружены в глубокий сон.

Приглушенный звук, донесшийся до слуха Слейда, опроверг это впечатление, заставив его застыть на месте. Он напряженно прислушивался, подумав, что это могло быть простой игрой его воображения.

Но нет, звук повторился вновь. Кто-то плакал. И судя по тому, откуда доносился звук, это была Кортни.

Все мысли об уединении улетучились. Слейд ускорил шаг и открыл дверь, даже не успев постучать.

В комнате царил полумрак, и только тусклый свет одинокой лампы освещал небольшое пространство. Но и этого было достаточно. Слейд легко различил маленькую фигурку Кортни, сжавшуюся в середине кровати. Девушка захлебывалась от рыданий.

— Кортни? — Он закрыл дверь и быстро подошел к ней.

Она повернула голову и посмотрела на него полными слез глазами.

— Прости меня, — прошептала она. — Я не хотела никого будить.

— Ты и не разбудила. Я еще не спал. — На ее лице отражалось мучительное страдание, и Слейд не раздумывая приподнял ее и прижал к себе.

Кортни потянулась к нему, громко всхлипывая, и прижалась лицом к его рубашке, всем телом содрогаясь от рыданий.

— Тише, тише, это ведь не из-за ран, да?

— Нет.

— Я так и думал. — Он нежно гладил ее по волосам, прикасаясь губами к мягким прядям.

— Это… сон.

Слейд легко мог представить, о ком этот сон.

— Все хорошо, ты уже проснулась.

— Как бы мне хотелось не просыпаться, — сквозь слезы произнесла она. — О Господи, я так стараюсь быть сильной, но не уверена, что смогу это вынести. Я даже не знаю, хочу ли этого. Прости… не хочу показаться наивной. Но я никак не могу взять себя в руки.

— Ты вовсе не наивная. — Он гладил девушку по спине, чувствуя дрожь, сотрясавшую ее тело. — Ты перенесла тяжелый шок, у тебя много ран, и ты едва не лишилась самой жизни. Ты должна дать себе время, чтобы поправиться.

— А вдруг я не поправлюсь?

— Обязательно поправишься.

— Я так не думаю. Мой сон… — Судорожно вздохнув, Кортни подвинулась, посмотрев на Слейда испуганными глазами. — Что ты подумаешь, если я скажу тебе, что, по-моему, мой папа жив, что он не утонул, когда его выбросили за борт? Ты подумаешь, я сошла с ума?

— Я подумаю, что ты очень скорбишь. Неверие — часть этого процесса.

— Нет. Сон был слишком реальным. — Она вытерла слезы. — Он звал меня, и это было так отчетливо. Он уверял меня, что жив.

— Ты совершенно измучена и истощена физически. Уж не говоря о том, что у тебя сотрясение мозга, после которого мысли часто путаются. Поверь мне, ты не сумасшедшая, ты вполне нормальная.

— Правда? — Ее дыхание сделалось прерывистым, а когда Слейд опустил ее на подушки, она судорожно уцепилась за его рубашку: ужас охватил все ее существо. — Поговори со мной, — умоляюще произнесла она, — побудь со мной хоть немного. Не оставляй меня наедине с этой ужасной пустотой.

— Не оставлю, — пообещал Слейд, снова прижав ее к себе. — Я останусь столько, сколько ты захочешь. Я не собирался уходить. Просто хотел помочь тебе прилечь и отдохнуть.

— Не хочу лежать и отдыхать. Хочу поговорить. Пожалуйста.

Как хорошо он понимал ее!

— Давай поговорим. — Немного подвинувшись, Слейд опустил девушку, устроив ее голову на своей руке. Затем вытянулся возле нее, привалившись спиной к изголовью кровати. — Так хорошо?

Послышался глубокий удовлетворенный вздох.

— Спасибо.

— Я рад. Развести огонь в камине?

— Нет. Мне хорошо, пока я не одна.

— Ты не одна. Я с тобой. — Стоило ему замолчать, и он сразу ощутил, как паника сковала ее тело. Затем Слейд придумал, как ее отвлечь: — Я слышал, Аврора говорила, что у тебя скоро день рождения.

Кортни кивнула:

— В следующем месяце. — Она помолчала. — Папа обещал подарить мне щенка.

— Какой-то особенной породы?

— Нет, просто такого, которому я была бы очень нужна, и, конечно, «настоящего моряка».

— Как ты сама, я думаю.

— Я? — с иронией переспросила Кортни. — Навряд ли. Я тряслась от страха во время всех наших путешествий. Вот почему для меня так много значил второй папин подарок. Он обещал провести вместе со мной целую неделю. На суше. Смешно… — Ее голос дрогнул. — Тогда мне казалось, что это слишком мало. А сейчас эта неделя кажется мне самым бесценным подарком.

Слейда охватила волна сочувствия и в то же время некоторого замешательства.

— Если ты так боялась путешествовать, то почему же ты плавала? Наверняка твой отец не настаивал, чтобы ты…

— Конечно, нет, — перебила она. — Папа никогда не догадывался о моих чувствах. И никто не знал об этом. Вы первый, кому я об этом говорю. Если бы я рассказала папе правду, то произошло бы одно из двух: либо он оставил плавание, чего я не могла допустить, потому что море было его жизнью, либо устроил меня в пансион, что равносильно моей смерти. Я ведь столько месяцев умоляла его забрать меня из школы мадам Ла Саль и делала все, чтобы в школе захотели избавиться от меня.

Слейд улыбнулся:

— Звучит так, словно ты была сущим кошмаром.

— Так и было. — Он почувствовал, как она улыбнулась. — Поверь, Аврора — настоящий ягненок в сравнении со мной.

— Какое душераздирающее сравнение. — Слейд нахмурился. — Когда мы впервые говорили о твоем отце, ты с такой нежностью отзывалась об «Изабель», называла ее своим домом.

— Это, на самом деле так. Потому что там был папа. Но каждую ночь я молилась о невозможном: чтобы он устал от моря и решил обосноваться на берегу. Чтобы мы обрели настоящий дом и зажили одной семьей.

— Понимаю. — Слейд уставился перед собой, удивляясь, почему он, самый сдержанный из людей, задает так много назойливых вопросов и, что самое важное, почему испытывает желание узнать как можно больше о своей прекрасной гостье. — А твоя мама жива?

— Нет. Мама умерла сразу после моего рождения. Я никогда не знала ее, но я так много слышала о ней. Папа постоянно говорил о маме, о ее красоте, сердечности, жизнелюбии. Конечно, он был субъективен, ведь он обожал ее.

— Она жила рядом с портом? Они там встретились?

Кортни тихо рассмеялась:

— Она жила в большом имении. Они встретились, когда папин корабль пришел в порт, а мама случайно прогуливалась возле кромки воды. Мамины родители были представителями голубой крови, богатыми и титулованными. Нет нужды говорить, что они были не в восторге от ее выбора. Но для нее и для папы это не имело значения. Они очень сильно любили друг друга. То, что она была аристократкой, а папа — простым капитаном, ничуть не повлияло на силу их чувств и привязанность. Они получили благословение ее родителей и сразу же поженились.

Кортни приподнялась, вопросительно наклонив голову:

— Помнишь часы, которые ты спас? Те, что положил на столик?

Слейд кивнул:

— Помню.

— Это самые лучшие капитанские часы. И самая дорогая память о маме. Она подарила их папе в день свадьбы как символ их жизни и любви. Восхитительно не только мастерство, с которым они сделаны, но и сцена внутри… — Кортни умолкла, широко распахнув глаза. — Хочешь рассмотреть их поближе?

Оживление на ее лице стоило дюжины часов, вместе взятых.

— Конечно.

Кортни быстро изогнулась и достала серебряную вещицу с такой ловкостью, что Слейд сразу понял: за последние два дня она довольно часто проделывала это.

— Я понимаю, ты уже их видел, — заговорила она, — но они слишком прекрасны для поверхностного взгляда. — Она с любовью погладила серебряный футляр и протянула часы Слейду.

Он взял их, обратив внимание на сложный механизм на обратной стороне.

— Прекрасные часы.

— Открой их, — попросила Кортни. — Поднеси к лампе, чтобы рассмотреть сцену внутри.

Слейд так и сделал. Перед его глазами предстала целая картина.

На крышке часов был изображен одинокий корабль. Судно, казалось, направлялось к маяку, расположенному справа: нет, не направлялось, оно не двигалось. Окруженное тихими морскими волнами, судно как бы застыло во времени на пути к месту своего назначения.

— По словам папы, мама говорила, что он был кораблем, а она — маяком, — пояснила Кортни дрогнувшим голосом. — Вот почему несколько дней назад картина едва заметно изменилась. Маяк засветился, и корабль поплыл к нему, торопясь на его призывный свет, как и папа всегда спешил к маме. Он всюду носил с собой часы, хранил все эти годы, даже после того как она умерла. Так мама всегда была рядом с ним. — Кортни перевела дыхание. — Он отдал мне часы как раз перед тем, как его бросили за борт, сказал, чтобы я хранила их как память о них обоих. Я сжимала их в руке еще долго после того, как этот негодяй запер меня в каюте. Я боялась открыть их, потому что знала, что там увижу. Наконец решилась, желая убедиться, что не права, но все оказалось иначе. Как я и боялась, часы остановились. — Страшная пустота вновь появилась во взгляде Кортни. — Они не пойдут до тех пор, пока папа снова не вернется домой.

— Кортни…

— Не говори, что он умер, — отозвалась она приглушенным шепотом. — Я отказываюсь это признать. — Две слезинки скатились по ее щекам. — Мне трудно объяснить, но в то время как я понимаю умом, — она прикоснулась ко лбу, — невозможность того, о чем говорю, сердцем, — она прижала ладонь к груди, — я верю в это. — Она взяла себя в руки. — Давай не будем говорить об этом, хорошо? Лучше поговорим о чем-нибудь еще.

Безмолвно кивнув, Слейд закрыл часы и положил их на столик.

— Часы восхитительные. У твоей мамы был необыкновенный вкус. — Он немного помолчал. — И необыкновенная дочь.

Щеки Кортни зарделись.

— Спасибо.

— Я действительно так думаю. — Смутившись, Слейд поспешил найти более твердую основу для разговора: — Расскажи, почему ты так ненавидела плавание? У тебя не было возможности побыть одной?

Кортни покачала головой, слизнув языком слезинки:

— Нет, уединения у меня было сколько угодно. По правде говоря, я долгие часы проводила в одиночестве в своей каюте. Только папа навещал меня там. Он строго-настрого приказал другим мужчинам не приближаться к моей каюте.

— Я не виню его за это. Красивая женщина на корабле, полном мужчин? Будь я твоим отцом, то вообще запер бы тебя.

— Да я не подвергалась никакой опасности, — удивилась Кортни. — Мужчины относились ко мне с должным уважением. Ведь мой отец был их капитаном.

— А куда плавал ваш корабль?

— В колонии. Мы доставляли мебель и другие английские товары в Нью-Йорк и Бостон.

— Тебе не нравилось бывать в колониях?

— Да нет, они очень привлекали меня. А что?

— Я просто подумал, что, может, из-за этого тебе не нравилось плавать на «Изабель»?

— Нет.

— Тогда, может, ты питала отвращение к корабельной еде?

Кортни улыбнулась:

— Честно говоря, еда, которую подавали в школе мадам Ла Саль, могла скорее привести к смертельному исходу, чем та, что готовили на «Изабель». И в школе у меня было гораздо меньше уединения, свободы, намного больше отвратительных компаньонок, чем в море. Не это отпугивало меня.

— Тогда я озадачен. Что вызывало у тебя такую ненависть к морским путешествиям?

— Да то, что, едва корабль отплывал из порта, меня охватывал приступ морской болезни. И так продолжалось все путешествие. Вот почему я проводила так много времени в своей каюте. Слишком трудно прогуливаться по палубе, прижимая к себе ночной горшок.

Смех зарокотал в груди у Слейда.

— Мне следовало догадаться.

— Я, правда, надеялась, что со временем болезнь пройдет, — сердито произнесла Кортни. — Но после двадцати лет эта возможность кажется нереальной.

— Двадцать. Столько тебе исполнится в следующем месяце?

— Да. — Все легкомыслие момента исчезло, когда страшные воспоминания, как нож, пронзили сердце Слейда.

— Я был всего на год старше, когда умерли мои родители.

Запрокинув голову, Кортни старалась определить выражение его лица. Затем она осторожно провела пальцами по его подбородку.

— Я не могу представить, как, должно быть, все это было страшно. По крайней мере я хоть видела, как папа… — Она умолкла и судорожно вздохнула.

— Я сам нашел их, — ровным голосом произнес Слейд. — Той ночью я поздно возвратился в Пембурн. Я понял, что что-то случилось, когда обнаружил парадную дверь слегка приоткрытой. Они лежали на полу в библиотеке. Их зарезали мечом. Все вокруг было залито кровью. Сколько бы лет ни прошло, я никогда этого не забуду. Эта картина навсегда отпечаталась в моей памяти.

— Власти так и не нашли убийцу?

— Они постарались как можно быстрее прекратить поиски. По официальной версии, убийство произошло в результате ночной кражи, так как исчезла шкатулка с драгоценностями моей матери. Это было в официальном сообщении. А правда — это совершенно другая история. — Увидев недоуменное выражение лица Кортни, он спокойно пояснил: — Сыщики с Боу-стрит были просто в ужасе. И если твой отец не упоминал об этом, то все остальные верили, точнее, верят, — с горечью поправился Слейд, — что все Хантли осуждены вечно гореть в аду из-за странного проклятия. Это проклятие сопутствует жадности тех, кто стремится заполучить…

— Черный бриллиант.

— Да, черный бриллиант.

— Слейд… — Голос Кортни был тих, пальцы нежно гладили его лицо. — Ты понял и облегчил мою боль. Позволь мне облегчить твою. Раздели ее со мной.

Знакомая стена отчуждения появилась вновь.

— В этом нет необходимости. Мои родители были убиты десять лет назад. Я уже давно справился с этой болью.

— Правда?

Их взгляды встретились — и стена растаяла.

— Мой прадед и Джеффри Бенкрофт были партнерами в одном путешествии. — Слейд был поражен, услышав эту историю из собственных уст. — Они хотели отыскать самый большой в мире черный бриллиант, украденный несколькими столетиями ранее из священного храма в Индии и потерявшийся позднее. Отыскав его, они собирались продать его русскому князю, который предлагал целое состояние в обмен на бриллиант. Сотни искателей приключений безуспешно пытались отыскать камень. Моему прадеду и Морленду повезло, и они решили разделить удачу поровну. Только одно темное пятно омрачало их договор — таинственное проклятие, связанное с камнем, проклятие, которое, согласно легенде, гласило: «Человек с черным сердцем, прикоснувшийся к камню, будет наслаждаться вечным богатством, но он превратится в падаль, которая будет вечно притягивать других».

Кортни содрогнулась.

— Как страшно. Папа не знал точных слов этого проклятия. Он рассказал мне только, что твой прадед однажды вернулся в Англию без Морленда, но с камнем. И с тех пор вся ваша семья страдает от последствий этого проклятия.

— Я не верю в проклятия, — возразил Слейд. — Их повторяют те, кому хочется скрыть за ними свою собственную жадность.

— Ты думаешь, тот, кто убил твоих родителей, хотел получить бриллиант ради богатства, которое он сулил?

— Конечно. Не секрет, что бриллиант оценивался в огромную сумму. И все знали, что мой прадед был последним владельцем этого сокровища и что он так и не продал его русскому князю. Загадка в том, куда он спрятал камень? А этого не знал никто. И вот в течение четырех поколений воры и негодяи всех мастей шли на что угодно, даже на убийство, чтобы найти этот проклятый камень.

— А твой прадед умер, так и не раскрыв никому правды?

— Да. По словам моего отца, он умер через неделю после возвращения в Англию.

— Как? Как он умер? — тихо спросила Кортни.

— Он разбился о скалы недалеко от Дартмута. Кортни замерла, и Слейд предугадал ее следующий вопрос, прежде чем она успела задать его.

— Он был… один?

— Если ты имеешь в виду, столкнули ли его, то это неизвестно. Свидетелей не было. — Слейд непроизвольно крепче прижал Кортни к себе. — В каждом следующем поколении Хантли случалось кровопролитие. К тому же нам сопутствовала большая удача во всем. Так что, по словам тех, кто верит в мифы, проклятие действует.

— Но два дня назад ты отдал черный бриллиант тому мерзкому пирату, так что проклятие на тебе больше не лежит.

— Неужели? Ведь настоящее проклятие — это ненависть, возникшая несколько поколений назад и умноженная Бенкрофтами. Поверь мне, Кортни, эта ненависть не кончится никогда.

— «Человек с черным сердцем…» — задумчиво повторила она. — Бенкрофты думают, что твой прадед обманул Джеффри Бенкрофта и исчез вместе с камнем.

— Да. Они презирают нас за это. Видишь ли, с того момента как бриллиант ускользнул из рук Джеффри, удача изменила Бенкрофтам. Каждая значительная потеря или неудача только усиливала их негодование. И мы ничего не могли сделать, чтобы изменить это положение. Правда, мой прадед обманул Джеффри и лишил его половины стоимости бриллианта. Но он так никогда и не продал этот камень и не получил никакой выгоды, так что после его смерти мы ничем не могли поделиться с Бенкрофтами. Мы не могли вернуть им камень, даже если бы захотели, потому что понятия не имели, где он спрятан, а значит, у нас не было возможности исправить эту несправедливость.

— И они не поверили этому?

— Ни на минуту. И любая надежда моей семьи уничтожить эту ненависть быстро испарялась. Через пару недель после смерти моего прадеда до Англии дошла весть, что Джеффри Бенкрофт подхватил лихорадку и умер по дороге домой. С того момента ненависть Бенкрофтов стала граничить с одержимостью. Сердцем этой жуткой одержимости стал сын Джеффри, Хилтон, новый граф Морленд. Новым он был по титулу, но не по своей роли, — пояснил Слейд. — Хилтон уже многие годы был главой семьи, занимался делами имения, в то время как его отец странствовал по свету. К тому времени как умер Джеффри, у Хилтона уже была определенная репутация в высшем свете. Он прославился жестокостью в делах, и семья Хантли стала его главной мишенью.

Он пользовался любой возможностью, чтобы очернить наше имя и нанести ущерб нашим делам. Его сводило с ума, что каждая его попытка не только проваливалась, но и оборачивалась дальнейшей выгодой для нас и неудачей для него.

Примерно за месяц до смерти моих родителей разум у Хилтона совсем помутился. Вместе со своим единственным сыном Лоуренсом, нынешним графом Морлендом, он ворвался в Пембурн и занял кабинет моего отца. Лоуренс был в ярости, но охотно предоставил вести словесную баталию своему отцу, а сам тем временем потягивал мадеру из бутылки и молча шагал по комнате. Хилтон в противоположность ему ревел как сумасшедший, выкрикивая обвинения в том, что моя семья разрушила благополучие Бенкрофтов, и что настало время свести счеты, заставить нас заплатить за все. Я позвал слуг, и мы вышвырнули незваных гостей. Но мне отчетливо запомнилось выражение лица Хилтона: в его глазах светился смертный приговор.

— Ты думаешь, это он или, вернее, они убили твоих родителей?

— Только Хилтон, — поправил Слейд. — Я действительно так думаю, хотя власти так никогда и не смогли этого доказать. Что до Лоуренса, то он слишком слаб, чтобы убить кого-нибудь, хотя его ненависть настолько сильна, что он может нанять убийцу. И он довольно умен, чтобы все хорошо подготовить, особенно когда трезвый. Сам он вряд ли возьмется за оружие, но вполне может нанять негодяя вроде того, который напал на корабль твоего отца. И это как раз в стиле Лоуренса. Чем больше я размышляю над этим, тем больше убеждаюсь, что именно он организовал этот заговор. Завтра я намерен узнать правду. И когда я этого добьюсь, то справедливость будет восстановлена. Поколения Бенкрофтов творили зло безнаказанно, но нынешний граф Морленд заплатит за это, он и его наемный пират.

Слейд почувствовал, как дрожь пробежала по телу Кортни.

Он крепко зажмурился, возвращаясь в настоящее, а очнувшись и заглянув ей в лицо, заметил слезы на глазах девушки.

— Прости, — прошептал он, вытирая слезы с ее щек. — Не знаю, что на меня нашло. Я меньше всего хотел напугать тебя нашей семейной историей.

— Я хотела знать подробности, — с трудом выдавила она. — И ты совсем не напугал меня. Я ведь почти все знала. Зато теперь мне известно, как глубоки твои переживания. Господи, Слейд, ты так много страдал, гораздо больше, чем я. — Ее голос понизился до шепота. — Вчера ты сказал, что хотел бы облегчить боль от моей потери. Мне же сейчас больше всего хочется облегчить твою боль утраты.

Слейд меньше всего ожидал такого искреннего выражения сочувствия. Хотя до этого вечера он ни с кем не обсуждал свою семейную историю, он, разумеется, знал о мрачных выдумках, с которыми связывали имя Хантли. Обычно те, с кем он сталкивался, принадлежали к одной из трех категорий: несколько человек, блаженно ничего не ведавших, кучка тех, кто был явно заинтригован, и самая большая группа — те, кто боялся как самих Хантли, так и их страшного проклятия.

Но Кортни была совершенно иной. В ее глазах, устремленных на него, отражалась огромная боль — не за себя, а за него. Ей хотелось облегчить его страдания, унять его муки. И почему? Просто потому, что она ему сочувствовала.

Что-то шевельнулось глубоко в груди Слейда, волна тепла вытеснила давнишнюю боль.

— Это самое самоотверженное предложение, которое я когда-либо получал, — услышал он свой голос и, только когда произнес это, понял, что это действительно его слова. — Спасибо тебе, милая.

Слова благодарности, произнесенные тихим хриплым голосом, оказались более нежными, чем ласка… и усилили чувства, зародившиеся в последние несколько минут.

Невидимый барьер растворился.

Их взгляды встретились и задержались, глаза у Кортни расширились, в их зеленоватой глубине промелькнуло понимание, губы приоткрылись, как бы спрашивая и приглашая.

Сердце Слейда бешено заколотилось в груди, желание, подобного которому он никогда раньше не испытывал, толкнуло его вперед. Подчиняясь невольному порыву и следуя инстинкту, о существовании которого он даже и не догадывался, Слейд наклонил голову и припал к ее губам.

Мир перевернулся.

Это была первая связная мысль Слейда, когда он прикоснулся к ней, ощутил губами нежный контур ее рта, согрел губы и унял их дрожь своим ртом. Она напряглась, вздрогнула, а затем оттаяла: маленькие кулачки уперлись ему в грудь. Ее душа ожидала, какой выход он ей предложит, чем заполнит пустоту.

Он предложит, но пойдет ли это на благо ей или ему?

Вопрос так и остался без ответа, потерявшись среди необыкновенных чувств, захвативших их. Слейд опустился на кровать и осторожно уложил Кортни, поддерживая ее сильными руками. Запустив пальцы в ее волосы, он притянул девушку к себе, целуя сдержанно и страстно. Ее раны, напоминал он себе. Не забудь о ее ранах.

Кортни же совершенно о них забыла.

Утратив ощущение реальности, она отдалась чуду поцелуя, исцеляющего душу, как целебный бальзам, и пугающего пробуждением неведомых ранее чувств. Подобно чудодейственному снадобью, он утолял одно желание, медленно пробуждая к жизни другое.

— Слейд, — словно со стороны услышала она свой шепот. — Обними меня.

Он вздрогнул, еще крепче прижал девушку к себе и раздвинул языком ее губы. Она подчинилась его молчаливому требованию. От необычного ощущения дрожь пробежала по ее телу. Их языки соприкасались, ласкали друг друга, ускользали, чтобы все начать сначала.

Время перестало существовать, секунды переходили в минуты, а минуты превращались в вечность. Кулачки у Кортни разжались, она гладила широкие плечи Слей да, а потом обвила руками его шею. В ответ он наклонился ниже, балансируя на локтях, чтобы случайно не задеть ее ребра. Его руки не переставали гладить ее плечи, шею, наслаждаясь дрожью, которую вызывало их прикосновение.

— Кортни. — Он произнес ее имя благоговейным шепотом, прикасаясь губами к ее щекам и слизывая блестевшие там слезы. Он поцеловал ее нос, веки, уголки рта, прежде чем снова вернуться к губам. — Не плачь, — прошептали его губы.

— Не буду, — пообещала она чуть слышно. Ее невинность, ее чистота настолько усилили неистовое возбуждение Слейда, что он едва мог справиться со своими эмоциями. С приглушенным стоном он снова прижался к ее губам, страстно притянув Кортни к себе. Еще никогда не испытывал он такого чувства к женщине.