Александер Камерон и Кэтрин Эшбрук (№2) - Меч и роза

Он всеми силами старался скрыть дурные предчувствия. Алекс успел поспать всего час, когда его разбудили известием, что Камберленд уже вышел на равнину Драммосси. Он изнемогал от усталости и голода и впервые за много месяцев сожалел о том, что у него нет теплых шерстяных бриджей. Ледяной ветер слишком настойчиво напоминал, что за последние пятнадцать лет он успел привыкнуть к более практичной и удобной боевой одежде.

Спрятаться от разбушевавшихся стихий на равнине было негде. Летом она зарастала травой, а осенью и зимой представляла собой обширную унылую пустошь с одним-двумя скрюченными под ветром голыми деревьями. Вдалеке, у северной оконечности равнины, виднелось поместье Дункана Форбса – Куллоден, с парками и полями, растянувшимися от самого залива до равнины. На территории поместья располагались три фермы, самой крупной из которых была Кулвиниак, где предприимчивые хозяева воздвигли для защиты от ветра каменную стену длиной в тысячу шагов. Алекс нахмурился, узнав, что эту стену принц избрал укрытием для правого фланга: именно ее канониры Камберленда должны были обстреливать в первую очередь. Хуже того, англичане могли незаметно обойти вокруг стены и напасть на мятежников с тыла.

Лорд Джордж Меррей уступил настояниям Чарльза Стюарта, желающего лично командовать армией, и возглавил правое крыло, которое составляли кланы Атоллов, Камеронов, Стюартов и Фрейзеров лорда Ловата – всего тысяча триста человек. Отрядами, занимающими центральное положение, командовал лорд Джон Драммонд, горделиво разъезжающий вдоль шеренги солдат эдинбургского полка, а также горцев – Чизхолмов, Фаркарсонов, Хаттанов леди Макинтош. Полковник Энн выехала на поле боя в амазонке из клетчатой шотландки, в мужской синей шерстяной шляпе на голове. Она привычно правила своим рослым мышастым жеребцом и со слезами гордости на глазах переглядывалась с рослым и отважным полковником Магилливри.

Левое крыло составили недовольные Макдональды – Гленгарри, Кеппох и Кланраналд. После неудачного ночного похода они отправились в Инвернесс и по зову принца явились на поле слишком поздно, чтобы занять привычное и почетное место на правом фланге. Ими командовал герцог Пертский. Рельеф местности на левом фланге был таков, что горцам предстояло преодолеть почти триста лишних ярдов, чтобы сойтись с солдатами Камберленда.

У каждого клана был свой волынщик, свои флаги, щиты и девизы. Равнина ожила, покрылась пестрыми пятнами, которые радовали глаз, хотя серое небо и нависало над самой землей плотным одеялом. Шотландцы нервничали и рвались в бой. Они осыпали проклятиями и оскорблениями противников в алых мундирах, но те не поддавались на провокации и хранили зловещее молчание, которое нарушала лишь негромкая барабанная дробь.

На вершинах ближайших к равнине холмов и вдоль дороги, ведущей в Инвернесс, толпились горожане и местные фермеры. Мальчишки удрали из школы, чтобы увидеть, как их отцы и старшие братья вступят в схватку с англичанами. Женщины держались особняком и щебетали, как стайка потревоженных сорок; даже нищие добрели до равнины, надеясь поживиться после боя, кто бы ни победил в нем.

Принца встречали громкими приветственными криками, но мало кто замечал, что, несмотря на всю браваду, Чарльз смертельно бледен. Пальцы не слушались его, в желудке застыл ком. Еще недавно ему казалось, что вести армию в бой – это так романтично, смело и прекрасно, что только таким способом можно завоевать доверие и уважение. Но теперь принц уже жалел, что рядом с ним нет вечно настороженного лорда Джорджа, способного одним взглядом повергнуть противника в дрожь, а одним взмахом меча – придать смелости подчиненным.

Выхватив легкую саблю, Чарльз бешено завертел ее над головой, злобно глядя на неприступную стену красных мундиров на другом краю равнины. Ему ответил нестройный, но одобрительный хор голосов горцев, и на миг Чарльз забыл о предчувствиях и опасениях.

Но один человек в армии мятежников, на миг задремав, неожиданно проснувшись от криков и увидев, как принц размахивает саблей, решил, что это и есть долгожданный сигнал к атаке. Это был единственный опытный канонир, которого графу Джованни Фандуччи удалось разыскать и с трудом растолкать – остальные после утомительного и неудачного ночного похода заснули беспробудным сном. И неудивительно: им пришлось таскать туда-сюда тяжелые пушки, прилагая нечеловеческие усилия и увязая по колено в грязи. Большинство артиллеристов до сих пор спали в парке возле Куллоден-Хауса.

Граф Фандуччи, перья на треуголке которого намокли и повисли, а рваные оборки рубашки были заткнуты под яркий жилет, сумел собрать нескольких мужчин и мальчишек, имеющих хотя бы приблизительное представление о том, как устроены эти чугунные чудовища, пушки. Граф водил своих подчиненных от пушки к пушке, показывая, как подкладывать охапки сухого вереска под колеса, чтобы они не скользили по мокрой траве. Он сам засыпал в жерла порох, уплотнил его и придавил сверху трехфунтовыми ядрами. Насыпав немного пороха в отверстие на другом конце ствола и тщательно установив прицел, Фандуччи удовлетворенно кивал и спешил к следующей пушке, встряхивая перьями и бормоча по-итальянски.

Клюющий носом артиллерист, командующий батареей из трех пушек, установленной между центральным и левым крыльями, был так измучен, что едва ухитрился уберечь от дождя тлеющий фитиль, пропитанный селитрой. Услышав оглушительные крики, он вздрогнул, проснулся, увидел, что принц размахивает саблей, и машинально, подхватив воинственный вопль, поднес фитиль к отверстию в стволе ближайшей пушки.

Кэтрин и Дейрдре сразу поняли, что слышат отнюдь не гром. Это была канонада, грозная и непрестанная, в которой последующие залпы заглушали эхо предыдущих. Струан Максорли, верный своей клятве позаботиться о безопасности Кэтрин, довез спутниц до самого Моу-Холла, но при этом торопился так, что женщины совсем обессилели и даже не смогли запротестовать, когда Струан бесцеремонно оставил их у двери дома, а сам бросился туда, откуда доносился грохот пушек.

Женщинам объяснили, что леди Энн нет дома. Бледные, измотанные слуги пересказали им события последних суток и в завершение сообщили, что несколько минут назад последние из горцев, оставшихся в Моу-Холле, проснулись, наскоро перекусили и поспешили на поле боя.

В пяти милях к северо-востоку от поместья шел бой – Кэтрин предположила, что местом сражения стал торфяник, прилегающий к усадьбе лорда-председателя в Куллодене. Грохот и свист ядер слышались уже целых полчаса. Почти все домашние слуги и конюхи убежали к Куллодену. И леди Энн там...

Борясь с головокружением и слабостью в коленях, Кэтрин цеплялась за руку Дейрдре, но не покидала просторный холл, чтобы сменить мокрую одежду или подремать в теплой спальне. Она сидела у огня, устремив на пламя неподвижный взгляд. Ее руки были холодны как лед, ступней она давно не чувствовала. Кто-то вложил ей в руки чашку горячего бульона, и она послушно выпила его, но вкуса не ощутила. Она послушно шевелила руками и ногами, пока Дейрдре с горничной снимали с нее мокрую одежду и надевали простую, но теплую шерстяную рубашку.

Внезапно она насторожилась и прислушалась, не замечая, что чашка, которую она держала в руках, упала на пол и разбилась. Она бросилась к двери, распахнула ее, напряглась и поняла причину еще одного страшного звука – полной, звенящей тишины.

Бой продолжался меньше часа. Первый залп дали мятежники, но их пушки и артиллеристы и в подметки не годились вымуштрованным канонирам Камберленда. Невольно подав сигнал начать стрельбу, принц поспешил укрыться за передними рядами воинов, где и остался, настолько перепуганный внезапной и ожесточенной перестрелкой, что позабыл отдать приказ генералам – даже когда пушки Камберленда загрохотали еще громче, а ядра начали оставлять все больше брешей в плотных рядах якобитов.

Граф Фандуччи словно обезумел: он перебегал от одной пушке к другой, заставляя подчиненных заряжать орудия и давать залпы. Но артиллеристы Камберленда целились лучше, были более дисциплинированными и опытными, и уже через девять минут последняя пушка якобитов умолкла.

Кланы требовали подать сигнал к атаке, но Чарльз Стюарт куда-то подевался в поисках наиболее удобного наблюдательного пункта, и те, кто был послан за ним, потеряли немало драгоценного времени. Если же принц ждал атаки пехотинцев Камберленда, то напрасно. Герцог был слишком опытным стратегом, чтобы посылать своих солдат вперед, под град безжалостных ядер.

Лорд Джордж Меррей, ужасаясь тому, каким опасным для якобитов образом разворачивается бой, не стал ждать приказа от принца и по своему почину издал боевой клич. Вырвавшись вперед, горцы клана Атоллов обнаружили, что не они первыми ринулись в атаку: Макинтоши клана Хаттан, ближайшие к умолкнувшим пушкам и сильнее всего пострадавшие при обстреле, уже устремились через всю равнину под командованием Магилливри, опередив и Атоллов, и Камеронов, и Стюартов.

Стремительной, неистовой, кровопролитной атаки не получилось. Макдональды находились дальше от противника, чем остальные кланы, и последними поняли, что приказа от принца им так и не дождаться. Под дождем и градом, сквозь едкий дым Макдональды наконец выступили вперед, но к тому времени семь пехотных полков Камберленда, каждый из которых состоял из четырехсот солдат, уже успели построиться.

– Готовьсь! – выкрикнули командиры, и солдаты первых рядов опустились на правое колено.

– Цельсь!

Приклады мушкетов вжались в обтянутые красным сукном плечи, правые щеки прижались к ним, глаза устремились вперед в поисках цели. И как только из клубов дыма вырвались первые горцы в килтах, потрясающие мечами...

– Пли!..

Дональд Камерон из Лохиэла, ведущий за собой клан, наткнулся на горячую волну пуль. Вторая волна, но уже не мушкетных выстрелов, а страдания, прошла по его отряду: мужчины корчились, зажимая раны на окровавленных руках и ногах. Напрягая сорванный голос, Дональд почувствовал, как земля пошатнулась под его ногами. Невыносимая боль пронзила его тело, заставила на секунду оцепенеть и тут же рухнуть на окропленную кровью траву.

Алуин Маккейл с трудом увернулся от падающих тел товарищей и опустился на колени рядом с Лохиэлом.

– Вперед! – выкрикнул Дональд. – Вперед, ради всего святого!

Алуин бросил последний отчаянный взгляд на месиво костей и изодранной плоти, в которое превратились ноги Лохиэла, рывком вскочил и ринулся вперед, стреляя из обоих пистолетов в неподвижную стену алых мундиров.

Увидев, что бой начался, артиллеристы Камберленда деловито и четко выполнили приказ командира: прекратили стрельбу ядрами, перейдя на картонные футляры, наполненные порохом, свинцовыми шариками, гвоздями и острыми обломками железа. После каждого залпа горцы падали волной, отцы валились на сыновей, братья на братьев, и их жуткие раны были страшнее любого кошмарного сна.

Издавая боевые кличи, горцы упрямо двигались вперед, яростно потрясая зажатыми в кулаках мечами, топорами и серпами. Когда до противника осталось всего пятьдесят ярдов, Александера оглушил грохот орудий и мушкетов, а сразу после него взрыв отчаянных воплей шотландцев, падающих на землю. Залпы англичан оттеснили клан Хаттан вправо, и Алекс вдруг увидел, что бок о бок с ним в атаку мчится рослый и устрашающий Магилливри. С разбега они врубились в первые ряды англичан, которые от неожиданности забыли об оружии и попятились, тесня тех, кто находился позади.

Алекс наносил удары налево и направо, его лицо, руки и ноги мгновенно покрылись алыми брызгами. Его товарищи сражались так же яростно, но стоило им уничтожить один ряд противников, как его место занимал следующий. К тому же вскоре стало ясно, что кто-то научил англичан отражать атаки горцев. Они уже не съеживались при виде горцев, вооруженных мечами, а бросались на них со штыками, целясь в самые уязвимые места. Чтобы нанести удар, шотландцу требовалось поднять руку, и при этом весь его правый бок оказывался незащищенным.

Алекс испытал потрясение, убедившись, что простой смены позы и тактики хватило, чтобы успешно отражать натиски горцев, и хотел предупредить своих. Но в этот момент солдаты Камберленда попытались взять Камеронов, Макинтошей и Атоллов в кольцо, сделать их жертвами перекрестного огня. Горцам не осталось ничего другого, кроме как отступить – хотя если бы все якобиты действовали слаженно, им удалось бы удержать завоеванные позиции. Лорд Джордж Меррей, конь которого был убит выстрелом, отступил одним из последних – без парика и шляпы, перепачканный кровью и грязью, он прикрывал отступающих товарищей и каким-то чудом выжил под огнем вновь сомкнувших ряды англичан.

Отступившие, но слишком гордые, чтобы обратиться в бегство, шотландцы сыпали проклятиями и размахивали окровавленными мечами. Некоторые из них погибли сразу, как только англичане возобновили стрельбу, других затоптали при отступлении.

Стюарты потеряли почти сотню человек, пытаясь отвоевать свое знамя, захваченное пехотинцами Камберленда, и в конце концов его сорвал с древка и вынес с поля боя обернутым вокруг талии один из самых ловких и отважных защитников.

Кланы отступили туда, где землю сплошь покрывали тела убитых и раненых. Среди них, крепко сжимая в руке меч, ползал Дональд Камерон и разыскивал еще живых друзей. Его самого нашли и вынесли с поля брат и еще один воин с отсеченной кистью руки.

А на левом фланге, перед которым порыв ветра ненадолго развеял дымовую завесу, старый ворчун Макдональд из Кеппоха увидел, что остаткам армии мятежников угрожает опасность со стороны драгунов Камберленда. Кеппох выслал свой отряд вперед в галантной попытке преградить дорогу кавалерии герцога, но шотландцев было слишком мало, чтобы сдержать натиск всадников. Дважды раненный из мушкета, вождь Макдональдов так и не отступил и был затоптан драгунами насмерть.

Дождь и град прекратились, нечему было прибить дым к земле, и воздух стал густым, сернисто-желтым. Казалось, весь торфяник пришел в движение – множество раненых корчились и бились в агонии. Там и сям пострадавшие, пытающиеся уползти или встать на ноги, становились легкой добычей драгунов, ожесточенно рубивших их на куски.

Лорд Джордж Меррей, раненный десяток раз, воспользовался тем, что Камберленд не мог пустить в дело артиллерию или пехоту, рискуя нанести ущерб кавалерии, и подал кланам сигнал отступать по дороге к Инвернессу. Растерявшийся принц, перепуганный резней, ехал за ними, вымаливая прощение. Полуголые, перепачканные кровью горцы, повинуясь резкому приказу лорда Джорджа, схватили лошадь принца под уздцы и увели подальше от поля боя, туда, где рыдающему всаднику не грозила опасность.

Кое-где на равнине еще вспыхивали схватки, но в целом бой был закончен. Солдаты правительственной армии, еще недавно всерьез опасавшиеся за свою жизнь, в отместку устроили врагам настоящую бойню. Они не позволили якобитам мирно отступить и унести раненых: повинуясь приказам командиров, они преследовали отступающих мятежников и безжалостно добивали беззащитных раненых, оставшихся на поле.

Горцы, еще способные держать оружие, отбивались, отступая к дороге и с трудом отражая мечами наскоки драгунов. В числе защитников отступающей армии якобитов были и Александер Камерон и Магилливри, изменившиеся почти до неузнаваемости, но охваченные бешенством и отчаянием и готовые отомстить за кровь друзей.

Первая волна драгунов накатила с ошеломляющей яростью. Один за другим якобиты падали замертво или обращались в бегство. Раненный, притиснутый к низкой каменной стене и окруженный десятком ухмыляющихся англичан, светловолосый Магилливри схватил с одной из повозок топор и сумел проломить головы семи врагам, прежде чем его обезоружили. Ободряемые офицером, кавалеристы долго глумились над телом доблестного капитана клана Хаттан, напоминая скорее мясников, чем солдат.

Увидев, что случилось с храбрым Магилливри, Алекс бросился к драгунам, первым же ударом снес голову одному из них, а вторым рассек грудь другому.

Майор Гамильтон Гарнер не сразу узнал перепачканного кровью и порохом безумца, размахивающего мечом и осыпающего драгунов бранью. Еще два подчиненных майора скорчились на земле, прежде чем Гарнер велел остальным убрать оружие и отойти.

Алекс обернулся, вцепившись обеими руками в рукоять меча. Его черные глаза горели ненавистью. Пот и кровь струились по его лицу, руки, ноги, грудь и спина были покрыты бесчисленными кровоточащими ранами. В ушах еще звенело после канонады, но крик Гарнера каким-то образом проник сквозь завесу убийственной ярости и заставил Алекса круто обернуться.

– Камерон, мерзавец, это ты! – Сабля Гарнера тускло блеснула под серым небом. – Я же говорил: мы еще встретимся. На этот раз мы будем драться, пока один из нас не умрет.

Майор внезапно сделал выпад, взмахнув саблей. Алекс отбил ее в сторону, лязгнула сталь. Майор пошатнулся, но сумел увернуться от ответного удара.

– Вижу, ты не утратил ловкости, – прохрипел Гарнер, довольный предстоящим интересным поединком и возможностью взять реванш.

– Да и ты, майор, ничуть не изменился: ты все тот же напыщенный индюк, каким был в Дерби. – Алекс оскалился, кося глазом на девятерых драгунов, которые пытались окружить их кольцом. – Ты хорошо вымуштровал своих зверюг. Боишься снова проиграть?

– Никому не трогать этого человека! – рявкнул Гарнер, останавливая драгунов. – Он мой!

И он снова ринулся в атаку – такую неистовую, что Александеру пришлось отступить шагов на десять. То и дело лязгала сталь, мышцы на обнаженных руках Камерона заметно вздрагивали от напряжения. А Гарнер был сравнительно бодр и полон сил, он еще не успел запачкать ни белоснежные гетры, ни саблю – в изгнании горцев с поля боя он не участвовал.

Нефритово-зеленые глаза были достаточно зоркими и проницательными, чтобы заметить признаки усталости врага – дрожь выпуклых мускулов, мутнеющие временами глаза. Силы Камерона были на исходе, это понял бы всякий: ни один человек не сумел бы долго выдержать такое напряжение, каким бы сильным и выносливым он ни был. Но Гарнер знал, как опасен пес, загнанный в угол: жажда выжить способна сделать его почти неуязвимым.

Черные глаза мигнули, отвлекаясь на какие-то движения драгунов, и Гамильтон воспользовался шансом, чтобы оставить ярко-алую полосу на рубашке Алекса. Но прежде чем он успел порадоваться удачному удару, ему пришлось дорого поплатиться: меч горца рассек ему бриджи, Гамильтон едва увернулся. Он успел отступить прежде, чем клинок добрался до верха бедра, но не сдержал яростный вопль, и один из драгунов прыгнул вперед, целясь саблей в сердце горца.

Заметив ,это, Алекс вскинул руку, чтобы смягчить удар. В любое другое время ему хватило бы проворства и силы, чтобы без труда парировать натиск, и все-таки он не поверил своим глазам, когда убедился, что еще способен мгновенно обернуться и плашмя ударить драгуна мечом, сломав ему кости запястья. Увы, атака не прошла бесследно: острие сабли драгуна оставило глубокую рану на руке Алекса, от запястья до самого локтя.

Драгун издал пронзительный вопль и упал, прижимая к себе пострадавшую руку, второй попытался отомстить за друга и напоролся на меч Алекса. Что-то ожгло плечо Камерона, и он снова развернулся, борясь с болью и усталостью и сурово наказывая противника. Поскользнувшись на залитой кровью траве, Алекс потерял несколько драгоценных секунд и поплатился еще двумя царапинами – на боку и бедре, а оставшиеся драгуны успели сжать кольцо. Алекс пошатнулся и упал на колено. Левая рука с глубокой, до самой кости, раной стала бесполезной, тело изнывало от жгучей боли, но он нашел в себе силы снова встать, оскалил зубы и сверкнул глазами. Точно рассчитав время, он рванулся в атаку первым, издав ужасающий рев, наследие необузданных предков.

От ответного дьявольского рева содрогнулся, казалось, даже воздух. Великан поднялся из зарослей вереска и ринулся на драгунов, подобно исчадию ада, круша ноги и руки, ломая спины и ребра не успевших опомниться солдат. Двое из них в последнее мгновение своей жизни увидели кожаную лапу с когтями и тут же упали с разодранными шеями.

Еще двое отведали ярости Струана Максорли – поплатились сломанными конечностями и попытались уползти прочь. Обнаружив, что остались в меньшинстве, трое драгунов поспешили к своим лошадям, но перепуганные животные разбежались в разные стороны. Догнав первого беглеца, Струан снес ему голову, второму он раскроил череп, третий же бросил саблю и трясущимися руками заряжал пистолет, призывая на помощь всех известных ему святых и мучеников... но напрасно. Максорли схватил его за накрахмаленный белый воротник и приподнял, оторвав от земли. В удар кожаной перчаткой он вложил всю силу. Рука Максорли сработала, как кувалда, но еще до этого по белым бриджам драгуна расплылось огромное желтое пятно.

Душераздирающий вопль огласил всю равнину. Услышав его, даже те, кто был уже далеко, невольно обернулись в ту сторону, где на фоне серо-стального неба возвышался великан-горец.

Струан отшвырнул корчащегося врага и поспешно вернулся туда, где ничком, уткнувшись лицом в траву, лежал Александер Камерон. Прежде чем убедиться, что Черный Камерон еще дышит, он огляделся и увидел, что из-за перевернутой повозки вынырнул офицер, с которым дрался Алекс. Офицер сильно хромал, размахивал руками и что-то кричал всадникам в килтах. Максорли прищурился и ясно различил цвета мстительных Кэмпбеллов.

Обнажив зубы в волчьей усмешке, Струан Максорли тряхнул львиной гривой и издал боевой клич Камеронов. Расставив ноги, он приготовился к атаке первого из десятка Кэмпбеллов герцога Аргайла, не скрывающих стремления отомстить давнему врагу.

Глава 23

– Они потерпели поражение... – прошептала Кэтрин, дрожа всем телом так, словно ее овеял ледяной ветер. – А как же армия? Где она?

Дейрдре придвинулась ближе и обняла ее за талию трясущейся рукой. Обе уставились на оборванного, окровавленного шотландца, который дико озирался по сторонам, сам не веря, что остался в живых.

– А наши мужья? – вмешалась Дейрдре. – Что с ними стало?

Шотландец затряс головой, словно в припадке.

– Я знаю только то, что видел, – сбивчиво объяснил он. – Мужчины... сильные, храбрые... сотни, а то и тысячи – и все погибли. Или исчезли. Разбежались по лесам, отступили в Инвернесс. Солдаты гнались за ними по болотам и рубили на куски. Их догоняли на лошадях, они умирали ужасной смертью там, где падали. Солдаты убивали не только воинов, – добавил он мучительным шепотом, – но и всех, кто попадался им, – и женщин, и детей...

– О Господи! – ахнула Дейрдре. – А как же раненые? Им помогли?

Шотландец, Дональд Макинтош, уставился на Дейрдре безжизненными, остекленевшими глазами:

– Нет, нам было не до раненых! Всадники и пехотинцы убивали всех, кто еще мог шевелиться. Даже тех, кто отдавал им оружие и сдавался в плен. Их тоже убивали на месте.

– Неужели никто не остановил англичан? – ужаснулась Дейрдре.

– Их мог остановить только Камберленд, а он разъезжал по полю верхом, улыбаясь и кивая этим мясникам.

– Что же нам делать? – встрепенулась Кэтрин, заговорив впервые с тех пор, как измученный шотландец постучал в дверь, прося убежища. – Мы должны хоть что-нибудь предпринять.

– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнул Дональд Макинтош. – Разве что когда стемнеет и они утихомирятся... – Он покачал головой. – Но не теперь. Они отомстили нам за Престонпанс, Фолкерк и за то, что сегодня утром перепугались до смерти.

Только теперь Кэтрин поняла, что такое настоящий страх. Она знала: произошло что-то ужасное, это стало ясно еще в тот момент, когда загрохотали пушки. А когда шотландец сообщил, как закончилась битва, Кэтрин представила ее во всех подробностях, и это напомнило ей давний страшный сон. Значит, он стал явью. Все сбылось: море крови, сотни мертвых и умирающих... Но если сон оказался вещим, что же стало с Александером? Что случилось, когда он очутился в кольце солдат?

– Я должна найти его, – лишенным всякого выражения голосом произнесла она. – Должна узнать, где он... что с ним... нужна ли ему помощь...

– Нет, не вздумайте! – воскликнул Макинтош и повернулся к Дейрдре, ожидая поддержки. Но в холодных карих глазах отразилась решимость последовать за подругой. Шотландец покачал головой, решив, что женщины лишились рассудка.

– Мы должны пойти туда, – заявила Дейрдре. – И немедленно.

– Не пущу я вас!

– Попробуйте, если хотите, – хрипло отозвалась Кэтрин. – Если вы не согласитесь проводить нас туда, мы найдем дорогу сами.

– Проводить?! – Волосы горца встали дыбом. – Вы хотите, чтобы я вернулся туда? Ни за что, и не уговаривайте! На это никогда я не соглашусь!

– В таком случае пропустите нас, – распорядилась Кэтрин, распрямив узкие плечи. – А если вы попытаетесь остановить нас, клянусь, я убью вас своими руками.

Макинтош ахнул, переводя взгляд с Кэтрин на Дейрдре и обратно. Едва сумев спастись, он даже представить себе не мог, что вернется на равнину близ Куллодена, где только что завершилась жестокая бойня.

– Бог ты мой! – прошептал он, вновь покрываясь холодным потом. – Напрасно я не остался в Глазго... Ладно, так уж и быть, провожу вас... но пообещайте слушаться меня и делать все, как я велю. Если прикажу бежать – бегите, прятаться – прячьтесь, а если решу, что дальше идти нельзя, значит, так и есть. Ясно?

– Нам понадобятся лошади, – рассуждала Кэтрин, уклонившись от ответа. – А еще повозка, чтобы увезти раненых. И оружие!

Горец вытаращил глаза. Оружие, повозка, лошади?

– А леди Энн? – вдруг спохватилась Дейрдре. – Где леди Энн?

– Я знаю только, что она была рядом с принцем, когда начался бой – Магилливри сам отправил ее к принцу, чтобы уберечь. Но ведь полковник Энн не из тех, кто подчиняется мужским приказам... как и еще кое-кто, не будем говорить кто.

Дейрдре пропустила саркастическое замечание мимо ушей.

– Вы точно ничего не знаете про наших мужей? Про Алуина Маккейла и Александера Камерона?

Шотландец отвел водянистые глаза.

– Стыдно признаться, но мне было некогда думать о других – я спасал свою шкуру.

– Вам нечего стыдиться, – заверила Дейрдре, успев заметить, что горец чуть ли не сплошь покрыт ранами, и сообразив, что он не прятался, пока его товарищи сражались.

– Одеяла, – продолжала перечислять Кэтрин. – И виски. Возьмем столько, сколько сможем увезти.

– Я позабочусь обо всем, – пообещала Дейрдре.

Она ушла, а Кэтрин задержала шотландца и ласково коснулась его руки:

– Вы ведь знаете что-то, правда? Умоляю вас, сэр, расскажите мне все...

Шотландец отвел взгляд.

– Да, знаю... я видел мужа вашей подруги...

Алуин Маккейл смотрел на тяжелые тучи, плывущие по небу. Судя по бледному, едва заметному пятну, где-то за ними пряталось солнце, но увидеть его или узнать, близок ли закат, было невозможно. Алуин мог бы поклясться, что за последние несколько часов солнце не сдвинулось ни на дюйм. Как и он сам.

Пожалуй, это даже к лучшему. Четыре... нет, уже пять раз солдаты проходили мимо, но поскольку Алуин не двигался, его считали погибшим – как того солдата в алом мундире, который придавил Алуина к земле. Но как только они начнут собирать тела убитых, чтобы похоронить их, то явятся и за этим, и тогда... оставалось лишь надеяться, что англичане будут милосердны к побежденным.

Алуин провел по губам распухшим шершавым языком, мечтая повернуть голову и слизнуть росу с длинных стеблей травы. Однажды он уже попробовал сделать это, но безуспешно; и хотя ему казалось, что он способен встать и зашагать как ни в чем не бывало, при падении он услышал громкий треск позвоночника и с тех пор не мог не только приподняться, но и пошевелиться.

Хорошо еще, боль утихла. Поначалу его руки и ноги сохраняли чувствительность, но она постепенно пропадала, а леденящее онемение распространялось по телу, отвоевывая дюйм за дюймом. Если повезет, оно дойдет до сердца прежде, чем появятся драгуны, и тогда ему будет все равно – пусть эти мясники делают с ним что хотят. Алуин не хотел смерти, которая досталась другим. Он слышал, как они кричали, молили о пощаде, рыдали от боли и унижения, пока солдаты издевались над ними, а потом умолкали навсегда. Мужчины, которые так доблестно сражались и так отважно защищали свою честь, заслуживали по крайней мере достойной смерти – независимо от того, правым ли было их дело. Они не должны были молить о пощаде, пострадав на поле боя. Никто не имел права раздевать их донага и оставлять истекать кровью, умирать медленной, мучительной смертью.

Алуин слегка приоткрыл губы, стараясь набрать в легкие побольше воздуха, но это ему не удалось.

Вот и хорошо. Это верный признак... хотя ему следовало бы давно испустить дух, а он до сих пор жив. И дышит. И даже способен мыслить, видеть, слышать и чувствовать запахи. Вот если бы еще удалось сдвинуться с места! Хотя бы шевельнуть пальцем! О Господи! Он по-прежнему держал в руке заряженный пистолет, вырванный у мертвого солдата за секунду до того, как меч решил поединок в пользу Алуина. К несчастью, у этого мерзавца был отменный аппетит. Напоровшись на меч, он рухнул, придавив своим грузным телом Алуина, а Алуин упал спиной на острый камень, и...

Господи, если бы он только мог шевельнуть рукой, приставить пистолет к груди и нажать курок!

«Где же Алекс – теперь, когда он мне так нужен? Алекс нашел бы выход, он не позволил бы мне умирать так медленно, долго, дюйм за дюймом... И уж конечно, не дал бы мне стать жертвой какого-нибудь ухмыляющегося ублюдка со штыком...»

Может быть, закричать? Кто-нибудь услышит его и подойдет... Алуин видел, как по полю прокралось несколько мужчин и женщин – должно быть, местные фермеры, ищущие друзей и родных. Солдаты прогнали их, но они вернулись.

Но об осторожности забывать нельзя. Среди этих людей могли оказаться и мародеры, а они ничем не лучше солдат – им не составит труда перерезать глотку раненому, чтобы ограбить его. Иным мародерам наверняка пообещали щедрую награду за поиск раненых – чтобы солдатам было чем поразвлечься. Алуин знал, что женщины бывают такими же жестокими, как мужчины.