Многозначительно охнув, она поднялась с постели, босиком прошлепала к огромному зеркалу и поморщилась при виде синяков на лице. Гарнера, бесшумно подошедшего к ней, она удостоила презрительным взглядом.
– Если с Кэтрин ты обращался так же нежно, как со мной, – язвительно процедила она, – неудивительно, что она сбежала с Алаздэром.
Гарнер усмехнулся: стрела, пущенная Лорен, пролетела мимо цели.
– Если вспомнить, как ты выглядела, когда разведчики полковника Патнема притащили тебя в лагерь, пара синяков для тебя – обычное дело.
– Ты видел меня в лагере?
– Видел, только не тебя, а оборванную нищенку, всю в грязи и царапинах, со спутанными космами и черной, жесткой, как седло, кожей. – Он лениво провел ладонью по ее плечу и полной груди. – Откровенно говоря, поэтому я и не обрадовался, выиграв тебя у полковника.
Тонкая рыжеватая бровь приподнялась.
– А теперь?
– Теперь... – Его пальцы помедлили на красном, как вино, соске, улыбка стала шире, когда он заметил, как сосок напрягся, а кожа вокруг него сморщилась. – Теперь я могу понять, почему Реджинальд так настойчиво пытался выкупить тебя. Мне говорили, что он обошел все бордели Эдинбурга, подыскивая тебе замену. И если найти что-нибудь подходящее он так и не сумеет... – Гамильтон вздохнул, наклонился и прильнул губами к ее тонкому плечу, – боюсь, он вызовет меня на дуэль.
Янтарные глаза сузились.
– И ты готов за меня драться на дуэли?
– Как за все, что принадлежит мне, – отозвался он. – То, что мне нравится, обычно остается моим – я добиваюсь этого любой ценой, не выбирая средств и не жалея времени. Постарайся хорошенько запомнить это, дорогая.
– Но я тебе не принадлежу, англичанин, – ровным тоном возразила она.
Гарнер отступил на шаг и широко развел руками:
– Да, ты можешь уйти отсюда, когда пожелаешь. Но помни, что я сказал: то, что принадлежит мне, остается моим, и ты не найдешь во всей округе ни единого человека, который станет оспаривать мои права или устраивать для тебя столь же удобное гнездышко, как это.
Встряхнув рыжими волосами, Лорен уставилась ему в лицо:
– Рано или поздно тебе придется покинуть Эдинбург, англичанин. Так что я просто подожду.
– Ну разумеется. В последние несколько месяцев твои услуги обходились недешево и мне, и полковнику Патнему. И если бы ты разумно распорядилась тем, что заработала, ты была бы уже независима. Но увы, шерстяные чулки – ненадежный сейф.
Лорен замерла, ее глаза стали огромными и потемнели. Она бросилась через всю комнату к высокому комоду, упала перед ним на колени и выдвинула один из ящиков. Выпаливая проклятия, они принялась вытаскивать из ящика груды шарфов, шалей, чулок, лент и белья. Наконец она нашла то, что искала, и в ужасе уставилась на пустой красный чулок. На ее лице одно за другим сменялись выражения недоверия, гнева, потрясения и отчаяния.
Два месяца! Два месяца она терпела немощного шута и надменного тирана – и все напрасно!
– Где мои деньги? – процедила она сквозь зубы.
– В надежном месте.
– В каком? Отвечай, ты, слюнявое и белобрысое ничтожество! Ты не имел никакого права прикасаться к ним. Они мои, я их заработала!
– Да, да – честным трудом. Они и вправду в надежном месте, и ты получишь их обратно, если верно разыграешь карты.
– Разыграю карты? Ты хочешь, чтобы я играла с тобой? – взвизгнула Лорен.
Он поморщился.
– В переносном смысле, дорогая. Вы, шотландцы, склонны воспринимать все слишком буквально! Неудивительно, что у вас до сих пор сохранились кланы. Попросту говоря, я хочу, чтобы ты помогла мне, и за это обещаю вернуть твою добычу на прежнее место и увеличить ее.
– Намного? Что я должна сделать?
– Все зависит от твоих аппетитов. Если хочешь, ты превратишься в королеву, будешь утопать в мехах, драгоценностях, нарядах... Виллы в Испании, замки во Франции! Возможно все, если ты вращаешься в известных кругах.
Лорен разжала кулак, уронила на пол смятый красный чулок и усмирила ярость.
– Среди твоих друзей?
– Да, у меня есть... связи.
– А если у меня уже есть все, что мне нужно?
– Тебе нравится быть шлюхой? Игрушкой, которая переходит из одной постели в другую, которую проигрывают в кости?
В глубине ее глаз блеснули сердитые огоньки, но она вовремя потушила их.
– Ты так и не сказал, что я должна сделать ради всех этих... благ.
– То, что не доставит тебе и десятой доли удовольствия, которое испытаю я, – если, конечно, я верно истолковал твой недавний приступ ярости. Но что-то подсказывает мне, что мы оба мечтаем об одном: проучить твоего кузена Александера Камерона, преподать ему хороший урок.
– И кто это сделает? Ты? Ты уже однажды дрался с ним и выжил чудом. Почему же ты решил, что на этот раз победишь?
Гамильтон вспыхнул:
– Я же говорил: в тот раз он действовал хитростью! Застал меня врасплох! Но теперь я буду готов ко всему.
– Как бы не так! – ухмыльнулась Лорен. – Прежде тебе придется встать в очередь, где уже ждут несколько тысяч Кэмпбеллов Аргайла и столько же англичан, жаждущих отомстить ему.
– Ты проведешь меня в обход этой очереди.
– Как это?
– Очень просто. Ты вернешься к своим родным, вместе с ними отступишь в горы, а когда придет время, отправишь мне весточку о том, где и когда я найду великого Черного Камерона.
Лорен ахнула, не дослушав его.
– Вернуться к родным? Отступить вместе с ними? Целых восемь лет я думала только о том, как бы вырваться из этих проклятых гор, а ты хочешь, чтобы я сама вернулась туда?
– Тебе понадобятся экипаж и быстрая лошадь. – Он задумчиво потер гладко выбритый подбородок. – Предстоит провести в пути целую неделю.
– Ты рехнулся! – Она расхохоталась. – Совсем спятил! На такое я не соглашусь ни за что, даже ради тебя! Скорее с неба пойдет золотой дождь, чем я сделаю хотя бы шаг по дороге, ведущей в горы!
Она вскочила и затрясла головой, ужасаясь одной мысли о возвращении в лагерь мятежников. Опять в горы, в Ахнакарри?!
– За поимку Александера Камерона обещана щедрая награда – двадцать тысяч золотых соверенов, – напомнил Гамильтон.
Лорен снова засмеялась:
– Да, награду пообещали пятнадцать лет назад, но что-то до сих пор никто не получил ее.
– Но сорок тысяч – это гораздо больше.
– Сорок?
– Двадцать от Аргайла, двадцать от меня. И я добавлю еще кое-что, если ты поможешь мне разыскать не только Александера Камерона, но и его светловолосую жену.
Лорен по-прежнему смотрела на него во все глаза, и Гарнер подавил желание улыбнуться при виде широко раскрытых миндалевидных глаз, приоткрытого рта, тела, воспламеняющего неудержимое желание. Притворное сопротивление Лорен ни на миг не обмануло его: она наслаждалась тем, чем они занимались в постели, особенно с тех пор, как за старания ее стали щедро награждать золотом. Эта женщина была распутницей по натуре, от нее исходил пьянящий запах алчности и страсти.
– Значит, я должна свести тебя с Алаздэром? И только-то? И ты не желаешь разгромить армию принца, чтобы Камберленд назначил тебя генералом?
На этот раз пришла очередь Гамильтона вытаращить глаза. Стремление отомстить Александеру Камерону настолько захватило его, что он совершенно забыл о родстве Лорен с Дональдом Камероном из Лохиэла, одним из ближайших и самых преданных советников Чарльза Стюарта.
– Само собой, – отозвался он, – мне пригодится все, что ты сумеешь узнать о планах принца на предстоящие недели. Если мы будем заранее знать, что он замышляет, преимущество окажется на нашей стороне.
– А что я за это получу?
Гарнер колебался.
– В сущности, у нас уже есть осведомитель, которому доверяют мятежники...
Лорен прищурилась.
– Если в лагере горцев у тебя уже есть свой человек, зачем я вообще тебе нужна?
– Дело в том, моя безнравственная плутовка, что в лагере ты будешь своей, от тебя ничего не станут скрывать. А наш человек по-прежнему остается для горцев чужаком. К тому же он уже однажды перешел на сторону противника, поэтому его держат под подозрением. Есть и языковой барьер. Ты говоришь по-гэльски, а он – нет.
– Кто он? Как я его узнаю?
Гарнер еще минуту вглядывался в ее красивое лицо, потом вздохнул:
– Пока я ничего тебе не скажу, но объясню ему, как узнать тебя. Запомни условный знак – на случай, когда тебе будет что передать ему. Этим знаком станет... пожалуй, лента. – Он подхватил прядь шелковистых рыжих волос. – Красная лента. Когда наш осведомитель увидит красную ленту у тебя в волосах, он поймет, что тебе известны важные сведения, и увидится с тобой наедине.
– Ты не доверяешь мне; англичанин?
Гарнер шагнул ближе и одним движением схватил ее за шею.
– Да, не доверяю, – негромко подтвердил он. – Я надеюсь только на то, что ты не предашь меня и не затеешь двойную игру. – Он провел большими пальцами по шее Лорен и остановил их на горле. – Но если ты вздумаешь обмануть меня, я тебя найду. Тебя ждет мучительная смерть.
– Но не такая мучительная, как от рук Лохиэла, если он узнает, что я предала свой клан.
– От рук милосердного Лохиэла? – ироническим тоном переспросил Гарнер. – Дипломата и покровителя, спасшего Глазго от разграбления?
– Да, от того самого Лохиэла, – подтвердила она, – который пригрозил отрубить голову каждому члену клана, не вставшему вместе с ним под знамена Стюарта.
– В таком случае лучше не попадайся ему, – посоветовал Гарнер. – И не давай родичам повода для подозрений.
– Подозрительность у шотландцев в крови, – объяснила Лорен, в напряжении ожидая, когда он отпустит ее. – Но они глупы и потому примут меня обратно, как заблудшую овечку, которая наконец-то вернулась домой.
– И не станут расспрашивать? Не захотят узнать, где ты была и чем занималась два месяца?
– Я родилась в Эдинбурге, – объяснила она, стараясь незаметно высвободиться из сильных рук майора. – Все знали, что я давно мечтала вернуться домой.
– Ясно. И никто не спросит, почему ты вдруг передумала?
– Для горца честь – превыше всего. Любой поступок можно оправдать честью. И потом... – она придвинулась ближе и положила ладони на плечи Гамильтона, – тебе придется выдать мне несколько военных тайн, англичанин. Только так я сумею убедить горцев, что я по-прежнему предана им. Конечно, это должны быть не слишком важные тайны, иначе ты подумаешь, что я собираюсь предать и тебя.
– Такое мне и в голову не приходило, – сухо заметил майор, очарованный прикосновениями ее гибкого и жаркого тела. Он мгновенно отозвался на ласку, и Лорен приникла к его губам, дразня его языком и мелкими острыми зубками.
– Какая жалость, – пробормотала она, покусывая его безволосую грудь, – что ты прогоняешь меня как раз в то время, когда мы только начали понимать друг друга.
Гарнер стиснул зубы, боясь, что она прокусит ему кожу.
– Я не забуду тебя, дорогая, и буду с нетерпением ждать, когда ты вернешься.
– Конечно, англичанин. Видишь, как торчит твой дружок, как его тянет ко мне? Он еще долго будет помнить меня. Дольше, чем желтоволосую тварь с фиалковыми глазами, которую ты найдешь в горах.
Пот выступил на лбу Гамильтона, едва Лорен опустилась перед ним на колени. Его мышцы сжались, кровь забурлила в жилах, сердце лихорадочно забилось, словно силясь вырваться из груди.
Он не сразу понял, что издает протяжные стоны, и даже когда понял это, то не смог сдержаться. Ему осталось только вздыхать, стонать и надеяться, что он не лишится рассудка. Неудивительно, что на ногах он не устоял.
От настойчивых движений губ Лорен его колени подогнулись, и он рухнул перед камином, как павшая жертва. А Лорен с ненасытной алчностью воровки продолжала дразнить его плоть, отнимая у него разум и силы.
Когда Гамильтон Гарнер наконец сумел прийти в себя, Лорен рядом не оказалось. Сквозь щель в неплотно задернутых бархатных шторах вливался серый предрассветный свет. Майор по-прежнему лежал на полу у камина, огонь в котором давно догорел, а угли подернулись пеплом. Припоминая последние часы, проведенные вместе с Лорен, Гамильтон судорожно сглотнул и дрожащей рукой прикоснулся к своему паху. Обрадованный тем, что не утратил способности чувствовать прикосновения, он уронил руку на пол и мгновенно уснул.
Глава 14
Инвернесс, февраль 1746 года
Одиннадцатый день февраля начался удачно: солнце выглянуло из-за тяжелых серых туч и озарило розово-золотистыми лучами горы. Для тумана было слишком холодно, землю покрывал тонкий лед, который хрустел под ногами, точно осколки стекла.
После выхода из Фолкерка армия якобитов миновала Стерлинг и снова разделилась надвое. Принц повел большую часть армии по северной горной дороге, через Блэйр-Атолл, Далнакардох и Далвинни. Лорд Джордж Меррей возглавил вторую, медленно движущуюся колонну, повернувшую на равнинную дорогу, ведущую через Энгус и Абердин. Обе колонны должны были воссоединиться близ Инвернесса и обратить в бегство местный правительственный гарнизон.
На третий день пребывания в горах колонна принца попала в страшную бурю. Впечатлительный граф Джованни Фандуччи ломал руки и скрипел зубами. Дороги, ведущие через Грампианские горы, представляли собой не что иное, как пастушьи тропы, в сильный ветер, снегопад и град по ним едва мог проехать всадник. Шотландцы радостно сбросили в пропасть бронзовые громадины и попытались утешить оружейника-итальянца веселой песней «Моя любовь живет в горах», но граф наотрез отказался присоединиться к дружному хору, запахнулся в плащ и ушел искать сочувствия у Огнеглазой Риты.
Струан Максорли застал их как раз в тот момент, когда повозка опасно раскачивалась из стороны в сторону, из нее неслись пронзительные крики. Парочку спасло лишь своевременное появление Алуина Маккейла. С помощью четырех членов клана он сумел разоружить Струана и убедить светловолосого великана, что колоть дрова полезнее, чем черепа.
Наконец Алуин оставил вспыльчивого горца под присмотром бдительных товарищей, подхватил охапку измятых карт и направился к палатке Александера. Откинув холщовый занавес и заглянув в палатку, он увидел бледную и подавленную Кэтрин Камерон. Согнувшись над тазом, она отплевывалась, брезгливо стирая с губ следы рвоты.
Несколько долгих минут Алуин смотрел на нее, затем вошел в палатку. Приступ рвоты уже заканчивался, Алуин вынес из палатки таз и помог Кэтрин поудобнее сесть на койке. Она немного успокоилась, только губы еще были синеватыми и дрожала рука, утирающая со лба испарину.
– Ты больна? – спросил Алуин, уже зная, что услышит в ответ, и замирая от ужаса.
Глядя ему прямо в глаза, Кэтрин призналась:
– У меня будет ребенок.
Алуин невольно перевел взгляд на ее живот под грубым шерстяным одеялом.
– И давно ты знаешь об этом?
– Ты спрашиваешь, давно ли я беременна? Сама не знаю. Самое большее – два месяца, самое меньшее – два часа.
Алуин покраснел.
– Прости... вопрос был нелепым. Я не хотел соваться в чужие дела, просто...
Плечи Кэтрин поникли.
– Знаю, Алуин. И ты меня прости, напрасно я рассердилась. Мне говорили, что женщины в таком положении становятся раздражительными, но это еще не значит, что они вправе срывать раздражение на друзьях. Ты простишь меня?
Он вздохнул, сел рядом и взял в руки ее ледяную ладонь.
– А Алекс знает?
– Нет. Еще несколько дней назад я сама ни о чем не подозревала, а потом все было недосуг поговорить с ним. Он так занят, что лишние сложности ему ни к чему.
Алуин провел пятерней по своим русым волосам.
– Если бы речь шла о моей жене и ребенке, я хотел бы узнать все сразу, Кэтрин. Немедленно.
– Я собираюсь все объяснить ему – я не настолько смела, чтобы хранить эту тайну.
Он улыбнулся:
– И не надо. Кстати, я готов перечислить несколько десятков имен людей, которые будут беречь тебя как зеницу ока. И это не только наши родственники. Когда Алекс рассказал Лохиэлу и Арчибальду о том, что случилось с тобой в Дерби, они в ярости собирались поднять по тревоге армию и уничтожить всех ополченцев в округе. Признаюсь честно, я охотно поддержал их.
Слезы навернулись на глаза Кэтрин, она положила голову на плечо Алуина.
– Дейрдре невероятно повезло.
– Нет, повезло мне. И Алексу. Но об этом я твердил ему с самого начала, а он не верил. Ты же знаешь, как он упрям.
– Да, я заметила, – слабо улыбнулась Кэтрин, теребя носовой платок. – А он не отправит меня домой?
Алуин бережно обнял ее за плечи.
– У него нет выбора. Алекс обязан защищать тебя и ребенка. В чем же он виноват?
– Ни в чем, – прошептала Кэтрин. – Просто... я была так счастлива. И он тоже, я точно знаю. Но мы пробыли вместе так мало...
– У вас впереди вся жизнь, – напомнил Алуин. – Разлука будет недолгой: рано или поздно война закончится. Мы совсем обессилели. Мы добились того, о чем даже не мечтали, а теперь наши воины хотят домой. У всех остались дома жены и дети, а скоро наступит весна, и если мы не начнем сев, то следующей зимой умрем с голоду. Каждый день от нас бегут люди. Они по-прежнему преданы нам, как в начале похода, но они понимают, что нам уже некуда отступать. Даже если принц захватит Инвернесс, это ему не поможет. Английский флот держит блокаду всего побережья, мы не в состоянии рассчитывать на поддержку большого мира, а Камберленд чуть ли не каждый час получает провизию и принимает подкрепление.
Кэтрин вскинула голову:
– Ты думаешь, Чарльз Стюарт должен капитулировать?
– Если ты хочешь узнать, выгодна ли будет немедленная капитуляция шотландцам, то я отвечу: разумеется! Только капитуляция помешает Камберленду перебить нас всех до единого. А если ты спрашиваешь, готов ли Чарльз Стюарт капитулировать, то ответ один – нет. Почти шесть месяцев он был принцем, регентом и командующим освободительной армии, которая не знала поражений. Если сейчас он сдастся, если признает, что мечта несбыточна, несмотря на все блистательные победы, больше у него никогда не появится ни единого шанса. Чарльз знает, что такой властью и славой, как сейчас, он больше не будет обладать никогда. С унижением нелегко смириться – особенно после того, как ты еще совсем недавно покорял сердца дерзостью и отвагой.
– То же самое можно сказать про Алекса, – тихо заметила Кэтрин. – После всего, что он пережил, после всех его приключений...
– Значит, вот что тебя тревожит? – Алуин взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. – Ты боишься, что Алексу не хватит смелости отказаться от роли легендарного героя? Кэтрин, это же просто глупо!
– Думаешь? Посмотри на него, Алуин: он силен, смел, исполнен жизненной силы. Его вдохновляют и будоражат опасности. Он ничего не боится, он живет и дышит чистой, неразбавленной страстью. Уже в семнадцать лет он стал легендой и с тех пор не сбавлял шаг и не отступал. И ты считаешь, что ему понравится быть просто толстым и ленивым деревенским сквайром? Зачем ему жена и выводок сопливых ребятишек?
Целую минуту Алуин молчал, не сводя с нее серых глаз. На щеках его играли желваки, словно он уже знал, что ответить, но сдерживался, опасаясь произнести эти слова вслух.
– Ты хочешь знать правду? – наконец спросил он. – А ты поверишь в нее и не затаишь на меня обиду, даже если правда окажется слишком жестокой?
Кэтрин кивнула и затаила дыхание.
– Хорошо, – вздохнул Алуин. – По-моему, ты так же глупа, как он, – конечно, ты гораздо миловиднее, но вместе с тем ты столь же слепа, упряма, безрассудна и ненадежна, как человек, которого, если верить тебе, ты любишь.
– Если верить мне?
– Не перебивай. Я буду задавать вопросы, а ты просто кивай. Ты любишь его?
– Ну конечно!
– Не говори ни слова. Только кивай. Кэтрин кивнула.
– Он тебе дороже всего на свете? Дороже прежней жизни? Дороже покоя, удобств, богатства, положения в обществе? Дороже всего, о чем ты когда-либо мечтала?
Ее глаза наполнились слезами, она торопливо закивала.
– Тогда почему же, черт возьми, ты не понимаешь, что он испытывает те же чувства? Почему не веришь, что он любит тебя – не важно, одну или с... как ты сказала? «С выводком сопливых ребятишек»? Алекс не слепой. Он видит, чем ты пожертвовала ради него, чего тебе стоит быть здесь, рядом с ним.
– Но... я не хочу, чтобы он чем-то жертвовал ради меня!
– Не слишком ли ты себялюбива?
– Себялюбива? – потрясение переспросила она.
– Неужели тебе никогда не приходило в голову, что Алексу надоело быть живой легендой? Что эту роль ему навязали люди и обстоятельства, что он не сам выбрал ее? Кэтрин, я знаю его тридцать лет. Последние лет десять ему не давало покоя то, что он и сам не понимал, чего хочет. Но теперь он все понял. Об этом мы с Алексом никогда не говорили, но я убежден: он вернулся в Шотландию потому, что ему надоело быть мятежником, отступником и бродягой. Он мечтал о доме и семье, о том, чтобы наконец-то узнать, что такое покой. И если в последнее время он стал особенно деятельным и бодрым, так это потому, что ему не терпится покончить со злополучной войной, и ради этой цели он готов даже в последний раз надеть маску Черного Камерона. Но он стремится только к одному: расстаться с прежней жизнью ради тебя. Поэтому не принуждай его и впредь играть ту же роль, не подавай и виду, что ты разлюбишь его, если он превратится в толстого деревенского сквайра.
Кэтрин не ответила. Алуин улыбнулся, вынул из ее пальцев платок и вытер слезы с ее щек.
– Но если я ошибаюсь, скажи об этом прямо. Тебе будет недоставать приключений, когда завершится мятеж?
– Нет! – выпалила Кэтрин. – Нет, просто я...
– Тогда научись доверять своему чутью. Я доверяю своему безоговорочно. Оно убедило меня, что Дейрдре – лучшее, что есть в моей никчемной жизни, и я не стал спорить. И разве я хоть на миг задумался о веренице разбитых сердец, которую оставил на континенте?
Кэтрин искоса взглянула на него из-под влажных ресниц и усмехнулась:
– Надеюсь, ты не ждешь ответа?
– Не жду, – согласился он.
– О Алуин! – воскликнула она и порывисто обняла его. – Ты настоящий друг! Но это же несправедливо – ты вынужден выслушивать чужие жалобы!
Он рассмеялся:
– Наверное, я зарыл в землю свой талант. Мне следовало бы стать исповедником. Впрочем, не важно... Мне удалось хоть чем-нибудь помочь тебе?
Кэтрин с улыбкой закивала, а потом вдруг запечатлела искренний и пылкий поцелуй на его щеке. Алуин покраснел, Кэтрин рассмеялась, и тут оба услышали знакомый баритон:
– Надеюсь, я не помешал? – На пороге стоял мрачный Алекс. – Если вам нужен еще час-другой – не стесняйтесь, только скажите, и я буду счастлив удалиться.
Алуин разжал объятия, задержал взгляд на лице Кэтрин и многозначительно улыбнулся.
– Что скажешь? – спросил он вслух. – Часа нам хватит?
Кэтрин задумчиво склонила голову набок.
– Не знаю... лучше бы два. Зачем спешить?
– Ты права, я об этом не подумал. – Алуин повернулся к Алексу и поднял два пальца. – Два часа, если ты не возражаешь.
– Ну что ты! – откликнулся Алекс. – Но что скажет Дейрдре, которой придется стать вдовой чуть ли не через неделю после свадьбы?
Алуин поспешно опустил два пальца.
– Об этом я не подумал. Кэтрин, мне придется взять свои слова обратно. Может быть, тебя устроит кто-нибудь другой? Например, Максорли – честный, крепкий, славный малый, такой уютный холодной зимней ночью – так мне говорили. Или Фандуччи? С таким мужчиной не соскучишься.
– Да, он хорош собой, – согласилась Кэтрин. – Остроумен, обаятелен и так элегантно одевается – он кого-то напоминает мне, не знаю, кого именно. У него прекрасные манеры, он так галантен, готов исполнить любую прихоть дамы! Это предложение надо серьезно обдумать...
– Насколько серьезно? – вмешался Алекс.
Кэтрин встала, подошла к мужу и обвила его шею обеими руками. Поцелуй получился таким продолжительным и исполненным смысла, что складки килта Алекса зашевелились.
– Настолько, – пробормотала она, почувствовав, как быстро заколотилось ее сердце. Алекс уже собирался вновь прильнуть к ее губам, когда Алуин прокашлялся и собрал рассыпавшиеся карты.
– А если я оставлю вас вдвоем – скажем, часа на два?
Александер усмехнулся и торопливо поцеловал Кэтрин в висок.
– Нет, работа превыше всего. Это карты, которые полковник Энн составила для нас вчера ночью?
– Да. Она готова поручиться за их точность – на карты нанесено чуть ли не каждое дерево. Одному из ее подчиненных выпала честь посидеть в тюремной камере Форт-Джорджа, и в благодарность он предоставил нам подробные планы внутренних строений и арсенала.
Кэтрин не переставала удивляться тому, как быстро Алекс переходит от шутливой болтовни к серьезным разговорам. Вздохнув, она разжала объятия и подбоченилась.
– Полковник Энн, полковник Энн... Сколько можно твердить одно и то же? Может, мне уже пора ревновать?
– Так же как и мне, – откликнулся Алекс, – вошел в палатку и застал жену в объятиях лучшего друга.
– Мы не обнимались! – поспешила объяснить Кэтрин. – Мы просто... жалели всех, чьи сердца разбили. – Она потянулась за своим плащом. – Пожалуй, я тоже поищу применение своему опыту, как это сделала полковник Энн. Уверена, я сумею собрать сотню подписей мужчин, готовых идти за мной в бой!
– На переломанных ногах они далеко не уйдут, – заметил Алекс.
Услышав эту угрозу, Кэтрин поморщилась.
– А как же Энн? Неужели и ей пришлось идти против воли мужа, чтобы привести сюда свой клан?
– Если вспомнить, что ее муж, Энгус Моу, – офицер армии Ганновера, можно сказать, что она ослушалась мужа.
– Значит, смелости ей не занимать, – подытожила Кэтрин, подняв подбородок, чтобы Алекс застегнул пуговицу на воротнике ее плаща.
– С точки зрения Энгуса Моу, это не смелость. Энгус – честный, порядочный человек, он очень серьезно относится к своим обязанностям главы клана Хаттан. Его отец был якобитом, два его дяди погибли во время последнего восстания. Энгусу было нелегко решиться выступить против нас, тем более когда он узнал о своевольном поступке жены.
– А я все-таки думаю, что Энн – смелая женщина.
– Потому что она следует велениям сердца, а не рассудка? Но что стало бы с нами, если бы все мы следовали ее примеру?
– Наверное, ничего особенного, – упрямо заявила Кэтрин и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать мужа.
Александер снова помрачнел.
– Похоже, ты твердо веришь в свою правоту.
– Само собой. Я просто следую вашему примеру, милорд супруг.
– Тогда, пожалуй, я не стану говорить, какой тебя ждет сюрприз – посмотрим, догадаешься ли ты сама.
– Сюрприз? – с живым интересом переспросила Кэтрин. – Какой?
– Да так... я наткнулся на него рано утром. Но чем больше я размышляю о нем, тем лучше понимаю, что ты не заслужила сюрпризов. И потом... – он задумчиво поскреб подбородок, поросший черной щетиной, – откуда мне знать, будешь ли ты рада такой встрече?
– Встрече? С кем? – встрепенулась Кэтрин.
Алекс неторопливо поднял полотнище, прикрывающее вход в палатку. Неподалеку от палатки стоял мужчина, он дышал на покрасневшие пальцы, пытаясь согреть их. Кэтрин мгновенно побледнела, тут же разрумянилась и с радостным криком выбежала из палатки:
– Демиен! Господи, Демиен!
Демиен Эшбрук раскрыл объятия, шагнул навстречу сестре, подхватил ее и закружил в воздухе. Остановившись, они крепко обнялись, смеясь, плача и засыпая друг друга вопросами.
– Что ты здесь делаешь?..
– Откуда ты?..
– А Гарриет?..
– В Лондоне, с ней все в порядке...
Кэтрин замахала руками: она хотела расспросить обо всем по порядку.
– Демиен, что ты здесь делаешь? Где Гарриет? Как ты сюда попал?
– Я же сказал: Гарриет в Лондоне. – Демиен рассмеялся. – А я чудом добрался сюда целым и невредимым. Но какого дьявола здесь делаешь ты? Я разыскивал тебя по всему Дерби.
– Мне... пришлось уехать сюда, к Алексу. Демиен, ты оставил Гарриет одну? Она знает, где ты, кто ты, чем занимаешься? – Она вдруг нахмурилась и отстранилась. – Зачем ты приехал в Шотландию?
– Я поступил так, как следовало бы поступить давным-давно. Да, Гарриет все знает. Она передает тебе привет и целый мешок писем – пообещай, что будешь читать их одно за другим и отвечать по порядку. Вообрази мое удивление, когда я доставил их в Роузвуд-Холл, решив заодно признаться в том, что я – коварный изменник, а мне сообщили, что мою милую, невинную сестру разыскивают по обвинению в измене и убийстве!
Улыбка исчезла с лица Кэтрин.
– Ты слышал про лейтенанта Гудвина?
– Слышал? Да таких сплетен Дерби не знал с тех пор, как ты вышла замуж за неуловимого Рефера Монтгомери! Странно, что они еще не дошли до тебя. Что же ты натворила?
– Мне пришлось защищаться. У нас не было выбора.
– У нас?
– Да, у нас с Дейрдре. Мы остались одни в доме, и... – Она сжалась, вспоминая весь этот ужас.
Демиен заметил предостерегающее выражение на лице Александера и поспешил сменить тему:
– Но в Роузвуд-Холле я узнал сразу две новости: оказывается, не только моя сестра покинула дом, но и мама сбежала в страну зеленых пастбищ! Увлеклась каким-то офицером по фамилии...
– Ловат-Спенс, – кивнула Кэтрин. – Да, я знаю. Перед отъездом мы с мамой поговорили: такой выход ее устраивает. Мне кажется, она давно сбежала бы, если бы представился случай. Я пожелала ей удачи и пообещала при встрече все объяснить тебе.