Пролог

Блэкпул, август 1745 года

Кэтрин Эшбрук Камерон стояла у залитого дождем окна, от ее дыхания стекло слегка затуманилось. Близ постоялого двора улицы были почти безлюдны, поблескивали омытые ливнем булыжники, свет, падающий из окон многоэтажных тесно стоящих домов, отражался в подернутых рябью лужах, на поверхности воды в сточных канавах вспухали и лопались пузыри.

Она провела в Блэкпуле четыре дня – бесконечно долгий срок для человека, не отличающегося терпением. Шумный портовый городок насквозь пропах рыбой и гниющими отбросами, тучи пыли нависали над горами угля, предназначенного для отправки на юг, в воздухе висела едкая вонь бесчисленного множества немытых людских тел, которые изо дня в день трудились не покладая рук, лишь бы заработать жалкие гроши на еду и одежду. Что и говорить, место и компания совсем не подходящие для юной и прекрасной дочери пэра Англии.

Глядя в окно, Кэтрин рассеянно вертела на длинном тонком пальце левой руки кольцо с огромным аметистом. Только оно не переставало напоминать ей о пяти неделях, прошедших с тех пор, как ей пришлось покинуть дом в Дерби. Эти пять недель казались ей пятью годами.

Или пятью столетиями. За это время Кэтрин изменилась до неузнаваемости; мало того, изменились ее взгляды, обстоятельства, положение...

Прежде беспечная, капризная, вспыльчивая и донельзя избалованная в свои восемнадцать лет, она вдруг превратилась в повзрослевшую, мудрую, опытную и сдержанную особу. Если раньше ей было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы любой мужчина в радиусе ста миль упал перед ней на колени, то теперь она знала: никакие уговоры, просьбы и мольбы не помогут ей вернуть того единственного человека, которого ей нестерпимо хотелось увидеть.

Подняв руку, Кэтрин провела пальцем по запотевшему стеклу, повторяя путь блестящей дождевой капли, соскользнувшей по стеклу снаружи. Она ощущала оцепенение, непривычную отчужденность, словно и не было событий последних пяти недель. Но кольцо с искрящимся аметистом возражало: они были. Еще одним свидетельством тому были ссадины, до сих пор не сошедшие с ее безупречной кожи. Слезы подкатили к глазам Кэтрин, в горле защипало, едва она вновь вспомнила о случившемся. Ее брату Демиену, который сегодня днем прибыл в Блэкпул, чтобы отвезти ее в Дерби, понадобилось пробыть с Кэтрин наедине всего пять минут, чтобы узнать ужасную причину перемен. Однако, терзаясь угрызениями совести оттого, что он поспешил обвинить сестру, пережившую настоящий ад, Демиен неверно истолковал ее дрожь.

– Если этот мерзавец Камерон к чему-нибудь принуждал тебя, я убью его своими руками! – свирепо выпалил Демиен.

Кэтрин открыла было рот, чтобы излить душу, поведать, какому насилию она подверглась – несколько недель назад Кэтрин Эшбрук не преминула бы воспользоваться раскаянием брата и заодно вызвать у него сочувствие и жалость, – но не сумела.

– Нет, Демиен, нет, ты ошибаешься. Он ни к чему не принуждал меня. Напротив, поначалу он всячески меня избегал. Он относился ко мне как к обузе, пренебрегал мной, не удостаивал даже словом без крайней необходимости. И он наверняка сдержал бы слово, добился бы расторжения нашего брака, как обещал, и отослал бы меня домой, как только утихнут волнения на границе, но...

Пальцы Демиена сжались на ее плечах, он испытующе заглянул Кэтрин в глаза:

–Но?..

– Но... я не соглашалась, – тихо расплакалась она. – Я просила, я умоляла его разрешить мне остаться в Шотландии, а он об этом и слышать не желал.

– Ты умоляла?.. Боже милостивый! – изумленно ахнул Демиен. – Неужели ты влюбилась в него?

Кэтрин устремила на брата взгляд огромных глаз фиалкового оттенка. Отрицать очевидное было бессмысленно. Неудержимо дрожащими руками она обвила шею брата, все ее тело содрогнулось от горьких рыданий.

– Этого не должно было случиться, я сама не понимаю, как и почему это вышло! Но я люблю его, Демиен, люблю и ненавижу, и... он не имел права так поступать со мной! Никакого права!

Не зная, что сказать, Демиен обнял сестру и попытался хоть немного утешить ее. Кэтрин и вправду не могла объяснить, как они с Александером Камероном из заклятых врагов в мгновение ока превратились во влюбленных.

– Я люблю его, Демиен! Это ужасное, мучительное и чудесное чувство, я не понимаю, как оно может быть и прекрасным, и невыносимым, но это так.

– А он... отвечает взаимностью?

– Да, – чересчур поспешно, дрожащим от волнения голосом ответила она. – Да, отвечает. Но он упрям, он решил, что мне будет лучше пожить в Англии, у родных. Ирония судьбы, верно? – Она горько усмехнулась, взяла предложенный братом платок и вытерла глаза. – Но едва он понял, что мне известно о том, что он шпион якобитов, то перестал заботиться о моей безопасности, начал обращаться со мной как с заложницей, увез с собой на север. Он стал грубым, высокомерным, и... из-за него я была так зла, что забыла о страхе. А когда мне становилось страшно... он всегда оказывался рядом, и страх отступал. Это хоть что-нибудь означает?

– Для тебя, дорогая моя Китти? – Демиен улыбнулся. – Очень многое. Черт возьми, я должен был это предвидеть! Я мог бы во всем разобраться еще в ту первую ночь.

– Вот уж не думала, братец, что ты романтик. – Кэтрин всхлипнула. – И что ты веришь в любовь с первого взгляда.

– Я и верю, и не верю в нее. Но видела бы ты свое лицо в тот вечер, когда Гамильтон Гарнер столкнулся с вами в саду! Оно просто кричало всякому, способному видеть, что тебя прежде никто так не целовал. Должно быть, именно поэтому пылкий лейтенант вызвал твоего отважного шотландца на дуэль!

Кэтрин почувствовала, что ее щеки заливает густой румянец.

– Надеюсь, Гамильтон оправился от ран?

– Уже через неделю после поединка он был на ногах, повел за собой целый драгунский полк и обнаружил, что таинственный мистер Монтгомери и его новоиспеченная невеста исчезли бесследно. Он не знал, как быть, но тут правительство получило достоверные сведения о высадке принца Чарльза на Гебридах. Полковник Халфьярд помог Гарнеру получить капитанский чин и отправил его на север, в эдинбургский гарнизон.

– В Эдинбург? – ахнула Кэтрин. – Значит, Гамильтон в Шотландии?

– Вот тебе еще одна злая шутка судьбы, – кивнул Демиен. – И если слухи не лгут, если кланы и вправду вооружаются, готовясь оказать поддержку Чарльзу Стюарту, претендующему на отцовскую корону, то... – он сделал паузу и шумно вздохнул, – возможно, Гамильтону Гарнеру и Александеру Камерону опять представится случай скрестить мечи.

Кэтрин вздрогнула, вспоминая искаженное ненавистью благородное лицо Гамильтона, который поклялся отомстить выскочке, не только победившему его в поединке, но и женившемуся на самой завидной невесте Дербишира. Отец Кэтрин, сэр Альфред Эшбрук, был не только влиятельным представителем партии вигов и членом парламента, но и обладателем ценных связей, благодаря которым честолюбивый человек мог бы сделать головокружительную карьеру, а Гамильтон Гарнер был прежде всего честолюбив.

– Мы, отпрыски Эшбрука, оказались редкостными негодяями, – язвительным тоном продолжал Демиен. – Ты, дочь одного из самых рьяных сторонников Ганноверской династии, вышла замуж за брата самого влиятельного якобита в Шотландии, а я, любимец отца, образованный адвокат и наследник одного из самых древних и обширных поместий Англии... – он издал уничижительный смешок, сведя на нет тяжкие обвинения, – готов предстать пред алтарем при более чем сомнительных обстоятельствах, чтобы невеста подарила мне законного наследника!

Кэтрин изумленно раскрыла глаза:

– Гарриет! Значит, Гарриет...

– Вот именно, и должен добавить, это положение ей к лицу. Помнишь, как разозлился отец, узнав о твоем скоропалительном браке? Но видела бы ты, как тряслись его подбородки, когда стало известно, что его сын покрыл себя позором! Он требует, чтобы мы поженились немедленно, но Гарриет об этом и слышать не желает – до тех пор, пока не убедится, что ты невредима. Надеюсь, теперь-то она согласится отпереть дверь и покинуть свои покои.

– А ребенок? – в ужасе вскрикнула Кэтрин.

– Ребенок... – тихо прошептала она, вспоминая об этом разговоре под монотонный шум дождя, и задумчиво улыбнулась. Ей следовало бы ужаснуться, узнав о беременности подруги. Для незамужней девушки это обстоятельство чаще всего становилось причиной изгнания из дома, от нее шарахались как от прокаженной, она покрывала себя несмываемым позором. Но Кэтрин не испытала потрясения, какое наверняка ощутила бы два месяца назад: она уже знала, что способна сделать неистовая и блаженная страсть со сдержанной, благоразумной и благовоспитанной молодой особой. Кэтрин ощущала лишь легкую грусть и неожиданную зависть к Гарриет, доказательства любви которой вскоре станут известны всем. Это не сон, не ошибка, не минутное безумие, от которого не останется и следа.

Кэтрин закрыла глаза, с трудом сдерживая подступающие слезы. У нее нет такого доказательства. У нее не будет ребенка только душевная опустошенность, чувство потери и одиночества. Неужели это был только сон? Неужели ей почудилось, что она любит и любима? Может быть, она забыла о запретах и своем положении только потому, что Александер Камерон ворвался в ее жизнь подобно урагану, сметающему все на своем пути?

Но тело упрямо твердило ей, что она уже не невинна, она сгорала от стыда и желания при одной только мысли о прикосновениях, сломивших ее гордость. Хватило нескольких страстных, произнесенных шепотом слов, чтобы нарушить ее душевный покой.

«Я люблю тебя, Кэтрин. Знаю, сейчас ты сердишься на меня и не веришь мне, но я люблю тебя. Более того, я клянусь своей любовью и самой жизнью, что приеду за тобой, как только смогу».

– О, Алекс... – прошептала она, прижимаясь лбом к холодному стеклу. – Я хотела бы поверить тебе. Всей душой я хочу верить, но...

Она закрыла глаза, забыв о темноте и ливне, и вновь увидела перед собой Александера в сиреневой дымке шотландских сумерек. Ветер трепал его непослушные густые черные волосы, глаза оставались непроницаемыми, нрав – непредсказуемым, как туманные горы, которые он называл родиной. Он двигался с гибкой и смертоносной грацией пантеры, первое впечатление от его стройного тела было обманчивым – лишь позднее становилось ясно, насколько он силен и вынослив.

Да, он был одиночкой и отступником, но Кэтрин уже убедилась, что ему не чуждо сострадание. Слишком долго он жил прошлым, ревниво оберегая свое сердце, отгородившись от мира неприступной стеной. В семнадцать лет у него на глазах подвергли жестокому насилию и погубили его первую любовь, Энни Максорли. Стремясь отомстить за нее, Александер прикончил двух племянников могущественного герцога Аргайла, главы клана Кэмпбеллов, за что его объявили убийцей и обрекли на пятнадцать долгих лет изгнания.

Кэтрин встретилась с ним на залитой солнцем поляне в лесу близ Роузвуд-Холла, когда он возвращался в Шотландию, в свое родовое гнездо – замок Ахнакарри.

Его называли шпионом – и действительно, он обратился в зрение и слух, спеша из Франции в Шотландию. Но был ли он предателем? Он не имел твердых политических убеждений; только врожденный кодекс чести, который он свято и нерушимо чтил, заставил его вернуться домой и встать на сторону брата-якобита, Дональда Камерона из Лохиэла.

Преданности своей семье и гордости Кэтрин не придавала значения до знакомства с Александером Камероном. Теперь же она многое знала и об этих качествах, и о самом Камероне. Благодаря ему она ощутила целостность, единство души и тела.

– Мистрис Кэтрин!

Негромкий голос прервал поток мыслей Кэтрин, она вздрогнула и выпрямилась. Она не слышала, как Дейрдре вошла в комнату, и, чтобы не выдать замешательства, принялась дрожащими руками расправлять несуществующую складку на юбке.

Дейрдре О'Ши хранила верность Кэтрин на протяжении последних пяти трудных недель и порой оставалась единственной соломинкой, не дающей Кэтрин увязнуть в пучине безумия. Дейрдре была не просто камеристкой, но и подругой, наперсницей, союзницей, сообщницей и ни в чем не повинной жертвой. Несмотря на пылкую влюбленность в Александера Камерона, от внимания Кэтрин не ускользнули взгляды, которыми Дейрдре обменивалась с единственным мужчиной, сопровождавшим их в опасном плавании из Шотландии в Блэкпул, – с Алуином Маккейлом.

Высокий и гибкий, Маккейл обладал внешностью и мягкими манерами ученого – и действительно, он писал стихи и бегло говорил на шести языках. Но при этом он не уступал Алексу в искусстве владеть оружием, проведя с Алексом все пятнадцать лет ссылки.

– Да, Дейрдре, в чем дело?

– Мистер Демиен спрашивает, поужинаете ли вы сегодня вместе с ним.

– Я не голодна.

Дейрдре нахмурилась, заметив следы слез на щеках госпожи.

– Вы должны съесть хоть что-нибудь... иначе совсем ослабнете.

Заметив неподдельное беспокойство в карих глазах Дейрдре, Кэтрин слабо улыбнулась:

– Передай моему брату, что сегодня я никого не желаю видеть. Но если он не против, мы могли бы поужинать вдвоем у меня в комнате. Времени у нас мало, а предстоит еще многое обсудить...

Дейрдре робко коснулась ее руки:

– Не волнуйтесь, мистер Демиен во всем разберется. Доверьтесь ему – он знает, что лучше для вас.

Улыбка Кэтрин погасла, в памяти зазвучал голос Александера: «Вам решать, кем вы хотите вернуться в Дерби – женой или вдовой. Во всяком случае, я отправляю письма и бумаги Демиену».

– Что лучше для меня? – пробормотала Кэтрин и снова повернулась к окну. – Притворяться, будто я решила навестить родных, пока мой муж улаживает дела в колониях... или выдавать себя за вдову, решив раз и навсегда забыть о недавнем скандале? И то, и другое – великодушные предложения, особенно если вспомнить о поместьях... – Она прикусила губу, сдерживая прилив досады.

Еще недавно она торжествовала бы, сумев предстать перед сверстницами обладательницей несметных богатств. В ссылке, под именем Рефера Монтгомери, Алекс умудрился сколотить огромное состояние, а подобным обстоятельствам Кэтрин еще совсем недавно придавала большое значение, особенно когда речь заходила о браке. Но теперь...

Ее рука упала на спинку стула, стоявшего рядом, пальцы коснулись отреза грубой шотландки, привезенной из замка Ахнакарри. Шотландию Кэтрин покинула в спешке, тайком, в Блэкпул прибыла в одном-единственном платье и почти целых три дня в сопровождении Алуина Маккейла бродила по лавкам Блэкпула, пытаясь хоть как-нибудь пополнить свой скудный гардероб. Шелковое платье, которое она надела сегодня вечером, выглядело роскошнее всех ее прежних нарядов, но Кэтрин с радостью отдала бы все шесть набитых одеждой новеньких сундуков за право открыто носить шотландку цветов клана Камеронов.

Мягкий желтый свет лампы упал на аметистовое кольцо, Кэтрин сжала пальцы в кулак.

– А что будешь делать ты? – спросила она Дейрдре.

– Я, мистрис?

Кэтрин нахмурилась, искоса бросив взгляд на камеристку.

– Тебе незачем возвращаться со мной в Дерби. Что толку страдать вдвоем?

На щеках Дейрдре мгновенно вспыхнули два ярких пятна.

– Куда же мне деваться, мистрис?

– Поезжай обратно. С Алуином. – В ее голосе вновь послышались слезы. – О, Дейрдре... не упускай свое счастье из-за меня. Поезжай с ним. Если он просит, вернись с ним в Шотландию.

– Он... не спрашивал об этом... – тихо выговорила Дейрдре. – И вряд ли спросит. Слишком уж он похож на мистера Камерона.

У Кэтрин задрожала нижняя губа.

– Прости, Дейрдре, что я втянула тебя в эту историю... Ирландка упрямо вскинула подбородок:

– Я служу вам уже восемь лет, мистрис. Вам ни за что не удалось бы втянуть меня в историю, если бы я этого не захотела. И сказать по правде... это же было приключение. А ведь мы могли всю жизнь провести в Дерби и не увидеть и десятую долю того, что повидали за последние несколько недель. Нет, я ни о чем не жалею, мистрис. И вам не советую.

Да разве могла Кэтрин пожалеть о безумных, наполненных страстью неделях, проведенных рядом с Александером Камероном?

Воспитанная гувернантками и слугами, привыкшая к равнодушию отца и неприязни матери, предпочитавшей не видеть живое свидетельство своего солидного возраста, Кэтрин рано узнала вкус одиночества и поняла, что одинокой можно быть даже в доме, полном людей. Каким-то чудом ей удалось смириться и привыкнуть к этому чувству. На протяжении восемнадцати лет она училась сдержанности, окружала свое сердце высокими, неприступными стенами.

Но эти стены разлетелись вдребезги в тот же миг, едва она заглянула в глаза Александера Камерона и увидела в них знакомую боль и одиночество, рвущиеся наружу. Он тоже привык сдерживать в себе чувства, избегать проявлений мягкости и уязвимости, представляющих угрозу для независимости. Два гордых, упрямых человека... Неудивительно, что их пути в конце концов пересеклись. И неудивительно, что вскоре Александер доставил Кэтрин на борт «Кроншнепа», вычеркнув ее из своей жизни.

Он дал слово, поклялся честью, что приедет за ней, когда угроза восстания минует, но Кэтрин в это не верилось. Несколько слов, произнесенных шепотом в холодную туманную ночь, не давали ни тепла, ни утешения, ни надежды. Кэтрин знала, что все было бы по-другому, если бы Александер доверился ей и увез ее в Ахнакарри.

Но вместо этого ее отправили в Дерби, отослали к людям, до которых ей не было никакого дела, заставили надеяться и ждать дня, когда ее гордый муж-мятежник галопом примчится на вороном жеребце к воротам Роузвуд-Холла и потребует свою жену. Если он вообще приедет. Если захочет приехать. Если до сих пор дорожит ею. И если он выживет.

Когда Кэтрин покидала Шотландию, клан Камеронов готовился к войне. Сотни членов клана отозвались на призыв – пылающие кресты, которые Дональд Камерон из Лохиэла разослал по всему Лохаберу. Сотни, тысячи горцев собирались под знаменем Стюарта, поднятым в Гленфиннане. Шотландцы готовились к восстанию, и Лохиэл вместе с братьями Александером и Арчибальдом должны были оказаться в первых рядах воинов, когда наступит время сражений.

– А Алуин знает о твоих чувствах? – вдруг спросила Кэтрин, заставив Дейрдре вновь густо покраснеть.

– Что, мистрис?

– Ему известно, как ты к нему относишься? Ты уже призналась, что любишь его?

Девушка мучительно краснела, и Кэтрин поняла, что признаться в любви к Алуину Дейрдре не решается даже самой себе.

– Дейрдре, ступай к нему, – посоветовала Кэтрин. – Объясни ему все. Если понадобится, забудь о гордости... – Помедлив, она смущенно улыбнулась. – Похоже, это единственный способ затронуть сердце шотландца.

– Но... мистер Маккейл...

– Мистер Маккейл – такой же отчаянный и беспокойный человек, как мистер Камерон. Похоже, каждый день на рассвете они бросают вызов своей судьбе, а на закате радуются тому, что сумели победить ее. – И она добавила чуть тише: – Ты была права: эти приключения мы будем помнить до конца жизни. Так не упускай же лучшего из них! Иди к нему, Дейрдре! Если любишь его, так и скажи – другого шанса тебе может не представиться.

. Дейрдре послушно направилась к двери, на пороге помедлила, оглянувшись на госпожу, и заметила, как печаль затуманила прежде ясные и блестящие глаза. Кэтрин была еще совсем молода и изумительно красива; несправедливо, что на ее долю выпало столько страданий. Поначалу Дейрдре недолюбливала Александера Камерона и Алуина Маккейла и не доверяла им. Шпионы, изменники, наемники, беглецы – да разве можно положиться на таких людей? Но несколько недель назад она увидела, как Кэтрин Эшбрук превратилась из капризной девушки в пылкую и самоотверженную женщину – и это благодаря отважному горцу. Дейрдре не сомневалась, что Кэтрин и Александер созданы друг для друга. Пожалуй, теперь пора признаться, что она, Дейрдре О'Ши, навсегда отдала свое сердце Алуину Маккейлу.

Алуин переодевался в чистую сухую рубашку, когда услышал осторожный стук в дверь.

– Дейрдре! Что случилось? Неужели...

– Я пришла попрощаться с вами, сэр. Скорее всего утром мы покинем Блэкпул.

На миг он растерялся, затем вспомнил о незастегнутой рубашке, поспешно запахнул ее на груди и начал заправлять в бриджи.

– В таком случае не понимаю, что...

– Все очень просто, – решительно перебила Дейрдре. – Я хотела избавить вас от необходимости выкраивать завтра одну-две минуты, чтобы попрощаться.

Его руки замерли, серые глаза задумчиво сузились.

– Вы... сердитесь?

– Сержусь? – надменно переспросила Дейрдре, борясь с желанием убежать и спрятаться. – С какой стати?

Алуин указал на стул:

– Не хотите ли присесть?

– Нет, благодарю. Не стану отнимать у вас драгоценное время.

Он вздохнул, провел пятерней по волосам оттенка песка, стряхивая с них дождевые капли.

– Сдается мне, мы опять вернулись к прежним беседам – тем самым, когда я убедился, что у вас на редкость острый язычок.

– Можете насмехаться надо мной сколько угодно, сэр, но...

– Уже второй раз.

Дейрдре растерялась:

– Что, простите?

– За последние две минуты вы уже во второй раз назвали меня «сэр».

– А как же еще мне обращаться к вам? В конце концов, я всего лишь служанка.

Он усмехнулся:

– Значит, вы опять за свое? Дейрдре О'Ши и мистер Маккейл? Непреодолимые преграды сословных различий и так далее, и тому подобное?

– Но сословные различия все-таки существуют, – спокойно возразила она.

– А я думал, мы решили забыть о них.

– Мой отец был егерем, мать всю жизнь проработала судомойкой и, несмотря на тяжелый труд, родила тринадцать детей. – Гордость заставила ее впервые за весь разговор отвести глаза. – Вежливого обращения и великодушия слишком мало, чтобы я забыла о своем положении.

– Вы обманываете себя, – отозвался Алуин. – И меня.

– Нет. – Дейрдре покачала головой и посмотрела ему в глаза. – Мне нечего стыдиться. Я сама научилась читать и писать, и не для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление. Мать вправе гордиться мной: я не из тех бесстыдниц, что перебираются из постели в постель, лишь бы заработать лишний грош. Я вполне довольна своим положением, у меня нет никакого желания плясать под дудку тех, кому взбрело в голову дать простому люду свободу.

Усмешка Алуина стала шире.

– Значит, вот чем я занимаюсь, по-вашему? Пытаюсь облегчить жизнь простолюдинам?

Дейрдре вспыхнула и отвернулась. Сильные ладони придержали ее за плечи, помешав уйти.

– Пустите меня! Я не желаю выслушивать насмешки!

– Я не насмехаюсь над вами, Дейрдре, – заверил он, приблизив губы к ее уху. – Сказать по правде, я смеюсь над собой – как быстро я овладел искусством притворства! Видите, ли... – его пальцы сжались, он повернул девушку лицом к себе, – если вы судите о человеке по его происхождению, значит, я не стою даже волоса с вашей головы.

– Я... не понимаю... – пробормотала Дейрдре, впившись в него взглядом горящих карих глаз.

Алуин минуту помолчал, не зная, с чего начать.

– Однажды вы сказали, что я поступил благородно, пожертвовав свободой, чтобы сопровождать в изгнании Алекса. Но мои побуждения не были благородны и бескорыстны, мисс О'Ши. Мы действительно выросли вместе, как сводные братья, но при этом Алекс оставался сыном вождя клана, а я – пятым сыном простого арендатора. Так вышло, что моя мать и мать Алекса родили сыновей в одну неделю, мать Алекса умерла, а моя стала кормилицей обоих младенцев. Поэтому я пользовался всеми привилегиями и удобствами сына джентльмена, а когда пришло время выбирать между роскошью и бегством на континент вместе с Алексом, я...

– Но вы же беззаветно преданы мистеру Камерону и его семье.

– Да, хвала Богу, это правда. Я готов отдать за них жизнь – больше мне нечем отплатить им за доброту.

Дейрдре нахмурилась: – А я убеждена, что они ни в коем случае не потребовали бы подобных жертв. Они не пожелали бы даже слышать об этом.

– О чем, мисс О'Ши? О том, что мне не суждено возвыситься, забыть о своем низком происхождении? О том, что я храню верность им только из... великодушия, свойственного католикам?

Она широко раскрыла глаза и затаила дыхание. Алуин к месту припомнил ее собственные слова, доказывая, как нелепы ее опасения. Скользнув взглядом по его привлекательному лицу, она заметила, как оно медленно приближается. Ее пальцы разжались, легко коснулись его плеч, от невесомого прикосновения губ по телу Дейрдре прошла жаркая волна. Ей хватило отваги ответить на поцелуй, зазывно приоткрыть губы.

Дрожь прошла по сильному, гибкому телу Алуина, но уже в следующий миг он отстранил Дейрдре так поспешно, словно боялся обжечься.

– Что такое? – слабо пролепетала она. – Вы равнодушны ко мне?

Его лицо на мгновение окаменело.

– Равнодушен? К вам? Дейрдре, если бы вы только знали, как ошибаетесь!

– Тогда... почему же вы остановились?

– Потому что... – Он остановил жадный взгляд на ее влажных губах. – Потому что завтра я уезжаю. Я не вправе дать себе волю, пока я на это еще способен, – это было бы несправедливо по отношению к вам.

Дейрдре попыталась шагнуть к нему, но он удержал ее на расстоянии вытянутых рук.

– А разве справедливо будет просто попрощаться и уехать, оставив меня теряться в догадках, сгорать от желания, мечтать о несбыточном?

– Дейрдре...

– Алуин, я ничего не боюсь. Вы добрый, порядочный человек... меня страшит только ваше равнодушие. И потом... – она слабо улыбнулась, – вы только что произнесли на редкость пылкую речь. Неужели вы выставите меня за дверь?

Алуин неловко поднял руку и отвел темную прядь волос с ее щеки.

– Я больше всего боялся, что вами движет чувство благодарности и долга. Я думал... Черт! Мне казалось, что, избегая вас, я сумею доказать, что хочу не просто... не только...

– Вам принадлежит все, – прошептала она, – мое сердце и душа, которые я отдаю вам охотно и с любовью.

– Дейрдре... – Он опять осекся, страсть боролась в его душе со здравым смыслом. – Будь у нас побольше времени...

– Но у нас его нет. Есть только этот вечер, и если вы не готовы пожертвовать своим душевным покоем ради меня, значит, все ваши слова были всего лишь словами.

Она попыталась высвободиться, но Алуин удержал ее, медленно привлек к себе и прижался губами к мягким темным завиткам на виске. Эта ласка, как и прикосновение его рук, была нежной и осторожной, несмотря на нетерпение и страсть, подстегивающие его.

– Порой мне кажется, – прошептал он, – что нам не хватило бы и сотни лет.

Дейрдре просунула ладони под его рубашку.

– Значит, мы должны ловить каждую минуту, верно?

Приглушенно застонав, Алуин подхватил ее на руки и унес в постель.

Глава 1

Дерби, сентябрь 1745 года

Наклонив изящную белокурую головку, Кэтрин Эшбрук Монтгомери осторожно промокнула кружевным платочком влагу, которой упрямо наливались ее глаза. Никто в переполненной церкви не замечал этого, а если и видел ее слипшиеся от слез ресницы, то лишь понимающе улыбался. Девушка расплакалась на свадьбе брата и лучшей подруги – что же в этом странного? С другой стороны, краткость помолвки и поспешное назначение дня свадебной церемонии дали обильную пищу для размышлений и досужих языков.

Несмотря на скандальные обстоятельства свадьбы, Гарриет Чалмерс лучилась счастьем. Ее наряд из серебристо-кремового атласа, принадлежавший когда-то ее матери, украшали многочисленные оборки и фестоны из нежного брабантского кружева. Только редкостно зоркий глаз мог бы заметить чересчур высоко подтянутые обручи кринолина, приподнимающие стеганые нижние юбки у самой талии. Только благочестивые, чопорные матроны в жестких платьях блеклых цветов недовольно покачивали головами, видя яркий румянец на бледных щеках Гарриет, лишь они многозначительно усмехались, замечая, что она не спускает взгляда ореховых глаз с лица жениха.

Кэтрин знала Гарриет всю жизнь, все восемнадцать лет, помнила, как много выстрадала ее подруга, но не от этого слезы то и дело затуманивали ее голубые глаза с фиалковым оттенком. Более внимательный наблюдатель сообразил бы, что Кэтрин отдалась воспоминаниям, не имеющим никакого отношения к свадьбе Гарриет.

– ...взять эту женщину в жены...

Эти слова доносились до Кэтрин откуда-то издалека. Она устремила взгляд на огромный витраж над алтарем. Сквозь разноцветные стекла в помещение вливались красные, желтые, синие, зеленые лучи. Пылинки медленно оседали в них; казалось, будто новобрачные, почтительно склонившие головы перед священником, озарены неземным сиянием. В воздухе витал аромат духов. Гости деликатно покашливали, иногда перешептывались, но поспешно умолкали под возмущенными взглядами соседей. Священник благоговейно читал проповедь, и Кэтрин невольно засмотрелась на его длинные, костлявые пальцы, гадая, почему ей кажется, будто они движутся в воде, а не в воздухе.

– ...объявляю вас мужем и женой.

Демиен и Гарриет выпрямились и улыбнулись друг другу, купаясь в сиянии любви. Гости зашевелились, зашушукались, принялись оправлять смятые юбки и воротнички. Через несколько минут им предстояло покинуть церковь и пройти вслед за новобрачными по залитой солнцем дорожке к экипажам, ждущим, чтобы отвезти их в поместье Чалмерсов. Чтобы отпраздновать свадьбу единственной дочери, Уилберт Чалмерс не пожалел денег на угощение, музыкантов и украшения. Молодая пара должна была провести ночь в поместье, а утром отправиться в Лондон, чтобы вкусить радостей медового месяца, прежде чем долг призовет Демиена на службу.

А у нее все вышло по-другому, с горечью думала Кэтрин. Обменявшись краткими сухими клятвами в библиотеке, они с Александером разошлись укладывать вещи, готовясь к поспешному и тайному отъезду из Роузвуд-Холла. Две «медовых» недели стали испытанием на выносливость: Кэтрин провела их в тесном, душном экипаже, трясущемся на ухабах военных дорог, не предназначенных для колес элегантных карет. Ей пришлось не только холодеть от страха при столкновениях с дозорными отрядами, но и ссориться с мужем, который явно решил усугубить ее мучения.

– Кэтрин! Кэтрин, это было чудесно! – Новоиспеченная миссис Демиен Эшбрук метнулась к подруге, словно легкокрылая бабочка, в вихре юбок и атласных лент головного убора. Сияя от счастья, она порывисто схватила Кэтрин за руки и понизила голос, едва шевеля губами: – Ты видела, как я чуть не лишилась чувств, когда священник завел речь о супружеском долге и материнстве? Мне казалось, что все взгляды устремились на меня, все присутствующие разом зашептались.

– Если они и глазели, то лишь потому, что завидовали тебе, – заверила Кэтрин. – Пусть шушукаются сколько пожелают. Эти старые коровы никак не могут простить тебе того, что ты завладела сердцем самого достойного холостяка Англии.

Последние слова были произнесены с заговорщицкой улыбкой. К подругам приблизился Демиен. Обняв и поцеловав сестру, он извлек из кармана белого атласного жилета пять сверкающих золотых соверенов.

– Теперь никто не скажет, что Эшбрук не платит долги чести, – заявил он, протягивая монеты Кэтрин. – Какими бы сомнительными ни были эти долги!

Кэтрин и Гарриет переглянулись.

– Должно быть, он платит за потерянную свободу, – без обиняков предположила Кэтрин. – Насколько я помню, он поклялся остаться холостяком до сорока лет.

– До тридцати, – поправил Демиен. – И поскольку тридцать мне стукнет через полгода, я почти сдержал клятву. И все-таки ты первая предсказала, что я вскоре расстанусь с холостяцкой жизнью, и поставила пять золотых соверенов. Дорогая Китти, я с радостью признаю твою победу и плачу проигрыш!

Не обращая внимания на удивленно поднятые брови гостей, Демиен обнял Гарриет за талию и притянул к себе. От пылкого поцелуя новобрачная раскраснелась так, что сквозь слой рисовой пудры на ее носу проступила россыпь веснушек.

Ласковый упрек Гарриет и добродушное извинение Демиена не могли не вызвать у Кэтрин улыбку. Их радость была неподдельна, любовь друг к другу – открыта, бесхитростна, лишена оттенка сомнений и колебаний. И по характеру они подходили друг другу. Застенчивая, скромная Гарриет была предана Демиену всей душой, а сильный, выносливый, заботливый и внимательный Демиен был готов свернуть горы ради своей жены. Замашки лорда Эшбрука он не унаследовал. Демиен уже перебесился, отдал дань безумствам ранней молодости; он был стройным и привлекательным, умел подолгу поддерживать витиеватые учтивые беседы. Ходили слухи, что у него были любовницы в Лондоне и в Ковентри, но Кэтрин знала, что он забыл об обеих в тот же миг, как только обнаружил, что Гарриет Чалмерс уже не прежняя веснушчатая девчушка с косичками, в передничке и панталончиках с оборочками.

Брак пойдет ему на пользу, думала Кэтрин. Как и рождение ребенка.

Она перевела взгляд на пять золотых монет, блестящих на фоне серой лайковой перчатки, и вспомнила вторую часть пари: она поклялась заставить Гамильтона Гарнера сделать ей предложение, прежде чем ей исполнится девятнадцать. Выиграла ли она, если вышла замуж годом раньше, но совсем за другого человека?

Улыбаясь, она вложила монеты в ладонь Гарриет.

– Это моему племяннику, – прошептала она, – или племяннице... как распорядится судьба.

– Судьба тут ни при чем, – решительно заявил Демиен. – Я уже решил, что у нас будет трое сыновей и три дочери – именно в таком порядке, и не иначе.

– Вот как? – усмехнулась Кэтрин. – А если Господь одарит тебя только дочерями?

– Тогда мы назовем их всех в честь моей сестры и будем надеяться, что они разобьют множество сердец!

Со смехом Кэтрин и Гарриет подхватили его под руки и направились к распахнутым дверям церкви, в которые вливалась струя бодрящего осеннего воздуха. На крыльце их мгновенно обступили гости, и Кэтрин, улучив минуту, незаметно выскользнула из толпы. Она была не расположена вести словесные поединки с чопорными матронами, которые стаей, подобно грифам, набрасывались на самые пикантные подробности сплетен и скандалов. Ни одна из этих светских хищниц не упускала случая нанести удар исподтишка, а Кэтрин никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой, как теперь, через шесть недель после возвращения в Дерби. Взбираясь по общественной лестнице, мистрис Эшбрук приобрела немало врагов и соперниц, которые были только рады случаю отомстить ей.

Местное общество до глубины души возмутило то, что она дерзнула появиться в Дерби после того, как стала призом для победителя дуэли, которую затеяли двое мужчин – по-видимому, ее любовники. Поскольку Кэтрин вернулась домой одна, она наверняка стала бы посмешищем, если бы не роскошная новенькая карета, запряженная четверкой, второй экипаж и шестеро слуг в ливреях, внесших в дом бесчисленные набитые сундуки, свидетельство богатства и щедрости ее супруга.

Кэтрин пришлось отвечать на нескончаемые вопросы – к счастью, при этом Демиен не покидал ее ни на минуту. Да, Рефер Монтгомери очень богат. Да, он преуспевающий делец, его имя и репутация широко известны в кругу судовладельцев, он уже давно поддерживает торговые отношения с колониями. Вот и теперь он отправился в одну из колоний, отложить поездку не удалось. Он настоял, чтобы Кэтрин покамест погостила в Роузвуд-Холле и развеяла сомнения родных и друзей насчет ее брака.

Если сэра Альфреда и терзали угрызения совести, то он забыл о них в ту же минуту, как только увидел дочь, разряженную в шелк, атлас и белый горностаевый палантин. Демиен с блеском сыграл свою роль, превознося достоинства Монтгомери, и в конце концов сэр Альфред уверовал, что в ту роковую ночь принял мудрое решение. Влиятельный и предприимчивый зять не повредит ни репутации самого сэра Альфреда, ни состоянию Эшбруков; наведя справки, сэр Альфред вложил деньги в «Компанию Монтгомери». Если кто и удивился, узнав о размерах состояния Монтгомери, так это Кэтрин: она считала его вымыслом, таким же, как фамилия владельца.

Выйдя замуж за Александера Камерона, она очутилась в нелепом положении: она имела все, что могла бы пожелать, и в то же время не имела ничего.

Она надеялась, что свадьба Демиена выведет ее из состояния апатии, но уже в начале вечера поняла, что чуда не произойдет. Мужчины в напудренных париках, скользящие по бальному залу в атласных, как у Арлекина, костюмах, лишь напомнили ей вечера в Ахнакарри. Там собирались горцы в одеяниях из кожи и клетчатой шотландки, они танцевали, выплескивая чистую, неподдельную радость. Здесь женщины расхаживали по бальному залу с приклеенными, застывшими улыбками, высоко вздернув напудренные носы, выставив напоказ выпирающие из корсетов груди, затянув талии так туго, что оставалось лишь гадать, как им удается дышать. В Шотландии женщины без стеснения заливались смехом, ели с аппетитом, весело болтали и пили, даже не пытаясь в притворной скромности опустить ресницы.

Терпение Кэтрин иссякало по мере того, как шампанского в ее бокале становилось все меньше. Под каким-то предлогом она покинула зал и нашла в саду тихую, уединенную тропинку. Еще полчаса – и гости увлекутся флиртом, пары разойдутся по укромным углам, станет ясно, кто хищник, а кто жертва, и никто не хватится Кэтрин, даже если она ускользнет к себе в спальню. Демиен и Гарриет поймут и простят ее, а до остальных ей нет никакого дела.

По местным меркам, дом Чалмерсов был скромным, но сад содержали в безукоризненном порядке. Отец Гарриет, знаток греческой истории, превратил парк в волшебный уголок с широкими аллеями, лабиринтами и статуями. Кэтрин особенно любила грот, где богиня любви Афродита возлежала в окружении неподвижных каменных голубей. Не раз Кэтрин случалось сидеть в гроте на чугунной скамье, вглядываясь в холодное мраморное лицо богини.

– Мне следовало бы возненавидеть тебя за все, что ты сделала со мной, – прошептала Кэтрин.

Никто не ответил ей, только где-то вдалеке заухала сова.

– Что ж, смейся! Раньше мне и в голову не приходило искать уединения во время бала.

Вздохнув, Кэтрин откинулась на спинку скамьи, с удовольствием сбросила тесные туфли и пошевелила затекшими пальцами, подставляя их прохладному воздуху. Небо над головой походило на огромный хрустальный амфитеатр, украшенный миллионами блестящих звезд. Думая о них, Кэтрин невольно улыбнулась и представила себе, как Александер сидит под этими же звездами, смотрит на них и размышляет, помнит ли она его. Впервые она позволила себе предположить, что он думает о ней так же часто, как она – о нем, и, возможно, даже жалеет, что отослал ее домой. Александер не верил, что Чарльз Стюарт сумеет собрать армию, способную противостоять многочисленным английским войскам. Ему пришлось присоединиться к мятежникам из гордости и преданности клану, но, несмотря на это, однажды он шепотом заметил: принц наверняка признает ошибку при первом же залпе артиллерии Ганновера, вспомнит, что у якобитов нет ни единой пушки, и предпочтет решить спор мирным путем, пока у него не иссяк запас чистых бриджей.

Кэтрин негромко рассмеялась, но вдруг прервала себя, повернула голову и прислушалась к шороху в ближайших кустах. Ниша, в которой она сидела, была тенистой, чугунную скамью отгораживала от тропы искусно подстриженная живая изгородь из кустов самшита. Радуясь тишине, темноте и уединению, она не сразу обратила внимание на голоса и шаги, доносящиеся со стороны тропы.

Предположив, что кого-нибудь послали за ней, Кэтрин торопливо обулась и, стараясь не шуршать юбкой и не выходить на свет, юркнула в нишу и застыла, надеясь остаться незамеченной.

К ее недовольству, неизвестные остановились возле самой статуи Афродиты, внимательно осмотрелись по сторонам и вернулись к разговору. С расстояния, не превышающего десяти футов, Кэтрин слышала каждое слово.

– Вот досада! Надеюсь, дело действительно важное, если из-за него меня вызвали со свадьбы племянника.

Кэтрин узнала ворчливый голос своего дяди, полковника Лоуренса Халфьярда, бесцеремонного, вспыльчивого человека с замашками тирана, приобретенными за двадцать два года армейской службы. Одного движения его клочковатых белых бровей было достаточно, чтобы повергнуть любого из адъютантов в ужас. Неразборчивой подписи полковника хватало, чтобы навсегда положить конец карьере любого молодого офицера. Гамильтон Гарнер, за которого родные надеялись выдать Кэтрин, был одним из протеже полковника; именно благодаря влиянию Халфьярда Гарнер стал капитаном королевского драгунского полка и подчинялся непосредственно генералу Джону Коупу.

– Капитан Прайс считает, что это дело чрезвычайной важности, сэр, – запинаясь ответил полковнику его собеседник. – Меня отправили сюда, едва я прибыл из Эдинбурга.

– Тогда говори, что стряслось, парень, и сразу отправляйся обратно.

Кэтрин отважилась выглянуть из-за кустов и увидела, что перед полковником вытянулся молодой капрал, от усердия почти сведя лопатки на спине. У нее не было никакого желания подслушивать, и она уже собиралась выйти из-за кустов, но следующие слова капрала заставили ее застыть.

– Как вам известно, сэр, генерал Коуп три недели назад был послан в Шотландию – до нас дошли слухи, что принц Чарльз Стюарт собирает армию в Гленфиннане.

– Армию! Ха! Голоногие дикари в юбках – тоже мне вояки! По мне, так это напрасная трата времени и сил. А этот выскочка Чарльз еще не научился без посторонней помощи вытирать с губ материнское молоко!.. Ну, продолжай.

– Слушаюсь, сэр... Итак, генерал выступил из Эдинбурга, намереваясь перехватить войска принца в пути и разогнать их. По дороге к Форт-Огастесу он встретил капитана Суэттенема, и...

– Суэттенема? – Полковник отшвырнул размокший окурок и сплюнул табачное месиво. – Это еще кто такой?

– Капитан Суэттенем, сэр, служил под началом полковника Гиза, когда на его полк напали превосходящие силы мятежников неподалеку от Форт-Уильяма.

– Как вы сказали? Превосходящие?..

– Так точно, сэр. Превосходящие в десять раз. Полк попал в засаду, офицеров продержали в плену неделю, пока не отпустили под честное слово.

Полковник коротко велел:

– Дальше.

– Слушаюсь, сэр. По словам капитана, сэр, пленники всерьез опасались за свою жизнь. Сначала их атаковали орды Макдональдов, затем им на помощь подоспел другой клан – Камероны, под предводительством Дональда Камерона из Лохиэла.

– Вот оно что! Значит, слухи подтвердились... – задумчиво протянул полковник. – Этот Лохиэл – самый разумный из дикарей, и мы рассчитывали, что он объяснит принцу всю тщетность предприятия и уговорит его вернуться в Италию...

– Если верить капитану Суэттенему, Камерон добился лишь одного: остановил Макдональдов, которым не терпелось повесить пленников на первом же дереве.

– Вот как? Мерзавцы! Надеюсь, генерал Коуп хорошенько проучил их за такую дерзость.

– Увы, сэр, он сам чудом избежал плена. Генералу стало известно, что принц услышал о его походе и приготовил засаду у Корриарика. Если бы вы знали этот перевал, вы поняли бы всю серьезность положения, сэр. Это узкая, извилистая тропа между двумя высокими горными грядами, ее с обеих сторон обступают отвесные склоны скал, туман временами становится таким густым, что всаднику не различить ушей собственной лошади. Отряд из нескольких сотен мятежников способен уничтожить в этом месте многотысячную армию, застигнутую врасплох. Генерал Коуп срочно созвал офицеров на совет и принял решение повернуть на северо-восток, к Инвернессу, где гораздо удобнее вести сражения.

Полковник Халфьярд недоверчиво прищурился:

– Ты хочешь сказать, генерал Коуп увел свою армию на север, освободив дорогу на Эдинбург?

– Не совсем, сэр. Тринадцатый драгунский полк он оставил в Стерлинге, а четырнадцатый – в Эдинбургском замке. Это пятьсот закаленных в боях воинов. Генерал счел такую защиту достаточной – при условии, что принц разделит свою армию, как поступил бы любой военный стратег, и пошлет основные силы в Инвернесс – хотя бы для того, чтобы устранить возможность нападения с флангов.

– Чарльз Стюарт не стратег, а романтик и шалопай, который вечно тешит себя фантазиями. Любой болван на его месте понял бы, что первым делом следует заявить права на престол предков, другими словами – захватить Холируд Хаус.

Капрал судорожно сглотнул, адамово яблоко дернулось у него на шее, как каштан на нитке.

– Очевидно, он поставил перед собой именно такую цель, поскольку мятежники двинулись через Данкелд к Перту, спешно пополнили там запасы продовольствия и маршем направились к Эдинбургу.

– А генерал Коуп?

– Он был в Инвернессе, сэр. Само собой, как только он понял, что мятежники не собираются делить силы, то сразу погрузил своих людей на корабли, чтобы переправить их в Эдинбург, но...

– К тому времени тринадцатый драгунский полк уже оказался в осаде? Бог ты мой, неужели капитану Гарнеру и его подчиненным пришлось расплачиваться за глупость Коупа?

– Не совсем, сэр... Капитан понял, что одному полку не выстоять против многотысячной армии...

Полковник яростно скомкал в кулаке очередную, еще не прикуренную сигару.

– Он отступил?

– Он... счел необходимым произвести перегруппировку, сэр. Объединиться с четырнадцатым полком и удерживать дорогу, пока из эдинбургского гарнизона не подоспеет подмога. К сожалению, полковник Гест не сразу отозвался на просьбу прислать подкрепление, а к тому времени, как решился, передовые отряды армии мятежников уже штурмовали Колтс-Бридж, последнее укрепление перед Эдинбургом.

– И что же? – зловещим тоном спросил Халфьярд.

– И... – Капрал дрогнул, переступил с ноги на ногу. – Все твердят, что мятежников возглавлял сам дьявол. Рослый черноволосый воин на огромном вороном жеребце. Говорят, что даже капитан Гарнер был поражен этим страшным видением, на время лишился рассудка, да еще капитан четырнадцатого полка подвел его, и ему пришлось оборонять мост своими силами...

– Черт побери, а чего еще ждал капитан четырнадцатого полка? Что Гарнер убежит, поджав хвост?

– Сказать по правде, сэр, так и вышло. Солдаты сломали ряды и обратились в бегство. К тому времени как офицеры поняли, что происходит, их подчиненные уже были на полпути к Эдинбургу. Но и это еще не все: бегство продолжалось и после того, как мятежники прекратили погоню. – Плечи капрала поникли, но под безжалостным взглядом полковника Халфьярда он снова вытянулся в струнку. – На следующий день, семнадцатого, город пал, сэр.

– Эдинбург? Крепость? Весь гарнизон?

– Нет-нет, – поспешил возразить капрал, – когда я уезжал, крепость была еще в руках полковника Геста, и он поклялся, что скорее сам сровняет город с землей, чем сдастся.

– Не поздновато ли для громких заявлений? А где в это время был Коуп? Или рассудок подвел и его?

– Генерал как раз высаживался в Данбаре, когда я получил приказ доложить командованию о захвате Эдинбурга. Нет, он не лишился способности рассуждать здраво. У генерала тысяча шестьсот пехотинцев и шестьсот кавалеристов, а мятежникам придется оставить отряды в Перте, Стерлинге и Эдинбурге, чтобы укрепить свои позиции. По последним сообщениям, в город вошло не более тысячи пятисот горцев, и я готов поставить на кон свою карьеру, что уже через неделю до нас дойдут вести о полной и безоговорочной капитуляции армии самозванца.

Полковник швырнул сигару наземь и раздавил ее каблуком.

– Если ты повторишь кому-нибудь хоть одно слово из того, что сейчас сказал мне, о карьере можешь забыть навсегда.

– Мне... приказали доложить о случившемся только вам, сэр. Капитан Прайс считает, что незачем поднимать панику, пока мы не дождемся вестей от генерала Коупа.

– Осторожность капитана Прайса понятна. У Коупа численный перевес, но его солдаты молоды и неопытны, слишком ослеплены блеском своих кожаных ремней и алыми мундирами, чтобы пачкать их. А если пройдет слух, что закаленные в боях ветераны тринадцатого и четырнадцатого драгунских полков бросились наутек, как побитые псы, деморализованной окажется вся армия! Величайшая ошибка, какую только можно допустить в бою, – недооценить силу и боевой дух врага. Это непозволительно! Сейчас же отправляйся в штаб и извести капитана Прайса, что я появлюсь через час.

– Слушаюсь, сэр. Будет исполнено, сэр.

Молодой офицер лихо отсалютовал и бросился прочь, несомненно, радуясь тому, что так легко отделался. Несколько минут полковник Халфьярд вглядывался в ночное небо на севере, затем развернулся и направился в ту же сторону, куда удалился капрал, раздраженно скрипя гравием.

Убедившись, что оба собеседника ушли, Кэтрин осторожно вышла из заслоненной кустами ниши. Ее сердце неистово колотилось.

Сегодня двадцатое. Если капрал сказал правду, если Эдинбург пал семнадцатого, а армия генерала Коупа в это время находилась на расстоянии однодневного перехода от города, возможно, решающее сражение уже состоялось.

Но ее пугали не только мысли о битве, не от этого у нее дрожали руки и пересохло в горле. Кэтрин представлялся Александер Камерон, восседающий на великолепном вороном жеребце по кличке Тень. Красоты могучего животного и его хозяина оказалось достаточно, чтобы навести окружающих на мысли о дьяволе, и если Гамильтон Гарнер видел и узнал эту пару на мосту, неудивительно, что он лишился рассудка. Что еще могло привести Гамильтона в такую ярость, если он решился даже оборонять мост без подкрепления? Только появление человека, который высмеял, унизил, оскорбил его. Гамильтон поклялся отомстить Александеру любой ценой, и Кэтрин не сомневалась, что он не упустит ни малейшего случая сдержать клятву. А если они столкнулись в разгар битвы, когда никто не помнит об этикете и кодексе чести, когда достаточно одного взмаха меча, чтобы умертвить противника?

– Господи! – вскрикнула Кэтрин. – Алекс!

Новая волна страха окатила ее, она перевела взгляд на безмятежное и невозмутимое мраморное лицо Афродиты.

– Прошу, сохрани его для меня. Умоляю! Я не вынесу, если он...

Не в силах произнести пугающие слова, Кэтрин закрыла лицо ладонями и бросилась прочь из сада, слишком потрясенная, чтобы заметить тень, мелькнувшую неподалеку от ниши, где пряталась она.

Демиен Эшбрук тоже подслушал отчет капрала, но не случайно. Он обратил внимание на спешное прибытие усталого офицера и украдкой последовал за ним и полковником в сад, желая узнать ради чего его дядю отвлекли от бутылки дорогого французского коньяка. Причиной наверняка были известия из Шотландии. Демиен решил, что спрятаться среди кустов не составит труда, к тому же ради достоверных сведений можно и рискнуть.

С Александером Камероном Демиена связывали не только дружба и родственные узы. Подобно многим, Демиен Эшбрук отнюдь не ликовал при мысли, что английская корона красуется на голове напыщенного немца, который не удосужился даже выучить язык и обычаи своей новой страны. Романтика Демиена постепенно захватили быстро разворачивающаяся интрига, тайные собрания в темных комнатах, многозначительные тосты, во время которых бокалы с вином проносили над водой, отдавая дань уважения потомку Стюартов, томящемуся в изгнании за морем. С детства Демиену внушали, что самые рьяные сторонники Стюартов живут на севере Шотландии, что эти воины в юбках добиваются только одного: вернуть мрачную феодальную эпоху, и потому он, как и Кэтрин, удивился, обнаружив, что шотландцы – смелый, благородный и честный народ. Они дважды поднимали восстания, протестуя против законов, навязанных им английским парламентом. В первый раз это произошло, когда их короля Якова VII сверг Вильгельм Оранский. Второе восстание вспыхнуло в 1715 году, когда дочь Вильгельма, королева Анна, пережила семнадцать своих детей, и парламент предпочел пренебречь законным правом кровного родственника королей, католика Джеймса Фрэнсиса Стюарта, отдав предпочтение протестанту Георгу Ганноверскому.

Шотландские повстанцы потерпели поражение из-за отсутствия мудрых вождей и продуманных планов, но опять восстали, заранее смирившись с пленом, изгнанием, даже смертью, лишь бы помочь Чарльзу Стюарту отвоевать английский трон для отца. Исчезли целые состояния, распались семьи, немало храбрецов были вынуждены покинуть дома и отправиться на чужбину. Девятнадцать шотландцев лишились титула пэра, некоторые из вождей кланов до сих пор существовали в нищете, потому что отказались поступиться присягой, принесенной законному претенденту на престол. Случайное знакомство с одним из таких бунтарей, Джоном Камероном из Лохиэла, шотландцем, живущим в Италии при дворе короля Якова, повлекло за собой встречу Демиена с младшим сыном Джона, Александером. Мало-помалу Демиен превратился из заинтересованного наблюдателя в деятельного участника заговора.

Рослый черноволосый горец внушал Демиену благоговейный трепет и острое любопытство. Александер был настоящим солдатом удачи, человеком, который полжизни провел на войне, сталкивался с отпетыми убийцами, изведал приключения, при одном упоминании о которых у малодушных леденела кровь. Неудивительно, что Демиен решил, что его собственная мирная, упорядоченная жизнь оставляет желать лучшего. Он не тешил себя надеждой когда-нибудь обрести силу, ловкость и мастерство Камерона или Алуина Маккейла, однако у него было немало других достоинств и опыта.

Он включился в закупку оружия и припасов, а также помогал переправлять их в Шотландию. Он собрал целую армию осведомителей, благодаря которым якобиты знали обо всех перемещениях армии и флота, были в курсе политических событий. Английские же якобиты узнавали о том, что происходит за границей, из подпольных газет и брошюр. Именно Демиен первым убедился, что Чарльз Стюарт действительно высадился на Гебридах, именно Демиен заблаговременно сообщил якобитам, что вести борьбу против них поручено генералу Джону Коупу.

Падение Эдинбурга, трусость королевских драгунов, беспомощность генерала Коупа – все эти сведения правительство Ганновера предпочло бы не предавать огласке. Впрочем, жители Лондона уже пресытились россказнями о свирепых и мстительных горцах. Официальные источники изображали шотландцев нагими, косматыми, свирепыми зверями, которые живут в пещерах, совокупляются с овцами, насилуют, убивают и даже едят человечину.

Демиен зашагал по дорожке к дому. Когда из темноты неожиданно вылетела Кэтрин, он вздрогнул, но тут же вспомнил, что она вечно оказывается там, где ей не полагается быть, и знает то, что ей незачем знать. Брак с Александером Камероном не изменил ее и вряд ли изменит. Удивительно, что она до сих пор не разоблачила его, Демиена, – очевидно, потому, что была слишком поглощена своими мыслями. И это к лучшему. Так будет безопаснее для них обоих. Несмотря на то что молодой капрал предсказывал победу в Данбаре, Демиен предчувствовал, что взятие Эдинбурга это лишь начало блистательного марша горцев.

Запрокинув голову и глядя на блестящую россыпь звезд, он вознес к небу безмолвную молитву. Спустя мгновение на ночном небе возникла светящаяся дуга. Следя взглядом за падающей звездой, Демиен надеялся, что это отнюдь не зловещее предзнаменование.

Глава 2

Престонпанс

Почти в ту же минуту, когда Демиен и Кэтрин обращали к небу безмолвные молитвы, над осыпанным росой торфяником на расстоянии более чем двухсот миль от них разнесся страстный вскрик. Всматриваясь в чеканное лицо Александера Камерона, нависающее над ней, Лорен Камерон поглубже запустила пальцы в глянцевитые черные густые пряди его волос и притянула его к своему заострившемуся соску. Ее тело выгнулось, забилось от дерзкой ласки, руки и ноги отяжелели, все заслонили ощущения, управлять которыми она была не в силах.

– О Алаздэр[1]! – выдохнула она.

С нетерпеливым возгласом он подался вперед, вонзился в нее с такой силой, что сквозь ее стиснутые зубы прорвался резкий вскрик. Задрожав, она приоткрыла рот и смежила веки. Все ее тело охватило пламя безумного экстаза, и когда он задвигался в ней, ей оставалось только вцепиться в упругую плоть его ягодиц и молиться о том, чтобы не лишиться чувств. Превратившись в единый комок нервов, она протяжно застонала, принимая учащающиеся удары, погружаясь в волны нестерпимого, пронизывающего блаженства. Она мотала головой из стороны в сторону, разметав облако рыжих волос. Губы шевелились, но не издавали ни звука, ладони скользили по его лоснящемуся от пота телу, она изо всех сил прижимала его к себе, старалась взять у него все возможное и не замечала, что скользит по мокрой траве.

Со стоном бездумного наслаждения он подался вперед всем великолепным торсом, уже давно прекратив борьбу с собственной совестью. Из горла вырвался невнятный, дикий крик, Лорен под ним содрогнулась. Ее спазмы были настолько сильны, а его потребность излиться так велика, что он забыл обо всем и спохватился, только когда почувствовал, что семя толчками вырывается наружу. Это продолжалось целую вечность.

Наконец, когда жар утих, он рухнул в ее раскрытые объятия, задыхаясь и обливаясь потом. На ее ресницах сверкали слезы радости и ликования.

– Я знала, что ты придешь ко мне, Алаздэр. Я давно знала.

Этот день начался задолго до восхода солнца, еще до того, как сияние звезд померкло, а землю лениво заволок туман. Горцы встали лагерем в поле возле деревушки Даддингтон, к востоку от Эдинбурга. Менее чем в четырех милях от них, у приморского города Престонпанса, генерал Джон Коуп и его подчиненные наслаждались освежающим отдыхом, вдоволь нашутившись по поводу следов армии мятежников, увиденных в тот день.

Коуп удачно выбрал место для лагеря. За спиной у него плескалось море, с обоих флангов раскинулись широкие равнины, пригодные для расположения артиллерии, которая покамест хранила зловещее молчание. Непроходимые болота исключали всякую возможность лобового нападения. В тот день мятежники, проверив крепость обороны Коупа, с первым же лучом света попытались напасть на него с левого фланга, но увидели угрожающие жерла пушек. Им пришлось перестраиваться, чтобы предпринять попытку наступления справа, но этот маневр занял целых три часа, а Коуп развернул орудия за считанные минуты.

Принц Чарльз мудро отозвал свои войска в Даддингтон, где провел краткий военный совет с командованием.

– Джентльмены, – громко начал он, заглушая голоса нескольких спорщиков, обсуждавших события минувшего дня, – должен же быть какой-то способ выманить генерала Коупа с этой равнины!

– Коуп – опытный военный, – заметил лорд Джордж Меррей, полевой командующий армией принца. – Он знает все преимущества своей дислокации и потому будет торчать на равнине сколько пожелает. Ему незачем рваться в бой, из Лондона его не торопят – совсем напротив. Чем дольше он пробудет на равнине, тем прочнее станет его положение. Вдобавок его солдаты обретут уверенность, а это немаловажно – ведь его армия составлена преимущественно из новобранцев, ни разу не участвовавших в сражениях.

Лорд Джордж Меррей был рослым, видным мужчиной лет пятидесяти, прирожденным военным. Он присоединился к армии принца в Перте и, подобно многим, поставил на карту все сразу, но был готов лишиться всех благ ради короля и отечества. Однако он не ожидал, что причинами поражения станут неопытность или излишний пыл, и был раздосадован, обнаружив, что именно эти качества проявляет принц. Совсем молодой Чарльз поначалу готовился прислушиваться к советам опытных воинов и следовать им. Но, очутившись на шотландской земле, во главе армии неистовых горцев, Чарльз не совладал с искушением. Ни о чем он не мечтал так, как о минуте, когда ринется в бой, восседая на белом жеребце и ведя за собой горцев к победе и славе. Чарльз испытал потрясение, услышав настоятельное требование вождей кланов назначить командующего, дабы разум одержал верх над рвением.

Лорд Джордж Меррей служил в армии со времен правления королевы Анны. Несмотря на то что он почти не принимал участия в злополучном восстании 1715 года, вожди кланов безгранично доверяли ему, считая своим, к тому же он неоднократно подтверждал свою репутацию блестящего тактика и ловкого стратега. И принц, чтобы польстить вождям, назначил командующим армией лорда Джорджа, а генерал-лейтенантом – лорда Джона Драммонда, бывшего герцога Пертского. Драммонд открыто признавался, что ему недостает опыта, и объяснял свое назначение скорее политическими, нежели тактическими причинами. Но лорд Джордж серьезно взялся за работу и, будучи прямолинейным и грубоватым человеком, не упускал случая дать нагоняй провинившимся, пусть даже королевской крови. Порой он разговаривал с принцем, как с малым ребенком, втолковывая, почему следует отказаться от лобовой атаки или почему столкновения с артиллерией особенно опасны.

– Коуп знает, что нам рано или поздно придется втянуть его в битву, – ровным голосом объяснял лорд Джордж, не обращая внимания на недовольно поджатые губы принца. – И тогда его пушки перемолотят нас прежде, чем мы успеем преодолеть эту широкую, плоскую равнину.

– Надежды, которые вы возлагаете на наших доблестных воинов, внушают воодушевление, – послышался ехидный гнусавый голос Уильяма О'Салливана – ирландца, одного из друзей и советников принца. Убежденный, что командование армией следовало бы доверить ему, О'Салливан не упускал случая возразить лорду Джорджу или поддеть его. Он неустанно напоминал принцу, что брат лорда Джорджа – видный член партии вигов, а сам лорд Джордж вращается в правительственных кругах и занимает в армии Ганновера высокий пост. Порой Уильям даже отваживался намекнуть, что лорд Джордж встал на сторону принца лишь для того, чтобы в решающий момент предать его. – При виде вашей непоколебимой веры в наши силы, – продолжал он дерзко, – у меня перехватывает дух.

– Да, я искренне верю в смелость и доблесть наших шотландцев, – отозвался лорд Джордж, – именно поэтому я так высоко ценю их жизнь.

– Сражения испокон веков вспыхивали на равнинах, – гнул свое ирландец. – Не понимаю, в чем вы видите затруднение.

– Затруднение состоит в том, сэр, что у нас нет опытных солдат и снаряжения, необходимого для ведения военных действий против настоящей армии. Да, противники издавна сражались на открытых равнинах – но противники, равные по силе, соблюдающие военный кодекс. Бой начинался пушечными залпами, затем в него вступали неустрашимые кавалеристы, потом атаковала пехота отрядами по пять шеренг. Вы когда-нибудь сталкивались с плотным мушкетным огнем? При этом живая стена движется вперед медленно, но неуклонно, передняя шеренга ведет стрельбу, затем отступает, чтобы перезарядить мушкеты, а в это время ее место по очереди занимают остальные четыре шеренги. А у нас нет ни артиллерии, ни многочисленной кавалерии, ни людей, умеющих стрелять из мушкета и имеющих огнестрельное оружие. Наши солдаты – пастухи и шорники, многие из них вооружены только ножом, косой или ржавым боевым топором, который последние тридцать лет пролежал в земле. Все оружие, которое у них есть, досталось им от убитых – вождей, лэрдов, защитников кланов, которые по закону чести и по обычаю выступают в первых рядах, гордясь своей смелостью и не желая знать о том, что огнестрельное оружие гораздо опаснее кинжала или короткого меча. Но на этот раз вождям, лэрдам и воинам придется пересечь открытую равнину под огнем пушек, на виду у метких стрелков, и, если Господь не дарует им крылья, они вряд ли останутся в живых! Впрочем, пастухи и шорники попытаются отомстить за смерть вождей кланов, но на многое ли они способны? Даже если они уцелеют под градом пуль, ради чего им сражаться, если их вожди мертвы?

Вожди кланов согласно и мрачно закивали. Никто из них не собирался прятаться за спины простых воинов, но все признавали, что в словах лорда Джорджа есть смысл.

– Наша сила – в способности наносить резкие и стремительные удары, – напомнил старый Макдональд из Кеппоха, – обрушиваться на противника прежде, чем он обнаружит нас в горах. Против пушек и мушкетов англичан нам не выстоять. Зато англичане мгновенно струсили бы, окажись мы в горах. Нам нужны горы, прикрытие, место, где мы будем точить мечи, пока не обнажим их в бою.

– Согласен, – обеспокоенно кивнул Лохиэл. – На открытом поле, на равнине, вдали от родных гор мы увидим не бой, а бойню.

Выслушав мнение вождей, принц погрузился в напряженное молчание. Он понимал, что горцы руководствуются опытом, и сознавал, что лишится их доверия, вступив в спор с генералом. Отмахнувшись от подобострастного шепота О'Салливана, он возложил нелегкую задачу на плечи лорда Джорджа.

– В таком случае, генерал, каким же образом вы рассчитываете одержать победу над Коупом? Может, мы чего-то не заметили? Неужели в нашем положении нет никаких преимуществ?

Лорд Джордж вздохнул с облегчением, сообразив, что сумеет избавить принца от мук уязвленной гордости.

– Ваше высочество, и я задал себе те же вопросы. Сегодня днем вы приказали обследовать торфяники, поискать белые пятна, места плохой видимости.

– Да, помню. – Судя по всему, принц напрочь забыл о своем распоряжении.

– Дональд! – Лорд Джордж обернулся к главе клана Камеронов. – Кажется, я поручил это дело вам. Можно ли перебраться через болото?

Лохиэл сначала задержал взгляд ярко-синих глаз на принце Чарльзе, затем повернулся к лорду Джорджу. Под предводительством опытного Лохиэла Камероны играли заметную роль в каждой победе нынешнего восстания. Они первыми вошли в Перт, первыми ворвались в Стерлинг, а за неделю до этого отогнали драгунов от моста Колтс-Бридж, настигли их у ворот города и заняли Эдинбург без единого выстрела.

С тех пор как армия мятежников покинула Гленфиннан, многие вожди забыли о галантных манерах и ожесточились, постоянно помня о своей новой роли. Дональд Камерон не был исключением, но не выказывал фанатизма, умерял страсть логикой и рассудительностью, принимал решения, руководствуясь скорее здравым смыслом, нежели политическими соображениями. Он желал принцу удачи, но ненавидел кровопролитие и насилие, необходимые для того, чтобы Чарльз отвоевал трон.

– Мой брат Александер сам побывал в разведке, – неторопливо объяснил Лохиэл. – Кое-где болотная жижа доходила ему до пояса, в ней полно спутанной травы, которая кишит водяными змеями. По его подсчетам, понадобится четыре-пять часов, чтобы перебраться через болото, но мы неизбежно поднимем шум, который услышат даже в Эдинбурге. Мало того, если нас застанут на полпути, какой-нибудь десяток солдат Коупа перебьет нас всех до единого. Нам будет некуда бежать, негде спрятаться. Мы попадемся, как утки в пруду.

– Если нас обнаружат, – подчеркнул принц. – А дорога, ведущая через болото? Не та, что идет вдоль равнины, а другая, проходящая через самую середину топи?

– Да, такая дорога есть, – мрачно кивнул Лохиэл. – Ее тоже осмотрели. Но эта дорога мало чем отличается от тропы через болото, к тому же проходит ближе к другому краю равнины и дальше от армии Коупа.

– И все-таки она ближе к противнику, чем край равнины, – настаивал Чарльз. – На дороге нам обеспечено прикрытие.

– Да, за болотом дорога выходит на поле. Но урожай уже убрали, стерня почти вся вытоптана.

– Но это лучше, чем ничего, – нетерпеливо возразил Чарльз. – Лорд Джордж уже объяснил: если Коуп может торчать на равнине и ждать сколько угодно, мы себе этого не можем позволить. Мы должны победить, и как можно скорее. Мало того, что из Лондона уже выслано подкрепление, нам сообщили, что голландцы готовы выполнить условия соглашения с англичанами и прислать войска для защиты границ страны. Насколько нам известно, мой кузен Уильям, герцог Камберлендский, не оставил без внимания растущие опасения отца и намерен отозвать свои войска из Фландрии. И самое худшее: если сейчас мы проявим слабость или нерешительность, мы потеряем все, чего добились, и не в последнюю очередь – поддержку тех, кто пока не отважился присоединиться к нам не только в Шотландии, но и в Англии и Уэльсе. Я убежден, что в случае нашей победы вся Англия примется восхвалять нас, а десятки тысяч преданных якобитов пополнят наши ряды и победным маршем двинутся к Лондону!

Принц обвел горящим взглядом всех присутствующих и заметил, что на их лицах гордость смешана с настороженностью. Вождям польстило то, что они оказались в числе смельчаков, бесстрашно примкнувших к мятежникам. Но вместе с тем множество влиятельных горцев, в том числе Маклеод из Маклеода и сэр Александер Макдональд из Слита, не только нарушили клятву, но и держались так, будто намеревались оказать поддержку правительству.

Никто и не думал отрицать, что победа над генералом Коупом прославила бы Чарльза Стюарта в Шотландии. Кроме того, повстанцы выиграли бы время, чтобы утвердиться на границе, укрепить свои позиции и, возможно, подготовиться к мирным переговорам. Две страны сосуществовали бок о бок на протяжении десятка столетий, они вполне могли вновь стать союзницами, а не врагами. Большинство шотландцев добивались только того, что принадлежало им по праву: возможности жить в своей стране и подчиняться своему королю.

– Итак, джентльмены, – снова заговорил лорд Джордж, нарушая задумчивость собравшихся и напоминая им о том, ради чего они собрались на совет, – на мой взгляд, у нас есть два пути: через равнину или через болото. Поскольку ни один из них не гарантирует успех, предлагаю воспользоваться сразу и тем, и другим путем. Мы можем разделиться и отправить основной отряд по дороге через болото, чтобы он занял намеченную позицию еще до восхода. Второй отряд будет отвлекать внимание противника и для этого обогнет болото, приближаясь к лагерю Коупа с востока. К тому времени как Коуп разгадает наш маневр, мы уже успеем подготовиться к атаке.

– Клянусь небом, превосходный план! – с жаром вскричал принц и ударил кулаком по столу. – Мы должны принять его сразу и без обсуждений!

Но лорд Джордж не стал пренебрегать мнением вождей.

– У вас есть вопросы? Замечания или предложения?

Желающих высказаться не нашлось. Лорд Джордж устремил взгляд поверх длинного стола, туда, где принц восседал между О'Салливаном и еще одним острым шипом в боку Джорджа, Мерреем из Броутона. Джон Меррей, не состоящий в родстве с генералом, действовал как посредник между шотландскими лэрдами и королем Яковом с 1737 года, именно благодаря ему принц отважился на несвоевременную и опасную высадку в Шотландии. Разочарованный тем, что его так и не назначили командующим армией, Джон слегка смягчился, узнав, что ему доверили пост советника. Подобно О'Салливану, Меррей не скрывал неприязни к лорду Джорджу и открыто выражал сомнения в его преданности принцу. Именно Меррей из Броутона первым намекнул на скрытые мотивы генерала, он же пускал слухи о предательстве, несмотря на все доказательства их нелепости. Если бы лорд Джордж хотел предать принца, он мог бы сделать это десятки раз – например, согласиться с предложенным принцем планом лобовой атаки.

– Если ни у кого нет вопросов, предлагаю закончить совет. Мне предстоит еще продумать детали наступления.

– Конечно, генерал, – кивнул принц Чарльз, и ножки двадцати отодвигаемых от стола стульев заскрипели почти одновременно. – Надеюсь, через час мы снова увидимся?

– Да, через час. – Лорд Джордж почтительно поклонился и покинул коттедж, унося охапку измятых карт. Большинство вождей кланов воспользовались уходом генерала ликак предлогом, чтобы тоже удалиться, и уже через несколько минут весь лагерь знал, что на рассвете предстоит наступление.

Александер Камерон и Алуин Маккейл молча выслушали рассказ Лохиэла о военном совете. Обоим было ясно, что Лохиэла отнюдь не воодушевил план наступления, но найти ему замену он не смог. Только на дороге, ведущей через болото, армия повстанцев могла оказаться неуязвимой для артиллерии Коупа.

Алуину поручили предупредить других офицеров клана Камеронов, проследить, чтобы солдаты отдохнули и приготовились покинуть лагерь в четыре часа утра. Алекс собирался помочь другу, но почему-то направился к невысокому холму, обратив помрачневшее лицо к югу.

Он уже не раз с удивлением гадал, почему в тревожные минуты перед ним встает образ Кэтрин – такой отчетливый, что у него возникало желание протянуть к ней руки. Даже легкий ветерок приносил аромат ее кожи и волос. Даже бледная, голубоватая луна, повисшая над болотом, напоминала сияние глаз Кэтрин. Алекс вспоминал о ней сразу же, едва просыпался поутру, и засыпал опять-таки с мыслью о Кэтрин.

Алекс не решался признаться даже самому себе, что порой желание увидеть Кэтрин и обнять ее бывает настолько невыносимым, что он невольно поглядывает на повозки, выстроившиеся вокруг лагеря. В повозках размещались безымянные, неразличимые с виду женщины, которые охотно отдавались любому мужчине за пару монет. А мужчин, которым каждый день грозила смерть в бою, никто не винил за стремление в последний раз насладиться жизнью.

В прошлом Алекс никогда не упускал случая взять от жизни все, что она только могла предложить. В минуту откровенности он признался Кэтрин, что у него было несколько любовниц – женщин, удовлетворявших потребности его тела, но не души. Он не желал брать на себя ответственность за другого человека, не позволял чувствам и страстям одержать над ним верх. Он больше не желал смотреть женщинам в глаза и видеть в них надежду, доверие, нерешительность и страсть. Едва познакомившись с Кэтрин, он прочел все это в ее глазах оттенка цветущего вереска. Мало того, он переставал быть самим собой всякий раз, когда видел ее при свете солнца, в сумерках у костра или в ночной тьме.

Он не хотел ничего подобного, не мечтал об этом, не стремился к этому – всю жизнь он был верен образу хладнокровного, надменного, чуждого щепетильности мужчины. Женщин неудержимо влекло к нему потому, что он был недосягаем – и свободен, черт побери! – не обременен сентиментальностью или чувством долга. И это ему нравилось, других путей он не искал... пока однажды вечером в замке Ахнакарри не заглянул в глаза Кэтрин и не понял, что хочет смотреть в них всю жизнь.

Но сейчас тревожные мысли и чувства могли помешать ему, заглушить внутренний голос, подтолкнуть к неверному выбору, который станет роковым для его товарищей по клану. Мужчина, не умеющий думать только о предстоящей битве, – легкая добыча для противника.

Нет, такой участи Алекс не хотел. Он отослал Кэтрин из Шотландии ради ее безопасности, и в этом он почти не лгал себе, но была и другая причина. Возможно, очутившись среди себе подобных, богатых, спесивых женщин, способных лишь тешить свое тщеславие, и мужчин, декламирующих стихи и источающих аромат лавандовой помады, она воспримет свой скоропалительный брак как ошибку. Ее и вправду увлек вихрь опасности и интриг. Дикая красота гор, смелость горцев и даже древние, мрачные башни замка Ахнакарри резко контрастировали с мирным, упорядоченным окружением, к которому она привыкла с детства. Алекс же презирал так называемое цивилизованное общество.

Они пробыли вместе меньше пяти недель достаточно, чтобы распознать зародившуюся страсть и дать ей волю. Но неужели они обманывали себя, повторяя, что противоположности притягиваются? Алекс ни за что не опустится до образа жизни, привычного Кэтрин; маска Рефера Монтгомери смертельно надоела ему. А Кэтрин, несмотря на пылкие заверения, вряд ли будет счастлива среди неприветливых шотландских гор.

Алекс глубоко вдохнул чистый прохладный воздух. Пожалуй, пора забыть о романтических бреднях и задуматься о том, чего он хочет от жизни.

Во-первых – выпить. Во-вторых – поговорить. И хоть чем-нибудь заглушить зависть, которая вспыхивала в нем при виде темных фигур, снующих между повозками.

Лорен Камерон вздохнула и медленно опустила ноги, устав сжимать ими талию любовника. Она вытянулась на прохладной траве, не замечая, что мелкие камешки оставили на ее спине синяки и царапины. Эти неудобства казались ей слишком низкой платой за теплый поток наслаждения, берущий начало между ее ног. Прохлада влажной травы только усиливала ощущения и убеждала, что страсть Алаздэра так же велика, как ее собственная страсть.

Влечение не угасло, с удовольствием поняла Лорен, заметив, что он не спешит покинуть ее лоно. Ей тоже не хотелось торопить его.

Чувственная и жадная, она пошевелилась, с наслаждением касаясь ногами грубоватой кожи его длинных мускулистых ног, впитывая каждый вздох, который вылетал из его груди, густо заросшей жесткими волосками, которые щекотали ей соски. Он лежал, уткнувшись лицом в ее шею, а она с улыбкой перебирала влажные смоляные пряди его волос, до сих пор не веря, что наконец-то добилась своего.

Сколько ночей она лежала без сна, мечтая и надеясь, что когда-нибудь Алаздэр Камерон обнимет ее! Иначе зачем она терпела холод и сырость, бесконечные мили дороги, по ухабам которой тряслась ее повозка? Последние восемь лет она то и дело строила планы и поджидала удобного случая, чтобы сбежать из замка Ахнакарри, своего дома и тюрьмы. Когда Лохиэл созвал членов клана, Лорен первой попросила позволения сопровождать отряд. Она жаждала свободы, и действительно, ее охватили чувства радости и ликования, пока она ехала по улицам Эдинбурга вместе с армией принца. Лорен родилась и провела первые двенадцать лет жизни в большом величественном городе и поклялась любой ценой когда-нибудь вернуться туда.

И вот она вернулась, заплатив непомерную цену, пролив кровь и отважившись на предательство. Но едва свобода оказалась в пределах досягаемости, возвращения к прежней жизни в Эдинбурге Лорен показалось мало. Она желала большего. Ей хотелось связать жизнь с человеком, похожим на Алаздэра Камерона. Точнее, с самим Алаздэром.

Это желание не было новым. Оно усиливалось по мере того, как Ахнакарри оставался далеко позади, нарастало, вытесняя воспоминания о жене Алаздэра, светловолосой англичанке. Лорен возненавидела эту красавицу с фиалковыми глазами с первого взгляда – всей душой, как с первого же взгляда поняла, что Алаздэр – именно тот возлюбленный, о котором она всегда мечтала. Она слышала о многочисленных опасных приключениях Алаздэра в изгнании, подолгу разглядывала его портрет в галерее замка и бессчетное множество ночей представляла себе человека, которого почтительно звали Черным Камероном. Узнав, что Лохиэл вызвал брата из Европы, Лорен воспрянула духом, почувствовав, что ее наконец-то вознаградили за долгие и беспросветные годы, проведенные в Ахнакарри. Приезда Алаздэра она ждала, как невеста ждет первой брачной ночи.

Но никто из обитателей замка, а меньше всего Лорен Камерон, не подозревал, что Алаздэр привезет с собой белокурую англичанку. Лорен вздохнула с облегчением, выяснив, что к этому браку их обоих принудили, что Алаздэр воспользовался спутницей как заложницей и прикрытием, чтобы благополучно добраться до Шотландии. Разумеется, он делил с ней ложе, но из чувства презрения, а не в порыве страсти. Алаздэр не любил эту женщину: любой глупец сразу понял бы, что они не пара, что их союз станет сущим бедствием.

Признаться, Лорен чересчур поспешила, предложив себя Алаздэру в первую же ночь после его приезда в Ахнакарри, и, пожалуй, слишком обиделась, выслушав его ироничный отказ. Зато похищение новобрачной Кэмпбеллами оказалось удачей: сразу после спасения жены Алаздэр на корабле отправил ее в Англию. Разве мужчина, любящий жену, согласится расстаться с ней? Разве здоровый мужчина, наделенный всеми естественными потребностями, станет спать один на холодной жесткой земле, чтобы его согревал только отрезшотландки?

За последние несколько недель Лорен не раз замечала, как Алаздэр окидывает взглядом ее налитую фигуру, напоминающую песочные часы. Она чуть не таяла от предвкушения, когда он взглядом темных, проницательных глаз раздевал ее, обнажая пышную грудь, бесподобно тонкую талию, длинные сильные ноги. Да, она была готова растаять. Однажды она уже видела, как эти бездонные глаза смотрят на ее обнаженное тело, а мозолистые руки скользят по нежной коже. Воспоминания не потускнели. Резкие слова отказа по-прежнему звучали в ушах Лорен, причиняя ей боль.

Она не удивилась, когда заметила, что Алаздэр смотрит на ее повозку; не удивилась и позднее, когда он нашел ее на заросшем травой лугу. Лорен предчувствовала, что сегодня с ней произойдет нечто удивительное, и предчувствие не обмануло ее.

Вздохнув, она слегка пошевелилась и соблазнительно задела длинными черными ресницами его шею.

– Я рада, что ты сегодня пришел ко мне, Алаздэр, – прошептала она. – А я уж было отчаялась. С того давнего дня я не переставала думать о том, как ты обнимаешь меня, как мы становимся близки...

– Ближе уже некуда, детка, – пробормотал он, касаясь губами ее шеи.

Лорен пошевелилась, продолжая ощущать внутри присутствие мужского достоинства, но вдруг замерла и широко раскрыла янтарные глаза.

– Что?.. Что ты сказал? – потрясенно переспросила она.

Он многозначительно усмехнулся:

– Детка, об этом незачем говорить. Или ты ничего не чувствуешь?

Шотландский акцент слышался отчетливо, как запах сена на сеновале. В ужасе вскрикнув, Лорен изо всех сил оттолкнула незнакомца. Не ожидавший нападения горец яростно выругался, плюхаясь лицом в мокрую траву.

– Какого черта?!

Лорен с трудом поднялась на колени, запустила пальцы в его густые волосы и оттянула назад голову так, чтобы лицо осветила луна. От увиденного у нее замерло сердце. Волосы ее любовника были густыми и растрепанными, как у Алаздэра, глаза – темными, глубоко посаженными под дугами смоляных бровей. Квадратный крепкий подбородок с ямочкой усиливал сходство. Незнакомец был прекрасно сложен и щедро одарен природой, но в эту минуту, в ярости разглядывая его, Лорен заметила, что его плечи не так широки, а грудь – не так мускулиста, как грудь Алаздэра.

– Мерзавец! – прошипела она. – Чертов ублюдок!

– Эй, детка, постой...

Оскалив зубы, Лорен набросилась на него, глубоко впилась ногтями в щеки и горло. Испытывая острое удовольствие, она сдирала кожу, оставляла на ней глубокие царапины и слышала рев боли.

– Ублюдок, чертов ублюдок! – снова выпалила она, размахивая руками, выставив растопыренные пальцы.

Он попытался схватить ее за запястья, и она впилась в его руку зубами.

Яростно выругавшись, он наотмашь хлестнул Лорен по щеке. Удар был так силен, что голова Лорен дернулась в сторону, и этой секунды хватило незнакомцу, чтобы опрокинуть ее на спину и пригвоздить к земле всем весом своего тела. Она продолжала отбиваться, шипела, как дикая кошка, сыпала ругательствами, извивалась, силилась высвободить руку или ногу. Горец лишь сильнее сжал пальцы, спокойно наблюдая, как иссякают силы пленницы.

Раздраженно выругавшись, она прекратила биться и замерла. Ее тело покрылось потом, растрепанные волосы упали на прекрасное, но злое лицо.

– Ну что, успокоилась? – будничным тоном осведомился незнакомец.

– Слезь с меня, болван!

– А десять минут назад ты просила совсем о другом.

– Десять минут назад я думала, что ты... – Лорен спохватилась и с досадой умолкла. Господи, неужели она ослепла? Или лишилась рассудка? Как она могла принять это... это животное за Алаздэра?.

– Ты думала, что это не я, а кто-то другой. – Горец ухмыльнулся. – Счастливчик этот твой Алаздэр.

– Так ты знал? – в бешенстве выкрикнула она. – Знал, и все-таки...

– К тому времени как ты стала звать его по имени, мне было уже все равно, за кого ты меня принимаешь. Ни один мужчина, оказавшийся на моем месте, не смог бы остановиться, уж можешь мне поверить.

К Лорен возвращалось самообладание.

– Должно быть, ты заранее знал, что я принимаю тебя за другого... ты все знал еще до того, как зашел слишком далеко... Почему же ты молчал, болван?

– Мне казалось, я вижу сон, – простодушно объяснил незнакомец. – Я видел, как ты вышла на поляну, а потом вдруг понял, что держу тебя в объятиях. Ну и как я должен был поступить? Вырваться и прогнать тебя?

Лорен глубоко вздохнула, уже готовая смириться с тем, что произошло. Жаль, что она не заговорила с ним с самого начала. Увидев этого человека, в темноте так похожего на Алаздэра, она забыла обо всем.

– Ничего уже не исправишь, – с горечью выговорила она.

– Это точно, детка, – согласился он, отводя волосы с ее лица. Заметив отблеск лунного света в ее миндалевидных глазах, он перевел взгляд на ее чувственные, полные, чуть выпяченные губы. От недавних страстных поцелуев они слегка припухли, на подбородке запеклась струйка крови.

На щеке горца горели свежие царапины – как и на его ягодицах, в которые Лорен впивалась ногтями. Лорен вглядывалась в лицо, нависшее над ней, но в темноте ей удавалось различить только смутные очертания. Зато она сразу заметила, как напряглось тело незнакомца, и почему-то вдруг забыла о гневе, ощутив знакомое тепло внизу живота.

Когда незнакомец наклонил голову и принялся осторожно слизывать кровь с ее подбородка, Лорен даже не попыталась отстраниться. Вскоре он прошелся языком по ее шее, и она не стала протестовать, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Думаешь, я уже простила тебя? – внезапно спросила она, заметив, что он спускается ниже, пытаясь устроиться между ее раздвинутых ног.

– Ты же сама сказала – ничего уже не исправишь. Что теперь горевать? – Он коснулся языком ее соска, дразнящим движением обвел его, а потом жадно втянул в рот нежный бутон плоти.

Вздрагивая в приливе страсти, она размышляла: нет, это не Алаздэр. Но этот человек может избавить ее от одиноких бесконечных ночей, от бессонницы, от приступов безумия, от неутолимой жажды. В Ахнакарри ее любовником был Струан Максорли, пока не бросил ее – то ли из уважения к Лохиэлу, то ли заподозрив, какую роль она сыграла в похищении Кэтрин. Лорен знала, что слишком долго прикидывалась наивной девственницей. Это особенно раздражало ее долгими холодными ночами, когда отовсюду слышались вздохи и поскрипывание колес повозок.

Под натиском жадных губ Лорен гибко выгнулась, прикрыла огромные янтарные глаза, предвкушая ни с чем не сравнимое наслаждение. Раздвинув ноги, она обняла незнакомца за талию и притянула к себе, побуждая погрузиться туда, где его присутствие было особенно желанным.

Поглощенные друг другом, они не заметили, что к ним ползком приближаются три фигуры, прячась в высокой серебристой траве. Все трое незнакомцев были в красных суконных мундирах и синих бриджах; обмениваясь тревожными сигналами, они взяли в кольцо извивающуюся нагую пару.

Вожак троицы похотливо ухмыльнулся, услышав страстные стоны женщины, которая отвечала на каждый удар резким движением бедер. Отправляя подчиненных в опасную экспедицию, капитан рассчитывал на совсем другой исход, но он наверняка обрадуется и такой добыче.

Подав последний сигнал, капрал бесшумно вытащил из ножен кинжал, осторожно отложил в сторону мушкет, чтобы не переполошить всю армию мятежников, прополз последние десять шагов, вскинул руку и безжалостно вонзил кинжал между блестящих от пота лопаток горца.

Александер услышал разнесшийся над болотом пронзительный крик какой-то ночной твари и замер, пытаясь определить, откуда исходит звук. Он заставил себя трижды обойти вокруг лагеря и теперь радовался этому решению: у него перестало ломить все тело, словно его растягивали на невидимой дыбе, нервная дрожь утихла. Он вновь обрел способность мыслить и рассуждать здраво и на время забыл о Кэтрин.

Во время третьего обхода он задумался о предстоящем маневре. Он полностью соглашался с Лохиэлом в оценке положения: если Коуп узнает, что мятежники двинулись по заболоченной дороге, их шансы на победу ничтожны. Переправиться через болото следовало в темноте, тайно, и завершить это прежде, чем английский генерал успеет отдать приказ развернуть пушки. Победить его можно лишь в одном случае – если застать врасплох. Необходимые условия – неожиданность и быстрота, которые так высоко ценили горцы.

Если бы только нашелся способ лишить генерала хоть некоторых преимуществ! Если бы удалось пошатнуть железную дисциплину его офицеров и пехотинцев, обратить их в бегство, как драгунов на мосту Колтс-Бридж!

Вспоминая об этом, Александер прищурился, словно от порохового дыма. В тот день он возглавлял небольшой отряд Камеронов, ему предстояло только обследовать дорогу на Эдинбург и выяснить, где проще всего пробить оборону англичан. Его воины изнывали от безделья с тех пор, как армия покинула Гленфиннан: если не считать одной-двух стычек с патрулями, им ни разу не пришлось обнажать мечи. Мужчины охотно, с воодушевлением ввязались бы в схватку с драгунами на мосту – Алексу было достаточно отдать приказ. Но прежде чем они успели взбудоражить себя оскорблениями и воинственными криками, драгуны развернули лошадей и поскакали прочь. Горцам оставалось лишь изумленно переглядываться.

Алекс тоже был удивлен – он-то знал, что его отряд слишком малочислен и скудно вооружен. Рассудок настоятельно советовал ему поскорее вернуться к главным силам мятежников, но, как он позднее узнал, драгуны продолжали отступать до самого Лита, поселения близ Эдинбурга, и только потом сообразили, что горцы не гонятся за ними.

Только один офицер остался на мосту. Возмущенный позорным бегством своих солдат, он не сразу узнал рослого черноволосого мужчину, застывшего на противоположном берегу реки.

Зато Александер сразу узнал Гамильтона Гарнера – по худому надменному лицу, воинской выправке, безупречному мундиру с сияющими пуговицами и золотым галуном. В нефритово-зеленых глазах, холодных, как арктический лед, отражалась ярость – как несколько месяцев назад, когда они с Алексом скрестили шпаги. Эта ненависть была почти осязаемой; сталкиваясь с ней, Алекс считал своим долгом платить той же монетой.

Лорд Эшбрук, отец Кэтрин, сразу понял, что рана Гарнера, полученная в поединке, не смертельна. Алекс тоже понимал это, но никак не ожидал, что высокомерный лейтенант – очевидно, недавно произведенный в капитаны – так быстро оправится и возьмет на себя защиту моста в сотне милях от Дерби. Демиен Эшбрук через доверенных лиц сообщил, что Гарнер всюду разыскивает Рефера Монтгомери и его молодую жену. Выяснив, что пара как сквозь землю провалилась, он поклялся разыскать их и отомстить за свои унижения.

Пока офицеры и рядовые драгуны мчались к лесу в поисках убежища, Гамильтон Гарнер обнажил меч и поскакал к каменной арке моста. Неужели надменный болван решил расквитаться с противником? Александер так и не узнал, в чем дело: едва сообразив, что задумал их капитан, драгуны окружили его и буквально уволокли следом за собой.

Алекс нахмурился, вспоминая об этом, и перевел взгляд на окатанную гальку, которую вертел в руке. В тот день он испытал острое разочарование. Он охотно воспользовался бы шансом помериться силами с Гамильтоном Гарнером – хотя бы для того, чтобы исправить ошибку и наконец-то добить его одним ударом. Почему он не сделал этого во время поединка? Только Богу известно. Возможно, потому, что заметил в толпе зрителей знакомую белокурую головку.

Алекс сжал зубы и уронил гальку на землю. Легким, почти незаметным движением он обхватил пальцами стальную рукоятку пистолета, заткнутого за пояс.

Дрожь предвкушения вытеснила из головы все мысли: он вдруг различил шум осторожных шагов.

Тот, кто приближался к нему, находился на расстоянии каких-нибудь десяти футов и, судя по крадущейся походке, не принадлежал к клану Камеронов. Алекс находился на самом краю лагеря, впервые за много дней оказавшись в одиночестве: Лохиэл поручил охранять его Струану Максорли. До Лохиэла дошли слухи, что заклятый враг Александера, герцог Аргайл, пришел в бешенство, узнав, что Черный Камерон благополучно вернулся в Ахнакарри. К тому же вскоре от руки Александера погиб племянник герцога, Малькольм Кэмпбелл. Продуманный Аргайлом план захвата Александера в плен провалился, но нестерпимое желание увидеть его повешенным в замке Инверари побудило герцога удвоить награду за поимку врага и довести ее до десяти тысяч фунтов. Алуин Маккейл выведал, что герцог нанял убийцу, какого-то француза, который похвалялся тем, что у него не бывает осечек. Алекс отмахнулся от этих известий – в конце концов, на протяжении пятнадцати лет изгнания ему пришлось то и дело сталкиваться с наемниками Аргайла. Но Лохиэл встревожился, как и Алуин и Струан Максорли, которые с недавних пор безотлучно находились рядом с Алексом.

Однако никому из них не пришло бы в голову подкрадываться к нему в темноте.

– Прошу прощения, лэрд...

Сжавшись в комок, Алекс мгновенно развернулся и одновременно выхватил пистолет. Пожилой, бедно одетый член клана поспешно закрыл лицо руками и попятился, бессвязно бормоча мольбы о пощаде на гэльском языке.

Вполголоса выругавшись, Алекс выпрямился, шагнул к дрожащему старику и приподнял его над землей, схватив за грудки.

– Безмозглый олух! Что это ты задумал? Какого черта подкрадывался ко мне в темноте?

– Я... не подкрадывался, лэрд, – прохрипел старик, с трудом переводя дыхание. – Я правда не хотел. Я шел, как всегда, только тихо, чтобы не потревожить вас. Я же видел, что вы задумались, вот и не хотел вам мешать!

Не в силах сразу побороть возбуждение, Алекс медленно разжал пальцы, отпустив незнакомца. Старик опасливо попятился, не сводя вытаращенных глаз с заряженного пистолета. Алекс спрятал его за пояс.

– Ну и ради чего ты так рисковал? – хмуро осведомился Алекс.

Старик шумно сглотнул, опустил руки и расслабился, его тощее тело сразу съежилось, стало сутулым, напомнило Алексу скомканный лист пергамента.

– Звать меня Андерсон, лэрд, Роберт Андерсон. Я так думаю: ночь коротка, а вам и отдохнуть надобно...

Алекс вскинул голову и пронзил старика таким взглядом, что тот сжался еще сильнее.

– ...но когда я услышал, что завтра утром мы выступаем, то решил не ждать, переговорить с вами сразу...

– Переговорить со мной? – переспросил Алекс. – О чем, Роберт Андерсон?

– Мы с тремя сыновьями живем к северу от Престона, разводим овец. И мой брат Лахлан – тоже. А другой брат, Колла, промышляет между Абердином и Старым Рики...

– У тебя есть брат, который возит контрабандный товар из Абердина в Эдинбург? Ну и что с того?

– Ну так вот... наши овцы порой забредают черт знает куда, доходят аж до моря. А шагать за ними вокруг всего болота долго, целый день уйдет. Однажды, когда Колла гостил у нас, мы и спросили, нет ли пути покороче.

Алекс, который уже подумывал, что зря пощадил словоохотливого старика, при последних словах застыл и обратился в слух.

– Ты хочешь сказать, через это болото ведет тропа? Которой нет на картах?

– Нет, на бумаге я ее не видел – ее знаем только мы с Лахланом, так мы всю жизнь живем здесь. – Пастух многозначительно подмигнул. – Не скажу, что тропа широка, но пройти по ней можно. Все лучше, чем барахтаться по пояс в тине.

Алекс пытался совладать с беспорядочными мыслями. Неужели и вправду через болото ведет дорога, о которой известно лишь местным контрабандистам?

– А если я дам тебе карту, Андерсон, ты покажешь, где проходит эта тропа?

Старик задумчиво почесал сначала щеку, потом лысую макушку, на которой уцелел лишь жалкий кустик рыжих волос.

– Показать-то можно... но лучше я сам проведу вас по этой тропе.

– Дружище, если такая тропа действительно есть и если лорд Джордж поверит тебе, тебе придется вести через болото всю армию!

Роберт Андерсон хитро ухмыльнулся и нахлобучил на голову поношенную шляпу. Алекс торопливо провел его мимо костров и спящих воинов. Поначалу генерал только хмурился, слушая Алекса, но под конец воспрянул духом, а когда как следует подумал, то просиял. Он поручил Алексу выяснить, действительно ли существует тайная тропа, а сам отправился к принцу. Вскоре вновь собрался военный совет, предложенный план присутствующие одобрили сразу. К двум часам ночи Алекс вернулся, а спустя час вся армия горцев уже построилась на краю укутанного туманом болота.

Глава 3

Одинокий часовой, стоящий на страже на краю убранного поля, вздрогнул, разбуженный звуком, напоминающим сердитое гудение потревоженных пчел. Гудение почти сразу утихло, унесенное туманом, наползающим со стороны моря. Местами тонкий, как вуаль, на краю болота туман густел, доходил до плеч, был белым, как сливки, приглушал все звуки.

Рядовой Джеймс Уоллес еле сдерживал досаду. Всю ночь ему пришлось стирать влагу с лица, повсюду ему мерещились шорохи и зловещие тени. И даже крошечный костерок, в который он то и дело подкладывал сучки и сухую траву, его не радовал – наоборот, отбрасывал устрашающие тени. К утру тьма начала рассеиваться, над горизонтом показались первые лучи солнца. Вскоре стало настолько светло, что рядовой увидел лагерь на расстоянии пятисот ярдов, а потом и пологие, позолоченные солнцем холмы за Эдинбургом. Воды Ферта из чернильно-черных стали стальными.

Издалека донесся запах еды, и у рядового Уоллеса заурчало в животе. Раздувая ноздри, некоторое время он жадно ловил ароматы дыма и поджаренного хлеба, затем зевнул, почесал в паху, отложил мушкет и расстегнул штаны. Испустив стон облегчения, он засмотрелся на горячую желтоватую лужицу, растекающуюся по земле. Ручеек быстро убегал в сторону болота, изнывающий от скуки солдат невольно поднял голову, устремив блуждающий взгляд вдаль. Облака на горизонте рассеялись, по густо-синему небу протянулись розовые и золотые полосы. Окрестные города и деревни пробуждались. Торговцы уже тащили по дорогам тяжело груженные тележки, надеясь первыми успеть к открытию ворот Эдинбурга. Окутанный серым плащом ночного тумана, величественный город медленно появлялся из него – башня за башней, шпиль за шпилем. Солнце поднималось над землей. Все идет как положено, мрачно размышлял часовой, только он один торчит на краю болота.

Гул повторился, на этот раз громче, и часовой прищурился, вглядываясь в туман. Различив что-то похожее на живую изгородь на краю поля, он нахмурился и потер глаза. Кажется, раньше здесь не было никакой изгороди... Пока он вытягивал шею и таращил глаза, изгородь вдруг зашевелилась и изогнулась, словно стремясь охватить все поле.

У часового отвисла челюсть: это была вовсе не изгородь, а люди! Сотни людей, тысячи выходили из болота и тумана, словно призраки!

– Мятежники! – ахнул он. – Дьявол, это мятежники!

Он протянул руку за своей верной «смуглой Бесс», но мушкета на месте не оказалось. Вскинув голову, Уоллес увидел перед собой усмехающегося великана с черными от грязи руками и ногами, пшеничной гривой волос и перепачканной бородой. Часовой в ужасе уставился на него, а великан протянул искомый мушкет и дружески подмигнул.

– Не его ли ты ищешь? – поинтересовался Струан Максорли.

Рядовой Уоллес с глупым видом кивнул и потянулся за оружием. Но едва он коснулся холодного металла, как великан схватил его за запястье и сжал словно тисками. Рядовой услышал, как его кости трещат, будто сухой хворост. Он разинул рот, чтобы крикнуть, но ледяной металл полоснул его по горлу, и он издал только невнятный хрип. Свободной рукой Уоллес попытался схватиться за горло и успел понять, что из раны ручьем льется кровь. Боли в сломанном запястье он уже не почувствовал, его швырнули в траву на краю болота.

Максорли вытер нож о мундир мертвого солдата и жестом подозвал к себе десяток спутников.

– Он здесь был один, – презрительно процедил Максорли. – Эти ублюдки слишком уверены в себе. Жаль, жаркой схватки не вышло.

Александер Камерон положил ладонь на плечо Максорли и невесело усмехнулся:

– Подожди, все еще впереди.

Он подал сигнал отряду, ждущему на краю болота, но в этот же миг его заметили в лагере. Тишину разорвал выстрел. Лорд Джордж Меррей воспользовался им как сигналом к атаке. В воздухе разнеслись пронзительные вопли волынок, волынщики выстроились по краю поля, издавая дерзкие, воинственные звуки. Вся армия уже выбралась из болота, через несколько секунд земля задрожала от топота тысяч бегущих ног. Те, у кого были мушкеты или пистолеты, разряжали их в сторону низких белых палаток, виднеющихся впереди, за полем, а потом на бегу перезаряжали оружие и снова стреляли, расходовали все запасы пороха и хватались за ножи. Остальные, кому не терпелось завладеть оружием противника, разматывали килты – шесть ярдов шотландки – и бросали их на землю, устремляясь в бой полунагими.

Волна сверкающих ножей взметнулась над полем, надвигаясь на лагерь. Солдаты Коупа ошеломленно смотрели на бурлящий живой поток, скованные ледяным страхом. Они дрогнули и обратились в бегство прежде, чем дело дошло до схватки. Выхваченные из пирамид мушкеты не дали ни единого залпа. Стреноженные кони неуклюже метались между палатками, на спины некоторых успели вскочить драгуны, которые, как и во время постыдного столкновения на мосту Колтс-Бридж, оказались самыми сообразительными и первыми пустились наутек.

Заметив, что драгуны бегут, пехотинцы последовали за ними. Но на краю поля их встретил еще один отряд мятежников. Англичане, которым хватило смелости или безрассудства ступить в бой с нападающими, погибли мгновенно: их сверкающие тонкие штыки не могли соперничать с пятифутовыми мечами, безжалостно отсекающими конечности и срезающими мясо с костей.

Взяв вражескую армию в клещи, горцы ринулись в битву, издавая боевой клич давних предков. Воздух рассекали пронзительные вопли, звуки волынок, стоны раненых. Только один отряд предпринял попытку оказать сопротивление. Капитан артиллеристов сумел подавить панику среди своих солдат. Холодно и решительно он отдавал приказы, а его подчиненные разворачивали массивные бронзовые пушки, готовясь к первому залпу.

Александер Камерон заметил, как поворачиваются орудия, и метнулся к ним. За ним едва поспевали Струан Максорли и Алуин Маккейл, не сводя глаз с зияющих черных жерл. На расстоянии сотни ярдов от цели Алекс вскинул над головой меч, призывая на помощь духов предков. Его сердце переполняла гордость, в памяти всплыл боевой клич Камеронов. Сквозь пелену ярости, заволакивающую глаза, он разглядел, как канониры подносят к пушкам тлеющие фитили. Из ближайшей к нему пушки вырвалось жаркое оранжевое пламя, ухнул взрыв, из ствола вылетел двенадцатифунтовый заряд картечи.

Залп скосил первые ряды горцев. Одни из них затихли навсегда, другие взлетели в воздух, рухнули и покатились по земле комьями окровавленной плоти. Алекса обдало обжигающей волной, он пошатнулся, оглушенный раскатом. Ему не хватало воздуха, на некоторое время он ослеп и оглох, но продолжал яростно орудовать мечом, прорубаясь сквозь живую стену.

Проскользнув между двух еще дымящихся пушек, он одним ударом выбил сверкающую саблю из рук офицера-артиллериста. Сабля описала грациозную дугу и скрылась в клубах желтого дыма. Офицер увидел свою смерть в глазах Алекса, и в ту же минуту меч рассек ему грудь. Брызнувшая кровь осыпала каплями руки Алекса. Второй канонир хотел было отразить удар врага, но острая сверкающая сталь вонзилась ему в спину. Слева от Камерона Алуин Маккейл рубил мечом и одновременно палил из пистолета. Струан Максорли также дрался неистово и отчаянно, обильно орошая землю кровью врагов. Ощутив острую боль в обнаженной руке, он обернулся и издал яростное гэльское проклятие. Солдат, который посмел нанести удар, в ужасе уставился на Струана – разъяренного великана, воплощение силы и бешенства. Мгновение оба смотрели на алые капли, проступившие на волосатом предплечье Струана, затем Струан выбросил вперед руку, схватил солдата за воротник и с силой ударил его о ствол ближайшей пушки. Череп солдата треснул, как спелая дыня, труп рухнул в траву.

Алекс перевел дыхание, вытер рукавом потный лоб и задумался о том, чья это кровь на рукаве – его собственная или его жертв. Безумие затмевало его разум. Он с удовольствием перевел взгляд на свою руку, сжимающую рукоятку окровавленного меча. Он чувствовал себя живым и полным сил, считал, что способен на все, что ему под силу преодолеть любое препятствие, справиться с любой угрозой. Ему хотелось запрокинуть голову и громогласно бросить вызов судьбе, хотелось торжествующе поведать миру, что он победил демонов прошлого, которые мучили его долгие годы, пока он бесцельно странствовал, дрался и убивал.

И вот теперь он сражался за Шотландию, за свою родину, семью, за честь своих предков. Он сражался и за себя, за свое право выбирать, где и с кем жить. Он сражался за Кэтрин и любовь к ней...

– Алекс, сзади!

Камерон услышал этот крик слишком поздно. Обернувшись, он увидел прямо перед собой пистолет, окровавленную руку и палец, нажимающий на курок. Больше он ничего не успел заметить: земля содрогнулась от выстрела, который эхом отдался в его голове, страшная сила швырнула его назад, ударила о колесо пушки. От нестерпимой боли в виске он лишился зрения и слуха, ощутил во рту привкус горелого мяса, пороха и крови.

Падая на труп солдата, Алекс успел заметить, что над ним склонился Алуин, но не расслышал ни слова и уже через мгновение провалился в кромешную темноту.

Генерал Джон Коуп был потрясен: мятежники явились неизвестно откуда и уничтожили не только тишину туманного утра, но и боевой дух армии. Они ворвались в лагерь подобно урагану, смели все укрепления, усеяли свой путь корчащимися, изуродованными телами. Драгуны в панике бежали. Артиллеристы полковника Уайтфорда успели дать всего один залп – их перебили у пушек.

С помощью полковников Хоума и Лаудауна Коуп предпринял отчаянную попытку вернуть бегущих кавалеристов и пехотинцев, даже приказал стрелять в беглецов, но тщетно. Офицеры остановились, лишь когда достигли дальнего края равнины.

Но струсили далеко не все, вспоминал Коуп, борясь со слезами горечи. Уайтфорд, Скотт, Лофтас, Кейн, Симмондс сумели справиться с перепуганными солдатами. Драгуны капитана Гамильтона Гарнера опять покрыли себя позором, но сам капитан сумел собрать отряд пехотинцев и оказал противнику достойный отпор.

Зато остальные солдаты побросали оружие и подняли руки, прося пощады. Они сбивались в стайки, падали на колени, охваченные ужасом. Их десятки, сотни, думал Коуп, сгорая от стыда. Целая армия капитулировала! Вся целиком, если не считать нескольких трусов, которые вскочили на коней и ускакали, едва услышав вой волынок.

Страдая от унижения, Коуп не мог не восхищаться дерзостью и мастерством командующего мятежниками. Лорд Джордж Меррей спланировал и осуществил атаку безупречно, блестяще', захватил противника врасплох, наказал его за самоуверенность. Коуп помнил, как сам приказал поставить на краю болота только одного часового, считая, что лишь сумасшедший попытался бы пересечь болото холодной и темной шотландской ночью. По его вине на равнину перебрались тысячи вопящих, вооруженных мечами дикарей, при виде которых даже закаленные в боях ветераны оцепенели от страха.

Коуп не раз слышал, как стремительны и яростны атаки горцев, но никогда не видел их своими глазами. А теперь он молил Бога о том, чтобы больше никогда не увидеть ничего подобного: он холодел от ужаса, сжимался, с трудом сдерживал дрожь при виде льющейся рекой крови и отсеченных конечностей.

– Сэр, смотрите!

Коуп резко дернул поводья коня и повернул в ту сторону, куда указывал адъютант. Крупный, серый в яблоках жеребец несся через равнину во главе небольшого отряда вооруженных горцев. Всадник был без шляпы, одежду ему заменял ярко-красный килт. Следом за ним скакал знаменосец, несущий огромный красно-белый стяг Стюартов.

– Нам будет лучше вернуться в Эдинбург, сэр, – заметил адъютант, – пока их кавалерия не ринулась в погоню.

– Где вы видите кавалерию, капрал? – с горечью спросил Коуп. – Где артиллерия? Где новейшее оружие?

Капрал обвел взглядом поле.

– Не трудитесь отвечать, – продолжал Коуп. – Теперь у них есть наши пушки, наши мушкеты, наши боеприпасы... не говоря уже о двух тысячах пленных.

Капрал выслушал это пренебрежительное заявление и вспыхнул:

– Да, сэр, но сегодня победа досталась им случайно. Они дорого поплатятся за эту дерзость в следующий раз, когда попадутся вам!

– В следующий раз? – Коуп, глаза которого покраснели от слез и дыма, сердито уставился на нескольких офицеров, переминающихся возле него. – Не обольщайтесь, джентльмены: генералу, который капитулировал однажды, не позволят совершить ту же ошибку во второй раз. А что касается победы мятежников... помнится, так же говорили про их победу на мосту Колтс-Бридж, затем еще раз – когда узнали, что Чарльз Эдвард Стюарт расположился в Холируд-Хаусе. Я вижу перед собой трусов, джентльмены, – трусов, которым давно пора сушить бриджи. Жаль, что я не доживу до того дня, когда каждого из наших бравых драгунов привяжут к позорному столбу и уничтожат, прежде чем трусость не поразила всю английскую армию!

– Но самозванцу вряд ли придет в голову вторгнуться в Англию – это же безумие, – возразил полковник Лаудаун, побледнев при этой ужасающей мысли.

– Почему бы и нет, сэр? – усмехнулся Коуп. – Будь вы на месте лорда Джорджа Меррея, одержи вы такую же убедительную победу, как он сегодня, вас не остановило бы ничто. Или вы думаете, что лорд Джордж станет сидеть и ждать, пока из Фландрии подоспеет английская армия? Или считаете, что принц-самозванец будет медлить, пока король Георг не сообразит, что он в опасности? Истинное безумие, джентльмены, – наша убежденность в том, что мы непобедимы. Вспомните-ка о том, как дорого она обошлась нам! И подумайте, сколько еще нам предстоит заплатить за нее, когда наши враги узнают, что с нами разделалась горстка фермеров, вооруженных ножами и серпами. Серпами, джентльмены, – и они выстояли против самой мощной армии мира!

Ярость внезапно покинула потрясенного Коупа, его глаза стали тусклыми и безжизненными, лицо – старым и осунувшимся, плечи поникли, руки отпустили поводья. Заметив, что мятежники приближаются, офицеры окружили генерала плотным кольцом и убедили его вернуться на побережье, где ждали суда.

Алекс ощутил боль в руках. Мышцы ныли, запястья жгли врезавшиеся в кожу веревки. Некоторое время он не мог вспомнить, где находится. Он потряс головой, чтобы прогнать туман, висящий перед глазами, откуда-то из мрака донеслись хриплые смешки, шарканье, шорох сена и глухие удары тел.

Боль в запястьях стала почти невыносимой, как и боль в висках. Его уши, голова, грудь казались чужими, налитыми болью, ее причинял даже стук сердца. Алекс глох от него, медленно умирал, чувствовал, как из него вытекает жизнь.

Он кричал, звал ее по имени, но Энни уже не слышала его. Эти звери постарались на славу, их когти оставили отметины на нежной белой коже, превратили ее в кровавое месиво. Господи, сколько крови! Она запеклась на бедрах Энни, на сене, на котором она лежала, на руках, на животе. С каждым глухим ударом из ее пересохших губ вылетал тонкий, мучительный стон.

Энни!

Выкрикивая ее имя, Алекс напрягся, изо всех сил натянул веревки, чтобы увидеть, что сделали эти дикари с его возлюбленной. Их было трое: Энгус, Малькольм и Дугалл Кэмпбеллы. Заклятые враги с незапамятных времен, приглашенные в Ахнакарри, чтобы отпраздновать брак их кузины Моры и Дональда Камерона, вождя клана Камеронов. Они прикрывали ненависть кривыми улыбками, но их глаза горели. Они дождались, когда самая молоденькая из женщин, забыв обо всех предосторожностях, ускользнула из толпы, чтобы побыть с любимым. Негодяи последовали за ней, выследили влюбленных и напали на них.

Алекс издал протяжный вопль, взбесившись при виде раздутой фигуры Малькольма Кэмпбелла, уродливо ухмыляющегося в экстазе. Страдая от мук Алекса сильнее, чем от собственного унижения, Энни вскинула руку с зажатым в ней неведомо где найденным обломком кремня и вонзила его в потный висок Кэмпбелла. Она наносила удар за ударом, ее зеленые глаза вспыхнули презрением. Острым краем камня она располосовала щеку и шею насильника.

Кэмпбелл завизжал и отпрянул, схватившись за щеку и глаз. Выхватив камень из пальцев Энни, он ударил ее кулаком в лицо так, что ее голова запрокинулась. Энни затихла – и больше не шевельнулась.

Алекс вскочил на ноги, нечеловеческим усилием разорвал веревки, забыв обо всем, одержимый той же жаждой крови, что и три зверя, стоящие перед ним. Схватив меч, настоящий старинный меч, который он хранил на сеновале и с гордостью показывал Энни, он вскинул его над головой. Легкий шорох сена привлек внимание Дугалла, стоящего на коленях рядом с Малькольмом, и он обернулся. Увидев Александера Камерона с мечом в руках, он побелел от ужаса, и в ту же минуту меч вонзился в спину его брата Энгуса. Громко хрустнул позвоночник, у Энгуса вырвался дикий вопль, Дугалл вскочил на ноги, но в ту же секунду перед ним сверкнула сталь. Первый удар он сумел отразить, второй тоже – так, что мечи столкнулись с громким лязгом.

Дугалл был на восемь лет старше семнадцатилетнего Камерона, он мог бы без труда расправиться с мальчишкой. Но в темных бездонных глазах Алекса горел дьявольский огонь, древний и таинственный, безжалостный и ледяной, как сама смерть. Дугалл струсил, его вызывающие крики сменились мольбами о пощаде, ему пришлось отступить в дальний угол и держать меч обеими руками, чтобы тот не вылетел под яростным натиском.

Малькольм тоже вскочил, но слишком долго медлил, доставая меч, и очередной удар рассек тело его брата от горла до низа живота. Алекс мгновенно обернулся навстречу единственному оставшемуся в живых Кэмпбеллу. Свет фонаря сверкнул на окровавленном лезвии меча, и в ту же секунду меч со свистом обрушился вниз. Малькольм мог бы отступить, отбить удар, но не успел и превратился в ком еще трепещущих мышц.

Только после этого Алекс позволил себе взглянуть на Энни. При виде тоненькой фигурки, затихшей в ворохе сена, весь гнев покинул Александера. Выронив меч, он упал на колени рядом с единственной женщиной, которую любил. С женщиной, которую он поклялся любить вечно...

Но когда он бережно отвел со лба густые кудри, оказалось, что под ними скрывалось лицо Кэтрин, а не Энни Максорли. Темные волосы Энни вмиг стали серебристыми, зеленые глаза приобрели оттенок гор в сумерках.

Прошла долгая, томительная минута, и вдруг теплое тело пошевелилось, руки Кэтрин потянулись к Алексу. Он наклонил голову, впитывая нежность и покой ее ласки.

– Самое страшное уже позади, – прошептала она. – Теперь можешь уснуть – больше этот кошмар тебе не приснится.

– Не уходи, – взмолился он. – Не бросай меня!

– Я никогда тебя не брошу, Алекс. Алекс?.. Алекс, ты слышишь меня?

Сквозь туман к Алексу прорвался еще один голос, изменившийся почти до неузнаваемости:

– Как думаешь, это опасно?

– Опасно? Трудно сказать. Видишь? У него до сих пор из ушей идет кровь. – Чьи-то пальцы коснулись влажного пятна на шее Алекса. – Так всегда бывает, когда сильно ударишься головой. Не знаю, стоит ли зашивать раны сразу. Еще неизвестно, слышит он или нет.

Алекс опять ощутил осторожное прикосновение – на этот раз к черепу.

– Ему чертовски повезло, – бормотал Арчибальд, кивком приказывая Струану Максорли придержать пряди волос с запекшейся на них кровью, пока он достанет иглу и нить. – Видишь? Еще немного, на волосок в сторону, и завтра утром нам пришлось бы рыть ему могилу.

Он зашил рану быстрыми, точными стежками, еще раз осмотрел ее, поручил Алуину наложить повязку, а сам вытер испачканные кровью пальцы о килт и перешел к следующему раненому.

– Да, если его начнет рвать, придержите ему голову, чтобы не захлебнулся, – напоследок посоветовал Арчибальд. – Но скорее всего он проспит до утра, а если будет стонать, дайте ему пинту моего снадобья – оно приглушит боль. Если будет мало – влейте ему в рот пинты две.

– Отличная мысль, – прошептал Алекс сквозь стиснутые зубы. Ему удалось слегка приподнять отекшие веки.

Перед ним мгновенно возникло встревоженное лицо Алуина.

– Алекс! – Оглянувшись через плечо, он позвал Арчибальда: – Он пришел в себя!

– Ну и ну! Я же говорил вам – у него железный череп. А сознание вернулось к нему от одного магического слова – снадобье. Если подумать, можно исцелять одним только словом.

Преодолевая боль, Алекс слегка повернул голову и тут же пожалел об этом: ему показалось, что сотня демонов принялась топтать его череп железными башмаками. Вернувшись в прежнее положение, он закрыл глаза, но прежде успел заметить над головой холщовый тент. Вокруг рядами лежали раненые, над ними кружились мухи, садились на вспоротые животы.

– Алекс!

Он снова с трудом приоткрыл глаза. Казалось, к ресницам привязаны свинцовые гири.

– Ты должен узнать... мы победили.

Он не понял, о чем речь. Победили? А, в битве. Страшные воспоминания прошлого померкли, их вытеснила боль.

– А Дональд? – еле слышно прошептал он. – А принц? И остальные?

Алуин усмехнулся:

– Принц опять повздорил с лордом Джорджем. Генерал доверил его высочеству командовать арьергардом, чтобы уберечь его от опасности, но, к тому времени как арьергард выехал на равнину, битва завершилась. Дональд невредим – если не считать нескольких царапин. Наш отряд понес самые большие потери в сражении с артиллеристами. А тебе, похоже, предстоит выслушать от Дональда упреки за слишком поспешные действия.

– Я никому не приказывал следовать за мной! – возразил Алекс, с трудом ворочая распухшим языком. – Сколько человек мы потеряли?

Маккейл пожал плечами:

– Еще не знаю, но, по моим подсчетам... не более полусотни убитых и раненых.

– Полсотни?

– Да, дружище, – подтвердил Струан, сияя улыбкой. – Как только англичане увидели, что из пушек стрелять некому, то бросились бежать как ошпаренные, а те, кто попал в окружение, побросали оружие и заскулили, как побитые псы!

– Они капитулировали, – объяснил Алуин. – Почти две тысячи солдат, а потери пока никто не подсчитывал. Арчи послал в Эдинбург за всеми лекарями, каких там удастся найти.

– Пятнадцать минут – и все было кончено, – сказал Максорли. – Слишком быстро. Удрали, побросав все. Нам достались их повозки, палатки, припасы, оружие, порох, даже мушкеты. Досадно, что у нас в отряде мало кто умеет стрелять. И все-таки мы славно потрудились.

– Долго я... был без сознания?

– Почти весь день. Если принюхаешься, то поймешь, что уже готовят ужин. Через час зайдет солнце.

– Что же со мной случилось?

– Тебе чуть не досталось несколько унций свинца – вот что, – сообщил Алуин, перевязав голову друга сравнительно чистой полосой ткани. – Офицер, который целился тебе в голову, промахнулся на волосок. Но пуля сорвала кусок кожи с твоего черепа, а от удара вся щека у тебя почернела. Правда, могло быть и хуже – ты мог лишиться слуха. Даже Арчи не был уверен, слышишь ты или нет.

– Слышу, – проворчал Алекс. – От грохота еще никто не умирал.

– А еще несколько дней у тебя будет зверски болеть голова.

– Уже болит. И кажется, у меня начались видения...

Алуин проследил направление взгляда Алекса и увидел человека в алых атласных бриджах, лиловом жилете и бордовом сюртуке. Его треуголка была обшита золотым галуном и отделана крашеными страусовыми перьями. В булавке незнакомца красовался один из самых громадных изумрудов в мире, искусно укрепленный посреди жабо, в пене роскошного испанского кружева.

– Если я спятил, скажите сразу, – потребовал Алекс, стараясь не моргать, но едва сдерживая тошноту.

– Нет, что ты! – весело воскликнул Алуин. – Ты видишь своего спасителя.

Алекс вытаращил глаза.

– Честное слово. Он стоял за спиной офицера, который целился в тебя, и сумел вовремя ударить его по руке. Его фамилия Фандуччи. Граф Джованни Альфонсо Фандуччи, которому не терпелось познакомиться с великим Черным Камероном. Ты доволен?

– Само собой.

Алекс скривил губы и перевел взгляд на итальянца. Убедившись, что Алекс в сознании, Фандуччи грациозно приподнял треуголку и отвесил придворный поклон.

– А, синьор Камероне! Значит, ваши дела идут на лад? А я уж думал, что опоздал.

Алекс смотрел на графа во все глаза. На лицо Фандуччи падала тень, но Алексу удалось разглядеть длинный нос с тонкими нервными ноздрями, узкий острый подбородок с ухоженной козлиной бородкой, напудренный парик с бесчисленными буклями, спускающимися на плечи.

– Позвольте представиться: граф Джованни Альфонсо Фандуччи к вашим услугам. Вы не представляете, синьор, как я счастлив наконец-то познакомиться с великим Черным Камероне! Сколько историй, синьор, сколько похвал я слышал! И вот теперь я сам удостоился чести быть представленным вам.

Краем глаза Алекс увидел, что Алуин отвернулся, пряча улыбку. Струан не отличался такой деликатностью. Его губы уже давно растянулись в веселой ухмылке.

Скрипнув зубами, Алекс зажмурился, оберегая глаза от света.

– Граф Фандуччи? Насколько я понимаю, я обязан вам жизнью.

– Нет, нет, нет! Вы ничего мне не должны, синьор. Будем считать, что произошел... как это сказать... обмен. Да, обмен. Услуга за услугу.

– Услуга? Но какую услугу я могу вам оказать? И как, черт возьми, вы очутились на поле боя?

– О, синьор, поверьте, не по своей воле! Меня заставили. Я был на борту корабля «Тоскана», который шел в Инвернесс, как вдруг откуда-то появились англичане и взяли судно на абордаж. Экипаж попал в плен, меня тоже связали, но когда капитан узнал, кто я такой, то отпустил меня. Не то, что эти негодяи! Я повстречался с ними случайно. Меня заставили работать на них, пригрозив застрелить, если я откажусь. Меня, Джованни Фандуччи! Застрелить, как бродягу!

Этому должно быть какое-то объяснение, размышлял Алекс. Наверняка найдется и способ сохранить рассудок.

– Вы говорите, что работали на них? Что же вы делали?

Брови итальянца взлетели до самого парика, тонкие пальцы сжали пышное кружевное жабо.

– Синьор, я – граф Джованни Альфонсо Фандуччи! Я из Рима, к войне я не имею никакого отношения, но англичанам до этого не было дела. Они решили, что я враг, поскольку прибыл в Шотландию, чтобы предложить свои услуги принцу Чарльзу.

– И что же это за услуги?

Граф скромно улыбнулся:

– Я оружейник, синьор. Я делаю лучшее оружие по эту сторону океана... а может, и лучшее в мире!

У Алекса вновь закружилась голова. Мастер-оружейник из Италии? Но Фандуччи больше походил на тапера из борделя.

– Вы мне не верите, синьор? – встревожился граф.

Это продолжение кошмара, решил Алекс. Головная боль усилилась, все тело онемело, и он уже собирался попросить Струана принести пинту виски, которую Арчи считал самым целебным снадобьем. Внезапно он заметил, как насторожились Маккейл и Максорли. Они машинально схватились за мечи, но итальянец опередил их.

Взглядам изумленных горцев предстала пара превосходных пистолетов. Деревянные рукоятки украшали узоры из тонкой серебряной проволоки, достойные особы королевской крови. Стволы пистолетов были отделаны золотом, каждый из стволов снабжен собственным тщательно пригнанным и отполированным спусковым механизмом. Четырех выстрелов, одновременно произведенных из этих пистолетов, хватило бы, чтобы умертвить любого человека.

Лазурные глаза итальянца уже не светились добродушием. Он вдруг перестал походить на пустого щеголя, и Алекс заметил, как крепки его руки, сжимающие тяжелое оружие. Они ничуть не дрожали.

– Синьоры, – спокойно продолжал граф, переводя взгляд со Струана на Алуина и ставя оба пистолета на предохранители, – эти пистолеты изготовил я.

Изящным движением он перехватил пистолеты и протянул их рукоятками вперед. Пораженные ловкостью иностранца, Алуин и Струан обменялись настороженными взглядами и взяли пистолеты.

– Моя семья, – продолжал итальянец светским тоном, – делает оружие уже восемьдесят лет. Нас ценит вся европейская знать. На «Тоскане» я вез две тысячи ружей – не таких прекрасных, как эти пистолеты, но лучших ружей, какие только можно купить за деньги. А теперь у меня остались только эти пистолеты – и еще пара других, попроще. А инструменты... напильники и прочее ушли на дно вместе с «Тосканой». – Он виновато развел руками. – Так что у меня остались только руки. Могу ли я рассчитывать на помощь ваших оружейников?

Алуин осмотрел пистолет, вгляделся в узоры на рукоятке, отметил, что оружие прекрасно уравновешено, одобрительно кивнул, обратив внимание на искусно сделанный прицел. На пластинке замка значились имя оружейника, фамильный герб и цифры – 1742 год.

– Настоящий шедевр, – пробормотал Алуин, возвращая пистолет графу. – К сожалению, среди нас нет опытных оружейников... точнее, нет вообще никаких. Боюсь, ваши таланты будет некому оценить.

Граф явно растерялся:

– Но я проделал такой долгий путь, синьор! Я готов выполнять любую работу. Мы, итальянцы, высоко чтим вашего короля Якова. Он сражается не на жизнь, а на смерть – как и его сын.

– Верно, – улыбнулся Алуин и перевел взгляд на Алекса, но тот уже смежил веки, приоткрыл губы, дыхание стало ровным и глубоким. Маккейл вдруг нахмурился: – Вы говорите, что вас заставили служить Англии. Каким образом?

Итальянец хитро усмехнулся:

– Англичане решили: если Джованни Фандуччи делает пистолеты, значит, он сумеет заставить огромные штуковины стрелять дальше и точнее.

– Штуковины? Вы хотите сказать – пушки?

– Да, да! Пушки!

– И вам это под силу?

Граф заметил заинтересованный блеск в серых глазах Алуина и заговорщицки улыбнулся:

– Конечно, синьор. Если я делаю пистолеты, то просто обязан знать, как устроены пушки.

– И вы смогли бы обучить десяток крестьян заряжать пушки и стрелять из них?

– Синьор Маккейл! – Итальянец торжественно выпрямился во весь рост. – Я, Джованни Альфонсо Фандуччи, научу птиц плавать, если об этом меня попросит принц!

– Хватит и азов артиллерийского дела, – сухо заметил Алуин. – Ради них стоит тащить пушки за собой – вместо того, чтобы утопить их в болоте.

– О, зачем же, синьоры! Нет, нет, я научу вас стрелять!

– В таком случае – добро пожаловать в армию мятежников, – протянул руку Алуин. – Сначала я представлю вас лорду Джорджу Меррею. Уверен, он будет рад видеть вас в наших рядах.

– Точно, – добродушно согласился Струан, с явной неохотой отдавая пистолет владельцу. – Кстати, у меня есть тост. Поддержишь, Маккейл?

– Как только вернусь.

Струан перевел взгляд на Александера.

– Ладно, я принесу бочонок сюда, только прежде проведаю наш отряд. Фандуччи! Можете составить нам компанию – конечно, если у вас крепкий желудок.

– Простите, синьор, – последовал любезный ответ, – но моя семья делает лучшее вино в Италии. Дети в роду Фандуччи начинают пить его сразу, как только их отнимают от груди, и вскоре уже пьют наравне со взрослыми мужчинами. Пожалуй, мне следует предупредить: у вас нет ровным счетом никаких преимуществ.

Максорли расплылся в широкой ухмылке, его ноздри дрогнули от радостного предвкушения.

– Стало быть, дружище, ты за себя ручаешься? И готов поставить на кон что угодно?

Граф высоко вскинул брови:

– Поставить на кон, синьор?

– Да – хотя бы эти отличные пистолеты. Фандуччи машинально сжал рукоятку одного из пистолетов.

– А вы, синьор Струан? Вы можете поставить что-нибудь столь же ценное?

Под густыми усами Струана блеснули ослепительно белые зубы.

– У меня есть кое-что получше: ужасное, смертоносное оружие – Огнеглазая Рита.

– Струан!

Максорли поднял руку, заставляя Алуина замолчать. Граф медлил в растерянности.

– Позвольте узнать, что это за оружие? Максорли весело рассмеялся:

– Оружие, при виде которого у любого взрослого мужчины подкашиваются ноги. Оно обжигает, как огонь, и превращает тело в камень!

– А, вот оно что! – негромко воскликнул Фандуччи. – Это женщина! В таком случае... – он элегантно поклонился, – я согласен.

– Победитель получает все?

Граф учтиво кивнул.

Перепачканный кровью и болотной тиной горец расхохотался, разбудив с десяток раненых. Обхватив здоровенной ручищей узкие плечи итальянца, он повел его прочь, напоследок подмигнув Алуину:

– Я скоро вернусь, Маккейл, ты и соскучиться на успеешь.

– Вот уж не знаю, горевать мне или радоваться, что я не присоединился к ним, – пробормотал Алуин.

– Ты забыл, что выигрыш – Рита? – Алекс приоткрыл глаза. – Считай, что тебе повезло.

Глава 4

Дерби, декабрь 1745 года

Кэтрин ехала шагом по залитой солнцем тропе, под копытами лошади похрустывал утренний ледок. Деревья стояли обнаженные, давно лишившись летней праздничной зелени. В просветы между голыми ветками виднелось прозрачное небо такого пронзительного голубого цвета, что на него было больно смотреть. Солнце припекало спину, заставляя на время забыть о зимнем унынии, о мрачной тишине комнат Роузвуд-Холла.

Воздух был чист и свеж, откуда-то тянуло дымом костра. Через поле Кэтрин проскакала быстрой рысью, от которой у нее раскраснелись щеки. Ее волосы, неизменно отказывающиеся подчиняться гребням и шпилькам, выбились из прически и разметались по плечам, заблистали на лавандовом бархате амазонки. Лиф амазонки плотно облегал фигуру, а пышная юбка с глубокими складками свисала почти до земли. Воротник и рукава украшали кремовые кружевные оборки, при ходьбе мелькали кружевные юбки над каблуками сапожек из мягкой марокканской кожи.

Кэтрин ненавидела зиму, особенно декабрь, когда даже в доме воцарялись промозглый холод и сырость. Яркие краски осени уже поблекли, опавшие листья потемнели и скукожились от мороза. Дни стали короткими, хмурыми и унылыми, вечера – бесконечными, одинокими и мучительными, их приходилось коротать, сидя у камина.

Еще неприятнее было думать о надвигающихся снегопадах. Кэтрин знала, что ясный солнечный денек – лишь краткая прелюдия к долгой, утомительной зиме, когда мокрые хлопья снега оседают на одежду, портят обувь, вызывают отчаяние и беспросветную тоску. Она недолюбливала зиму даже в детстве, не испытывая ни малейшего желания кутаться в плотную одежду из кусачей шерсти, скользить по льду и оступаться в глубоком снегу. К счастью, в этом году снегопады в Дербишире пока были редкими, снег таял сразу, как только выпадал. Но до Кэтрин доходили слухи о снежных бурях на севере, о суровых ветрах, о граде, о густых туманах.

Она слышала, как погоду обвиняют в том, что армию Чарльза Эдварда Стюарта не удалось остановить на границе Англии и Шотландии. Три пограничных батальона и семь полков пехоты снег и туман задержали в Ньюкасле, помешав маршалу Джорджу Уэйду двинуться маршем навстречу мятежникам.

Воспользовавшись непогодой, армия принца перешла границу восьмого ноября, после того как разделилась пополам. Один отряд двинулся по западному пути, через реку Твид, другой – по восточному, через Эск. На следующий день мятежники, численность которых возросла и, по слухам, достигла двадцати тысяч человек, встретились на окраинах Карлайла и осадили город и крепость, которые капитулировали уже четырнадцатого ноября. Пятнадцатого ноября Чарльз Стюарт с триумфом въехал в первый захваченный им английский город и провозгласил своего отца королем, а себя – регентом в присутствии лорда-мэра и толпы горожан.

Как это ни странно, даже в парламенте никто не воспринимал угрозу вторжения всерьез, никто не позаботился поставить заслоны на крупных английских дорогах. Десяток патрулей, которые охраняли границу и сообщали о волнениях близ нее, были либо сметены лавиной горцев, либо поспешно бежали, не удосужившись заметить местонахождение и численность противника. К моменту битвы при Престонпансе в регулярной английской армии числилось менее шести тысяч человек. После ошеломляющего известия о победе принца за подмогой пришлось обращаться в Голландию. Из Европы вызвали Уильяма, герцога Камберлендского, адмиралу Вернону было приказано прекратить патрулирование Средиземного моря и ввести флот в Ла-Манш.

Переброска флота и армии с континента затянулась, а армия якобитов уже двадцатого ноября двинулась дальше на юг и быстро преодолела расстояние, отделяющее Ланкастер от Престона. Маршал Уэйн, который уже знал о позорном поражении армии Коупа, не решался вступить в сражение с противником, имеющим численный перевес, предпринял всего одну вылазку из Ньюкасла, но был вынужден поспешно спрятаться в городской крепости.

Кэтрин терзалась, не зная, то ли радоваться этим известиям, то ли ужасаться. Она исполнилась гордости, услышав о победе в битве при Престонпансе и узнав, что Александер и члены его клана сыграли в этой победе решающую роль. Но Кэтрин выросла в доме члена парламента от партии вигов. Ее отец был рьяным сторонником Ганновера, как и большинство его друзей, соседей и знакомых. Сама Кэтрин была представлена ко двору и не раз видела тучного короля-немца.

После падения Эдинбурга и поражения армии Коупа Шотландия оказалась во власти Стюартов. Почему же они не удовлетворились этим? В руках Ганновера остался лишь Эдинбургский замок и две маленьких крепости – Форт-Уильям и Форт-Огастес, да еще город Инвернесс. Пожалуй, если бы шотландцы не перешли границу и предприняли бы шаги с целью заключения мирного союза с Англией, они сумели бы избежать дальнейшего кровопролития. Но вместо этого они вторглись на территорию Англии. Вдобавок они открыто провозгласили себя союзниками заклятых врагов Англии – Франции и Испании. Одного этого было достаточно, чтобы усугубить конфликт, независимо от политических и общественных симпатий к Стюартам. Англия слишком долго воевала с Францией, чтобы сидеть сложа руки и смотреть, как враги захватывают принадлежащие ей острова.

Как и следовало ожидать, на званых обедах вошло в моду подолгу беседовать о шарме принца и трагической истории Стюартов. Кэтрин подозревала, что многие решили таким способом обезопасить себя на случай, если армия принца все-таки войдет в Лондон. А пока в салонах вели учтивые разговоры, армия готовилась дать отпор шотландцам. Несколько знатных лордов уже собрали кавалерийские и пехотные полки, снарядив их за свой счет; город Йорк вооружил четыреста человек, даже местные охотники на лис объявили себя гусарами.

Города, расположенные неподалеку от Престона и Манчестера, начали покидать наиболее малодушные жители, напуганные слухами о немыслимой жестокости горцев. Наслушавшись страшных рассказов об убийствах и изнасилованиях, истеричные матроны предпочли обратиться в бегство. Салонные беседы зачастую заканчивались шорохом шелка и атласа и массовыми обмороками женщин, не выдержавших красочных и зловещих описаний того, как горцы приносят людей в жертву по обрядам друидов.

Кэтрин, которая побывала в Шотландии и воочию убедилась в том, как любезны и гостеприимны Лохиэл и его сородичи, хотелось закричать, что все эти слова – нелепость и ложь. Ей постоянно приходилось напоминать себе, что ее мужа считают английским дельцом, отбывшим в североамериканские колонии. Она упрямо держала язык за зубами и не противоречила рассказчикам, какими бы возмутительными ни были их бредни. Ей приходилось нелегко, ее терпение иссякало, а беглецы с севера как назло оседали в Дерби и становились предметом пристального внимания.

Чтобы не отстать от товарок, леди Кэролайн Эшбрук поспешила познакомиться с капитаном Джоном Ловат-Спенсом и пригласить его к себе в гости. Раненный в битве при Престонпансе, он направлялся домой и заехал в Роузвуд-Холл с визитом к лорду Эшбруку. Капитан был на десять лет моложе леди Кэролайн, но не сумел устоять перед ее хрупкой красотой и нежными фиалковыми глазами и согласился погостить в поместье. Леди Кэролайн не смутило понятное нежелание капитана сообщать неприглядные подробности битвы, и вскоре он, поощряемый новой знакомой, ошеломлял избранных слушателей рассказами об удивительной атаке.

Поначалу Кэтрин избегала капитана, предпочитая уединение своих комнат нелепым возгласам и обморокам в гостиной. Особенно неприятен Ловат-Спенс стал ей после того, как уже на следующий день после его прибытия в поместье Кэтрин увидела, как он рано утром вышел из спальни ее матери. Но любопытство одержало верх, и вскоре Кэтрин начала появляться в гостиной, надеясь услышать в разговоре упоминание о рослом черноволосом мужчине на вороном жеребце.

Горцы сражались, как демоны ада, уверял Ловат-Спенс трепещущих слушателей. Они появились как из-под земли и затеяли настоящую бойню, потопив противника в крови. До сих пор его преследует пронзительный вой волынок, он помнит, как блестели на солнце обнаженные тела мятежников, выходящих из болота.

Капитан твердил, что такого ужаса, как в то утро, ему еще не доводилось испытывать. Он храбро сражался, но был ранен – как это случилось, он не помнит. Он выразительным жестом положил ладонь на бедро, и две компаньонки захлопотали над хозяйками, поднося к их лицам откупоренные флаконы с нюхательной солью. Капитан объяснил, что потерял сознание, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в палатке вместе с другими ранеными.

К его изумлению (и к восторгу присутствующих дам), принц лично обошел раненых и осведомился, нет ли у них пожеланий. Капитан почти благоговейно объяснил, что принц не взял в рот ни крошки, пока последнюю рану не промыли и не перевязали. На ночь всех раненых устроили поудобнее, офицерам было оказано особое внимание. Лорд Джордж Мер-рей разделил палатку с пленными офицерами и улегся спать на охапке сена, своим присутствием развеивая любые мысли о зловещих намерениях мятежников.

Почти всем пленникам, которых насчитывалось почти две тысячи человек, вскоре позволили покинуть лагерь. Мятежники просто не могли прокормить их. Офицеров отпустили, взяв с них слово, что они не станут принимать участие в активных военных действиях против армии принца.

– Великодушный жест, достойный уважения! – заключил капитан. – Но многие из нас сочли его оскорблением и прямо из лагеря мятежников направились к ближайшей крепости.

Капитан перевел взгляд на Кэтрин:

– Один ваш знакомый, миссис Монтгомери, открыто объявил, что не считает нужным выполнять обещание, данное мятежникам.

Кэтрин почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. Все собравшиеся затаили дыхание, глядя на нее вытаращенными глазами.

– Капитан Гамильтон Гарнер был возмущен трусостью своих подчиненных. После того как драгуны обратились в бегство, он сражался вместе с пехотинцами, запрещая им отступать, пока они не пали в бою все до единого.

Он сделал паузу, и дамы дружно ахнули, изумляясь отваге капитана. Кэтрин опять стала предметом всеобщего внимания, почти все дамы укоризненно качали головой, осуждая ее за подобное знакомство.

– При первом же удобном случае капитан Гарнер сбежал из лагеря и вместе с небольшим отрядом отправился в Эдинбургскую крепость, которая и по сей день находится в руках опытного полковника Джошуа Геста. Этот старый вояка, – с улыбкой продолжал Ловат-Спенс, – не собирается капитулировать. Поскольку у принца нет осадных орудий, он не в силах сломить сопротивление гарнизона, а при любых попытках взять крепость в кольцо Гест приказывает палить из пушек по городу. Думаю, в лице Геста капитан Гарнер найдет единомышленника. Поговаривают – правда, не знаю, насколько верны эти слухи, – что капитан уже получил чин майора за воинскую доблесть.

Еще два часа капитан развлекал присутствующих интереснейшими воспоминаниями, но Кэтрин перестала слушать его. Всю эту ночь ей представлялись ужасающие картины битвы. Ей казалось, что она стоит на поле боя, слышит вопли, видит повсюду кровь, пробегает мимо распростертых тел, по грязи и спутанной траве, мимо сцепившихся в схватке противников, охваченных паникой лошадей в клочьях пены... Этот сон она видела уже не в первый раз. Один и тот же сон, одно и то же поле. С каждым разом сон продолжался дольше, а ей так и не удавалось разглядеть человека, стоящего на холме, в окружении воинов со сверкающими мечами. Она видела, как Александер начинает оборачиваться, услышав ее крик, и тут же просыпалась, обливаясь потом, обессиленная настолько, словно ей пришлось пробежать несколько миль.

Желание увидеть солнце, вдохнуть чистый воздух стало невыносимым, и в первое же ясное утро она отправилась в тихий, молчаливый лес неподалеку от Роузвуд-Холла.

Немного успокоившись от быстрой скачки, она пустила лошадь шагом по утоптанной тропе, прислушиваясь к глухому стуку копыт. Она не знала, почему ищет утешения здесь, в лесу, где она впервые встретилась с Александером Камероном. Может, втайне она надеялась опять увидеть его на поляне? Или ждала чуда, думала, что он вернется и увезет ее с собой, как обещал?

Нет, надеяться на это она могла бы только во сне.

Устав от раздумий, она обогнула последнюю купу вечнозеленых кустов и остановилась на краю поляны, на том самом месте, где впервые увидела Александера. Пруд, в котором он купался, подернулся тонкой коркой льда, мшистые берега замерзли, их засыпали бурые листья. Только солнце светило ярко, не по-зимнему, рассеивая остатки утреннего тумана.

Кэтрин казалось, что здесь до сих пор чувствуется присутствие Александера. Она отчетливо помнила все подробности их первой встречи: как она испугалась, увидев в пруду полунагого мужчину, как их взгляды встретились, как ее сердце замерло, а потом застучало торопливо и радостно. В смятении она обвинила Александера во вторжении в чужие владения – ничего другого ей не пришло в голову. Так она пыталась защитить себя от странного, похожего на опьянение ощущения, какого еще никогда не испытывала.

Она закрыла глаза, вспоминая, как он ласкал ее ладонями и губами. Он завладел ею целиком, стал повелителем ее тела и души, плоти и духа, благодаря ему она стала женщиной – его женщиной. И даже если он никогда не вернется, она вечно будет принадлежать ему. Никому другому уже не пробудить в ней страсть и нежность. Никогда.

– Кэтрин!

Она опасливо открыла глаза, не смея дышать. Что это? Ветер, шорох веток, лесное эхо?

– Кэтрин!

Ахнув, она обернулась: голос не почудился ей, не был плодом ее воображения.

– Алекс?

– Кэтрин, ты здесь?

Всхлипнув, она спрыгнула с седла и помчалась по тропе. Увидев человека в плаще, стоящего между двумя кустами, она бросилась к нему на шею.

– Демиен! Демиен, это ты! Ты вернулся!

– Боже милостивый! – Брат прижал ее к груди. – Ради такого приветствия я готов каждый день приезжать в Дерби. Ну, что стряслось? Мы не виделись всего два месяца, но я ездил в Лондон и...

Кэтрин подняла залитое слезами лицо, Демиен вгляделся в ее наполненные отчаянием глаза и мысленно выругал себя за глупость.

– Китти, прости! Мне следовало дождаться тебя дома... я просто не подумал. Я увидел, как ты выехала со двора, и захотел поговорить с тобой наедине, подальше от отца с его вечными расспросами... я не подумал.

Кэтрин громко шмыгнула носом, вспомнила, что забыла платок, и разыскала платок Демиена в нагрудном кармане его сюртука. Вытирая слезы, она вдруг всмотрелась в лицо брата и опять ахнула. Он изменился до неузнаваемости – побледнел, осунулся. Прежде такого с ним не случалось.

– Господи, что с Гарриет? – выкрикнула она, вцепившись в руку брата и беспокойно теребя его плащ. – Она больна? Или что-то с ребенком?

– Нет, нет! Гарриет здорова, честное слово. Конечно, она пополнела, но в остальном весела и довольна.

Кэтрин глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

– Тогда в чем же дело? Почему ты подкрался ко мне, как вор?

Демиен приподнял бровь.

– Первое приветствие мне понравилось гораздо больше. С каких это пор навещать родных и близких – преступление?

– Демиен Эшбрук, последние несколько месяцев единственный близкий тебе человек – Гарриет. – Кэтрин укоризненно уставилась в глаза брату. – И почему ты решил, что отец станет донимать тебя вопросами после той ссоры на твоей свадьбе? После нее папа был готов съесть тебя живьем.

– Значит, он все еще сердится, потому что я решил поселиться в Лондоне? Раньше, до моей женитьбы, это его не беспокоило.

– Пока ты был не женат, ты мог сколько угодно дебоширить в Лондоне. Но все-таки ты сын и наследник. Ты женился, пусть даже слишком поспешно, скоро у тебя будет ребенок. Отец считает, что в Дерби можно жить ничуть не хуже, чем в Лондоне, и при этом преумножать состояние двенадцати предшествующих поколений Эшбруков.

– Китти... – Демиен вздохнул. – Я не отказываюсь ни от долга, ни от наследства. Но мне уже пора зарабатывать на жизнь самому. В Лондоне у меня солидная практика, от которой я еще не готов отказаться. Я прекрасно помню о своих обязанностях, о которых мне твердили с рождения, но у меня есть и другие обязанности – перед женой и ребенком!

– Браво! – Кэтрин улыбнулась. – Отлично сказано, мой смелый и прекрасный брат! Хорошо, что тебя никто не слышит.

– Я готов повторить эти слова отцу.

– Придется. К сожалению, он не так великодушен, как эти деревья, и не настолько проницателен, как твоя сестра. И все-таки пора положить конец вашей ссоре, иначе тебе попадет еще и от меня.

Демиен негромко засмеялся:

– Стало быть, мои опасения напрасны: остроумия ты не утратила. Тебя уже простили, или ты стараешься не попадаться на глаза отцу?

Пришла очередь Кэтрин тяжело вздохнуть.

– Он стал донельзя любезен с тех пор, как ты подтвердил внушительные размеры состояния мистера Монтгомери. Слушая, как он превозносит своего зятя, я жалею, что не знакома с таким сокровищем.

– А ведь это не так уж плохо. Порой отец бывает невыносим.

– Я не назвала бы невыносимым человека, который заставил единственную дочь выйти замуж за совершенно незнакомого мужчину – он не заслуживает такого снисхождения. Попробовал бы он только упрекнуть меня!

– В чем? – встревожился Демиен.

Кэтрин вспыхнула:

– Не беспокойся, я ни за что не пойду по маминым стопам, хотя могла бы!..

– Такое мне и в голову не приходило. Ведь у тебя есть Алекс.

– Правда? И где же он? – Она сердито огляделась. – Ты видишь здесь кого-нибудь, кроме меня?

– Китти...

– Прекрати называть меня так! Хватит покровительствовать мне! Целых три месяца я не видела Алекса и не получала от него вестей.

– Все это время он не бездельничал. И если ты любишь его...

– Если? Если?! – Кэтрин в досаде стиснула руки. – Ты понятия не имеешь, сколько раз я задавала себе тот же вопрос. Люблю ли я его? Знаю ли его вообще? Я провела рядом с ним менее пяти недель, из которых почти половину гадала, как выдать его властям и получить награду! А остальные... – Ее плечи поникли, она медленно покачала головой. – Мне было так страшно, что я полюбила бы и Аттилу, если бы он спас меня от Малькольма Кэмпбелла!

– Китти, ты говоришь неправду.

– Думаешь?.. Может, ты и прав. Я уже ничего не понимаю. Но кто сказал, что я не могла бы стать такой же счастливой или несчастной в браке с Гамильтоном Гарнером? По крайней мере я знала бы, где он сейчас и чем занят. Господи, да мне был бы известен каждый его шаг! Всякий раз, едва я появляюсь в гостиной, кто-нибудь заводит разговор про Гамильтона Гарнера. Каков герой! «А вы знаете, что он уже майор?» Я могла бы стать женой офицера, подающего большие надежды, и каждый вечер похваляться успехами мужа. Но вместо этого я торчу у себя в комнате, глядя в стену. Каждую минуту я терзаюсь сомнениями и холодею от страха! Жив он или мертв? Был ли он на самом деле или привиделся мне? Вспоминает ли обо мне? Гадает ли, как я провожу дни и ночи, сыта я или голодна, не мерзну ли? Если бы он дорожил мной в десять раз меньше, чем...

– Чем ты дорожишь им? – мягко подсказал Демиен.

Она нахмурилась:

– Я обойдусь и без твоих подсказок, Демиен. Тем более что ты не понимаешь, о чем речь.

Он глубоко вздохнул:

– Ладно, будем считать, что я ошибся. Наверное, не стоит рассказывать ему о том, как ты хочешь увидеть его.

Кэтрин замерла. Только теперь она сообразила, почему Демиен нашел ее в лесу, а не в доме, почему он выглядит таким усталым, похудевшим... и обеспокоенным!

– Что с Алексом? – выдохнула она. – Ты же виделся с ним. Что случилось? Он ранен?

– Нет! То есть да, я его видел, но беспокоиться не о чем. Правда, его ранили у Престонпанса, но...

У Кэтрин зазвенело в ушах. Она видела, как движутся губы Демиена, но его слова сливались в неразличимый звон и гул. Она пошатнулась, но он вовремя поддержал ее, подвел к ближайшему пню и усадил на него. С беспокойством глядя, как бледность Кэтрин сменяется румянцем, он просунул пальцы под пышное жабо у нее на шее и расстегнул три верхних пуговицы лифа.

– Ранили? – еле выговорила она. – Ты говоришь, его ранили?

– Он покажет тебе пару новых шрамов. Но тревожиться незачем. Все кости у него целы, он не изуродован и не искалечен. Поверь мне, Китти: он легко отделался.

– Где ты видел его?

– Несколько дней назад он побывал в Лондоне – разумеется, тайно, но прошелся по Пиккадилли-сквер с таким видом, будто все вокруг принадлежит ему. Он пробыл у нас несколько часов, оставил мне список поручений длиной в руку и исчез вместе со своим бешеным жеребцом.

– Алекс приезжал в Лондон? Ты виделся с ним?

– Я по-прежнему его адвокат, мне приходится распоряжаться его состоянием.

Она вдруг широко раскрыла глаза: путь в Лондон пролегал через Дерби!

– Алекс очень спешил, – объяснил Демиен, прочитав вопрос в глазах Кэтрин. – Он не мог позволить себе заехать сюда. Но...

– А на обратном пути? – почти выкрикнула она.

– Он хотел заехать в Дерби, но я отговорил его.

– Что?!

– Во-первых, не забывай про два отряда ополчения, которым отец любезно предложил расположиться в поместье. – Эти слова он произнес с нескрываемым сарказмом. Едва узнав о поражении армии в Престонпансе, лорд Альфред Эшбрук в перекошенном парике бросился к полковнику Халфьярду и потребовал защитить от мятежников его собственность. – Никто не проберется в дом незамеченным. По дороге сюда меня останавливали четыре раза.

– Я могла бы встретиться с ним где угодно, – возразила Кэтрин.

– Вся округа кишит солдатами. Сегодня за тобой последовал не только я. Какой-то хлыщеватый лейтенантик остановил меня на опушке леса и арестовал бы, если бы я не сумел убедить его, что ты моя сестра. Если не веришь, оглянись... только осторожно! Ты заметишь среди деревьев красный мундир. Придется погромче воспеть хвалу королю.

Кэтрин охватил гнев.

– Как отец посмел приставить ко мне чужих людей?!

– Он просто пытался защитить тебя, – заверил Демиен. – И все-таки это досадная помеха.

– Да, – согласилась она, чуть не плача. – Надо поскорее избавиться от нее.

– На твоем месте я бы этого не делал. Прежняя Кэтрин Эшбрук, которую все мы знали и любили, наверняка потребовала бы, чтобы на прогулках ее сопровождал целый полк. Незачем показывать всем вокруг, как ты изменилась.

Кэтрин открыла рот, чтобы возразить, передумала и устало ссутулилась, сидя на пне.

– Неужели я и вправду была такой? – спросила она, теребя перчатку.

– Ты была просто молодой, наивной и влюбленной в себя.

– Мудрое замечание, братец. Хорошо, что раньше ты от него воздерживался.

Демиен пожал плечами:

– Переубеждать тебя было бесполезно. Но теперь я вижу, как ты изменилась – особенно когда ты вспоминаешь про мужа.

– Алекс... – прошептала она. – О, Демиен, я должна увидеться с ним!

– Он был бы рад слышать это. Мне показалось, что он сомневается в том, что его ждет радушный прием. Он намекнул, что одна юная леди весьма холодно простилась с ним, покидая Шотландию и не желая признавать, что он заботится только о ее безопасности.

– Он думает, что я до сих пор злюсь?

– Я часто думаю, как много между вами общего. Он битый час втолковывал мне, что было бы лучше для всех, если бы он не принял вызов Гамильтона, не увез тебя из Англии, не разговаривал с тобой и не прикасался к себе. И я, конечно, полностью согласился с ним.

Кэтрин вздрогнула. Ей вдруг показалось, что на плечи давит страшная тяжесть.

– Поэтому он и не заехал сюда? – тихо выговорила она. – Поэтому сразу направился в Лондон?

– На самом деле он приехал в Лондон потому, что не знал точно, где ты сейчас.

– Здесь, где же мне еще быть?

– А по-моему, его сомнения вполне понятны: вспомни, сколько народу спасается бегством от мятежников. – Сделав паузу, Демиен взял Кэтрин за подбородок и заглянул ей в глаза. – Он не знал даже, за кого ты себя выдаешь – за вдову или жену торговца.

– Не знал? Да как он мог этого не знать?

– Очень просто, Китти. Он участвует в войне.

– Но ведь он обещал, он дал слово чести! – На глаза Кэтрин навернулись слезы. – Демиен, отвези меня к нему! Отвези немедленно!

– Не могу, Китти. – Он приложил палец к ее губам. – Но не потому, что не хочу, а потому, что не знаю, где сейчас Алекс.

– Тогда как же ты...

– Зато ему известно, где я проведу завтрашнюю ночь...

– Завтрашнюю?

– Да, когда покину поместье. Он будет ждать ответа.

– Какого ответа?

– На письмо.

Кэтрин широко раскрыла глаза. Ее брат сунул руку во внутренний карман сюртука и извлек свернутый лист бумаги с печатью. Едва взглянув на почерк, Кэтрин перевела взгляд на лицо брата, на котором застыла выжидательная улыбка. В фиалковых глазах, еще наполненных слезами, блеснули радостные искры.

– И ты простоял здесь десять минут с письмом в кармане!

Не дождавшись ответа, она выхватила у Демиена письмо и на долгую минуту прижала его к груди. Она не сразу решилась вскрыть печать, дрожащими руками развернула единственный лист и дважды перечитала первые слова, которые расплывались у нее перед глазами.

«Моя дорогая Кэтрин...»

Она снова прижала письмо к груди. Демиен обнял ее за плечи.

– Не волнуйся за меня, – прошептала она.

Демиен нежно поцеловал ее в лоб и отошел в сторонку.

«Моя дорогая Кэтрин,

надеюсь, Демиен найдет тебя в хорошем расположении духа. Мы узнали, что местная знать покинула свои поместья, поэтому я даже не надеялся увидеться с тобой. Но я был счастлив узнать, что миссис Монтгомери гостит в Роузвуд-Холле, пока ее супруг в отъезде.

На бумаге не передать всего, что я хочу высказать. Мне понадобился бы поэтический дар Алуина, чтобы открыть тебе душу. Поэтому я ограничусь правдой и откровенностью. Каждый день, каждый час я думаю о тебе. Иногда мне кажется, что я видел чудесный сон, выдумал тебя, стремясь к любви. Если это был сон, я предпочел бы никогда не просыпаться. Если же все было на самом деле, тогда я надеюсь, что и ты думаешь обо мне, и, Бог даст, вскоре мы вновь будем засыпать и просыпаться вместе.

Твой преданный слуга А.К.».

Губы Кэтрин задрожали, она перечитала письмо трижды.

– Демиен... я должна увидеться с ним. Мы будем осторожны, мы...

– Это опасно, Китти.

– Мне все равно! Мне надоело бояться! Я поеду с тобой, и ты меня не остановишь. Слишком долго я прислушивалась к доводам рассудка – видишь, до чего они меня довели?

– Если ты не боишься за себя, подумай хотя бы о нем. – Увидев, как решительно выпятился вперед подбородок сестры, Демиен взял ее за руки. – За последние два месяца меня столько раз расспрашивали о местонахождении таинственного Рефера Монтгомери, что и не сосчитать!

– Господи, да при чем тут это?

– Среди моих собеседников были просто любопытные люди, которые услышали про дуэль и жаждали пикантных подробностей. Но других дуэль ничуть не интересовала, зато они изводили меня расспросами о пристрастиях Монтгомери, о его браке и молодой жене. А еще я слышал, как в кофейнях и клубах бурно обсуждают некоего Александера Камерона.

Кровь отхлынула от лица Кэтрин.

– Что ты имеешь в виду?

– Камероны – влиятельный и многочисленный клан. Если бы не Камерон из Лохиэла, принц не собрал бы и десятка сторонников, не говоря уже о тысячах. Что касается Алекса, тебе следует знать: он сам привлек к себе внимание. Его отряд сыграл решающую роль в захвате Перта, Стерлинга и Эдинбурга. В битве при Престонпансе Алекс с горсткой смельчаков выступил против тяжелой артиллерии, но не только не погиб, как полагалось бы любому смертному, а завладел пушками англичан, с которыми умеют обращаться лишь несколько горцев. Хватит или продолжать?

– Похоже, тебе известно все, что происходит в армии якобитов, – сухо откликнулась Кэтрин.

– Мне посчастливилось заполучить сведения, которыми в Лондоне располагают лишь немногие, в том числе слухи о легендарном храбреце, прозванном «неуязвимым». Видишь ли, сестра, любой солдат готов пожертвовать своим первенцем, лишь бы захватить в плен Александера Камерона.

– И все-таки не понимаю, при чем тут я.

– А по-моему, тут все ясно. Алекс все понял еще в августе, когда отослал тебя домой, надеясь сбить с толку преследователей.

– Демиен, ради Бога, прекрати говорить загадками!

– Ты же неглупая девушка, Кэтрин, подумай хорошенько. Ты вышла замуж за рослого черноволосого красавца, который выиграл поединок с одним из королевских драгунов. Более того, после пресловутой дуэли и свадьбы вы с ним бесследно исчезли на месяц. В то же время другой рослый черноволосый красавец, Александер Камерон, вернулся в Шотландию после длительного пребывания на континенте. Может быть, он старался остаться в тени? Как бы не так! Он завершил пятнадцатилетнюю вендетту убийством племянника одного из самых могущественных сторонников Ганновера в Шотландии и при этом спас свою молодую светловолосую жену-англичанку.

– Демиен, все это известно нам обоим. Но кому еще, скажи на милость, придет в голову искать связь между этими двумя историями?

– Ты же встречалась с родичами герцога Аргайла, – напомнил Демиен. – Значит, сама можешь ответить на свой вопрос.

– Но речь шла о ссоре Алекса с Малькольмом Кэмпбеллом. Малькольм мертв, ссоре конец.

– Я согласился бы с тобой, если бы мы говорили о порядочных английских джентльменах. Но увы, эти люди созданы, чтобы воевать. Для горцев честь свята, оскорбление, нанесенное дальнему родственнику, равносильно оскорблению, нанесенному вождю клана. Пятнадцать лет назад, когда Алекс убил Дугалла и Энгуса Кэмпбеллов, герцог Аргайл вынудил его покинуть страну. Герцог назначил за голову Алекса такую щедрую награду, что ради нее члены клана Кэмпбеллов ухитрялись разыскивать Алекса даже на континенте. А теперь, после гибели Малькольма, клан в ярости, награду удвоили. Любой человек, который вонзит нож в спину Алексу, получит двадцать тысяч золотых соверенов. И это еще не все, – мрачно продолжал Демиен. – До меня доходили слухи о наемных убийцах. Если это правда, значит, они будут упорно искать любую трещинку в броне нашего доблестного друга.

– Ты говоришь обо мне?

– О любом уязвимом месте. По очевидным причинам о тебе я вспомнил в первую очередь. Поэтому и приехал сюда – несмотря на промозглый холод и возможные последствия, готовый стать сводником, тайным агентом, посмешищем...

Кэтрин бросилась на шею брату и крепко обняла его.

– Нет, Демиен, ты никогда не станешь посмешищем! Я понимаю, как ты встревожен. Мне тоже не по себе, – она отстранилась, – но ты должен понять: мне необходимо увидеться с ним. Пусть даже на несколько минут.

Демиен криво усмехнулся:

– Как ни странно, те же слова я услышал от него... и не поверил.

Кэтрин вспыхнула и опустила руки.

– Тогда что же ты предлагаешь?

– Ничего. Ты вернешься домой и займешься делами как ни в чем не бывало.

– Но...

– А я тем временем встречусь с твоим мужем, мы все обсудим и решим, как устроить свидание. Только пообещай мне, Китти, что ты не выкинешь какую-нибудь глупость, не станешь следить за мной или искать Алекса. Сюда направляется армия, а от нее убегает не только знать: воры обыскивают каждый брошенный дом, прежде чем мятежники приблизятся к нему. Я не хочу, чтобы ты кончила жизнь где-нибудь в канаве, с перерезанным горлом.

– Весьма убедительный довод, – усмехнулась она.

– Просто я слишком хорошо знаю свою сестру. – Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза. – А Алекс знает, что делает. И нам обоим известно: если у него появится хотя бы один шанс пробыть с тобой пять минут, он воспользуется им.

– Как это тяжело... – выговорила Кэтрин, и ее подбородок задрожал. – Тяжело знать, что он рядом, но мучиться неизвестностью...

– Надейся на лучшее. Рано или поздно ты все равно увидишься с ним: или наедине, где-нибудь в лесу, или в Дерби, как только город захватит армия мятежников.

Глава 5

– Надо спасаться, – заявил сэр Альфред, подкрепив свои слова ударом кулака по каминной полке.

Леди Кэролайн Эшбрук, сидевшая у камина, заметила, что его кулак опустился рядом с хрупкой фарфоровой статуэткой, и кисло улыбнулась.

– Но с какой стати? Зачем нам покидать Роузвуд-Холл? – спросила она.

– А как же иначе? Если полковник Келли говорит правду, поражение неизбежно. Манчестер пал – без малейшего сопротивления! Без единого выстрела! Мало того, этим льстивым трусам хватило ума зазвонить во все колокола! Мятежников встречали радостными криками и колокольным звоном, горожане вышли на улицы навстречу якобитам, прихвостням самозванца!

Брызгая слюной, сэр Альфред завершил тираду, сделал паузу и одним глотком опустошил стакан. Дамы встревожено замахали веерами, переглядываясь и не зная, как воспринять эти известия. Мужчины неловко ерзали на местах.

– А отсюда до Манчестера всего пятьдесят миль, – продолжал сэр Альфред, вытирая с подбородка каплю бренди. – Кто защитит наши дома и близких?

Этот вопрос был обращен к одному из трех присутствующих офицеров, командиру отряда ополченцев, расположившегося в поместье Эшбрука. Полковник Брайан Келли был крепко сложенным мужчиной с почти квадратным лицом, забывающим обо всем, как только рядом оказывалась пышнотелая особа противоположного пола. Зазывать в армию местных жителей полковнику помогали два пехотных офицера, лейтенанты Гудвин и Темпл. Лейтенант Темпл был настолько невзрачным, что почти сливался с мебелью. Он редко открывал рот и обычно сохранял на лице выражение скуки. Лейтенант Дерек Гудвин пользовался шумным успехом у дам, несмотря на подпорченную репутацию.

Поскольку в настоящий момент полковник Келли был поглощен изучением декольте мистрис Пиктолл, лейтенант Гудвин решил ответить раздраженному хозяину дома.

– Уверяю вас, сэр Альфред, всем жителям округи гарантирована надежная защита. Да, на захваченных территориях случались грабежи и убийства, но в целом мятежники не причиняют вреда населению. Самозванец стремится завоевать доверие английского народа, он ни за что не допустит грабежей и поджогов. – Помедлив, лейтенант вкрадчиво добавил: – Но на мой взгляд, ему нечего рассчитывать на поддержку даже со стороны английских блох.

Гостьи захихикали, оценив шутку, а лейтенант украдкой взглянул на Кэтрин, которая осталась невозмутимой.

– К черту блох! – вскипел сэр Альфред. – Оглядитесь по сторонам, юноша! Что будет с моим имуществом? Вы можете поручиться за... к примеру, за этот подсвечник? – Он схватил подсвечник с ближайшего стола и высоко поднял его. Пламя свечей задрожало, расплавленный воск закапал на пол. – Где гарантии, что он не попадется на глаза какому-нибудь бандиту и не будет увезен в Инвернесс? Да ладно, черт с ними, с безделушками! Но мой погреб полон коллекционных вин и коньяков, которые собирало несколько поколений. Шотландцы сразу учуют спиртное! И труд нескольких поколений пропадет за считанные минуты!

– Полно, Альфред, – вмешалась леди Кэролайн, – незачем так сокрушаться из-за десятка пыльных бочек и сотни старых бутылок! К тому же твоей селезенке пойдет на пользу, если содержимое погреба уничтожит кто-нибудь другой.

– Женщины в таких делах ни черта не смыслят, – презрительно отозвался сэр Альфред. – Вот если бы я привел в пример не изысканные вина, а парижские платья, то мы услышали бы совсем иной ответ!

– Само собой, дорогой, – улыбнулась леди Кэролайн. – Платья – настоящие произведения искусства. Их ничем не заменишь, особенно с тех пор, как началась эта дурацкая блокада.

– Дурацкая блокада? – Сэр Альфред схватился за голову, чуть не сбив парик. – Ну, теперь вы видите? Мадам, вы предпочитаете, чтобы на нашем побережье высадились французы?

– Если благодаря этому у нас появятся шелковые туалеты, я окажу радушный прием нашим заморским соседям.

Сэр Альфред побагровел и застыл с разинутым ртом, растеряв все слова. Леди Кэролайн заговорила с одной из дам, поглядывая на гибкую фигуру капитана Ловат-Спенса, стоящего возле фортепиано.

Кэтрин заметила, какими многозначительными взглядами обмениваются ее мать и капитан. Она сразу отвела глаза, озадаченная тем, что испытывает не столько раздражение, сколько грусть. Значит, вот какой способ скрасить тягостный брак нашла ее мать! Должно быть, когда-то Кэролайн Пенрит была пылкой, веселой, смешливой красавицей. Но ее выдали замуж, лишив шанса самой сделать выбор, а уживаться с сэром Альфредом оказалось нелегко.

Вспыхнув от этих мыслей, Кэтрин пригубила вина и попыталась не сравнивать безрадостный брак матери с сэром Альфредом с ее собственным страстным союзом. Неужели именно поэтому мать меняет любовников как перчатки? Значит, она ищет страсть?

«Ты судишь ее слишком сурово, – заметил внутренний голос. – А сама думаешь только об одном...»

Кэтрин опять покраснела. Целых два дня после встречи с братом она не находила себе места – ждала, посматривала на дорогу, напрягала глаза. За эти два дня в доме появилось не меньше сотни посетителей, и каждый раз грохот колес у крыльца заставлял Кэтрин бросаться к окну, каждый стук в тяжелую дубовую дверь вынуждал ее вылетать на площадку лестницы и свешиваться через перила.

Алекс где-то рядом. Он хочет увидеться с ней – так же сильно, как она с ним. Сколько раз она читала и перечитывала его письмо! Сколько часов простояла у окна в спальне, представляя себя в башне замка Ахнакарри, в комнате, почти полностью занятой супружеским ложем! Любовь сильнее страсти, но как приятно было бы вновь оказаться в объятиях Алекса, услышать его хрипловатый от вожделения голос, почувствовать дрожь сильного тела!

«Что значит «безумно любить»?» – однажды спросил ее Алекс чуть насмешливо, но с затаенным любопытством. На что он намекал? Кэтрин припомнила, как ответила ему в тот раз.

– Всей душой и сердцем, – прошептала она.

– Что, простите?

Кэтрин вздрогнула и подняла голову. Рядом стоял лейтенант Дерек Гудвин и улыбался так, словно точно знал, о чем она задумалась.

– Я... просто соглашалась с отцом... всей душой и сердцем желала, чтобы тревоги остались позади.

– Вам не о чем тревожиться, – заверил ее лейтенант. – Мой долг – позаботиться о том, чтобы ни один волос не упал с вашей головы ни по какой причине – разве что от сильного ветра.

Кэтрин принужденно улыбнулась и отодвинулась. Погрузившись в раздумья, она даже не заметила, что заговорила вслух, забыв, что ее могут услышать. От лейтенанта исходила острая затхлая вонь чересчур обильно насаленного и напудренного парика.

– Ваш бокал пуст. Позвольте наполнить его.

– Нет, спасибо, лейтенант. Боюсь, сегодня спиртное мне только повредит.

– Напротив, миссис Монтгомери, – пойдет на пользу. Должно быть, вы извелись от одиночества. Как ваш муж посмел бросить такую юную и прелестную жену сразу после свадьбы!

– Меня никто не бросал, лейтенант, – спокойно возразила Кэтрин. – Мой муж занят делом, он не может пренебречь им ради минутных радостей.

Вкрадчивая улыбка лейтенанта стала шире.

– А я не представляю себе, что может сравниться с возможностью... – он перевел сальный взгляд на ложбинку в вырезе ее платья, – сжимать вас в объятиях!

Изумленная и раздосадованная его дерзостью, Кэтрин вспыхнула:

– Моему мужу на все хватает сил! Уверяю вас, я ни в коей мере не чувствую себя обделенной!

– Даже холодными зимними ночами, когда нечем развлечься, кроме чтения грошового романа?

– Грошовые романы бывают на редкость занимательными, лейтенант. Гораздо более занимательными, чем иные собеседники.

Лейтенант Гудвин проглотил обиду. Он воспринял назначение в Дерби с плохо скрытым равнодушием, считая его наказанием за преступную связь с молодой женой бывшего командира. Молодые жены особенно привлекали лейтенанта. Он коллекционировал их, как другие мужчины коллекционируют оружие, вспоминая о минувших битвах и победах. Жены – совсем не то, что стыдливые девственницы. Им и в голову не приходило потащить лейтенанта к алтарю, они тщательно скрывали свои романы от мужей и никому бы не признались, что лейтенант обладает необыкновенным даром убеждения.

Отношение Гудвина к Дерби резко изменилось в ту же секунду, когда он увидел Кэтрин Монтгомери. Светловолосая и гибкая, она принадлежала к числу женщин, при виде которых мужчины на миг столбенеют. Такие красавицы не обделены мужским вниманием. Гудвин знал, что Кэтрин замужем за почти незнакомым человеком, к которому она вряд ли питает нежные чувства. За ней закрепилась репутация кокетки, но Гудвин видел перед собой спокойную, гордую женщину. Он представлял себе, как она стояла в той же позе – слегка опустив веки, надув губки, постукивая тонкими пальцами по вееру и наблюдала за поединком двух мужчин, призом в котором была она сама. Значит, ей по вкусу такие игры? Поговаривали, что со своим мужем она познакомилась в лесу. Может, и сейчас она ждет, что кто-нибудь последует за ней, когда она с треском раскроет веер и покинет гостиную?

– Здесь слишком душно. Прошу меня простить.

– Позвольте! – Лейтенант подхватил ее под руку и повел к двери. После гула голосов и духоты прохлада и тишина коридора были особенно приятны. Кэтрин испустила вздох неподдельного облегчения.

– Благодарю вас, лейтенант, – произнесла она и высвободила руку. – День выдался долгим, я очень устала.

– Вы идете спать?

– Пожалуй, да.

– Но... я надеялся, что мы сможем побеседовать наедине...

Кэтрин устремила холодный взгляд на пальцы лейтенанта, сжимающие ее запястье.

– А я считаю, что разговор закончен. И если вы не возражаете...

– Возражаю! – перебил он. – Решительно возражаю, миссис Монтгомери. Я не желаю тратить время на флирт и жеманство.

Кэтрин изумленно раскрыла глаза:

– Что, простите?

– Довольно, Кэтрин! Мы здесь одни. Хватит притворяться. Я знаю, чего вы хотите, чего вам недостает уже несколько месяцев. Поверьте, я более чем готов исполнить ваши желания!

Кэтрин была скорее удивлена, нежели возмущена. Неужели офицеры, видя, как леди Кэролайн открыто наставляет рога мужу, решили, что и ее дочь способна на такое?

– Я вынуждена разочаровать вас, лейтенант: вы не наделены и десятой долей возможностей моего мужа. Но в тавернах и публичных домах Дерби вы найдете множество покладистых женщин.

Гудвин побагровел, но прежде чем он успел ответить, дверь гостиной распахнулась, и в коридор вышли смеющиеся гости. Один из них, молодой капрал Джеффри Питерс, направился прямиком к лейтенанту:

– А, вот вы где, сэр! Полковник Келли послал меня за вами. Он говорит, что нам не следует злоупотреблять гостеприимством наших хозяев. – Он галантно поклонился Кэтрин: – Вечер был чудесным, миссис Монтгомери. Как всегда.

Кэтрин резко высвободила руку из пальцев Гудвина.

– Вы здесь всегда желанный гость, капрал Питерс.

Веснушчатый капрал покраснел, смутился и повернулся к лейтенанту, надеясь, что тот выручит его. Но карие глаза Гудвина обдали его ненавистью.

– Благодарю, капрал, – язвительно выговорил Гудвин. – Вы выполнили поручение и нашли меня. Можете вернуться к полковнику и сообщить, что я сейчас же присоединюсь к нему.

Капрал попятился, но Кэтрин удержала его за руку.

– Я хочу попрощаться с вами, капрал: дело в том, что мне нездоровится, в гостиную я вряд ли вернусь.

Капрал с улыбкой поклонился:

– Спокойной ночи, миссис Монтгомери. Надеюсь, к утру вам станет лучше.

– Разумеется. И вам спокойной ночи, лейтенант. И удачи.

Гудвин уставился вслед Кэтрин, возбужденный ароматом ее волос и теплом нежной кожи. Очевидно, ей нравятся опасные игры, бешеные погони, словесные поединки. Ну что ж, на этот раз ей попался опытный охотник. Гудвин знал, что ее комнаты находятся в дальнем крыле дома, где больше никто не живет.

«Беги, прячься в норку, хитрая лисичка. Разведи огонь в камине, согрей простыни. Сегодня ночью тебе не придется страдать от одиночества».

– Она бесподобна, правда?

– Что? – Гудвин обернулся и увидел, что капрал по-прежнему стоит рядом. – Что ты сказал?

– Я... просто похвалил миссис Монтгомери, – запинаясь, объяснил капрал, проклиная заикание, которое начиналось у него при малейшем волнении. – Я никого не хотел обидеть...

Гудвин смерил тщедушного капрала презрительным взглядом:

– Да что ты знаешь о женщинах, молокосос? Ктаким, как ты, тянутся только дурнушки.

Капрал Питерс побледнел, выдержал паузу и заставил себя напомнить:

– Полковник ждет, сэр.

Гудвин усмехнулся, одернул мундир и направился к двери гостиной. Капрал Питерс задержался в коридоре, разжал стиснутые кулаки и последовал за ним.

– Дейрдре, еще немного – и я сойду с ума!

Темноволосая камеристка грустно улыбнулась, водя гребнем по длинным блестящим волосам хозяйки.

– Скоро вы получите весточку от мистера Камерона, вот увидите.

– Но прошло уже целых два дня! Зачем он послал ко мне Демиена, если знал, что встречи придется ждать так долго? Нет, наверняка случилось что-то ужасное. Я точно знаю!

– Ничего подобного, – возразила Дейрдре и отложила гребень. – Вы сами часто повторяете, что его нельзя застигнуть врасплох.

– Но Демиен не так умен, – напомнила Кэтрин. – А если за ним следили?

– Кому могло понадобится следить за мистером Демиеном?

Кэтрин только вздохнула.

– Скорее всего им обоим пришлось затаиться, – продолжала Дейрдре. – В конце концов, в округе полным-полно солдат. Наверное, мистеру Камерону пришлось искать новое место для встречи.

– Или отказаться от своих планов, – горестно закончила Кэтрин. – Мой муж слишком нетерпелив, жена не удержит его, когда он рвется в бой. – Ее сарказм был не таким красноречивым, как тяжелый вздох. – Ты слышала, что рассказывал о нем Демиен? Риск, опасность, дерзкие вылазки...

– Слышала, мистрис. И видела гордость в ваших глазах. Кэтрин вскинула голову, посмотрела на отражение служанки в зеркале и встала.

– Ты права. Но чем может гордиться вдова?

Подойдя к застекленной двери, Кэтрин порывисто распахнула ее и вышла на узкий балкон. От холодного ветра она сразу озябла. Перед ней расстилался залитый луной парк.

– Идите в комнату, мистрис, не то простудитесь!

– Он где-то здесь, Дейрдре. Я чувствую!

– Если вы сейчас же не вернетесь к огню, то назавтра точно расхвораетесь.

Кэтрин в последний раз окинула взглядом парк и вернулась к камину. Негромко ворча, Дейрдре закрыла и заперла дверь, наполнила углями медную грелку и сунула ее под одеяло.

– Заплести вам волосы, мистрис?

Кэтрин перевела взгляд с завораживающего пламени на зеркало в позолоченной раме. На ней был просторный муслиновый халат с широкими рукавами, отделанными кружевом. Воротник был расшит крошечными атласными бантиками и цветами. Тщательно расчесанные блестящие волосы золотым покрывалом падали на плечи и свисали до талии, перетянутой белым атласным поясом.

– Даже дева-весталка не выглядела бы более чистой, – усмехнулась Кэтрин. – Лейтенант Гудвин сегодня с радостью принес бы меня в жертву.

– Гудвин? Что это вы вспомнили об этом негодяе?

– Ты знаешь его?

– Знаю о нем, – хмуро поправила Дейрдре. – В первый же день он зашел в людскую и осмотрел всех женщин, будто товар на рынке. Две девушки, которых недавно привезли из деревни, сразу влюбились в его мундир, и он не замедлил этим воспользоваться. Но неужели он делал вам гнусные предложения, миледи? Об этом надо немедленно сообщить сэру Альфреду!

– А я уверена, что отцу незачем знать об этом... в гневе он страшен. Сегодня вечером я не стала щадить чувства лейтенанта: теперь он хорошенько подумает, прежде чем подойти ко мне. Как думаешь, может, отрезать их?

Дейрдре, разгневанная дерзостью лейтенанта Гудвина, растерялась:

– Простите, мистрис, что отрезать?

– Волосы. – Кэтрин собрала волосы на затылке и сверкнула их узлом. – Гарриет пишет, что в Лондоне в моде короткие локоны.

– А если в столице опять начнется чума, и все обреют головы, это тоже назовут модой?

– Я еще ничего не решила, – поспешила заверить ее Кэтрин. – И потом, весталке не пристало стричься.

– Весталке... – проворчала Дейрдре и протянула руки, чтобы снять с госпожи халат. Но едва Кэтрин развязала пояс, как Дейрдре издала изумленный возглас. – Мисс Кэтрин!

Под халатом на Кэтрин была шелковая рубашка, блестящая, словно сотканная из лунного света, и такая прозрачная, что тело казалось обнаженным и присыпанным серебристой пудрой. Рубашка ничем не напоминала ни одеяние весталки, ни скромную ночную кофточку, которую Дейрдре разложила на кровати.

– Мистрис Кэтрин, откуда у вас это?..

– Непристойное одеяние? – подсказала Кэтрин и грациозно повернулась перед зеркалом. – Из маминого шкафа, откуда же еще?

– Вы взяли его у леди Кэролайн?

– У нее полным-полно белья. Я стащила две рубашки. Уверена, она о них и не вспомнит.

– Но не хотите же вы... А если кто-нибудь увидит вас? Мистрис, это же неприлично!

Прозрачная рубашка держалась только на двух тонких шелковых бретельках. Едва окинув взглядом безупречную кожу и розовые соски, проступающие под тканью, Дейрдре бросилась задергивать шторы.

– Ну кто может меня увидеть? – устало отмахнулась Кэтрин. – Мы на втором этаже, а единственный мужчина, которому я не прочь показаться в таком виде, бог весть где. Просто... не знаю. Я хотела почувствовать себя... иначе.

– И вы своего добились: с виду вы точь-в-точь девица из портового борделя!

– Думаешь, там мама и покупает все эти вещи? – полюбопытствовала Кэтрин и заметила, как густо покраснела Дейрдре. – А я считала, что такое носят лишь обитательницы шикарных публичных домов.

– Ложитесь сейчас же, мистрис, иначе простудитесь насмерть!

Кэтрин послушно сняла атласные туфли и легла, расправив шелковый подол. Вытянув руки и ноги, она наслаждалась прикосновением ткани к коже, вздыхала, представляя себе ласки широких сильных ладоней. Из-под подушки она извлекла зачитанное письмо Александера, которое знала наизусть. Перечитав письмо еще раз, она прижала его к груди и улыбнулась Дейрдре сквозь слезы:

– Если бы мне только увидеть его! Хоть на минутку! Только бы убедиться...

– Убедиться в чем, мистрис? Что он любит вас? – Карие глаза Дейрдре наполнились сочувствием. – Напрасно вы тревожитесь: он любит вас. И скоро пришлет за вами.

Кэтрин сморгнула слезы и сжала холодную руку служанки:

– Прости! Я совсем забыла, что ты тоже страдаешь без Алуина...

– Да, я скучаю по нему, – еле слышно призналась Дейрдре.

– Они наверняка вместе, – попыталась подбодрить ее Кэтрин. – Даже в мирное время они были неразлучны.

– Да, – согласилась Дейрдре неуверенным тоном. Она слабо пожала руку госпожи и отошла. Пока она задувала свечи, ее мысли блуждали где-то далеко, и привычное дело заняло не пару секунд, а несколько минут. К тому времени как Дейрдре подбросила в камин еще одно полено и разложила гребни на туалетном столике, Кэтрин уже крепко спала, прижимая к груди письмо.

Дрова в камине догорели, угли подернулись золой, когда негромкий скрежет нарушил тишину. Острие пехотного штыка просунулось между створок балконной двери и поползло вверх, пока путь ему не преградил медный засов. Штык осторожно приподнял его, слегка повернул, и дверь послушно открылась. В комнату ворвался холодный ветер, в дверях застыла темная фигура. Неизвестный запер дверь и постоял за шторами, прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнаты.

Убедившись, что его вторжение осталось незамеченным, он отодвинул штору и шагнул в полосу тусклого света, исходящего от камина. Красное сукно его мундира казалось обагренным кровью, белая портупея и высокие кожаные сапоги поблескивали, как и прищуренные темные глаза. По-прежнему остерегаясь, он осторожно подошел к двери, выходящей в коридор, прислушался и почти бесшумно повернул ключ. Дверь спальни оказалась запертой. Так же беззвучно неизвестный вынул ключ из замка и сунул в карман.

Легкость, с какой он проник в спальню, вызвала на его лице довольную улыбку. Он подошел к постели и засмотрелся на спящую Кэтрин, раскинувшуюся на мягких подушках. Ее светлые волосы разметались и приобрели сходство с лужицей расплавленного золота. Одеяло сбилось, открыв жадному взгляду изгиб тонкого плеча.

Сначала неизвестному показалось, что Кэтрин обнажена, и его сердце застучало так гулко, что он замер, боясь разбудить ее этим стуком. Но, приглядевшись, он заметил, что грудь прикрывает тончайший шелк. Во рту у него пересохло, желание нарастало, быстро переставая повиноваться ему.

Дрожащими руками он расстегнул медные пуговицы кителя. Выпростав руки, он сбросил китель на пол, за ним последовали ремень и кушак, жилет, белый напудренный парик. Неизвестный вытащил подол рубашки из-под пояса облегающих бриджей, снял ее через голову движением, от которого на груди и плечах перекатились мышцы.

Кэтрин зашевелилась и издала невнятный гортанный звук, а потом поудобнее устроилась в постели. Ей снилось, что кончики гибких пальцев ласкают ее набухший сосок, что к ней прижимается разгоряченное тело, сильные ладони уверенно проскальзывают между ног.

Зная, что сон вскоре прекратится, она досадливо нахмурилась. Ощущения, по которым она так долго тосковала, затопили ее лоно, распространились по телу вязкой волной. Она почувствовала, как что-то давит на ее тело в самом потайном местечке, и застонала, охотно раздвигая ноги, изнемогая от сладкого напряжения, обильно орошая шелковую рубашку соком своего желания.

Прикосновение было совершенно реальным – настолько реальным, что она вскрикнула и придвинулась ближе к источнику тепла, пока не осознала, что это не сон, что в постели она не одна. Ее тело продолжало наслаждаться близостью, отзываться на нее. Она резко открыла глаза, увидела перед лицом твердую мужскую руку, вздрогнула и издала пронзительный вопль ужаса.

Но крик оборвался, не успев прозвучать. Сильная ладонь плотно зажала ей рот, нагое мускулистое тело придавило ее к постели. Ослепленная страхом, Кэтрин замолотила кулаками, принялась извиваться, силясь выбраться из-под горы мышц. Ей удалось нанести неизвестному резкий удар в висок, она собиралась с силами для второго удара и тут услышала приглушенное гэльское проклятие.

Ее рука замерла в воздухе, глаза стали огромными. Мысли улетучились, тело напряглось, сердце пропустило несколько положенных ударов.

– Нечего сказать, радостная встреча мужа, – проворчал Алекс, по-прежнему зажимая ей рот, но осторожно, почти ласково. Кэтрин в ужасе таращилась на него, и он подхватил ладонью ее затылок и прильнул к ее губам.

– Алекс? – ахнула она. – Боже мой, Алекс!

– А ты ждала кого-то другого? – Он отстранился и окинул взглядом блестящую шелковую рубашку. – Судя по всему, ты готовилась к встрече.

– Нет, нет! Я... – Она приложила трясущуюся ладонь к его щеке, чтобы убедиться, что он не видение, а существо из плоти и крови. – Пожалуйста, скажи, что я не сплю!

– Не спишь, – заверил ее Алекс, целуя в веки так нежно, что Кэтрин всхлипнула. – Это я. Я здесь.

– Но... как ты сюда попал? Я думала... Демиен говорил, что тебе нельзя здесь появляться... и я ждала весточки...

Ладони Александера заскользили по ее телу, он никак не мог удержаться от ласк.

– Когда Демиен объяснил мне, что ты сгораешь от нетерпения, – он приподнял на ладони ее упругую грудь, – то я понял, что испытывать его было бы неделикатно. Я не стал разыгрывать драму плаща и шпаги.

– Но солдаты... ополченцы...

Алекс перевел взгляд на свою руку. Большим пальцем он поглаживал бархатистый сосок, наблюдая, как он твердеет под тонким шелком. Кэтрин не сводила глаз с его лица, с крепкого квадратного подбородка, темных бровей, пушистых ресниц. Она ощущала скольжение большого пальца, прикосновения всех остальных пальцев к груди. Дрожь прошла по ее телу, нарастая с каждым движением пальца Алекса.

Внезапно он заглянул в самую глубину ее глаз. Мышцы его рук напряглись, тело замерло. Неужели это игра ее воображения? Или месяцы походной жизни только закалили его, сделали шире грудь и плечи, придали гибкость бедрам и талии? Волосы Алекса остались густыми и непослушными, и Кэтрин порывисто запустила в них пальцы, развязала узкую черную ленту и разбросала волнистые блестящие пряди по плечам.

Алекс тоже не лежал без дела. Он гладил ее бедра, обтянутые гладким шелком, спустился ниже и нашел подол ночной рубашки. Подняв его выше талии, он осторожно провел пальцем по пушистому холмику внизу живота. Кэтрин с трудом вынесла легкие, изощренные прикосновения, доставляющие ей острое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Но когда ласки стали более настойчивыми, она прижалась к Алексу, охваченная пылом, который и не думала скрывать.

– Тише, дорогая, – прошептал он, – тише...

– Не могу... – выдохнула она. – Я так долго ждала, так скучала!

– Но теперь я здесь.

– Я не знала, жив ты или мертв, не знала, увидимся ли мы когда-нибудь, приедешь ли ты за мной. Я уже думала, что мне привиделась Шотландия, Ахнакарри... все остальное.

Возглас экстаза сорвался с ее губ, едва он наклонился к ее груди. Он завладел напрягшимся соском, вобрал сочную плоть в горячую пещеру рта и принялся ласкать языком не менее искусно, чем пальцами. Когда Кэтрин была уже на волосок от величайшего наслаждения, он оставил в покое ее грудь и зажал рот губами, приглушив протяжный стон. Его язык проникал между губ Кэтрин, ощущения вихрем взвивались в ней, пока она не стала казаться самой себе трепещущим пламенем.

Его губы оставляли горящий след на ее губах, дыхание обоих стало сбивчивым и учащенным. Алекс опять провел кончиком языка по груди Кэтрин, не обделив вниманием соблазнительную впадинку пупка. Торопясь, он спустился ниже, заставив Кэтрин задрожать от страсти и предвкушения и слегка развести ноги. Придерживая ее за колени, он принялся ласкать место слияния ног языком и губами, лишая ее последних остатков самообладания.

Протянув руки вперед, Кэтрин запустила пальцы в его смоляную гриву. Она открыла рот в беззвучном крике, когда жаркие спирали наслаждения охватили ее тело, а язык Алекса продолжал подрагивать, причиняя ей сладкую муку, заставляя напрягаться и ослабевать.

Выдавая стоном свое нестерпимое желание, Алекс приподнялся и, напрягая все мышцы, подхватил ее снизу. Он притянул Кэтрин к себе и вошел в нее, погрузился так глубоко, что оба задохнулись от неожиданности. Кэтрин обхватила его руками и ногами, не в силах устоять перед могучим приливом экстаза, который уносил их в долину острого, ослепляющего блаженства.

Изнемогающие, они сплелись воедино, напряглись, впитывая дрожь друг друга, запечатлевая ее в памяти. Не сразу выровнялось дыхание, не сразу утихла дрожь и улетучилось -напряжение из двух мокрых, тесно переплетенных тел. Алексу хватило сил приподнять голову и поблагодарить Кэтрин крепким поцелуем.

– Вот уж не думал, что мужчина способен тосковать по жене так, как я тосковал по тебе, – потрясенно признался он. – По любовнице – да. Я еще помню, как был холостяком, и могу понять тех, кто скучает по любовнице... но по жене!

Кэтрин медленно открыла глаза, блестящие от непролитых счастливых слез. Он приласкал губами каждое веко, кончик носа, пухлые губы, и она невольно сжала объятия почувствовав, что он начал высвобождаться.

– Не уходи! – тихо взмолилась она. – Побудь со мной еще немного!

– Я никуда не ухожу. Просто я думал...

– А ты не думай. Ничего не надо. Просто обнимай меня.

Помня о своем внушительном весе; Алекс все же перекатился на бок. Он крепко обнял Кэтрин, она уткнулась лицом ему в плечо и, не выдержав смятения чувств, наконец разразилась слезами.

– Кэтрин... – он коснулся губами ее виска, пригладил спутанные волосы, – я не думал, что все будет вот так. Мне больно знать, что ты боишься за меня. Будь у меня другой способ уберечь тебя, я ни за что не отпустил бы тебя сюда – помни об этом.

– Иногда... – она всхлипнула, – мне кажется, что любая опасность лучше одиночества.

Он прижал ее к себе.

– О чем я только не думала! – Она откинула голову, и Алекс увидел ее блестящее от слез лицо. – О разводе, мести... даже убийстве. Три месяца, Алекс! За три месяца ты ни разу не написал мне. Не прислал ни письма, ни записки, ни единого слова, чтобы успокоить меня, заверить, что ты жив.

– Я написал сотни, тысячи писем... мысленно. Я писал тебе каждый день.

Кэтрин вытерла щеки ладонью и сердито нахмурилась:

– Как будто эти письма можно прочесть!

– Ты смогла бы, если бы захотела. – Он взял ее за подбородок. – Попробуй.

Кэтрин заглянула ему в глаза и в самом деле увидела сотни, тысячи слов, которые он не решился доверить бумаге. Чувства светились в полночной глубине его глаз, вызывая у нее трепет.

– О, Алекс, когда ты рядом, я знаю, что ты любишь меня, – расплакалась она и снова уткнулась ему в плечо. – Но когда ты далеко, за сотни миль...

– Понимаю. Кстати, а я ведь тоже не получал писем.

Кэтрин рывком села, долгую минуту смотрела в глаза мужу, затем вырвалась из его рук и спрыгнула на пол.

В одной полупрозрачной рубашке она бросилась в гардеробную, прихватив лампу со стола. Послышался резкий скрип ящика, выдавший гнев Кэтрин, и вскоре она вернулась в спальню с целой охапкой неотправленных писем. Бесцеремонно швырнув их на постель, она подбоченилась и нахмурилась.

– Я не знала, куда их посылать.

Алекс с трудом отвел взгляд от ее лица и оглядел впечатляющую кучу писем. Большинство занимало несколько страниц, было скреплено несколькими печатями и перевязано шнурами.

Он робко потянулся к одному из писем, но Кэтрин гневно сбросила всю груду на пол.

– Нет! То, что написано в них, уже не имеет никакого значения. Я писала... просто чтобы скоротать время.

– Кэтрин, прости, но всем было известно, что твой муж уехал в колонию, – мягко напомнил он. – Чем бы ты объяснила письма и записки с севера Англии? А если бы их кто-нибудь перехватил? Вряд ли даже ты сумела бы подыскать убедительное объяснение тому, что получаешь письма от капитана армии якобитов. Особенно если бы письма оказались такими же страстными, как мои мысли.

– Не пытайся оправдаться!

– Ладно, не буду. – Он выпростал ноги из-под одеяла, обхватил ими талию Кэтрин и затащил ее в постель. – Лучше я все объясню тебе по-другому.

Он тут же исполнил свое намерение. Когда поцелуй завершился, Кэтрин вспыхнула и рассмеялась, прижимаясь к нему. Порывистым движением она сбросила ночную рубашку и отшвырнула ее.

– Но как ты попал сюда? Поместье охраняют ополченцы.

– Один из них оказался настолько щедр, что одолжил мне свой мундир.

Кэтрин оглянулась на дверь.

– Ты просто вошел в дом и поднялся ко мне?

– Подобно любому Ромео, я выбрал другой путь – вскарабкался по очень удобному плющу, который тянется от земли до небес – до окон твоей спальни. Напомни, чтобы я научил тебя запирать балконную дверь – засов никуда не годится.

– Он не был предназначен для защиты от непрошеных гостей.

– И все-таки я хочу, чтобы ты как следует запиралась, оставаясь здесь одна.

– А если я буду не одна?

Темные глаза задумчиво прищурились.

– В таком случае не запирай дверь. Но выбирай любовников осмотрительно: они должны быть проворными и уметь летать, ибо если я нагряну сюда неожиданно и застану на своей территории какого-нибудь безмозглого самозванца...

Он закончил фразу угрожающим рычанием, и Кэтрин бросилась целовать его, чувствуя, что в ней вновь пробуждается желание. К сожалению, поцелуй пришлось прервать: ей никак не удавалось сдержать смех.

– Тебя рассмешила мысль о том, что мне можно наставить рога? – посерьезнел Алекс.

– Нет, я представила, как мой муж и повелитель гоняется за каким-нибудь бедолагой по всей спальне, размахивая мечом!

– Уверяю, твоим ягодицам тоже достанется.

– Им нечего опасаться, – заявила Кэтрин и нежно поцеловала мужа в губы. – Ничего подобного не будет. Такого возлюбленного, как ты, мне хватит на всю жизнь... нет, на десять жизней.

Довольно усмехнувшись, Алекс пошевелился и положил голову между белоснежных грудей Кэтрин. Одной рукой он обвивал ее талию, сильную ногу положил поверх ее ног, так что она ощущала жар его тела. Кэтрин водила кончиками пальцев по его крепким плечам, удивляясь тому, что не испытывает ни малейшего смущения. Шесть месяцев назад она умерла бы от стыда, если бы кто-нибудь мельком увидел ее голую щиколотку, а о том, чтобы лежать раздетой рядом с мужчиной, она и помыслить не могла. Но теперь она сияла счастьем, лежа в объятиях великолепного мужчины и желая только одного: чтобы его губы передвинулись чуть правее.

Пытаясь хоть немного сдержаться, она сменила тему:

– Как дела в Ахнакарри? Все ли здоровы? Леди Мора, Джинни, милая тетя Роуз?

– Я давно не получал вестей из дома, но, насколько мне известно, там все в порядке. У Моры полным-полно хлопот по дому. У Роуз обычный осенний приступ малярии, но она держится молодцом. А Джинни... ну, ты же знаешь ее. Ее пришлось посадить под замок, когда Дональд и Арчибальд запретили ей сопровождать нас. Думаю, после нашего отъезда она устроила настоящий скандал.

– Джинни хотела идти воевать вместе с вами?

– А разве ты не знала, что шотландки – крепкие женщины? Некоторые из них сражаются наравне с мужчинами. Другие выносят раненых с поля боя, но большинство оказывают им услуги совсем иного рода.

– Какого?

– Ну... стряпают, ухаживают за ранеными. – Он уткнулся ртом в теплое полушарие. – И заботятся о здоровых.

Кэтрин склонила голову набок, всматриваясь в его лицо.

– Что это значит?

– В лагере, полном мужчин, всегда нарастает напряжение, особенно перед боем. Поэтому необходимо давать ему выход.

– Да? И ты ценишь такие услуги... или пытаешься в чем-то признаться?

– Сказать по правде, – он приподнял голову и улыбнулся, – с тех пор, как начался поход, я получил несколько заманчивых предложений и был весьма польщен.

– Да неужели? – сухо переспросила Кэтрин.

– Честное слово. И каждое из них я обдумал со всей серьезностью, взвесил все преимущества и недостатки, сравнивал холодные и теплые ночи, молодых и пылких претенденток с более взрослыми и опытными – и так далее.

– И что же? – не унималась Кэтрин. Он улыбнулся, молча опустив голову.

– Очевидно, ты выбрал молодых и пылких. Такие тебе по вкусу.

– Само собой. – Он нахмурился, словно обдумывая ее замечание. Тем временем его рука скользнула по груди Кэтрин и принялась дразнить розовый бутон. – И в этом моя вина?

– Конечно, – кивнула она, стараясь не обращать внимания на вожделение, охватывающее тело. – Ты бессовестный негодяй. Первая моя ошибка заключается в том, что я не прислушалась к своему внутреннему голосу и не застрелила тебя при первой же встрече.

– Первая ошибка? – Он облизнул кончик пальца и прикоснулся к ее груди, оставив на ней сверкающую капельку. – Значит, их было несколько?

– Вторую ошибку я допустила, поверив слову шпиона и дамского угодника, который поклялся вернуть меня в лоно семьи такой же чистой и непорочной, как прежде.

– Чистой и непорочной? – переспросил он, рисуя круги на ее коже. – Но восемнадцатилетние девственницы, чистые телом и душой, не носят наряды, способные лишить мужчину рассудка. В день твоего рождения, когда ты выманила меня в сад, мне оставалось лишь одно: стараться не глазеть на твою шейку и не распускать руки.

– Насколько я помню, – в тон ему отозвалась Кэтрин, – даже в этом ты потерпел фиаско.

– Ах да! Но этого мне показалось мало. И я чуть не наверстал упущенное ночью в Уэйкфилде. А потом мне пришлось выдержать испытание, которое не всякому под силу: я провел ночь рядом с собственной женой, роскошной женщиной, держа ее в объятиях, и... проклятие! Меня следовало бы причислить к лику святых.

– Если я и упала в обморок, сэр, то лишь потому, что до смерти перепугалась. Подумать только – убегать от погони ночью в лесу, чуть не утонуть в бурной реке, затем быть раздетой мужчиной, известным своей извращенной жестокостью... Вряд ли эти обстоятельства можно назвать романтичными!

С громким чмоканьем он выпустил изо рта облюбованный сосок.

– По-вашему, мадам, молодой женщине прилично врываться в комнату мужчины как раз в то время, когда он смывает пыль странствий? И не только врываться, но и расхаживать перед ним в рубашке, не оставляющей ни малейшего простора воображению! – Он перевел взгляд на шелковую ночную рубашку, лежавшую у них в ногах. – Конечно, она была не настолько прозрачной, как этот лоскуток, но ее хватило, чтобы ошеломить мужчину, который впервые видел такую красоту.

Кэтрин вцепилась в простыню, едва он вновь жадно прильнул к ее груди.

– Свое поведение в ту ночь в Ахнакарри вам ничем не оправдать. Вы воспользовались моей неопытностью, сэр. И сами признались в этом на следующее утро.

– Но вы же не возражали, – напомнил он, просовывая ногу между ее ног так, что она сладостно вздрогнула. – Напротив, на протяжении всей ночи вы охотно выражали согласие.

– Арчибальд подпоил меня!

– А меня опьяняла ваша красота, темперамент, – Алекс поднял голову и дерзко усмехнулся, – и жажда знаний. Насколько я помню, вы с трудом сдерживали нетерпение. Какой смертный решился бы упустить такой -случай?

– А сейчас вы тратите время на болтовню, – прошептала она, смело прижимаясь к нему.

Он задумчиво уставился на ее влажные сочные губы, затем сдвинулся с места, перекатился на спину и мягко притянул Кэтрин к себе. Улыбаясь, он помог ей поднять колени и обхватить ими его бедра.

Кэтрин неподвижно застыла, гадая, что он задумал. Размышляя, она разглядывала мощные мышцы его торса, поглаживала его плечи, руки, касалась густой поросли вьющихся черных волосков на груди. Разыскав среди них твердую горошинку соска, она наклонилась и прикусила ее зубами – так, как еще недавно это делал Алекс. Затем она уделила внимание второму соску и почувствовала, как Алекс запустил пальцы ей в волосы, услышала торопливый стук его сердца и ощутила, как нарастает его желание.

Она порадовалась тому, что сегодня не стала заплетать волосы на ночь. Они рассыпались по плечам, поблескивали, напоминая серебристый водопад, льнули к его телу, как паутина. Густые пряди закрыли ее лицо, когда она спустилась ниже, догадавшись, чего Алекс ждет от нее. Она исполнила его невысказанное желание, и он изумленно ахнул, напрягся и стиснул зубы, охваченный наслаждением. Через несколько минут Алекс притянул ее к себе, обнял за талию и приподнял. Ее губы дрогнули, дыхание застряло в горле. Крепко держа за бедра, Алекс приподнимал и опускал ее, с каждым разом проникая все глубже.

– Этот урок стоит запомнить, – хрипло прошептал он. – Дразнить учителя опасно.

Губы Кэтрин шевельнулись, но не издали ни звука. Она чувствовала, как он смотрит на нее, любуется завесой волос и нежно улыбается.

Внезапно она содрогнулась и запрокинула голову в приливе страсти – таком резком, что Алекс с трудом удержался, чтобы не поддаться ему.

– Ты знаешь, что я сейчас чувствую? – выдохнула она.

– Нет. Рассказывай.

Она снова выгнула спину, и на этот раз Алекс убрал руки, предоставив ей возможность двигаться так, как она сочтет нужным. Подхватив снизу ее груди, он заставил Кэтрин вскрикнуть.

– Рассказывай, – повторил он, чувствуя, как нарастает его желание.

– Я... о, Алекс, я хочу, чтобы это повторялось каждую ночь! Может, мне не следовало говорить об этом? Неужели это значит, что я порочна?

– Если так, – пробормотал он, – значит, мы оба обречены гореть в аду, любимая, а я готов на все, лишь бы не расставаться с тобой.

Кэтрин томно вздохнула, всецело сосредоточившись на его влажном теле, от которого исходил нестерпимый жар. Она мгновенно забыла о долгих неделях разлуки, желание вытеснило все сомнения, опасения и тревоги. Кэтрин застонала, и Алекс снова взял ее за талию, придерживая, направляя и продлевая удовольствие.

Кэтрин уперлась ладонями в его лоснящуюся от пота грудь, чтобы не упасть. Волны экстаза начали окатывать ее одна за другой, она хрипло вскрикивала, перед ее глазами вспыхивали искры. Алекс попытался замедлить темп, но Кэтрин решительно покачала головой, требуя продолжать, помочь ей, разделить с ней блаженство.

Потрясенный выражением ее лица и силой желания, Алекс забыл обо всем и сжал ладонями ее талию. С хриплым торжествующим криком он отдался наслаждению, и через мгновение им обоим стало нечем дышать. Исчезло все вокруг, кроме их сплетенных дрожащих тел.

Глава 6

Кэтрин медленно подняла веки. Солнечный свет вливался в окно, озаряя всю комнату. Стрелки каминных часов показывали без нескольких минут десять, легкий ветер развевал шторы, донося негромкий привычный шум из парка и конюшни. Балконная дверь была приоткрыта. На полу не оказалось сброшенной одежды. Кэтрин нигде не увидела ни бриджей, ни сапог, ни рубашки, ни даже писем, разлетевшихся вчера по ковру.

– Алекс! – воскликнула она и рывком села. Она обернулась, боясь увидеть, что рядом никого нет, но натолкнулась на пристальный взгляд темных глаз, ахнула и прижала к губам трясущиеся ладони. – Ты еще здесь!

Он лениво приподнял бровь.

– Ты разочарована?

– Нет, нет! Просто я думала... я увидела, что дверь открыта, и... – Она осеклась и прикусила нижнюю губу. Минувшей ночью она побоялась спросить Алекса, сколько времени есть у них в запасе. Вот и теперь ей было страшно задать этот вопрос.

– Признаюсь честно: я хотел пробыть здесь несколько часов, – объяснил он, с удовольствием потягиваясь. – Но одна невероятно пылкая молодая особа действовала так хитроумно, что я обессилел и не смог ускользнуть до рассвета, в самый темный час. И как назло день выдался солнечным, слишком ясным, чтобы скакать по полям на виду у ополченцев, да еще в чужом мундире. Кэтрин не верила своим ушам.

– Ты хочешь сказать...

– Объяснить проще, мадам? Я – ваш пленник. Я сдаюсь на вашу милость – или жестокость – на весь день и большую часть ночи... Конечно, если вы не против такой компании.

– Не против? – Она бросилась к нему в объятия. – Да если бы я надеялась таким способом задержать тебя здесь, я сожгла бы твою одежду и привязала бы тебя к постели!

– Любопытная мысль, – отозвался он. – Пожалуй, мы вернемся к ней, когда кончится война.

Кэтрин прижалась к нему, вдыхая резкий мужской запах кожи и отмечая, что в этой уютной женской спальне Алекс выглядит чужаком.

– Хорошо бы она кончилась поскорее! – с жаром выпалила Кэтрин. – Просто кончилась, и все. Напрасно ты отослал меня из Шотландии. Лучше бы ты поверил, что я ничуть не боюсь и хочу остаться дома, в Ахнакарри.

Александер коснулся губами ее лба.

– Кэтрин, Ахнакарри находится менее чем в двадцати милях от одного из самых крупных английских гарнизонов в горах. Я не мог оставить тебя в замке, помня, что Форт-Уильям совсем рядом.

– Но ведь я была бы не одна! Со мной ничего не случилось бы, как с леди Морой и Джинни...

– Об этом мы уже говорили. – Он вздохнул. – Мора, Джинни и даже Роуз знают, что им предстоит. Они привыкли к насилию и кровопролитию, они выросли в укрепленном замке. Джинни в горах как дома, она легко способна месяцами прятаться в пещерах, если понадобится.

– Ты говоришь так, будто Ахнакарри в осаде. Но принц уже завоевал Шотландию. Зачем так опасаться пары английских фортов?

Алекс провел ладонью по ее шелковистым волосам и нежно поцеловал в губы.

– Милая моя девочка! Пока принц находится в Англии, его победы в Шотландии ничего не значат. Расстановка сил может измениться мгновенно, и разве я смогу спать спокойно, зная, что оставил свою овечку на растерзание волкам? А в Дерби тебе ничто не угрожает. Ты пробудешь здесь, пока не закончится война.

– Но...

– Никаких «но», мадам. И довольно споров. Я уже объяснял, что мне не нужна капризная и непослушная жена.

Кэтрин приподнялась, сжала кулаки, и в ее голосе зазвенел сарказм:

– Да, всемогущий и всезнающий муж. Если вы считаете, что я настолько слаба и беспомощна, что без вас не способна сделать ни шагу, значит, пусть будет по-вашему.

Алекс нахмурился:

– Я не сомневаюсь, что ты смогла бы вернуться в Ахнакарри и вынести все испытания – будь то набег Кэмпбеллов или осада англичан. Ты наверняка научишься отражать атаки противника, перевязывать открытые раны, зашивать вспоротые животы и даже перерезать глотки, спасая тяжелораненых от медленной и мучительной смерти. – Он помедлил, давая Кэтрин осознать ужасный смысл его слов. – Ты способна и на это, и на многое другое, но дело в том... – он взял ее за подбородок и заглянул в глаза, – что я этого не хочу. Тебе незачем видеть боль, страдания и кровь.

– Значит, я нужна тебе только для того, чтобы развлекаться, когда ты в настроении?

Долгую минуту Алекс молчал.

– В таком случае меня устроила бы любая женщина, и я не стал бы жениться.

– Тогда объясни: чего ты хочешь? Ты говоришь, что любишь меня и стремишься защитить – но, Бог свидетель, спокойнее всего я чувствую себя рядом с тобой. Брак – это не только обладание и защита. Я хочу, чтобы ты доверял мне, делился со мной мыслями, надеждами, опасениями. Я не желаю вести с тобой вежливые, но бессодержательные беседы, как с каким-нибудь Гамильтоном Гарнером. Я мечтаю о большем, Алекс. Хочу знать, что радует и печалит тебя, тревожит и вызывает гнев...

Приподнявшись, она бережно отвела со лба Алекса густую смоляную прядь.

– Я знаю, что ты любишь меня, Алекс. Доказательство тому – твой взгляд, твои прикосновения. Я слышу любовь в твоем голосе, даже когда слова звучат странно и принужденно. Ты сам говорил, что ты не поэт, но поэт мне и не нужен. Я полюбила смелого и честного человека, язвительного и вспыльчивого, непоколебимо уверенного в себе. С этим человеком я хочу провести всю жизнь. А если бы я стремилась к другому – например, найти филантропа или галантного кавалера, единственное желание которого – уберечь меня от суровой действительности, – я боялась бы тебя как чумы. И уж конечно, я не стала бы загонять тебя в угол, вынуждать тебя взять меня с собой в Шотландию.

Темные глаза блеснули.

– Ты говоришь так, будто тщательно продумала наш брак.

– О Господи, нет! – воскликнула она и густо покраснела. – Ничего подобного... разве что в самом начале я хотела заставить Гамильтона ревновать...

– И тебе это удалось, – негромко заметил Алекс.

Кэтрин наклонила голову, стараясь поймать потерянную мысль.

– Я пытаюсь объяснить другое: в то время я не сознавала, что делаю, даже сопротивлялась – ты казался мне символом хаоса, пришедшего на смену упорядоченности и предсказуемости моей жизни. – Она устремила на него взгляд огромных сияющих глаз. – Но вместе с тем ты оживил меня, Александер Камерон. Ты уничтожил все жеманство и... пустоту. Ты показал мне, как пуста была моя жизнь без тебя, как обманчиво то, что я ценила, доказал, насколько я была эгоистична. Кэтрин Эшбрук была богатой, капризной, избалованной девчонкой, имела все и в то же время не имела ничего. А Кэтрин Камерон, которая провела два чудесных дня в сырой хижине на краю болота, не имела ничего, но вместе с тем ей принадлежал весь мир. Я могла бы провести там с тобой всю жизнь. Потому что мы были вместе, Алекс. У нас была общая истина, боль и реальность. Ты непредсказуем и вспыльчив, немыслимо упрям и горд, порой ты приводил меня в бешенство. Но ты всегда оставался честным, прямым, преданным, внимательным и отзывчивым, а я ценю эти качества.

Алекс молчал так долго, что Кэтрин испугалась. А если она ошиблась? Если ему нужна только красивая игрушка и мягкое, податливое тело в постели? Значит, она потеряет его. Если он погладит ее по голове и покровительственно улыбнется – все кончено.

Первыми шевельнулись его руки. Он осторожно приложил ладони к щекам Кэтрин. Его глаза стали серьезными, непроницаемыми, но уголки губ приподнимались в улыбке. На этот раз он поцеловал ее не страстно и не торопливо, как ночью. Поцелуй стал простым заверением в любви.

– А ты уверена, что в тебе нет примеси шотландской крови? – спросил он. – У тебя врожденный дар вести словесные поединки.

Кэтрин прикусила губу, ожидая продолжения.

– Конечно, ты права, – признал он со вздохом. – Заполучив тебя, поначалу я не знал, что с тобой делать. Я сомневался в том, что ты привыкла к долгим поездкам и трудностям, не надеялся, что ты по-настоящему любишь меня. Я отослал тебя из Шотландии ради твоей же безопасности. И заодно... словом, я решил испытать тебя. И себя.

– И что же?

Он легко провел большими пальцами по ее щекам.

– Теперь я считаю, что мне несказанно повезло: моя жена знает мои недостатки и не боится возражать мне. Но это еще не значит, что я отказываюсь от своих законных прав и привилегий! – спохватился он.

– Конечно, – прошептала Кэтрин.

– Последние несколько месяцев я был плохим мужем, меня вряд ли удастся приучить к тихой домашней жизни, но... я попробую стать другим, – продолжал он. – Я хочу состариться рядом с тобой. Стать тучным, добродушным стариком, как мой брат. Я всегда считал любовь Дональда к Море одной из его самых досадных слабостей, но теперь понял, что в этой любви его сила.

Кэтрин попыталась ответить ему улыбкой, но у нее задрожал подбородок, а глаза обожгли слезы. Алекс притянул ее к себе, крепко обнял, и она вскоре успокоилась.

– Есть и другая причина, по которой я отослал тебя из Шотландии, – негромко продолжал он, целуя ее в макушку.

– Какая?

– Если бы ты осталась в Ахнакарри, сейчас ты была бы там, а я – здесь. А если принцу и впредь будет сопутствовать удача, через месяц он войдет в Лондон и расстояние между мной и замком станет еще больше. – Он улыбнулся и провел ладонями по ее гладкому телу. – Как видишь, я поступил очень мудро, отправив тебя сюда.

– Чрезвычайно мудро, – сухо подтвердила она. – Но я не верю ни единому слову.

Растаяв от прикосновения горячих губ, она вновь нырнула под теплое одеяло, отдаваясь ласкам любимых рук, губ, сильного тела. На время она совсем забыла о войне, забыла и о том, что через несколько часов Алекс уедет, а в ее сердце вновь поселится страх.

– Алекс!

– Что?

– Ты спишь?

Он пошевелился, и она почувствовала, что его грудь и плечи по-прежнему влажны от пота.

– Сплю? – Он зевнул. – С чего ты взяла?

– Не важно, – перебила она.

Он глубоко вздохнул и зашевелился, перекладывая голову с живота Кэтрин на ее плечо, обнимая ее покрепче, кладя ногу поверх ее ног. Через несколько минут его дыхание стало ровным, тело расслабилось.

– Алекс! Ты засыпаешь?

Он медленно открыл глаза.

– Кажется, нет. А в чем дело?

– Я думала о твоих словах – о том, что я здесь, а ты скоро будешь в Лондоне. Это правда? Чарльз Стюарт решил дойти до самой столицы?

Алекс потер ладонью слипающиеся глаза и опять потянулся.

– Не знаю. Но у него есть армия, он направляется к Лондону.

– И он может дойти до Лондона?

– Никто, кроме его ближайших советников, не рассчитывал, что принц доберется хотя бы до границы Шотландии, а вспомни, где он сейчас!

Он ловко уклонился от ответа, подумала Кэтрин.

– Отец говорит, что юному претенденту на престол придется разгромить королевскую армию, прежде чем он сумеет войти в Лондон.

– Так он и говорит?

– Да, и еще многое другое: если принц все-таки войдет в столицу, ему не выстоять против орудий королевского флота. Адмирал Верной ни за что не согласится служить Стюарту, а под его командованием пятьсот кораблей.

– Твой отец – проницательный человек. А что, по его мнению, предпримет правительство?

– Он считает, что несколько членов парламента соберут собственную армию и попробуют отразить натиск Стюартов.

– Значит, гражданская война... – спокойно отозвался Алекс.

– А ведь еще есть церковь. Кентербери ни за что не допустит возвращения папистов в Англию, в стране слишком мало католиков, чтобы отнять власть у англиканских священников.

– Для человека, открыто заявляющего о своей неприязни к политике и войне, ты на редкость хорошо осведомлена.

– У меня есть глаза и уши.

– Это верно, – подтвердил Алекс, задумчиво глядя ей в глаза. – Прекрасные глаза и очаровательные ушки.

– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнила Кэтрин.

Он перевел взгляд на ее обнаженную грудь.

– Знаешь, почему-то я не расположен разглагольствовать об армиях и политических стратегиях...

– А также отвечать искренне и честно? Или ты и впредь намерен поступать так же: уклоняться от ответов, избегать неприятных разговоров, юлить и уворачиваться?

Черные ресницы медленно поднялись. После пристального взгляда в упор Алекс вздохнул, приподнялся, подложил под спину подушки, удобно устроился на них и скрестил руки на груди.

– Хорошо. Если ты хочешь знать правду, ты ее услышишь. Задавай вопросы.

Кэтрин уловила досаду в его голосе и постаралась смягчить свой.

– Значит, принц все-таки намерен дойти до Лондона?

– Если у него будет выбор – да.

– Достаточно ли сильна его армия, чтобы разгромить войска короля Георга?

– Если корабли Камберленда потопят в Ла-Манше, а голландцы передумают, шансы у нас равные. Я бы даже рискнул заявить, что горцам достаточно одной отваги, чтобы победить самого дьявола.

– Одной отваги? Значит, других преимуществ у них нет?

– Англичане считают иначе. Генерал Коуп бросил на поле боя артиллерию, оружие и боеприпасы.

Внимание Кэтрин привлек свежий шрам возле левого уха Алекса. Он не упоминал о том, как был ранен, а она не спрашивала, но любой при виде этого шрама сразу понял бы, что Алекс мог лишиться слуха, зрения и даже жизни.

Невольно она перевела взгляд на другой висок, на тонкий белый шрам – след раны, оставленной шпагой Гамильтона Гарнера в поединке. Еще один шрам находился на бедре Алекса. Кэтрин вдруг вспомнилось, как он стоял в гостиной сразу после дуэли, стирая пот со лба, в окровавленных бриджах и высоких сапогах, повторяя брачную клятву. На лице Алекс сохранял привычную маску непроницаемости. Помня о том, как ловко он умеет скрывать чувства, Кэтрин осторожно продолжала:

– Отец приписал поражение при Престонпансе неопытности наших солдат. Даже дядя Лоуренс утверждал, что армия генерала Коупа состояла преимущественно из необученных новобранцев.

– Это верно, – согласился Александер. – Но армию принца составляют крестьяне и пастухи, никогда в жизни не видевшие мушкета и не слышавшие артиллерийских залпов. С другой стороны, солдаты Коупа успели пройти подготовку в лагере и были вооружены не только мушкетами, но и таким количеством пушек, чтобы изрешетить дома во всей округе.

– А еще говорили, что вы застигли Коупа врасплох.

– У Коупа было огромное преимущество: место для сражения выбирал он. За спиной у него находилось море, с обоих флангов широкие открытые равнины, а прямо перед ним – обширное болото. Такую позицию мог бы с успехом оборонять мальчишка, вооруженный рогаткой. Коуп заслужил позор.

Он проверяет, насколько велико ее желание узнать правду, догадалась Кэтрин. Он пытается что-то объяснить ей... но что?

– У Коупа не набиралось и трех тысяч солдат, – с расстановкой возразила она. – А у принца было в четыре раза больше.

– Пытаешься найти Коупу оправдания? – Алекс насмешливо приподнял черную бровь. – Притом любые? Ты говоришь, в четыре раза? Еще недавно сплетники уверяли, что у принца было втрое больше солдат, чем у Коупа. Удар был отражен.

– Ты сказал, что если у принца будет выбор, он наверняка двинется в сторону Лондона. Значит ли это, что ты предпочел бы другое решение?

– Некоторые из вождей кланов с самого начала возражали против планов вторжения, – честно признался Алекс. – Другие же хотели предпринять попытку – при условии, что английские якобиты их поддержат.

– И что же?

– Как видишь, нас никто не поддержал, – сухо сообщил Алекс.

– Ты намекаешь, что принц постепенно теряет сторонников?

– Даже слепец способен вовремя повернуть обратно, если перед ним стена.

– Стена? Может, хватит говорить загадками?

Алекс вздохнул:

– Это была метафора. Наши вожди понимают, что войско шотландских крестьян марширует по дорогам страны, в которую чужеземные армии не вторгались со времен Вильгельма Завоевателя. Слева их подстерегает маршал Уэйд с пятью тысячами солдат, которым давно не терпится отомстить за смерть товарищей при Престонпансе. Однако они не станут спешить, опасаясь такой же участи. Справа – семитысячная армия сэра Джона Лигонье, рвущаяся в бой. К тому же нам известно, что сын короля Георга, герцог Камберлендский, спешит на подмогу с несколькими тысячами закаленных в боях ветеранов, которым пришлось оторваться от веселой, похожей на игру войны во Фландрии, чтобы прогнать с родной земли орду завоевателей в юбках. И наконец, несколько тысяч драгунов и королевская гвардия, расквартированная в Финчли-Коммонс, не слишком рады тому, что им выпала честь одним защищать столицу от несметных орд. Однако они приняли благородное решение – погибнуть за короля и родину, если герцог не подоспеет вовремя. Я был в столице, когда король Георг обратился к своим бравым гвардейцам с речью – а в это время королевскую казну тайно грузили на корабль, стоящий у берега Темзы. Видимо, король не слишком доверяет своим подданным.

Кэтрин быстро произвела подсчеты в уме.

– Не считая флота адмирала Вернона и ополчения по всей стране, численность правительственных войск составляет всего двадцать тысяч человек. Неудивительно, что король встревожен.

В глазах Александера появился странный блеск.

– В Престонпансе наши шансы были еще меньше, но мы не испытывали подобной... тревоги.

– Не понимаю...

Он слабо улыбнулся:

– Вопреки всем слухам в тот день мы вывели на поле боя менее двух тысяч человек, а у Коупа было почти три тысячи. Вот почему мы отпустили почти всех пленников – численностью они превосходили нас.

– Но... почему же принц отправил в первый серьезный бой всего две тысячи человек? Ведь он рисковал потерять их!

– У него не было выбора. Он мог пожертвовать только этими двумя тысячами. Присутствие остальных нескольких сотен требовалось в Перте и Эдинбурге, чтобы удержать то, что мы уже завоевали.

– Нескольких сотен? Но мы слышали, что в битве при Престонпансе участвовали десять тысяч мятежников и что с каждым днем их численность растет!

Алекс осторожно провел пальцем по ее щеке.

– Кэтрин, – тихо произнес он, – будь в нашей армии десять тысяч горцев, мы захватили бы не только Лондон, но и все столицы Европы. Но у принца никак не больше пяти тысяч солдат.

Изумленное выражение на лице Кэтрин напомнило Алексу, как был удивлен он сам, когда месяц назад услышал от Дональда Камерона, что принц отказался от намерения зимовать в Шотландии и решил начать вторжение незамедлительно.

– Чарльз Стюарт вторгся в Англию с пятью тысячами солдат? – недоверчиво переспросила она. – Пять тысяч – против двадцати, и это по самым скромным подсчетам? Да ты шутишь!

– Если бы! – с горечью отозвался Алекс. – Ну, что ты теперь скажешь?

– А что я могу сказать? – прошептала она. – Принцу известно, как он рискует?

– Как ни удивительно, да. Он хорошо осведомлен, в то время как благодаря искусству лорда Джорджа наши противники не располагают даже приблизительными сведениями о численности и местонахождении наших сил.

– Но чем он оправдывает необходимость сражаться с таким мощным противником?

– Наш принц считает, что справедливость на его стороне, – объяснил Алекс. – А еще он всецело убежден, что на сторону его отца, короля Якова, перейдут не только все простолюдины, но и английские солдаты. Он считает, что армия охотно сложит оружие и с радостью воспримет реставрацию Стюартов.

– Он спятил! – ахнула Кэтрин.

– Как и все мы, – печально улыбнулся Алекс, – иначе нас бы сейчас здесь не было.

– А что будет завтра? Что, если на подмогу Уэйду и Лигонье подоспеет армия герцога Камберлендского? И если кто-нибудь узнает всю правду?

– Этого я и опасаюсь, – признался он, касаясь губами ее плеча. – Но как прикажешь мне поступить – дезертировать?

– Да! – не задумываясь, выкрикнула Кэтрин, но тут же спохватилась: – Нет! – И после томительной паузы пробормотала: – Не знаю...

– Ты перечислила все возможные пути, – заметил он. – Теперь ты представляешь, какое настроение царит на военных советах в армии принца.

– А твой брат? Что думает Дональд?

Алекс провел ладонью по своим густым волнистым волосам и вздохнул:

– Дональд давно уже умоляет принца вспомнить об осторожности, но тот слушает его вполуха. Конечно, принц не пренебрегает мнением Дональда, зная, что Камероны Лохиэла составляют треть его армии, а несколько кланов открыто выражают недовольство с тех пор, как мы переправились через реку Эск. Стоит им только почуять, что запахло бунтом, и они удерут обратно в Шотландию раньше, чем принц успеет моргнуть глазом.

– Но чем принц удерживает их? Какими доводами можно убедить твоего брата, заставить его пренебречь истиной и логикой? Почему Дональд по-прежнему с принцем, если он не рассчитывает на успех? Только, ради Бога, не говори мне о шотландской гордости, чести и преданности, иначе я не выдержу!

– Ладно, я не стану говорить о них, – согласился Алекс. – Лучше поговорим о последствиях. Все горцы, собравшиеся в Гленфиннане, знали, что обратного пути у них не будет. Мы либо победим, либо потеряем все. Ты сама недавно напомнила, что мы отвоевали Шотландию, и спрашивала, зачем опасаться двух гарнизонов армии Ганновера. Да, Шотландия и вправду принадлежит нам, и я считаю, что нам следовало бы в течение шести месяцев укреплять границы, восстанавливать крепости, вооружаться и готовиться к ответной атаке. И она последовала бы, в этом не может быть сомнений. Англия не потерпела бы такого оскорбления ее имперской гордости. Что станет с ее остальными владениями, если она не сумеет удержать даже никчемные горы и болота у собственной границы? Североамериканские колонии наверняка воспользуются таким преимуществом, как и враги Англии – Испания и Франция, сражающиеся с британцами за право торговать в Вест-Индии и Персии. Королю Георгу пришлось бы послать армию на север, чтобы покорить горцев не важно, хочет он этого или нет. На карту была бы поставлена честь страны, а не самого короля.

– Но вы бы выиграли время, чтобы собрать армию, – возразила Кэтрин.

– Да, и тогда, возможно, сражаться за свободу согласились бы не пять-шесть, а двадцать – тридцать тысяч человек. Но промедление было бы выгодно не только нам. Англичане не стали бы терять даром эти полгода: они обратились бы за помощью к заграничным союзникам, вымуштровали бы всю армию, чтобы больше не допустить позора, как в Престонпансе, устроили бы нам блокаду со стороны моря, да такую, чтобы даже рыба не проплыла. Пришел бы конец ошибкам, случайностям, просчетам туповатых генералов. Англия обрушила бы на нас всю свою мощь, мы захлебнулись бы в крови.

Заметив, как нахмурилась Кэтрин, Алекс зажал в ладонях ее похолодевшую маленькую руку.

– Нам не оставили бы ничего. Англичане покорили бы нас, уничтожили раз и навсегда – в назидание другим колониям, которые вздумают взбунтоваться. Но пострадали бы не пять тысяч одураченных смелых, но простодушных людей, а тридцать тысяч, их жены, дети и дома. У нас отняли бы все имущество. Шотландия перестала бы существовать.

Он надолго замолчал. Кэтрин разглядывала его лицо при утреннем свете: под глазами залегли круги,, которыхраньше не было, на лбу обозначились морщины, губы сжимались сильнее, чем в те времена, когда она считала его шпионом и убийцей, у которого нет совести.

– Я люблю тебя, Александер Камерон, – произнесла она. – И буду любить, что бы ни случилось, где бы мы ни поселились – в замке или хижине.

– Возможно, у нас, Камеронов, не останется даже хижины, если мятежники потерпят поражение и имущество их вождей будет конфисковано.

– Значит, Дональд может лишиться Ахнакарри?

– Однажды он чудом избежал этого – в 1715 году, когда его отец возглавлял восстание в поддержку Стюартов. Вождям предложили выбирать между виселицей или изгнанием, если они откажутся принести присягу королю Георгу. Когда вождь оказывался особенно упрямым и решительным, он мог приказать принести присягу сыну или брату и таким образом сберечь земли и титулы, несмотря на наказание.

– Твой отец, кажется, до сих пор во Франции?

– В Италии, вместе с королем Яковом. Многие вожди позднее подали прошения о помиловании и с разрешения Стюарта вернулись в Шотландию, но, как ты уже догадалась, мы, Камероны, упрямы. Старый Лохиэл то и дело заявляет, что не вернется на родину, пока на английский престол не взойдет Стюарт.

– Клан львов... – пробормотала Кэтрин и была награждена удивленным взглядом мужа. – Леди Мора рассказывала мне, как шотландцы преданы своим вождям.

– Но на этот раз передать земли и титул будет некому. У младшего Лохиэла не осталось ни сыновей, ни братьев.

– Но ведь твой брат Джон отказался поддержать принца.

– Джон не якобит, – возразил Александер, – но и не сторонник Ганновера. Если ветер переменится, он ради собственного спасения может послать отряд воевать против нас, но в этом случае он потеряет всякое уважение клана. Его никогда не признают вождем.

– А Арчибальда или тебя? Темные глаза ярко блеснули.

– Мы с Арчи не станем даже думать о титуле, пока жив Дональд, к тому же такое решение принимать не нам. Если нам придется отступить в Шотландию, то пробудем мы там недолго. Нас ждут изгнание, тюрьма, а может, и виселица.

– Но не могут же англичане повесить всех, кто участвовал в восстании!

– Отруби голову – и тело сгниет. Достаточно повесить вождей, чтобы кланы исчезли сами собой.

Кэтрин вздрогнула и прижалась к Алексу.

– Полно, не горюй. Нищими мы не останемся – если прекрасная миссис Монтгомери разумно распорядится сбережениями мужа.

– Она промотала все до последнего гроша, – скорбно призналась Кэтрин, уткнувшись в плечо мужа. – Наверное, Демиен уже все рассказал тебе.

– Твой брат сообщил, что ты зря не потратила ни пенни. Мистер Монтгомери пожалел о том, что его жена терпела лишения.

– Миссис Монтгомери недоставало только присутствия мужа.

– Но теперь он здесь, – тихо напомнил Алекс. – И сделает все возможное, чтобы наверстать упущенное.

Его ладони заскользили по ее нагому телу, пробрались под волну волос, замерли одна на затылке, вторая под изящно очерченным подбородком. Он уже собирался запечатлеть на ее губах страстный поцелуй, как вдруг Кэтрин вырвалась и отстранилась.

– В чем дело? – растерялся Алекс. – Я сказал что-нибудь не то?

Она молча покачала головой, ее глаза стали огромными и потемнели – этот тревожный признак не ускользнул от внимания Алекса.

– Или что-то натворил?

Губы Кэтрин на время лишили его возможности строить догадки. Поцелуй был дерзким, почти грубым. К тому времени как она отстранилась, в Алексе вспыхнуло желание.

– Прошу прощения, мадам, – сбивчиво произнес он, – но что я все-таки упустил?

– Вы не ответили на вопрос, сэр Невежа.

– За такой упрек я с радостью воздержусь от ответа еще раз.

Кэтрин яростно толкнула его в бок.

– Ты рассказывал о весьма лестных предложениях, но ни словом не упомянул, что они были слишком соблазнительны, чтобы отвергать их.

Он задержал взгляд на ее обольстительно пухлых губах.

– А если бы я сказал, что принял их все?

– Тогда я назвала бы тебя лжецом и хвастуном, – возразила Кэтрин. – А еще – извращенным, похотливым животным.

– Извращенным и похотливым? – Он насмешливо приподнял бровь. – Если рядом с тобой я не могу удержаться от объятий, это еще не значит, что я от всех требую такого же внимания.

– Еще не значит?

– С другой стороны, мне известно, что последствия физических лишений могут быть весьма серьезными. Граф Джованни Фандуччи – наглядный пример целительной и благотворной силы женского внимания. Когда мы познакомились с ним, нашим первым побуждением было спрятать от него подальше всех молоденьких девушек. Но после нескольких ночей с Огнеглазой Ритой...

– Кто такой граф Джованни Фандуччи и что это за Рита? – перебила Кэтрин.

– Граф добровольно присоединился к нам после битвы при Престонпансе и снискал уважение почти всей армии, когда перепил Струана Максорли, который протрезвел лишь через три дня. Граф не только сумел уложить нашего друга под стол, но и забрал выигрыш, Огнеглазую Риту, прозванную так потому, что...

– Не важно! Можешь не объяснять.

– Сказать по правде, я знаю о талантах Риты только с чужих слов.

– Ну разумеется!

– И не желаю убеждаться в них лично. Тем более что наш итальянец оказался отъявленным собственником – к огромному огорчению Струана.

– А я думала, Струан Максорли и Лорен... поладили.

Улыбка Алекса угасла.

– Мы все так считали. Особенно когда она вызвалась сопровождать клан в походе.

Кэтрин напряглась, забыв о шутках.

– Лорен с вами?

– Была с нами, – поправил Алекс, заметив опасный блеск в сузившихся глазах Кэтрин. – Она собиралась в Эдинбург. Там она родилась и еще в начале похода заявила, что хочет остаться в городе. Но насколько мне известно, накануне битвы при Престонпансе она ускользнула из лагеря, и с тех пор ее никто не видел.

Немного успокоившись, Кэтрин позволила мужу заключить ее в объятия, но воспоминания о Лорен Камерон помешали ей насладиться ими. Буйные рыжие волосы, загорелое лицо, янтарные глаза, дерзкие манеры... Лорен Камерон открыто бросала вызов всем, кто осмеливался соперничать с ней в борьбе за внимание Алекса. За прошедшие месяцы Кэтрин не раз с недовольством вспоминала ее пышную фигуру и откровенную чувственность.

– Эта гримаса – признак ревности или воспоминаний о вчерашнем ужине?

– Ты думаешь, я ревную? К этой... этой... Алекс засмеялся и прижал ладонь к ее губам.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я даже не замечал Лорен, как и всех остальных. Видишь, что ты со мной сделала? Охолостила. Лишила лучшего, что может быть в жизни мужчины.

– Вот и хорошо. Значит, нам не придется ссориться.

– Но зачем лишать меня пищи и питья? И полудюжины ведер горячей воды, которые пришлись бы весьма кстати? Но если ты предпочитаешь видеть меня в постели грязным и потным...

– Боже мой! – спохватилась Кэтрин и вскочила. – Должно быть, ты умираешь с голоду!

– Я и вправду умирал, а теперь просто зверски хочу есть. Больше всего на свете я мечтал не только о тебе: мне представлялся увесистый ломоть говядины с жирной подливкой, ежевичный пирог прямо из духовки и ведра с горячей водой.

– Ты получишь все сразу, – пообещала Кэтрин, мимоходом поцеловав его в щеку. Обнаженная, она спрыгнула с кровати и босиком прошлепала в гардеробную. Ее длинные золотистые волосы раскачивались на каждом шагу, пряди блестели в солнечном свете. Алекс восхищенно любовался ее округлыми формами и удивительной грацией. В ней сочетались ум, красота и страсть – о чем еще он мог мечтать?

Он не солгал, объяснив, что собирался пробыть у нее несколько часов. Поездка заняла целую неделю, откладывать возвращение в лагерь было немыслимо. Но когда он обнял Кэтрин и услышал ее срывающийся от страсти голос, то сразу забыл об отъезде, о ночах на жесткой земле, о храпящих, кашляющих товарищах, пускающих ветры такой силы, что от них обрушились бы стены Иерихона. Лохиэл обойдется без него еще двенадцать часов. Или четырнадцать.

– Вы намерены и впредь валяться в постели и усмехаться, сэр? Или все-таки соизволите помочь мне?

Кэтрин смотрела на него, сурово сведя брови. Алекс поднялся с кровати и вместе с женой вышел в гардеробную, где увидел в углу большую медную ванну.

– Если вы соблаговолите поставить ее перед камином, милорд, и развести в нем огонь, я разыщу Дейрдре и велю ей согреть воды.

– Дейрдре? – Алекс нахмурился. – Черт, как я мог забыть!

Он вернулся в спальню и схватил со стула алый китель. В одном из внутренних карманов он нашел то, что искал, и с улыбкой объяснил Кэтрин:

– Алуин пригрозил, что я очень пожалею, если забуду передать все это Дейрдре.

Посылкой оказались письма – целая пачка, почти такая же толстая, как та, которую вчера ночью сбросила с кровати Кэтрин.

Заметив грустную улыбку жены, Алекс виновато покраснел.

– Алуин Маккейл никогда не лез за словом в карман. А теперь, когда он влюблен, слова так и вылетают из-под его пера.

– Тебе не мешало бы брать у него уроки, – заметила Кэтрин, завистливо глядя на пачку, перевязанную бечевкой. Но уже в следующую минуту она пожалела о мелочных попреках. Она вышла замуж за человека, который любит ее, а такой удачей может похвалиться разве что каждая десятая женщина. Без писем и стихов в ее честь можно и обойтись.

Отставив банку с солью для ванн, Кэтрин обняла Алекса за шею и прижалась к нему всем телом, заглядывая в глаза. Письма упали на пол, он ответил на объятия и уже собирался унести ее в постель, когда неожиданный стук в дверь спальни заставил обоих вздрогнуть.

– Дейрдре! – воскликнула Кэтрин. – Я пошлю ее на кухню за едой и горячей водой.

– Пусть не торопится, – подсказал Алекс голосом, от которого Кэтрин охватила дрожь.

– А я думала, ты проголодался.

– Так и есть.

Во второй раз в дверь постучали громче и нетерпеливее.

– Дейрдре, это ты?

– Это твой отец, Кэтрин, – ответил гулкий мужской голос. – Нам надо сейчас же поговорить.

Щеколда на двери загромыхала, сердце Кэтрин ушло в пятки. Алекс сорвался с места, мгновенно собрал одежду, сапоги и ремень и унес их в гардеробную. Отдав Кэтрин ключ от спальни, он спрятался в крохотной соседней комнатке.

– Кэтрин! – послышалось из-за двери.

– Минутку, папа, – отозвалась она, одной рукой приглаживая волосы, а другой расправляя халат. Мельком взглянув в зеркало, она чуть не лишилась чувств: ее губы распухли от поцелуев, волосы безнадежно спутались. А постель выглядела так, словно под пологом с фестонами недавно закончилось сражение: подушки, одеяла и простыни смешались в кучу. Сэр Альфред не сможет этого не заметить. Кэтрин заметалась вокруг кровати, пытаясь навести хоть какое-то подобие порядка и уже понимая, что ее старания тщетны. Если отец заметил вчера вечером знаки внимания лейтенанта Гудвина, то теперь, увидев разбросанные подушки, он поймет, почему Кэтрин вчера так рано ушла к себе.

Туго завязав на талии пояс халата, Кэтрин подошла к двери. Ее рука так дрожала, что вставить ключ в замочную скважину удалось только со второй попытки. Наконец она открыла дверь, сохраняя на лице вымученную улыбку.

– Папа! – пронзительно воскликнула она. – Какая неожиданность!

Сэр Альфред торопливо вошел в комнату. Он был чем-то взволнован, парик криво сидел на лысой голове. Судя по измятой одежде, вчера он улегся спать одетым.

Не глядя на дочь, он прошелся по комнате и резко остановился посредине. Пока отец стоял спиной к Кэтрин, она успела украдкой пригладить волосы.

– Надеюсь, я тебя не разбудил? Еще слишком рано...

– Нет-нет, папа, не разбудил. Я уже проснулась и собиралась принять ванну.

– Да? Отлично.

Кэтрин не помнила, чтобы сэр Альфред когда-нибудь заходил к ней в спальню. И он никогда не боялся кого-нибудь разбудить.

– Папа, что случилось? У тебя неприятности?

– Случилось? Неприятности? – Он нахмурился, словно припоминая, что привело его сюда. – Неприятности... – повторил он и направился к постели.

Кэтрин побледнела, заметив, что аккуратно перевязанная пачка писем лежит на полу в двух дюймах от ноги сэра Альфреда.

– Да, у нас неприятности! – вдруг рявкнул сэр Альфред, и Кэтрин вздрогнула. – Вчера ночью стало известно, что мятежники покинули Манчестер и направляются сюда. Более того, к папистам присоединилось почти полторы тысячи жителей города! Немыслимо! Но еще страшнее то, что такое может случиться и здесь!

– Здесь, папа? Ты думаешь, мятежники явятся сюда, в Дерби?

– А что им может помешать? – в ярости выпалил отец. – Армия бросила нас на произвол судьбы, ополченцы удрали так поспешно, что потоптали все клумбы в саду!

– Папа, это еще не повод так нервничать! Ты доведешь себя до сердечного приступа. Лучше сядь и...

– До приступа? А почему бы и нет? Принц оставляет за собой пустыню, настоящую пустыню, уж можешь мне поверить. Он приказывает стереть с лица земли целые города и деревни, порядочные горожане вынуждены прятаться, чтобы спасти жизнь. А ведь я предупреждал! Я всем говорил, чего можно ждать от воров и дикарей, но разве меня слушали? Балы, чаепития, ужины – вот что устраивали вместо канонад. Теперь нам всем придется дорого поплатиться за свою беспечность!

– Папа, мне известны слухи, которые упорно распространяют власти: они не только невероятны, но и противоречивы. Зачем городу понадобилось встречать принца колокольным звоном, если горожане боялись резни? С какой стати горожане присоединились к армии, если знали, что город сровняют с землей? Будь слухи правдой, мы увидели бы гораздо больше беженцев, и не только богачей, увозящих на юг свое добро!

Сэр Альфред смерил дочь язвительным взглядом:

– А ты, похоже, научилась у брата искусству спорить.

– Я не спорю, папа. Просто считаю, что твои источники сведений недостойны доверия.

– К черту источники! Кэтрин, лорд Кавендиш, герцог Девонширский, настаивает на вывозе из Дерби всего населения, и я горячо поддерживаю это решение. Почти все утро я улаживал свои дела, чтобы мы могли покинуть Дерби как можно скорее.

– Покинуть Дерби? – ахнула Кэтрин, мельком взглянув на закрытую дверь гардеробной. Мысль о том, что ей придется уехать, во второй раз расставшись с Алексом, вызвала у нее такое отвращение, что она не услышала первые фразы очередной отцовской тирады.

– ...только чтобы наткнуться на яростное сопротивление, и кого! Подумать только – твоей матери! Она облила меня презрением. Назвала бесхребетным червяком, тряпкой, заявила, что не сдвинется с места. Ума не приложу, что на нее нашло! Даже когда я напомнил, что ее могут подвергнуть чудовищному насилию, а Роузвуд-Холл – сжечь дотла, она осталась непоколебима! Вот я и пришел к тебе, надеясь, что ты поможешь образумить ее.

Сэр Альфред сильно вспотел, извлек из кармана платок величиной с наволочку и принялся вытирать лицо и шею.

– Неблагодарная... – ворчал он. – Тридцать пять лет она пользовалась неограниченными привилегиями и начисто забыла о чувстве долга! Она уже не помнит, кто она такая и кем была, пока я из великодушия не спас ее от позора и нищеты! А ведь она торжественно поклялась повиноваться мне! Что скажет лорд Кавендиш, если она ослушается моего приказа? Как отнесутся ко мне в парламенте, если узнают, что я не способен обуздать даже собственную жену? Ее необходимо заставить подчиниться. И я рассчитываю, что ты, Кэтрин, разъяснишь ей ошибку.

Кэтрин на время забыла о муже, прячущемся в гардеробной, и улыбнулась отцу.

– Ты считаешь меня образцом послушания?

– Ты редко огорчала меня, – объяснил сэр Альфред. – Ты даже вышла за Монтгомери. Помнишь, какой скандал ты закатила, когда я поставил тебя перед фактом, как пылко уверяла, что ненавидишь его и всех, кого видела в тот вечер? Но вскоре ты признала мою правоту и стала его женой. Более того, ты послушно последовала за ним в Лондон, как и подобает женщине.

Кэтрин вздохнула, пытаясь взять себя в руки: выслушав отца, она чуть было не вспылила. Но прежде чем она успела заявить, что согласна с матерью в оценке характера сэра Альфреда, он нагнулся и поднял пачку писем, на которые едва не наступил.

– Женщины созданы не для того, чтобы перечить и бунтовать, – продолжал он наставительным тоном. – И уж конечно, не их дело давать советы мужчинам, которые защищают их интересы. Будь у женщин ум, сравнимый с мужским, они были бы наделены смелостью и силой, чтобы отстаивать свое мнение. Но умение красить ногти и по два-три часа в день прихорашиваться перед зеркалом едва ли необходимо для понимания тонкостей политики и военной стратегии. – Он хлопнул пачкой писем по ладони и поджал губы, разглядев имя получателя на конвертах. – Ты должна сейчас же поговорить с ней, Кэтрин. Напомни, чем она обязана Эшбрукам.

Кэтрин не сводила глаз с писем, подыскивая убедительное объяснение тому, почему у нее оказались письма, адресованные Дейрдре. И почему ее служанка вообще получает письма.

Первая волна паники окатила ее, когда внимание сэра Альфреда вдруг привлек беспорядок на постели. На самом видном месте валялась скомканная шелковая ночная рубашка.

– Не знаю, смогу ли я повлиять на нее, – торопливо произнесла Кэтрин. – К тому же я не считаю, что мама не права.

Сэр Альфред резко обернулся к ней:

– Что? Что ты говоришь?

– Я... – Она сделала паузу и перевела дух. – Пожалуй, в целом я соглашусь с мамой. Я не вижу причин покидать дом. Нам незачем убегать, поджав хвосты. А если маме нужна компания, я охотно останусь с ней здесь, в Роузвуд-Холле.

Сэр Альфред побагровел.

– Ты в своем уме, детка? Ты понимаешь, что говоришь? О чем я твердил тебе добрые десять минут? Мятежники приближаются к Дерби. Через несколько часов они уже будут здесь! Ополченцы бежали, а вместе с ними – слуги, егеря, даже помощники конюхов, выгребавшие навоз! Здесь вы окажетесь совсем одни, станете жертвами варваров и дикарей!

– А я уверена, что нам нечего бояться, отец. Я слышала, что принц – истинный джентльмен и весьма учтивый гость.

– Гость?! – Многочисленные подбородки и брыли сэра Альфреда затряслись от возмущения. – Ты готова приютить в Роузвуд-Холле этого... французского узурпатора?

– И даже предложить ему твое прекрасное бургундское, если он пожелает.

Лицо лорда Эшбрука приобрело свекольный оттенок. С отвращением отшвырнув пачку писем, он решительно направился к двери спальни.

– Теперь мне все ясно: и ты, и твоя мать – сумасшедшие. Значит, придется прислать сюда лакеев и увезтивас обеих, если понадобится – силой.

– В таком случае мы будем сопротивляться, – ровным тоном сообщила Кэтрин и сжала кулаки. – Позволь напомнить, что мы обе совершеннолетние, мы не рабыни и не слуги, следовательно, вольны выбирать, как нам быть – остаться в доме или бежать куда глаза глядят.

– Вы подчинитесь мне! – негодующе взревел сэр Альфред.

– Я буду подчиняться только своей совести, – невозмутимо возразила Кэтрин.

Сэр Альфред был потрясен до глубины души. Столкнувшись с бунтом в собственной семье, он не выдержал, растерялся, бросился к двери и чуть не сбил с ног Дейрдре О'Ши. Поднос вылетел из рук служанки, печенье разлетелось по полу, чашка с чаем ударилась о стену, выплеснула горячее содержимое и разбилась. Край подноса сорвал парик с головы сэра Альфреда, парик плюхнулся в лужу чая.

От яростной брани служанка содрогнулась и бросилась поднимать парик, а лорд Эшбрук окинул леденящим взглядом дочь:

– Мой экипаж будет подан в полдень. Если к тому времени к тебе вернется рассудок, можешь сопровождать меня. Если же нет... – он выхватил парик из рук Дейрдре и принялся брезгливо отряхивать его, орошая стены каплями чая, – ...проси милости у сластолюбцев, воров и головорезов, которые явятся сюда!

Кэтрин проводила взглядом отца, выбегающего в коридор, но едва он скрылся за углом, поспешно увела Дейрдре в глубь комнаты.

– Кажется, я начинаю понимать, почему мама ищет утешения где угодно, но не у отца...

– Что, мистрис?

– Не важно. Запри дверь и иди сюда.

– Но этот беспорядок...

– Забудь о нем.

Более наблюдательная, чем сэр Альфред, Дейрдре сразу заметила, что по спальне Кэтрин будто пронесся смерч. Обычно на пухлой перине оставалась одна-единственная вмятина, теперь же постель представляла собой мешанину белья и подушек. Кэтрин тщательно следила за собой, а теперь походила на цыганку с растрепанной гривой и обветренными губами.

Первой в голову Дейрдре пришла мысль о том, что спор отца с дочерью перерос в драку. Но тут в глаза служанке бросилась скомканная шелковая рубашка, и она поняла, что вчера вечером шаги и голоса ей не послышались.

Вчера Дейрдре почему-то не спалось, и она сходила в людскую за теплым молоком с медом, а когда возвращалась, заметила тень, промелькнувшую у двери спальни Кэтрин. Лестница для слуг находилась в дальнем конце коридора; поворачиваясь на петлях, она издавала истошный визг. К тому времени как Дейрдре допила молоко и поспешила к спальне хозяйки, в коридоре уже никого не было. Дверь Кэтрин оказалась запертой, из комнаты слышалось только потрескивание огня в камине.

Но беспокойство не покидало Дейрдре, пока она поднималась по узкой лестнице к себе в комнату, и многократно усилилось, когда она случайно выглянула в окно и увидела во дворе, в пятне лунного света, лейтенанта Дерека Гудвина. Проходя по вымощенному булыжником двору, он на мгновение остановился, не сводя глаз с окон второго этажа. Даже издалека и в темноте Дейрдре различила ярость на его лице. Он тут же скрылся в тени у конюшни, но Дейрдре так и не смогла забыть выражение его лица.

А теперь она окончательно перепугалась, увидев беспорядок в комнате Кэтрин. Тем временем ее молодая хозяйка распахнула дверь гардеробной и со смехом бросилась в объятия рослого полунагого мужчины.

– Мистрис Кэтрин! – воскликнула Дейрдре, но тут мужчина выпрямился, и служанка зажала себе рот обеими руками, чтобы не закричать. – Мистер Камерон!

– Рад вновь видеть вас, мистрис О'Ши. – Крепко обнимая жену, Алекс улыбнулся Дейрдре. Во время визита сэра Альфреда он успел надеть бриджи и рубашку, но не стал застегивать ее. Заметив, как сияют лица Алекса и Кэтрин, Дейрдре не стала спрашивать, почему в спальне царит хаос.

– И я рада вам, милорд. Вы удачно выбрали время, чтобы навестить нас.

– Так это правда? – вмешалась Кэтрин. – Отец не солгал? Мятежники покинули Манчестер?

– Да, и я узнала об этом рано утром, – кивнула Дейрдре. – Я бросилась будить вас, но дверь была заперта, и я... – Она метнула быстрый взгляд карих глаз на загорелое лицо Алекса. – Хорошо, что вы целы и невредимы, сэр. А мы наслушались таких ужасов! Надеюсь, вы здесь не один?

– Меня никто не сопровождает. Но Алуин передает вам привет. Он не мог покинуть лагерь, но... – Алекс взглянул на пачку писем, брошенную на кровать, шагнул вперед, взял письма и с улыбкой подал их Дейрдре. – Может быть, эти письма утешат вас до приезда Алуина, а он может появиться здесь в самом ближайшем времени, если займет место в авангарде.

Дейрдре уставилась на сокровище, лежащее у нее на ладонях. Ее отец, бедный и неграмотный егерь-ирландец, не считал нужным учить дочерей читать и писать, но Дейрдре упрямо постигала азы школьной премудрости, выведывая их у братьев. Во время долгого путешествия на север, в Шотландию, Дейрдре однажды увидела, как Алуин Маккейл что-то пишет в дневник в кожаном переплете, и позавидовала его разборчивому, красивому почерку и умению связно и легко излагать свои мысли. А теперь, получив десятки страниц этих мыслей, предназначенных именно для нее, Дейрдре вдруг смутилась, заволновалась и покраснела.

– Что же мне делать? – прошептала она.

– Найти укромный уголок и прочесть их, – посоветовала Кэтрин.

– Но... мне надо принести вам чаю...

– Я знаю, где находится кухня, и вряд ли заблужусь, – пошутила ее хозяйка. – Ну, ступай. Я позабочусь о нас с мужем. Не вздумай явиться сюда, пока не прочтешь все письма до единого.

Дейрдре просияла, поблагодарила ее, бросилась к двери, но на полпути замерла и оглянулась.

– А он... здоров, милорд?

– Алуин? Здоровее, чем прежде. Отсутствие вкусной еды и мягких постелей пошло ему на пользу.

Дейрдре прикусила губу.

– А его плечо...

– Давно зажило, клянусь вам. Этот негодяй ухитрился даже победить меня и выиграть десять фунтов!

Служанка застенчиво улыбнулась, быстро присела и удалилась, оставив Алекса и Кэтрин вдвоем. Когда за ней закрылась дверь, Алекс усмехнулся и поцеловал Кэтрин в макушку.

– Подумать только, что вы с нами сделали, английские плутовки! Впрочем, за Алуина я только рад. Впредь не будет насмехаться надо мной. .

– Значит, ты ни о чем не жалеешь?

– Один мудрый старый воин как-то сказал мне, что жалеть следует лишь о том, чего мы не успели.

Глаза Кэтрин блеснули.

– Это был твой дед, сэр Юэн?

– Да, а как ты догадалась?

– Леди Мора рассказывала мне, что Юэн Камерон был известен хитростью и умом. Она говорила, что он бросал вызов судьбе, бессовестно пользуясь слабостями мужчин, женщин и детей. И это еще не все: поговаривали, что он служит черным божествам.

– Ах да, друиды! – Алекс заговорщицки подмигнул. – Если верить местной легенде, однажды сэр Юэн ушел в горы – в то время ему было лет пятнадцать. Из-за внезапно разразившейся бури ему пришлось заночевать в пещере, а когда он вернулся домой, выяснилось, что он отсутствовал не один день, а целый месяц. Его одежда была изодрана и перепачкана кровью, но на теле не оказалось ни единой царапины. А принесенный им меч выковали пять веков назад, когда-то он принадлежал нашему давнему предку, горцу по прозвищу Черный Камерон. Сэр Юэн понятия не имел, откуда у него в руках взялся древний меч, но легенда гласит, что он выкован из той же стали, из которой друиды изготовили Экскалибур. Считалось, что обладатель этого меча никогда не будет ранен в бою – и действительно, хитрый старый лис всегда возвращался в Ахнакарри победителем.

– Где же этот меч сейчас?

– Я положил его в могилу сэра Юэна пятнадцать лет назад, после того как убил им Энгуса и Дугалла Кэмпбеллов.

От этого известия по коже Кэтрин побежали мурашки. Алекс впервые упомянул о жутких событиях давнего вечера. Если бы не леди Мора, Кэтрин никогда не узнала бы о смерти Энни Максорли и не поняла бы, как страдает Алекс. К несчастью, с тех пор Кэтрин мучилась сама, не зная, как бороться с воспоминаниями о женщине, которую Алекс любил неистово и страстно, как умеют любить только горцы. Кэтрин была готова вступить в схватку с Лорен Камерон, но как победить бесплотный дух?

Разгадав ее мысли по отчужденному взгляду, Александер заглянул ей в глаза.

– Моя любовь к Энни была особенной, – объяснил он, – такими бывают лишь молодость, наивность и первый поцелуй. А к тебе я испытываю любовь зрелого мужчины, Кэтрин. Ты – часть меня, нас не разлучит никто – ни человек, ни король, ни война, ни призрак.

Кэтрин обняла его, крепко прижалась к горячему телу, трепеща от прикосновения его губ и ладоней, от биения сердца.

«Ты прав, любимый, – думала она в отчаянии. – Ни человеку, ни королю, ни призраку не хватит сил, чтобы разлучить нас, но это без труда сделают твоя гордость, честь и страсть».

Лохиэл не бросит Чарльза Стюарта потому, что дал клятву. Арчибальд Камерон останется рядом с ним потому, что он Камерон и гордится своим именем и кланом больше, чем собственной жизнью. Мотивы Александера столь же чисты и опасны для него самого. Он будет преданно сопровождать братьев, сражаться бок о бок с другими членами клана, а если и погибнет, то за Шотландию, за свою любовь к обдуваемым всеми ветрами торфяникам и скалистым утесам, которые он не видел много лет и стремился вновь назвать родиной. Его страсть – его сила и вместе с тем величайшая слабость.

Волки ходили кругами, остерегаясь мощи царственных зверей, которые осмелились бросить вызов самому монарху, и до сих пор львы оставались неуязвимыми. Но стоит им на миг потерять бдительность или выказать благородство – и тогда вся честь, гордость и страсть мира не только не помогут им, но станут причиной их гибели.

Глава 7

Вскоре выяснилось, что Дейрдре пренебрегла приказом Кэтрин уединиться и прочесть письма Алуина Маккейла. В дверь спальни вновь постучали, Алекс опять скрылся в гардеробной, а Кэтрин впустила в комнату трех дюжих слуг. Один из них нес тяжелый поднос, нагруженный сыром, мясом и свежими бисквитами, двое других – ведра с горячей водой. Наполнив ванну и стараясь не слишком открыто глазеть на растрепанную молодую хозяйку и ее развороченную постель, слуги удалились. Кэтрин еще поворачивала ключ в замке, когда Алекс вышел из гардеробной и устремился к подносу. Пока он ел, Кэтрин успела привести себя в порядок и даже расчесать спутанные волосы. А когда Алекс блаженно вытянулся в ванне, его жена решила выяснить, сколько домочадцев уже покинули дом.

Экипаж сэра Альфреда ровно в полдень скрылся за поворотом аллеи, оставив за собой шлейф пыли. Из тридцати служанок и слуг в доме осталось не более десяти. Одним из таких смельчаков оказался Уолтер Браун, тощий винодел с носом и глазами почти такого же оттенка, как и красные вина, которые он любовно изготавливал и дегустировал круглые сутки. Он заявил, что будет охранять зарытые в землю бочки и запертый погреб – если понадобится, до последней капли крови. Его поддержал старший конюх Джон Симмондс, убежденный, что даже самый старый мерин умнее любого из людей. Конюх и винодел вскочили, увидев вошедшую в кухню Кэтрин, но она быстрым жестом разрешила им сесть и вышла, прихватив бутылку бургундского.

В комнатах нижнего этажа было безлюдно, в тишине лишь раздавались шаги Кэтрин. Почти все ценные картины и украшения сэр Альфред распорядился снять со стен и спрятать. Окна заперли, шторы задернули, словно рассчитывая, что это помешает мятежникам вторгнуться в дом.

В коридорах и комнатах верхнего этажа тоже царила тишина, гости уехали вместе с сэром Альфредом. Вспомнив об одном из гостей, Кэтрин поставила бутылку на столик в коридоре и решила нанести краткий визит леди Кэролайн. На стук откликнулась одна из двух горничных, которые разбирали вещи леди Эшбрук и укладывали их в несколько огромных кожаных саквояжей.

Заметив, как изумлена ее дочь, стоящая на пороге, леди Кэролайн взмахом руки выслала горничных из комнаты, а затем предложила Кэтрин сесть на обитый парчой диван, хотя сама осталась стоять у окна.

– Отец сообщил мне, что ты отказалась покинуть дом, – начала леди Кэролайн, нервно теребя кружевной платок. – Тебе следовало бы передумать.

Кэтрин обвела взглядом груды шелка и атласа.

– Видимо, ты передумала.

На ее холодный сарказм мать ответила слабой улыбкой.

– Я не говорила Альфреду, что останусь в Роузвуд-Холле. Я только объяснила, что никуда не поеду с ним.

– Ясно. А капитан Ловат-Спенс?

– Джон уехал в Спенс-Хаус за экипажем. Альфреду понадобились все наши кареты, чтобы вывезти сокровища.

– Значит, ты уезжаешь вместе с капитаном?

– Да, я покидаю Роузвуд-Холл. И твоего отца, Кэтрин. Давно пора.

Кэтрин удивленно уставилась на мать. Тайный роман – одно дело, а разрыв с мужем и бегство с молодым мужчиной – совсем другое. Очевидно, Кэролайн Пенрит Эшбрук совсем потеряла голову, если решилась погубить свою репутацию.

– Надеюсь, ты все как следует обдумала, – с расстановкой произнесла Кэтрин, и ее мать приподняла тонкую бровь.

– Разумеется! Для этого мне понадобилось двадцать пять лет. Жаль, что лишь недавно до меня дошло: на бесплодные поиски у меня уже не осталось времени.

Кэтрин вздрогнула, и леди Кэролайн повернулась к ней. Она сохранила следы былой красоты, ее кожа была упругой, без единой морщинки, фигура гибкой и тонкой, как у юной девушки. Только по глазам можно было определить, как долго она терпела равнодушие мужа и принужденно смеялась, тосковала и страдала от одиночества. Эта глубокая печаль потрясла Кэтрин.

«Через двадцать лет внешне я буду похожа на нее, – думала Кэтрин. – Но в отличие от нее мне не придется терпеть брак по расчету. Я не стану искать утешения на стороне, никогда не оттолкну своих детей, не поручу их заботам равнодушных нянек и слуг. Я сама научу их любить и быть счастливыми, им не придется гадать, нужны ли они родителям, были ли они желанными или появились на свет благодаря досадному стечению обстоятельств...»

Кэтрин вдруг заметила, как нежные фиалково-серые глаза матери затуманились, на губах появилась печальная улыбка.

– С годами мы так и не сблизились – верно, Кэтрин? – тихо спросила леди Кэролайн, и этот вопрос заставил ее дочь покраснеть. Прошло немало времени, прежде чем леди Кэролайн нашла в себе силы продолжить: – Да, отрицать это невозможно. Можешь мне не верить, Кэтрин, но я мечтала, что все будет по-другому. Ты же моя дочь, моя плоть и кровь, мне хотелось любить тебя. Да, любить всем сердцем.

«Так почему же ты меня не любила? – подмывало спросить Кэтрин. – Мне тоже было одиноко. Ты даже не представляешь, как мне было тоскливо, горько и страшно. Я страдала, зная, что не нужна тебе, но не понимала, почему ты меня так возненавидела! Ты жалеешь, что мы так и не сблизились? А я жалею о том, что не могу просто взять тебя за руку!»

– Я не прошу у тебя прощения, Кэтрин... для этого уже слишком поздно. Но может быть, ты постараешься меня понять?

– Здесь нечего понимать. Ты никогда не была счастлива в этом доме.

– Да, но в этом виновата я сама. Я совершила несколько серьезных ошибок и думала, что добьюсь прощения, если заплачу раскаянием. Но я просчиталась. Ложь разрослась, стала запутанной и мучительной, а терпеть презрение оказалось труднее, чем раскаиваться.

Кэтрин нехотя заглянула в глаза матери. Она исповедовалась в грехах двадцатипятилетней давности, добиваясь прощения, умоляя о сочувствии, но Кэтрин не желала слушать ее. Она стояла на пороге новой жизни, в которой нет места прошлому.

Леди Кэролайн неверно истолковала молчание Кэтрин.

– Прошу, не пойми меня превратно: дело не в том, что Альфред был жесток или груб со мной. Вначале я была признательна ему – за то, что он взял меня в жены, дал моему сыну честное имя, позволил мне занять респектабельное положение в обществе. Пожалуй, именно из благодарности я так долго терпела его рядом. – Она снова устремила взгляд в окно, на ее бледных щеках вспыхнули два алых пятна. – А он, казалось, остался доволен тем, что родился мальчик и что род Эшбруков не угаснет, несмотря на его... неполноценность. Видишь ли, своими мужскими способностями он успел похвастаться в половине лондонских борделей, но из-за болезни, перенесенной в детстве, Альфред не мог быть отцом. А он не желал быть последним в роду и, чтобы избежать этого, согласился даже признать чужого ребенка своим.

Кровь отхлынула от лица Кэтрин. Значит, сэр Альфред вообще не мог зачать ребенка!

– Отец Демиена даже не узнал о моем... положении. К тому времени как я набралась смелости и готовилась все рассказать ему, он покинул Лондон и страну, а когда пришло письмо, в котором он извинялся и объяснял, что был вынужден срочно уехать... было слишком поздно. Моя мать уже устроила мой брак с сэром Альфредом. Я поселилась в Роузвуд-Холле и превратилась в леди Кэролайн Эшбрук. Но воспоминания об одиночестве и позоре были еще слишком свежи... я не отважилась сообщить отцу Демиена, что жду от него ребенка, на его письма отвечала твоя бабушка Пенрит. Она сообщила, что я вышла замуж, живу в поместье и не желаю знаться с негодяями.

Леди Кэролайн вскинула голову и засмотрелась на облако, плывущее над полем.

– Я увиделась с ним только через пять лет, по чистой случайности. – Она умолкла и вдруг задумчиво улыбнулась. – Он остановил нашу карету, чтобы ограбить ее.

– Ограбить?! – ужаснулась Кэтрин. – Он был... – Она не договорила.

– Он был красивым и своенравным, – пояснила леди Кэролайн. – Свободным как ветер, нигде не задерживающимся надолго. Жить рядом с ним было все равно что падать с вершины горы и не знать, куда приземлишься, упадешь ли вообще и останешься ли жив. Он пугал меня рассуждениями о свободе и полным отрицанием каких бы то ни было обязательств. Мне не было места в его жизни. Разве он мог обеспечить своим детям будущее, если сам не имел ни крыши над головой, ни постоянного дохода?

Кэтрин вздрогнула.

– Детям? – переспросила она шепотом.

– Знаю, я сделала еще одну ошибку, но я согласилась встретиться с ним. Я... не могла отказаться, – добавила она беспомощно, и боль в ее голосе невольно тронула сердце Кэтрин. Влюбленные воссоединились после многолетней разлуки. По своему опыту Кэтрин знала, сколько мук вынесла ее мать. – Он хотел, чтобы я покинула Англию вместе с ним, – продолжала леди Кэролайн. – Он говорил: «Бежим со мной. Мы будем свободны. Любовь будет оберегать и согревать нас». Но я... так и не решилась сказать ему про сына. Я должна была подумать о Демиене, о том, какой будет его жизнь, наша жизнь... в конце концов, моя жизнь. Я, леди Кэролайн Эшбрук, с трудом выдержала первое испытание и о втором, не могла даже помыслить. Страх сменился гневом – оттого, что он жил беспечно и легко, а я одна несла всю тяжесть позора, вины и потери. В ярости и горечи я опять отвергла его. Я его прогнала. А через несколько месяцев, когда у меня родился второй ребенок, я перенесла весь гнев и досаду на него.

Кэтрин в ужасе смотрела на мать. Она замерла на диване, ее сердце колотилось так, словно было готово вырваться из груди.

– Разумеется, Альфред был в ярости. Он угрожал мне оглаской, и я заставила его замолчать, только когда пригрозила во всеуслышание объявить о его бессилии – такой скандал повредил бы его политической репутации. Сколько лет продолжалось это молчание! Какими бесконечными стали дни и холодными – ночи, особенно когда воскресали мучительные воспоминания! Альфреда отвлекали политика и столичные бордели, а мне остался пустой дом, сын, который с каждым годом все сильнее походил на отца, и дочь, которую я не могла видеть, не вспоминая об отвергнутой любви. У меня стали появляться любовники – один за другим. С их помощью я надеялась приглушить боль и вытеснить воспоминания. Но одиночество не кончалось. Глядя на тебя, я видела женщину, которой могла бы стать. – Смех матери прозвучал резко, как треск рвущегося кружева. – Представь, с каким облегчением я вздохнула, когда благополучно выдала тебя замуж и выставила из этого дома! Вообрази, что я испытала, когда ты вернулась! Ты выглядела как женщина, познавшая высшее блаженство. Ты излучала только что обретенную любовь. Ее сияние озаряет тебя и сейчас, словно еще час назад ты лежала в постели с любимым.

Кэтрин встала и неуверенно шагнула к матери, но прежде, чем она успела заговорить или протянуть руку, к леди Кэролайн вернулось самообладание. Она горделиво выпрямилась, отвергая жалость.

– Как только капитан Спенс вернется, я... то есть мы покинем этот дом. Чтобы уладить дела, ему понадобится несколько недель, все это время я проведу в Спенс-Хаусе. Капитан уверяет, что в одной из колоний, в Новой Англии, мы с ним будем счастливы.

В горле Кэтрин встал ком.

– А что думаешь ты?

– Я? Если я не решусь на этот раз, другого случая мне не представится.

– Ты любишь его?

Леди Кэролайн нахмурилась и стерла со щек слезы.

– Он знает, чем развлечь меня. С ним я чувствую себя... желанной.

– Но... ты его любишь? – снова спросила Кэтрин. Фиалковые глаза заблестели ярче.

– Я всю жизнь буду любить только одного человека, Кэтрин.

– Тогда почему бы не уйти к нему, не попытаться разыскать его?

Леди Кэролайн печально улыбнулась:

– У разбойника с большой дороги короткий век. Не знаю, жив ли он. Я слышала только, что Жак Сен-Клу вернулся во Францию, но даже если бы я знала, где его искать и под каким именем он скрывается, это было бы все равно что гоняться за ветром. Нет, мне хватит и давних воспоминаний. Кто знает – может, у нас с капитаном Спенсом появятся новые.

– Мы увидимся перед тем, как ты уедешь в колонию?

Леди Кэролайн растерялась:

– Ты хочешь увидеться со мной? После всего, что сейчас услышала?

– Мама, по твоим словам я поняла, что ты – человек и что тебе одиноко. Если позволишь, я могла бы стать твоим другом.

Леди Кэролайн подняла дрожащую руку и нежно прикоснулась к щеке дочери.

Шагая по безлюдному гулкому коридору, Кэтрин погрузилась в раздумья. По пути она прихватила оставленную на столике бутылку вина, дошла до спальни и машинально отперла дверь. События последних тридцати минут еще предстояло осознать. Сэр Альфред ей не отец. В ее жилах течет кровь не десятка поколений Эшбруков, а разбойника с большой дороги, преступника, который нагонял ужас на всю Англию, а потом перебрался во Францию. Жак Сен-Клу! Жив ли он еще, по-прежнему ли он разбойничает? Или кончил жизнь на виселице?

– Кэтрин, что случилось?

Она перевела взгляд на своего мужа – человека, обвиненного в измене, убийстве и шпионаже. Значит, у нее с матерью больше общего, чем она думала.

– Кэтрин!

– Что? Нет, все хорошо. Просто я зашла к маме. Она укладывает вещи...

– Вот как? – Алекс снова откинул голову на край ванны и положил на столик пистолет со взведенным курком. – А я думал, она твердо решила остаться в Роузвуд-Холле.

– Она уходит к капитану Ловат-Спенсу. Он уехал за экипажем.

Рука Алекса с зажатой в ней сигарой застыла в воздухе, на полпути к губам.

– Похоже, это известие тебя не встревожило.

– Она будет счастлива с капитаном: она говорит, что он знает, чем развлечь ее.

Окончательно перестав понимать женскую логику, Алекс нахмурился и затянулся сигарой. Заметив бутылку вина в руке Кэтрин, он просиял.

– Ты так и будешь стоять и соблазнять меня или все-таки принесешь бокалы?

– Вижу, ты заметно повеселел с тех пор, как утолил голод. Ты еще долго намерен валяться в ванне?

– Пока у меня не появится причина покинуть ее. – Алекс окинул взглядом жену, задержавшись на ее высокой груди. – Никто в доме не удивился, увидев тебя в разгар дня в халате?

– Этот халат выглядит скромнее иных платьев, – парировала Кэтрин. – А что касается слуг, то их не удивишь даже пушечной стрельбой в коридорах. В доме осталось всего пять человек – не считая Дейрдре, моей матери и ее горничных. К счастью, кухарка наотрез отказалась уезжать, хотя меня это не удивило. В последние годы она так заважничала, что ей стало лень даже выходить из дома.

– Но стряпает она превосходно, – заметил Алекс, указывая на поднос с тарелками, на которых не осталось ни крошки.

Кэтрин наполнила вином бокал и протянула Алексу.

– Остался и конюх – присматривать за двумя последними лошадьми, в том числе кобылой, которая скоро должна ожеребиться.

– А он не откажется присмотреть за еще одним жеребцом?

– Твоим?

Алекс кивнул.

– Я оставил его в кузнице в двух милях отсюда, но вряд ли тамошняя конюшня пришлась ему по вкусу.

– Значит, надо привести его сюда. – Кэтрин отпила вина и посмотрела в глаза мужу поверх бокала. – Стало быть, ты проведешь здесь несколько дней?

– Или даже неделю – смотря сколько времени принц будет пользоваться гостеприимством твоего отца.

– Принц поселится здесь, в Роузвуд-Холле?

– Надо же ему где-то ночевать, верно? Да и офицеры будут не прочь отдохнуть...

Он побудет здесь! Еще день, два, три... не важно сколько, но он не уедет в ближайшие двенадцать часов, как собирался. Конечно, сэра Альфреда хватит удар, когда он услышит, что якобиты расположились в Роузвуд-Холле. А второй – когда он узнает, что его жена сбежала с другим, дочь принимает в доме принца-самозванца, а сын... чем занят его сын?

– Алекс! – Она придвинулась к ванне и провела пальцами по поверхности воды. – Скажи, какую роль играет в происходящем мой брат? Он просто друг Рефёра Монтгомери... или нет?

Алекс взял ее за руку и поцеловал мокрые пальцы.

– С чего ты взяла, что он не просто друг?

– Догадалась по твоему лицу.

– Это слишком мало.

– Но у меня есть и другие доказательства, – возразила Кэтрин.

– Ты что-то знаешь или просто догадываешься?

– И знаю, и строю догадки, – призналась она, отставив бокал и потянувшись за мылом. – Его поведение в ту ночь в Уэйкфилде насторожило меня. Демиен ни за что не умчался бы, оставив меня с тобой, если бы не знал, кто ты такой, куда едешь и зачем. Более того, он наверняка понимал, насколько тебе важно поскорее добраться до Ахнакарри и сообщить брату собранные сведения. Значит, Демиен либо представлял, что это за сведения, либо просто стремился помочь тебе.

Алекс прищурился. Кэтрин намылила ладони и принялась разминать плечи мужа.

– Ты понимаешь, на что намекаешь?

– Мой брат – якобит, – негромко пояснила она, еще не зная, как отнестись к этому выводу. – От него ты получаешь сведения для Лохиэла. – Ее руки вдруг замерли. – Значит, именно к Демиену ты приезжал в Дерби? Он и есть тот таинственный «полковник», который сообщил тебе об ополчении, о численности и расположении английских войск? И он по-прежнему снабжает тебя сведениями? Так вот почему ты встречался с ним в Лондоне, вот откуда ему известно, что происходит в лагере мятежников! Он шпион. Шпион якобитов.

– И обо всем этом тебе рассказало выражение моего лица? Не слишком ли ты поспешила с выводами?

– Он называл тебя Алексом.

Темные глаза сардонически вспыхнули.

– Ну и черт с ним!

– На постоялом дворе в Уэйкфилде, – продолжала Кэтрин, – он заставил тебя поклясться жизнью, что со мной ничего не случится, и при этом назвал тебя Алексом. Слишком фамильярное обращение для человека, только что узнавшего о второй жизни друга, известного под именем Рефёра Монтгомери!

– Логично, мистрис Проницательность. Что еще скажешь?

Кэтрин задумчиво покусывала губы.

– Демиен говорил, что награду за твою поимку удвоили...

– Демиен стал не в меру болтлив.

– А еще он знает, что кто-то нанял убийцу, который выслеживает тебя.

Александер глубоко вздохнул, стараясь сдержаться.

– При следующей встрече со мной твоему брату предстоит неприятный разговор. Он не имел права пугать тебя слухами, которые еще надо подтвердить.

– Он просто пытался защитить тебя... и предостеречь меня. Кажется, наемные убийцы находят близких своих жертв и берут их в заложники?

Алекс приложил ладони к ее щекам и заглянул в ее глаза.

– Здесь ты в полной безопасности. Никто в Лохабере не знает, кто ты такая, откуда приехала и куда я отослал тебя на корабле. Кэмпбеллы вообще считают, что ты до сих пор в Шотландии. Ты по-прежнему живешь в Ахнакарри, тебя довольно часто видят в округе.

– Ничего не понимаю... – растерялась Кэтрин.

– Все это затеяла Мора – на всякий случай. По ее совету мы нашли местную девушку, которую издалека можно принять за тебя. Моя «жена» время от времени выглядывает из окон, гуляет по саду, по крепостной стене. Разумеется, ее неизменно сопровождают стражники, но такая охрана для настоящего наемного убийцы – не помеха. – Он пригладил волосы Кэтрин и улыбнулся. – Я же говорю, это просто мера предосторожности. Не для Кэмпбеллов, а для меня.

Кэтрин догадалась, что он говорит неправду. Что-то насторожило и Алекса, и Демиена – она видела тревогу в их глазах.

– А эта девушка знает, как она рискует?

– Ничем она не рискует! – возразил Алекс. – Наоборот, радуется неожиданному отдыху в роскошном замке. Ни ей, ни тебе не грозит опасность разве что я могу рассердиться, если ты и впредь станешь сомневаться во мне.

Кэтрин смерила его холодным взглядом, продолжая растирать гладкие мускулистые плечи. Затем она принялась намыливать грудь, блестящие черные заросли, и отвела взгляд от глаз Алекса. Только теперь она увидела и нащупала кончиками пальцев маленькую родинку в форме полумесяца над правым соском. Темно-красная, она проступала сквозь мыльную пену и напоминала ей луну в горах, затянутую туманом.

Но остальные подробности, которые привлекли ее внимание, оказались не столь приятными – свежий шрам на боку, еще один на талии, десятки царапин и ссадин на руках и ногах, глубокая, едва зажившая рана над левым ухом...

– Опять ты чем-то озабочена, – мягко упрекнул Алекс.

Кэтрин медленно подняла голову, не ответила, но придвинулась ближе и коснулась губами его гладко выбритой щеки. Прежде чем она успела отстраниться, Алекс крепко обнял ее за талию.

– Сэр, я озабочена прежде всего тем, как бы вы не перепачкали мыльной пеной мой халат.

Он окинул пристальным взглядом дорогое кружево на воротнике.

– Этого легко избежать, – отозвался он и одним движением развязал атласный пояс, а затем спустил халат с плеч жены. Игриво приподняв бровь, он поманил Кэтрин к себе.

– В ванне не хватит места для двоих, – со смехом напомнила Кэтрин.

– Смотря как сесть, – возразил он и потянул ее к себе.

– Подожди! – взмолилась она, вскочила и бросилась в гардеробную. Через минуту она вернулась, успев свернуть волосы золотистым жгутом и заколоть узел на макушке. С сомнением она шагнула в воду и позволила Алексу усадить ее спиной к нему. Колени Алекса стали сносными подлокотниками, при малейшем движении которых его бедра касались груди Кэтрин.

Зачерпывая воду ладонями, Алекс лил ее на плечи Кэтрин, и вскоре те заискрились, как белый мрамор. Тонкие завитки волос, упавшие на шею, приобрели темно-медовый оттенок, льнули к коже, как шелковые ленты. Алекс запечатлел вереницу поцелуев на затылке жены, провел ладонями по ее плечам и принялся дразнить языком нежные розовые мочки ушей.

Взяв мыло, он как следует намылил руки и принялся растирать гладкое тело Кэтрин, задерживаясь на всех выпуклостях и впадинках, охотно отзывающихся на прикосновения. Он уделил внимание каждому дюйму, действуя так старательно и бережно, что у Кэтрин участилось дыхание.

Предвкушая продолжение, Кэтрин напряглась, и тут же его длинные сильные пальцы скользнули вниз и подхватили ее полные груди. Загорелые пальцы отчетливо выделялись на фоне кожи, порозовевшей от горячей воды, их сила сулила не боль, а наслаждение. Он ласкал ее, дразнил, скользил, гладил, будто его ладони были сделаны из бархата!

Кэтрин вцепилась в края ванны, почувствовав, как в ней распускается горячий клубок желания; соски набухли и затвердели, стали напоминать крошечные горные пики в белой пене. Напряжение нарастало, свивалось кольцами, распространялось по телу и наконец вызвало дрожь в промежности. Несмотря на явное желание ответить на нее, Алекс медлил, продолжая гладить холмы ее грудей и не обращая внимания на волны, пробегавшие по гибкому телу.

Слегка пошевелившись, Алекс опустил руки ниже, передвинул их на бедра Кэтрин, принялся намыливать треугольник золотистых волос. Кэтрин замерла, когда его пальцы медленными, томными кругами спустились вниз по бедрам, и вздрогнула и ахнула, когда большой палец вкрадчиво коснулся чувствительных складок.

– Ты забрызгаешь весь пол, – мягко упрекнул Алекс, наклонившись к ее уху. – Что подумают слуги?

Ответить она не успела: его пальцы снова задели дрожащие розовые лепестки плоти, и она запрокинула голову. Дразнящие движения стали более интимными и решительными, пальцы пробирались между шелковистыми складками, отдергивались, снова тянулись вниз, заставляя Кэтрин вздрагивать, испускать глубокие вздохи и замирать.

Она не знала, куда смотреть, что делать со своими руками, какую еще сладкую пытку придется ей терпеть. Она уплыла куда-то далеко, но вместе с тем осознавала каждое прикосновение. Ей хотелось смеяться и плакать, хотелось ринуться в пучину невероятного удовольствия, чувственного безумия, но приходилось повиноваться кончикам пальцев Алекса, а искусству возбуждать он учился явно у самого дьявола.

Он не переставал испытывать ее терпение, отдергивал руки, когда она уже была готова погрузиться в забвение, и тут же возобновлял атаки. Вода плескалась в ванне, выливаясь на пол, брызги попадали даже в камин. Кэтрин слышала шипение капель и чувствовала, как раскаляется ее страсть, угрожая превратить воду в пар.

Свидетельство желания Алекса дерзко вздыбилось, прижалось к ее податливым ягодицам, и она мгновенно ответила ему обольстительным движением бедер. Ему отчаянно хотелось вынуть ее из тесной ванны, он уже жалел о своем опрометчивом предложении,, но идти на попятный было слишком поздно.

Негромко чертыхнувшись, он погрузил кончик пальца в теплый скользкий грот, который так хорошо подготовил, и застонал, почувствовав, как плоть сжала его палец. Свободной рукой он подхватил снизу грудь Кэтрин, но она была по-прежнему покрыта густой пеной, соски стали скользкими и выскальзывали из пальцев, будто жемчужины, смазанные маслом.

Кэтрин с трудом сдерживалась, ошеломленная ощущениями. Стон сорвался с ее губ, вода снова полилась на ковер от резких движений тела. Прикосновения пальцев Алекса вызывали у нее дрожь, которая нарастала, едва успев утихнуть. Волны экстаза окатывали ее одна задругой, вздохи сменились протяжными стонами, а он продолжал держать ее на гребне, наслаждаться судорогой стройного тела и не пускать ее в реальность.

Она не знала, сколько минут или часов прошло, прежде чем она вновь обрела способность мыслить и видеть. Она смутно сознавала, что он целует ее в плечо, смывая остатки мыла с кожи. Ее грудь по-прежнему была розовой, ноги и руки отказывались подчиняться ей, живот трепетал, взбудораженный умелыми ласками. Она слышала, как бьется сердце Алекса, и видела, что у него слегка подрагивают руки.

– Теперь я буду умирать от стыда, стоит мне взглянуть на кровать или ванну, – шепотом призналась она.

– Вот и хорошо, – отозвался он. – А еще есть полы, стены, столы... – Он засмеялся, обдавая горячим дыханием ее затылок. – А мне известна одна маленькая хитрость: достаточно смазать подогретым бренди...

– Перестань! – перебила она, протянула трясущуюся руку к бокалу с вином и жадно выпила его. Вино согрело ее изнутри, придало сил, разбудило. Не удосужившись поставить бокал на стол, Кэтрин безвольно опустила руку и откинулась назад, прислонившись спиной к груди Алекса. Ее губы приоткрылись в глубоком удовлетворенном вздохе.

Алекс пошевелился, повернул голову и прильнул к ее губам. Она широко открыла глаза, Алекс тут же почувствовал ее взгляд и отстранился.

– Ну вот, опять, – усмехнулся он. – Что беспокоит тебя на этот раз?

– Алекс, можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я хотела бы запереть тебя в этой комнате навсегда. Если бы... если бы... – Ее глаза потемнели и вспыхнули в приливе возбуждения. – Алекс, почему бы тебе не взять меня с собой? Ты же говорил, что в лагере есть женщины – жены, любовницы...

– Нет! – отрезал он. – Ни в коем случае.

– Но почему? Ты же говорил, что скучал по мне и постоянно тревожился. Бог свидетель, я тоже изнывала от тоски и боялась, что больше никогда не увижу тебя. Но если бы я была с тобой...

– Нет.

– Если бы я была с тобой, – продолжала она и повернулась лицом к Алексу, расплескивая воду, – я могла бы хоть изредка видеть тебя и знать, что ты жив. Я не выдержу жизни в вечном страхе потерять тебя.

– Со мной ничего не случится, – решительно заявил Алекс. – Но тебе меня не переубедить, к каким бы уловкам ты ни прибегла.

Он имел в виду капли слез на ее ресницах. Заглянув в его холодные и неумолимые глаза, Кэтрин поникла.

– Неужели ты считаешь меня такой беспомощной и бесполезной? – в отчаянии спросила она.

– С чего ты взяла? Ты упряма, но не беспомощна.

– Я не упряма, – заявила Кэтрин. – Просто я устала от безделья. И потом, ты мой муж, мое место – рядом с тобой.

– Нет.

– Ты до сих пор считаешь, что я не смогу отказаться от шелков, атласов, удобных постелей? Ошибаешься. Обо всем этом я не пожалею ни на миг, если буду рядом с тобой. Жаловаться я не стану. Никогда.

Алекс промолчал, но было легко прочесть недоверие на его посерьезневшем лице.

– И тогда сны перестанут мучить меня, – шепотом добавила Кэтрин.

– Какие сны?

Кэтрин прикусила губу. Она не хотела рассказывать мужу о повторяющемся кошмарном видении, тем более сейчас, когда он мог принять ее рассказ за очередную попытку переубедить его.

– Просто... сны, – уклончиво ответила она и взялась за края ванны, чтобы встать.

– Какие? – настойчиво повторил он и удержал ее, взяв за подбородок.

– Кошмары, – передернувшись, призналась она. – Ужасные видения. После них я просыпаюсь в слезах, перепуганная до полусмерти... иногда с криком. Вначале они всегда одинаковы, в них ничего не меняется. Только с каждым разом они продолжаются все дольше, я вижу больше подробностей, но ничего не могу поделать. Мне никак не удается проснуться.

Она снова поежилась, и Алекс обнял ее. Почувствовав, что она мерзнет, он встал, помог ей подняться и закутал в огромное полотенце, согретое у камина. От усиленных растираний ее кожа порозовела. Кэтрин стояла безмолвно и послушно, опустив глаза и сжав пальцы в кулачки.

Завернув в сухое полотенце, Алекс усадил ее в мягкое кресло и придвинул его поближе к огню. Подбросив в камин два больших полена, он разворошил угли, и вскоре в камине запылало пламя, мгновенно обсушившее тело самого Алекса. Довольно кивнув, он отряхнул руки, снова подхватил Кэтрин и посадил ее к себе на колени.

– А теперь рассказывай.

Кэтрин покачала головой и уткнулась лицом ему в плечо.

– Женщинам часто снятся кошмары, когда их мужья уходят воевать, – успокаивающе произнес он. – Но это всего лишь сны.

– Нет. – Она опять .решительно покачала головой и обняла его за шею. Спустя некоторое время она заговорила не слышным голосом: – Все началось еще до того, как я узнала, что ты идешь воевать. Еще в то время, когда мне было все равно, уйдешь ты или нет. Помнишь день, когда мы остановились возле ущелья? На нас напали черные стражники, в Алуина стрелял Гордон Росс Кэмпбелл. Тогда все и началось. Мы обедали, сияло солнце, день был теплым и тихим, нас окружала удивительная красота... – Она подняла голову, и Алекс вздрогнул в тревоге, увидев ее глаза. Они потемнели, мерцали, взгляд был обращен куда-то внутрь, зрачки расширились так, что фиалковая радужка почти исчезла из виду. – Это было как вспышка, будто кто-то на миг отдернул занавес на двери в другую комнату. Я даже не поняла, что вижу, кого вижу, но все было как на самом деле! Я порезала палец... ты помнишь?

– Помню, – отозвался он, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Алекс не был суеверным, он не верил даже старухам и старикам, якобы обладавшим даром ясновидения. Он не верил ни в предзнаменования, ни в предсказания и уже собирался сказать об этом Кэтрин, как она заговорила вновь. Ее голос стал глубоким и глухим, точно доносился откуда-то из колодца.

– Я стою посреди поля. Огромного поля, усеянного телами. Сотнями тел! Вокруг меня сражаются мужчины, преграждают мне путь, мне приходится проталкиваться сквозь них, но они меня не видят – как будто меня там нет, но на самом деле я там, я бегу. Бегу, бегу, но... остаюсь на месте. А вокруг туман, дым, деревья... кони, люди... даже земля дрожит от пушечных залпов. И... повсюду кровь. – Ее голос понизился до шепота, она медленно опустила руки и в ужасе уставилась на них. – Даже у меня на руках. Идет дождь, кровь становится розовой, но не смывается – ее слишком много.

– Кэтрин, перестань! Ты здесь, со мной, все хорошо!

– Нет, нет, я должна найти тебя, должна сказать... – Она резко втянула ртом воздух, будто увидела что-то страшное. Панический ужас зазвучал в ее голосе. – Ты там! – ахнула она. – На холме! Ты сражаешься с солдатами – их десять, двенадцать, а может, и больше, они обступают тебя со всех сторон, смыкают кольцо, вскидывают оружие! Я кричу, ты оборачиваешься... но уже слишком поздно! Ты пытаешься отражать удары, но противников очень много, и твоя рука... Господи, Алекс, твоя рука!

Алекс схватил ее за плечи и встряхнул, стремясьпрервать пронзительный вопль. Кэтрин захлебнулась криком, казалось, она сейчас начнет вырываться. Но в тот же миг она поняла, что находится в своей комнате, а не на поле боя, съежилась в объятиях Алекса и разразилась рыданиями, от которых вздрагивала всем телом. Александер прижал ее к себе, ошеломленный силой ее страха.

– Алекс, прошу... возьми меня с собой!

Он устало закрыл глаза.

– Кэтрин...

– Если ты откажешься, больше мы никогда не увидимся, я точно знаю. Ты не вернешься. Все будет как во сне, только... я не сумею предостеречь тебя!

– Все будет хорошо! – яростно выпалил он. – Это просто сон, Кэтрин, ночной кошмар! Со мной ничего не случится... и с тобой тоже!

– Но этот сон... он как настоящий! – всхлипывала она, вытирая глаза.

– Он только кажется настоящим, – уверял Алекс, – потому что ты тревожишься обо мне. И мне приятно слышать это, но... – Он зажал ее лицо в ладонях, и в его глазах отразилось отчаяние. – Только, пожалуйста, не проси меня о том, чего я не могу сделать. Если я возьму тебя с собой и с тобой что-нибудь случится, не важно что – порежешься, ушибешься, что угодно, – я никогда не прощу себе этого! Ты понимаешь, Кэтрин? Понимаешь, как мне важно знать, что ты в безопасности, даже если весь мир вокруг обезумел?

Кэтрин прильнула к нему, впитывая неистовые объятия и поцелуи всем своим существом. Он вынул из узла, шпильки, и волосы рассыпались по плечам Кэтрин. Сильные руки подхватили ее и понесли в постель, где она забыла о недавнем разговоре, забыла обо всем, кроме блаженного единства их тел и душ.

А когда она наконец задремала, Алекс продолжал держать ее в объятиях и боролся с изнеможением, пока не услышал ее размеренное дыхание.

– Это просто сон, – тихо произнес он, словно стараясь развеять все сомнения. Но, несмотря на полную уверенность, ему приснилось поле боя, крики раненых, кровь и женщина с золотистыми волосами, бегущая к нему.

Глава 8

Дейрдре О'Ши ни за что не призналась бы, что она верит в предзнаменования, приметы и предчувствия, однако она украдкой крестилась и плевала через плечо, если дорогу ей переходила черная кошка, и быстро шептала древнее кельтское заклинание, когда в завывании ветра ей чудились слова. Как всякая ирландка, она была опаслива по натуре. Вот почему, подойдя к камину, она застыла, в ужасе уставившись на зловещую фигуру из обугленного дерева и пепла.

Подобие мужского и женского тел, сплетенных в предсмертном объятии, исчезло в мгновение ока, задолго до того, как Кэтрин вышла из гардеробной, неся ворох роскошного блестящего атласа.

– О, мистрис, я... я не могу...

– Вздор! Ты будешь его носить. Это платье шили к свадьбе, мне будет приятно видеть тебя в нем.

Этим утром тревожная тишина, которая висела над Роузвуд-Холлом два дня, улетучилась: на рассвете по аллее проскакал отряд вооруженных горцев. Алекс уже поджидал их. Накануне, отправившись вместе с Кэтрин за жеребцом, он узнал, что авангард армии принца находится менее чем в пяти милях от Дерби. Алекс проводил Кэтрин обратно в поместье Эшбруков, а сам направился навстречу мятежникам, чтобы предложить клану Камеронов расположиться в поместье. Многие соседние поместья уже посетили эмиссары принца, предполагая расквартировать там армию. Кэтрин решила, что никто не упрекнет хозяев Роузвуд-Холла, самой обширной усадьбы в округе, за то, что они приютили мятежников.

Сам принц поселился в Дерби, в доме лорда Эксетера. Почти все горожане выполнили распоряжение влиятельного лорда Кавендиша и покинули дома, поэтому мало кто из них стал свидетелем триумфального появления Чарльза Стюарта в городе четвертого декабря.

Чтобы Алекс мог гордиться ею, Кэтрин выбрала одно из своих самых нарядных платьев и подала лучшие отцовские вина горцам, расположившимся в большой гостиной. Она искренне обрадовалась, увидев родных Алекса. Дональда Камерона, главу клана Камеронов, она поначалу поприветствовала сдержанно и чинно, но он так радостно заулыбался при виде ее, что вскоре Кэтрин махнула рукой на формальности и бросилась к Дональду на шею с таким энтузиазмом, какой только позволял проявить туго зашнурованный корсет. Доктор Арчибальд Камерон, который выглядел как-то странно без жены, стиснул Кэтрин в объятиях так, что она чуть не задохнулась. За его спиной уже ждали своей очереди Алуин Маккейл и Струан Максорли.

Алуин едва дождался, когда Лохиэл стряхнет с одежды дорожную пыль.

– Ты просишь разрешения на брак? – осведомился Лохиэл, светло-голубые глаза которого весело поблескивали. Алуин и Дейрдре чинно стояли перед ним. – Да, Маккейл, вижу, тебе не терпится. А вам, детка? Может, вы поспешили с выбором?

Дейрдре переглянулась с Алуином и снова устремила взгляд на величественного горца в шотландке.

– Нет, милорд. Я могу быть счастлива только с Алуином.

Дональд Камерон из Лохиэла шагнул к влюбленным и взял их за руки.

– В таком случае примите мое благословение. Кстати, – продолжал он, лукаво подмигнув, – я убежден, что ирландская и шотландская кровь прекрасно сочетаются. У такой пары, как вы, должны быть самые крепкие и здоровые ребятишки на свете.

Дейрдре густо покраснела, а Лохиэл обратился к Александеру и Арчибальду, приказывая сегодня же разыскать священника. Кэтрин закивала и при всеобщем одобрении увела Дейрдре к себе в спальню.

Дейрдре стояла посреди комнаты, с беспокойством глядя, как ее хозяйка приносит из гардеробной шелковые чулки, нижние кофточки, сборчатые юбки – одежду, к которой Дейрдре прежде только прикасалась, но никогда не надевала. Груда белья росла на постели. Повинуясь строгому приказу Кэтрин, Дейрдре сняла черное габардиновое платье и улеглась в ванну с горячей водой.

Пока Дейрдре сушила волосы у камина, Кэтрин нагрела щипцы для завивки, а потом принялась завивать каштановые волосы и укладывать на голове Дейрдре густые локоны, обрамляя ими лицо в форме сердечка. Поражаясь собственному таланту, Кэтрин украсила прическу крошечными шелковыми цветочками, безжалостно срезанными с оборок одного из ее платьев. И без того огромные и выразительные глаза Дейрдре она подвела сурьмой, не забыв подкрасить и ресницы.

Позволив Дейрдре полюбоваться своим отражением, Кэтрин продолжила играть роль горничной, помогая Дейрдре надеть прозрачные белые чулки, шелковую нижнюю кофточку и поясок с подвязками. Жесткий корсет на китовом усе перетянул тонкую талию Дейрдре, так что ее фигура стала напоминать песочные часы, и сходство с ними только усилили проволочные кринолины, похожие на перевернутые корзины. Поверх них были расправлены три тонких льняных нижних юбки, из которых верхняя была расшита мелким речным жемчугом – она должна была виднеться в разрезе верхней юбки. Лиф оказался впору Дейрдре, он облегал ее тело как вторая кожа; верхняя юбка из серебристого атласа опустилась до полу с легким шуршанием, напоминающим вздох.

Встав перед большим зеркалом, Дейрдре ахнула и уставилась на собственное отражение.

– О таком я даже не мечтала!

– День свадьбы должен запомниться на всю жизнь, – наставительно произнесла Кэтрин, горько сожалея о том, что ей пришлось ограничиться спешной церемонией. Именно поэтому она так старалась, наряжая Дейрдре. Сегодня она отважилась на то, о чем прежде не могла и подумать: одела камеристку в шелк и атлас, перевернула дом вверх дном, приняла в нем мятежников-шотландцев, заботилась обо всех гостях, забыв о себе...

Стук прервал размышления Кэтрин как раз в тот момент, когда Дейрдре предложила зашнуровать на ней корсет. – Можно? – послышался из-за двери голос Александера, и Кэтрин с досадой вздохнула.

– Да, но если ты пришел жаловаться или просить завязать тебе галстук, я... – Она осеклась при виде внушительной фигуры, застывшей в дверях.

Однажды, когда она впервые увидела Александера Камерона в костюме горца, она утратила дар речи, затрепетала, с трудом удерживаясь на ногах. Та же слабость охватила ее и на этот раз, пока она смотрела на мужа, держась за столбик кровати.

Его черные непокорные волосы были перевязаны узкой бархатной лентой, белое кружево у ворота подчеркивало смуглоту скульптурного лица и могло бы пристыдить любого бледного, напудренного щеголя, какой когда-либо появлялся в Роузвуд-Холле. Жилет из лилового атласа облегал массивный торс, поверх него был надет зеленый бархатный сюртук с манжетами и лацканами, расшитыми золотом. Отрез малиново-черной шотландки с заглаженными складками превратился в короткий килт. Второй клетчатый отрез был переброшен через плечо и заколот огромной брошью, усыпанной топазами. На поясе висел споран – меховая сумка, на широком кожаном ремне с золотыми и серебряными украшениями – рапира, острие которой находилось на расстоянии дюйма от пола. Икры Алекса обтягивали темно-красные чулки, на кожаных башмаках сверкали стальные пряжки, а на обычно хмуром лице играла дерзкая усмешка.

– Превосходный туалет, – заметил он, сверкнув белоснежными зубами и прищурившись. Его полураздетая жена смутилась. – Но слишком уж откровенный, вы не находите?

– Негодяй, – пробормотала Кэтрин, окидывая взглядом свою тонкую кофточку, незашнурованный корсет и чулки. – Между прочим, смотреть надо было не на меня.

– С каких это пор?

Кэтрин слегка подтолкнула вперед Дейрдре, испуганно прятавшуюся за пологом кровати.

– Как видите, мистрис О'Ши уже закончила одеваться. Дейрдре застыла, заливаясь румянцем и потупившись.

Только увидев перед собой носки башмаков Александера и почувствовав прикосновение его ладони, она осмелилась поднять голову.

– Неудивительно, что теперь у Алуина то и дело рождаются стихи, – негромко произнес он. – Вы прекрасны, Дейрдре. Алуину повезло.

– Спасибо, милорд, – прошептала девушка. – Это все мистрис Кэтрин...

Алекс перевел взгляд на жену, Кэтрин замерла.

– Ступайте к нему, Дейрдре, – посоветовал Алекс. – Он мечется из угла в угол, как тигр в клетке.

– Ни в коем случае! – вмешалась Кэтрин. – До церемонии она побудет в зимней гостиной. Я не позволю жениху испортить дело моих рук. Дейрдре, иди в гостиную. Я скоро приду.

– Да, миледи. – Дейрдре вежливо присела и скрылась за дверью.

– На вашем месте я не давал бы таких обещаний, – усмехнулся Алекс, принимаясь затягивать корсет жены. – Мадам, вам известно, как опасно испытывать терпение мужчин, которые несколько недель не видели ничего, кроме овсяных лепешек и пересоленной овсянки? Арчибальд уже попытался совершить набег на кухню, но был вынужден ретироваться. Он вернулся с подкреплением, снова потерпел фиаско, и, боюсь, самое большее через час он окончательно рассвирепеет. С другой стороны, – он провел ладонью по гладкому белому плечу жены, наклонился и поцеловал его, – урок терпения всем нам пойдет на пользу.

Кэтрин уже поняла, что в присутствии мужа ей не удастся затаить дыхание и выпрямиться, как полагается при затягивании корсета. А теперь ее отвлекало и прикосновение губ к затылку.

– Алекс... мне надо одеться.

– Ты нравишься мне в любом наряде, – отозвался он, дразня кончиком языка тонкую розовую раковину ее ушка.

– Алекс, перестань! – простонала она. – Твой брат...

– Мой брат все понимает.

Кэтрин оттолкнула его, когда он принялся вынимать шпильки и гребни из прически, но, он не унимался и в конце концов заключил ее в объятия и зажал рот бесконечным поцелуем. Когда же поцелуй наконец прервался, Кэтрин ошеломленно уставилась на мужа, прислушиваясь к неистовому стуку сердца.

– Вот так, – заявил он, бросая на пол последние шпильки и расплетая волосы жены. – Так гораздо лучше. Ты наконец-то стала похожа на неукротимую обольстительницу, с которой я провел последние несколько дней. И потом, я не допущу, чтобы сегодня все мужчины в доме завидовали только Алуину.

– Ты неисправим, – рассмеялась Кэтрин.

– Ну, если ты в этом уверена... – Он спустил с плеч бретельки ее кофточки и наклонился, но Кэтрин вырвалась из его объятий и отступила на безопасное расстояние.

– Ты хочешь опоздать на свадьбу лучшего друга? Похоже, Алекс был не прочь опоздать.

– Мне следовало бы выяснить, сколько гостей пригласил Дональд. Надеюсь, еды хватит на всех.

– Судя по тому, что я увидел, заглянув в кухню через плечо Арчибальда... – он сделал паузу и усмехнулся, – еды хватит на месяц целой армии.

– Я велела кухарке постараться.

– И правильно сделала.

Он не сводил глаз с ее лица, и Кэтрин застенчиво покраснела. После двух дней и ночей любви они наконец сумели взять себя в руки, да и устали, но не насытились. Одного прикосновения или улыбки хватало, чтобы воспламенить их, а при мысли о предстоящих неделях, а может, и месяцах разлуки возбуждение становилось невыносимым.

Все это Алекс прочел в ее прелестных фиалковых глазах. Он знал, что воспоминание о них унесет с собой в могилу. Эти глаза, губы, руки... Надо сейчас же подумать о чем-нибудь другом, иначе они никогда не выйдут отсюда.

– Дональд не сразу вспомнил, что для всех посторонних моя жена осталась дома, в Ахнакарри. Кстати, он пригласил всех офицеров, а сам расположился в библиотеке твоего отца. Не забыть бы оставить сэру Альфреду записку и похвалить его прекрасный бренди. А на принца произвел впечатление...

– На принца? Принца Чарльза? Он здесь?

– Само собой. Было бы верхом неприличия не пригласить его.

– Моя прическа! Платье! О Господи!

Алекс усмехнулся:

– Ты так разволновалась из-за принца, которого увидишь в первый и, может быть, в последний раз в жизни?

Пропустив мимо ушей эту шпильку, Кэтрин бросилась к зеркалу.

– Боже мой, на кого я похожа!

– Если хочешь, я помогу тебе раздеться, – предложил Алекс с широкой усмешкой.

Махнув рукой, она умчалась в гардеробную, отбросив голубое шелковое платье, которое прежде хотела надеть – этот наряд был слишком скромным для встречи с особой королевской крови. Красная парча выглядела чересчур ярко, муслин – слишком чопорно. Розовое атласное платье смотрелось неплохо, но длинный шлейф придавал Кэтрин вид важной матроны. Наконец она отложила темно-синее бархатное платье и настоящий шедевр портновского искусства, исполненный из золотистой парчи.

– Бархат или парча? – задумалась она вслух.

– Бархат, – заявил Александер, прикуривая сигару.

Кэтрин сняла с вешалки тяжелый парчовый наряд и бросила его на спинку стула. Снова скрывшись в гардеробной, она вернулась с грудой нижних юбок, с которыми справилась без посторонней помощи, несмотря на великодушные предложения Алекса. Но зашнуровать на спине парчовый лиф самостоятельно она не смогла. Расправив пышную юбку-колокол, она со стоном застыла перед зеркалом, оплакивая погубленную Алексом прическу. Распущенные волосы совершенно не сочетались с элегантным туалетом.

– Я же предлагал бархат, – напомнил Алекс.

Кэтрин круто обернулась. Она знала, что на новую прическу уйдет еще час. Судя по усмешке, об этом догадывался и Алекс.

Путаясь в шнурках и тесемках, она стащила парчовое платье и принесла синее бархатное. Алексу хватило ума спрятать улыбку, помогая ей, но в его глазах светилось одобрение и обещание – особенно при виде глубокой затененной ложбинки в низком вырезе лифа. К тому времени Кэтрин немного успокоилась. Отступив к туалетному столику, она принялась расчесывать волосы.

С помощью двух серебряных гребней, отделанных жемчугом, ей удалось укротить золотистый водопад, заколов боковые пряди. Убедившись в своей привлекательности, она надела на палец кольцо с аметистом и взяла веер.

– Итак, сэр, я готова, – объявила она.

– Почти, – согласился он, бросая сигару в камин. Он сунул руку в карман и достал сверток, обернутый красным шелком и перевязанный тонкой ленточкой. Охваченная любопытством, Кэтрин взвесила подарок на ладони, подумала и развернула обертку.

В коробочке оказалась овальная брошь с узорчатым серебряным бордюром, окружавшим аметист величиной с яйцо чайки, того же оттенка, как и аметист в ее кольце. Блеск камня подчеркивало кольцо бриллиантов величиной не менее карата каждый, не уступающих королевским.

– Алекс, какая прелесть! – воскликнула она.

– Я надеялся, что он заменит несколько писем, которые я забыл прислать. – Он приколол брошь к лифу бархатного платья. Тепло его пальцев, прилив любви и гордости заставили Кэтрин приподняться на цыпочки и прильнуть к губам мужа.

– Я ни за что не расстанусь с ним, – прошептала она, – и с вами, милорд... как только кончится эта проклятая война.

– Надеюсь, вы сдержите обещание, – пробормотал он, отвечая на поцелуй. – А теперь нам пора... пока я не передумал.

Гордо прошествовав бок о бок с мужем по коридору, Кэтрин остановилась на верхней площадке лестницы, глядя в просторный холл. До нее донеслись бессвязные звуки волынок – кто-то из музыкантов готовился к выступлению, – гулкие мужские голоса, гэльский акцент, особенно странно звучащий в комнатах, где еще недавно собирались сливки английской аристократии.

С благодарностью принимая легкое пожатие руки, Кэтрин повела Александера вниз, шурша юбками. У подножия лестницы она глубоко вздохнула, крепко вцепилась в руку мужа и шагнула в огромный зал, навстречу притихшим горцам. Среди них было пятеро вождей кланов, которых Кэтрин помнила еще по Ахнакарри – два Макдональда, Кеппох и Гленко, Клуни из Макферсона и сутулый Стюарт из Ардшиэла. Шотландцы привставали на цыпочки и вытягивали шеи, не сводя глаз с Кэтрин, которая вместе с мужем направилась к еще одной группе мужчин.

Кэтрин широко и искренне улыбнулась, увидев среди них Дональда Камерона, но чуть не растерялась, когда Алекс чинно представил ее Чарльзу Эдварду Стюарту, регенту Шотландии, Англии, Ирландии и Уэльса.

Мгновенно вспомнив, как гости ее отца называли принца уродливым сластолюбцем, она удивленно посмотрела на стоящего перед ней мужчину с большими печальными карими глазами, который держался просто и открыто, без тени надменности и претенциозности. Он выглядел гораздо моложе своих двадцати четырех лет и вовсе не казался опытным военным. Более того, он был рослым и стройным, со светлой кожей и белокурыми волосами и мог бы считаться почти красавцем.

Кэтрин поспешно опустилась в реверансе, принц покраснел и неловко улыбнулся.

– Очень рад познакомиться с вами, леди Кэтрин. Ваш муж незаменим на поле боя. Теперь я понимаю, почему он так упорно вел армию на юг.

Доктор Арчибальд Камерон, в парике и костюме, бесцеремонно бросился к Кэтрин, подхватил ее на руки и закружил.

– Вот настоящая отрада для глаз воина! – восклицал он, усмехаясь и многозначительно посматривая на тонкую талию Кэтрин. – Но боюсь, скоро эти роскошные наряды станут тебе тесноваты.

Спасая засмущавшуюся Кэтрин, Лохиэл выступил вперед и поцеловал ее в щеку.

– Я рад видеть тебя, Кэтрин. Не обращай внимания на Арчи: мы не подпускали его к бочкам с тех пор, как вышли изЭдинбурга, а сегодня он наверстал упущенное.

– Они не верят, что я умею зашивать раны даже во хмелю, – пожаловался Арчибальд.

– Зашивать раны – может быть, – отозвался Лохиэл. – Но после Престона ты чуть не пришил Энгусу Макра ухо к макушке, когда должен был осмотреть рану на ноге!

– А вот и жених! Принесите новую бочку!

Алуин нерешительно приблизился к собравшимся и виновато кивнул Кэтрин. Тем временем Арчибальд приказывал всем наполнить бокалы.

– Пью за тебя, Джон Ячменное Зерно! – весело выкрикнул он, поднимая бокал. – Даруй долголетие и счастье нашему брату Алуину. И помоги ему выпить весь бокал одним глотком, чтобы в последний раз ощутить вкус свободы! Что-что, а нрав ирландцев мне известен!

– А мне он по душе, – заметил Алуин, поднося бокал к губам и залпом выпивая полпинты чистого ячменного виски.

Под одобрительный гул в зале появился священник и попросил привести новобрачных. Извинившись, Кэтрин направилась в зимнюю гостиную, где изнывала от нетерпения невеста, теребя оборки платья. Несколько минут Кэтрин поправляла ее волосы и наряд, затем с ободряющим поцелуем повела ее в зал.

Церемония была проведена на английском и гэльском языках, и все вокруг видели, каким счастьем сияют глаза невесты, как гордо улыбается жених, надевая ей на палец тонкое золотое кольцо. Толпа притихла, изредка слышались только шорох шотландки да лязг стали. Но когда клятвы были произнесены и священник объявил Алуина и Дейрдре мужем и женой, никто из зрителей не проронил ни слова.

Улыбающиеся новобрачные отступили в сторону, а священник вопросительно посмотрел на Александера:

– А вторая пара готова?

Кэтрин оторопела, все взгляды обратились на нее. Алекс поднес к губам ее руку.

– Я решил, что в прошлый раз мы слишком поспешили, к тому же нам недоставало воодушевления. Надеюсь, ты не против?

– Против? – шепотом переспросила она. – Алекс, я не знаю, что сказать...

– Тем лучше, – отозвался он. – Просто скажи «да».

Глава 9

– Ты куда? – сонно спросила Кэтрин, зевая и прикрывая рот ладонью:

– Съезжу с Дональдом в Дерби, – объяснил Алекс, отводя с ее виска пушистый локон. Он поцеловал жену в лоб и улыбнулся. – А ты поспи еще.

– Который теперь час?

– Шестой.

– О Господи... – застонала она и зарылась поглубже в подушки. – Кажется, я всю ночь не сомкнула глаз!

– Так оно и было, моя ненасытная плутовка. К тому же вечером Арчибальд то и дело наполнял твой бокал.

Кэтрин укоризненно уставилась на мужа.

– А потом ты принес бренди, – напомнила она. Заправляя подол рубашки в бриджи, Алекс многозначительно усмехнулся:

– В следующий раз попробуем пить его из бокалов.

– Развратник и сластолюбец, – мрачно заявила Кэтрин, – вот кто ты такой. Откуда ты знаешь все то, о чем порядочные люди даже не догадываются?

– Это упрек? – уточнил Алекс, склоняясь над постелью.

– Да. – Она открыла глаза и обняла его за шею. – Но ты можешь вернуться в постель и попробовать переубедить меня.

Он ответил нежным и продолжительным поцелуем, а потом наклонился и слизнул последние следы бренди с ее груди. К тому времени как он поднял голову, соски Кэтрин затвердели от возбуждения.

– Как не стыдно! – укоризненно покачал он головой. – Ты ведь второй раз замужем!

Кэтрин улыбнулась и снова привлекла его к себе:

– Спасибо. А еще спасибо за то, что мы наконец-то поженились как полагается – для меня это очень важно.

– Как видите, мадам, я тоже кое-что смыслю.

– Смотря в чем, – отозвалась она и соблазнительно потянулась, откинув одеяло.

Алекс тихо чертыхнулся и запечатлел влажный поцелуй в неглубокой впадинке ее пупка.

– Постарайся дождаться меня. Я не задержусь.

– Я приготовлю бренди, – пообещала она и сонно перекатилась на бок. – И может быть, горячую ванну?

Заканчивая одеваться, Александер то и дело поглядывал на жену, но из-под стеганого одеяла больше не донеслось ни звука. Алекс вздохнул, жалея о необходимости покинуть теплую постель.

Хмурясь, он вышел во двор, где уже ждал Лохиэл. Жеребца успели оседлать, он нетерпеливо приплясывал рядом с десятком конных воинов, охраняющих Дональда.

– Не могу поверить, что твой жеребец подпустил к себе конюха, – заметил Лохиэл, наблюдая, как Алекс ласково погладил шею коня и скормил ему яблоко, прихваченное из вазы с фруктами.

– К себе Тень подпустит кого угодно. Но сесть в седло не позволит никому.

Обменявшись приветствиями со Струаном Максорли и Арчибальдом, глаза которого сильно покраснели от вчерашних возлияний, Алекс вскочил в седло, ощутив прилив сил. Взбудораженный предстоящей поездкой, жеребец фыркнул, с негодованием напоминая хозяину, что тот слишком долго не удосуживался навестить его.

Даже не подозревая, что он считается собственностью всадника, великолепный вороной жеребец встал на дыбы и заплясал по булыжникам двора. На дороге Алекс дал ему волю и помчался галопом, опережая отряд. Максорли бросился за ним в погоню, но его коренастый жеребец не мог соперничать с Тенью. Впрочем, скачка взбодрила обоих мужчин.

– Ей-богу, второго такого коня не найти в целом свете, – добродушно ворчал Струан, поглядывая на Тень. Жеребец дышал ровно, голову держал высоко, словно насмехаясь над взмыленным, измученным конем Максорли.

– Хорошо, что мы наконец-то одни. – Алекс огляделся. – Мне показалось, в мое отсутствие в лагере что-то произошло. Вчера ночью лорд Джордж с принцем не обменялись и десятком слов, а напряжение можно было резать ножом.

Струан почесал в затылке, приподняв растрепанную гриву, и выругался, заметив, что ветер сорвал с его головы синюю шерстяную шляпу.

– Да, они опять в ссоре, и все по вине двух подхалимов, которые то и дело нашептывают что-то на ухо принцу.

Алекс сразу понял, что речь идет о советниках Чарльза – О'Салливане и Меррее из Броутона: с самого начала они протестовали против назначения лорда Джорджа, сомневались в его опыте и высмеивали блестящие планы. Даже Струан, который был равнодушен к политике, не раз предлагал вздернуть обоих на ближайшем дереве.

– Все началось сразу после того, как мы перешли границу, – объяснил рослый горец. – Эта парочка посоветовала принцу двинуться к Лондону, а лорд Джордж считал, что следовало бы укрепиться в Эдинбурге и радоваться, что мы завоевали всю Шотландию. Но принц не желал даже слушать его. – Струан презрительно фыркнул. – И вот теперь, на полпути к Лондону, мы лишились чуть ли не половины армии. А те двое все твердят, что лорд Джордж – тайный шпион англичан, что он задумал передать принца прямо в руки королю и получить награду. Лорду Джорджу это осточертело, в Карлайле он подал в отставку.

– Что?!

– Мало того – принц согласился! Но через пару дней принц вдруг понял, насколько его сторонники доверяли генералу, уважали его, верили ему – наша армия держалась только благодаря ему. Словом, принцу не осталось ничего другого, кроме как просить лорда Джорджа вновь взять на себя командование армией. Но за эти три дня мы потеряли почти триста человек.

Алекс яростно выругался. Он понимал, что недопустимо терять не только три сотни, но и три десятка воинов, тем более по вине самого принца.

– Ты был на том совете, когда мы приняли решение отступать?

Алекс глубоко вздохнул:

– И я думал, мы уже отступаем. По-моему, давно пора.

– Так думаешь не только ты.

– Так какого же дьявола мы делаем в Дерби? Неужели принц по-прежнему надеется на поддержку всей Англии?

Струан неловко пожал плечами, сразу позабыв про привычный сарказм.

– Увы, да. А лорд Джордж уговорил лэрдов дать англичанам последний шанс сдержать обещания. Но он поклялся: если в Дерби к нам на помощь не придет английская армия, мы вернемся обратно в Шотландию – не важно, согласится принц или нет.

Алекс стиснул зубы. Должно быть, поэтому их и собрали на совет в такую рань. Но на все его расспросы Струан только пожимал плечами.

– Ручаться я бы не стал. В Манчестере к нам присоединились еще двести человек, а в Дерби – почти столько же.

Слишком мало, с горечью понял Алекс, чуть больше тех трех сотен, которые ушли, когда лорд Джордж подал в отставку. Эти люди давно поняли, как глупо было вторгаться в Англию с крохотной горсткой солдат. Многие горцы просто махнули рукой и вернулись на родину, охранять ее границы и, если понадобится, сражаться за недавно обретенную свободу.

«Как я должен поступить? Дезертировать?» – спрашивал Алекс у Кэтрин. Она не нашлась с ответом.

Алекс тоже не знал, как быть. Он дал себе клятву сражаться до конца, но внезапно обнаружил, что у него гораздо больше причин защищать новое начало.

– Джентльмены, вы шутите? – с неподдельным изумлением воскликнул принц Чарльз, выслушав предложение отступать. – Как вам такое пришло в голову – после всего, что нам удалось?

Лорд Джордж Меррей стоял напротив принца, у другого конца длинного стола. Вожди кланов прятали глаза: они были ошеломлены, обнаружив, что принц до сих пор твердо верит в победу.

– Ваше высочество, – начал генерал, – нам стало известно, что герцог Камберлендский...

– Да, да, знаю. Мой достойный и воинственный кузен вернулся в Англию и принял командование армией Лигонье. Ну и что? Его солдаты обессилены, а им еще предстоит преодолеть маршем огромное расстояние! К тому времени мы уже захватим Лондон!

– Нам известно также, что полевой маршал Уэйд вышел из Ньюкасла-на-Тайне, намереваясь перехватить нас у Лестера. – Лорд Джордж многозначительно помолчал. – В этом случае между нами и Лондоном окажутся две огромные армии, а третья будет уже на подходе. С другой стороны, нашу армию не назовешь даже крупной, и подкрепления нам ждать неоткуда.

Джеймс Драммонд, герцог Пертский, поспешил вмешаться:

– Но мы также получили подтверждение, что мой дядя, лорд Джон Драммонд, прибыл в Шотландию со своим полком и отрядом французских добровольцев. В настоящее время в Перте формируется вторая армия горцев...

– Следовательно, – подхватил лорд Джордж, заметив, как угрожающе покраснел принц, – если мы вернемся в Шотландию немедленно, нам удастся продемонстрировать свою силу, не раскрывая все карты сразу. Мы могли бы перезимовать в Эдинбурге, как планировали поначалу, и собрать армию, чтобы начать второе вторжение весной. На этот раз нам будет известно, что предстоит предпринять. Мы не станем питать иллюзий относительно сил, которые выставят... или не выставят против нас англичане.

– Вы считаете, что нашим горцам не под силу победить армию Камберленда или Уэйда? – возмутился Чарльз Стюарт. – Вы такого низкого мнения о своих соотечественниках?

– Напротив, настолько высокого, что я согласился зайти так далеко на вражескую территорию, – спокойно возразил лорд Джордж. – Я верю в смелость и воинскую доблесть шотландцев, ничуть не сомневаюсь, что в столкновении с одной из английских армий мы победим – но какой ценой? Потери будут ужасающими, а заменить погибших мы не сумеем. Что же мы будем делать, когда подоспеют вторая и третья армии?

Негромкий хор голосов свидетельствовал о том, что вожди полностью согласны с лордом Джорджем. Они не сомневались в победе над одним Камберлендом, но только чудо помогло бы горстке горцев одержать победу над многократно превосходящими силами англичан.

Принц обвел взглядом лица всех сидящих за столом, побелев как мел, если не считать двух ярких пятен на щеках. В его голосе зазвенела горечь:

– Неужели никто из вас не поддержит своего принца в трудную минуту? Неужели никто не верит, что наше дело правое и мы должны победить?

В комнате молча сидели люди, которые прошагали сотни миль, расставшись с близкими и домом, рискуя всем и ни на что не надеясь. Здесь были Макдональды из Кеппоха, Лохгарри и Гленко, Лохиэл и его Камероны, Ардшиэл и Стюарты, Маклахланы, Макферсоны, Маклины, Макларены и Робертсоны, Гранты из Гленмористона, родственники лорда Джорджа Меррея – клан Атоллов, соратники герцога Пертского, лорд Огилви, Гленбакет, полковник Джон Рой Стюарт, Элхо, Бальмерино, Питслиго, Килмарнок, Маккинноны, Макгрегоры, Кланраналды...

– Джентльмены! – Чарльз Стюарт медленно поднялся, его губы побелели и вытянулись в тонкую линию. – До Лондона менее ста пятидесяти миль. Принюхайтесь – и вы различите вонь Темзы. Прислушайтесь – и вы услышите, как Георг Ганноверский потешается над нашей трусостью: еще бы, ведь мы повернули обратно, когда оставалось только постучаться к нему в дверь! Неужели вы не слышите шума триумфального прибытия лорда Джона Драммонда из Франции? Не понимаете, что договор, подписанный в Фонтенбло, обеспечивает нам военную поддержку со стороны короля Франции?

– Все это мы уже слышали, – без обиняков заявил лорд Джордж, – несколько месяцев назад. Но где же подмога? Где пушки, которые так усердно обещает нам Людовик?

– Мне доподлинно известно, что в Кале тридцать тысяч солдат ждут сигнала, чтобы переправиться в Англию!

– Момент, когда следовало подать этот сигнал, давно прошел, ваше высочество. Даже десятка судов и нескольких тысяч человек экипажа было бы достаточно, чтобы помешать Камберленду и его армии переправиться через Ла-Манш. Они надолго застряли бы во Фландрии. Нет, сэр, больше мы не можем рассчитывать на пустые обещания французов. Они оказались миражом – как и тысячи преданных якобитов, которые, как мы надеялись, присоединятся к нам, едва мы перейдем границу.

– Они еще появятся! Они придут! – Раскрасневшись от гнева, принц ударил кулаком по столу. – Неверие – вот что нас губит! Нам недостает только желания поверить в себя и в то, что мы способны добиться всего, что пожелаем! Господи, мы просто не можем пойти на попятный! Лондон и английский престол станут нашими, надо лишь протянуть руку! А если мы повернем обратно, значит, мы сражались зря.

– Нет, не зря, сэр, – спокойно возразил Лохиэл. – Мы отвоевали Шотландию. Отвоевали право привезти на родину нашего короля Якова, вашего отца.

– Ради чего? Чтобы он увидел позорное отступление своей армии? Узнал, как англичане обливают нас презрением, видя, как мы струсили, когда победа была уже близка?

– На совете в Манчестере было решено отступить, если мы так и не дождемся поддержки со стороны англичан.

– Это вы так решили, сэр! – выкрикнул принц, указывая пальцем на лорда Джорджа. – Но не ваш принц! Ему приходится умолять о поддержке – несмотря на то что он рассчитывал на преданность своих сторонников. Но он столкнулся с предательством и бунтом, спорами, ложью, раздорами – а ведь он верил своим соратникам, людям, на которых возлагал надежду его отец, их король! Где же преданность, в которой вы торжественно клялись? Где отвага, которую вы показали при Престонпансе? Где ваша гордость?

В комнате воцарилось мрачное молчание. Со своего места Алекс видел, как в глазах каждого присутствующего отражаются противоречивые чувства. Принц задел горцев за живое, что успешно проделывал уже не в первый раз, прекрасно зная, что подобный вопрос для шотландца – все равно что удар перчаткой по лицу. Одни горцы сидели неподвижно, надувшись от негодования, другие осторожно переглядывались, третьи напряженно искали выход.

– Мы могли бы уйти в Уэльс, – осторожно предложил герцог Пертский. – Сэр Уоткинс-Уинн предложил нам помощь в обороне границы.

– И вы ему верите? – презрительно осведомился лорд Джордж.

Ардшиэл хмыкнул:

– Кто может поручиться, что он сдержит слово и дойдет вместе с нами до Лондона? Кто скажет, долго ли он пробудет на нашей стороне, если Камберленд предложит ему более выгодную сделку? Если мы попадем в ловушку в Уэльсе, нас всех перебьют, как цыплят в корзине!

Большинство вождей согласно закивали. Прозвучал лишь один-другой гневный возглас, да и то для того, чтобы убедить принца в преданности. Александер с досадой заметил, что возмущались в основном чужаки – в том числе и О'Салливан, французские офицеры, жаждущие поживы, но равнодушные к политике. Они-то могли обсуждать стратегию и тактику, не беспокоясь о том, как они отразятся на жизни их близких. Эти люди не рисковали жизнью, их никто не смог бы обвинить в измене. В этой стране у них не было ни собственности, ни жен, ни детей – значит, даже поражение не означало для них нищету. Зато преданности принцу им было не занимать, а поскольку они знали, что им нечего терять, то и настаивали на осуществлении самых дерзких планов.

С другой стороны, шотландские вожди могли дорого поплатиться за поражение принца. Они настоятельно советовали отступать, потому что не желали зря терять воинов, а теперь, когда с трех сторон приближались огромные s армии, бессмысленных потерь было не избежать. Они не боялись сражаться и умирать, но не выносили бесцельных, никчемных жертв.

– Джентльмены, – Чарльз успел успокоиться, приглушить гнев, и в его карих глазах засветилось отчаяние, – я предлагаю вам как следует подумать. Спросите совета у своего сердца, поговорите друг с другом, и если... вы не передумаете... если сочтете, что успех недосягаем, то... то я... буду вынужден согласиться с вами. Но я умоляю – походите по лагерю, – в его глазах блеснули искры надежды, – послушайте, как поют ваши воины, посмотрите, как они настроены. Они рвутся в бой, дрожа от нетерпения! Им хватит смелости, чтобы победить любого врага, если мы им позволим! Поверьте в своих людей. Поверьте в себя!

Обведя присутствующих ясным взглядом, принц выпрямился и деревянной походкой направился к двери. О'Салливан поспешил за ним, чуть не опрокинув стул, его примеру последовали Шеридан и Джон Меррей из Броутона. Их проводили презрительными взглядами, зная, что они постараются заверить принца: ни о каком отступлении не может быть и речи, а они всей душой преданы ему. Значит, виновник бунта – лорд Джордж.

– Какая разница? – устало спросил генерал, когда Лохиэл открыто заявил, что виноватым окажется он. – Лишь бы спасти людей, пока еще есть время. Если он решит продолжить поход, надо выступить сразу же, чтобы застать Камберленда врасплох. Если он согласится отступать, действовать тоже следует немедленно, пока не подоспел Уэйд... – Он помолчал и впервые с горечью заговорил о необоснованных подозрениях принца: – Если мы будем наступать, мой отряд пойдет в авангарде. Если решим отступать, а я молюсь, чтобы он все-таки образумился и согласился, мой отряд Атоллов будет замыкать колонну и прикрывать остальных. Это окончательное решение, менять его я не намерен.

Алекс выступил вперед, глядя генералу в глаза:

– Сэр, в любом случае нам необходимо точно знать местонахождение и планы правительственных войск.

Лорд Джордж одобрительно кивнул.

– И вы знаете безумца, который согласится выяснить и то и другое?

– Даже двух, сэр. Мы с Маккейлом сможем отправиться в путь через час. Дайте нам десяток солдат из манчестерского полка – англичан, знакомых с окрестностями и не вызывающих подозрений, и мы соберем все сведения.

– Вы понимаете, чем вы рискуете?

– Да, и еще понимаю, чем рискуем все мы, если будем действовать наугад. Что касается вашего последнего решения, сэр, то лично я командую пятью дюжинами воинов, которые движутся довольно медленно. Мы сочтем за честь, если вы позволите присоединиться к вашему отряду – по крайней мере пока мы не доберемся до границы.

Лорд Джордж оглядел рослого черноволосого горца с усталой усмешкой и сожалением. Будь у него тысяча таких мужчин, как Александер Камерон, ему не пришло бы в голову отступать.

– Берите столько людей, сколько понадобится, и... передайте мои искренние извинения капитану Маккейлу. Насколько я понимаю, сегодняшний день он намеревался провести иначе.

Кивнув Лохиэлу, Алекс выскользнул из комнаты. В поднявшемся шуме Лохиэл коротко переглянулся со Струаном Максорли, тот понимающе кивнул и последовал за Алексом.

Алуин провел кончиком длинного пальца по нижней губе жены и улыбнулся, с трудом удерживаясь, чтобы не закричать от счастья во весь голос. Глаза Дейрдре были закрыты, на ресницах дрожали слезы, лоб и виски усеяли капельки пота, влажные волосы блестели в неярком утреннем свете.

Внимание Алуина ненадолго привлек стук копыт во дворе, но он тут же забыл о нем, благоговейно глядя на влажные полные губы Дейрдре. Наклонившись, он нежно поцеловал их и услышал ответный вздох.

Дейрдре чувствовала на своем лице пристальный взгляд мужа. Ее тело по-прежнему горело снаружи и внутри, дыхание только начинало выравниваться, ей едва хватило сил, чтобы ласково погладить мужа по щеке.

– Ты понимаешь, какое счастье ты мне подарила? – спросил он, прикасаясь губами к ее ладони. – А я до сих пор боюсь, что сейчас проснусь и увижу, что лежу на холодной земле, завернувшись в плащ.

Дейрдре улыбнулась, до сих пор не веря, что сумела завоевать любовь такого человека, как Алуин Маккейл. Несмотря на его признание в Блэкпуле, она не считала себя достойной Алуина. Он объездил полмира вместе с Александером Камероном, видел королей и королев, жил среди аристократов Европы!

Вспомнив про обручальное кольцо, Дейрдре вытянула руку, любуясь приобретением.

– Когда я застала мистера Камерона в спальне моей госпожи, я не поверила глазам. А вчера, когда я увидела, как ты скачешь к дому, сердце чуть не вырвалось у меня из груди! – Она порывисто обняла Алуина. – Я люблю тебя, Алуин Маккейл. И буду любить, пока дышу.

– Любимая... – прошептал он, приникая к ее губам. – Моя жизнь...

Дейрдре тихо застонала, почувствовав, что он опять оживает в ней.

– От меня не так-то просто отделаться, – улыбнулся он, начиная размеренно двигать бедрами.

Дейрдре снова застонала, качая головой. Счастье ошеломило ее. Впервые в жизни она ощущала такую удовлетворенность и радовалась тому, что принадлежит мужу.

Она содрогалась от резких повторяющихся ударов его плоти, в ней быстро вскипала страсть. Казалось, дрожь уже достигла предела, но она продолжала нарастать, Дейрдре обдавало то жаром, то холодом, мышцы сжимались, она выговаривала его имя, волны экстаза сменяли одна другую так быстро, что она не успевала перевести дух, взлетая на гребни, стремительно спускаясь с них и молясь о том, чтобы когда-нибудь научиться доставлять мужу хотя бы десятую долю такого наслаждения.

Если бы она осмелилась спросить, то узнала бы, что ее мечта уже сбылась. Она услышала бы, как его поглотила яростная страсть, сжала, словно тисками, ошеломила, пробудила в нем решимость стать идеальным возлюбленным, мужем и другом.

Задыхаясь и обливаясь потом, они сплелись воедино и лежали неподвижно, пока негромкий, но настойчивый стук не прервал их блаженную полудрему.

– Маккейл! – послышался знакомый баритон. – Ты не спишь?

Алуин вздохнул и спустил ноги с постели. Через несколько минут пол перестал покачиваться под его ногами, но он успел больно ушибить палец ноги и чертыхнуться. Дейрдре тихо засмеялась, Алуин оглянулся на нее, убедился, что она укрылась простыней, и приоткрыл дверь.

Еще раз он чертыхнулся, увидев, что Алекс стоит спиной к двери. Но как только Алекс обернулся, Алуин увидел, как нахмурены его брови, и насторожился.

– Сколько? – коротко спросил Алуин.

– Пять минут. Поверь, мне очень жаль, – произнес Алекс. – Я не потревожил бы тебя, если бы не крайняя необходимость.

Алуин кивнул:

– Я сейчас.

Алекс выглянул в коридор, посмотрел на дверь спальни Кэтрин, и Алуин устыдился своей досады при виде беспомощности на лице друга.

– Что с тобой?

– Не знаю, что сказать ей, Алуин. Если я зайду в комнату, боюсь, выйти я уже не смогу.

За спиной Алуина послышался шорох льняных простыней, прохладная ладонь Дейрдре легла ему на руку. Приподнявшись на цыпочках, она посмотрела на Алекса поверх плеча мужа.

– Дейрдре... мне очень жаль... – неловко произнес Алекс. Побледнев, она вцепилась в руку мужа.

– Вы... вернетесь?

– Не знаю. Честное слово, не знаю.

– Понятно... – Она побледнела еще сильнее. – Вы уже заходили к миледи?

– Нет, я только...

– Если хотите, я все объясню ей, – шепотом предложила Дейрдре. – Так будет легче... вам обоим.

– Но я не могу уехать, не попрощавшись. Она никогда меня не простит.

Дейрдре прочла неприкрытую боль в его глазах, у нее заныло сердце.

– Непременно простит. Поначалу рассердится, даже разозлится, но потом успокоится и поймет, что вы поступили правильно. Но гнев поможет ей пережить самые страшные минуты. Сэр, послушайтесь моего совета, не лишайте ее счастья.

Алекс подумал и согласно кивнул:

– Чем позже она узнает, что я уехал, тем лучше. Может, к ночи мы успеем вернуться... – Он умолк, понимая, что их шансы вернуться в Роузвуд-Холл ничтожны. Алуин уже одевался, Алекс собирался уйти, чтобы дать другу провести с женой еще несколько минут, но перед уходом взял Дейрдре за ледяные ладони. – Скажи ей, что я вернусь. Даю слово чести – я вернусь к ней.

– Скажу, – пообещала Дейрдре со слезами на глазах. Алуин подошел к порогу, заканчивая одеваться и затягивая ремень.

Дейрдре с криком обернулась к нему и прижалась к его груди. Алуин крепко обнял ее, с трудом сдерживая слезы и понимая: если он не уйдет сейчас же, то не уйдет вообще.

– Я люблю тебя, – хрипло пробормотал он. – Я приеду за тобой, как только смогу.

– Будь осторожен, – взмолилась она. – Берегите друг друга.

Целуя ее, Алуин ощутил солоноватый привкус слез, который преследовал его, даже когда Роузвуд-Холл остался далеко позади.

Глава 10

Кэтрин проспала почти весь день. Она ненадолго пробудилась, услышала, что кто-то ходит по комнате, разводя огонь в камине, счастливо вздохнула и снова погрузилась в сон. Дейрдре выругала себя за то, что уронила полено. Она уже давно в тревоге ждала, когда Кэтрин проснется, сядет и начнет задавать вопросы, и потому вздохнула с облегчением, убедившись, что ее хозяйке сегодня особенно сладко спится. Возможно, к тому времени, как Кэтрин захочет встать, их мужья уже вернутся.

Еще дважды, вечером и поздно ночью, Кэтрин просыпалась ненадолго: в первый раз ее разбудило урчание пустого желудка, и она направилась в кухню. В доме было тихо и темно – только позднее она с удивлением вспомнила об этой непривычной тишине. На кухне она разыскала свежий хлеб, сыр и несколько толстых ломтей холодной гусятины, сложила всю снедь на поднос и поспешила вернуться в свою уютную спальню. После еды она подумывала искупаться, но ей было лень звать слуг и ждать, пока наполнят ванну, и она быстро сполоснулась в тазу.

Она попыталась развлечься чтением, но приключения Джозефа Эндрюса показались ей слишком нудными по сравнению с собственными, она то и дело зевала и пропускала один абзац за другим. Время от времени она подходила к балконной двери и окидывала взглядом двор и парк. Горцы устроили в глубине парка целый городок из шестов и парусины; днем палатки напоминали пенные гребни зеленых волн, ночью скрылись в темноте, место лагеря обозначали только мерцающие костры. Издалека Кэтрин почти ничего не увидела и не услышала шума.

Наконец от скуки она навела порядок в спальне и принялась развешивать одежду, кучей сваленную на пол гардеробной. Несколько предметов принадлежали Алексу, в том числе мундир, в котором он влез к ней в комнату через балкон. Кэтрин аккуратно свернула мундир, положила его на полку и любовно провела ладонью по плотной ткани, которая, как ей казалось, еще хранила тепло тела Алекса. Одну из просторных рубашек мужа Кэтрин сразу решила надеть вместо ночной сорочки с оборками. Правда, рукава оказались слишком длинными, а подол закрывал колени, но рубашка пропиталась запахом Алекса, а Кэтрин нравилось вдыхать его.

Несколько минут она возилась с отрезом шотландки, вспоминая, с каким проворством Алекс собирал его в складки, заворачивался в ткань, перетягивал талию ремнем – и все это за считанные секунды. Попытавшись проделать то же самое, она запуталась в малиновой ткани и стала напоминать скорее мешок с картофелем, чем горца.

Было уже далеко за полночь, когда фантазия Кэтрин иссякла; она решительно не знала, чем заняться. Она подумывала поискать Дейрдре, но затем вспомнила, с кем она сейчас и что они недавно отпраздновали. Вздохнув, Кэтрин вновь принялась листать том Генри Филдинга и уже через несколько минут задремала.

Жаркие солнечные лучи врывались в комнату через распахнутую балконную дверь. Кэтрин села, поначалу озадаченная, затем разочарованная и наконец раздосадованная тем, что рядом с ней никого нет. Холодок закрался в ее сердце, она спрыгнула с кровати, бросилась в гардеробную, но тут же с облегчением обнаружила, что вся одежда Алекса лежит на местах. Упрекая себя за нелепые подозрения, Кэтрин наскоро умылась и вернулась в спальню, набросив атласный халат поверх полотняной рубашки Алекса.

На этот раз она твердо решила разбудить Дейрдре, несмотря на ее медовый месяц.

Но вдруг она поняла, что дом совершенно пуст. И во дворе было тихо – не слышалось ни лязга стали, ни гортанных голосов, отдающих приказы, ни пронзительного воя волынок, под который горцы упражнялись с мечами.

Нахмурившись, Кэтрин направилась к окну, но тут в коридоре загрохотали тяжелые шаги, и она с радостной улыбкой обернулась к двери.

Ее улыбка погасла, едва дверь распахнулась и на пороге застыл лейтенант Дерек Гудвйн во всем великолепии алого сукна и начищенных медных пуговиц.

Целую минуту они смотрели друг на друга, не шевелясь и не издавая ни звука.

– Лейтенант... – наконец выговорила Кэтрин, – что вы здесь делаете? Как вы... сюда попали?

– Какой холодный прием, миссис Монтгомери! И это после того, как я рисковал жизнью, чтобы спасти вас!

– Спасти меня?

– Разумеется. Ведь вы в опасности. Два дня назад в поместье вторглись мятежники. А вас, как я понимаю, взяли в заложницы.

Стиснув руки, Кэтрин попыталась успокоиться.

– Как вы сюда попали? Откуда вы приехали?

– Из леса, – усмехнулся лейтенант. – Сначала я думал, что дом так же безлюден, как и округа, но, к счастью, все-таки решил побывать здесь.

– Безлюден? – Кэтрин замерла. – Что вы имеете в виду?

– А вы не знаете? Самозванец увел армию из Дерби. Отступил, обратился в бегство, пустился наутек. И так поспешно и бесшумно, что на рассвете мы не поверили своим глазам. Должно быть, им пришлось красться всю ночь... Значит, теперь они в десяти – пятнадцати милях от Манчестера.

– Не может быть! – ахнула Кэтрин и бегом бросилась к застекленной балконной двери. Распахнув ее, она вдохнула прохладный зимний воздух. Ее грудь приподнялась под тонкой тканью. Кэтрин напрягла глаза, собираясь с торжеством уличить лейтенанта во лжи. Но двор и вправду был пуст. Ни смеха, ни шагов, ни запахов стряпни, ни дыма костров. От тишины звенело в ушах. Лагерь исчез, парк опять стал зеленым, пропали палатки, составленные в пирамиды мушкеты, лошади у коновязей.

– Когда наш отряд покинул поместье, – объяснил лейтенант, выходя на балкон вслед за Кэтрин, – мы проехали по дороге не больше мили, а потом спрятались и затаились. Мы увидели немало любопытного: порой бывает увлекательно просто наблюдать. Сэр Альфред вряд ли обрадуется, узнав, что в его доме побывали принц-самозванец и его прихвостни!

Последнее слово он подчеркнул, но едва заметно, и Кэтрин пропустила его мимо ушей. Ее тревожила близость лейтенанта, который не скрывал волнения при виде нежного женского тела, налитой груди, сосков, проступающих под тонкой тканью и жаждущих прикосновений. Атлас очерчивал форму стройных ног Кэтрин, обливал их, словно жидкое серебро.

– Отступили? – прошептала Кэтрин. – Бежали? Не сказав ни слова?

Гудвин снова перевел взгляд на ее лицо.

– А чего вы ждали? Вы думали, они спросят у вас разрешения?

На языке Кэтрин уже вертелось язвительное замечание, но она промолчала, заметив зловещий блеск глаз лейтенанта.

– Думаю, они могли бы предупредить меня об отъезде – хотя бы из вежливости. Они нарушили мое уединение, заняли дом моего отца, воспользовались его имуществом и запасами из кладовых. И кажется, опустошили винный погреб...

– Несомненно, вам доставили немало хлопот.

– Неудобно жить под одной крышей с совершенно чужими людьми. Впрочем, они вели себя прилично.

– А мне говорили, что перед принцем не устоит ни одна женщина. Многим из них достаточно лишь вежливого кивка, чтобы прыгнуть к нему в постель.

– Некоторые женщины, – ледяным тоном парировала Кэтрин, – готовы лечь в постель с кем угодно. Но вас обманули: принц вежлив, деликатен и, насколько я могу судить, всецело поглощен политикой, поэтому ему не до женщин. Он очень серьезен и целеустремлен. Поверьте, он ни за что не решится настраивать против себя людей, поддержка которых ему необходима.

– А его офицеры обладают теми же достоинствами? Мне показалось, что некоторые из них не имеют никакого представления о правилах приличия и берут все, что пожелают.

Кэтрин оцепенела, почувствовав, что взгляд лейтенанта блуждает по ее груди.

– Если вы хотите знать, не домогались ли мятежники меня или кого-нибудь из служанок, то я могу ответить только одно: нет. Принц – истинный джентльмен, он служит примером для офицеров и простых солдат.

– Да? Значит, вас никто не принуждал...

– Не принуждал? К чему?

– К тому, что происходило в вашей спальне, где свечи горели круглые сутки.

Потрясенная Кэтрин покраснела.

– Как вы смеете говорить со мной в таком тоне! Как вы посмели войти в мою комнату без разрешения! Убирайтесь немедленно, иначе я пожалуюсь вашему командиру!

Гудвин лениво усмехнулся:

– Нет, никому вы не пожалуетесь. А если и пожалуетесь, то я буду вынужден выдвинуть ответное обвинение – в пособничестве врагу... или, пожалуй, в измене.

Нежная блондинка Кэтрин выглядела слабой и хрупкой, но пощечина, которую она отвесила ухмыляющемуся лейтенанту, отнюдь не свидетельствовала о слабости. Она впечатала ладонь в его щеку со всей силы, уколовшись о жесткую щетину. Его голова мотнулась в сторону, он пошатнулся и с трудом устоял на ногах.

– А теперь – вон! – велела она. – Убирайтесь с глаз моих долой и прочь из моего дома! И если я еще когда-нибудь увижу вас, то пристрелю!

Отвернувшись, Гудвин пытался справиться с потрясением. Когда же он наконец выпрямился, Кэтрин с удовольствием увидела, что на его бледной щеке горит отпечаток ее ладони. Не сказав ни слова, он покинул балкон.

Кэтрин перевела дух только после того, как услышала яростный стук двери спальни. Она поднесла дрожащую руку ко лбу. Этому негодяю хватило наглости ворваться в ее дом, в ее спальню и потребовать... чего? Отчета о ее поступках? Но это ее дело, кого впускать в спальню и с кем проводить ночи. Даже если она решит прогуляться нагишом по улицам Дерби с дюжиной конюхов, Гудвина это не касается!

Какого дьявола он вошел в дом, поднялся наверх и вломился к ней? Господи, почему его никто не остановил? Неужели она осталась совсем одна? Но Дейрдре не могла бросить ее: если бы она решила уехать с Алуином, то непременно попрощалась бы.

Уехать? А вдруг она и вправду уехала? И Алекс исчез, не сказав ни слова...

Задрожав от холода, Кэтрин торопливо вернулась в комнату. Гудвин ушел, но она опасалась новых вторжений и потому быстро заперла дверь на ключ. Прижимая ключ к груди, Кэтрин отвела со лба упавшую прядь и задумалась. Горцы покинули лагерь. Они отступили, и Алекс наверняка ушел вместе с ними. А Гудвин и его отряд заняли их место и теперь рыскали по округе в поисках сведений об армии мятежников.

Холодный ветер овеял ее спину, напомнив, что балконная дверь осталась распахнутой. Дрожа, Кэтрин направилась к ней. Она уже запирала дверь, повернув засов так, как показал ей Алекс, как вдруг заметила отражение в стекле.

Лицо было размытым, искаженным, но Кэтрин различила усмешку и сильную мужскую руку, обхватившую ее за талию. Ей понадобилась доля секунды, чтобы понять: лейтенант только притворился, что в гневе выбежал из спальни, хлопнув дверью. Очевидно, он прятался за плотными бархатными шторами.

Первым ее побуждением было закричать, но она ощутила резкую боль в запястье: Гудвин заломил ей руку за спину. Грубо притиснув пленницу к стене, Гудвин придавил ее всем телом и схватил за горло, безжалостно вдавливая пальцы в нежную кожу.

– Прошу вас, миссис Монтгомери, – прошипел он. – Можете кричать, сколько угодно. Вас не услышат те, кто мог бы прийти на помощь. Только мои солдаты. Двадцать два здоровых, похотливых молодых жеребца, которым не терпится подняться сюда и выяснить, что здесь происходит. Двадцать два человека, миссис Монтгомери. Этого хватит на всю ночь.

Он обдавал зловонным дыханием ее лицо. Кэтрин напряглась, пытаясь высвободиться, но он ударил ее головой об стену так, что у нее перехватило дыхание, сильнее сдавил шею, и она закашлялась. Лейтенант оказался гораздо сильнее Кэтрин, и вскоре она поняла: пройдет несколько секунд, и она бессильно обмякнет в его руках.

Гудвин усмехнулся, глядя, как пламя ненависти в ее глазах угасает, превращается в искру. Он медленно разжал пальцы, позволяя ей сделать вдох, схватить воздух посиневшими губами.

– Я хочу только одного: того же, что получили ваши гости-якобиты. И я предпочел бы покорность и страсть, но если вы намерены сопротивляться, я не возражаю. Видите ли, я предпочитаю упрямых женщин.

Он отпустил ее руку и горло, Кэтрин сделала несколько торопливых вдохов, и к ней вернулась способность мыслить. Тем временем Гудвин принялся мять ее грудь через халат. От страха соски Кэтрин превратились в твердые камушки, и Гудвин с удовольствием начал щипать их, побуждая Кэтрин возобновить борьбу.

– Только не надо притворяться, что вам это не по вкусу, – заявил он, просовывая руку под халат Кэтрин. – Я же видел, как вы несколько ночей подряд стояли перед окном вместе с любовником.

– Нет! – ахнула Кэтрин. – Не может...

– Да, вы стояли, – довольно повторил он, снова сжимая ей шею. – Иногда на четвереньках, как собаки. Знаете, деревья годятся не только на дрова. Из некоторых получаются отличные наблюдательные посты, особенно если иметь подзорную трубу.

Доведя Кэтрин до грани очередного обморока, он отпустил ее горло, развязал пояс халата и с треском разорвал рубашку от воротника до подола. Кэтрин еще не успела отдышаться, воздух жег ее легкие. Внезапно она почувствовала, как Гудвин жадно впился в ее грудь, вернулась к реальности и вскрикнула от жгучей боли. Каким-то чудом ей удалось нанести Гудвину сильный удар в висок и разодрать ухо аметистовым кольцом. От неожиданности он вскрикнул и отпрянул, а Кэтрин метнулась к двери.

Она изо всех сил задергала медный засов, но тот не поддавался. Услышав за спиной злорадный смешок, она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гудвин поднимает с ковра что-то блестящее.

– Я не собирался предлагать вам плату за услуги, миссис Монтгомери, но, может быть, вы станете сговорчивее, если я вам кое-что пообещаю... – Он повертел ключ в руке, его улыбка стала почти обаятельной. – Короче говоря, Кэтрин, если вы хотите получить ключ, вам придется заработать его.

– Прошу вас, отоприте дверь! – взмолилась она. – Не знаю, зачем вам это понадобилось, но если вы сейчас же отпустите меня, я никому ничего не скажу!

Гудвин мечтательно провел по ключу длинными пальцами.

– Вы имеете в виду своего мужа? Но ведь он далеко, за тысячу миль отсюда. Или речь идет о любовнике? Так он уже на полпути в Манчестер и теперь, должно быть, развлекается с другой потаскухой.

–Нет, вы ошиблись. Вы не так истолковали то, что увидели.

– Ошибся? – Он приподнял бровь и скрестил руки на груди. – Как это?

– О Господи... – Кэтрин едва сдерживала слезы. Как объяснить этому человеку, что он видел ее вместе с мужем? – Он мне не любовник. Он...

– Давний друг?

– Вы ничего не понимаете!

Сунув ключ в карман, Гудвин принялся расстегивать китель.

– Я все прекрасно понимаю. Похоже, это вы никак не поймете, что я не уйду отсюда, пока не добьюсь своего.

Кэтрин вжалась спиной в дверь. Другого пути в коридор у нее нет, к спальне прилегает только гардеробная. Есть еще балкон, но даже если она ускользнет от Гудвина, ей не хватит духу перебраться через перила и спуститься вниз по плющу.

Она огляделась и замерла, наткнувшись взглядом на камин. К одной из мраморных кариатид, поддерживающих полку, была прислонена черная чугунная кочерга с ручкой в виде ястреба со зловеще изогнутым клювом. В отчаянии она рванулась к камину, но ее намерения были настолько очевидны, что Гудвин сразу разгадал их, подставил ей подножку, и Кэтрин рухнула на колени.

– Как негостеприимно с вашей стороны! – издевательским тоном упрекнул он. – Или вы хотите, чтобы я сам поискал достойное применение этой вещице?

Кэтрин вскочила, промчалась через всю спальню в гардеробную, захлопнула за собой дверь и заперла ее на ненадежный засов. Спальню огласил хриплый хохот, и вскоре Гудвин поскреб ногтями дверь гардеробной.

– Выходи, крошка.

Кэтрин съежилась в ужасе. На этот раз ей было некуда бежать. Она очутилась в ловушке – маленькой, душной комнате с узким окном, расположенным слишком высоко от пола, чтобы дотянуться до него. Зная, что на туалетном столике нет ничего, что могло бы сойти за оружие, она все же принялась перебирать флакончики духов, щетки, гребни...

– Детка, детка! – вкрадчиво шептал Гудвин. – Я иду к тебе!

Он отступил на шаг, поднял ногу и ударил по двери каблуком. Засов сорвался, пролетел через всю комнату и ударился о противоположную стену возле головы Кэтрин. Затаившись за шкафом, она увидела, как Гудвин неторопливо вошел в комнату, торжествующим жестом распахнув дверь, огляделся и увидел пленницу.

Кэтрин выпрямилась, держа руки за спиной, разорванная рубашка распахнулась, и Гудвин уставился на ее живот и золотистый треугольник под ним. Ее волосы разметались по плечам, губы приоткрылись, быстро хватая воздух, грудь поднималась и опадала под тонкой тканью.

Гудвин рывком стащил китель и отшвырнул его, затем начал вытаскивать из-под пояса бриджей подол рубашки.

– Иди сюда, – хрипло велел он. – Сейчас же.

Кэтрин не шевельнулась, только бросила мимолетный взгляд на открытую дверь за спиной лейтенанта. Гудвин шагнул к ней.

– Лучше не зли меня, дорогая. Игра кончилась, пора...

Кэтрин рванулась вперед, одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние. Ее руки взметнулись вверх, блеснул металл. От первого удара Гудвин сумел увернуться, но второй пришелся выше уха. Угол массивного серебряного гребня глубоко вонзился в плоть, сорвал неровный лоскут кожи с шеи и впился в сухожилия, соединяющие шею и ключицы.

Взревев, Гудвин оттолкнул Кэтрин. Из раны хлынула кровь, заливая щеку и шею. Гребень остался торчать в его теле, от крови пальцы стали скользкими, мешая схватиться за блестящий и острый предмет. Гудвин в ужасе уставился на гребень, не сразу сообразив, что это не нож, и чуть не пропустил тот миг, когда Кэтрин попыталась выбежать из комнаты.

Треск рвущегося атласа заглушил ее жалобный крик. Гудвин втащил ее обратно в гардеробную, ударил кулаком в висок, и она упала бы, если бы окровавленные пальцы не подхватили ее и не нанесли второй сокрушительный удар. Оглушенная, она попыталась прикрыть лицо руками, но это только разозлило его, и от следующего удара она рухнула на кучу шелковых платьев. На ее лице и руках остались пятна его крови. Она с трудом поднялась, оставляя повсюду темно-красные липкие мазки. Вспомнив о полках над головой, она принялась хватать с них все, до чего могла дотянуться, и швырять в противника. Нащупав знакомый предмет, она с радостью схватила его: это был кожаный хлыст для верховой езды. Но ударами по лицу, рукам и плечам остановить Гудвина не удалось. Ярость заставила его забыть о боли. Схватив Кэтрин за край халата, он потянул ее к себе, наматывая ткань на кулак. От бессилия она закричала, продолжая размахивать хлыстом.

Откуда-то издалека донесся стук: в дверь спальни колотили кулаками. Кто-то вошел в дом, услышал шум борьбы и явился на помощь. Но дверь заперта, а ключ у Гудвина!

Воспользовавшись тем, что Кэтрин на миг отвлеклась, лейтенант рывком подтащил ее к себе и сбил с ног. Она забилась, уворачиваясь от окровавленных рук, но он все же сумел придавить ее к полу своим телом и завозился с пуговицами бриджей, высвобождая свое твердое орудие.

Кэтрин задыхалась под его тяжестью, но вырваться не могла. Он рывком раздвинул ее ноги, жадно запустил пальцы в нежную плоть, заставив ее замереть с криком боли. В глазах у Кэтрин потемнело, и она взмолилась о том, чтобы потерять сознание, но спасительный обморок так и не наступил: она по-прежнему слышала хрипы и глухой стук, чувствовала тяжесть чужого тела.

Понимая, что ее мучитель близок к экстазу, Кэтрин закрыла глаза и пожелала только одного: чтобы все поскорее кончилось. Гудвин вздрагивал и замирал, хрипел и стонал, но до сих пор так и не проник в нее. У Кэтрин заныли бедра, ей казалось, что грузный лейтенант расплющит ее, вдавит в пол.

– Мистрис! Мистрис Кэтрин!

Она открыла глаза, ощутив прохладное прикосновение тонких пальцев к лицу. Дейрдре? Голос отказывался подчиняться ей, но во второй раз прозвучал громче.

– Дейрдре, это ты?

– О, слава Богу, вы живы! А я уж думала...

Задыхаясь, Дейрдре стащила лейтенанта со своей госпожи и помогла ей сесть.

– Вам больно, мистрис? Он ранил вас... или...

– Нет, кажется, нет. Он ударил меня... потом пытался изнасиловать, но...

– Теперь все позади, – заверила ее Дейрдре. – Этот мерзавец больше никого не обидит.

Кэтрин удивленно вскинула голову, но Дейрдре поспешно покачала головой.

– Не смотрите на него, – велела она испуганным, срывающимся голосом. – Лучше попробуйте встать, а я помогу вам. Идите в спальню, только смотрите прямо перед собой.

Ошеломленная, еще не оправившаяся после схватки, Кэтрин подчинилась, но случайно заметила у ног Дейрдре чугунную кочергу. На голове ястреба запеклась кровь, к изогнутому клюву прилипли волосы и какие-то темные комки. Кэтрин вспомнила, как содрогался и хрипел Гудвин, и вдруг поняла, что это был не экстаз, а агония.

– Боже мой, Дейрдре...

– Не смотрите! – шепотом взмолилась служанка.

Кэтрин кивнула. Она так дрожала, что едва держалась на ногах. Тяжело опираясь на руку Дейрдре, она побрела в спальню. Увидев свою госпожу в залитой ярким светом комнате, Дейрдре оторопела: волосы Кэтрин были перепачканы кровью, рукав халата оторван, подол изодран в клочки, рубашка превратилась в лохмотья, тело под ней было покрыто царапинами, синяками и пятнами крови. Дейрдре оставалось только надеяться, что это кровь Гудвина.

А в соседней комнате лежал остывающий труп убитого английского офицера.

Зажмурившись, Дейрдре шагнула в гардеробную, нащупала дверную ручку и захлопнула дверь. Кэтрин неподвижно сидела на краю постели. Дейрдре побежала за полотенцами и кувшином чистой воды.

– Раздевайтесь скорее, миледи. Надо привести вас в порядок, пока... пока вы не простыли насмерть.

Кэтрин и вправду тряслась, постукивая зубами, ее губы посинели, пальцы напоминали сосульки. Потрясение было так велико, что она не могла пошевелить рукой. Дейрдре пришлось самой стаскивать с нее изорванную одежду. Кэтрин осталась равнодушна к тому, что служанка бросила лохмотья в огонь.

Дейрдре обтерла Кэтрин губкой и закутала ее в чистую простыню. Понадобилось еще два кувшина воды, чтобы смыть кровь с волос. После усердного растирания полотенцем тело Кэтрин начало розоветь. Дейрдре опять убежала и вернулась с ворохом мужской одежды.

– Два джентльмена, скачущие по дороге, никого не удивят, – объяснила она, протягивая Кэтрин бриджи, чулки, рубашку, куртку и тяжелый шерстяной плащ. – Медлить опасно. Мы должны покинуть Роузвуд-Холл прежде, чем сюда явятся солдаты.

– Солдаты? – Кэтрин непонимающе нахмурилась. Кажется, речь идет о чем-то важном... Сделав над собой усилие, она все вспомнила и вцепилась в руку Дейрдре. – Он говорил, что внизу ждет его отряд, и если я закричу...

Дейрдре крепко взяла госпожу за плечи.

– Внизу никого нет. Ни души, понимаете? Ни солдат, ни слуг, даже мышей – их привлек запах шотландской стряпни.

– Но он говорил...

– Он лгал, чтобы запугать вас – и добился своего.

От растерянности на лице Кэтрин у Дейрдре сжалось сердце, мысленно она в который раз прокляла лейтенанта Гудвина. Щека Кэтрин начала вспухать, точно тесто, глаз почти заплыл. Под подбородком виднелись отпечатки ногтей, будущие синяки, такие же следы остались на руках и ногах, на груди – следы зубов, на животе – четыре глубокие царапины, будто оставленные лапой дикой кошки.

В душе Дейрдре вновь вскипела ярость, которая вырвалась наружу, когда она увидела Гудвина лежащим на Кэтрин. Обезумев при виде его волосатых ягодиц, Дейрдре схватила кочергу и принялась молотить лейтенанта по голове и плечам, превращая их в кровавое месиво, в котором белели осколки костей.

– Дейрдре!

Отогнав страшное видение, служанка попыталась успокоиться.

– Мы наденем вещи мистера Демиена и уедем в Спенс-Хаус. Леди Кэролайн что-нибудь придумает. Она сумеет защитить вас.

– Меня? От кого? Он же пытался изнасиловать меня!

Дейрдре прикусила губу.

– Прежде всего всем, в том числе и леди Кэролайн, говорите, что его убила я. Еще лучше будет заявить, что он пытался напасть на меня, а вы хотели его остановить. Да, так будет надежнее.

– Но почему? Каждый человек вправе защищаться от насильников.

– Английские офицеры не насилуют замужних дам без серьезной причины, – мягко объяснила Дейрдре. – Если вы попытаетесь обвинить лейтенанта, власти пожелают узнать, в чем дело, и решат, что вы сами соблазнили его. Начнется расследование с бесконечными допросами. Не забывайте, что вы недавно принимали у себя мятежников. Кое-кто наверняка усомнится в вашей преданности монарху. И может случиться, что вас обвинят в измене. С другой стороны, к преступлению простой ирландки отнесутся спокойнее. Считается, что мы обязаны удовлетворять низменные потребности высших классов. Никто и не назовет случившееся насилием – все решат, что лейтенант просчитался.

– Но тебя обвинят в убийстве!

– Может быть, – согласилась Дейрдре. – Но я не стану ждать приговора. Как только я доставлю вас к леди Кэролайн, я спрячусь так, что им меня ни за что не найти.

Глаза Кэтрин стали огромными и круглыми.

– Ты последуешь за мятежниками? О, Дейрдре... не надо! Если лейтенант сказал правду и принц отступает...

– Я уйду с ними. Они спешат к границе. Шотландия – родина моего мужа, а значит, рано или поздно я поселюсь там.

– Но...

– Мистрис, не время спорить! Я уже приняла решение, вам меня не переубедить. Мое место рядом с мужем, пока мы оба живы.

Кэтрин ошеломленно воззрилась на нее. У нее путались мысли, но кое-что она поняла. Дейрдре решила взять на себя всю вину, выдержать допросы, обвинения, суд и наказание, но не выдать Кэтрин... но если она думала, что Кэтрин допустит такое, то глубоко ошибалась! Только Кэтрин Эшбрук охотно свалила бы вину на служанку, не задумываясь о том, как она пострадает, – лишь бы выкрутиться самой.

Кэтрин Эшбрук Камерон просто не могла предать близкого человека, нарушить клятву, данную мужу, и проявить слабость.

Пока Дейрдре расчесывала и заплетала ее волосы, Кэтрин застегнула теплый стеганый жилет. Как ни странно, она перестала дрожать, невыносимый холод страха и неуверенности улетучился.

– Лейтенант говорил, что армия мятежников отступила задолго до рассвета, – спокойно произнесла она. – По его словам, сейчас она уже в Манчестере, но мы можем догнать ее, если поскачем во весь опор.

Руки Дейрдре замерли.

– Вы сказали «мы», мистрис?

– Я считаю... – Кэтрин сглотнула – горло у нее все еще ныло, – после всего, что мы пережили вместе, тебе незачем называть меня «мистрис» и «миледи». Перед законом преступники равны. К тому же я так благодарна тебе, что считаю тебя скорее подругой, чем служанкой. Да, я сказала «мы». Мы уедем на север вместе, ты и я. Шотландия станет нашим домом. Мое место – рядом с мужем.

Ошеломленная Дейрдре широко раскрыла глаза, наблюдая, как Кэтрин исцарапанными руками сворачивает в узел влажную косу.

– Напрасно вы так поспешно принимаете решения, не посоветовавшись с леди Кэролайн... или хотя бы с мистером Демиеном...

– Маме в ближайшее время хватит и своих забот. А Демиен... – Кэтрин вздохнула. – Он якобит, Дейрдре, и давно, уже несколько месяцев, а то и лет. Надеюсь, он позаботится о безопасности своей семьи и о себе. Я ни за что не соглашусь причинить вред Демиену или Гарриет. И тебе, – тихо добавила она.

– Но, лейтенанта убила я. Я схватила кочергу, я ударила его...

– За это я перед тобой в неоплатном долгу. Более того – кажется, я вспорола ему вену, иначе из раны не вытекло бы столько крови. Ты прикончила лейтенанта, а я нанесла первый смертельный удар.

– Но... мистер Камерон... отправит вас обратно, вы же знаете. Я не уверена даже, что Алуин обрадуется мне.

Кэтрин заколола узел и нахлобучила на голову большую мужскую шляпу.

– Не будем об этом, Дейрдре. Мы только что совершили убийство – значит, выдержим и гнев двух шотландцев. – Она взяла Дейрдре за руку. – Мы обе отчаянно нуждаемся в защите, почему же ты думаешь, что они нам откажут? Сочтут, что в Дерби безопаснее, чем в Шотландии, рядом с ними?

– Нет, – ответил ей низкий мужской голос. – Но я назову вам тысячу убедительных причин, по которым вам так и не представится случая спросить их об этом.

Вскрикнув, Кэтрин и Дейрдре обернулись. В двери с мушкетом в руках стоял капрал Джеффри Питере, на лице которого не осталось и следа недавнего смущения и наивности.

Глава 11

Менее чем за двадцать четыре часа настроения в армии якобитов изменились самым коренным и плачевным образом. В Дерби, готовясь пройти маршем оставшиеся сто пятьдесят победных миль до Лондона, горцы выполняли повседневные дела воодушевленно и целеустремленно, ими нельзя было не восхищаться. Очутившись за сотни миль от дома, постоянно страдая от нехватки провизии и палаток, сталкиваясь с открытым презрением и враждебностью со стороны англичан, они продолжали петь, заглушая урчание пустых желудков, танцевали вокруг костров, согреваясь промозглыми зимними ночами, усердно чистили оружие и предвкушали сражение с армией Ганновера.

Вот почему, когда наконец был отдан приказ отступать, о нем узнали только вожди кланов и старшие офицеры. Солдат подняли задолго до рассвета и быстрым шагом повели в неизвестном направлении, определить которое до восхода солнца было невозможно. На все вопросы офицеры отвечали, что армия движется навстречу силам Уэйда или Камберленда.

Но едва зоркие горцы заметили ориентиры, мимо которых они прошли всего два дня назад, среди солдат прошел слух, что началось отступление. Поначалу к этому отнеслись с недоверием, потом возмущенно и, наконец, с горьким смирением. Простые воины не подозревали о том, какие сомнения и опасения терзали их вождей: до сих пор им сопутствовала удача, они и представить себе не могли, что придется повернуть обратно, почти достигнув цели. Вся армия сбавила шаг. Между воинами то и дело вспыхивали споры, впервые после перехода границы на вождей стали посматривать подозрительно и недоверчиво. Зачем они увели свои кланы так далеко от дома – только чтобы отступить, когда победа уже совсем рядом? А как же гордость и честь, если от привилегии сражаться под знаменем Стюарта можно так легко отказаться? Куда девались страсть и убежденность, обеспечившие им такой триумф в битве при Престонпансе, несмотря на то что противник имел огромный численный перевес? И кстати, где принц? Где человек, чьи отчаянные мольбы и непоколебимая вера помогли им победить врагов в Шотландии и убедили, что в Англии их ждет такой же успех?

Весь день принц Чарльз Эдвард Стюарт прятался от воинов. Делая вид, что его сердце разбито, он полностью отстранился от командования армией и твердил, что его лалпогубили те, кто предал его, желая унизить. По пути в Дерби он каждое утро вставал на рассвете и весь день шел пешком наравне с солдатами, страдая от непогоды, голода и усталости. Но первые двенадцать часов отступления он ехал в закрытом экипаже, безудержно рыдая и пытаясь отыскать утешение на дне бутылки виски. Его скорбь оказалась заразительной, горцы вскоре притихли. К ночи они помрачнели и впервые за весь поход не пели и плясали, а лежали у огня, кутаясь в пледы.

За несколько часов принц превратился из завоевателя в беглеца, а его армия – из охотников в добычу.

В это же время лорд Джордж Меррей был всерьез озабочен впечатлением, которое отступление произвело на противника. Англичане, державшиеся на почтительном расстоянии от наступающих горцев, теперь встрепенулись, ощутив прилив смелости. Александеру Камерону удалось выяснить, что армия Камберленда находится в Ковентри, армия Уэйда – в Донкастере. Их разделяло всего сорок миль. Обе армии оказались на знакомой территории, пригодной для перевозки артиллерии и кавалерийских атак. Узнав об отступлении, они наверняка попытаются объединить силы и преградить горцам путь к границе. Камберленд был моложе своего кузена Чарльза Эдварда, но уже слыл опытным командующим, способным без устали преследовать врага.

Как и было решено, отряд лорда Джорджа Меррея держался в арьергарде, занимал самое рискованное положение и продвигался вперед с черепашьей скоростью. Верный своему слову, Александер Камерон присоединился к Атоллам лорда Джорджа как разведчик и связной. Каждый день он сообщал о приближении правительственных войск, совершал рискованные вылазки, чтобы лично подсчитать их численность. Глубокой ночью он подолгу сидел над ворохом карт, нередко рассвет заставал его за этим занятием. Его, казалось бы, неистощимые запасы сил и терпения начали иссякать, он стал молчаливым, ограничивался краткими резкими приказами.

Услышав неподалеку от палатки приглушенный шум, он вскинул голову и застыл с угрожающим выражением лица, при виде которого обратился бы в бегство любой мужчина, кроме Струана Максорли.

– Знаю, тебе некогда, – заявил Струан, заглядывая в палатку, – но по-моему, тебе будет любопытно узнать, кого наши часовые остановили возле лагеря.

Алекс нахмурился:

– Меня заинтересует только герцог Камберлендский с белым флагом в руках.

Струан приподнял бровь.

– В таком случае я постараюсь поскорее выпроводить гостей. Но похоже, им есть что рассказать. Может, выслушаешь?

Алекс раздраженно выругался и протер саднящие от усталости глаза.

– Ладно. Черт, а я надеялся подремать хотя бы пару часов...

– Ну и напрасно. – С этим загадочным замечанием Максорли приподнял полотнище парусины, служившее дверью палатки. По его кивку в палатку вошли трое – два человека в штатском, третий – в мундире младшего офицера английской пехоты. Только офицер осмелился приблизиться к фонарю, отбрасывающему пятно желтоватого света. Двое его спутников наклонили головы и потупились, кутаясь в плащи.

– Это и есть авангард армии Камберленда? Или посланцы короля Георга, желающего узнать, когда отдать нам ключи от дворца?

Максорли фыркнул и снял с двух незнакомцев треуголки. Алексу понадобилась целая минута, чтобы понять, кто перед ним, но когда он увидел, как толстая блестящая светлая коса сползла с макушки на плечо, его лицо зловеще потемнело, как небо перед грозой. Нечеловеческими усилиями он сумел сдержаться и заговорил ровным и невозмутимым голосом, положив ладони на стол:

– Я жду объяснений.

Офицер вспыхнул, на его лбу проступил пот. Он поспешил ответить:

– Капрал Джеффри Питерс к вашим услугам, сэр. А эти две дамы...

– Черт побери, я знаю, кто они такие! Я хочу узнать, какого черта им здесь надо?!

– Видите ли, сэр, они...

– И предпочел бы выслушать их, если вы не против! – рявкнул Алекс. Струан положил громадную ладонь на плечо капрала, заставив его испуганно замолчать.

Александер обвел взглядом Кэтрин и Дейрдре. Его глаза почернели от ярости, терпение грозило лопнуть в любую секунду.

– Ну?

Дейрдре первая отважилась ответить ему:

– Нам пришлось покинуть Дерби, милорд, не по своей воле, а по необходимости. Мы надеялись, что вы возьмете нас с собой на север...

Алекс вытаращил глаза. Секунды проходили одна за другой, все молчали, Кэтрин стиснула руку Дейрдре, которая с честью выдержала леденящий взгляд Александера и выдала испуг лишь легким вздохом, когда он повернулся к Струану.

– Разыщи Маккейла, – велел Алекс. – Он должен быть здесь.

– Да. А этого увести?

Алекс вперил зловещий взгляд в капрала.

– Нет. Он проделал долгий путь – несомненно, из рыцарских побуждений. Пусть останется здесь. Так у него появится шанс взять вину на себя.

Капрал шумно сглотнул слюну. Струан выскользнул из палатки, а Алекс в мрачном молчании откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Я был о вас лучшего мнения, миссис Маккейл, – сухо заметил он. – Я думал, в ирландцах силен инстинкт самосохранения.

– Именно поэтому мы так спешили оказаться под вашей защитой, сэр, – с вызовом отозвалась Дейрдре.

– Под защитой? От чего? – усмехнулся он. – Мы на каждом шагу сталкиваемся с враждебностью англичан, то и дело терпим оскорбления. Если это очередная уловка, мадам, предупреждаю – она не сработает.

Кэтрин по-прежнему не решалась взглянуть в глаза мужу. У нее дрожали колени, превращаясь в растопленное масло, желудок сжался, сердце ушло в пятки. К счастью, снаружи послышался топот, и тут же в палатку ворвался Алуин Маккейл.

– Дейрдре! – ахнул он. – Господи, это ты!

За ним следом вошел Максорли и еще один мужчина, с которым прежде не встречались ни Кэтрин, ни Дейрдре, – гибкий элегантный джентльмен средних лет, в придворном наряде. При виде дам граф Фандуччи снял треуголку с плюмажем. Дейрдре не выдержала, бросилась к мужу, обвила руками его шею и крепко прижалась к груди. Алуин попытался было успокоить ее, но по знаку Александера покачал головой и мягко отстранил жену.

– Дейрдре... что ты здесь делаешь? – спросил он не столь угрожающе, как Камерон, но достаточно холодно. На глаза Дейрдре навернулись слезы. – Как вы сюда попали? Или вам не известно, что за нами гонится армия Камберленда?

– Не совсем так, сэр, – вмешался капрал Питерс. – Почти вся армия только приближается к Лондону, спеша на подмогу гвардейцам из Финчли-Коммонс. Их задача – не допустить паники и распространения слухов о вторжении французов. А сам герцог и тысяча кавалеристов скачут навстречу маршалу Уэйду.

Алуин прищурился, переводя взгляд с капрала Питерса на Алекса:

– А это еще кто такой?

– Капрал Джеффри Питерс, – воинственно объяснил Алекс, – к нашим услугам. Точнее, к услугам этих двух... – он помедлил, подыскивая слово, – авантюристок.

– Капрал Питерс помог нам выпутаться из чрезвычайно неприятного положения! – с вызовом выпалила Дейрдре. – Он согласился сопровождать нас, зная, что рискует жизнью. И если бы мистер Максорли не узнал нас, неизвестно, что часовые могли сделать с капралом... и с нами.

– Напрасно вы считаете, что опасность миновала, – вкрадчиво предостерег Алекс. – Я по-прежнему жду объяснений. Кэтрин! Не находишь ли ты, что твое молчание неприлично затянулось?

Дейрдре побледнела и шагнула вперед.

– Сэр, она молчит потому, что до сих пор не оправилась от потрясения. Если хотите, взгляните на царапины и синяки на ее лице. Может быть, тогда вы поймете, как жестоко было с вашей стороны запугивать нас.

Она прикусила дрожащую губу, наблюдая, как Александер впивается пристальным взглядом в лицо жены. Еще один томительный, напряженный миг – и он вскочил, не сводя с нее глаз. Обойдя вокруг стола, он остановился перед Кэтрин, ошеломленный тем, что видит на ее лице вовсе не тень от фонаря. Он осторожно приподнял ее голову, наклонил в сторону, к свету, чтобы рассмотреть лиловый синяк на щеке и опухоль под глазом. Еще до того как он успел все понять, его взгляд скользнул ниже, к шейному платку, который сбился, открывая уродливые черные следы пальцев.

– О Господи... – прошептал Алуин, подошедший к Алексу. – Что случилось?

Кэтрин медленно открыла наполненные слезами глаза и взглянула на мужа.

– Сегодня утром, когда мы проснулись, дом был пуст, – заговорила Дейрдре. – Почти все слуги разбежались кто куда. В дом явился один английский офицер... из отряда, который находился в поместье до вашего появления. Он вернулся первым – должно быть, догадался, что некоторое время дом будет пустовать. Так или иначе, он... воспользовался тем, что миледи осталась одна, и...

Кэтрин почувствовала, как рука ее мужа, поддерживающая подбородок, содрогнулась. Ей и прежде случалось видеть Александера в гневе, которого так боялись его враги, но она еще никогда не сталкивалась с такой неприкрытой, всепоглощающей яростью, повелевающей всеми мышцами его сильного тела, его сухим коротким дыханием, самой жизнью.

– Струан, оседлай Тень и будь готов через пять минут.

– Я еду с тобой.

– Нет! – выкрикнула Дейрдре и схватила Максорли за руку, не давая ему покинуть палатку. – Нет, возвращаться туда не надо!

– Я хочу знать, кто он, – с пугающим спокойствием произнес Алекс. – Алуин!

Маккейл взял Дейрдре за плечи и резко повернул к себе:

– Его имя, Дейрдре... ты знаешь этого мерзавца?

Она изумленно открыла глаза: лицо ее нежного и любящего мужа вдруг ожесточилось. В неистовой ярости Алуин изменился до неузнаваемости, и Дейрдре стало страшно.

– Не надо! – вмешалась Кэтрин, преодолевая боль в горле. Она вцепилась одной рукой в Алекса, другой – в Алуина и устремила умоляющий взгляд на Струана. – Он уже мертв. Тот, кто напал на меня, умер.

– Умер? – переспросил Алуин. – Как это случилось? Кто его убил?

Кэтрин перевела взгляд на мужа:

– Мы с Дейрдре. У нас не было выбора... нам пришлось защищаться.

Александер непонимающе вскинул голову:

– Что? Что ты сказала?

– Это правда, сэр, – робко вмешался капрал Питерс. – Поначалу я тоже не поверил им, но они говорят правду, ей-богу!

– А откуда это вам известно? – рявкнул Алекс, оборачиваясь к капралу, как зверь в поисках жертвы – любого человека в мундире британской армии.

– Я отправился на поиски лейтенанта Гудвина... да, это был он. Полковник велел мне сообщить ему место и время встречи с отрядом Камберленда. Прежде я замечал, как ведет себя Гудвин в присутствии миссис Монтгомери, и я... словом, я сообразил, куда он мог уехать, едва услышав, что мя... то есть якобиты отступили. К тому времени как я добрался до поместья, все было кончено. Дамы сумели справиться с ним... – Его голос дрогнул, взгляд стал отчужденным при воспоминании о том, как он вошел в гардеробную, склонился над изуродованным до неузнаваемости трупом лейтенанта Гудвина и убедился, что тот мертв. – Я впервые видел такую смерть, сэр, клянусь! Жаль, что я опоздал и не успел прикончить его своими руками. А когда я увидел, что он сделал с миссис Монтгомери... словом, я был готов растерзать его!

– Продолжайте, капрал.

– Я выслушал объяснения и понял, что дамам нельзя оставаться в поместье, иначе их возьмут под стражу. Я попытался убедить их выбрать другое направление, я знал, что брат миссис Монтгомери живет в Лондоне, но они и слушать не захотели. Они заявили, что отправятся вслед за вами, объяснив, что вы доставите их в Блэкпул, а там они дождутся возвращения мужа миссис Монтгомери. Я сумел настоять лишь на одном: чтобы они позволили мне сопровождать их.

– Прости, Алекс... – тихо расплакалась Кэтрин. – Мы не знали, как быть и где мы будем в безопасности.

Алекс бережно обнял ее, проклиная судьбу, которая так жестоко посмеялась над ним. В безопасности!

– Капрал Питерс, – он отыскал взглядом офицера, – я глубоко признателен вам за то, что вы отважились пойти на риск ради моей жены и миссис Маккейл. Приношу вам глубочайшие извинения. Если мы можем чем-нибудь отплатить вам – говорите, не стесняйтесь.

– Вашей жены, сэр? Но... – Питерс нахмурился, забыв о воинской дисциплине. – Но я думал... мне говорили, что мистер Монтгомери – торговец...

Высвободившись из объятий Алекса, Кэтрин обернулась к растерянному капралу:

– Простите, что я солгала вам. Видите ли, я не знала, как вы поступите, когда выяснится, кто на самом деле мой муж. Моя настоящая фамилия – Камерон. Миссис Александер Камерон.

Капрал Питерс слабо улыбнулся ей и собирался что-то сказать Алексу, как вдруг обратил внимание, на его смоляные волосы, широкие плечи, перекатывающиеся бугры мышц.

– Разрази меня гром! – воскликнул он. – Так это вы! Тот самый Черный Камерон!

– Просто Александер или Алекс. – По-хозяйски обняв Кэтрин за талию, Алекс протянул руку капралу.

Питерс растерялся, затем принялся суетливо вытирать свою взмокшую ладонь и наконец обменялся с Алексом рукопожатием.

– Для меня это огромная честь, сэр. Да, я хотел бы попросить вас об одном одолжении: чтобы мне позволили капитулировать, отдав оружие лично вам.

Алекс попытался было возразить, но капрал остановил его:

– Прошу вас, сэр! Мой отец сорок лет провозглашал тосты за «короля, который за морем». Мне не хватило духу сразу присоединиться к вам, но теперь, когда я здесь... и я... словом...

Алекс покачал головой.

– Капрал, мы отступаем. Вы выбрали неудачное время для того, чтобы перейти на нашу сторону.

– Я считаю иначе, сэр. Если миссис Монт... то есть миссис Камерон верит в вас, то и я готов последовать ее примеру.

Алекс нахмурился, в новом приливе гнева взглянул на Кэтрин и мысленно выругал себя за то, что он оказался плохим мужем и защитником. Она держалась смело, но он чувствовал, как тяжело она опирается на его руку. От слабости Кэтрин склонила голову на плечо мужа.

– Алекс! Хочешь, я приведу Арчибальда? – предложил Алуин.

– Что?

– Привести Арчибальда? – терпеливо повторил Алуин.

Алекс испытал еще одну вспышку гнева, как только взглянул на щеку и шею Кэтрин. Судя по всему, это не единственные следы нападения – наверняка под одеждой скрываются и другие...

– Дейрдре...

Она угадала его мысли, почувствовала страх и покачала головой:

– Нет, сэр, он не успел... Теперь, когда вы рядом, с ней все будет хорошо. Она обессилела. Не знаю, как она сумела продержаться в седле целый день. Крепкий сон ей не повредит.

Алекс кивнул и благодарно улыбнулся. Итальянец Фандуччи до сих пор молчал, затем сообразил, что прекрасная гостья – жена Алекса, вышел из тени на свет и изящно поклонился Кэтрин.

– Синьора Камероне, вы – образец отваги! Если я, Джованни Альфонсо Фандуччи, могу чем-нибудь помочь вам, прекрасные дамы, только щелкните пальцами. А теперь нам пора. – И он жестами объяснил присутствующим, что пришло время покинуть палатку. – Я лично поставлю возле палатки стражу, чтобы вас никто не потревожил.

Алуина не понадобилось упрашивать: обняв жену, он повел ее в свою палатку. Максорли нахлобучил на голову шляпу, вполголоса выругал всю английскую армию, потом почти дружеским жестом взял за плечо капрала и повел его в холодную непроглядную тьму, а граф последовал за ними.

Оставшись наедине с Кэтрин, Алекс поддался ошеломляющему желанию обнять ее и зарыться губами в благоухающие волосы. Он держал ее в объятиях, пока не заметил, как она вздрагивает и морщится от боли. Слезы, которые она до сих пор сдерживала, вырвались наружу, начавшись сдавленным всхлипом, и вскоре Кэтрин уже рыдала, вцепившись в одежду мужа и содрогаясь, как лист на ветру.

– Все хорошо, – бормотал Алекс. – Теперь тебя никто не обидит. Ты со мной, Кэтрин. Ты в безопасности.

– Алекс... – она устремила на него взгляд огромных потемневших глаз, – умоляю, не прогоняй меня! Пожалуйста! Я знаю, ты сердишься на нас, но нам было некуда деваться. Прошу тебя, Алекс...

Ее умоляющий шепот вонзался в сердце Алекса стальными пиками. Он заставил ее замолчать, закрыв губы поцелуем, и ощутил жжение под опущенными веками.

– Больше я никуда не отпущу тебя, Кэтрин. Можешь мне поверить. Я надеюсь, что ты сумеешь простить меня...

Однажды он уже поклялся защищать ее, оберегать и любить, но подлец Малькольм Кэмпбелл чуть не погубил ее. Тогда Алекс отослал Кэтрин в Дерби, опять-таки надеясь, что там ее будут защищать и любить... но только Богу было известно, какой ужас она пережила недавно. И все из-за него!

– Алекс, ты ни в чем не виноват, – пробормотала она, приложив ладони к его бронзовым щекам. – В том, что случилось, нет твоей вины, не упрекай себя...

– Я твой муж, – возразил он. – Кого еще следует винить в том, что ты оказалась беззащитной?

– Алекс, тот, за кого я вышла замуж и кого люблю, тут ни при чем. Такое могло случиться со всяким, кто встретился бы с лейтенантом – с Дейрдре, со мной, с кем угодно!

Объяснение звучало неубедительно, но Алекс принял его и опустил голову.

– Понятия не имею, почему ты до сих пор любишь меня, Кэтрин. Я не принес тебе ничего, кроме боли, я показал тебе страх и смерть, забыв, что прежде тебя окружали только красота и счастье. Если бы я знал... если бы предвидел, что такое возможно, а уж тем более знал наверняка... – Он покачал головой.

Кэтрин обвела пальцем его крепко сжатые губы.

– И что бы ты сделал? Изменился бы сам? Изменил своим убеждениям? Или убежал бы, оставив меня с Гамильтоном Гарнером? Однажды я уже предлагала тебе сбежать со мной во Францию или в Италию – туда, где мы будем вместе и в безопасности. Но вряд ли я полюбила бы тебя, если бы ты превратился в салонного щеголя, а ты не простил бы меня, если бы я оторвала тебя от родных и родины, заставила забыть о преданности и чести. Милорд, наша любовь неизбежна, я благодарю за нее судьбу. Ты – моя жизнь, и я готова принять ее целиком и стать счастливой.

Эта длинная речь лишила ее остатков силы и разбередила ноющее горло. Перед глазами Кэтрин поплыли темные пятна, она почувствовала, как Алекс подхватил ее и усадил на узкую койку. Обморок приглушил ломоту в теле, стер последние воспоминания об избалованной мистрис Кэтрин Эшбрук. Ее место заняла гордая и смелая леди Кэтрин Камерон.

Глава 12

В каждом городе и селе, через которые проходили отступающие мятежники, их встречали гораздо менее дружелюбно, чем во время наступления. Добрые манчестерцы высыпали на улицы толпами и швыряли в шотландцев камнями. За то, что горцам пришлось открыть огонь, принц потребовал у города огромную пошлину, но авангард Камберленда быстро приближался, поэтому собрать ее не успели. Передовые части английской армии ворвались в Престон через четыре часа после того, как якобиты покинули его, а в Ланкастере Камберленд чуть не настиг шотландцев. Лорд Джордж Меррей вместе с Лохиэлом и Александером отправился на поиски выгодной позиции для сражения. Но битву удалось временно предотвратить: несколько солдат из манчестерского полка в форме правительственной армии смело обогнули отряд герцога с тыла и доставили срочное сообщение о том, что французы якобы высаживаются на южном берегу. Камберленд мгновенно остановился и три дня с нетерпением ждал, когда из Лондона вернутся курьеры с новыми распоряжениями.

Сумев так ловко выиграть время, принц вновь воспрянул духом. Он бросил экипаж и опять зашагал рядом с солдатами. Лорд Джордж Меррей не терял бдительности, держась в арьергарде отступающей армии. Оторвавшись от преследователей, он вздохнул свободно, но задачу герцога тут же взяли на себя местные ополченцы. При этом они выказывали такую отвагу, что лорду Джорджу пришлось устраивать частые вылазки и отпугивать преследователей. Однако они неизменно возвращались, оставаясь почти невредимыми, а шотландцы упускали драгоценное время.

Восемнадцатого декабря арьергард армии горцев вошел в деревню Клифтон и вновь получил донесение о приближении Камберленда. Лорд Джордж Меррей потребовал подкрепления у основной колонны, но принц, не подозревающий о том, что от мятежников герцога отделяет всего одна миля, решил дойти до Карлайла и остановиться там. К тому времени как лорд Джордж получил приказ не вступать в бой с Камберлендом, а отойти к Карлайлу, королевский драгунский полк и кингстонские гвардейцы уже готовились к атаке. Свой отряд численностью менее восьмисот человек лорд Джордж разделил надвое; одну половину возглавил сам, вторую разделил пополам и направил на фланги правительственных сил, велев поднимать побольше шума и пыли, чтобы англичане решили, будто с флангов ждет сигнала к атаке вся армия якобитов. Уловка сработала. Драгуны обратились в бегство, основные силы Камберленда удалились на безопасное расстояние. Когда стало ясно, что английский генерал не собирается возобновлять атаку, лорд Джордж отвел своих подчиненных сначала в Пенрит, а потом в Карлайл, где ждал принц.

Обрадованный очередной победой, лорд Джордж вскоре испытал потрясение, а потом пришел в ярость, выяснив, что Чарльз Стюарт, не удосужившись посоветоваться со своим командующим, принял решение оставить один из отрядов в Карлайле. Этому отряду предстояло задержать армию Камберленда, чтобы основная армия могла добраться до границы без помех. Лорд Джордж решительно восстал против заведомо неудачного плана, заявляя, что четыре сотни усталых воинов просто не в состоянии сдерживать втрое превосходящие силы противника. Более того, выбор принца пал на бывших солдат манчестерского полка, англичан, которых в случае плена ждали пытки и казнь за измену и мятеж.

Не сумев переубедить принца, лорд Джордж предложил оставить в Карлайле его отряд. К его нескрываемой радости, Лохиэл, Кеппох, Ардшиэл и еще десяток вождей сами предложили ему помощь, но их благородство осталось неоцененным: Чарльз Стюарт заявил, что не может позволить себе пожертвовать единственным генералом, и отклонил предложение лорда Джорджа.

Двадцатого декабря, мучаясь угрызениями совести от того, что четыреста смельчаков остаются в Карлайле на верную смерть, лорд Джордж повел упавших духом солдат к берегу Эска. В тот день принцу исполнилось двадцать пять лет, но праздновать это событие было некогда. После недавних дождей и снегопадов уровень воды в реке поднялся настолько, что воины в ужасе застыли, глядя на бурный поток, по которому проходила граница Англии и Шотландии.

Два храбреца, попытавшихся перебраться через реку в самом узком месте, не удержались в седлах, их отнесло течением на несколько сотен ярдов. В обе стороны вдоль берега были отправлены отряды разведчиков. После краткого совещания с лордом Джорджем Александер отобрал воинов на самых рослых и крепких конях и верхом на Тени въехал в ледяную воду выше переправы. Товарищи Александера образовали живую плотину, сдерживающую ярость потока. Первым через реку перебрался лорд Джордж. Вода поднялась так высоко, что доходила до плеч рослым мужчинам. Тем, кто был невысок ростом, помогали товарищи. Струан Максорли, напоминавший с виду майский шест, несколько раз переходил поток, неся на руках сразу по двое человек. Принц, лорд Джордж и герцог Пергский перевозили верхом на лошадях мужчин и женщин. Повозки пришлось бросить, припасы переносили на спинах. К ужасу и огорчению графа Фандуччи, пушки, захваченные в бою при Престонпансе, тоже пришлось оставить на берегу. За этими пушками энергичный итальянец заботливо ухаживал всю дорогу до Дерби и обратно.

Кэтрин переправилась через черные бурлящие воды Эска не в седле за спиной мужа, а на широких плечах Струана. Впервые за последние четыре месяца она ступила на шотландскую землю. Оглянувшись назад, на бушующую реку, и зная, что обратно уже не повернуть, она думала о том, что вряд ли когда-нибудь вернется в Англию. За ее спиной завыли волынки, мужчины пустились в пляс, чтобы согреться. Кэтрин не покидали мысли о Роузвуд-Холле, о матери, о прежней спокойной жизни, которая теперь стала ей чужой. Она сама отказалась от всего этого, убежденная, что ее будущее принадлежит Александеру Камерону. Но вместе с тем она не могла не грустить, думая о близких: в Англии остались Гарриет и Демиен, ее мать собиралась в колонию – может быть, они больше никогда не свидятся...

Но к счастью, времени для размышлений у Кэтрин было немного. На протяжении двух недель армию, состоящую главным образом из пехотинцев, неотступно преследовала кавалерия, к тому же угрозу для нее представляли регулярные части Уэйда, расквартированные в Ньюкасле. Вдобавок погода портилась с каждым днем. Когда прекращались снегопады, поднимался сильный ветер и приносил дождь с градом. Горцы промерзли, изголодались и устали, у многих износилась обувь, и им приходилось босиком брести по лужам и снегу.

В Шотландии армия разделилась на две колонны. Лорд Джордж повел одну из них окольными путями к Глазго, а принц Чарльз и герцог Пертский со второй колонной двинулись по большой дороге через Пиблс. В Глазго обе колонны прибыли с разрывом в день, и, подобно манчестерцам, местные жители встретили их открытой враждебностью. Только вмешательство Лохиэла спасло город от разграбления и пожаров в отместку за оскорбления. Принц опять распорядился взять с города пошлину, и на этот раз ее собрали – одеждой, одеялами и теплой обувью для обносившихся горцев.

Впервые никто не предпринял попытки пустить слух, преувеличивающий численность армии, которая дошла почти до английской столицы. Лорд Джордж и принц, которые надеялись на поддержку на родине, с удивлением обнаружили, что их действия вызвали острое недовольство. В середине октября эрл Лаудаун отправился морем в Инвернесс и принял командование огромной армией, собранной Дунканом Форбсом. Форбс объединил офицеров из кланов, преданных дому Ганноверов, а также угрозами и подкупами добился того, чтобы самые влиятельные якобитские вожди пренебрегли отчаянными мольбами принца. Более того, на всей территории, находящейся во власти Аргайла Кэмпбелла – от границы до Лохабера, – население оказывало поддержку правительству. Жители земель к северу от Инвернесса были преданы Ганноверу, а западные горцы из Ская хранили верность сэру Александеру Макдональду из Слита и Маклеоду из Маклеода – оба они поначалу поддерживали принца, но вскоре переметнулись на сторону лорда Лаудауна.

За время отсутствия принца в Эдинбург по морю прибыло подкрепление, и жители города, те самые, которые радостными криками встречали Стюарта, теперь так же ликующе принимали нового главнокомандующего правительственных войск в Шотландии, генерала Генри Хоули. Закаленный в боях ветеран, который сражался с Камберлендом при Деттингене и Фонтенуа, Хоули ни в грош не ставил армию принца и твердо вознамерился снискать себе славу военачальника, руководившего полным и окончательным разгромом мятежников. Как только в Эдинбурге узнали об отступлении Чарльза Стюарта, Хоули начал готовиться к походу.

Но не все новости были пугающими. В Абердине успели сформировать вторую армию горцев численностью три тысячи четыреста человек, которая сразу после прибытия принца в Шотландию дошла маршем до Стерлинга, таким образом удвоив силы регента. В числе вновь присоединившихся был лорд Джон Драммонд, брат герцога Пертского, только что прибывший из Франции со своим отрядом. Объявив себя и своих солдат представителями короля Людовика, лорд Драммонд сразу отправил депешу командиру голландского отряда, направленного в Англию с целью оказания поддержки королю Георгу. В депеше напоминались условия недавнего союза между Голландией и Францией, согласно которым Голландия не имела права воевать против своей союзницы вплоть до 1747 года. Семь тысяч человек, на которых так рассчитывал Камберленд, были вынуждены вернуться домой сразу после прибытия, еще не успев просушить мокрые от соленых брызг мундиры.

Тринадцатого января лорд Джордж предпринял вылазку в Линлитгоу, чтобы захватить припасы, предназначавшиеся для армии Хоули, и узнал, что правительственная армия покинула Эдинбург и движется в сторону мятежников уже полдня. Имея в распоряжении всего две сотни человек, лорд Джордж отступил в Фолкерк, затем в Баннокберн, где принц сразу заявил, что Хоули необходимо втянуть в сражение.

Два дня Хоули провел в Фолкерке, а принц – в Баннокберне. Зная, как якобиты относятся к Баннокберну, месту, где один из величайших шотландских королей-воинов, Роберт Брюс, одержал победу в 1311 году, Хоули не стал затевать там сражение. Раздосадованный, но не обескураженный Чарльз Стюарт вывел армию на равнину над Фолкерком; этот маневр стал для Хоули полной неожиданностью. Как раз в тот день он был приглашен на ужин к очаровательной и пышнотелой леди Килмарнок, муж которой в это время готовился к атаке, будучи сторонником принца. Услышав, что мятежники вышли на равнину, Хоули так поспешно бросился в лагерь, что позабыл вынуть из-за воротника рубашки салфетку. Он прибыл в лагерь без шляпы, тяжело отдуваясь, и успел увидеть, как его кавалеристы безуспешно пытаются отразить атаку целого полчища горцев... и обращаются в бегство на виду у изумленной пехоты.

С древним воинственным кличем горцы волной накатили на открытую равнину. Из-за проливных дождей порох в мушкетах отсырел и не воспламенялся, пехотинцам в красных мундирах стало нечем преградить путь шотландцам со сверкающими мечами. К сожалению, дождь помешал и мятежникам: вместо того чтобы преследовать по пятам рассеянные отряды англичан, как надлежало поступить, они предпочли остаться в брошенном лагере, где обнаружили запасы еды, вина и чистой одежды.

Даже когда погода прояснилась, принц продолжал праздновать победу вместо того, чтобы гнаться за перепуганными солдатами правительственной армии. Он игнорировал послания лорда Джорджа и не выказывал ни малейшего желания брать приступом Эдинбург. Последствия его ошибки стали сказываться спустя неделю, когда выяснилось, что Хоули благополучно вернулся в столицу Шотландии, а Уильям, герцог Камберлендский, беспрепятственно проник в залив Ферт-оф-Форт и принял командование гарнизоном Эдинбургской крепости.

Разъяренные бездействием принца, сознающие, что они многое потеряли, удовлетворившись победой при Фолкерке, вожди очутились в том же положении, что и в Дерби. Армия Камберленда находилась в Эдинбурге, к границе стягивались отряды под командованием генерала Уэйда. На этот раз вожди не стали слушать витиеватые речи и страстные мольбы принца и снова отдали подчиненным приказ об отступлении. Чувствовать себя свободно они могли лишь в горах, где без труда справились бы с любым противником. Вожди твердо верили, что Камберленд не решится сунуться в горы, где его кавалерия, пехота и артиллерия потеряют все преимущества.

Первого февраля армия якобитов начала отступление на север. Новости о бегстве противника изумили и разозлили Камберленда, который счел оскорблением странное поведение своего кузена, принца Чарльза.

– Мне сообщили, что мятежники просто свернули лагерь и покинули Фолкерк! – объявил тучный Камберленд, возвышаясь над длинным обеденным столом.

Вокруг него собрались, ловя каждое слово и жест, старшие офицеры четырнадцати пехотных батальонов и драгунских полков, находящихся в этот момент в Эдинбурге. Генерал Хоули, который на протяжении почти всего совета хранил подозрительное молчание, расположился поодаль от герцога, словно подчеркивая свою скромность. Напротив, офицеры, которые отличились в бою, не дрогнули и не обратились в бегство, уселись поближе к Камберленду. Справа от него восседал старый полковник Гест, который выдержал длительную осаду якобитов и не сдал им Эдинбургскую крепость, справа от полковника – один из нескольких драгунских офицеров, проявивших доблесть при Престонпансе, майор Гамильтон Армбрут Гарнер.

– Легко представить себе, как мы удивились, когда прибыли в Фолкерк, намереваясь развлечь нашего кузена, – продолжал нудным голосом герцог, – и обнаружили, что город пуст, от лагеря осталось лишь несколько кострищ, а разбуженная нами горстка пьяниц поведала об успешном отступлении и переправе через воды Форта.

Лупоглазый герцог, обладатель очень длинного тонкого носа, прищурился от дыма трубок и сигар и обвел взглядом офицеров в мундирах и париках:

– Что скажете, джентльмены?

Последовавшую томительную паузу прервал Гамильтон Гарнер, который не потупился под пристальным взглядом глаз герцога:

– Ваша светлость, я склонен думать, что они струсили. Иначе почему они сбежали? Ведь если бы они вступили в битву при Фолкерке, у них появились бы дополнительные преимущества.

– С самого начала все преимущества были у них, – заметил герцог. – Поскольку их методы ведения боя рассчитаны на любую погоду, им незачем беспокоиться о том, что порох отсыреет, а грязь забрызгает шикарные белые гетры.

– Они сражаются, как демоны ада, – вздрогнув, пролепетал один из младших офицеров. – Они появляются как из-под земли, возникают из тумана, покрытые грязью, разражаются леденящими кровь воплями, размахивают окровавленными мечами и даже серпами...

– Да, оружие примитивное, но надежное – вы не находите?

– Зато наши люди обучены стрельбе из мушкетов и пушек, – возразил Хоули. – Никто не сравнится с ними в дисциплине и мастерстве.

Герцог устремил мрачный взгляд на опального генерала.

– Но чтобы продемонстрировать это значительное превосходство, нам приходится ждать ясной погоды и выбирать удобное место и время, да еще рассчитывать на приглашения к ужину – не так ли?

Лицо Хоули покрылось красными пятнами.

– Леди Килмарнок была перепугана... она просила у нас защиты. Было уже поздно, и...

– И ее грудь с каждой минутой казалась вам все более привлекательной, – фыркнул герцог. – Пожалуй, и мне следовало бы познакомиться с этим образцом добродетели. Вы не согласитесь представить меня леди Килмарнок?

Хоули плотно сжал губы, побледнев от ярости. В разговор вмешался майор Гарнер:

– Ваша светлость, это невозможно. Вышеупомянутая леди сбежала вместе с мужем и остальными якобитами.

Герцог забарабанил тупыми пальцами по столу.

– Вот как?.. Погода, женщины... какое еще с виду безобидное оружие применят мятежники? Прежде всего – наш страх. Четыре тысячи мятежников чуть было не отняли престол у моего отца. Да, нашу границу перешли не тридцать тысяч горцев, как мы думали, а всего четыре. Четыре, джентльмены! Наши объединенные силы по численности в пять раз превосходят армию мятежников. Но когда мы наконец набрались смелости и погнались за ними, они не стали утруждать себя, заглядывать в учебники тактики и выяснять, по каким правилам полагается вести войну! Черт подери, как бы не так! С какой стати, если они неизменно застают нас врасплох, в спущенных до колен штанах? А что касается их стратегии, джентльмены, то они не демоны и не псы из ада.

Они простые смертные из плоти и крови; они умирают точно так же, как мы.

– Но их оружие...

– Оружие! – Камберленд выпрямился и обвел горящим взглядом стол. – Допотопные мечи, слишком тяжелые, чтобы обеспечивать точность движений, слишком длинные для быстрого боя, пригодные только для того, чтобы наносить удары в спину убегающему противнику! Хьюз!

Молодой адъютант мгновенно примчался на зов герцога и подал ему меч, отобранный у пленного горца. Достигающий в длину пяти футов, с обоюдоострым клинком шириной четыре дюйма, увенчанный литой рукоятью с гардой в форме чаши, меч имел внушительный вид. Присутствующим вспомнились страшные увечья, причиняемые этим оружием, некоторые отвернулись, другие украдкой поглядывали на свои тонкие стальные сабли и рапиры.

Камберленд взял меч, покачал его на ладони, оценивая тяжесть. Его внимание вновь привлекла пара внимательных зеленых глаз, он подумал и жестом подозвал майора Гарнера.

– Кажется, вы были самым искусным фехтовальщиком в своем полку? – спросил герцог. – И видели, как мятежники в бою рубили наших растерявшихся солдат?

Гарнер попросил позволения и вынул из ножен свою шпагу.

– Ваша светлость, наши солдаты не столько растерялись, сколько не имели опыта в отражении атак горцев.

– Объяснитесь.

– Видите ли, ваша светлость, как вы уже заметили, шотландский меч – чрезвычайно тяжелое, неудобное оружие, которым почти невозможно вести поединок по правилам, нанося удары и парируя их. Такой меч приходится держать обеими руками, делая размашистые, широкие кругообразные движения, причем из-за тяжести меча даже самые опытные и крепкие воины порой теряют равновесие. И еще я с вашего позволения и с вашей помощью могу показать места на теле шотландца, которые особенно уязвимы при замахе.

Заинтригованный, Камберленд поднял меч и замахнулся, словно собираясь нанести удар. Герцог был невысоким и коренастым, его веса вполне хватало, чтобы орудовать громоздким мечом, но смысл слов майора сразу стал понятным. Пару мгновений, пока меч описывал дугу и находился на максимальном расстоянии от тела герцога, его правая рука оставалась полностью вытянутой, а весь правый бок – открытым противнику и уязвимым. Гарнер подкрепил свои доводы, когда при втором замахе герцога шагнул вперед и коснулся кончиком шпаги бока противника, направляя оружие прямо в сердце.

– Даже под проливным дождем, когда мушкеты становятся никчемными, мы можем действовать штыками, нанося противнику существенный урон – при условии, что мы обучим солдат нападать на врага справа и только при лобовом столкновении.

– Надо немедленно заняться обучением, – воодушевленно откликнулся Камберленд. – Но поможет ли столь простая тактика преодолеть страх наших подчиненных?

– Под вашим командованием сражаются несколько шотландских полков, – напомнил Гарнер. – К примеру, воины Аргайла Кэмпбелла могли бы устроить учебную атаку, чтобы мы увидели все их слабости и приняли ответные меры.

– Превосходно! – Герцог вернул меч адъютанту и хлопнул Гарнера по плечу. – Поручаю вам провести учебную атаку, майор, и если она принесет пользу, вы сами займетесь обучением пехотинцев так, как сочтете нужным. Клянусь Богом, давно пора развеять миф о непобедимости горцев! Я хочу, чтобы наши люди уверовали: им незачем бояться этих горных вояк. Еще немного – и мы уничтожим их раз и навсегда.

– А если слухи подтвердятся? – вмешался пожилой полковник с одутловатым лицом и лиловым носом любителя удовольствий. – Если при отступлении армия принца рассредоточится? Если шотландцы попрячутся по своим горным логовам, чтобы отсидеться, и уклонятся от решающего сражения?

Герцог презрительно поджал губы, обдумывая вопрос полковника Патнема.

– Да, и меня подмывало высказать такое предположение, но теперь я больше склонен считать этих шотландцев слишком упрямыми и воинственными. Они досаждают монарху уже пятьдесят лет, а едва поражение становится неизбежным, исчезают в горах, только чтобы опять появиться через десять – двадцать лет, когда им придет в голову, что их вновь оскорбили или обделили. И если мы и в этот раз позволим им удрать, все простим и забудем, пройдет несколько лет, и они воспользуются победами нынешней кампании, воспитывая очередное поколение вольнодумцев и изменников! Нет, джентльмены, – продолжал он, – я считаю, что мы должны удовлетвориться только полным уничтожением всех сил противника. Если ради этого нам понадобится научиться владеть мечами – да будет так! Если погибнут все якобиты, вплоть до последнего мужчины, женщины и ребенка, – так тому и быть. Надо жестоко подавить их сопротивление, заставив раз и навсегда отказаться от любых попыток восставать против нас.

Сделав паузу, он оглядел мрачные лица своих офицеров.

– Джентльмены, надлежит помнить, что наш противник лишен благородства. Горцы – изменники, бунтари, подлые твари, которые лелеют мечту свергнуть нашего монарха, короля Георга, с престола, который принадлежит ему по праву, и возвести на него старого сифилитика и паписта! Вы видели, какое наслаждение они испытывают, убивая наших храбрых солдат на месте. И этим дикарям мы предложим оливковую ветвь в надежде прожить спокойно хотя бы тридцать лет? И скажем женам и матерям воинов, захлебнувшихся собственной кровью при Престонпансе и Фолкерке, что мы ограничились тем, что загнали изменников и убийц в горы и пощадили их, подарили им жизнь?

Гамильтон Гарнер сделал вдох и в гневе вскинул кулак:

– Нет! Клянусь Богом, нет! На этот раз они так легко не отделаются!

– Нет! – поддержал его хор хриплых голосов, сопровождаемых ударами кулаков и скрипом стульев по полу. Офицеры один за другим поднимались, выражая полное согласие с Камберлендом. Майор Гарнер схватил со стола бокал с вином и высоко поднял его.

– За Уильяма, герцога Камберлендского! – прогремел он. – За его победу над теми, кто посмел вновь посягнуть на английский престол! За всех нас – тех, кто добьется этой победы!

– За Камберленда! – воодушевленно откликнулись офицеры. – За победу!

Глава 13

Гамильтон Гарнер шагал по сырым коридорам замка к своим комнатам, его патрицианское лицо раскраснелось от слишком многочисленных тостов и от гордости – как-никак герцог заметил его и лично поручил ему обучить солдат новым приемам боя. Гарнер сильно рисковал, привлекая к себе внимание столь важной особы, но его расчет оправдался. Уходя, он заметил, что Камберленд о чем-то беседует с полковником Гестом, и мог бы поручиться, что утром ему доставят приказ о переводе под командование герцога.

Пинком распахнув дверь своей комнаты, он на миг застыл на пороге. Зеленые глаза поблескивали, он упивался видом роскошных покоев, которыми завладел, доказав преданность и генералу Коупу, и полковнику Гесту. Холодную кирпичную кладку стен скрывали дорогие гобелены, массивные комоды и шкафы вишневого дерева ласкали взгляд. Кровать с четырьмя столбиками возвышалась на помосте высотой в два фута, под бархатным балдахином, и была застелена атласным покрывалом и одеялом из гусиного пуха. Ноги тонули в персидских коврах – правда, сапоги Гарнера оставляли на них грязные следы, но два его камердинера мгновенно бросались счищать их. Камин из коринфского мрамора, несколько тяжелых серебряных подсвечников, сам воздух, напоенный ароматами экзотических пряностей и благовоний, – все это вызывало у Гарнера горделивую улыбку. Он перевел взгляд на облаченную в шелк фигурку, раскинувшуюся на подушках.

Закрыв за собой дверь, он вошел в комнату и направился к кровати. С кривоватой улыбкой он приподнял с плеча девушки длинный локон и пропустил его между пальцев. Она не шевельнулась.

Гамильтон потянул к себе прядь волос, заставляя девушку повернуться к нему.

– Какой радушный прием! – укоризненно произнес он. – Можно подумать, ты не рада меня видеть.

– Я прямо вне себя от радости, – процедила она сквозь зубы и дернула головой.

Гарнер не стал торопиться. Дождавшись, когда обитательница комнаты склонится над коробкой конфет, он схватил ее за волосы и дернул к себе с такой силой, что конфеты разлетелись по постели, а девушка взвизгнула от боли. Гарнер жадно прильнул к ее губам, грубо сгреб тонкий шелк и разорвал легкое платье от ворота до колен одним резким движением. Замысловатое ругательство сорвалось с полных надутых губ, девушка замолотила кулачками по груди Гарнера.

Он только расхохотался и схватил ее за запястье, не дожидаясь, когда она вопьется острыми ногтями ему в лицо и в шею.

– О милая моя Мэгги! Как приятно видеть тебя в таком чудесном настроении!

– Отпусти меня, ублюдок! – шипела девушка. – Не надейся, что сегодня ночью я подпущу тебя к себе! Этому не бывать, так и знай!

Гарнер снова засмеялся и заломил ей руки за спину. Наклонившись, он прижался губами к обнаженной груди девушки и ничуть не удивился, почувствовав, что маленький сосок твердеет при первых же прикосновениях языка.

Вот и еще одно преимущество фавора, насмешливо подумал он. Весь Эдинбург принадлежит ему, он может выбрать любую женщину, будь она потаскухой, молочницей или дамой. Эта дикарка досталась ему несколько недель назад и поначалу напоминала дикую кошку, но ее укрощение показалось майору игрой, достойной свеч. Ей дал весьма лестные рекомендации сам полковник Патнем, который проиграл ее в кости, а потом еще долго и тщетно пытался выкупить обратно. Заинтригованный, Гарнер оставил девушку себе и с тех пор не выпускал из постели.

Мэгги Макларен была уроженкой Шотландии, поэтому никогда не сдавалась без боя. Но как только майор «завоевывал» ее, она так охотно демонстрировала свои разнообразные таланты, что утром он всякий раз оставлял ей на столике у постели очередной подарок.

Усмехаясь и не отпуская грудь пленницы, Гарнер толкнул ее на кровать, проворно расстегнул бриджи и лег между ног. Стон вырвался у него сам собой: внутри она была горячей, скользкой и тугой, как кожаная перчатка. Как обычно, Мэгги поначалу сопротивлялась, пыталась оттолкнуть его, ее волосы разметались, зубы обнажились, ноги молотили воздух и упирались в матрас. Но внезапно ее проклятия сменились стонами, а попытки оттолкнуть майора – крепкими объятиями и резкими движениями бедер. Он отпустил ее руки, и она обняла его за плечи, извиваясь так неистово, что оба чуть не свалились с постели.

Порой Гамильтону казалось, что Мэгги никогда не отпустит его. Она обвивала его длинными сильными ногами, подталкивая, заставляя погружаться все глубже, торопя приближение экстаза. Когда же наконец все было кончено, Гамильтон безвольно упал на кровать рядом с ней, то и дело вздрагивая. Пот градом катился с его лба, капая на атласное покрывало, парик слетел с головы и упал в опасной близости от горящей свечи.

– Слава Богу, что мятежники не додумались воспользоваться тобой как оружием, – пробормотал он. – Иначе сейчас они бы уже праздновали победу.

Мэгги села на постели и нахмурилась, разглядывая следы, оставленные на ее теле медными пуговицами, пряжками ремней и жесткой тканью мундира Гарнера. Ее груди, которые могли бы стать предметом мечтаний любого мужчины, раскраснелись, как мундир Гамильтона, бедра изнутри порозовели, кожу на них саднило. Но девушка решила, что все эти неудобства стоят минутной власти над любовником-англичанином. Тщеславный, самолюбивый и -надменный, он был чрезвычайно опасен.

Рослый, гибкий красавец офицер с льняными волосами ежедневно упражнялся со шпагой, поддерживая безупречную форму. При малейшем намеке на оскорбление он вызывал товарищей на дуэль – чтобы стать его противником, было достаточно обвинить в трусости Тринадцатый драгунский полк, в котором он прежде служил. Сразу после позорного бегства с моста Колтс-Бридж Гарнер приказал расстрелять двух младших офицеров за трусость и повесить двадцать рядовых в назидание остальным. В битве при Престонпансе полк Гарнера удирал с поля боя вместе с отрядом генерала Коупа, и тот мудро заметил, что расстреливать и вешать солдат – значит радовать врагов.

С женщинами Гарнер неизменно был холоден и высокомерен. Он оказался неплохим любовником – не самым лучшим из любовников Мэгги, но вполне сносным.

– Если говорить о твоем оружии, англичанин, – сардонически процедила она, глядя на обмякший кусок плоти, свисающий из расстегнутых бриджей майора, – то я предпочла бы своих соплеменников.

Нефритово-зеленые глаза медленно открылись.

– Послушай, плутовка, рано или поздно я решу, что у тебя слишком острый язычок.

– Ведь меня слышишь только ты, – со смехом напомнила она. – О чем же тревожиться?

Гарнер уставился на ее влажные припухшие губы, затем позволил себе улыбнуться. До недавнего времени он не интересовался прошлым пленницы – ему было достаточно знать, что она шотландка и бесподобна в постели. Выиграв ее в кости, Гарнер избавился от необходимости пускать в ход свои чары. Но если большинство женщин быстро становились его покорными рабынями и так же быстро надоедали ему, то Мэгги Макларен оказалась исключением. Только одна женщина в мире могла бы сравниться с ней. Кэтрин Эшбрук Гарнер считал олицетворением страсти и желания, они сквозили в каждом ее взгляде, в каждом движении стройного белого тела. Но она держалась надменно, всем видом показывая, что до Гарнера ей нет никакого дела.

Представив себе, как он падает мертвым или раненым к ее ногам, Гамильтон нахмурился. Богатая, утонченная, избалованная и прекрасная Кэтрин Эшбрук чуть было не удостоилась предложения его руки и сердца. Но она выставила его на посмешище, стравила его со своим любовником и отдалась победителю. Унижение, которое он испытал, проиграв поединок с Монтгомери, не шло ни в какое сравнение с позором, который он с трудом пережил, узнав, что Кэтрин и не думает расторгать свой брак. Она не рассталась с черноволосым торгашом на ближайшем постоялом дворе, как обещала, не прислала даже записки, извещая его, Гамильтона Гарнера, о том, что она передумала. Ей и в голову не пришло избавить его от многозначительных подмигиваний товарищей, вместе с которыми он гнался за ней через всю Англию.

– Она была хороша собой, англичанин?

– Что? – спросил Гамильтон, очнувшись от раздумий. – Кто?

– Та, о ком ты задумался так, что у тебя потекли слюнки, да и дружок в штанах распух, словно от пчелиного укуса.

Гамильтон рывком сел, румянец на его щеках говорил сам за себя. Мэгги усмехнулась, готовясь подпустить еще с десяток шпилек.

– Я напоминаю тебе о ней?

– Не совсем, – коротко отозвался он и чертыхнулся, заметив, что одна из пуговиц жилета висит на нитке, готовая оторваться. Мэгги встала перед ним на колени и принялась проворно расстегивать ремни и пуговицы, распутывать тесемки и шнурки.

– Она была красива?

На щеке Гамильтона дрогнул мускул. Красота – понятие относительное. Но волосы Кэтрин казались ему прекраснее чистого золота, лицо сияло ярче солнца, тело неудержимо манило к себе, губы были слаще нектара.

– Она была тварью, – устало вздохнул Гамильтон. – Светловолосая и голубоглазая дрянь... Но за ней давали недурное приданое, которого могло бы хватить мне до конца жизни.

– Могло бы хватить? Значит, ты упустил ее?

– Дуэль была подстроена! – гневно выпалил он. – Секунданты мошенничали, а она и... – Он умолк, заметив любопытство в янтарных глазах Мэгги. Он слишком разболтался, наговорил больше, чем хотел.

Пристально вглядываясь ему в глаза, Мэгги расстегнула рубашку Гамильтона и принялась водить кончиками пальцев по мускулистой груди. Опустив руки, она нащупала на боку твердый извилистый шрам – единственный изъян безупречного тела.

– Значит, за нее ты дрался на дуэли и проиграл? – усмехнулась она.

Нефритово-зеленые глаза сверкнули, пальцы сжались на плечах Мэгги так, что ногти вонзились в плоть.

– Никто и никогда не побеждал меня в бою! – прошипел он, тряхнув Мэгги за плечи. – Никто!

Она злорадно усмехнулась:

– Но твои шрамы говорят об обратном.

– Мы должны были драться до смерти. Я первым нанес удачный удар и уже собирался добить его, а этот трус опустил оружие, словно прося пощады. Но когда я в приливе милосердия решил даровать ему жизнь, он напал на меня. Несколько дней я был при смерти, а когда пришел в себя, то узнал, что этот мерзавец сбежал. Они удрали вдвоем. О, она умела лгать! Она лгала мне, пока я лежал, сгорая от унижения и обливаясь кровью! Мне следовало догадаться, что они в сговоре! – Отпустив Мэгги, он ударил кулаком по своему колену и продолжал: – Едва оправившись, я погнался за ними. Несколько недель я рыскал по постоялым дворам, надеясь напасть на след и отомстить обоим. Но они исчезли. Как сквозь землю провалились. Поначалу я не верил своим ушам: эту пару было трудно не заметить. Но нигде и никто не видел стройную блондинку и рослого черноволосого и черноглазого ублюдка.

Мэгги засмотрелась на его лицо, искаженное яростью, но, услышав описание сбежавших любовников, широко раскрыла глаза. Ее дыхание участилось, от волнения соски затвердели и потемнели.

– Не найдя их нигде, я сдался и вернулся в полк – как раз к тому времени, когда до Лондона дошла весть о прибытии Чарльза Стюарта. Я не забыл беглецов и не простил их, и порой видения были такими отчетливыми, жажда мести – такой нестерпимой, что я видел лицо своего врага повсюду – в тавернах, на людных улицах, даже среди солдат противника. Конечно, это был не он. Этого не могло быть. Монтгомери и его шлюха уже за сотни миль отсюда, спрятались где-нибудь в Лондоне, а вероятнее всего – удрали на континент, посмеиваясь надо мной. Дорогая Кэтрин! Дражайшая, милейшая Кэтрин... надеюсь, мы еще встретимся!

Вспомнив о Мэгги, Гарнер увидел, что она сидит неподвижно. Ее лицо побледнело, янтарные глаза тигрицы стали огромными, они будто заняли собой все лицо.

– Мэгги, что с тобой? Ты словно увидела призрак.

– Как ты сказал? Кэтрин?

– Кэтрин Эшбрук. А почему ты спрашиваешь?

– А он? Его фамилия – Монтгомери?

– Да, Рефер Монтгомери. Но в чем дело?

Мэгги обмякла, безвольно опустив руки. Не может быть! Этого просто не .может быть!

– Господи... – пробормотала она. – Может, еще как может! Она как-то говорила, что ее жених был драгунским офицером...

Гамильтон нахмурился, а с губ Мэгги сорвался гортанный смех. Она попыталась приглушить его, закрыла рот ладонями и закачалась из стороны в сторону. Смех становился все более громким и злобным, по лицу Мэгги потекли слезы. Майор разозлился.

– Что с тобой стряслось, черт побери? – прикрикнул он. – Чей жених был драгунским офицером?

– Жених Кэтрин, – сумела выговорить Мэгги в промежутках между взрывами смеха. – Да, да – это была Кэтрин! Желтоволосая, голубоглазая англичанка, тварь, явившаяся в Ахнакарри семь... нет, восемь месяцев назад. Она только что вышла замуж. За него. За этого черноволосого дьявола, Черного Камерона!

Не разделяя веселья Мэгги, Гамильтон схватил ее за руки и встряхнул так резко, что рыжие волосы взметнулисьза спиной.

– Прекрати смеяться и сейчас же объясни мне, в чем дело! – вскричал он.

– Я же объяснила, – задыхаясь от хохота, отозвалась она. – Это был он! Он и она сбежали в Ахнакарри! Только его фамилия не Монтгомери, а Камерон! Алаздэр Камерон! И когда тебе казалось, что ты видишь его среди мятежников, ты и вправду видел его! Он Алаздэр – то есть Александер Камерон, брат Дональда Камерона из Лохиэла!

– Откуда ты знаешь? – изумился Гарнер. – Откуда тебе известно, что это один и тот же человек?

– Второго такого же не найти в целом свете. И потом... – она наконец перестала смеяться и стерла со щек слезы, – своего кузена я не могу не узнать.

– Так он... твой кузен?

– Да. – В янтарных глазах по-прежнему светилась ирония. – Я – родственница знаменитого Черного Камерона, вот кто я такая. И его брата Лохиэла, и Арчибальда...

– Дональд Камерон из Лохиэла... вождь клана Камеронов... так ты с ним в родстве?

– Что, страшно?

– А Рефер Монтгомери... – Гамильтон облизнул губы и убрал увлажнившиеся ладони с плеч девушки. – Ты абсолютно уверена, что он...

– Черный Камерон? Ну конечно. Как-то он похвалялся дуэлью с англичанином, у которого отбил жену. Да, да, теперь я припоминаю – Алаздэр говорил, что прибыл из Франции под именем Монтгомери.

Гамильтон слушал ее лишь краем уха. У него кружилась голова, но не от выпитого ранее вина, а от ошеломляющего известия: человек, с которым он дрался на дуэли семь месяцев назад, не кто иной, как Александер Камерон – один из величайших фехтовальщиков Европы, а может, и всего мира! О том, какую роль сыграла в этом поединке Кэтрин, он пока не думал. Гамильтон учился фехтовать у лучших мастеров и часто слышал слухи о легендарном Черном Камероне, шотландском воине, живущем в изгнании. Подумать только, он вызвал Камерона на поединок... и чуть не прикончил его!

– Где он? – выпалил Гамильтон. – Ты знаешь, где его найти?

– Если он еще не решил перейти на сторону англичан, – фыркнула девушка, – значит, он рядом с принцем.

Гарнер яростно выругался. Так он и знал. «Успокойся! Он где-то здесь, он не призрак, а существо из плоти и крови!»

– Слушай, Мэгги...

– Лорен, – поправила она.

– Что?

– Меня зовут не Мэгги, а Лорен. Лорен Камерон. И если ты сейчас же не отпустишь меня, у меня совсем онемеют руки.

Гамильтон ослабил хватку и уставился на темные отпечатки пальцев на коже девушки. Собравшись с мыслями, он схватил ее за густые вьющиеся волосы.

– А Кэтрин? – вдруг спросил он. – Ты что-нибудь знаешь о Кэтрин?

– Не больше, чем хочу знать. Мало кто обрадовался, увидев ее в воротах Ахнакарри. Она висла на руке Алаздэра, а на нас смотрела, как на судомоек.

Гамильтон оторопел:

– Он увез Кэтрин в Шотландию?!

– Ну да, я же говорю. Он притащил эту англичанку в Ахнакарри. Старый сэр Юэн наверняка перевернулся в гробу!

– И она... все еще там?

Лорен задумчиво прищурилась. Если сказать, что эта тварь вернулась в Англию, Гарнер может броситься за ней. Потеря Алаздэра была сокрушительным ударом по ее самолюбию; если она потеряет и светловолосого майора-англичанина – это уже слишком. Лорен еще не пресытилась им. У них было нечто общее – алчность и тщеславие, и она не собиралась расставаться с Гарнером, пока не появится кто-нибудь посолиднее.

– Да, – не моргнув глазом, соврала Лорен. – Он оставил ее в Ахнакарри, где с ней все нянчатся, как с ребенком.

– А где этот Ахнакарри? Как добраться туда?

– Ахнакарри? – Лорен усмехнулась. – Ты что, спятил? До замка Ахнакарри никому не добраться. Даже если ты найдешь дорогу через лес и пройдешь по горному перевалу, тебе ни за что не миновать горцев, которые целыми днями высматривают, не крадутся ли к замку англичане или Кэмпбеллы. В Ахнакарри незваных гостей не бывало с тех пор, как старый король Макбет осадил замок. Да и то через день его вышибли оттуда. Если не веришь мне – спроси своего друга, герцога Аргайла. Он долгие годы пытался пробраться в Ахнакарри. А последние пятнадцать лет ему не терпится накинуть петлю на шею Алаздэра, но не так-то это просто – попробуй поймай его! А если ты задумал отомстить, становись в очередь, где уже стоят тысяч пять человек.

Гамильтон с проклятием оттолкнул ее и вскочил. В дальнем углу комнаты он несколько минут постоял перед окном. Негромкий смех Лорен заставил его обернуться.

– Неужели тебе все еще нужна эта тварь? – спросила она, по-кошачьи изогнув соблазнительное тело. – После всего, что она с тобой сделала?

– Мне нужны... объяснения, – выкрутился Гамильтон. – Я слышал о Черном Камероне и его многочисленных преступлениях. Возможно, он увез ее силой...

– Силой? – презрительно повторила Лорен. – Да они то и дело скрывались в спальне замка! Она сама тащила его из-за стола, не давая доесть, а раздеваться они начинали еще в коридоре!

Гарнер метнулся к ней прежде, чем она спохватилась. Пощечина прозвучала гулко, как удар хлыста, Лорен пошатнулась и упала на кровать. Гарнер схватил ее за волосы и дернул к себе.

– Откуда тебе знать, дрянь?!

– Я же не слепая! – рассвирепела Лорен. – Она вечно липла к нему, а ее вздохи и стоны слышал весь замок!

– Лгунья! – взревел Гарнер, снова ударив Лорен по лицу.

На этот раз она стала отбиваться, впилась ногтями в его грудь, оскалила зубы, ярко блеснувшие между малиновых губ. Бросившись на обидчика, она сумела сбить его с ног; они вдвоем покатились по полу. Гамильтон мгновенно подмял Лорен под себя, придавил телом мечущиеся руки и ноги. Он почувствовал, как острые ногти впиваются ему в плечо, застонал от точного удара коленом в пах. Он отвесил Лорен еще одну пощечину, ее голова мотнулась по ковру, рыжая грива разметалась, и, несмотря на гнев, Гамильтон вдруг ощутил прилив желания.

Он смял поцелуем ее губы, прервав поток замысловатых гэльских проклятий, грубых и непристойных. Ярость Лорен приутихла от боли в разбитой губе, которую он прихватил зубами, а затем сменилась страстью, когда раскаленная плоть вонзилась в нее. Вскрикнув, Лорен перестала отбиваться. С гортанным стоном она обвила ногами талию майора и охотно отвечала на каждый неистовый удар.

Пока она цеплялась за него и содрогалась, Гамильтон Гарнер крепко зажмурился, как поступал всякий раз, зная, что если он откроет глаза, то увидит не лицо Кэтрин, искаженное страстью, и не тело Кэтрин, бьющееся в почти животном экстазе.

Лорен медленно открыла глаза. Она лежала в постели одна, по диагонали, разметав руки и ноги по смятому и усеянному пятнами атласному покрывалу. Разорванное платье куда-то девалось. Грудь и бедра ныли; казалось, ее только что изнасиловал десяток обезумевших от похоти мужчин.

При первой же попытке приподняться у нее закружилась голова. Майор стоял у камина, опираясь на каминную полку и повернувшись к Лорен в профиль. Его лицо освещало оранжевое пламя. Лорен со слабым стоном опустила голову с облаком спутанных волос на матрас, смутилась и грациозным движением сдвинула ноги.

– Что случилось? Только не говори, что я лишилась чувств.

– Ладно, не скажу.

Лорен нахмурилась, уставившись на балдахин над кроватью. Конечно, майор лжет. И злорадствует. Еще никогда в жизни она не лишалась чувств под мужчиной – даже под Струаном Максорли, а он мог довести до изнеможения нескольких женщин подряд.

Она слегка повернула голову, прислушиваясь к боли в затылке, осторожно ощупала языком распухшую губу и потрогала синяк на скуле. Неудивительно, что она упала в обморок: этот мерзавец так избил ее, что теперь у нее целый месяц будет болеть голова.

Когда ее выкрали из лагеря в Престонпансе, она решила, что ей суждено погибнуть. Ее отвели к полковнику Патнему, тот приступил к допросу, но уже через несколько минут стало ясно: полковника интересуют не столько сведения о лагере мятежников, сколько то, что у Лорен под одеждой. Она выдала себя за местную девушку, некоторое время для виду ломалась и капризничала, а потом целый месяц заставляла полковника плясать под ее дудку. Все это время ее окружала роскошь, какая ей прежде и не снилась. Шелка и атласы, горничные, которые причесывали ее и подстригали ей ногти, когда любовник начинал жаловаться на обилие царапин. Лорен удалось наполнить кошелек золотыми монетами – впрочем, гораздо больше ей перепало от Гамильтона Гарнера, всех денег хватило бы только на приобретение удобного дома в Эдинбурге. Лорен рассчитывала на большее, но для начала и это было неплохо.

Многозначительно охнув, она поднялась с постели, босиком прошлепала к огромному зеркалу и поморщилась при виде синяков на лице. Гарнера, бесшумно подошедшего к ней, она удостоила презрительным взглядом.

– Если с Кэтрин ты обращался так же нежно, как со мной, – язвительно процедила она, – неудивительно, что она сбежала с Алаздэром.

Гарнер усмехнулся: стрела, пущенная Лорен, пролетела мимо цели.

– Если вспомнить, как ты выглядела, когда разведчики полковника Патнема притащили тебя в лагерь, пара синяков для тебя – обычное дело.

– Ты видел меня в лагере?

– Видел, только не тебя, а оборванную нищенку, всю в грязи и царапинах, со спутанными космами и черной, жесткой, как седло, кожей. – Он лениво провел ладонью по ее плечу и полной груди. – Откровенно говоря, поэтому я и не обрадовался, выиграв тебя у полковника.

Тонкая рыжеватая бровь приподнялась.

– А теперь?

– Теперь... – Его пальцы помедлили на красном, как вино, соске, улыбка стала шире, когда он заметил, как сосок напрягся, а кожа вокруг него сморщилась. – Теперь я могу понять, почему Реджинальд так настойчиво пытался выкупить тебя. Мне говорили, что он обошел все бордели Эдинбурга, подыскивая тебе замену. И если найти что-нибудь подходящее он так и не сумеет... – Гамильтон вздохнул, наклонился и прильнул губами к ее тонкому плечу, – боюсь, он вызовет меня на дуэль.

Янтарные глаза сузились.

– И ты готов за меня драться на дуэли?

– Как за все, что принадлежит мне, – отозвался он. – То, что мне нравится, обычно остается моим – я добиваюсь этого любой ценой, не выбирая средств и не жалея времени. Постарайся хорошенько запомнить это, дорогая.

– Но я тебе не принадлежу, англичанин, – ровным тоном возразила она.

Гарнер отступил на шаг и широко развел руками:

– Да, ты можешь уйти отсюда, когда пожелаешь. Но помни, что я сказал: то, что принадлежит мне, остается моим, и ты не найдешь во всей округе ни единого человека, который станет оспаривать мои права или устраивать для тебя столь же удобное гнездышко, как это.

Встряхнув рыжими волосами, Лорен уставилась ему в лицо:

– Рано или поздно тебе придется покинуть Эдинбург, англичанин. Так что я просто подожду.

– Ну разумеется. В последние несколько месяцев твои услуги обходились недешево и мне, и полковнику Патнему. И если бы ты разумно распорядилась тем, что заработала, ты была бы уже независима. Но увы, шерстяные чулки – ненадежный сейф.

Лорен замерла, ее глаза стали огромными и потемнели. Она бросилась через всю комнату к высокому комоду, упала перед ним на колени и выдвинула один из ящиков. Выпаливая проклятия, они принялась вытаскивать из ящика груды шарфов, шалей, чулок, лент и белья. Наконец она нашла то, что искала, и в ужасе уставилась на пустой красный чулок. На ее лице одно за другим сменялись выражения недоверия, гнева, потрясения и отчаяния.

Два месяца! Два месяца она терпела немощного шута и надменного тирана – и все напрасно!

– Где мои деньги? – процедила она сквозь зубы.

– В надежном месте.

– В каком? Отвечай, ты, слюнявое и белобрысое ничтожество! Ты не имел никакого права прикасаться к ним. Они мои, я их заработала!

– Да, да – честным трудом. Они и вправду в надежном месте, и ты получишь их обратно, если верно разыграешь карты.

– Разыграю карты? Ты хочешь, чтобы я играла с тобой? – взвизгнула Лорен.

Он поморщился.

– В переносном смысле, дорогая. Вы, шотландцы, склонны воспринимать все слишком буквально! Неудивительно, что у вас до сих пор сохранились кланы. Попросту говоря, я хочу, чтобы ты помогла мне, и за это обещаю вернуть твою добычу на прежнее место и увеличить ее.

– Намного? Что я должна сделать?

– Все зависит от твоих аппетитов. Если хочешь, ты превратишься в королеву, будешь утопать в мехах, драгоценностях, нарядах... Виллы в Испании, замки во Франции! Возможно все, если ты вращаешься в известных кругах.

Лорен разжала кулак, уронила на пол смятый красный чулок и усмирила ярость.

– Среди твоих друзей?

– Да, у меня есть... связи.

– А если у меня уже есть все, что мне нужно?

– Тебе нравится быть шлюхой? Игрушкой, которая переходит из одной постели в другую, которую проигрывают в кости?

В глубине ее глаз блеснули сердитые огоньки, но она вовремя потушила их.

– Ты так и не сказал, что я должна сделать ради всех этих... благ.

– То, что не доставит тебе и десятой доли удовольствия, которое испытаю я, – если, конечно, я верно истолковал твой недавний приступ ярости. Но что-то подсказывает мне, что мы оба мечтаем об одном: проучить твоего кузена Александера Камерона, преподать ему хороший урок.

– И кто это сделает? Ты? Ты уже однажды дрался с ним и выжил чудом. Почему же ты решил, что на этот раз победишь?

Гамильтон вспыхнул:

– Я же говорил: в тот раз он действовал хитростью! Застал меня врасплох! Но теперь я буду готов ко всему.

– Как бы не так! – ухмыльнулась Лорен. – Прежде тебе придется встать в очередь, где уже ждут несколько тысяч Кэмпбеллов Аргайла и столько же англичан, жаждущих отомстить ему.

– Ты проведешь меня в обход этой очереди.

– Как это?

– Очень просто. Ты вернешься к своим родным, вместе с ними отступишь в горы, а когда придет время, отправишь мне весточку о том, где и когда я найду великого Черного Камерона.

Лорен ахнула, не дослушав его.

– Вернуться к родным? Отступить вместе с ними? Целых восемь лет я думала только о том, как бы вырваться из этих проклятых гор, а ты хочешь, чтобы я сама вернулась туда?

– Тебе понадобятся экипаж и быстрая лошадь. – Он задумчиво потер гладко выбритый подбородок. – Предстоит провести в пути целую неделю.

– Ты рехнулся! – Она расхохоталась. – Совсем спятил! На такое я не соглашусь ни за что, даже ради тебя! Скорее с неба пойдет золотой дождь, чем я сделаю хотя бы шаг по дороге, ведущей в горы!

Она вскочила и затрясла головой, ужасаясь одной мысли о возвращении в лагерь мятежников. Опять в горы, в Ахнакарри?!

– За поимку Александера Камерона обещана щедрая награда – двадцать тысяч золотых соверенов, – напомнил Гамильтон.

Лорен снова засмеялась:

– Да, награду пообещали пятнадцать лет назад, но что-то до сих пор никто не получил ее.

– Но сорок тысяч – это гораздо больше.

– Сорок?

– Двадцать от Аргайла, двадцать от меня. И я добавлю еще кое-что, если ты поможешь мне разыскать не только Александера Камерона, но и его светловолосую жену.

Лорен по-прежнему смотрела на него во все глаза, и Гарнер подавил желание улыбнуться при виде широко раскрытых миндалевидных глаз, приоткрытого рта, тела, воспламеняющего неудержимое желание. Притворное сопротивление Лорен ни на миг не обмануло его: она наслаждалась тем, чем они занимались в постели, особенно с тех пор, как за старания ее стали щедро награждать золотом. Эта женщина была распутницей по натуре, от нее исходил пьянящий запах алчности и страсти.

– Значит, я должна свести тебя с Алаздэром? И только-то? И ты не желаешь разгромить армию принца, чтобы Камберленд назначил тебя генералом?

На этот раз пришла очередь Гамильтона вытаращить глаза. Стремление отомстить Александеру Камерону настолько захватило его, что он совершенно забыл о родстве Лорен с Дональдом Камероном из Лохиэла, одним из ближайших и самых преданных советников Чарльза Стюарта.

– Само собой, – отозвался он, – мне пригодится все, что ты сумеешь узнать о планах принца на предстоящие недели. Если мы будем заранее знать, что он замышляет, преимущество окажется на нашей стороне.

– А что я за это получу?

Гарнер колебался.

– В сущности, у нас уже есть осведомитель, которому доверяют мятежники...

Лорен прищурилась.

– Если в лагере горцев у тебя уже есть свой человек, зачем я вообще тебе нужна?

– Дело в том, моя безнравственная плутовка, что в лагере ты будешь своей, от тебя ничего не станут скрывать. А наш человек по-прежнему остается для горцев чужаком. К тому же он уже однажды перешел на сторону противника, поэтому его держат под подозрением. Есть и языковой барьер. Ты говоришь по-гэльски, а он – нет.

– Кто он? Как я его узнаю?

Гарнер еще минуту вглядывался в ее красивое лицо, потом вздохнул:

– Пока я ничего тебе не скажу, но объясню ему, как узнать тебя. Запомни условный знак – на случай, когда тебе будет что передать ему. Этим знаком станет... пожалуй, лента. – Он подхватил прядь шелковистых рыжих волос. – Красная лента. Когда наш осведомитель увидит красную ленту у тебя в волосах, он поймет, что тебе известны важные сведения, и увидится с тобой наедине.

– Ты не доверяешь мне; англичанин?

Гарнер шагнул ближе и одним движением схватил ее за шею.

– Да, не доверяю, – негромко подтвердил он. – Я надеюсь только на то, что ты не предашь меня и не затеешь двойную игру. – Он провел большими пальцами по шее Лорен и остановил их на горле. – Но если ты вздумаешь обмануть меня, я тебя найду. Тебя ждет мучительная смерть.

– Но не такая мучительная, как от рук Лохиэла, если он узнает, что я предала свой клан.

– От рук милосердного Лохиэла? – ироническим тоном переспросил Гарнер. – Дипломата и покровителя, спасшего Глазго от разграбления?

– Да, от того самого Лохиэла, – подтвердила она, – который пригрозил отрубить голову каждому члену клана, не вставшему вместе с ним под знамена Стюарта.

– В таком случае лучше не попадайся ему, – посоветовал Гарнер. – И не давай родичам повода для подозрений.

– Подозрительность у шотландцев в крови, – объяснила Лорен, в напряжении ожидая, когда он отпустит ее. – Но они глупы и потому примут меня обратно, как заблудшую овечку, которая наконец-то вернулась домой.

– И не станут расспрашивать? Не захотят узнать, где ты была и чем занималась два месяца?

– Я родилась в Эдинбурге, – объяснила она, стараясь незаметно высвободиться из сильных рук майора. – Все знали, что я давно мечтала вернуться домой.

– Ясно. И никто не спросит, почему ты вдруг передумала?

– Для горца честь – превыше всего. Любой поступок можно оправдать честью. И потом... – она придвинулась ближе и положила ладони на плечи Гамильтона, – тебе придется выдать мне несколько военных тайн, англичанин. Только так я сумею убедить горцев, что я по-прежнему предана им. Конечно, это должны быть не слишком важные тайны, иначе ты подумаешь, что я собираюсь предать и тебя.

– Такое мне и в голову не приходило, – сухо заметил майор, очарованный прикосновениями ее гибкого и жаркого тела. Он мгновенно отозвался на ласку, и Лорен приникла к его губам, дразня его языком и мелкими острыми зубками.

– Какая жалость, – пробормотала она, покусывая его безволосую грудь, – что ты прогоняешь меня как раз в то время, когда мы только начали понимать друг друга.

Гарнер стиснул зубы, боясь, что она прокусит ему кожу.

– Я не забуду тебя, дорогая, и буду с нетерпением ждать, когда ты вернешься.

– Конечно, англичанин. Видишь, как торчит твой дружок, как его тянет ко мне? Он еще долго будет помнить меня. Дольше, чем желтоволосую тварь с фиалковыми глазами, которую ты найдешь в горах.

Пот выступил на лбу Гамильтона, едва Лорен опустилась перед ним на колени. Его мышцы сжались, кровь забурлила в жилах, сердце лихорадочно забилось, словно силясь вырваться из груди.

Он не сразу понял, что издает протяжные стоны, и даже когда понял это, то не смог сдержаться. Ему осталось только вздыхать, стонать и надеяться, что он не лишится рассудка. Неудивительно, что на ногах он не устоял.

От настойчивых движений губ Лорен его колени подогнулись, и он рухнул перед камином, как павшая жертва. А Лорен с ненасытной алчностью воровки продолжала дразнить его плоть, отнимая у него разум и силы.

Когда Гамильтон Гарнер наконец сумел прийти в себя, Лорен рядом не оказалось. Сквозь щель в неплотно задернутых бархатных шторах вливался серый предрассветный свет. Майор по-прежнему лежал на полу у камина, огонь в котором давно догорел, а угли подернулись пеплом. Припоминая последние часы, проведенные вместе с Лорен, Гамильтон судорожно сглотнул и дрожащей рукой прикоснулся к своему паху. Обрадованный тем, что не утратил способности чувствовать прикосновения, он уронил руку на пол и мгновенно уснул.

Глава 14

Инвернесс, февраль 1746 года

Одиннадцатый день февраля начался удачно: солнце выглянуло из-за тяжелых серых туч и озарило розово-золотистыми лучами горы. Для тумана было слишком холодно, землю покрывал тонкий лед, который хрустел под ногами, точно осколки стекла.

После выхода из Фолкерка армия якобитов миновала Стерлинг и снова разделилась надвое. Принц повел большую часть армии по северной горной дороге, через Блэйр-Атолл, Далнакардох и Далвинни. Лорд Джордж Меррей возглавил вторую, медленно движущуюся колонну, повернувшую на равнинную дорогу, ведущую через Энгус и Абердин. Обе колонны должны были воссоединиться близ Инвернесса и обратить в бегство местный правительственный гарнизон.

На третий день пребывания в горах колонна принца попала в страшную бурю. Впечатлительный граф Джованни Фандуччи ломал руки и скрипел зубами. Дороги, ведущие через Грампианские горы, представляли собой не что иное, как пастушьи тропы, в сильный ветер, снегопад и град по ним едва мог проехать всадник. Шотландцы радостно сбросили в пропасть бронзовые громадины и попытались утешить оружейника-итальянца веселой песней «Моя любовь живет в горах», но граф наотрез отказался присоединиться к дружному хору, запахнулся в плащ и ушел искать сочувствия у Огнеглазой Риты.

Струан Максорли застал их как раз в тот момент, когда повозка опасно раскачивалась из стороны в сторону, из нее неслись пронзительные крики. Парочку спасло лишь своевременное появление Алуина Маккейла. С помощью четырех членов клана он сумел разоружить Струана и убедить светловолосого великана, что колоть дрова полезнее, чем черепа.

Наконец Алуин оставил вспыльчивого горца под присмотром бдительных товарищей, подхватил охапку измятых карт и направился к палатке Александера. Откинув холщовый занавес и заглянув в палатку, он увидел бледную и подавленную Кэтрин Камерон. Согнувшись над тазом, она отплевывалась, брезгливо стирая с губ следы рвоты.

Несколько долгих минут Алуин смотрел на нее, затем вошел в палатку. Приступ рвоты уже заканчивался, Алуин вынес из палатки таз и помог Кэтрин поудобнее сесть на койке. Она немного успокоилась, только губы еще были синеватыми и дрожала рука, утирающая со лба испарину.

– Ты больна? – спросил Алуин, уже зная, что услышит в ответ, и замирая от ужаса.

Глядя ему прямо в глаза, Кэтрин призналась:

– У меня будет ребенок.

Алуин невольно перевел взгляд на ее живот под грубым шерстяным одеялом.

– И давно ты знаешь об этом?

– Ты спрашиваешь, давно ли я беременна? Сама не знаю. Самое большее – два месяца, самое меньшее – два часа.

Алуин покраснел.

– Прости... вопрос был нелепым. Я не хотел соваться в чужие дела, просто...

Плечи Кэтрин поникли.

– Знаю, Алуин. И ты меня прости, напрасно я рассердилась. Мне говорили, что женщины в таком положении становятся раздражительными, но это еще не значит, что они вправе срывать раздражение на друзьях. Ты простишь меня?

Он вздохнул, сел рядом и взял в руки ее ледяную ладонь.

– А Алекс знает?

– Нет. Еще несколько дней назад я сама ни о чем не подозревала, а потом все было недосуг поговорить с ним. Он так занят, что лишние сложности ему ни к чему.

Алуин провел пятерней по своим русым волосам.

– Если бы речь шла о моей жене и ребенке, я хотел бы узнать все сразу, Кэтрин. Немедленно.

– Я собираюсь все объяснить ему – я не настолько смела, чтобы хранить эту тайну.

Он улыбнулся:

– И не надо. Кстати, я готов перечислить несколько десятков имен людей, которые будут беречь тебя как зеницу ока. И это не только наши родственники. Когда Алекс рассказал Лохиэлу и Арчибальду о том, что случилось с тобой в Дерби, они в ярости собирались поднять по тревоге армию и уничтожить всех ополченцев в округе. Признаюсь честно, я охотно поддержал их.

Слезы навернулись на глаза Кэтрин, она положила голову на плечо Алуина.

– Дейрдре невероятно повезло.

– Нет, повезло мне. И Алексу. Но об этом я твердил ему с самого начала, а он не верил. Ты же знаешь, как он упрям.

– Да, я заметила, – слабо улыбнулась Кэтрин, теребя носовой платок. – А он не отправит меня домой?

Алуин бережно обнял ее за плечи.

– У него нет выбора. Алекс обязан защищать тебя и ребенка. В чем же он виноват?

– Ни в чем, – прошептала Кэтрин. – Просто... я была так счастлива. И он тоже, я точно знаю. Но мы пробыли вместе так мало...

– У вас впереди вся жизнь, – напомнил Алуин. – Разлука будет недолгой: рано или поздно война закончится. Мы совсем обессилели. Мы добились того, о чем даже не мечтали, а теперь наши воины хотят домой. У всех остались дома жены и дети, а скоро наступит весна, и если мы не начнем сев, то следующей зимой умрем с голоду. Каждый день от нас бегут люди. Они по-прежнему преданы нам, как в начале похода, но они понимают, что нам уже некуда отступать. Даже если принц захватит Инвернесс, это ему не поможет. Английский флот держит блокаду всего побережья, мы не в состоянии рассчитывать на поддержку большого мира, а Камберленд чуть ли не каждый час получает провизию и принимает подкрепление.

Кэтрин вскинула голову:

– Ты думаешь, Чарльз Стюарт должен капитулировать?

– Если ты хочешь узнать, выгодна ли будет немедленная капитуляция шотландцам, то я отвечу: разумеется! Только капитуляция помешает Камберленду перебить нас всех до единого. А если ты спрашиваешь, готов ли Чарльз Стюарт капитулировать, то ответ один – нет. Почти шесть месяцев он был принцем, регентом и командующим освободительной армии, которая не знала поражений. Если сейчас он сдастся, если признает, что мечта несбыточна, несмотря на все блистательные победы, больше у него никогда не появится ни единого шанса. Чарльз знает, что такой властью и славой, как сейчас, он больше не будет обладать никогда. С унижением нелегко смириться – особенно после того, как ты еще совсем недавно покорял сердца дерзостью и отвагой.

– То же самое можно сказать про Алекса, – тихо заметила Кэтрин. – После всего, что он пережил, после всех его приключений...

– Значит, вот что тебя тревожит? – Алуин взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. – Ты боишься, что Алексу не хватит смелости отказаться от роли легендарного героя? Кэтрин, это же просто глупо!

– Думаешь? Посмотри на него, Алуин: он силен, смел, исполнен жизненной силы. Его вдохновляют и будоражат опасности. Он ничего не боится, он живет и дышит чистой, неразбавленной страстью. Уже в семнадцать лет он стал легендой и с тех пор не сбавлял шаг и не отступал. И ты считаешь, что ему понравится быть просто толстым и ленивым деревенским сквайром? Зачем ему жена и выводок сопливых ребятишек?

Целую минуту Алуин молчал, не сводя с нее серых глаз. На щеках его играли желваки, словно он уже знал, что ответить, но сдерживался, опасаясь произнести эти слова вслух.

– Ты хочешь знать правду? – наконец спросил он. – А ты поверишь в нее и не затаишь на меня обиду, даже если правда окажется слишком жестокой?

Кэтрин кивнула и затаила дыхание.

– Хорошо, – вздохнул Алуин. – По-моему, ты так же глупа, как он, – конечно, ты гораздо миловиднее, но вместе с тем ты столь же слепа, упряма, безрассудна и ненадежна, как человек, которого, если верить тебе, ты любишь.

– Если верить мне?

– Не перебивай. Я буду задавать вопросы, а ты просто кивай. Ты любишь его?

– Ну конечно!

– Не говори ни слова. Только кивай. Кэтрин кивнула.

– Он тебе дороже всего на свете? Дороже прежней жизни? Дороже покоя, удобств, богатства, положения в обществе? Дороже всего, о чем ты когда-либо мечтала?

Ее глаза наполнились слезами, она торопливо закивала.

– Тогда почему же, черт возьми, ты не понимаешь, что он испытывает те же чувства? Почему не веришь, что он любит тебя – не важно, одну или с... как ты сказала? «С выводком сопливых ребятишек»? Алекс не слепой. Он видит, чем ты пожертвовала ради него, чего тебе стоит быть здесь, рядом с ним.

– Но... я не хочу, чтобы он чем-то жертвовал ради меня!

– Не слишком ли ты себялюбива?

– Себялюбива? – потрясение переспросила она.

– Неужели тебе никогда не приходило в голову, что Алексу надоело быть живой легендой? Что эту роль ему навязали люди и обстоятельства, что он не сам выбрал ее? Кэтрин, я знаю его тридцать лет. Последние лет десять ему не давало покоя то, что он и сам не понимал, чего хочет. Но теперь он все понял. Об этом мы с Алексом никогда не говорили, но я убежден: он вернулся в Шотландию потому, что ему надоело быть мятежником, отступником и бродягой. Он мечтал о доме и семье, о том, чтобы наконец-то узнать, что такое покой. И если в последнее время он стал особенно деятельным и бодрым, так это потому, что ему не терпится покончить со злополучной войной, и ради этой цели он готов даже в последний раз надеть маску Черного Камерона. Но он стремится только к одному: расстаться с прежней жизнью ради тебя. Поэтому не принуждай его и впредь играть ту же роль, не подавай и виду, что ты разлюбишь его, если он превратится в толстого деревенского сквайра.

Кэтрин не ответила. Алуин улыбнулся, вынул из ее пальцев платок и вытер слезы с ее щек.

– Но если я ошибаюсь, скажи об этом прямо. Тебе будет недоставать приключений, когда завершится мятеж?

– Нет! – выпалила Кэтрин. – Нет, просто я...

– Тогда научись доверять своему чутью. Я доверяю своему безоговорочно. Оно убедило меня, что Дейрдре – лучшее, что есть в моей никчемной жизни, и я не стал спорить. И разве я хоть на миг задумался о веренице разбитых сердец, которую оставил на континенте?

Кэтрин искоса взглянула на него из-под влажных ресниц и усмехнулась:

– Надеюсь, ты не ждешь ответа?

– Не жду, – согласился он.

– О Алуин! – воскликнула она и порывисто обняла его. – Ты настоящий друг! Но это же несправедливо – ты вынужден выслушивать чужие жалобы!

Он рассмеялся:

– Наверное, я зарыл в землю свой талант. Мне следовало бы стать исповедником. Впрочем, не важно... Мне удалось хоть чем-нибудь помочь тебе?

Кэтрин с улыбкой закивала, а потом вдруг запечатлела искренний и пылкий поцелуй на его щеке. Алуин покраснел, Кэтрин рассмеялась, и тут оба услышали знакомый баритон:

– Надеюсь, я не помешал? – На пороге стоял мрачный Алекс. – Если вам нужен еще час-другой – не стесняйтесь, только скажите, и я буду счастлив удалиться.

Алуин разжал объятия, задержал взгляд на лице Кэтрин и многозначительно улыбнулся.

– Что скажешь? – спросил он вслух. – Часа нам хватит?

Кэтрин задумчиво склонила голову набок.

– Не знаю... лучше бы два. Зачем спешить?

– Ты права, я об этом не подумал. – Алуин повернулся к Алексу и поднял два пальца. – Два часа, если ты не возражаешь.

– Ну что ты! – откликнулся Алекс. – Но что скажет Дейрдре, которой придется стать вдовой чуть ли не через неделю после свадьбы?

Алуин поспешно опустил два пальца.

– Об этом я не подумал. Кэтрин, мне придется взять свои слова обратно. Может быть, тебя устроит кто-нибудь другой? Например, Максорли – честный, крепкий, славный малый, такой уютный холодной зимней ночью – так мне говорили. Или Фандуччи? С таким мужчиной не соскучишься.

– Да, он хорош собой, – согласилась Кэтрин. – Остроумен, обаятелен и так элегантно одевается – он кого-то напоминает мне, не знаю, кого именно. У него прекрасные манеры, он так галантен, готов исполнить любую прихоть дамы! Это предложение надо серьезно обдумать...

– Насколько серьезно? – вмешался Алекс.

Кэтрин встала, подошла к мужу и обвила его шею обеими руками. Поцелуй получился таким продолжительным и исполненным смысла, что складки килта Алекса зашевелились.

– Настолько, – пробормотала она, почувствовав, как быстро заколотилось ее сердце. Алекс уже собирался вновь прильнуть к ее губам, когда Алуин прокашлялся и собрал рассыпавшиеся карты.

– А если я оставлю вас вдвоем – скажем, часа на два?

Александер усмехнулся и торопливо поцеловал Кэтрин в висок.

– Нет, работа превыше всего. Это карты, которые полковник Энн составила для нас вчера ночью?

– Да. Она готова поручиться за их точность – на карты нанесено чуть ли не каждое дерево. Одному из ее подчиненных выпала честь посидеть в тюремной камере Форт-Джорджа, и в благодарность он предоставил нам подробные планы внутренних строений и арсенала.

Кэтрин не переставала удивляться тому, как быстро Алекс переходит от шутливой болтовни к серьезным разговорам. Вздохнув, она разжала объятия и подбоченилась.

– Полковник Энн, полковник Энн... Сколько можно твердить одно и то же? Может, мне уже пора ревновать?

– Так же как и мне, – откликнулся Алекс, – вошел в палатку и застал жену в объятиях лучшего друга.

– Мы не обнимались! – поспешила объяснить Кэтрин. – Мы просто... жалели всех, чьи сердца разбили. – Она потянулась за своим плащом. – Пожалуй, я тоже поищу применение своему опыту, как это сделала полковник Энн. Уверена, я сумею собрать сотню подписей мужчин, готовых идти за мной в бой!

– На переломанных ногах они далеко не уйдут, – заметил Алекс.

Услышав эту угрозу, Кэтрин поморщилась.

– А как же Энн? Неужели и ей пришлось идти против воли мужа, чтобы привести сюда свой клан?

– Если вспомнить, что ее муж, Энгус Моу, – офицер армии Ганновера, можно сказать, что она ослушалась мужа.

– Значит, смелости ей не занимать, – подытожила Кэтрин, подняв подбородок, чтобы Алекс застегнул пуговицу на воротнике ее плаща.

– С точки зрения Энгуса Моу, это не смелость. Энгус – честный, порядочный человек, он очень серьезно относится к своим обязанностям главы клана Хаттан. Его отец был якобитом, два его дяди погибли во время последнего восстания. Энгусу было нелегко решиться выступить против нас, тем более когда он узнал о своевольном поступке жены.

– А я все-таки думаю, что Энн – смелая женщина.

– Потому что она следует велениям сердца, а не рассудка? Но что стало бы с нами, если бы все мы следовали ее примеру?

– Наверное, ничего особенного, – упрямо заявила Кэтрин и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать мужа.

Александер снова помрачнел.

– Похоже, ты твердо веришь в свою правоту.

– Само собой. Я просто следую вашему примеру, милорд супруг.

– Тогда, пожалуй, я не стану говорить, какой тебя ждет сюрприз – посмотрим, догадаешься ли ты сама.

– Сюрприз? – с живым интересом переспросила Кэтрин. – Какой?

– Да так... я наткнулся на него рано утром. Но чем больше я размышляю о нем, тем лучше понимаю, что ты не заслужила сюрпризов. И потом... – он задумчиво поскреб подбородок, поросший черной щетиной, – откуда мне знать, будешь ли ты рада такой встрече?

– Встрече? С кем? – встрепенулась Кэтрин.

Алекс неторопливо поднял полотнище, прикрывающее вход в палатку. Неподалеку от палатки стоял мужчина, он дышал на покрасневшие пальцы, пытаясь согреть их. Кэтрин мгновенно побледнела, тут же разрумянилась и с радостным криком выбежала из палатки:

– Демиен! Господи, Демиен!

Демиен Эшбрук раскрыл объятия, шагнул навстречу сестре, подхватил ее и закружил в воздухе. Остановившись, они крепко обнялись, смеясь, плача и засыпая друг друга вопросами.

– Что ты здесь делаешь?..

– Откуда ты?..

– А Гарриет?..

– В Лондоне, с ней все в порядке...

Кэтрин замахала руками: она хотела расспросить обо всем по порядку.

– Демиен, что ты здесь делаешь? Где Гарриет? Как ты сюда попал?

– Я же сказал: Гарриет в Лондоне. – Демиен рассмеялся. – А я чудом добрался сюда целым и невредимым. Но какого дьявола здесь делаешь ты? Я разыскивал тебя по всему Дерби.

– Мне... пришлось уехать сюда, к Алексу. Демиен, ты оставил Гарриет одну? Она знает, где ты, кто ты, чем занимаешься? – Она вдруг нахмурилась и отстранилась. – Зачем ты приехал в Шотландию?

– Я поступил так, как следовало бы поступить давным-давно. Да, Гарриет все знает. Она передает тебе привет и целый мешок писем – пообещай, что будешь читать их одно за другим и отвечать по порядку. Вообрази мое удивление, когда я доставил их в Роузвуд-Холл, решив заодно признаться в том, что я – коварный изменник, а мне сообщили, что мою милую, невинную сестру разыскивают по обвинению в измене и убийстве!

Улыбка исчезла с лица Кэтрин.

– Ты слышал про лейтенанта Гудвина?

– Слышал? Да таких сплетен Дерби не знал с тех пор, как ты вышла замуж за неуловимого Рефера Монтгомери! Странно, что они еще не дошли до тебя. Что же ты натворила?

– Мне пришлось защищаться. У нас не было выбора.

– У нас?

– Да, у нас с Дейрдре. Мы остались одни в доме, и... – Она сжалась, вспоминая весь этот ужас.

Демиен заметил предостерегающее выражение на лице Александера и поспешил сменить тему:

– Но в Роузвуд-Холле я узнал сразу две новости: оказывается, не только моя сестра покинула дом, но и мама сбежала в страну зеленых пастбищ! Увлеклась каким-то офицером по фамилии...

– Ловат-Спенс, – кивнула Кэтрин. – Да, я знаю. Перед отъездом мы с мамой поговорили: такой выход ее устраивает. Мне кажется, она давно сбежала бы, если бы представился случай. Я пожелала ей удачи и пообещала при встрече все объяснить тебе.

Выражение недоверия на лице Демиена усилилось.

– Либо здесь, в горах, воздух слишком разреженный и разум подводит меня, либо нам с тобой предстоит долгий и серьезный разговор.

– Братец, разум подводит тебя уже не в первый раз, – пошутила Кэтрин и взяла Демиена за руку. – Но я помогу тебе разобраться, что к чему, если ты не откажешься прокатиться в тесной повозке со мной и Дейрдре. Это, конечно, не карета, запряженная четверкой, но внутри довольно уютно. Алекс, ты не против?

– Располагайтесь, как вам будет угодно. – Блеск в черных глазах подтвердил догадку Кэтрин: в самом ближайшем времени ей предстоит еще один трудный разговор. – Сегодня нам предстоит приятная прогулка – переход всего через один горный перевал.

Кэтрин крепко обняла мужа.

– Спасибо за чудесный сюрприз!

– Не благодари, не надо. Награду я потребую позднее.

– И ты ее получишь, – многозначительно отозвалась Кэтрин.

Алекс проводил взглядом уходящих рука об руку Кэтрин и Демиена. Они шагали по тропе, проложенной в снегу и замерзшей грязи.

– Где, черт возьми, ты нашел его? – спросил Алуин, подходя к Камерону.

– Я хотел бы знать другое: как, черт возьми, он разыскал нас?

Алуин удивленно обернулся к нему, но так и не сумел понять, что скрывается за этим вопросом – любопытство или подозрение.

Прошел час. Алуин и Алекс по-прежнему изучали карты, переданные полковником Энн Моу. Поверх пачки карт лежал план города Инвернесс, на котором были указаны все дороги, ведущие к нему, мосты и реки, а также другие важные ориентиры и крупные поместья: Форт-Джордж, Куллоден-Хаус, Моу-Холл.

– Куллоден-Хаус, – иронически процедил Алекс. – Что-то мне не верится, что мы застанем там лорда-председателя.

– Полковник Энн считает, что Дункану Форбсу безопаснее находиться за стенами Форт-Джорджа. Лаудаун уже укрепился там с двумя тысячами солдат, оружием и другими припасами в расчете на длительную осаду.

– Осаду? – Алекс фыркнул. – Остается лишь надеяться, что урок с крепостью Стерлинга, которую мы так и не сумели взять, несмотря на бессмысленную и бесполезную трехнедельную осаду, пойдет принцу впрок.

– А еще на то, что впредь он не доверит О'Салливану даже штурм пчелиного улья.

– Похоже, лорд Джордж считает, что наш регент просто испытывает его терпение. Притом испытывает не на шутку: сначала он отказался двинуться самым выгодным путем на Фолкерк, затем зря потратил время, людей и припасы, осаждая крепость, которая могла бы продержаться в осаде целую сотню лет. Да вдобавок он не нашел ничего лучшего, как выставить против всей армии Камберленда жалкий отряд!

Алекс не стал скрывать горечи, а Алуин не удивился. Прошлой ночью им стало известно, что отряд, оставленный в Карлайле, наконец капитулировал, но сумел задержать правительственные войска на целых девять дней. От двух сбежавших из Карлайла офицеров Алекс с Алуином узнали, что всех пленных заковали в кандалы и приговорили к казни. Четырех драгунов, которые перешли на сторону принца после битвы при Престонпансе и вызвались остаться в Карлайле вместе с манчестерским полком, повесили без суда и следствия, еще живым вспороли животы, а потом четвертовали в назидание всем предателям.

– В ближайшие два дня мы должны добраться до Инвернесса, – продолжал Алекс. – Если мы возьмем город, у нас будет надежда продержаться в горах всю зиму. Нам нужны провизия и боеприпасы, хранящиеся на складах Инвернесса, нам просто необходим хотя бы один открыт порт – на случай если какой-нибудь корабль из Франции прорвется сквозь блокаду. Если бы нам удалось отвоевать Эдинбург!..

– Слова «если бы только» еще никому не приносили пользы, – мудро напомнил Алуин. – Если бы мы поступили так, а не иначе, если бы повернули туда, а не сюда, если бы я женился десять лет назад, я был бы уже десять лет счастлив!

– Десять лет назад ты рассуждал иначе. Никогда не думал, дружище, что услышу от тебя такие речи.

– Это голос мудрости и опыта. И потом, ты тоже не слишком торопился к алтарю.

– Само собой! Но зато я и не влюблялся каждые пять минут... по крайней мере не считал, что я влюблен.

– А я вспоминаю все это как... как поиск. Как способ приятно провести время – вместо того, чтобы тосковать по вечерам. Равновесия он, как видишь, не нарушил.

– И ты, в своей неподражаемой манере, ставишь себя в пример?

– Боже упаси! Твое превращение из ловеласа и бродяги в респектабельного мужа прошло без сучка и задоринки – гораздо проще, чем я предсказывал. Значит, тебе не повредят и несколько лет жизни в деревне.

Алекс подозрительно вгляделся в глаза Маккейла, тот поспешно спрятал улыбку.

– Кстати, о чем это ты говорил с Кэтрин?

– Да так... о погоде, о ее здоровье...

– О ее здоровье? А что с ней?

– Ровным счетом ничего. Просто в последнее время она заметно похорошела, вот я и решил сказать ей об этом. Помнишь, какой она явилась в лагерь?

Алекс медленно выпрямился. У него до сих пор сжималось сердце при мысли о том, что Кэтрин и Дейрдре могли погибнуть. Алуин был прав: синяки на шее Кэтрин уже поблекли, затравленный взгляд появлялся все реже.

– Ты тоже мог бы не скупиться на комплименты, – откровенно продолжал Алуин. – Скажи ей, что в мужских бриджах она выглядит так же ослепительно, как в парижских платьях – да что там, она была бы неотразима даже в мешковине! Ты не представляешь себе, как важны такие слова для женщин. Прислушайся к голосу опыта, дружище. – Наклонившись, Алуин начал собирать карты. – Ну что, присоединимся к остальным или дождемся, когда они не выдержат и ворвутся сюда?

Маккейл поплотнее обмотал шею шерстяным шарфом и вышел из палатки, поморщившись при виде хмурого неба. Значит, вскоре опять пойдет снег – и это неплохо, поскольку означает, что Камберленд застрянет в Эдинбурге. Но с другой стороны, армии шотландцев придется брести по глубокому снегу, под порывами ветра.

Алекс и Алуин не успели дойти до того места, где были привязаны их лошади, когда их внимание привлек приближающийся отряд всадников. Его вела гордо восседающая на рослом, сером в яблоках, жеребце леди Энн Моу, полковник Энн из клана Хаттан. Ее муж, Энгус, был главой не только клана Макинтошей, но и десятка более мелких кланов, образовавших могущественный «клан кошек». К несчастью, Макинтоши входили в армию лорда Лаудауна, а леди Энн была рьяной сторонницей принца Чарльза. Вместо двух тысяч человек ей удалось собрать под знамена клана не более четырех сотен воинов.

Леди Энн проявила отвагу, ослушавшись мужа, но все понимали, что еще больше храбрости ей понадобится, чтобы встретиться в бою с мужем и членами своего клана.

– А, Маккейл! – воскликнула она, приветствуя мужчин улыбкой и взмахом руки. – Алаздэр! Надеюсь, карты пригодились вам.

– Они превосходны, спасибо.

Полковник Энн не отличалась ни классической красотой, ни изяществом – качествами, которые считались обязательной принадлежностью аристократок. Она была рослой и статной, с длинными руками и ногами шотландки, выросшей на вересковых равнинах и среди диких гор. На мужчин она смотрела в упор, пресекая любые попытки снисходительного и покровительственного отношения. Двадцатилетняя Энн призвала сородичей оказать поддержку принцу Чарльзу, однако ей не хватило всего трех из необходимой сотни подписей, чтобы командовать отрядом своего клана. Став почетным полковником, она выбрала командующим Джона Александера Магилливри – отважного, умного и хитрого воина. К радости сплетников, Энн и Магилливри не расставались, и сегодняшнее утро не было исключением.

– Магилливри! – Алекс протянул лэрду руку. Тем временем леди Энн спешилась. – Вижу, ты уже протрезвел?

– Да, и даже могу связать пару-другую слов, – подтвердил Магилливри, усмехнулся и тут же поморщился от боли. – Но в голове у меня до сих пор гудит. Крепкое было пойло. Как там его называл Арчи – снадобьем? Оно больше похоже на отраву!

Мелодичный смех леди Энн далеко разнесся в морозном горном воздухе.

– Мы поедем вперед, Камерон из Лохиэла. Принц принял мое приглашение погостить в Моу-Холле, пока армия не подтянется к Инвернессу. Но не задерживайтесь больше чем на пару дней. К тому времени Магилливри уже будет знать, как обстоят дела в городе, – конечно, если окончательно протрезвеет.

– Надеюсь, вы ничего не станете предпринимать, не посоветовавшись с нами, – напомнил Алекс. – К лорду Лаудауну на подмогу недавно подоспели отряды Маклеодов и Грантов, а у них полно осведомителей среди нас.

– Маклеоды! – Леди Энн презрительно сплюнула. – До сих пор не могу поверить, что мой муж водил дружбу с этим трусливым предателем Маклеодом! А еще мне не верится, что Энгус решится поднять меч на красавчика принца Чарли. Поэтому будет справедливо, если мы поселим в Моу-Холле славных и честных якобитов. Надеюсь, вы оба присоединитесь к нам вместе с женами? Лишать настоящую леди мягкой постели и горячей ванны – преступление, того и гляди, она станет похожей на меня.

– Бывают беды и пострашнее, – возразил Алекс, и Энн Моу покраснела и смущенно засмеялась. Алекс заметил, что она бросила быстрый взгляд на Джона Магилливри, и задумался, ограничивается ли эта пара составлением карт.

Внезапно заторопившись, леди Энн без всякой помощи взлетела в седло.

– В таком случае желаем вам доброго пути, ветра в спину и удачи на горных перевалах!

– И вам доброго пути. – Алекс посторонился, пропуская отряд. Он смотрел, как всадники обогнули повозки и неторопливой рысью двинулись к заснеженной расселине между двумя неприступными горами. Не прошло и нескольких минут, как пестрые килты скрылись в снежной дымке. Алекс знал, что всадники пригнулись к гривам лошадей, спасаясь от пронизывающего ветра, а улыбки на их лицах сменились решительными гримасами.

Окинув взглядом крохотную, защищенную горами со всех сторон долину, где армия расположилась на ночлег, Алекс удовлетворенно кивнул: большинство палаток уже было собрано, повозки с провизией вереницей катились к перевалу. Палатка принца, над которой возвышался красно-белый шелковый стяг, еще стояла на месте, но конь и стражники регента уже исчезли – значит, принц покинул лагерь одним из первых.

Крошечная движущаяся точка на противоположном склоне долины привлекла внимание Алекса; он прищурился от слепящей глаза белизны. Точка оказалась единственной повозкой, которую сопровождали четверо всадников – один впереди, трое позади. Бородатый шотландец правил битюгом, который тащил повозку, рядом с возницей сидел единственный пассажир, закутанный в клетчатую ткань.

Как только повозка выехала из тени, которую отбрасывала горная вершина, и очутилась на свету, пассажир, видно, почувствовав, что за ним наблюдают, сбросил с головы клетчатую ткань. Увидев непокорную копну ярко-рыжих волос, Алекс нахмурился.

– Чтоб мне провалиться!.. Только этого нам не хватало!

Александер, Алуин Маккейл и Струан Максорли преградили путь грохочущей повозке, едва она скатилась по склону долины. Лицо Лорен Камерон было обветренным, розовым от холода. Заметив троих друзей, застывших в зловещем молчании, она робко потупила взгляд.

Так и не дождавшись приветствий, она неловко поерзала на жестком деревянном сиденье и подняла густые ресницы.

– Вы что, не хотите даже поздороваться со мной? Четыре дня и ночи я провела в дороге, чтобы догнать вас, у меня во рту не было ни крошки с тех пор, как я покинула Эдинбург!

Алекс стоял скрестив руки на груди, расставив ноги. Его смоляные волосы трепал ветер. Он выглядел легендарным воином.

– Прежде всего надо выяснить, почему ты отважилась на такой подвиг, – бесстрастно произнес он. – Зачем ты покинула Эдинбург?

От резкого тона Алекса Лорен растерянно заморгала, на ее щеках проступили два красных пятна. Алуин Маккейл держался столь же неприветливо, и она в последней надежде повернулась к Струану Максорли:

– Я совершила ошибку и сама признаюсь в этом, Струан. Я думала... думала, что могу вернуться домой и убедиться, что там ничего не изменилось... но я ошиблась. Люди стали слишком черствыми и жестокими. Они смеялись над моей одеждой, речью... смеялись надо мной. Да, в городе хватало работы для девушек, приехавших в город на заработки. И жилье было, особенно в тавернах, полных солдат, которые охотно покровительствуют девушке – одну ночь или две, пока она им не надоест. Но я не шлюха, Струан. Да, я умею наслаждаться жизнью и брать от нее все, что она может предложить, но я не распутница. – Она умолкла и прикусила пухлую губу. – Я ни в чем не виню тебя, Струан. Я поступила некрасиво, сбежав под покровом ночи, отвернувшись от своих друзей, родных, клана. – Она вскинула голову, сверкающая слеза медленно скатилась по ее щеке и упала на стиснутые ладони. – Но теперь я сожалею об этом и хочу вернуться домой.

– Ты приехала одна? – спросил Алуин, уже узнав в спутниках Лорен солдат из отряда, оставленного на подступах к долине.

– Да, одна. Я мчалась во весь дух. Видишь? – И она показала Алуину свои красные, потрескавшиеся от мороза руки. – Мне удалось раздобыть только эту жалкую клячу и повозку, но никто не согласился отвезти меня в горы. Впрочем, какая теперь разница? Хорошо, что я догнала вас. Остальное уже не важно.

Хрупкая покрасневшая ладошка скользнула по щеке, размазывая слезы и грязь. Алекс и Алуин переглянулись, но Максорли смотрел на Лорен не отрываясь.

– Если вы не согласитесь простить меня, я все пойму, – шепотом продолжала Лорен. – Честное слово, пойму. Но... если бы, если бы только... – Она устремила взгляд огромных сияющих янтарных глаз на Максорли. – Я согласна работать за двоих. Я буду готовить еду, стирать, выполнять самую черную работу не жалуясь. Клянусь, вы не услышите от меня ни слова жалобы! Клянусь душой моей несчастной покойной матери!

Максорли подошел к повозке.

– Поговори с Лохиэлом. Ему решать, останешься ты с нами или уедешь.

– Ладно, Струан, так я и сделаю.

Он прищурил ореховые глаза.

– Было бы лучше, если бы кто-нибудь согласился замолвить за тебя словечко, поручиться за тебя и проследить за тобой.

– Ты... предлагаешь мне покровительство, Струан?

– Мне не нужна ни кухарка, ни прачка, – без обиняков объяснил он. Лорен побледнела и сникла под его взглядом, а он криво усмехнулся: – Если я и приму тебя, то только как жену.

– Твою... жену? – ахнула Лорен.

– Да, как жену, но тебе придется вести себя, как подобает жене, иначе ты узнаешь, что рука у меня тяжелая. Ты ни в чем не будешь нуждаться, желудок у тебя будет полон, ноги – теплы, но я убью любого мужчину, который посмеет посягнуть на собственность Максорли.

– Этого я не заслуживаю, Струан, – пробормотала Лорен, застигнутая врасплох его предложением.

– Да, не заслуживаешь, – хмыкнул он. – Но выбора у тебя нет. Соглашайся или уезжай. Второй раз я не позволю одурачить меня.

Искоса взглянув на лица Алекса и Алуина, Лорен торопливо кивнула:

– Струан, я с радостью принимаю твое великодушное предложение. Более того, я обещаю: ты о нем не пожалеешь. Тебе никогда не придется даже повышать на меня голос. Никогда!

– Хватит слов. – Струан протянул к Лорен крепкие руки, обхватил ее за талию и без труда снял с повозки, но не поставил на землю, а прижал к себе – так, что ее заплаканное лицо оказалось наравне с его лицом. Со сдавленным криком Лорен обвила руками его шею и осыпала поцелуями, вымаливая прощение.

Струан отвечал на поцелуи с не меньшим пылом, но Александера, наблюдавшего за этим воссоединением, не покидало ощущение, что здесь что-то не так. Он перевел взгляд на Маккейла, но тот только пожал плечами.

Краем глаза Лорен уловила эту краткую сцену. Струан чаще всего руководствовался не рассудком, а тем, что находилось ниже пояса, и Лорен знала, что обвести его вокруг пальца проще простого. Лохиэл не останется равнодушным к слезным исповедям и униженным мольбам: он примет ее в лоно семьи и даже благословит ее и Струана. А вот Камерон и Маккейл недоверчивы по натуре – следовательно, поладить с ними будет нелегко.

Но прежде всего Лорен предстояло успокоить неистово бьющееся сердце. Она заволновалась в тот же миг, когда узнала рослого черноволосого горца, преградившего ей путь, и с тех пор волнение только усиливалось. Ее страсть к Камерону была еще жива, несмотря на месяцы разлуки и старания Гамильтона Гарнера занять место в ее сердце. Лорен встревожилась, поняв, что ее боль и желания по-прежнему сильны – как в тот миг, когда она впервые увидела Алаздэра. Напрасно она так долго проторчала в Эдинбурге. Может быть, он уже разлюбил свою жену-англичанку, стал более податливым, стосковался по нежным словам и объятиям...

– Алекс! Алекс, вот ты где! А я тебя ищу. Демиен спрашивал... – Кэтрин раскраснелась от быстрой ходьбы, из ее рта вылетал пар, глаза искрились. Она окинула взглядом Алуина и Струана, виновато покосилась на женщину, стоящую возле повозки, и снова обратилась к мужу: – Демиен спрашивал...

И вдруг она осеклась, глубоко вздохнула и уставилась на женщину, выглядывающую из-за массивного плеча Струана.

А застывшая неподвижно Лорен Камерон потрясенно воззрилась на Кэтрин. Неожиданное появление желтоволосой соперницы в лагере мятежников свело на нет все ее усилия. Она здесь! Эта английская тварь здесь! Не в Англии, не где-нибудь вдали от Алаздэра, как надеялась Лорен, а в Шотландии!

Ярость, ненависть, досада подступили к горлу Лорен, угрожая задушить ее. Хорошо еще, что Струан по-прежнему обнимал ее за талию. Если бы не он, Лорен набросилась бы на соперницу и с наслаждением до крови исцарапала бы ее омерзительно милое и нежное личико.

В душе Кэтрин бушевали не менее сильные чувства. Ей говорили, что Лорен сбежала из лагеря мятежников и осталась в Эдинбурге, и Кэтрин считала, что там ей и место. За краткий миг, пока они еще не успели узнать друг друга, Кэтрин заметила, как жадно и умоляюще Лорен смотрит в глаза Александеру: ее желание было очевидно и понятно Кэтрин. Она уже привыкла к тому, что женщины глазеют на ее мужа, – сказать по правде, Кэтрин самой нравилось смотреть на него, – но чаще всего с уважением к Черному Камерону. А в глазах Лорен не было ни толики уважения – только похоть. Ее влечение к Александеру было таким же неудержимым, как ненависть, которой теперь пылали ее янтарные глаза.

– А, Лорен Камерон! – сумела выговорить Кэтрин с улыбкой. – Какими судьбами? Откуда?

«Из бездны ада, – хотелось завизжать Лорен, – куда я сию же минуту отправила бы тебя!»

Но вместо этого Лорен прильнула к груди Струана и ослепительно улыбнулась:

– Что же тут странного? Я вернулась домой.

– Да, – гордо подтвердил Струан. – Лорен навсегда вернулась домой и пожелала носить фамилию Максорли.

– Ты женишься на ней? – воскликнула изумленная Кэтрин. Алекс незаметно пожал ее руку, и она поспешила прикрыть явный промах улыбкой. – Я так рада за тебя, Струан! Желаю счастья вам обоим.

– Спасибо. Эту дикую тигрицу еще надо укротить, – заметил Максорли, с усмешкой поглядывая на невесту. – Но я уж не пожалею сил.

– Укрощать придется тебя, Струан, – многозначительно возразила Лорен и с уверенностью ястреба, бросающегося с небес на ничего не подозревающую жертву, впилась в губы Максорли, всеми имеющимися в ее распоряжении способами давая понять, какой смысл она вкладывает в эти слова. Свидетельство возбуждения Струана появилось незамедлительно; оно поражало размерами и решительно приподнимало складки клетчатой юбки.

Кэтрин смотрела на это диво такими глазами, что Александеру пришлось повернуть ее к себе.

– Так ты искала меня?

– Искала? Тебя?

– Ты хотела что-то сказать про брата, – мягко подсказал он.

– Ах да! Я хотела... впрочем, не важно. – Она попыталась повернуть голову в ту сторону, откуда неслись страстные вздохи и стоны, но Алекс взял ее за подбородок.

– Пусть тот, кто невинен, первым бросит в меня камень... – пробормотал он и добавил: – Это напоминает мне другую встречу несколько недель назад.

Кэтрин вспыхнула и смущенно улыбнулась:

– По крайней мере, наша встреча прошла без свидетелей.

– Меня не остановила бы даже целая толпа зевак.

Кэтрин засмотрелась на любимое лицо, блистающие черные глаза, чувственные губы, понимая, что он говорит правду.

– Вы развратник, сэр, – пробормотала она, почувствовав, как он просунул ладонь ей под плащ.

– Я просто влюблен, – возразил он, придвигая ее к себе.

Задыхающаяся Лорен, остро чувствующая горячее копье, чуть не приподнявшее ее над землей, торжествующе завершила поцелуй. Она отстранилась от пышущего желанием Струана как раз в тот момент, когда Алекс и Кэтрин сплелись в крепком и продолжительном объятии. Но прежде чем Лорен успела сообразить, что происходит, пылкий жених подхватил ее на руки и понес к ближайшей палатке, бросив спутникам через плечо, что догонит их попозже.

– Нет, Струан! – запротестовала Лорен, покраснев от досады. – Сначала надо поговорить с Лохиэлом, ты же сам говорил!

Он прервал поцелуем ее возражения и покрепче обнял ее. Изумленная женщина, которую великан-горец выгнал из палатки, не успела даже возмутиться: из палатки послышались пронзительные крики, которые эхо разносило по всей заснеженной долине. Хозяйка палатки потрясенно попятилась. Алуину Маккейлу, единственному, кто сумел остаться невозмутимым, пришлось заверять женщину, что ни ее палатка, ни вещи не пострадают.

Но чтобы убедиться в этом, хозяйке палатки пришлось подождать. Прошел час; а стенки палатки по-прежнему ходили ходуном, долину наполняли пронзительные вопли. Посмеивающиеся зрители уже разошлись, прихватив с собой остальные палатки, повозки и лошадей. Долина опустела.

Глава 15

Армии понадобилось целых пять дней, чтобы преодолеть заснеженный горный перевал и узким ручейком влиться в долину, где находился Инвернесс. Холмы становились все ниже, слепящая голубоватая белизна густого снега сменилась проталинами, зарослями сухого папоротника, серебристыми стеблями вереска, бурыми пятнами незамерзающего торфа. На расположение крошечных каменных домишек указывали тонкие спирали дыма, виднеющиеся в долинах и полях.

Инвернесс, столица Северной Шотландии, размерами уступал таким крупным портам, как Глазго и Эдинбург. Здесь насчитывалось не более пятисот домов и три тысячи постоянных жителей, в основном купцов и дельцов; почти все здания города располагались на четырех главных улицах, ведущих к рыночной площади. В Инвернесс свозили сырье и готовые товары со всей Северной Шотландии. Корабли из Лондона, Парижа и других европейских городов заходили в голубые воды Мори-Ферта и с неслыханным барышом распродавали свои грузы.

Город имел стратегическое значение как для правительственной армии, так и для мятежников. Река, протекающая через него, соединяла Мори-Ферт с Лох-Нессом, а оттуда открывался путь в мелкие озера и речушки, текущие на юго-восток вдоль низменности Гленмор, мимо Форт-Огастеса и до Форт-Уильяма. Этот водный путь рассекал горную Шотландию по диагонали и связывал два крупных порта. Завладеть Инвернессом означало завладеть всей Шотландией.

К югу от Инвернесса громоздились горы и холмы, которые леса окрашивали во всевозможные оттенки голубого, черного и серого цветов. На другом берегу залива виднелись холмы Кромарти и Дорноха, а за ними – скопление горных вершин Сазерленда. Над городом, раскинувшимся на крутом холме на южном берегу реки, высился древний Форт-Джордж, возведенный еще в те времена, когда горцы опасались только угрозы с моря. Все пушки форта были направлены на залив, и хотя форт мог похвалиться шестью просторными казармами, его служащие чувствовали себя гораздо спокойнее вдали от осыпающихся от времени стен.

К востоку от Инвернесса прибрежная дорога вела в Нэрн, мимо величественного и просторного дома Дункана Форбса, лорда-председателя суда. Куллоден-Хаус находился на расстоянии четырех миль от города, возвышался на холме, откуда открывался вид на соседний парк, лесистые холмы и широкую равнину, которую местные жители называли Драммосси-Мур.

Менее чем в пяти милях к югу от Куллодена располагалось поместье Энгуса Моу, главы клана Хаттан. Большой, по меркам горцев, Моу-Холл был возведен из неотесанного камня, которому дожди и снега придали мягкий серый оттенок. Окрестные холмы были темными от кипарисов и кедров, леса изобиловали оленями и птицей, в реках играла серебристая форель.

Дорога, ведущая в Моу-Холл, извивалась среди лесов и лощин, взбегала на холмы и наконец выходила в широкую горную долину под тонким снежным покрывалом. Черная, как ночь, овчарка с белой мордой и белой грудью подняла тревогу, как только свита принца показалась из-за поворота дороги. Леди Энн уже стояла в дверях дома, сменив клетчатые штаны и пояс с мечом на элегантное атласное платье и безукоризненную прическу.

Почти вся колонна рассеялась, солдаты принца расположились в соседних деревнях и на фермах, а Лохиэл и Камероны встали лагерем в долине возле Моу-Холла. Кеппох и Макдональды заняли западную часть долины, Стюарты – восточную.

Александер Камерон поначалу отклонил гостеприимное приглашение леди Энн и остался в лагере с членами своего клана. Но от второго приглашения, с которым хозяйка поместья лично явилась в лагерь, отказаться было невозможно – к облегчению и вящему удовольствию Кэтрин. Ей удалось сохранить внешнюю невозмутимость и стойкость, пока шел разговор, но она чуть не расплакалась от радости, узнав от Алекса, что несколько предстоящих ночей они проведут под надежной крышей, на настоящей кровати с чистым бельем. В последний раз Кэтрин принимала горячую ванну еще в Глазго, почти месяц назад. От одной мысли о ревущем в камине огне по ее телу пробегала сладостная дрожь, и эта дрожь только усилилась, когда Кэтрин провела ладонью по стеганому одеялу на огромной кровати и полупрозрачным, мягким, женственным вещицам, которыми ее предусмотрительно снабдила леди Энн. С тех пор как Кэтрин и Дейрдре покинули Дерби, они предпочитали носить мужскую одежду, а не волочить по грязи тяжелые юбки; к тому же мужская одежда лучше согревала и днем, и ночью. Уже почти десять недель Кэтрин не ощущала прикосновения шелковой нижней кофточки к телу, а при мысли о пуховых подушках и толстой перине у нее захватывало дух.

После стольких недель кочевой жизни, жестких складных коек и непрочных холщовых стен палатки спальня леди Энн показалась Кэтрин раем. Это была просторная квадратная комната с двумя высокими окнами со стеклами в свинцовых переплетах, обращенными на восток, мягкими кушетками у окон и толстыми бархатными шторами, надежно спасающими от сквозняка из щелей. Целую стену занимал огромный каменный камин с резной мраморной полкой. Дубовые полы были устланы турецкими коврами с замысловатыми голубыми, золотистыми и розоватыми узорами.

Как в большинстве шотландских домов, мебели здесь было не много. У стены слева от камина стоял большой шкаф, напротив камина – широкая кровать красного дерева с огромной периной и занавесями, которые утром привязывали к столбикам кровати, а вечером задергивали, превращая постель в уютный бархатный кокон. Между окнами помещался круглый столик на длинной ножке, с вазой, наполненной зимними розами, которые леди Энн выращивала в солнечной оранжерее, примыкавшей к столовой. Перед камином стояли диван, обитый Дамаском, и два стула с высокими спинками.

Это настоящий рай, думала Кэтрин, онемев от счастья. Предоставленная самой себе, пока Алекс распоряжался в лагере, она насладилась продолжительной горячей ванной перед пылающим камином, безо всякого стеснения дважды попросив подлить еще кипятка. Алекс мог мыться даже в ледяных горных речках, не испытывая ни малейшего неудобства; он мгновенно засыпал на жесткой земле и всегда пылал жаром, как печка, даже в теплые летние ночи или в зимние бури. А Кэтрин мерзла с тех пор, как покинула Дерби. Ее пальцы рук и ног и кончик носа всегда были красноватыми от мороза, ее мучил насморк, она уже сомневалась, что когда-нибудь сумеет отогреться по-настоящему.

В последнее время настроение у нее то и дело менялось, благодаря чему о ее положении узнали все, кроме Алекса. Целыми днями он был занят и уставал так, что вечерами мгновенно засыпал, а Кэтрин пристраивалась рядом, радуясь теплу его сильного тела. При каждой встрече Алуин задавал ей безмолвный вопрос – поделилась ли она известием с мужем, но Кэтрин только отрицательно качала головой: то ей казалось, что время еще не пришло, то она была не в настроении.

Но Дейрдре она все рассказала, и просиявшая миссис Маккейл восприняла известие со смехом, слезами и заметной озабоченностью. Втайне надеясь, что и она сама вскоре окажется в таком же положении, Дейрдре и радовалась за Кэтрин, и завидовала ей. Но когда Дейрдре задумалась и представила себе длинные часы в пути, скверную погоду, неизбежную тошноту, изнеможение, скудную еду и грязь, то встревожилась и согласилась с Алуином в том, что Александер должен немедленно обо всем узнать.

– Если я подожду еще немного, – возразила Кэтрин, разглядывая свое отражение в зеркале – ее живот и вправду слегка округлился, или ей только кажется? – он все поймет сам.

Наконец она решила завести серьезный разговор сегодня. Она скажет ему все сразу, какими бы ни были последствия. Если когда-то он сказал правду – о том, что ненавидит детей и пинает собачонок, которые вертятся под ногами, – значит, он просто усмехнется и промолчит. Изменить что-либо она уже не в силах, даже если бы хотела... а она не желала об этом даже думать. Ее приводила в трепет мысль о том, что она родит ребенка, и она понимала, что привяжется к нему еще до рождения. Правда, ей было страшновато, но ведь она ждала ребенка от Алекса, а это многое значило. Она будет сильной, смелой, и...

По ее плечу поползли мурашки. Понимая, что она уже не одна в комнате, Кэтрин медленно обернулась к двери.

Она только что вышла из ванны и теперь в одной тонкой кофточке сушила волосы перед камином. Алекс, бесшумно вошедший в комнату, застыл на пороге, любуясь гибким телом жены, озаренным пламенем. Кофточка едва прикрывала плавные изгибы бедер и округлости ягодиц, и Алекс пожирал взглядом эти прелести, чувствуя, как в глубине его тела пробуждается желание.

Он вдруг понял, что привык к красоте Кэтрин, стал принимать ее как должное. Ее ноги остались стройными, кожа – белой и тонкой, как фарфор, безупречно чистой, как в день их знакомства, несмотря на все беды и трудности последних месяцев. Когда он в последний раз видел ее густые волосы распущенными, а не заплетенными в толстую косу? Когда видел ее стройную фигуру в женской, а не в мужской мешковатой одежде? В последнее время даже любовью они стали заниматься наспех, под кусачими шерстяными одеялами, не удосужившись раздеться.

Наверное, поэтому он только теперь заметил перемены. Они были едва уловимыми, но он помнил каждую складочку и родинку, каждый изгиб и впадинку, каждую маленькую тайну тела Кэтрин и потому сразу обратил внимание на ее округлившийся живот.

– Давно? – спокойно спросил он.

Кэтрин крепко сжала гребень, костяшки ее пальцев побелели, как ручка гребня, сделанная из слоновой кости.

– Точно не знаю, – ответила она таким же холодным и бесстрастным тоном. – Но кажется, это случилось в ту ночь, когда ты нашел меня в Роузвуд-Холле. Я никогда не любила тебя сильнее, чем в ту ночь. С тех пор моя любовь не угасла, но именно тогда я окончательно поняла, что ты – мой единственный мужчина. В ту ночь все, что случилось со мной до тебя, стало бессмысленным и никчемным, жизнь без тебя потеряла всякое значение.

Пока она говорила, Алекс подошел ближе. Отблеск огня упал на его лицо, омыл золотом волосы и кожу, подчеркнул каждую черту, но не нарушил пристальность взгляда. Кэтрин вдруг поняла, что смысл взглядов Алекса не научилась бы расшифровывать, даже прожив с ним тысячу лет. У нее задрожал подбородок, в висках застучало. Она стояла слишком близко к огню, тепло проникло сквозь ее кожу и теперь растапливало плоть, обжигало чувства. Ослепленная любовью, она смотрела, как озаренный пламенем Алекс приближается к ней и останавливается на расстоянии вытянутой руки.

– Когда же ты собиралась обо всем рассказать мне?

– Сначала я хотела убедиться, – шепотом ответила Кэтрин. – А потом ты был так занят... а я боялась... – Она осеклась.

Алекс прищурился:

– Боялась? Чего?

– Тебя. Того, что ты скажешь. Ты же когда-то говорил, что тебе ненавистна даже мысль о детях. Но точно так же ты говорил о жене, и я думала... в общем, мне казалось, что если ты смирился с существованием жены, то как-нибудь привыкнешь и к ребенку, и я... – Она опять умолкла, широко раскрыв влажные глаза.

Губы Алекса медленно растягивались в улыбке.

Не проронив ни слова и ничем не объяснив свою улыбку, он зажал лицо Кэтрин в ладонях и приник к ее губам в глубоком, страстном, как близость, поцелуе. У Кэтрин перехватило дыхание, она лишилась дара речи и затрепетала. Этот благоговейный трепет охватил все ее тело, а Алекс встал перед ней на колено, обнял ее за талию и прижался к ее животу сначала губами, потом бронзовой щекой.

– Прости, если я напугал тебя, – хрипло пробормотал он. – Мне очень жаль, если по моей вине ты считала, что я не обрадуюсь, узнав, что ты любишь меня и носишь моего ребенка.

Кэтрин выронила гребень и запустила пальцы в густые волны блестящих черных волос.

– О, Алекс!

Горячая слеза сорвалась с ее подбородка и упала ему на щеку, он выпрямился и снова обнял Кэтрин. Но обоих не держали ноги, поэтому Алекс поспешил подхватить жену, сесть на стул у камина и усадить ее к себе на колени, согревая своим телом и прокладывая губами дорожку поцелуев в ее шелковистых благоуханных волосах.

– Мадам, вам и вправду удалось заставить меня изменить мнение о супружеской жизни, – задумчиво прошептал он. – Вы так околдовали меня, что думать о вас стало для меня так же привычно и необходимо, как дышать. Но лишив меня душевного покоя, вы не утихомирились: теперь вы завладели моим сердцем, моей жизнью и моей душой.

– Это справедливо, милорд: ведь мои сердце, жизнь и душа принадлежат вам.

Он поцеловал ее в дрогнувшие губы и прижал к себе.

– Наверное, ты хочешь заверить меня, что ничуть не боишься носить дитя и рожать его во время похода, в лагере?

– Не боюсь, – подтвердила Кэтрин, заглядывая в глубину его глаз. – Честное слово, Алекс. Войне скоро придет конец, сражения и походы прекратятся, мы вернемся в Ахнакарри и заживем там мирно и счастливо.

– Как в волшебной сказке? – ласково поддразнил он.

– Как настоящая семья, – поправила Кэтрин. – Наша семья, Алекс. Ты, я и наш прекрасный сын.

Он не ответил: напряжение сковало все его мышцы и нервы.

– Алекс... мы ведь вернемся в Ахнакарри, правда? Там нам ничто не угрожает?

Страх в голосе Кэтрин помог Алексу совладать со своими опасениями.

– Конечно, в Ахнакарри мы будем в безопасности, иначе и быть не может. Лохабер веками был неприступным и до сих пор остается таковым.

Кэтрин отчетливо вспомнились мили извилистых, бесконечных лесных дорог, среди которых терялась единственная, ведущая к замку Ахнакарри, глухие безлюдные леса, прочные ворота замка, стофутовые стены и окутанные туманом парапеты. Углубиться в леса и горы Лохабера не отважился даже Кромвель. А у Камберленда вдвое меньше солдат и вчетверо меньше оружия, чем у Кромвеля.

– Алекс!..

В ответ его губы коснулись виска Кэтрин.

– Но я... словом, я давно поняла, что не смогу оставаться в лагере, когда моя тайна станет известна всем... Я права? – Быстро взглянув в лицо мужу и убедившись, что никакие уговоры не помогут переубедить его, она смирилась с неизбежным. – Я хотела бы отправиться в Ахнакарри и подождать тебя там. Мы уже говорили об этом с Дейрдре и Алуином, и они оба согласились.

– Алуин знает?

– Он догадался сам. И с тех пор постоянно грозил рассказать тебе все, если я так и не решусь. Но теперь ты все знаешь, и я прошу... нет умоляю отпустить меня в Ахнакарри.

Целую минуту в комнате было тихо, Алекс слышал только ровный стук собственного сердца. Кэтрин сжалась, готовясь к неизбежному спору: безопаснее было бы в Англии, во Франции, в Италии, в какой-нибудь австралийской колонии...

– Да, в нынешних обстоятельствах тебе лучше будет пожить в Ахнакарри.

– Мора позаботится обо мне! – выпалила Кэтрин свой первый довод, не вдумавшись в слова Алекса. – И Джинни, и Роуз, и Дейрдре обещала мне... – Она умолкла, коротко вздохнула и подняла голову с плеча мужа. – Что ты сказал?

– Я согласился. Камберленд преследует нас по пятам, ни принц и ни Лохиэл не смогут пожертвовать людьми, чтобы они сопровождали тебя в Англию. Блокаду прорывает один корабль из двадцати, поэтому о том, чтобы отправить тебя в Европу, не может быть и речи. Пока я не могу найти для тебя более безопасного места, чем Ахнакарри.

– Правда? – радостно ахнула Кэтрин и обняла его за шею. – Ты и вправду так считаешь?

– Да, – он нежно улыбнулся, – вправду. Дело в том, что принц наконец-то понял, что необходимо выкурить правительственные гарнизоны из Форт-Огастеса и Форт-Уильяма. Эту задачу он велел как можно скорее выполнить Лохиэлу и Кеппоху, и, откровенно говоря... – его улыбка стала задумчивой, – я уже ломал голову, не зная, как уговорить тебя остаться в замке, когда мы будем проходить через Лохабер.

– Чтобы потом забыть заехать за мной, когда вы будете возвращаться в Инвернесс?

– У меня мелькала такая мысль.

– Вот как? – Кэтрин нахмурилась, выпрямилась и развернулась на коленях Алекса, чтобы посмотреть ему в лицо. – А как же твое обещание больше никогда не расставаться со мной?

Алекс провел ладонями по ее обнаженным ногам, до самых бедер, едва прикрытых кружевным подолом кофточки.

– Ты хочешь, чтобы наш сын появился на свет в чистом поле, в палатке, в какой-нибудь деревенской хижине?

– Эти коварные замыслы появились у тебя еще до того, как ты узнал, что я жду ребенка, – напомнила Кэтрин и придвинулась ближе, так что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Алекса.

– Да. Но теперь я все знаю, – нахмурился Алекс, – и считаю, что ты должна пробыть здесь следующую неделю, пока мы не возьмем штурмом Форт-Огастес. После этого дорога на Ахнакарри будет открыта, я вернусь за тобой и отвезу в замок со всеми почестями, полагающимися принцессе.

– Неделю? – шепотом переспросила она. – Когда ты уезжаешь?

Алекс помедлил.

– Завтра.

– Завтра! Когда же ты собирался сказать мне об этом?

– Я сам только что все узнал. Споры до сих пор не утихли: вожди кланов считают, что не стоит уходить отсюда до прибытия лорда Джорджа, но... – Он развел руками, на его лбу появились морщины недовольства. – Принц принял командование и заверил всех, что он вполне способен защитить сам себя.

– Но ведь Инвернесс совсем близко, а там полно солдат... – начала Кэтрин.

– Которые даже не подозревают, что принц здесь, – перебил Алекс. – И что он один. Впрочем, не совсем один. Когда мы уйдем, воины Ардшиэла займут наше место вокруг дома, а Магилливри не даст скучать солдатам в Инвернессе.

Беспокоиться совершенно не о чем... иначе разве я оставил бы тебя здесь?

– На целую неделю, – капризно напомнила Кэтрин.

– Леди Энн будет только рада компании. Или ты готова променять все это, – он обвел взглядом уютную спальню, – на шаткие палатки и скрипучие складные койки?

– Разве я когда-нибудь жаловалась?

– Вслух нет. Ты держалась стойко... а меня терзали угрызения совести.

– И поделом тебе, – мстительно заявила Кэтрин. Она провела ладонью по его плечу и коснулась серебряной броши с топазом, которой Алекс застегивал на плече шотландку. – Целая неделя! – снова повторила она и наклонила голову так, что коснулась лбом его подбородка.

– Как ты думаешь, ты выдержишь без меня так долго? – с ласковой насмешкой спросил он.

Кэтрин расстегнула брошь, и шерстяная ткань сползла с плеча Алекса.

Посмотрев ему в глаза, она лукаво улыбнулась:

– Ручаюсь, я буду спать крепко, как дитя. Для разнообразия будет даже приятно не просыпаться ни разу за ночь.

Алекс не сопротивлялся, почувствовав, что Кэтрин расстегивает его ремень и просовывает ладонь под складки килта, но и не пытался помочь ей.

– Так я тебе мешаю? – уточнил он, касаясь большими пальцами ее атласной кожи.

– Иногда по нескольку раз за ночь, – подтвердила она, расстегивая пуговицы и распутывая тесемки. – Но я уже привыкла просыпаться всякий раз, когда почувствую руку там, где ей не полагается быть.

– Чью руку – твою или мою?

Глаза Кэтрин блеснули. Она приподнялась, нависая над вздыбленным горячим копьем, а потом медленно опустилась на него, наклонившись так, чтобы проникновение получилось глубоким. При этом она с удовольствием заметила, что Алекс растерянно моргнул. По его телу прошла дрожь, он почувствовал, что внутри она горячая, как расплавленное серебро, и гладкая, как атлас.

– Мадам, ваша изобретательность не перестает изумлять меня, – признался он, сверкнув зубами в усмешке откровенного удовольствия.

– Моя изобретательность? Позвольте напомнить, сэр, что это вы нашли новое применение ваннам, выдержанному бренди и балконным перилам.

Признав ее правоту улыбкой, он подхватил снизу ее грудь и, не трудясь снимать прозрачную кофточку, прильнул к одному, а потом и ко второму соску, лаская их сквозь шелк, пока они не превратились в твердые бусинки, дерзко приподнимающие ткань.

Не желая уступать мужу в изощренности, Кэтрин изогнулась, медленно отстранилась и снова прильнула к нему, извиваясь так, что Алекс тихо чертыхнулся и с силой прижал ее к себе. Внутри ее он стал огромным, заполнил всю влажную пещерку.

– Ты хочешь, чтобы все кончилось за считанные секунды? – хрипло спросил он.

– Я хочу помнить это всю неделю, – ответила Кэтрин, касаясь губами его губ.

– Ваше желание – закон для меня, мадам, – отозвался он и провел ладонями по ее телу, спустился до талии, затем заставил ее согнуть ноги в коленях.

Кэтрин оторвалась от его губ, почувствовав, что комната покачнулась перед ее глазами. Еще одно движение, жаркая волна, легкий приступ головокружения – и она покрепче вцепилась в Алекса, сообразив, что они вдвоем сидят в кресле-качалке.

– Вы не джентльмен, сэр, – упрекнула она. – Вы играете нечестно.

– Мы же давно выяснили, что я не джентльмен, – с усмешкой напомнил он. – И потом, с каких это пор мужчине полагается играть честно, даже если женщина не видит в этом никакой необходимости?

Вздрогнув, Кэтрин начала таять в его объятиях, отдаваясь взрыву ощущений и размеренному ритму движений качалки. Она просунула ладони под расстегнутую рубашку Алекса, провела ими по жестким черным волоскам и тихо застонала, чувствуя, как они щекочут ставшие чувствительными соски. Алекс как завороженный следил за сменой выражений ее лица, пока она не запрокинула голову. Ее густые волосы ритмично покачивались, напоминая жидкое золото, на них плясал отблеск огня, тонкая прозрачная кофточка пропиталась ароматом ее кожи и теперь дразнила Алекса. С приоткрытых губ то и дело срывались вздохи, после которых Кэтрин резко втягивала ртом воздух, застигнутая новым сладостным спазмом. Алекс старался держать себя в руках, не отдаваться ощущениям, не сосредоточивать внимание на коварных маленьких мышцах, которые сжимали его чувствительное орудие, становясь все жарче, влажнее и крепче с каждым движением.

Чтобы отдалить подступающий экстаз, ему дважды приходилось зажмуриваться и втягивать воздух сквозь стиснутые зубы. Он едва сдерживал себя. Его ладони блуждали по ее телу – от колен до талии, от ягодиц до спины, он сжимал ее в объятиях, притягивал к себе, старался отдалить неизбежное, но тело почти не слушалось его. Каждый раз, когда Кэтрин сжималась и вдруг содрогалась в экстазе, он слышал, как она шепчет его имя, и уже почти не владел собой.

А для Кэтрин мир перестал существовать, остались только тени и огонь в камине, глаза Алекса, движения его плоти. О том, что они продолжают качаться в кресле, она догадывалась по тому, что наслаждение накатывало на нее длинными плавными волнами. Она поняла, что больше не выдержит ни секунды: ее тело превратилось в ярко пылающий факел, и более острого и сладкого блаженства она не могла себе представить. Но вскоре выяснилось, что она ошибалась. Выкрикнув ее имя, Алекс еще раз заполнил ее собой, и ее ощущения стали другими. Его стальные руки крепко стиснули ее, его тело затрепетало, с силой сжалось, и все внутри Кэтрин взорвалось блаженством, распространяющим жгучий жар, подобного которому она еще никогда не ощущала. Беззвучно и умоляюще вскрикнув, она запрокинула голову, безвольно опустила руки и отдалась стремительно меняющимся, взвивающимся спиралью ощущениям, доводящим ее до грани безумия.

Прошло немало времени, а они все еще лежали неподвижно, в сплетении влажных от пота рук и ног. Внезапно Алекс рассмеялся, и Кэтрин мгновенно пришла в себя.

– Хорошо, что я не джентльмен, мадам, иначе сейчас я был бы уже весь седой от потрясения.

Она робко улыбнулась и пошевелила пальцами ног, наслаждаясь восхитительной, блаженной усталостью.

– Значит, и ваш сын родится светловолосым – он-то наверняка потрясен.

– О Господи! – Алекс встрепенулся и перевел взгляд туда, где их тела по-прежнему были соединены. – Тебе больно? Кэтрин, я не подумал...

Она развеяла его опасения поцелуем и томным вздохом.

– Мне ничуть не больно, милорд. А думать вам и не полагалось – только действовать.

Поколебавшись еще мгновение, он расслабился и снова обнял ее.

– Бесстыдница – вот кто ты такая. Если у нас родится дочь, будем надеяться, что она вырастет более сдержанной и благоразумной, чем ее мать.

– С какой стати? Зачем это тебе понадобилась робкая старая дева, которую поможет выдать замуж только огромное приданое?

– Я просто не хотел бы целыми днями гоняться за похотливыми юнцами и выдворять их из дома.

Улыбнувшись, Кэтрин стерла кончиком пальца каплю пота с его шеи.

– А я хотела бы, чтобы наша дочь знала, что такое удовольствие, – мечтательно произнесла она. – Чтобы она не боялась любить и быть любимой. Но если говорить откровенно, я предпочла бы иметь только сыновей – рослых, черноволосых, дьявольски красивых, как их отец. Таких же гордых, принципиальных, но вместе с тем нежных и любящих...

– Ты забыла: еще великодушных и бескорыстных...

– И скромных, – подхватила Кэтрин. – Правда, скромности недостает их отцу.

– А их матери она вообще чужда.

Несколько секунд Кэтрин хмурилась, потом засмеялась и прильнула к его груди.

– А где же возражения?

– Мне надоело спорить. Я слишком занята размышлениями о том, сумею ли разогнуть ноги.

Он наклонил качалку вперед, приподнял Кэтрин и встал. Кэтрин мгновенно обняла ногами его талию и прижалась к нему. Алекс понес ее к кровати, явно сомневаясь в том, что она сможет идти сама. Но на постели Кэтрин тут же развеяла его сомнения, отбросив их вместе со снятой кофточкой.

– Настоящая бесстыдница, – снова пробормотал он, укладывая ее на подушку.

– У меня есть прекрасный пример для подражания – ты, дорогой, – заявила Кэтрин и потянулась к его губам.

– И все-таки я никак не могу припомнить, какое применение я якобы нашел балконным перилам.

– Значит, еще найдешь – всему свое время.

Снова прижавшись к ее губам, он задумался, хватит ли им времени. Кэтрин отдала ему все, мало того – согласилась рискнуть собственной жизнью, рожая ребенка, что было опасно даже в самых благоприятных условиях. А что дал ей он? Сырость и холод, походные койки, скверную пищу, одинокие дни и длинные ночи, полные невообразимого ужаса.

– Что такое? – Кэтрин провела ладонью по щеке Алекса. – Почему ты нахмурился?

Он слабо улыбнулся – он-то надеялся, что Кэтрин ничего не заметит.

– О тебе. И о моем деде.

– Юэне Камероне?

– Да. Старый хитрец похвалил бы тебя. Он был бы доволен, узнав, как легко ты укротила меня.

– Не укротила, милорд, что вы! Разве что слегка пообтесала. Если бы вы разительно изменились, с кем мне было бы спорить? Кто следил бы за моим поведением, заботился, чтобы я поступала, как подобает... замужней даме?

Последние два слова она красноречиво подчеркнула движениями гибкого тела и внутренних мышц, и Алекс только подивился ее выносливости... и собственной силе.

– Ты хочешь сказать, без мудрого наставника ты могла бы повести себя... неподобающим образом?

– Ничего подобного я не говорила. Но поверьте мне, сэр: мое прежнее поведение покажется поистине ангельским по сравнению с тем, каким оно станет, если в предстоящую неделю вам придет в голову рисковать или, Боже упаси, задержаться в пути, не поспешив обратно сразу после того, как вражеские солдаты будут изгнаны из форта. Надеюсь, вы пообещаете мне нигде не задерживаться, Александер Камерон. Дадите слово чести.

– А оно избавит тебя от беспокойства?

– Нет, – ответила Кэтрин, немного поразмыслив. – Но мне станет немного легче.

– Отлично. – Он мягко высвободился и поднялся с кровати. Его килт и пояс валялись на полу у камина. Он перебрал свои вещи и вскоре вернулся к Кэтрин. В руках Алекс держал маленький шотландский кинжал с рукояткой эбенового дерева – Алекс носил его на поясе. – У нас в стране есть замечательный обычай, связанный с клятвами. Когда мужчина дает слово чести, он должен поцеловать лезвие оружия – того самого, которое будет вправе лишить его жизни, если он нарушит слово.

Алекс прижался к лезвию кинжала губами, а потом поцеловал Кэтрин, оставив на ее губах слабый привкус холодной стали.

– Даю тебе слово, Кэтрин: я сделаю все возможное, чтобы вернуться и отвезти тебя вАхнакарри ко времени рождения нашего сына.

Что-то промелькнуло в глубине ее глаз, и он нахмурился.

– Вы сомневаетесь в твердости клятвы горца, мадам?

– Нет, я верю, что ты сдержишь клятву, если сможешь. Просто... я не знаю. То есть я не знаю, как это объяснить... чувство страха, которое у меня иногда возникает. Мне все кажется, что произойдет что-то ужасное.

– Значит, давний кошмар вернулся?

– Нет, тот сон я не видела с тех пор, как покинула Дерби. И все-таки... словом, мне кажется, будто я живу в нем, будто он стал явью... хотя бы отчасти.

Алекс отложил кинжал, лег рядом с Кэтрин, заключил ее в объятия и прижал к себе.

– Это был только сон, – уверял он. – Плод твоего воображения, вызванный страхом или одиночеством. Я никогда не слышал о ночных кошмарах, которые могли бы стать явью. Знаешь, когда мужчины засыпают в ночь накануне решающего сражения, им чаще всего снятся изумительные красавицы.

– А тебе? Тебе снятся кошмары?

Он медлил с ответом, вспоминая жуткие, леденящие кровь сновидения о той ночи, когда погибла Энни. Они неотступно преследовали его целых пятнадцать лет, заставляя просыпаться в холодном поту, нащупывая рукоять меча. Но теперь во сне он видел лицо Кэтрин и все-таки порой просыпался, нашаривая меч. Он знал, что восстание не остановит мстительных Кэмпбеллов, помнил, что за его голову по-прежнему назначена награда – двадцать тысяч фунтов. Маккейл не зря тревожился из-за неуловимого убийцы-француза, нанятого герцогом Аргайлом. А Гамильтон Гарнер! Он тоже одержим жаждой мести...

– Алекс!

– Да, у меня бывают кошмары. Не только ночью, но и днем, но я твердо знаю одно: если я поддамся страху, он уничтожит меня.

– И как же ты борешься с ним? Где берешь силы?

– Здесь, – ответил он, целуя ее в опущенные веки. – И здесь. – Он прикоснулся губами к ее носу, губам, подбородку. – И здесь, – продолжал он, соединяясь с ней одним плавным движением. – Вот где я черпаю силы, Кэтрин. В твоих объятиях.

Глава 16

Тем вечером Лорен Камерон Максорли погрузилась в раздумья: все складывалось на редкость удачно, даже лучше, чем она смела надеяться. Лохиэл принял ее обратно со слезами и поздравлениями. Струан пылал страстью с тех пор, как священник благословил их союз. Но если не считать его ночных домогательств, в остальное время заниматься ей было нечем, разве что размышлять.

Пять дней и ночей жизни в лагере приглушили все сомнения и угрызения совести. Холодные ночи и снегопады раздражали ее, все старания Струана согреть ее ничуть не радовали: она с отчаянием вспоминала о пухлой, мягкой, теплой перине в Эдинбурге. Морозные и туманные рассветы, озаренные солнцем золотисто-лавандовые облака напоминали ей только об одном: что предстоят еще долгие мили пути. Ее мучил насморк, ноги и руки давно превратились в ледышки, несмотря на то что она старалась как можно реже выходить из палатки. Красота мрачных скал и нагромождений бесформенных валунов не радовала ее. Лорен равнодушно смотрела вперед, назад, по сторонам и не видела ничего, кроме бесчисленных снеговых вершин.

Она слегка воспрянула духом только в тот день, когда отряд начал спускаться к холмам, заросшим густым лесом, и тихим долинам. Моу-Холл находился в восьми милях от Инвернесса, а Инвернесс – оживленный морской порт, откуда каждый день корабли уплывают в Лондон и другие города. Чем ближе армия мятежников подходила к Инвернессу, тем более нетерпеливыми становились горцы, предвкушая долгожданную схватку с противником. А Лорен по мере приближения к Инвернессу понимала, что ей давно пора сделать то, ради чего она покинула Эдинбург, и ускользнуть.

Что бы там ни думал Гамильтон Гарнер, ни за какие коврижки Лорен не согласилась бы вернуться в горы. Однажды она уже попала в эту ловушку, и ей понадобилось целых восемь лет, чтобы вырваться оттуда. А теперь, когда она взвалила на себя такую обузу – мужа, опасного, как дикий хищник, – она могла просто бесследно исчезнуть в горных долинах и лесах.

Она чуть не сорвалась с места, услышав, что Камероны и Макдональды собираются в Лохабер. Лорен представился единственный случай поблагодарить Кэтрин Камерон хоть за что-то: узнав о ее деликатном положении мужчины решили оставить всех женщин в лагере, пока Форт-Огастес не будет захвачен, а путь через Лохабер не окажется свободным.

Прежде никому и в голову не приходило позаботиться о женщинах, с кривой усмешкой думала Лорен. Полсотни беременных ставили палатки, носили целые охапки хвороста, таскали воду, готовили пищу, кормили прожорливых мужчин... но только не нежная Кэтрин. Ее поселили в большом доме, как королеву, исполняя каждую ее прихоть. При мысли об этом Лорен душила злоба.

А гордого будущего отца поздравлял весь лагерь. Волынщики разогревали озябшие руки, барды уже сочиняли песни и стихи в честь наследника Черного Камерона, желали ему удачи и богатства – и не только ему, но и его братьям и сестрам. Само собой, никто не упоминал про наследство со стороны Кэтрин, бледной и слабой англичанки. Все дружно забыли и о том, что этот брак был заключен в аду и завершен в гневе и что плод такого союза наверняка окажется немощным и бесцветным, как его мать.

А у Алаздэра должны быть сыновья. Сыновья-горцы, соль этой земли. Таких сыновей могла бы подарить ему только Лорен – рослых, крепких, с пламенной душой и бурлящей кровью. Но Алаздэр отверг ее ради этой тощей, пресной англичанки – и получил то, что заслужил. Но вскоре он вновь будет наказан – ради этого Лорен брела, по щиколотку утопая в раскисшем снегу и грязи, неся по лесной тропе ведро с водой.

Она то и дело оглядывалась по сторонам, настороженно ловя каждый звук и движение и прикидывая, достаточно ли далеко отошла от лагеря. Она выполняла распоряжения, нацарапанные на скомканной бумажонке, которую получила сегодня днем, после того как утром вплела в волосы целую пригоршню ярко-красных лент.

От холода Лорен стучала зубами, ее кожу словно стянуло, сердце колотилось при виде стены безмолвных елей, отделявших лагерь от ручья. Повернув обратно и пройдя каких-нибудь пятьдесят ярдов, она увидела бы вдалеке внушающие спокойствие лагерные костры, но здесь, в тумане, среди деревьев, она чувствовала себя, как заблудившийся ребенок.

Замерев на месте, она обернулась. Но никого не увидела.

Она прислушалась к собственному дыханию, к сбивчивому стуку сердца, но, кроме этих звуков и шума падающих с веток капель растаявшего снега, не услышала ничего. И тем не менее тревога не покидала ее.

Выругавшись, она проводила взглядом облачко пара, вылетевшее у нее изо рта. Стоит ей позвать на помощь и сюда примчится половина лагеря. И в конце концов, она встречается не с врагом, да еще безоружная, посреди густого, мрачного леса – она идет на встречу с человеком, который выслушает ее, расплатится и отправит ее обратно в Эдинбург.

Лорен снова зашагала вперед, что-то напевая себе под нос – чтобы тот, кто наблюдает за ней, убедился: она невозмутима и опытна в таких играх. Но, не успев сделать и десятка шагов, она услышала шорох веток и чавкающий звук шагов по снегу за ее спиной.

Лорен похолодела, по коже ее рук побежали мурашки, она отчетливо почувствовала всем телом каждый шов одежды.

– Иди вперед, – послышалось шипение. – Не оборачивайся.

– Почему? – не понижая голоса, спросила она, начиная оборачиваться. Но прежде чем она успела увидеть собеседника, он обхватил ее одной рукой за талию, другой – за шею.

Первым побуждением Лорен было закричать, и она сделала бы это, если бы мозолистая ладонь не зажала ей рот. Тогда Лорен выронила тяжелое ведро, вывернула руку и впилась ногтями в единственное уязвимое место нападающего – в его лицо.

Выругавшись, он схватил ее за оба запястья и заломил ей руки за спину, затем стащил ее с тропы и поволок в густую тень под скальным навесом. Там он приставил ее лицом к мокрой каменной глыбе и придавил всем телом, так что Лорен нечем стало дышать.

– Попробуй только крикнуть – и я сверну тебе шею, ясно?

Слезы ярости жгли глаза Лорен. Неизвестный тяжело наваливался на нее, расплющивал губы ладонью, сжимал другой рукой шею так, что она была уже готова хрустнуть.

Лорен удалось кое-как кивнуть, и железные пальцы наконец слегка разжались.

– Безмозглая тварь! Ты думала, мы играем?

Ответить она не отважилась: он по-прежнему не убирал руки с ее шеи.

– Тебе есть что сказать?

Она снова кивнула, ухитрившись сделать вдох, но он опять сжал пальцы и повернул ее голову так, что взгляд Лорен уперся в мокрый камень.

– Говори.

– Сначала отпусти меня. Ты сломаешь мне шею.

Помедлив, он подчинился. Едва успев сделать вдох, Лорен круто обернулась, оскалила зубы и взметнула сжатые кулаки.

– Что ты о себе возомнил, чертов ублюдок? Кто дал тебе право так обращаться со мной?

Она успела нанести удар, но противник тут же снова схватил ее за руки и придавил к камню. Просунув ладонь под пышные волосы Лорен, он намотал их на руку – так крепко, что чуть не содрал кожу с ее головы.

– А ты кто такая? – рявкнул он, не слушая ее воплей. – Дешевая шлюха, готовая раздвигать ноги перед каждым, кто способен заплатить хотя бы грош. А я – человек, который рискнул всем, лишь бы встретиться с тобой здесь. Эта затея не нравилась мне с самого начала, я до сих пор не согласен с майором, не замечаю за тобой никаких... особенных талантов и не понимаю, почему должен рисковать из-за никчемной, грязной потаскухи. Короче говоря, я мог бы сразу уйти, забыв о тебе. – Он снова сжал пальцы, и с распухших губ Лорен сорвался жалобный вой. – Но если я уйду, миссис Максорли, вам придется несладко. Никто не вступится за вас, если кто-нибудь пожелает узнать, почему вы так надолго покинули лагерь. И он узнает правду – за это я ручаюсь, – зловеще пообещал он.

В ужасе понимая, что этот человек немыслимо силен, а в этом лесу они одни, Лорен проглотила ярость и возмущение. Она понятия не имела, с кем столкнулась, знала только, что этот человек – не шотландец. Он говорил приглушенно, но его правильный выговор ничуть не походил на шотландский. Лорен сразу поняла, что это не горец, а чужестранец, человек, родившийся южнее Грампианских гор. Среди мятежников-якобитов попадались французы, итальянцы, ирландцы, валлийцы, даже английские джентльмены, рьяные сторонники Стюартов, от которых не требовали никаких доказательств преданности.

– Итак, попробуем еще раз, – прошипел незнакомец. – У тебя есть вести для майора Гарнера?

– Лохиэла и Кеппоха послали в Форт-Огастес, чтобы расчистить путь, – стараясь говорить внятно, отозвалась Лорен. – Они уводят с собой свои кланы, оставляя в лагере только женщин и лишний скарб.

– И это все? – недоверчиво переспросил незнакомец. – Ты рисковала жизнью, чтобы сообщить мне о том, что завтра к утру будут знать каждая женщина и ребенок в лагере?

– Это еще не все, – многозначительно возразила Лорен.

– Продолжай.

– Принц останется в Моу-Холле. У него сильный кашель, он никуда не денется отсюда, пока за ним не явится лорд Джордж.

Последовала продолжительная, напряженная пауза. Незнакомец слегка ослабил пальцы на шее Лорен.

– Откуда ты знаешь?

– Мой муж все утро провел с Лохиэлом и его братьями. К полудню он пришел в палатку злой: его и еще нескольких человек вроде бы оставили в лагере, нянчиться с принцем.

– А ты уверена, что речь идет о Моу-Холле? Я думал, принц сегодня уехал в замок Килравок.

– Он собирался уехать, но передумал. Он останется здесь с десятью, а может, с двадцатью стражниками: больше Лохиэл оставить не сможет.

– А люди леди Макинтош?

Лорен с трудом покачала головой:

– Все они разъехались по домам, ждать, пока подоспеют остальные из Абердина.

– Все ясно... – пробормотал незнакомец.

– Неужели? – съязвила Лорен. – И как же вы намерены поступить? Умный человек доставил бы весточку в Инвернесс, и поскорее, пока принц не успел опомниться. А болван медлил бы и лишился своей доли награды, а награда немалая – тридцать тысяч фунтов.

– Награды? – переспросил он.

– Да. Половина моя, иначе в следующий раз майор-англичанин узнает, где найти твое бездыханное тело.

Эту угрозу незнакомец встретил хриплым смехом. Он явно собирался заявить, что она блефует, но где-то неподалеку в тумане хрустнула ветка, и он поспешно втолкнул Лорен в глубокую нишу между камнями. Лорен услышала еле различимый шорох металла по коже и поняла, что незнакомец взвел курок пистолета. Его проворство привело Лорен в изумление, страх мгновенно охватил ее.

Мимо скального карниза прошли два часовых – горца, возвращающихся в лагерь. Лорен и незнакомец замерли в тени, напряженно прислушиваясь к удаляющимся шагам. Неожиданно для себя Лорен ощутила тепло тела незнакомца и учуяла терпкий запах кожи и лошадей, которым пропиталась его одежда.

– Можешь отодвинуться, – хрипло разрешила она. – Конечно, если хочешь.

Незнакомец поспешно отстранился.

– Какого черта тебе понадобился пистолет? – продолжала Лорен. – Один выстрел – и тебе перерезали бы глотку.

Она оправила шаль и ощупала ноющую голову. Ее волосы растрепались, ленты потерялись где-то в снегу и грязи под ногами. Безуспешно поискав их в полутьме, она выпрямилась и обнаружила, что рядом уже никого нет.

– Что за дьявол?..

Она огляделась, всматриваясь в туманный мрак, но нигде не увидела ни тени, ни движения и не услышала ни малейшего звука. Ее сообщник словно растворился в воздухе.

– Проклятый ублюдок! – тихо выругалась она. – Не дослушал – и поделом тебе.

Встряхнув копной рыжих волос, она выбралась из ниши и направилась к знакомой тропе. Увидев свое ведро, разумеется пустое, Лорен чертыхнулась: значит, придется снова брести к ручью за водой.

Но, поразмыслив, она решила: если Максорли вздумается сполоснуться, пусть сам идет за водой или растапливает в ведре снег. Пинком зашвырнув ведро под куст, она направилась по тропе к лагерю. Бранясь полушепотом и потирая ссадину на затылке, она одолела последний поворот тропы, вышла из-за деревьев и вдруг замерла в клубящемся тумане.

На расстоянии десяти футов от нее стоял Струан Максорли, скрестив руки на груди. За его спиной пылали лагерные костры, на их фоне Струан казался особенно рослым и массивным. Заметив Лорен, он распрямил плечи, опустил руки и направился навстречу ей.

С натянутой улыбкой Лорен хотела было поприветствовать мужа, но вдруг ее внимание привлекла тень, мелькнувшая на дальнем краю лесной опушки. Тень приближалась, отчетливо вырисовываясь в пятне света от костров, развеивающих туман, и вскоре Лорен узнала англичанина, Демиена Эшбрука. Он неторопливо вышел из леса, негромко посвистывая и застегивая бриджи – так, словно только что облегчился.

Алуин Маккейл справил малую нужду и уже собирался вскочить в седло, когда услышал за спиной негромкое покашливание. Даже не оборачиваясь, он понял, кто это, и мысленно вздохнул. Усердный, старательный, преданный – все эти определения как нельзя лучше подходили капралу Джеффри Питерсу. За последние несколько недель капрал уже доказал, что он способен упорно трудиться. Он старался стать своим среди новых товарищей, хотя и побледнел, узнав о печальной участи четырехсот солдат манчестерского полка, захваченных в плен в Карлайле. За исключением самого Александера Камерона, в лагере нашлось бы лишь несколько человек, более преданных Кэтрин, чем молодой капрал. Во время редких приступов великодушия Алекс порой говорил, что в Дерби к его жене пристал заблудившийся щенок и с тех пор ходит за ней по пятам.

Как и следовало ожидать, капрал прибился к нескольким англичанам, оказавшимся в армии мятежников. Но каждую свободную минуту он уделял Кэтрин: помогал ей устраиваться на новых местах, носил тяжести, выполнял поручения, не требуя никакой награды, кроме улыбки, от которой неизменно краснел и начинал заикаться. Несомненно, он уже услышал, что женщины остаются в Моу-Холле, и теперь решил просить оставить его здесь в качестве телохранителя Кэтрин.

– Мистер Маккейл...

– Да, капрал Питерс? – Решительно обуздав досаду, Алуин полуобернулся к молодому воину. – Приятный вечер для прогулки, верно?

Питерс перевел взгляд на туман вдалеке и на тучи, из-за которых выглядывала бледная луна.

– Да, сэр, это верно.

Прождав несколько секунд, но так и не дождавшись продолжения, Алуин заговорил сам:

– Вы хотели поговорить со мной, капрал?

Питерс отвел взгляд от неба и осмелился взглянуть в лицо Маккейлу.

– Сказать по правде, сэр, я надеялся поговорить с глазу на глаз с мистером Камероном, но сегодня нигде не смог найти его.

– Он занят. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Я все-таки хотел бы поговорить с мистером Камероном...

– Если дело важное, я сегодня же поговорю о нем с Алексом.

Капрал задумчиво прикусил губу.

– Видите ли... я сам не знаю, важное оно или нет. Возможно, я ошибаюсь или чего-то не понимаю, и если так, заварится нешуточная каша, и все из-за меня...

Алуин нахмурился, рассеянно поглаживая морду своего коня, который уже нетерпеливо переступал на месте. Это время Алуин хотел провести вместе с Дейрдре, а не с застенчивым, но неудачливым соперником лучшего друга.

– День выдался долгим и трудным, капрал, – вздохнул Маккейл. – Мне осталось провести с женой каких-нибудь пять часов, поэтому если то, о чем вы хотите поговорить, может подождать до утра...

– Речь об одном человеке, сэр, – о графе... кажется, Фандуччи. О том итальянце, который...

– Я знаком с графом Фандуччи, капрал, – с легкой досадой перебил Алуин. – Но какое отношение он имеет к леди Камерон? Если вы ищете себе секундантов, вы обратились не по адресу.

– Простите, сэр?

Капрал совсем растерялся, и Алуин негромко выругался.

– Не важно. Повторяю, день выдался долгим... Так что там насчет Фандуччи?

– Как я уже говорил, сэр, возможно, я просто ошибся. Очень может быть, что мои подозрения беспочвенны, но...

– Что «но»? – поторопил его Алуин.

– Но у меня есть причины полагать, что граф не тот, за кого себя выдает, и что он предан не тем, кого уверяет в преданности.

Алуин от неожиданности вздрогнул и опустил руку.

– Надеюсь, эти причины достаточно убедительны, капрал.

Питерс вспыхнул:

– Именно поэтому я хотел поговорить с мистером Камероном наедине! Я ничего никому не сказал и не собирался говорить, сэр: мне слишком хорошо известно, что дурные слухи способны погубить репутацию и карьеру любого человека.

Маккейл впился в него взглядом:

– Рассказывайте, капрал. Почему вы заподозрили Фандуччи?

– Видите ли, сэр... – капрал облизнул губы и встал по стойке «смирно», словно отчитывался перед старшим по званию, – мне как-то довелось наблюдать за графом Фандуччи, когда он не подозревал, что за ним наблюдают. Он сидел возле одной из повозок и чистил пистолеты.

– Не вижу в этом ничего подозрительного. Привычное занятие для мастера-оружейника.

– Совершенно верно, сэр. На минуту его отвлекли, он разговорился и неправильно собрал один из пистолетов. Я понял это, сэр, потому что когда собеседник графа ушел, граф заметил, что замок движется туго, и ему пришлось разобрать и снова собрать его.

Алуин снова нахмурился:

– Простите, капрал, но разве вы никогда не допускали подобных ошибок, когда разбирали и чистили оружие?

– Допускал, сэр, – десятки раз. Но я и не выдаю себя за мастера-оружейника. Мастер должен уметь разбирать и собирать механизмы любого оружия – того самого, которое он якобы умеет делать, даже в темноте, с завязанными глазами, одной рукой.

– Действительно, – негромко согласился Алуин. Капрал заметно успокоился.

– Значит, вы разделяете мои подозрения, сэр?

– Постойте, не спешите с выводами, Питерс. Если я и согласился с тем, что оружейнику не следовало бы ошибаться, собирая оружие...

– Не просто оружейнику, а мастеру своего дела, сэр, да еще собирающему пистолеты, которые он, по его словам, изготовил собственными руками.

Алуин задумался.

– Надеюсь, вы приняли во внимание то, что Фандуччи – странный малый: чудаковатый, вспыльчивый, истинный европеец. Но я сам прожил много лет в Италии и могу с уверенностью утверждать, что граф – довольно сдержанный человек по сравнению с большинством его соотечественников. Откровенно говоря, он мне нравится.

– Мне тоже, сэр. Он всегда такой веселый, шумный и...

– И что же?

– Но мне бы не хотелось, чтобы кого-то из нас застали врасплох или обвели вокруг пальца.

– Вы полагаете, он шпион?

Капрал Питерс потупился.

– Сэр, я понимаю, как нелепо это звучит, но в нашей армии столько иностранцев, что вполне может оказаться, что одного-двух подослало к нам правительство. И если граф выглядит и ведет себя так, как свойственно итальянцам, это еще не значит...

Алуин перевел взгляд на огни костров в долине. Нелепо? Так же нелепо, как доверять человеку только потому, что познакомился с ним в подходящее время и в подходящем месте, и потому, что он похож на того, за кого себя выдает. Семь месяцев назад Алуин с Алексом чуть не совершили роковую ошибку, доверившись человеку, который назвался Ианом Камероном из Гленгаррона, потому что постеснялись сделать нелепые предположения. Никому из них и в голову не пришло, что герцог Аргайл подослал к ним одного из своих людей. Они утратили бдительность, а Гордон Росс Кэмпбелл едва не получил награду за убийство Алекса. К счастью, пуля угодила в плечо Алуина, пройдя в нескольких дюймах от его сердца.

– Я ценю ваше доверие, капрал, и не считаю ваши подозрения нелепыми: англичане и вправду могли подослать к нам шпионов. Граф вызвался отправиться с нами в Форт-Огастес. Можете не сомневаться, я запомню наш разговор и не спущу с него глаз, как ястреб из поговорки. А пока пусть разговор останется между нами.

– Конечно, сэр. – Капрал снова вытянулся в струнку и хотел было, как положено, отдать честь, но спохватился, заметив улыбку на лице Алуина. – Можно спросить?.. Значит, в Форт-Огастес отбывают все Камероны?

– Да, все мужчины клана. За исключением нескольких, которых мы оставляем охранять женщин.

Взгляд больших, серьезных, немного похожих на щенячьи глаз капрала стал умоляющим, и Алуин с трудом сдержал улыбку.

– Знаете, капрал, – заговорил он небрежным тоном, подхватывая коня под уздцы, – вы могли бы оказать мне одну услугу... впрочем, я не вправе просить об этом: я и без того в неоплатном долгу перед вами.

– Вы? Передо мной?

Алуин улыбнулся:

– Вы забыли, что благополучно вывезли из Дерби не только леди Кэтрин, но и мою жену?

Капрал Питерс залился краской.

– Не будем вспоминать об этом, сэр.

– Моя жена и леди Кэтрин остаются в Моу-Холле, в гостях у леди Энн. И я думаю, им обеим будет приятно видеть рядом знакомое лицо – лицо человека, который изъясняется без шотландского акцента.

– Я буду счастлив остаться с леди Камерон, сэр! – воскликнул капрал. – Для меня это неслыханная честь и привилегия, я буду защищать леди Камерон до последней капли крови! Клянусь, я не сомкну глаз до вашего возвращения, я буду сопровождать ее повсюду!

– Ваша преданность достойна всяческих похвал, капрал, но постарайтесь все-таки... слегка умерить ее. В Моу-Холле женщинам ничто не угрожает. Их будут охранять слуги леди Энн, а примерно через сутки подоспеет и армия лорда Джорджа. – Алуин вскочил в седло. – И все-таки я буду чувствовать себя спокойнее, зная, что оставляю жену в надежных руках.

– Да, сэр! Я клянусь столь же преданно охранять миссис Маккейл!

– Охотно верю, – усмехнулся Маккейл. – Спокойной ночи, капрал.

– Спокойной ночи, сэр, и удачи в Форт-Огастесе. Задайте им жару!

Маккейл засмеялся и пустил коня крупной рысью. Сырой туман касался его лица, было зябко, мысли стали ясными и пронзительными, как свет нескольких звезд, выглядывающих из-за туч. Размышления о графе Джованни Фандуччи и подозрениях капрала вскоре стерли с лица Алуина улыбку, а к тому времени как он осадил коня возле конюшни Моу-Холла, на его лбу прорезалась глубокая морщина. Но морщина разгладилась, едва он взбежал по лестнице в комнату, которую занимал вместе с Дейрдре. Его решимость немедленно разыскать Александера Камерона и серьезно поговорить улетучилась, как только он распахнул дверь спальни и бросился в объятия жены.

Глава 17

Кэтрин старалась держаться смело, подобно всем женщинам, собравшимся проводить мужей в Форт-Огастес. Музыканты сжимали овечьи пузыри и дули во вставленные в них трубки, извлекая из своих инструментов звуки, которые шотландцы называли музыкой, а остальные – диким воем.

– Как узнать, когда они играют настоящую мелодию, а когда просто забавляются? – однажды спросила Кэтрин у Алекса. После длительного молчания она услышала невразумительный ответ:

– Надо просто знать, и все.

Поднявшийся с постели принц Чарльз произнес пламенную речь, призванную подбодрить горцев, и закончил ее тонким намеком на то, что их цель – не просто захватить два английских форта, но и углубиться в Аргайлшир и расквитаться с ненавистными Кэмпбеллами. Лохиэлу успешно удалось скрыть шок. Герцог Аргайл мог одним взмахом руки собрать пятитысячное войско; целую тысячу воинов он отправил в Эдинбург по требованию Камберленда. А в объединенном отряде Макдональдов и Камеронов насчитывалось всего семьсот пятьдесят человек – шансов на победу у них было еще меньше, чем в Дерби.

Склон холма, на котором высился величественный Моу-Холл, пестрел разноцветной шотландкой – красными, синими, зелеными, черными и золотыми клетками. Только человек пятьдесят старших офицеров сидели в седлах, остальные маршировали пешком. На маленьких легких повозках повезли припасы.

Демиен, которому пришлось остаться с Кэтрин, стоял рядом с ней, пока мужчины строились в колонну. Перед Кэтрин мелькали знакомые лица – Лохиэл, Кеппох, Арчибальд, граф Фандуччи, а она старалась не думать о том, что, возможно, кого-то из них видит в последний раз. Но похоже, никого не томили мрачные предчувствия. Согласно донесениям, Форт-Огастес защищали всего шестьдесят солдат, среди которых не было ни артиллеристов, ни кавалеристов. Но все-таки это были солдаты, они умели стрелять из мушкетов, а даже случайным выстрелом можно убить человека.

Кэтрин решительно отказывалась думать о Форт-Уильяме с пятью сотнями защитников, стоявшем на берегу Лох-Линна. Запасы в этой крепости пополняли ежедневно, привозя их по озеру, и о продолжительной осаде не могло быть и речи. А к пушкам на стенах крепости были в любой момент готовы присоединиться четыре тысячи Кэмпбеллов – для этого им требовалось только прошагать сорок миль на юг.

Нет, думать о Форт-Уильяме она не желала. Пусть отряд поскорее возьмет Форт-Огастес, чтобы она смогла покинуть Моу-Холл и благополучно добраться до Ахнакарри.

Неужели прошло всего семь месяцев с того дня, когда она впервые увидела каменную кладку высоких стен замка Ахнакарри? Неужели лишь семь месяцев назад она гуляла по растянувшемуся на целую милю саду, между цветущих яблонь, и сидела в беседке – красе и гордости леди Моры? Вспоминают ли ее леди Мора, Джинни, тетя Роуз? Или они забыли о ней в тот же миг, когда она покинула замок? Неужели ее и в самом деле мучает тоска по замку, который стал для нее домом, или же она считает его домом по той простой причине, что родного гнезда у нее никогда не было?

Леди Кэролайн Эшбрук ошеломила дочь признанием, касающимся обстоятельств ее рождения, но ее исповедь была бы воспринята спокойнее, если бы Кэтрин выросла в обстановке любви и защищенности. Однако впервые эти два чувства она узнала в браке с Александером Камероном. Однажды расставшись с ним, она чуть не погибла; потеряв его, она перестала бы понимать, ради чего живет.

– О чем вы так задумались, миссис Камерон? – прошептал кто-то ей на ухо. – Может, вы и не собираетесь скучать по мужу?

Улыбаясь, Кэтрин прижалась к Алексу, и он ласково обнял ее.

– Значит, вы из предосторожности увозите с собой и Струана, и графа Фандуччи? Чтобы не искушать меня? Так знайте, милорд, что вы просчитались: леди Энн пообещала подыскать мне пылкого любовника, если понадобится.

– Вот как?

– И кроме того, со мной остается капрал Питерс.

– Ему не утолить твои аппетиты, – возразил Алекс хриплым шепотом, касаясь губами ее шеи. – Мне и то едва хватает сил.

– В таком случае постарайтесь как следует отдохнуть за эту неделю, милорд муж, потому что мне уже сейчас не хватает вас.

Алекс повернул ее к себе и одарил продолжительным крепким поцелуем, который вызвал улыбки у всех, кто стоял рядом. Алуин, решив, что другу пришла в голову прекрасная мысль, последовал его примеру, схватив в объятия Дейрдре. Лорен Камерон, в глазах которой вспыхнули желтые искры, бросилась на шею Струану и поцеловала его так страстно, что, когда пришло время, он не сразу сумел сесть в седло.

– Спятили, – заключил Арчибальд Камерон. – Все они спятили.

– Точно, – согласился Лохиэл. – И все-таки это прекрасное безумие. Только не говори, что ты ничуть не завидуешь им, братец. И что твой «младший брат» не шевелится под килтом, когда ты видишь Джинни у ворот Ахнакарри.

– Джинни? Еще чего! – решительно возразил Арчибальд. – При виде этой девчонки я вспоминаю, что между ног у нее пчелиный улей. После встречи с ней у меня всякий раз адски зудит все, что спрятано под килтом!

Дональд запрокинул голову и расхохотался, зная, что Арчибальд и Джинни оставляют свое остроумие у двери спальни и вспоминают о нем, только насытив свои поистине чудовищные аппетиты. Джинни была опорой Арчибальду, без нее он не мыслил жизни. Так же твердо, как в привязанности Джинни к Арчибальду, Дональд был уверен в том, что без одобрения его обожаемой Моры не всходит солнце и не цветет вереск.

Мора... Как же он скучал по ней! Дональд был рад за Алаздэра и Кэтрин, но, несмотря на это, счастливая парочка вызывала у него безотчетное раздражение. Они не скрывали радости и тем самым только усиливали его одиночество. Желая поскорее увидеть и обнять Мору, он был готов стереть Форт-Огастес с лица земли, не потратив на это даже лишнего часа.

В нетерпении он поднял руку, подавая сигнал волынщикам.

– Мне пора, – произнес Алекс, проводя ладонью по нежной щеке Кэтрин. Его рука украдкой коснулась ее округлившегося живота. – Позаботься о нашем сыне.

Кэтрин кивнула, ее огромные глаза заблестели, приобрели небывало яркий фиалковый оттенок. Несмотря на улыбку, ресницы увлажнились, на них повисли серебристые капли. Кэтрин поспешно сморгнула их, забрызгав ладонь мужа.

– Всего неделя, – пообещал он. – Клянусь тебе. Даже если нам понадобится сражаться с целой армией Камберленда. Я вернусь к тебе через неделю.

– Ловлю вас на слове, сэр Храбрец, – прошептала она. – Вы даже не представляете себе, какой скандал мы с вашим сыном закатим, если вы задержитесь хотя бы на час!

Улыбаясь, он поцеловал Кэтрин еще раз и взял поводья у робкого паренька, который привел жеребца из конюшни. Увидев, как легко ее муж взлетел в седло, Кэтрин горделиво улыбнулась. Александер, с его разметавшимися волосами и бездонными глазами, и вправду был Черным Камероном. Он восседал на лоснящемся и приплясывающем иссиня-черном жеребце, грива и хвост которого развевались на ветру. Неудивительно, что эти двое внушали почти благоговейный трепет.

Демиен шагнул к сестре, обнял ее и по-братски прижал к себе.

– Ты нашла себе отличного мужа, Китти. – Он вздохнул, признавая превосходство Алекса. – Настоящего мужчину, воина, легенду нашего времени.

– А я была бы счастлива, если бы он просто был рядом со мной, – ответила Кэтрин, смахивая со щеки слезу.

Под громкие крики и вой волынок отряд двинулся по долине на запад, в сторону Инвернесса. Не доходя до города, ему предстояло свернуть на другую дорогу, проложенную тридцать лет назад для войн с горцами и призванную предотвратить дальнейшие восстания. Дорога вела к берегу Лох-Несса, в непроглядных глубинах которого, по слухам, обитали чудовища змеи толщиной с дом, питающиеся любопытными и безрассудными.

Историю о чудовищах Алекс рассказывал так же серьезно, как легенду о таинственном мече сэра Юэна Камерона, и днем Кэтрин не верила ни в ту ни в другую. Зачарованные мечи, друиды, мрачные божества, озерные чудовища – как мог столь суеверный народ обладать железной логикой и удивительным благородством?

– Проголодалась? – спросил Демиен, в последний раз помахав рукой уходящим горцам, скрывающимся за поворотом дороги.

– Знаешь, я до сих пор не могу смотреть на пищу по утрам, – призналась Кэтрин. – Но я не откажусь от чашки крепкого и горячего английского чая – такого, который шотландцы считают отравой вроде мышьяка.

Демиен рассмеялся:

– Твое желание – закон. Попробую раздобыть для тебя настоящего чая в Инвернессе.

– В Инвернессе? – Кэтрин потрясенно уставилась на него. – Ты едешь в Инвернесс?

– А что в этом странного? Я принадлежу Англии так же, как река Темза. А если меня остановят, у меня найдутся бумаги, удостоверяющие, что я сын и наследник самого сэра Альфреда Эшбрука, почетного члена парламента. Кто дерзнет усомниться в таких рекомендациях?

Эти доводы не убедили Кэтрин; но, прежде чем она успела что-либо возразить, Демиен продолжал:

– И кроме того, у меня есть младшая сестренка, которую обвиняют в убийстве и предательстве, и зять, который бросает вызов всем законам выживания – значит, и мне пора найти для себя нишу в этом мятеже, чтобы обвинений хватило и для меня. Нельзя допустить, чтобы у сплетников в Дерби иссякла пища для сплетен, верно?

– А по мне, так пусть замолчат хоть навсегда! – искренне выпалила Кэтрин. – Будь осторожен – не дай Бог, тебя заподозрят в шпионаже!

– Поверь мне, Китти, у меня нет ни малейшего желания выяснять, как устроена виселица, – заверил Демиен, – а тем более попадаться с поличным.

– Я считаю, что мы не можем позволить себе потерпеть очередное фиаско, как в Фолкерке или Престонпансе.

Так заявил полковник Блейкни, напыщенный зануда с лицом скучным, как дождливый день. Он только что прибыл из Перта, от герцога Камберлендского, и привез известие о решении зимовать в Эдинбурге. Рядом с ним в холодной и сырой каменной казарме Форт-Джорджа расположились Дункан Форбс, лорд Лаудаун и хмурый представитель шотландцев, находящихся под командованием Лаудауна – Норман Маклеод, вождь клана Маклеодов.

Как только вести о приближении армии мятежников достигли Инвернесса, лорд-председатель Форбс предусмотрительно перевез свою семью из Куллоден-Хауса в крепость Форт-Джордж. Был отдан приказ опустошить городские склады, перегрузив припасы в трюмы кораблей, а сами суда поставить на якорь под прикрытием военных кораблей, чтобы драгоценными грузами не поживились якобиты. Сам город остался беззащитным перед наступавшей армией, а защитники форта располагали лишь шестью ржавыми пушками, направленными в сторону Мори-Ферта.

– Повторяю, джентльмены: если у нас есть шанс сразу покончить со всем, я считаю, что мы просто не можем упустить его, – добавил Блейкни.

– Но почему мы должны верить именно вашим сведениям? – возразил лорд Лаудаун. – Только за сегодняшний день мы получили десяток таких же донесении, согласно им самозванец находится еще в десяти поместьях округи, на севере и юге Грампианских гор.

– Мой осведомитель безупречен, – заявил Блейкни. – Он беззаветно предан королю Георгу, ему удалось завоевать доверие самых высокопоставленных мятежников. Он сопровождает Камеронов Лохиэла, ему удалось несколько раз увидеть принца так близко, как вы видите сейчас меня. Если он говорит, что самозванец расположился в Моу-Холле, я не упущу случая лично взять его в плен.

– Моу-Холл... – пробормотал лорд Лаудаун. – Кажется, это поместье Энгуса Моу, вождя клана Хаттан?

– Да, это так, – подтвердил нахмуренный Дункан Форбс, отворачиваясь от окна. – Того самого Энгуса Моу из клана Макинтошей, который поднял свой клан и теперь служит в армии короля Георга в чине капитана.

– Он командует отрядом Макинтошей, это верно, – язвительным тоном произнес Маклеод и шагнул вперед, – но у его жены другая компания – все больше Фаркарсоны и Магилливри, и все они носят белые кокарды Стюартов.

– Вы, должно быть, шутите, сэр! – воскликнул изумленный Форбс. Гибкий, изящный мужчина средних лет, он кутался в шотландку своих зеленовато-желтых тонов. Лордом-председателем Форбса назначило правительство короля Георга, и он гордился этим. Горы были его домом, в Куллодене он родился. Больше всего в эту минуту он мечтал о мире – на любых условиях, лишь бы прекратить бессмысленное кровопролитие.

– Леди Энн я знаю с тех пор, как она была ребенком, – негромко объяснил он. – Мы с женой часто гостили в Моу-Холле, а Энгус и леди Энн – у нас в Куллодене.

– Но до того как она поселилась в Моу-Холле, она носила килт цветов своего прадеда, Ферхара Фаркарсона из Инверколда.

Форбс вздохнул и устало потер виски.

– Надеюсь, вы не намерены объяснять мне, кто такой Ферхар из Инверколда? Легенды о нем известны каждому.

– Вот именно, их рассказывают уже сто десять лет, если верить церковным книгам. И сто девять из них он подстрекал свой клан к мятежам и восстаниям. Мне даже говорили, что это по его совету леди Энн пошла наперекор мужу.

– На какой бы стороне ни находилась леди Энн, – вмешался полковник Блейкни, – вопрос в следующем, джентльмены: сумеем ли мы воспользоваться этим шансом, чтобы выдернуть острый шип, торчащий у нас в боку? Лорд Джордж Меррей находится на расстоянии дневного перехода от Нэрна. Лорд Джон Драммонд реквизирует провизию в замке Балморал, бригадир Степлтон вместе с Лохиэлом и Кеппохом повел отряд в Лохабер. В Моу-Холле самозванец остался в буквальном смысле слова в одиночестве. Я могу к ночи привести в поместье полторы тысячи солдат, чтобы вы, джентльмены, имели честь сегодня к полуночи оказать Стюарту радушный прием в местной тюрьме.

Форбс поджал губы и уставился на полуденное солнце за окном.

– А если ваш осведомитель все-таки ошибся? Если Камероны и Макдональды никуда не ушли, а устроили засаду у дороги? Вам прекрасно известно: мятежникам необходим Инвернесс как самый важный стратегический пункт в горах. Послать людей прямиком в лапы мятежников... нет, это немыслимо.

– Значит, лучше ждать, когда принц добьется поддержки кланов, которые мы так и не сумели переманить на свою сторону? – осведомился Лаудаун. – Лучше дождаться, когда он соберет десятитысячную армию и снова перейдет границу Англии? Все мы знаем, чего он добился с пятью тысячами воинов. А представьте себе, что будет, если численность его армии увеличится вдвое или втрое!

Форбс словно не услышал его: он стоял, устремив застывший взгляд на крыши Инвернесса. Вскоре небо начнет темнеть, синева моря и неба сменится чернотой, в тавернах начнутся обычные вечерние попойки, лавочники выпроводят последних покупателей и поспешат домой ужинать. А в гавани застынет на якоре одинокое английское торговое судно, в гладкой воде отразятся свернутые паруса и голые мачты.

Полгода назад, когда Форбс впервые услышал о высадке принца в Шотландии, у него возникло предчувствие, что эта война кончится именно здесь. Ему казалось, что на плече у него лежит ладонь судьбы, предупреждая о каком-то ужасном событии, которое надолго запомнит его любимая, безмятежно-мирная Каледония.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Если есть хоть малейшая надежда захватить принца в плен и положить конец кровопролитию, я всецело поддержу вас. Берите полторы тысячи солдат, полковник Блейкни. Доставьте ко мне Чарльза Эдварда Стюарта целым и невредимым, и вы завоюете признательность всего шотландского народа.

– Не поддавайтесь на провокации, – добавил лорд Лаудаун, многозначительно глядя на полковника и Маклеода. – Наша задача – не ввязаться в бой, а принять подарок госпожи Удачи.

Лахлан Макинтош вытаращил глаза так, что они стали огромными, как блюдца, круглыми и блестящими. Он не знал, как быть дальше, и понимал только, что и без того слишком многого добился благодаря настойчивости и удачному стечению обстоятельств.

Облизнув губы, он склонил голову набок и вгляделся в лицо Шеристины Макдоннел. Досадно, что стемнело так рано. Ему понадобился целый час, чтобы убедить девушку расшнуровать лиф и неизвестно сколько еще времени – чтобы она разрешила ему приподнять повыше подол ее юбки. Но всего этого Лахлан добился слишком поздно: скоро за Шеристиной явится ее мать или кто-нибудь из братьев, и завтра придется начинать все сначала.

– Можно поцеловать тебя, Шерри? Ты разрешишь?

– Разве ты еще не нацеловался, Лахлан Макинтош? – робким шепотом отозвалась она. – И не только в губы?

Лахлан перевел взгляд на свою ладонь, по-прежнему поддерживающую снизу девичью грудь. Они устроились в конюшне за таверной отца Шеристины, в уютном гнезде из душистого сена. Обоим было по пятнадцать лет, радости любви они вкушали впервые: их тела были еще неопытными, но охваченными страстью, сердца торопливо колотились, щеки раскраснелись. Когда Шеристина лежала на спине, ее груди становились почти плоскими, но Лахлан ощущал прикосновение затвердевших сосков к ладоням. Убирать руки ему не хотелось.

– Тебе холодно? – неловко спросил он и одновременно попытался завоевать новые территории, приподнимая еще выше подол юбки.

– Нет, не холодно, – задыхаясь, отозвалась его подружка. – Только немного зудит...

– Зудит? – встревожился он, скользнув взглядом по ее белоснежным ногам. – Где?

– В том месте, название которого не полагается знать порядочной девушке, – улыбнулась она и заерзала на сене, раздвигая ноги.

Лахлан сглотнул слюну, прикидывая, стоит ли отпустить ее грудь и перейти к более решительным действиям. Размышляя, он целовал подружку и радовался тому, как охотно она приоткрывает губы и касается языком его языка.

Старательно изображая наслаждение, что было совсем не трудно, Лахлан зашевелился, осторожно приподнял свой килт и придвинулся ближе, так что его напряженная плоть ткнулась в голую ногу девушки.

– Лахлан! – Она отстранилась. – Нельзя!

– Что нельзя? – глупо переспросил он, наклоняясь к ее груди. Он лизнул спелый бутон, уже зная, что это самый надежный способ отвлечь Шеристину. Он усердно трудился над розовой бусинкой, девушка извивалась и довольно вздыхала, а ладонь Лахлана проникла под шерстяную ткань и наткнулась на последний бастион – густые заросли жестких завитков.

Вдруг Лахлану пришло в голову, что он слишком спешит, и он осторожно пошевелил завитки кончиком пальца. Внимательно выслушивая, похвальбы мальчишек постарше, он узнал: если потереть тугой узелок плоти, девушка обезумеет от страсти, а если потереть его не пальцем, а другим орудием, обо всем забудет и парень.

Проверяя первую половину утверждения, он принялся водить пальцем в пружинистом гнездышке завитков и вскоре почувствовал, как судорожно вздрагивает Шерри. Она задышала неровно, ее сосок набух и затвердел во рту Лахлана, как плодовая косточка. Чем быстрее он двигал пальцем, чем чаще и отрывистее ахала Шерри. Чем глубже и решительнее он проникал между скользких складок, тем быстрее она двигала бедрами, приподнимала их все выше и резче, так что Лахлану пришлось придерживать ее, чтобы проверить вторую половину утверждения.

Поначалу Шеристина была слишком ошеломлена удовольствием, чтобы останавливать его, но вскоре почувствовала, как что-то твердое и большое решительно прикоснулось к ее сокровенному местечку. Опомнившись, она с силой оттолкнула Лахлана.

– Лахлан, нет!

– Шерри, любимая... только один разочек! – взмолился он. – Я просто хочу узнать, как это бывает. Клянусь, я ничего не сделаю! Я остановлюсь по первому твоему слову, обещаю тебе!

– Но как же я узнаю, когда пора остановиться? – возразила она.

– Ты просто поймешь, и все, – настаивал Лахлан, стараясь преодолеть сопротивление ее рук и согнутых ног. На его лбу выступил пот, ожидание уже казалось ему бесконечным, а Шерри по-прежнему упиралась кулаками ему в грудь.

– Так ты обещаешь?.. – нерешительно спросила она.

– Да, любимая, да. Боже мой... Шерри... – Он бросился вперед, к теплому и влажному входу, содрогаясь от предвкушения невыразимого блаженства. – Шерри, обними меня! Покрепче, любимая...

– Лахлан, Лахлан, не смей! – вдруг прошипела она. – Ты что, не слышишь?

Он не слышал ничего, кроме шума разгоряченной крови в ушах. Ему казалось, что сейчас он взорвется, его достоинство приобрело невообразимые размеры и настоятельно требовало продолжения.

Но немного погодя Лахлан понял, почему Шерри остановила его.

Кто-то обходил конюшню уверенным шагом, тяжело ступая по замерзшей земле.

– Лахлан, это мои братья! – в ужасе прошептала девушка. – Что же нам делать?

Мгновенно представив себе семерых здоровяков, братьев Шеристины, Лахлан поспешно одернул килт, прикрывая свою наготу, жестом велел подружке замолчать и пополз по сену к двери конюшни, где замер, прижавшись щекой к шершавому столбу, подпирающему крышу. В дверях мелькнула тень. Профиль нежданного гостя показался Лахлану незнакомым, но достаточно зловещим, чтобы затаить дыхание.

Почувствовав, что кто-то дергает его за подол килта, Лахлан присел и прижал палец к губам Шерри, а потом бесшумно утащил ее обратно в гнездо из сена.

– Кто-нибудь видел, как вы шли сюда? – прозвучал хриплый голос, и два юных сердца замерли.

– Я был осторожен, – ответил второй голос. – Итак, как они приняли мое донесение?

– Я лично передал его лорду Лаудауну, а он помог мне убедить Форбса сегодня же под покровом ночи послать в Моу-Холл полторы тысячи солдат. Если вы говорите правду и принц действительно там, можно считать, что он уже попался в ловушку.

– Вам уже случалось недооценивать его. На вашем месте я не стал бы ни надеяться на удачу, ни медлить.

– Нам понадобится не больше часа, чтобы вывести отряд из Инвернесса, и еще два – чтобы добраться до поместья. Советую вам держаться подальше от открытых окон, чтобы вас ни с кем не перепутали. Надеюсь, вы меня поняли?

– Вы намерены убить его?

– А почему вы спрашиваете? – Полковник Блейкни цинично усмехнулся. – Эта мысль не дает вам покоя?

Его собеседник пожал плечами:

– Если вы просто хотите убить его, я мог бы сделать это еще несколько недель назад. Но у меня сложилось впечатление, что Камберленду он нужен живым – чтобы казнить его публично, в назидание всем, кто осмелится оспаривать власть английского монарха.

– Если он не окажет сопротивления, я с радостью возьмусь сопровождать его в Лондон. Но если мы почувствуем хотя бы малейшую угрозу всему предприятию, я без колебаний убью регента и всякого, кто встанет у меня на пути.

Его собеседник отвернулся, затем снова посмотрел полковнику в лицо:

– У леди Энн в доме есть и другие гости. Среди них женщина. Я не хочу, чтобы она пострадала или попала в плен.

– Кто она такая?

– Она не представляет ни малейшего интереса или угрозы ни для вас, полковник, ни для правительства. Она англичанка, дочь близкого друга короля Георга, который будет счастлив принять ее в лоно семьи, но отомстит тому, кто посмеет заковать ее в кандалы.

– Моя задача – схватить принца, – заявил Блейкни. – Если эта женщина так дорога вам, позаботьтесь, чтобы ее не было в доме, когда подоспеют мои солдаты, Если же ее арестуют вместе с остальными, я не смогу поручиться за ее репутацию, будь она даже дочерью самого короля.

– Понятно. Я постараюсь под каким-нибудь предлогом удалить ее из дома. А теперь мне пора... или разговор не закончен?

– Закончен. Майор Гарнер будет рад узнать, что вы добросовестно отрабатываете свое содержание. Кстати, чуть не забыл... он просил передать вам вот это... – Блейкни вынул из внутреннего кармана запечатанное письмо, а из второго – маленький сверток, перевязанный бечевкой. – А это чай, который вы просили. Неужели в лагере мятежников нет даже чая?

– Эти дикари предпочитают хлебать виски, а не воду, настоянную на травах. Согласитесь, в мороз это разумное решение.

Блейкни саркастически усмехнулся:

– Надеюсь, ваше восхищение шотландцами не поколебало вашу преданность, сэр. Хочу предупредить вас в последний раз: если сегодня ночью произойдет что-нибудь... непредвиденное – скажем, мы наткнемся на засаду и так далее, – я своими руками спущу с вас шкуру и нарежу из нее ремней.

– Красноречивая, но неуместная угроза. Сегодня принц будет в ваших руках.

Лахлан и Шеристина, спрятавшиеся в сене, услышали, как собеседники вышли из конюшни и торопливо разошлись в разные стороны.

– Дьявол! – выпалила Шерри. – Я уже думала, нам крышка.

Лахлан подполз к двери, прислушался к звукам со двора, выглянул наружу и окинул взглядом ближайшие строения.

– Они ушли? – спросила Шерри, возникая рядом с ним, как призрак.

– Похоже, да.

– Кто это был? Ты узнал их?

Лахлан покачал головой.

– Ручаться не стану, но, кажется, один – новый полковник из форта, Блейки, Блейкни, или как его там, А второй... – Он недоуменно пожал плечами.

Шеристина торопливо и деловито уничтожала следы недавних стараний Лахлана – туго зашнуровывала лиф, отряхивала юбку, вынимала из рукавов соломинки. Порывшись в сене, она разыскала свою шерстяную шаль, завернулась в нее и вернулась к Лахлану.

– Побегу домой, пока мама не заметила, что уже поздно, – сказала она, сдерживая дрожь. Но проскользнуть мимо Лахлана ей не удалось: он остановил ее. – Лахлан, мне уже давно пора...

– Шерри, любимая, неужели ты бросишь меня? Мы должны предупредить леди Энн и остальных.

– Предупредить?

– Конечно! Или ты не слышала, о чем говорили эти двое? Они хотят захватить в плен принца Чарли! Об этом знаем только мы – значит, мы должны предупредить его.

– Но как?

– Я мог бы побежать наперерез через долину в Моу-Холл. Но я доберусь до поместья только через час, да и то если буду бежать всю дорогу. Шерри, надо встретиться с Магилливри – у него солдаты, он сам решит, как быть дальше. Ты поможешь мне?

– Моу-Холл? Магилливри? – Шерри растерянно прикусила губу. – Лахлан, я так боюсь солдат! Они хватают всех, кто помогает мятежникам... и отец убьет меня, если узнает, что я была здесь с тобой... – Она помедлила, с трудом сглотнула, борясь с паникой и поглядывая на Лахлана. Она любила его давным-давно – с тех пор как он вытащил ее, трехлетнюю крошку, из колодца. – Ладно, Лахлан, я помогу тебе. Ведь я должна, правда? Ты прав: кроме нас, помочь леди Энн больше некому. Сейчас разыщу братьев _ Дункана и Джейми – и они верхом вмиг доскачут до Магилливри.

– Я знал, что ты славная девчонка, Шерри. – Лахлан порывисто поцеловал ее в губы, оправил свой плотный килт, набросил плед на плечи и уже собрался ускользнуть в темноту, но Шеристина остановила его:

– Лахлан...

– Что, детка?

– Ты... ты все еще любишь меня? – нерешительно спросила она, и в ответ он приложил ладони к ее щекам, заглянул ей в глаза и улыбнулся:

– Конечно, люблю. С каждой минутой все сильней.

– Доброго пути! – прошептала она и поцеловала его, чувствуя, как сердце переполняется любовью.

Он улыбнулся, еще раз прильнул к ее губам и метнулся в темноту.

Глава 18

Леди Энн Моу потянулась и зевнула, деликатно прикрывая рот ладонью. Демиен, который недавно присоединился к дамам, коротающим вечер в гостиной, заметил зевков и взглянул на часы, тикающие на каминной полке.

– Десять минут девятого, – произнес он, ни к кому не обращаясь. – А кажется, будто уже три часа ночи.

Кэтрин улыбнулась:

– Только потому, что ты наконец-то постиг истинный смысл слов «работа» и «долг», братец.

– Пока я не отдал тебе тот злополучный пакетик чая, ты была добрее ко мне, – сухо заметил он.

Кэтрин капризно сморщила нос и допила чай, подслащенный медом.

– Так или иначе, – продолжал Демиен, – я уже согрелся. Теперь покончу с делами и пойду к себе. Я вдруг вспомнил, что уже целых двенадцать часов не писал Гарриет, и если я не напишу ей немедленно, она узнает о моем преступлении и накажет меня с особой жестокостью.

– Какие могут быть дела так поздно вечером? – удивилась леди Энн. – Весь день вы пробыли в Инвернессе – несмотря на все мои старания отговорить вас от этой поездки. А теперь вы опять покидаете нас, не успев как следует согреться.

– Я пообещал доктору Камерону навестить его пациентов. Дело в том, что в Инвернессе я раздобыл не только чай для одной невозможно избалованной юной леди, но и лекарства, запас которых у Арчибальда уже иссяк.

– Разве в лагере есть больные? – встревожилась леди Энн.

– Не больше, чем обычно бывает в походах, – заверил ее Демиен. – С жаром, дизентерией... Словом, достаточно хорошей дозы печеночника, чтобы исцелить их.

Кэтрин громко и удрученно вздохнула:

– Дорогой мой аптекарь, если ты попытаешься вылечить печеночником больного дизентерией, ты только загонишь его в могилу.

Демиен вскинул бровь:

– С каких это пор ты стала сведущей в медицине?

– С тех пор, как мы с Дейрдре решили, что должны приносить хоть какую-то пользу, – объяснила Кэтрин.

– В таком случае не хочешь ли сходить в лагерь со мной и помочь советами?

– Я пойду, – вызвалась Дейрдре и встала. – Кэтрин вредно выходить из дома так поздно – погода слишком сырая.

– Вздор! – Кэтрин отставила пустую чашку. – Мне не повредит глоток свежего воздуха.

– Нет, Дейрдре права, – вмешался Демиен. – Алекс убьет меня, если с тобой что-нибудь приключится – пусть даже просто насморк.

– Я сама решу, как мне быть, – заявила Кэтрин. – Алекс часто брал меня с собой во время вечерних обходов лагеря. Так что ничего он с тобой не сделает.

– А если я все-таки откажусь? – осведомился Демиен.

– Я все равно пойду за тобой. Демиен нахмурился:

– Напрасно я вообще заговорил об этом... Ладно, пойдем, только не подходи к палаткам больных, иначе...

Громкий, отчаянный стук в парадную дверь эхом разнесся по коридору. Леди Энн вздрогнула и озадаченно приподняла брови.

– Кто бы это мог быть в такой час? – удивленно спросила она. – Неужели это опять к принцу?

Весь день дверь была заперта, но, несмотря на то что местопребывание принца держали в строгой тайне, жители окрестных деревень откуда-то узнали, что он в поместье, и потянулись к нему с прошениями. Чарльз удалился к себе в спальню несколько часов назад в сопровождении трех дружелюбных волкодавов Энгуса Моу, прихватив бутылку местного крепкого напитка. У принца по-прежнему болела грудь, и хотя в последнее время он кашлял гораздо реже, постоянно пользовался своей болезнью как предлогом, чтобы побыть в одиночестве.

– Прошу прощения, миледи, – в гостиную вошел Роберт Харди, управляющий Моу-Холла, – там у двери один паренек по имени Лахлан Макинтош. Он чем-то взволнован, говорит, что ему надо перемолвиться с вами словечком наедине.

– Юный Лахлан? Сын Юэнрила?

– Точно, миледи. – Роберт приподнял седую бровь. – Он говорит, что бежал от самого Инвернесса, чтобы доставить вам важную весть.

– В таком случае, Роберт, немедленно приведи его сюда, – улыбнулась леди Энн.

Через минуту раскрасневшийся от быстрого бега в тумане Лахлан Макинтош робко шагнул в богато обставленную гостиную, прижимая к груди синюю шерстяную шапку. На кончике его носа повисла крупная капля. Роберт Харди ущипнул оторопевшего паренька за руку и жестом велел ему сойти с пушистого ковра на пол, который по крайней мере было проще вымыть.

Леди Энн Моу, которая показалась вспотевшему, дрожащему пятнадцатилетнему пареньку величественной, как королева, встала и жестом велела ему подойти поближе к пылающему камину.

– Миледи... – нерешительно начал Лахлан, – мне надо кое-что сказать вам...

– Не спеши, Лахлан Макинтош, – перебила леди Энн, знаком веля недовольному Роберту Харди налить в стакан бренди. – Сначала согрейся. Ты стучишь зубами так громко, что я не слышу ни слова.

Лахлан утер рукавом куртки нос и лоб и с благодарностью опустошил предложенный стакан.

– Мне бы поговорить с вами с глазу на глаз, миледи, – повторил он, чувствуя, как в желудке у него распускается горячий комок. – Дело очень важное.

– Верю, иначе ты не примчался бы сюда среди ночи. Но эти люди – мои друзья, Лахлан. Ты можешь говорить при них все, что хочешь.

– Так вот... – Он обвел взглядом незнакомых людей и вдруг затараторил: – Миледи, сюда идут солдаты из Форт-Джорджа. Они хотят окружить дом и взять в плен принца Чарльза!

Демиен, который стоял у камина, опираясь локтем на полку, выпрямился и отставил свой стакан. Дейрдре и Кэтрин встревожено переглянулись, но леди Энн только переплела пальцы рук и спокойно улыбнулась.

– Откуда ты это узнал, Лахлан? – спросила она.

– Клянусь вам, миледи, это чистая правда! Я слышал, как двое мужчин замышляли взять в плен принца. Одним был офицер из форта, он сказал, что лорд Лаудаун дал ему полторы тысячи солдат, которые двинутся в путь через час. Второй – что в Моу-Холле принца охраняют только несколько человек, а Лохиэл и Кеппох увели своих людей сегодня утром. Пока не подоспеет лорд Джордж из Нэрна, принц будет один.

– Кем был этот второй? – резким тоном спросила леди Энн. – Ты видел его лицо?

Лахлан покачал головой:

– Нет. Но это был англичанин, я сразу понял по выговору. Стоит мне снова услышать этот голос, и я узнаю его, даже если он будет говорить шепотом. Я примчался сюда со всех ног, миледи: эти люди говорили, что доставят принца в тюрьму еще до полуночи.

Леди Энн, Кэтрин, Дейрдре и Демиен одновременно уставились на часы.

– Если мальчишка говорит правду, – произнес Демиен довольно громко, так что Лахлан различил его английский выговор и потрясенно замер, – тогда времени у нас в обрез.

– Роберт! – Леди Энн принялась решительно отдавать распоряжения. – Немедленно разбуди принца. Найди ему теплую одежду – простой килт и куртку и скажи, чтобы поскорее переоделся. Мы спрячем его где-нибудь, пока не выясним, правду говорит Лахлан или нет.

Лахлан с трудом оторвал взгляд от Демиена.

– Правду, миледи! Клянусь честью Макинтошей! Целых две секунды в комнате было тихо, затем управляющий прокашлялся.

– Можно увести его в пещеры, миледи, – предложил он.

– Да, да, Роберт, – так мы и сделаем! В поместье осталось всего пятьдесят воинов. Черт бы побрал Магилливри! Почему ему именно сегодня вздумалось уехать на ферму?

– Я уже послал гонца к Магилливри, – с оттенком гордости сообщил Лахлан. – Я сразу понял, что вам понадобится его помощь.

– Ты молодец, Лахлан, но он едва ли успеет до полуночи собрать своих людей... Роберт! Ты что, прирос к полу? – Дождавшись, когда управляющий выбежит из комнаты, леди Энн продолжала: – Надо подумать, как задержать солдат, пока мы не уведем принца в надежное место.

– Для начала надо поднять по тревоге всех мужчин в лагере, – заявил Демиен, направляясь к двери. – Если мальчишка вам больше не нужен, он поможет мне собрать слуг, конюхов и прочих всех, кто способен держать в руках оружие.

– Мы с Дейрдре пойдем с тобой! – заявила Кэтрин. – Мы тоже хотим помочь.

– Ни в коем случае! – рявкнул Демиен, останавливаясь на пороге. – Вы обе подниметесь к себе, запретесь изнутри и будете сидеть тихо, пока я не приду за вами. И предупреждаю, Кэтрин Эшбрук Камерон, если вы осмелитесь ослушаться, я ни за что не поручусь, что вы останетесь живы и невредимы!

Выпалив все это, он исчез так стремительно, что женщины не успели возразить.

– Леди Энн! Неужели мы должны сидеть в своих комнатах сложа руки? – воскликнула Кэтрин. – Мы могли бы хоть чем-нибудь помочь...

Леди Энн, которая тоже собиралась покинуть гостиную, рассеянно покачала головой:

– Ваш брат прав, Кэтрин: выходить из дома слишком опасно. Ваши мужья убьют меня, если узнают, что я отпустила вас в лагерь. Ступайте к себе и ждите. Солдаты не войдут в Моу-Холл.

– Когда-то я думала, что и в Роузвуд-Холл их не пустят, но ошиблась, – возразила Кэтрин, упорно следуя по пятам за леди Энн. – В последнее время мы с Дейрдре не раз сталкивались с насилием, и, что бы там ни говорил мой брат, я хочу помочь!

Как раз в эту минуту в коридоре появился Роберт Харди с ворохом одежды в руках, встрепанный и взволнованный.

– Миледи, я никак не могу разбудить принца! Он заперся у себя в комнате и...

– Черт бы его побрал! – вскричала Энн Фаркарсон Моу, потеряв терпение. – Выломай дверь, если понадобится! Притащи его на плече, если он будет упираться! Но если я вернусь сюда и узнаю, что принц все еще в доме, я повешу на шею вместо украшений твои причиндалы!

Потрясенный угрозой хозяйки, Роберт отступил и вжался в стену, пропуская ее. С трудом сглотнув, он уставился огромными от страха глазами на двух дам.

– Выломать дверь? – сбивчиво повторил он. – Притащить его? – Он вздрогнул. – Но это же принц!

– А мы не побоимся потревожить его, – заявила Кэтрин. – Покажи нам его комнату, а потом принеси еще одежды, и потеплее. Разыщи капрала Питерса, Джеффри Питерса. Он должен быть где-то возле дома. Пусть ждет у двери с лошадьми и стражниками принца. Что это за пещеры, про которые вы говорили?

Роберт торопливо повел их по коридору. Килт путался в его костлявых ногах, одежда для принца волочилась за ним по полу. Похоже, пожилому слуге было нелегко думать, говорить и идти одновременно. Дейрдре избавила его от вороха одежды и заслужила благодарную улыбку.

– Это пещеры в горах над долиной, – объяснил Роберт. – В Шотландии возле любого дома есть такое тайное убежище.

– Ты знаешь, как туда добраться? Ты проводишь нас?

– Да, да.

– Вот и хорошо. Тогда оденься потеплее. И прихвати оружие – пистолеты или мушкеты... сгодятся даже охотничьи ружья. Только поспеши! А мы разбудим принца.

Роберт подвел их к двери комнаты принца и поспешил прочь, по-гэльски повторяя распоряжения дам.

– Ваше высочество! – Кэтрин громко постучала в дверь. – Вы не спите?

Ответа не последовало. Кэтрин подергала дверь и не удивилась, обнаружив, что та надежно заперта.

– Ваше высочество, это леди Кэтрин. Мне надо сейчас же увидеться с вами по чрезвычайно важному делу.

– Ступайте прочь! – послышался недовольный голос. – Мне нездоровится.

Нахмурившись, Кэтрин еще раз толкнула дверь.

– Ваше высочество, не хочу вас пугать, но сюда направляются солдаты из Инвернесса. Они намерены окружить Моу-Холл и взять вас в плен.

– А среди них найдется опытный врач? – Голос принца дрогнул. – Если да, я с радостью сдамся в плен.

Кэтрин переглянулась с Дейрдре.

– Что же нам делать?

– Выломать двери мы не сможем. – Дейрдре скептически оглядела прочную панель. – Мы могли бы поискать...

В этот момент в замке лязгнул ключ, дверь приоткрылась, и дамы увидели налитый кровью тусклый глаз.

– О Господи! Леди Кэтрин, это вы! – Щель стала шире, глаз прищурился, из комнаты выплыл сильный запах спиртного. – И миссис Маккейл с вами! С какой стати вам взбрело в голову ломиться ко мне в такой поздний час?

– Ваше высочество, сюда идут солдаты из Инвернесса.

– Это я уже слышал. Что им нужно?

Кэтрин постаралась взять себя в руки, гадая, почему все мужчины, стоит им раз кашлянуть или чихнуть, превращаются в малых детей.

– Скорее всего им нужны вы, ваше высочество. Придется спрятать вас в горах, прежде чем они явятся сюда.

– В горах? – воскликнул принц. – В такую сырую ночь? Да я умру от пневмонии, раньше чем мы доберемся до предгорий! Вот, пощупайте мой лоб. Мне предписан строжайший постельный режим!

Не оставляя Кэтрин выбора, он схватил ее ладонь и прижал к своему лбу. Лоб и вправду был довольно горячим, но Кэтрин заподозрила, что причина тому – содержимое бутылки, лежащей возле кровати, а не лихорадка.

Она решительно шагнула в комнату и поморщилась от отвратительного запаха виски и незакрытой ночной посудины. Принц выглядел так же неопрятно, как его покои. Спутанные жидкие пряди светлых волос свисали из-под ночного колпака, прикрывая виски и уши. Его лицо имело желтоватый оттенок, вокруг карих глаз появились темные круги. На льняной ночной рубашке длиной до щиколоток виднелись большие пятна виски, какой-то еды и другие сомнительные следы.

– Ваше высочество, мы принесли вам теплую одежду. Немедленно одевайтесь. Солдаты...

– К дьяволу солдат! – рявкнул принц, направляясь к постели. – Пусть приходят. Я расчихаюсь так, что они разбегутся.

– Сюда спешат полторы тысячи человек, ваше величество, – заявила Кэтрин. – И я всерьез сомневаюсь, что ваша простуда помешает им заковать вас в кандалы и увести в тюрьму.

Чарльз пошатнулся и впился в Кэтрин взглядом.

– Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? Кто вы такая?

– Леди Кэтрин Камерон, как вам известно. Лучше скажите, как вы смеете подвергать опасности всех мужчин, женщин и детей в этом поместье только потому, что вам лень пошевелиться?

Он попятился и растерянно заморгал.

– Что, простите?

– Вы же слышали, – отозвалась Кэтрин. – И это после того, как наши мужья убедили нас, что они поступают правильно! Они утверждали, что вы – благородный и отважный человек, готовый продолжать эту борьбу в одиночку, если понадобится – до смерти, ради всего, во что вы верите. – Выдержав паузу, она окинула встрепанного принца сардоническим взглядом. – Но оказалось, что вы не желаете пожертвовать даже несколькими часами отдыха, чтобы спасти все, что осталось от вашей армии. Солдаты будут благодарны вам. Возможно, они решат пощадить жалкое существо, которое увидят, и позволят ему утопить печали в виски.

Взмахнув бархатной юбкой, Кэтрин направилась к двери, жестом приказав изумленной Дейрдре Маккейл бросить охапку одежды на стул и следовать за ней.

– Подождите! – спохватился Чарльз. – Стойте, черт побери!

Пропустив мимо ушей его брань, Кэтрин холодно заявила:

– Мы с миссис Маккейл идем к себе, переодеваться в теплую одежду. Через пятнадцать минут мы должны быть внизу, где уже ждут лошади. Если хотите, можете присоединиться к нам. Если нет... – вспомнив об одном из излюбленных жестов сэра Альфреда, она широко развела руками, – продолжайте пользоваться гостеприимством этого поместья, сколько вам заблагорассудится.

Спустя десять минут капрал Питерс уже томился в ожидании у дверей Моу-Холла, не выпуская из рук заряженный пистолет со взведенным курком. Он вглядывался в густые тени и вздрагивал от ночных шорохов, живо представляя себе орду кровожадных воинов за каждым кустом. Услышав за спиной громкий стук, он круто обернулся и вздохнул с облегчением, увидев выходящих из дома Кэтрин, Дейрдре и Роберта Харди.

– Слава Богу! – воскликнул он и вытер лоб рукавом. – Мне повсюду мерещится сам Камберленд... А где принц?

Кэтрин вздохнула, принимая поводья:

– Боюсь, он...

– Принц перед вами, – перебил ее Чарльз Эдвард Стюарт, появившийся из густого тумана. Как и все остальные, он был одет в теплые бриджи из шотландки и рубашку, на его голову и плечи был наброшен длинный отрез шерстяной клетчатой ткани. – А где моя охрана?

– С вами поеду только я, – объяснил капрал Питере. – Остальные охраняют подступы к Моу-Холлу.

– Сколько всего мужчин осталось в поместье?

– Шестьдесят три, ваше высочество, им вызвались помочь двадцать женщин. Но с минуты на минуту должен подоспеть Магилливри...

– Во всем виноват я, – покаянно прошептал принц, – и мое упрямство. Мне следовало послушаться Лохиэла и уехать в Килравок, как было задумано. Из-за меня эти люди оказались в смертельной опасности... – Он перевел взгляд на Кэтрин и снял шляпу. – Простите меня, леди Кэтрин. Вы сказали истинную правду. Я вел себя недопустимо. Могу ли я надеяться на прощение?

– Вы уже получили его, ваше высочество.

Принц склонился над ее рукой и коснулся губами холодных пальцев.

– Ваш покорный слуга, мадам... Клянусь отныне исполнять каждый ваш приказ.

– В таком случае, ваше высочество, садитесь в седло, – велела Кэтрин, указывая на лошадей, которых держал под уздцы капрал Питере.

Принц и капрал Питерс помогли Дейрдре и Кэтрин взобраться на спины лошадей и крупной рысью последовали за Харди. Они быстро пересекли долину, оставляя за собой развевающиеся клочья тумана. На опушке черного леса они оглянулись на лагерные костры – издалека казалось, что возле них греются сотни мужчин.

Маленькая кавалькада въехала в лес, придержала лошадей и продолжала путь в тумане, при свете месяца. Воздух был сырым, холод пробирался сквозь плотную одежду, вызывая неудержимую дрожь. Чарльз Стюарт, который уже успел окончательно протрезветь, то и дело сгибался пополам в приступах мучительного кашля, не в силах ни сдержать, ни приглушить его. При каждом приступе он разражался потоками итальянской брани, а потом рассыпался в извинениях. Беспокойство всадников нарастало по мере того, как они поднимались все выше в горы и углублялись в лес. Лицо Кэтрин покрыла испарина. Боязнь погони и засады, страх за брата и всех, кто остался в Моу-Холле, заставляли ее поминутно оглядываться.

Этим вечером прошел легкий снег, но в лесу, под навесом густых ветвей, тропы остались черными. Там и сям мелькали белые поляны, привлекающие внимание всадников. Вокруг было тихо, слышались лишь легкий шорох опавших листьев и негромкий цокот конских копыт по мерзлой земле.

Пятеро всадников ехали в молчании, только переглядывались, услышав отголоски звуков, раздающихся где-то далеко в долине. Шепотом высказывая предположения, они сутулились, плотнее кутались в шотландку и погружались в пугающие размышления.

К чести Роберта Харди, он ни разу не сбился с пути, хотя и признался, что в последний раз побывал в пещерах много лет назад. Он говорил, что такие прогулки не для старых костей, и все-таки вел спутников быстрой рысью, а если и давал лошадям передохнуть, то не больше пяти минут.

Не прошло и часа, как Роберт остановил коня и кивнул в сторону. Здесь деревья росли не так густо, снег лежал иначе, чем в лесу, вызывая подозрение, что под ним скрываются каменные глыбы.

– Пещеры рядом, – объяснил Роберт, чувствуя, как напряжены его спутники. – Там найдутся и еда, и одеяла.

– А хворост для костра? – с надеждой спросил принц, стуча зубами от холода.

– Я не советовал бы разводить костер, ваше высочество, – отозвался капрал Питерс. – В такой темноте огонь будет виден издалека.

Вскоре они выехали на поляну, где воздух был кристально чист, месяц заливал все вокруг ярким голубовато-белым светом, повиснув на черном бархате неба. Тропа круто поднималась еще с десяток ярдов, затем выводила на широкое плато, где впереди виднелись нагромождения камней. За ними обнаружилась узкая горная долина, которую заполнял стелющийся туман. Над ним выступали лишь вершины холмов.

Харди спешился и исчез в почти неприметной трещине в каменной стене. С помощью кремня и трута он быстро развел огонь, и вскоре вход в пещеру озарил неяркий желтоватый свет.

Кэтрин мысленно оценила ширину и высоту устья пещеры и, спешиваясь, взяла за плечо помогающего ей капрала.

– Капрал... нельзя ли чем-нибудь замаскировать вход в пещеру? – спросила она дрожащим голосом. – Он не настолько широк...

– Можно завесить его одеялами, – предложила Дейрдре, – или нарубить веток...

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Питере. – Иначе к утру превратимся в ледышки.

У принца опять начался приступ сухого кашля, и он поспешно отвернулся от спутников. Харди вышел из пещеры, вздрогнул и предостерегающе замахал руками. Только после этого Чарльз Стюарт заметил, что стоит на самом краю каменного карниза, а под его ногами зияет пропасть.

– О Господи! – Он поспешно отступил. – И много здесь таких опасных мест? Вы уверены, что нам ничто не угрожает?

– Здесь безопаснее, чем в вашей спальне, ваше величество, – заверил Роберт. – Как только мы разведем огонь, в пещере станет совсем уютно. Да и утес невысок, – добавил он, кивая в сторону карниза. – Футов двадцать, не больше – днем вы убедитесь сами.

– Лучше уж я поверю вам на слово, – отозвался принц и подошел поближе к пещере, не скрывая, что он боится высоты. А что касается пещер... Да уж, это не Холируд-Хаус, – заметил он, оглядывая устье пещеры.

– Зато здесь вам ничто не угрожает, – возразил Роберт Харди. – В этой пещере нас не найдет даже блоха.

– Но мы-то не блохи, Роберт, – послышался знакомый голос, и еще один всадник подъехал к пещере. – А нашли вас почти без труда.

– Демиен! – воскликнула Кэтрин и бросилась к брату. – Откуда ты взялся? Как нашел нас?

– Скажи лучше, Китти, что ты здесь делаешь? Если не ошибаюсь, я велел тебе запереться в комнате. Но когда я вернулся за тобой, то обнаружил там лишь ворох бархата и нижних юбок.

– Кринолины, братец, – в седло в них не сядешь. А что касается твоих распоряжений и моих поступков, тебе пора бы запомнить: я всегда поступаю так, как считаю нужным.

– Могу подтвердить это, – вмешался принц. – Демиен, не сердитесь на нее. Сегодня она оказала нам неоценимую услугу, забыть о которой невозможно.

Кэтрин улыбнулась и перевела взгляд с Чарльза на брата:

– А теперь объясни, как ты разыскал нас.

– Не я, – поправил Демиен. – Юный Лахлан догадался, куда вы направляетесь. Мы задержались в пути, чтобы убедиться, что за нами никто не следит.

– Надо поскорее привязать лошадей где-нибудь у пещеры, а самим спрятаться внутри, – предложил капрал Питерс.

– Верно, – кивнул Демиен и повернулся к своему молчаливому спутнику. – Лахлан, может быть, ты перестанешь сверлить меня глазами и займешься лошадьми? Эй, парень, ты оглох?

Но Лахлан Макинтош не оглох и не ослеп. Он напряженно прислушивался, и вскоре все вокруг поняли, в чем дело. Из долины доносились приглушенные хлопки, в темноте вспыхивали и тут же гасли искры. За последние недели все беглецы научились различать выстрелы из мушкетов и теперь сообразили, что в долине поднялась тревога.

Еще недавно Колин Фрейзер был кузнецом в деревеньке Моу, потом встал под знамя полковника Энн и вскоре доказал, что он опытный вожак, которого опасность лишь приятно волнует, как не волновала и жена двадцать два года назад, будучи еще юной невестой. К армии принца Чарльза Колин присоединился вопреки советам жены и надеялся после войны живым и невредимым вернуться домой, в крытую соломой хижину.

Едва леди Энн вылетела из густого тумана верхом на своем рослом мышастом жеребце, Колин собрал одиннадцать мужчин и вместе с ними направился по лесной дороге. Отойдя мили на три от Моу-Холла, он расставил спутников вдоль дороги, сам спрятался за густыми зарослями можжевельника и затаился в ожидании.

Не прошло и минуты, как волосы у него на затылке встали дыбом: Колин понял, что в лесу прячутся не только они. Мало того, не только он выбрал местом для укрытия заросли можжевельника.

Медленно и осторожно Колин вытянул шею так, чтобы из-за вечнозеленых веток показались только его макушка и вытаращенные глаза, и увидел на расстоянии прыжка перед собой еще одну пару вытаращенных глаз. Не задумываясь и не давая незнакомцу никакого преимущества, Колин бросился на него с ножом в руках.

На расстоянии четырехсот ярдов от этого места полковник Блейкни поднял руку, приказывая своему отряду остановиться.

– Вы что-нибудь слышали? – спросил он своего помощника.

Младший офицер прислушался, склонив голову набок и всматриваясь в зловещие тени по обеим сторонам дороги.

– Может быть, сова?..

– Совы не визжат, лейтенант, – с досадой напомнил Блейкни, тщетно оценивая позицию отряда и прикидывая, сколько еще придется маршировать по лесу. – Позовите Маклеода, – распорядился он, – только, ради Бога, тихо! По пути передайте всем солдатам, что они должны соблюдать полнейшую тишину. Первому из них, кто чихнет, я сам перережу глотку.

– Слушаюсь, сэр.

Лейтенант бесшумно побежал вдоль извилистой пехотной колонны, по пути передавая солдатам приказ полковника. Солдат с самого начала не покидала тревога: до всех дошли слухи об огромном лагере якобитов в долине возле Моу-Холла, мало кто верил, что долина опустела. Фамилии Камеронов и Макдональдов вызывали дрожь успешнее резкого зимнего ветра: кое-кто из солдат участвовал в битве при Престонпансе и своими глазами видел, как сражаются эти два клана. Те же, кто побывал в Фолкерке, видели, как вопящие горцы ринулись на них, словно выскочив из-под земли.

Почти половину армии лорда Лаудауна составляли англичане, которые ненавидели горы и долины и боялись их, считая, что в таких условиях от солдата просто нелепо требовать воинской доблести. Остальными солдатами армии были горцы кланов, поддерживающих Ганновера. У них душа не лежала к ожесточенным битвам с соотечественниками, они знали, что серьезным препятствием для мятежников может стать только смерть.

– Почему колонна остановилась? – спросил Раналд Маклеод, капитан отряда Маклеодов. Подобно отцу, он был невысоким, грубовато сложенным и имел привычку выискивать изъяны в любом плане, если его разработал не горец. Но в отличие от отца он прекрасно понимал, как запятнали свою репутацию Маклеоды, отказавшись поддержать принца, и питал черную зависть к своему младшему брату Эндрю, который пренебрег отцовским гневом и примкнул к якобитам.

– Мы приблизились к одной из развилок, отмеченных на карте, – предположил Блейкни. – Пройдя по этому узкому ущелью и перевалив через холм, мы разделимся и возьмем Моу-Холл в клещи.

– За этим холмом будут еще десятки других, – презрительно процедил Маклеод. – Было бы лучше зайти с востока, где торфяники и ровные поля.

– И где нас наверняка заметит противник.

Маклеод всмотрелся в туман и принюхался, как охотничий пес.

– Нас уже заметили. Эти совы давно подняли тревогу, пока мы торчим здесь.

Блейкни побагровел.

– Тогда предлагаю сплотить ряды и примкнуть штыки.

– Мы не готовы сражаться против всей армии мятежников, – ровным тоном возразил Маклеод. – Генерал ясно дал понять, что от нас зависит, захватят они весь север Шотландии или нет.

– Вы беспокоитесь за север Шотландии... или за владения Маклеодов?

Ладонь тяжело легла на рукоять меча.

– Придержи-ка язык, англичанин! А то мои люди не станут ждать, когда твои храбрые солдаты опять обратятся в бегство, едва завидев противника.

При этом недвусмысленном намеке на позорное отступление у Престонпанса Блейкни покраснел еще гуще и уже схватился было за шпагу, намереваясь бросить вызов дерзкому горцу, но тут прямо на него из тени вылетел один из разведчиков лагеря, вопя во всю мощь легких:

– Мятежники, сэр! Там, впереди! Среди деревьев, на холмах!

– Успокойся! – скомандовал Блейкни. – Отдышись и объясни, что ты видел.

– Мятежников, сэр! В полумиле отсюда, на дороге... они идут сюда!

– Черт! – Блейкни устремил взгляд вперед, на дорогу, скрытую из виду туманом. – Сколько их? Это отряд разведчиков? Несколько отрядов? Полк? Да говори же, не тяни!

– Сэр, я не знаю, сколько их. Но насколько я слышал, они приближались со всех сторон. Они прячутся среди деревьев, в лесу их больше, чем мух в июне. Похоже, они устроили засаду. Они прикончили Джейкобса и убили бы меня, если бы я не удрал вовремя.

По колонне солдат прошел ропот, почти все они невольно попятились. Ни выражения их лиц, ни позы не изменились, когда Блейкни пришпорил коня и вывел его на середину дороги.

– Постройте солдат! Мушкеты зарядить, штыки примкнуть! Готовьтесь к атаке!

На расстоянии двухсот ярдов Колин Фрейзер услышал этот приказ и метнулся в заросли, где ждали его подчиненные. Прежде всего следовало найти способ предупредить тех, кто остался в Моу-Холле, сообщить им, что к поместью движется целая армия англичан из Инвернесса.

«Так просто мы не сдадимся», – думал Колин. Вскинув мушкет, он выстрелил и велел своим солдатам готовиться к атаке. В отчаянии он выкрикивал не только их имена, но и имена всех кланов, какие только смог вспомнить, принялся перебегать от куста к кусту, издавая боевые кличи Камеронов, Макдональдов, Магилливри, Стюартов, Чизхолмов... Его спутники быстро сообразили, что к чему, разрядили оружие и снова перезарядили его, забегали по лесу, громко отдавая приказы, создавая впечатление, что в лесу полным-полно кровожадных горцев.

– О Господи! – выпалил Маклеод. – Это же сам Лохиэл! Они поджидают нас. Мы чуть не попали в засаду!

– Ни с места! – взревел Блейкни, выхватывая шпагу и рассекая ею воздух.

– Нас подстерегли! – бушевал Маклеод, размахивая мечом. – Мы едва не угодили в ловушку!

Пуля просвистела у самого уха коня Блейкни, тот взвился на дыбы и ударил копытом одного из пехотинцев. Схватившись за горло, раненый издал душераздирающий вопль и зашатался, кровь забрызгала всех, кто стоял рядом. Солдаты сломали ряды, колонна пришла в движение.' Предчувствуя, что они готовы обратиться в бегство, не слушая приказов, Блейкни попытался хоть как-нибудь восстановить порядок.

– Отступаем! – приказал он. – Уходим! Стреляйте по деревьям! Мы не позволим окружить нас!

Он вонзил шпоры в дрожащие бока коня, и тот сорвался с места. Маклеод понесся следом, задержавшись лишь затем, чтобы перебросить через седло* раненого и отозваться на яростные кличи, несущиеся из кустов.

А отряд Колина Фрейзера продолжал беспорядочную пальбу и крики, пока не израсходовал все боеприпасы и не охрип. Обливаясь потом и понимая, что сделали все возможное, чтобы отдалить неизбежное, Колин и его спутники рухнули у живой изгороди. Они с изумлением понимали, что сумели прогнать целый отряд англичан, не верили своим глазам и в конце концов пришли к выводу, что солдаты еще вернутся, чтобы отомстить.

Только утром они окончательно убедились: им, двенадцати горцам, удалось обратить в бегство полторы тысячи солдат.

– Определенно перестрелка... – пробормотал Демиен, прислушиваясь к беспорядочным хлопкам мушкетных выстрелов. – Но по звукам невозможно определить, откуда явились противники и сколько их.

– Мы все равно ничего не сможем поделать, – громко заявил капрал Питере, напоминая Демиену о женщинах. – Предлагаю спрятаться в пещере, где тепло и сухо, и, пожалуй, ради спокойствия выпить чаю.

– Чаю? – изумленно переспросила Кэтрин. – В пещере?

Питерс вспыхнул и извлек из кармана маленький сверток.

– Я вспомнил, что вы мечтаете о чашке крепкого английского чая, и выменял его у одного солдата.

На расстоянии полудюжины шагов от него Лахлан Макинтош потянул Демиена за сюртук.

– Сэр, сэр, это он!

– Кто? О чем ты говоришь?

– Сэр, это он. Это его я видел в конюшне, с полковником. Я узнал его сразу, как только он заговорил... а еще я видел, как полковник передал ему в конюшне пакетик. Клянусь, это он! Тот, кто предал принца и леди Энн!

Демиену понадобилась целая секунда, чтобы осмыслить эти слова. К тому времени как он все понял, капрал Питерс почувствовал угрозу в торопливом шепоте и выхватил пистолеты. Грациозным движением он обхватил Кэтрин за талию, притянул ее к себе и приставил пистолет к ее подбородку.

Возмущенный возглас Кэтрин оборвался, едва она ощутила прикосновение холодного металла к коже.

– На твоем месте я бы этого не делал, Эшбрук, – заметил Питерс, видя, что Демиен пытается выхватить оружие. – Или мозги твоей драгоценной сестры забрызгают всю пещеру.

– Капрал! – ахнула Дейрдре. – Что вы делаете?

– Выполняю свой долг, мадам, – ответил он ровным голосом, не выказывая ни толики прежнего смущения и вмиг перестав заикаться. – Харди, брось все, что у тебя под шотландкой, и подойди к остальным.

Роберт Харди выпростал руку из-под отреза шотландки, в который кутался; его пистолет тускло блеснул в лунном свете. Он осторожно положил оружие к ногам и отошел туда, где стояли Демиен и юноша.

– Сэр, я прошу вас отпустить миссис Камерон, – заговорил принц. – Насколько я полагаю, вам нужен я, и я охотно пойду с вами куда угодно, но только если вы сейчас же отпустите даму.

– Как трогательно! – усмехнулся Питерс, целясь из второго пистолета в принца. – Ваше высочество, будьте любезны подойти к краю пропасти. Встаньте на самый край карниза, протяните руки перед собой. И немедленно, иначе дама умрет.

Дождавшись, когда принц подчинится, Питерс сам попятился к обрыву, увлекая за собой Кэтрин. Он остановился так, чтобы при малейшей опасности иметь возможность столкнуть принца со скалы и вместе с тем продолжать держать под прицелом остальных. Некоторое время Питере переводил взгляд с одного лица на другое и наконец остановил его на Дейрдре.

– Миссис Маккейл! Соберите все оружие, только двигайтесь как можно осторожнее и медленнее. Отберите у всех пистолеты, мушкеты, ножи – все оружие. И сбросьте его в пропасть.

Дейрдре выполнила приказ, дважды подходя к обрыву и избавляясь от собранного оружия.

– Чрезвычайно вам признателен, миссис Маккейл, – произнес Питерс, когда все было кончено. – А теперь найдите моего коня и веревку, привязанную к седлу.

– Зачем? – ошеломленно спросила Дейрдре, совсем растерявшись от такого поворота событий. – Зачем это вам?

– Зачем? Догадайтесь сами, миссис Маккейл. Мой король и страна превыше всего, но неужели солдат обязан за какие-то десять шиллингов в месяц рисковать жизнью и конечностями?

– Полагаю, вы предпочитаете ставки повыше, – усмехнулся Демиен.

– Тридцать тысяч фунтов – немалая сумма, – невозмутимо подтвердил Питерс. – А пятидесяти тысяч мне хватит на всю жизнь.

Кэтрин задрожала, испустив сдавленный крик.

– Алекс! Господи, мы привели вас прямиком к нему!

– О такой удаче я даже не мечтал, – признался Питерс и ухмыльнулся. – Но расчет оказался точным. Мне приказали просто присоединиться к армии якобитов в Дерби, но ее поспешное исчезновение застало всех врасплох. Я собирался догнать мятежников, когда случайно встретился с лейтенантом Гудвином, догадался, куда он направляется и что он задумал, и последовал за ним в Роузвуд-Холл. Вообразите мое изумление, когда я обнаружил, что невинный ягненок, которому я помог сбежать из волчьего логова, – не кто иной, как жена Александера Камерона! Самого Черного Камерона! Разве можно придумать более надежный способ войти в доверие к вождю мятежников и выполнить поручение майора Гарнера?

– Гамильтона Гарнера? – ахнула Кэтрин.

– Я знал, что это имя вам знакомо. Но сам я узнал о том, что вы знакомы с майором, только сегодня утром. Как правило, я передавал связным только цифры и факты: численность, дислокации, перемещения и так далее. Я понятия не имел, что майора интересуют и местные сплетни и что ему не терпится вновь встретиться с вами и с вашим прославленным мужем. Как вы понимаете, в моем поступке нет никаких личных мотивов. Но за последние несколько недель меня не раз подмывало сбросить маску наивного капрала-заики и вкусить лакомства, которое пришлось по душе самому Черному Камерону. – Он сделал паузу и провел дулом пистолета по нежной коже Кэтрин, усмехаясь этой страшной ласке. Еще совсем недавно он держался неуверенно, выглядел неопытным, но теперь его тело вдруг стало стальным, мышцы рук напряглись, пальцы, сжимающие оружие, ничуть не дрожали, несмотря на неудобную позу. – Кто знает? – продолжал он. – Может быть, после того, как мы избавимся от обузы и передадим принца тюремщикам, вы сможете уговорить меня не отдавать вас майору. Видимо, вы нечто особенное, если вам удалось поставить на колени самого лохаберского льва.

Он коснулся губами виска Кэтрин, и по ее телу прошел трепет отвращения, а к горлу подкатила тошнота.

Роберт Харди и Демиен сорвались с места одновременно, но глаза Питерсу заслоняли развевающиеся волосы Кэтрин, поэтому он успел заметить только прыжок Харди. Не задумываясь, он отвел пистолет от подбородка Кэтрин и нажал на курок. Стальной боек ударил по кремню, взметнулось облачко дыма, от искры воспламенился порох. Свинцовая пуля впилась в лоб Харди, пробила кость и прошла навылет. Пронзительный вопль Дейрдре отвлек Питерса благодаря этому у Демиена появилась лишняя доля секунды. Он ударил Питерса в бок, тот рухнул, подминая под себя Кэтрин – так, что второй пистолет оказался зажатым между телом Кэтрин и боком Питерса. Она вырвалась как раз в ту секунду, когда грянул второй выстрел. Вспышка на миг ослепила Демиена, но он чудом остался жив: пуля пролетела на волосок от его виска.

Противники сплелись в схватке, бранясь и размахивая руками и ногами. Они подкатились почти к самому краю утеса, затем откатились обратно, напрягая все мышцы и извиваясь, стараясь нанести такой удар, который обеспечил бы им долговременное преимущество. Питерс по-прежнему сжимал в руке один из пистолетов и колотил им Демиена по голове и плечам.

Демиен с трудом сдерживал крик. Впервые в жизни он проклял богатство и роскошь, по вине которых он оказался слишком слабым, чтобы дать решительный отпор гибкому и сильному капралу. Этот человек учился сражаться и убивать голыми руками, а Демиен быстро выбивался из сил. На какой-то миг у него перехватило дыхание: он почувствовал, что его голова висит над пропастью. Демиен не свалился с обрыва только потому, что Питерс придавил всем телом его ноги. У Демиена закружилась голова, кровь прилила к ней, в бледном свете луны блеснуло лезвие вскинутого ножа. Громко выкрикнув имя жены, Демиен сжался, втянул живот, готовясь к резкой боли.

Но боль причинил ему не нож, а большой камень, ударивший Питерса в затылок и скатившийся с его плеча. Демиен увидел, как нож вывалился из пальцев капрала, как его тело дрогнуло, рот широко раскрылся в безмолвном крике. Лахлан Макинтош причинил ему Мучительную боль, ударив ногой в пах. Ослепнув от двойного удара, скорчившись в три погибели, Питерс подкатился к краю каменного карниза, не успел удержаться ни за куст, ни за камень и рухнул в пропасть. Тьма поглотила его, вопль резко оборвался, закончившись далеким хрустом веток.

Первым опомнился Чарльз Стюарт. Он бросился на помощь к Демиену, который кашлял, силясь подняться с колен. Вскоре тишину рассек еще один душераздирающий вопль. Дейрдре стояла на коленях возле Кэтрин. Ее руки были перепачканы кровью, лицо казалось совсем белым и застывшим.

– Она не дышит! – выкрикнула Дейрдре. – Вторая пуля... помогите же мне! Она не дышит!

Глава 19

Ровно через две недели маленький, но прекрасно вооруженный отряд Камеронов был замечен в предместьях Инвернесса. Вести об успешном штурме Форт-Огастеса опередили Камеронов на целых четыре дня, но эту победу уже затмил дерзкий маневр принца против правительственных войск из Инвернесса. Через день после неудачного нападения на Моу-Холл авангард армии лорда Джорджа Меррея вошел в долину. Услышав, что принц чуть не стал пленником Блейкни, генерал немедленно отправил Чарльза Стюарта в Куллоден-Хаус, под защиту трех тысяч солдат. А через несколько дней, воспользовавшись замешательством вражеской армии, принц возглавил взятие Инвернесса и преследовал войска лорда Лаудауна по водам Мори-Ферта до самого Дорноха.

– Все дело во времени, – сухо заметил Алуин. – Появись мы неделю назад, мы стали бы героями. А сегодня мы всего лишь добавили еще одно перо на шляпу принца.

– Объясни это моей жене, – попросил Алекс. – Чем ближе мы подъезжаем к Моу-Холлу, тем страшнее мне становится.

– В твоем возрасте и при твоем опыте пора бы знать, что давать поспешные обещания слишком опасно. Особенно если имеешь дело с беременной женщиной. Мне говорили, в таком положении они становятся особенно чувствительными, у них усиливаются защитные инстинкты, или что-то в этом роде! А поскольку она всегда была вспыльчива... – Он пожал плечами и умолк, удостоившись гневного взгляда Алекса.

– Умеешь же ты подбодрить! – заметил Александер, рассеянно кивая двум пожилым женщинам, которые отступили на обочину, глядя на всадников. – И все остальные тоже... или мне почудились приветственные возгласы?

Алуин придержал коня, подстраиваясь под шаг жеребца Алекса. Оба всадника остановились на гребне холма, откуда открывался вид на всю долину и парки Моу-Холла. Зрелище показалось им мирным, лагерь расположился у подножия поросшего лесом холма. Над десятком костров вился дым, у палаток творилась обычная суета. На дальнем плане пологие холмы убегали к горизонту, напоминая зеленые океанские волны, среди которых кое-где мелькал белый снег. Вдалеке холмы сливались с подбрюшьями низко нависших туч.

– Похоже, все тихо, – сказал Алуин.

– На мой взгляд, слишком тихо и спокойно.

Струан Максорли остановил рядом с ними своего коня с разметавшейся гривой, к нему подтянулся граф Джованни Фандуччи, треуголка с плюмажем которого казалась в этой обстановке особенно неуместной.

– Нам следовало бы сделать привал и побриться, – заметил он, недовольно подергивая бровью.

Торопясь вернуться в Моу-Холл, Алекс гнал коня днем и ночью, и спутники были вынуждены поспевать за ним, довольствуясь краткими остановками. Им едва хватало времени перекусить и напоить лошадей. Граф зарос щетиной, но выглядел бодрее остальных. Алекс и Алуин отрастили бороды и были с ног до головы покрыты пылью и потом.

Алекс пустил вперед жеребца, переводя взгляд с величественного каменного особняка на лагерь и обратно. На полпути к подножию холма наперерез всадникам вылетела женщина верхом на мускулистом мышастом жеребце. Волосы ее разметались по плечам, щеки раскраснелись от холода. Леди Энн Моу остановила коня в нескольких шагах от Алекса.

– Мне передали, что вы вышли из Инвернесса! – задыхаясь, выпалила она. – Я послала стражников высматривать вас.

– Мы решили двинуться наперерез, – объяснил Алекс и нахмурился. – На пышную встречу мы не рассчитывали.

Конь леди Энн нетерпеливо заплясал, и она негромко выругалась по-гэльски.

– Вы еще ничего не слышали?

– Слышали? О чем? – встрепенулся Алуин.

Леди Энн устремила взгляд ярко-зеленых глаз на Алекса.

– После вашего отъезда нам пришлось нелегко. Ночью к поместью подобрались солдаты короля, надеясь захватить принца в плен. Только Кэтрин удалось разбудить его и увезти в горы, в пещеру, которую мы считали надежным убежищем. Но там вспыхнула схватка, и... Кэтрин была ранена... но неопасно! – поспешно добавила она. – Ее брат до смерти перепугался. Пока он вез ее обратно в поместье, он постарел на десять лет. Но врач говорит, что скоро она поправится. И с ней, и с малышом все хорошо...

Алекс не дослушал ее. Вонзив каблуки в бока жеребца, он пустил его галопом, направляясь прямиком к двери Моу-Холла. Конь и всадник вскоре подлетели к особняку. В развевающемся плаще и килте Алекс спрыгнул на землю и бросился к двустворчатым дверям. Перемахивая через две ступеньки, он взлетел на второй этаж и ворвался в комнату жены прежде, чем его спутники успели подъехать к дому.

Кэтрин смеялась так громко, что не услышала шагов в коридоре. У нее не возникло даже предчувствия. Внезапно дверь ее комнаты с треском распахнулась, и на пороге возник рослый бородатый незнакомец в плаще. Смех Кэтрин оборвался, она узнала мужа, но не посмела вскрикнуть от радости, заметив, с каким выражением лица он обвел взглядом комнату. В его глазах сменяли друг друга тревога, недоверие и гнев.

Дейрдре, сидевшая у постели, уронила кружева, которые чинила, и ахнула. Демиен, расположившийся у огня, бросил комедию, которую читал. Улыбка бесследно улетучилась с его лица.

– Алекс... ты вернулся... – неловко выговорил он.

– Если я вас потревожил, я могу зайти попозже.

Это великодушное предложение никого не обмануло. Дейрдре и Демиен сразу засуетились: Дейрдре принялась собирать кружева, нитки и иголки, Демиен подхватил книгу и вскочил. Только Кэтрин осталась бесстрастной. Она старательно сложила руки на коленях и расцвела нежнейшей улыбкой:

– Входите же, милорд. Расскажите нам о своих приключениях в Форт-Огастесе.

Александер только скрестил руки на груди и небрежно прислонился к дубовому дверному косяку.

– На самом деле приключений почти не было. Мы столкнулись с сопротивлением, но не слишком отчаянным. Зато я слышал, что настоящие приключения выпали на вашу долю.

Кэтрин разгладила ладонью складку на одеяле.

– Ничего особенного. Мы просто спасли принца, которого хотели похитить, и обратили королевскую армию в бегство.

– И все это за какой-нибудь день, – подытожил Алекс.

Небрежный тон Кэтрин не обманул его ни на минуту.

Под ее глазами по-прежнему виднелись тени, на щеках горел лихорадочный румянец. Движение ее руки привлекло внимание Алекса к плотной повязке на предплечье, легкая дрожь губ ясно говорила о том, с каким трудом дался ей этот жест.

Алекс повернулся к двум безмолвным зрителям этой сцены, и его губы растянулись в ленивой усмешке.

– Прошу простить нас. Я немного устал и запылился, к тому же не расположен никого видеть.

Дейрдре и Демиен снова засуетились, бормоча извинения, которые Кэтрин и Алекс пропускали мимо ушей. Едва очутившись в коридоре, за плотно захлопнутой дверью, Дейрдре увидела еще троих грязных бородатых мужчин, спешивших к ней, присмотрелась и бросилась к мужу, раскрыв объятия. Граф Фандуччи поспешно сорвал с головы треуголку и отступил на несколько шагов, увлекая за собой Струана Максорли. Тем временем Алуин крепко поцеловал жену.

– Что здесь происходит? – спросил он, слегка отстранив ее. – У дома мы встретили леди Энн, и она сказала, что Кэтрин ранена.

Дейрдре кивнула, быстро производя осмотр конечностей мужа и убеждаясь, что все его руки, ноги, пальцы и уши на месте. Она вздохнула с облегчением, но тут заметила тревогу в его серых глазах.

– Все не так страшно, как мы думали. Сначала мы решили, что ее застрелили насмерть, но...

– Застрелили? В Кэтрин стреляли?

Дейрдре опять кивнула:

– Да, капрал Питерсе. К счастью, пуля попала в руку, но все равно рана была ужасна!

– К счастью? Как, черт возьми, вообще вышло, что в нее стреляли, и при чем тут капрал Питерс? Ее ранили случайно?

– Нет, умышленно. Капрал убил здешнего слугу, Роберта Харди, и хотел прикончить всех нас, а потом увезти принца в Инвернесс и передать англичанам.

– Капрал? Капрал Джеффри Питерс?

– Он просто притворялся, – продолжала сбивчиво объяснять Дейрдре. – На самом деле он не перешел на нашу сторону, только воспользовался случаем, чтобы пробраться в лагерь. Все это время он служил королю и собирался отвезти принца в Инвернесс, чтобы получить награду.

– Так я и знал! – выпалил граф Фандуччи, с силой хлопнув Струана по плечу. – Этот человек мне давно не нравился!

– Такого же мнения он был о вас, – отозвался с гримасой Алуин. – Мало того, он пытался предостеречь меня, заявляя, что подозревает вас.

Фандуччи прищурился:

– А, вот оно что! Вот почему вы не спускали с меня глаз! Вы думали, что я шпион?

Алуин виновато пожал плечами:

– Его доводы показались мне убедительными...

Граф фыркнул, всем видом выражая крайнюю степень возмущения.

– Питерс! – спохватился Алуин, снова поворачиваясь к Дейрдре и Демиену. – Где же он?

– Умер, – ответил Демиен. – Насколько мне известно.

– Что это значит?

– В последний раз мы видели его за мгновение до того, как он сорвался в пропасть. На следующее утро я отправил людей из поместья за трупами, они нашли Роберта там, где мы оставили его, но Питерс исчез. На камнях у подножия скалы было много крови. Возможно, его растерзали волки или рыси...

– Значит, вы ни в чем не уверены?

– Я недоверчив, как и полагается юристу. Человек не может исчезнуть бесследно. У подножия скалы растут густые кусты. У человека, упавшего на них, есть шанс выжить, хотя и небольшой. Я приказал обыскать весь лес и ближайшие долины, но нигде не обнаружилось ни единого следа. Весь лагерь был поднят по тревоге и принялся выслеживать Питерса: даже если он выжил, упав с высоты двадцати футов, вряд ли он далеко ушел бы пешком. В последнее время ночи стали особенно холодными, и его могли прикончить если не рыси, то мороз.

– Могли?

Демиен рассеянно пощупал синяк на шее.

– Просто мне было бы спокойнее, если бы мы нашли труп.

Алуин уже заметил синяки и ссадины на лице Демиена. Даже теперь, спустя две недели, он выглядел плачевно.

– Все остальные невредимы?

– Погиб только Роберт, ранена была только Кэтрин, – мрачно объяснил Демиен. – О смерти Харди я искренне сожалею. Будь я проворнее...

Дейрдре выступила вперед и взяла Алуина за руку:

– Объясни ему, что он ни в чем не виноват. Если бы не он, сейчас все мы были бы мертвы, а принц попал бы в английскую тюрьму.

Алуин шагнул к Демиену и снял перчатку с правой руки.

– Она права. Вам незачем винить себя. Напротив, все мы в неоплатном долгу перед вами, и я первый хотел бы поблагодарить вас.

Демиен уставился на протянутую руку, затем перевел взгляд на лицо Алуина, в глазах которого светилось предложение крепкой дружбы.

– И потом, – добавил Алуин, энергично пожимая руку Демиена, – Алекс наверняка обвинит во всем самого себя.

– Алекс? Но ведь в это время он был далеко отсюда.

Алуин оглянулся на закрытую дверь спальни.

– Да, но об этом знаем только мы с вами...

– Ты обещал вернуться через неделю, – напомнила Кэтрин, нарушая молчание, которое висело в комнате с тех пор, как Дейрдре и Демиен трусливо покинули ее. Алекс прошел к окну и застыл, не издав ни звука.

Кэтрин облизнула губы.

– Мне помнится, ты даже потрясал кинжалом и твердил...

Алекс обернулся к ней, блеснув непроницаемыми черными глазами, и слова застряли у нее в горле. Губы Алекса были плотно сжаты, почти невидимы в двухнедельной черной щетине, Кэтрин сразу поняла, что во время отсутствия он отнюдь не развлекался. Его глаза были покрасневшими и усталыми, веки припухли от бессонницы. Под ногтями виднелась грязь, пыльные волосы были заплетены в короткую косу.

Кэтрин на миг устыдилась своего сарказма. Как она хотела бы, чтобы он сел рядом и обнял ее...

– Ты так и будешь молчать? – тихо спросила она. – Не хочешь узнать, что случилось?

– Вы пережили неудачную попытку похищения принца, спасли его и обратили в бегство королевскую армию... и все это, полагаю, в одиночку.

От этого язвительного тона чувство вины мгновенно покинуло Кэтрин.

– Очевидно, сказалось ваше влияние, милорд, – ловко парировала она. – А как еще полагалось вести себя жене легендарного Черного Камерона? Видимо, все ждали, что она последует примеру мужа и попытается завоевать весь мир в одиночку.

Он медленно поднял бровь, и Кэтрин съежилась. Алекс был зол, очень зол, и Кэтрин, которую неудержимо влекло к нему, вдруг стало холодно.

– Я не искала приключений, – тихо добавила она. – Не бросалась на заряженные ружья, чтобы заслужить похвалы и восхищение. Все было ужасно, я страшно перепугалась. Я первая была готова броситься наутек и спрятать голову в песок... если бы у меня была такая возможность.

Алекс вгляделся в ее бледное лицо и снова отвернулся.

– Что же произошло? – отрывисто бросил он.

– Может, сначала присядешь?

Алекс проследил за движением ее ладони. Кэтрин похлопала по одеялу рядом с собой. Взгляд Алекса проскользил вверх от кружевной оборки ее ночной рубашки по широкому желтоватому рукаву и наконец остановился на умоляющих фиалковых глазах жены.

– Я провел в седле двое суток...

– Ну и что? – перебила Кэтрин и снова поманила его к себе.

Александер нехотя подошел к кровати и сел.

– Хочешь вина или эля? Сейчас я прикажу принести тебе горячей еды...

Ничего не ответив, он подался вперед, обнял ее за шею и поцеловал так крепко, что этот поцелуй напоминал не ласку, а наказание. Кэтрин от неожиданности ахнула, но, когда уже была готова ответить на поцелуй, Алекс отстранился. Она растерянно поникла.

– Без этого я просто не мог обойтись, – объяснил Алекс. – А теперь, будь добра, расскажи мне, как ты ухитряешься попадать в переделки каждый раз, как только меня не оказывается рядом?

Кэтрин обвела языком губы, наслаждаясь привкусом губ Алекса.

– Наверное, это зов крови, – неловко произнесла она. – Если помнишь, мой отец был разбойником.

Что-то блеснуло в темных глубинах его глаз, но их взгляд остался пристальным и недовольным. Кэтрин следовало бы съежиться под одеялом, но, как ни странно, взгляд мужа оказал на нее совсем другое воздействие. Она смело выдержала этот взгляд и уловила под прикрытием гнева другое чувство – настолько чуждое Алексу, что он всеми силами пытался скрыть его.

– Вы по-прежнему сердитесь, милорд. Мне жаль, что я напугала вас и заставила забеспокоиться, но...

– Я постарел на добрый десяток лет, пока мчался вверх по лестнице, – резко перебил он. – Но застал здесь троицу, которая читала скверные стихи и хохотала во все горло. Как я должен был к этому отнестись?

– Почти так, как получилось, но не совсем: вам следовало выгнать моих собеседников из комнаты, обнять меня и заявить, что вы гордитесь мной.

– Кажется, я что-то упустил?

– Нет, – тихо прошептала Кэтрин, провела кончиками пальцев по лбу и виску мужа и всмотрелась в его глубокие темные глаза. – Ты сделал все, как полагается.

Впервые за все время разговора Алекс опустил ресницы, пряча глаза.

– Мало того, ты до смерти перепугал Демиена и Дейрдре. Должно быть, они до сих пор трясутся от страха.

– Я извинюсь перед ними потом, – вздохнул он.

– Боже тебя упаси! Даже не вздумай! Ты потеряешь репутацию тирана и деспота, а меня перестанут баловать и опекать.

Алекс вскинул голову:

– Мадам, для меня это очень важно. Запомните этот урок на будущее.

– Непременно. Больше я никогда не стану спасать принцев по ночам.

Он посмотрел на повязку у нее на руке.

– Так ты все-таки объяснишь мне, что случилось?

– А ты уже успокоился и сможешь выслушать меня?

Продолжая хмуриться, он наклонился и запечатлел легчайший поцелуй на ее губах.

– Пожалуй... только не испытывай мое терпение.

Различив в его голосе зловещие нотки, Кэтрин принялась рассказывать о том, что произошло в роковой вечер, начав с неожиданного предостережения Лахлана Макинтоша, затем перейдя к своему разговору с принцем и закончив предательством Джеффри Питерса.

– Странно, но я совсем не почувствовала боли, – объясняла она, указывая на раненую руку. – Мне просто показалось, будто меня сильно ущипнули. Но потом руке вдруг стало горячо, по ней что-то потекло, я поняла, что ранена... и, кажется, лишилась чувств.

Эти слова она произнесла с таким несчастным видом, что Алекс с трудом удержался, чтобы не улыбнуться и не заверить жену, что причиной столь постыдного поведения была ее беременность. Но едва эта мысль промелькнула у него в голове, им овладел страх.

– С ребенком все хорошо, – поспешно заверила Кэтрин, заметив, что Алекс помрачнел. – Леди Энн сразу послала за врачом, а Демиен постарел на пятьдесят лет, пока вез меня обратно в поместье. Но я убеждена: теперь со мной все в порядке. Честное слово! А если ты мне не веришь... – она приложила ладонь мужа к своему животу, – спроси у своего сына.

Легкие, похожие на дрожь движения внутри Кэтрин впервые почувствовала несколько недель назад и растрогалась до слез, когда врач объяснил ей, в чем дело. Она не знала, почувствует ли эти шевеления Алекс. Но он прислушался, и на его лице вдруг отразилось потрясение.

– Врач говорит, что мне необходим покой, – добавила Кэтрин, поудобнее устраиваясь на подушках. – Мне повезло, пуля едва задела руку, но пройдет еще немало времени, прежде чем я смогу двигать ею, не испытывая боли.

Алекс сразу поверил, что ей по-прежнему немного больно, но ее лицо стало таким серьезным и трогательным, что он невольно улыбнулся.

– Арчибальд осмотрит рану. А если ты хочешь, чтобы тебя баловали, в Ахнакарри от опекунов у тебя не будет отбоя.

– Неужели тебе так не терпится избавиться от меня?

– Совсем напротив! Только Богу известно, во что ты ввяжешься в следующий раз, когда мне понадобится надолго уехать. Но дело в том, что теперь, когда армия принца вошла в Инвернесс, Камберленду не остается ничего, кроме как напасть на нас. Я не хочу, чтобы в этот момент ты была в поместье.

– Я охотно покину его, милорд муж, можете не сомневаться. – Кэтрин привлекла Алекса к себе. – Но неужели у нас нет других развлечений, кроме как ссориться и спорить?

Она глубоко вздохнула, овеяв теплым дыханием его кожу и просунув между его губами сладкий, соблазнительно влажный язык.

– А мне показалось, что тебе очень больно, – пробормотал Алекс.

– Так и есть, – подтвердила Кэтрин, откидывая одеяло. – Но болит вовсе не рука.

Струан Максорли задержался в особняке только затем, чтобы убедиться, что Черному Камерону до вечера не понадобится охрана.

Шагая по лагерю, он кивал, улыбался, обменивался приветствиями и новостями с каждым, кто спешил навстречу ему, а сам высматривал в толпах и у костров знакомую копну ярко-рыжих волос. Поручив коня заботам одного из молодых конюхов, Струан наконец зашагал к палатке, которую занимал вместе с женой. Тяжесть в паху нарастала с каждым шагом, желание было так велико, что он в волнении то и дело обводил языком сухие губы.

– Жена! – рявкнул он, откидывая полотнище у входа в палатку. – Черт возьми, ты что, не слышишь...

Он осекся и перестал ухмыляться, обнаружив, что палатка пуста. Похоже, еще недавно Лорен была здесь: по полу была разбросана одежда, рядом со стеганым одеялом стояла грязная кружка, от одеяла исходил пьянящий, мускусный аромат кожи Лорен.

После безуспешных поисков в соседней повозке с припасами Струан окончательно помрачнел, подбоченился и засмотрелся вдаль, на темный лес.

– Нашла время ходить по нужде... – еле слышно проворчал он, прошелся по лагерю раз, другой и остановился, услышав добродушный оклик:

– Максорли! Что-нибудь потеряли?

Чертыхнувшись, Струан обернулся и весело расхохотался, увидев графа Джованни Фандуччи в синей треуголке набекрень, выглядывающего из палатки. Его одежда была в беспорядке, атласные бриджи приспущены, а Огнеглазая Рита томно обнимала его за талию, увлекая за собой в глубь палатки.

– Не хотите ли новое пари, синьор Струан? Но на этот раз выигрывает не тот, кто выпьет больше виски!

Огнеглазая Рита, которой дали это прозвище за манеру закатывать глаза и сверкать ими в экстазе, спасла Струана от необходимости отвечать. Она запустила вторую руку за пояс атласных бриджей, и граф, исторгнув сдавленный вскрик, попятился назад, не устоял и рухнул в сено, которым был устлан пол палатки.

С новой силой ощущая жжение в чреслах, Струан расхохотался и торопливо направился к опушке леса. Сначала он выбрал всем известную тропу, ведущую к ручью, затем решил пройтись и по другим тропам. Он уже собирался в гневе выстрелить пару раз, чтобы Лорен откликнулась, как вдруг среди деревьев мелькнуло что-то ярко-малиновое.

– Какого дьявола ей там понадобилось? – вслух изумился Струан.

Не дожидаясь ответа, он свернул с тропы и начал карабкаться вверх по склону, двигаясь ловко, проворно и представляя себе, каким будет лицо Лорен, когда он напугает ее, выскочив из-за кустов.

Пройдя сотню ярдов, он отстегнул от пояса ножны с тяжелым, путающимся в ногах мечом и оставил его у пня вместе с двумя пистолетами, которые носил заткнутыми за пояс. Еще пятьдесят ярдов – и он нахлобучил на куст можжевельника свою синюю шерстяную шляпу, а рядом бросил толстую кожаную куртку.

Внезапно он замер, и улыбка сбежала с его лица. Он помрачнел, обнаружив, что рядом с Лорен мужчина – старик, судя по тому, как он сутулился и тяжело опирался на толстую узловатую палку. Лорен с любовником находились на расстоянии сотни ярдов от Струана и удалялись от него. Забыв о прежних намерениях, Струан выпрямился во весь рост и громогласно позвал Лорен по имени.

Лорен замерла, ее лицо побелело как мел. Она круто обернулась на крик и словно приросла к месту, беспомощно глядя на мужа. Струан велел ей не двигаться и заторопился к ней, пробираясь сквозь заросли можжевельника. Услышав шорох шотландки и характерный лязг металла, Лорен спохватилась, обернулась и увидела, что Джеффри Питерс взвел курок пистолета.

– Не дури! – прошипела она. – Если ты выстрелишь, сюда примчится весь лагерь.

– Тогда придумай что-нибудь, и поскорее! – рявкнул Питерс. – Потому что он вцепится в глотку мне, а не тебе. Или ты забыла, в чем виновата?

Лорен ничего не забыла. Но ей не верилось, что произошло то, чего она отчаянно боялась.

После того как план захвата принца в плен провалился, она решила сбежать и добраться до Инвернесса прежде, чем его покинут правительственные войска. Не хватало еще застрять здесь до возвращения Струана и остальных! Как только эта желтоволосая тварь оправится от ран, Алаздэр наверняка увезет ее в Ахнакарри. Жаль, что Кэтрин осталась жива. У нее даже не случилось выкидыша, она не истекла кровью в горах и вообще слишком легко отделалась!

Поначалу Лорен была убеждена, что ее связной – совсем другой англичанин, Демиен Эшбрук, и испытала потрясение, узнав, кому на самом деле передавала сведения. Ночью после неудачной попытки похищения принца она нашла окровавленного Джеффри Питерса в пещерке, где на всякий случай прятала припасы с тех пор, как очутилась в этой долине. Лорен так и не узнала, как Питере сумел ползком преодолеть такое расстояние. При падении он сильно вывихнул ногу и сломал три ребра, его кожу покрывала запекшаяся кровь из многочисленных царапин, словно он попал под стеклянный град, от сильного удара у него кружилась голова.

Понимая, что его могут схватить, Лорен задумалась. Ей пришлось делать трудный выбор. Она могла прикончить Питерса своими руками и прославиться в глазах мятежников, которые тщетно обыскивали лес. С другой стороны, она могла вылечить Питерса, потребовав взамен, чтобы он доставил ее к майору Гарнеру.

В первом случае она оставалась без помощника и могла добраться до Инвернесса только при благоприятном стечении обстоятельств. Войсками, находящимися в Инвернессе, командовали англичане, но солдаты были в основном местными горцами, у которых имелись свои представления о преданности и предательстве.

Доверившись Питерсу, она тоже серьезно рисковала: кто-нибудь мог заметить ее частые отлучки в лес. Но таким образом она могла выиграть время и, возможно, найти третий выход, ничего не потеряв. В конце концов, былые обиды, сорок тысяч фунтов, обещанных Гарнером, и зависть к желтоволосой англичанке настоятельно советовали ей остаться в лагере, пренебрегая риском.

За две недели Питерсу стало гораздо лучше, он начал совершать длительные прогулки, чтобы укрепить мышцы ног. Он отходил все дальше от укромной пещерки, но не бывал возле троп и ручьев, где часто бродили обитатели лагеря. Должно быть, Максорли долго рыскал по лесу и наткнулся на них случайно. Но Лорен не собиралась сдаваться без боя. Не для того она столько вынесла!

Все это промелькнуло у нее в голове за долю секунды. Питерс стоял рядом, сжимая в руке пистолет. Лорен приняла решение мгновенно: распахнув шаль, она бросилась вниз по склону.

– Струан! – радостно закричала она. – Струан, неужели это ты?

– Само собой, детка! – рявкнул он в ответ, хватая ее в объятия и кружа над землей. Лорен жадно целовала его в губы, щеки, шею, запускала ему в рот язык с такой лихорадочной страстью, что он чуть не потерял власть над собой.

Вызвав у Лорен женственный стон, он подхватил ладонями ее упругие ягодицы и прижал ее к своим напрягшимся чреслам. Лорен крепко обхватила его за шею и потерлась о него животом и грудью, непритворно постанывая от удовольствия.

– Струан, Струан... Боже мой, как я соскучилась!

– По мне? – Он прищурился, в золотистой щетине блеснули белоснежные зубы. – Настолько, что решила прогуляться по лесу с другим мужчиной?

– С другим мужчиной? – непонимающе переспросила она, расхохоталась, запустила пальцы в волосы мужа и снова жадно прильнула к его рту. – Да это же просто старый глухой пастух, который живет в пещере вместе с овцами! Ему от роду восемьдесят лет, ревнивец ты этакий! Он совсем дряхлый, ему бы устоять на ногах, а о женщинах он и думать забыл! Иногда я приношу ему свежий сыр.

Струан пытался взглянуть через ее плечо, но Лорен упорно поворачивала его лицом к себе.

– Он уже ушел, – хрипло шептала она. – Ты закричал во всю глотку, вот он и струсил – и, по правде говоря, я тоже вздрогнула, хотя и не от страха.

Несмотря на все ее старания и ласки горячих влажных губ, Струан сумел поднять голову. Старик и вправду уже скрылся из виду. Струан различил далеко впереди темное пятно... но оно двигалось слишком быстро, чтобы быть тканью на плечах восьмидесятилетнего пастуха-отшельника.

Подозрения нахлынули на него с новой силой, а вместе с ними явились и ревность, и грызущие сомнения.

– Говоришь, сыр?

– Да, – промурлыкала Лорен. – Но сегодня мне не до сыра... Надеюсь, у тебя найдется чем полакомиться?

Максорли усмехнулся и поставил Лорен спиной к стволу векового дерева.

– А как же! Конечно, найдется, – забормотал он, поднимая ее юбку. – Пинты две-три свежайших сливок.

– О да... да, Струан! Только не здесь. Сегодня так холодно... и старик может вернуться. Давай лучше уйдем в лагерь. В палатке тепло, там есть одеяла...

– Одеяла тебе не понадобятся, детка, – я сам согрею тебя. А если уж тебе так втемяшилось лечь...

Он просунул мозолистую ладонь между ее бедер, Лорен ахнула и привстала на цыпочки. – Я думал, ты так соскучилась, что не желаешь ждать ни минуты. Ты же сама так сказала.

– Да. – Лорен принужденно улыбнулась. – Само собой, я скучала по тебе, Струан.

– И была верна мне?

Янтарные глаза стали огромными.

– А как же, Струан Максорли! Я же говорю тебе – этот человек просто пастух, старый, скрюченный пастух!

Струан придвинулся ближе, просунул сильные пальцы глубже, обжигая ее плоть, точно каленым железом.

– Если я когда-нибудь заподозрю, что ты мне изменяешь, ты горько пожалеешь о том, что не осталась в Эдинбурге, у своего любовника-англичанина.

– В Эдинбурге? – воскликнула Лорен, вздрагивая от жестоких ласк. – Струан, о чем ты говоришь? Никаких любовников в Эдинбурге у меня не было! Тем более англичан!

– Черта с два, детка! – перебил Струан. – Я верил тебе на слово – до того как однажды ночью, когда ты была готова завязаться узлом, лишь бы угодить мне, ты закричала от удовольствия. Ты называла чужое имя.

– Струан! – ахнула она, промедлив слишком долго. – Я сама не понимаю, как это вышло. Клянусь честью, ты мой единственный мужчина с тех пор, как... – Она поспешно перебрала воспоминания. Она лишилась девственности задолго до встречи со Струаном. Но похоже, его это ничуть не огорчало.

– Так с каких пор?

– С тех самых, когда ты объяснил мне, чем мужчина отличается от мальчишки. Честное слово!

– На твоем месте я бы не бросался словами, – предостерег он. – Честь это ценность, которую следует беречь всю жизнь.

– Тогда я готова поклясться своей жизнью! – выпалила Лорен, стараясь ускользнуть от пальцев, причиняющих ей боль. – Клянусь чем угодно, что я тебе не изменяла!

Он вытащил ладонь из-под ее юбки, и она испустила громкий вздох облегчения. Не сводя глаз с лица Лорен, Струан лениво усмехнулся и сунул руку за пояс.

– Жизнь и честь идут рука об руку, жена. Если ты готова поклясться и если черные боги не поразят нас на месте, я больше никогда не стану сомневаться в тебе.

Ошеломленная безудержной ревностью Максорли, Лорен вздрогнула от прикосновения ледяной стали. Опустив голову, она увидела у себя на ладони маленький кинжал, поняла, чего требует Струан, и чуть не вскрикнула от радости. Простак Струан желал услышать клятву. Он перепугал ее до полусмерти, был готов дать волю своему гневу, доверился своим подозрениям, но был готов навсегда забыть о них, как только она произнесет клятву. Если так, он ее услышит; она сумеет придумать самую трогательную клятву.

Со слезами на глазах Лорен подняла кинжал и прижала его к губам.

– Струан Максорли, на этом кинжале я клянусь... – Она вдруг осеклась, едва ее взгляд упал на резную рукоять кинжала. Лорен невольно ахнула, кровь отхлынула от е? лица, превратившегося в серую застывшую маску.

Этим самым кинжалом несколько месяцев назад она навсегда заставила замолчать Дуби Логана. В последний раз она видела этот кинжал торчащим между лопаток Логана в тот день, когда из замка Ахнакарри похитили жену Алаздэра, ненавистную англичанку.

Логан был невзрачным, скользким существом, готовым предать весь свой клан ради нескольких золотых монет или исполнения собственной минутной прихоти. Продав Кэтрин Кэмпбеллам, Логан допился до беспамятства, что часто с ним случалось, и Лорен испугалась, что во хмелю он проговорится, подведя ее под подозрение. Поразмыслив, она решила просто прикончить его. Никому и в голову не пришло бы, что она сообщница Логана. И вправду, кто поверит, что она якшалась с этим иудой, а тем более сговорилась с ним похитить Кэтрин? -j-if:Никто и не верил. По крайней мере до сих пор.

Но если Струан все это время хранил ее кинжал, значит, он старательно скрывал свои подозрения и ждал подходящей минуты, чтобы высказать их.

– Значит, вот зачем ты вернулась? – допытывался Максорли. – Чтобы приняться за старое?

Ее взгляд метнулся в ту сторону, куда ушел Питерс. Струан, невольно последовав ее примеру, отвлекся ровно настолько, что Лорен успела перехватить кинжал и нанести удар. Но в последний миг Струан вскинул руку и почувствовал, что лезвие рассекает сухожилие между пальцами. Ему удалось повернуть кинжал в пальцах Лорен, а второй рукой схватить ее за запястье – так крепко, что она взвизгнула от боли. За первой вспышкой боли последовала вторая, и Лорен издала крик, в котором отчетливо слышалось изумление.

Она перевела взгляд вниз и увидела, что лезвие кинжала разорвало ее лиф пониже правой груди. Лезвие воткнулось неглубоко, но Струан легко надавил на рукоять, и Лорен ощутила, как холодная острая сталь вонзается в ее плоть.

– Нет! – вскрикнула она. – Нет, Струан, я...

Он яростно повернул кинжал, разрывая мышцы. Маленькое отверстие превратилось в зияющую рану, откуда с хлюпаньем и шипением заструилась кровь.

– Струан! – В янтарных глазах Лорен вспыхнуло золотое пламя. Ее губы зашевелились, но не издали ни звука. Она приоткрыла рот, ее руки обмякли. Она повалилась вперед, но Струан вовремя подхватил ее и осторожно опустил на землю.

– Почему? – с мукой в голосе прошептал он. – Почему, будь ты проклята?

Смаргивая слезы, он выпрямился. Из раны на его руке капала кровь, образуя алую лужицу на замерзшей земле.

– Со мной ты могла стать счастливой, детка. Я любил бы тебя всей душой... но ты не дала мне ни единого шанса.

Прижимая окровавленную руку к груди, он повернулся и зашагал прочь.

Глава 20

Кэтрин поправлялась медленно, но верно – благодаря неусыпным заботам Александера. За четыре недели рана на ее руке затянулась, превратившись в неровный шрам.

А положение принца, напротив, менялось к худшему с каждым часом. Он поправился, но обнаружил, что ему не на что покупать провизию и боеприпасы для армии. В отчаянии он предложил изъять муку и зерно у местных фермеров и владельцев замков и поместий близ Инвернесса. Этим он настроил против себя нескольких лэрдов, которые и раньше не очень-то верили обещаниям принца.

После удачного штурма Инвернесса для армии Чарльза Стюарта началась полоса неудач. Лорд Лаудаун оказался слишком хитрым лисом. Благоразумно уведя войска из города, англичанин перебрался в Дорнох, конфисковав все суда с другого берега залива. Он легко избегал открытых столкновений, все попытки принца загнать его в угол заканчивались неудачами. Каждый раз Лаудаун просто отдавал солдатам приказ погрузиться на суда и уводил их к какому-нибудь островку.

Форт-Уильям, который осадили Лохиэл и Кеппох, не желал сдаваться. Защитники форта не нуждались в пополнении запасов, на все требования капитулировать они отвечали канонадами и мушкетным огнем.

Тем временем лорд Джордж Меррей двигался на юг с семью сотнями солдат собственного клана, постепенно приближаясь к месту, где расположилась армия герцога Камберленда. Точными, рассчитанными ударами лорду Джорджу удалось разгромить тридцать лагерей правительственной армии, но прежде чем он успел закрепить успех, отбросив английские войска к Перту, принц срочно отозвал его в Инвернесс. Камберленд не сидел сложа руки: отвлекая лорда Джорджа, он перебрасывал основные силы на север через Абердин. Уловка сработала, правительственная армия преодолела почти восемьдесят миль, не встретив никакого сопротивления, поскольку лорд Джеймс Драммонд с его несколькими сотнями солдат защищал принца с фланга. Он делал все возможное, чтобы удерживать мосты, перекрестки и деревни, но натиск армии Камберленда был слишком мощным и стремительным: его солдаты врывались в города и деревни, пока якобиты покидали их.

– Завтра утром? – тихо переспросила Кэтрин. – Но ведь...

– Это значит, что мы проведем вдвоем еще десять часов. А потом я посажу тебя в седло и отправлю в путь. Я отослал бы тебя в замок немедленно, но ливень так силен, что ты утонешь, не проскакав и мили.

Различив недовольство в голосе Алекса, Кэтрин вздрогнула, а он мысленно чертыхнулся, поспешно подошел поближе и взял в руки ее маленькие холодные ладони.

– Кэтрин, мы оба знали, что рано или поздно это случится. Ты же сама так захотела, ты пообещала уехать, не задавая вопросов и не споря, как только я прикажу. Ты сама настояла на этом.

– Да, но я не думала, что это будет так скоро, – скорбно призналась она, готовая расплакаться.

– Кэтрин... – он приложил ладони к ее щекам, – не рви мне сердце, мне и без того тяжело. Я должен многое сказать тебе, а времени у нас так мало!

Его голос по-прежнему дрожал от гнева. Всего два часа назад ему сообщили – вернее, огорошили его вестью, – что армия Камберленда находится не в сорока милях, у реки Спей, как донесли неопытные разведчики О'Салливана. На самом деле Камберленд уже занял Нэрн – городок, расположенный в десяти милях от Инвернесса. Совет решил первым делом собрать как можно больше рассеянных отрядов; Фрейзера отправили в Ловат, эрл Кромарти и его полторы тысячи воинов по-прежнему играли в кошки-мышки с лордом Лаудауном. Многие кланы отослали мужчин домой готовиться к весеннему севу, зная, что в противном случае их близкие будущей зимой умрут от голода.

Александер в первую очередь занялся личными делами: ему предстояло отправить жену в Ахнакарри. Положение в Инвернессе осложнялось с каждым часом, ни Алекс, ни Алуин не могли сопровождать женщин, поэтому поручили эту опасную и почетную миссию Струану Максорли и Демиену Эшбруку. Кэтрин сразу поняла, что Алексу не хочется доверять ее кому-то, пусть даже близким друзьям, испытанным и опытным воинам. Ей тоже было страшно, но она старалась не подавать виду. Алексу незачем знать, что она безумно боится остаться без него.

«Разве любовь бывает страшной?» – однажды спросила она у леди Моры Камерон.

«Да, когда она всецело поглощает тебя. Когда она ослепляет, заставляет забыть обо всем... такая любовь не только спасает, но и губит».

Теперь Кэтрин оценила мудрость этих слов. Каким бы сильным, решительным, отважным и бесстрашным ни был Александер, у него имелась одна досадная слабость: любовь к жене. Эта любовь могла ослепить его и уничтожить, если он пренебрежет собственной безопасностью ради спасения Кэтрин.

Значит, она просто обязана быть сильной. Пора доказать, что она достойна фамилии, которую носит, и любви мужчины, который стоит перед ней.

Кэтрин подняла голову и посмотрела в глаза мужу. С задумчивой улыбкой она вскинула руки и обняла его за шею.

– Стало быть, десять часов? Что вы скажете, милорд, если мы забудем о давно известных предостережениях и распорядимся этим временем по-другому?

Алекс настороженно прищурился:

– Что ты задумала? Что-нибудь особенное?

– Особенное? – Она привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. – Пожалуй, да – чтобы воспоминания согревали нас до новой встречи в Ахнакарри.

Настороженность в его глазах сменилась восхищением.

– Если ты хочешь, чтобы эта ночь стала самой памятной из всех, даже не знаю, чем тебе помочь, – в голову ничего не приходит.

– Неужели у тебя иссякла фантазия?

– А у тебя?

После краткого поцелуя Кэтрин загадочно повела глазами, предвкушая неизведанные удовольствия.

– Я хотела бы поиграть по своим правилам, – негромко предупредила она.

– Назови их.

Отстранившись, она расцвела многообещающей улыбкой, от которой Алекса пронзила сладостная дрожь.

– Правило будет только одно: ты не должен двигаться, пока я не разрешу. Нельзя ни двигать руками, ни шевелить пальцами, ни даже моргать.

– Любопытно! – Он склонился над ее плечом, нащупал бьющуюся жилку за ухом и прижался к ней губами с жадностью хищника, нашедшего уязвимое место своей жертвы. – И как же я буду вознагражден за такие муки?

Ее веки затрепетали. От первой же ласки ее тело охватили желание и радостное возбуждение.

– Ты рассчитываешь на награду?

– В любой игре победителю полагается приз, не так ли?

– Ах да! Да, конечно, но...

– Если победителем стану я, – заявил Алекс, выпрямившись и скрестив руки на груди, – я потребую приз.

– Приз? Отлично... – Она провела языком по губам. – Если ты выиграешь, каждый вечер ровно в девять часов я буду забираться на крышу нашей башни в Ахнакарри и стоять там обнаженная, предаваясь соблазнительным мыслям о тебе.

– Замысловато. А если выиграешь ты?

– Если я... я все равно буду каждый вечер забираться на крышу, но при этом буду отгонять непристойные мысли, как подобает замужней даме, и кутаться в шерсть, фланель и толстую шотландку.

Он широко улыбнулся:

– Первое предложение мне нравится больше.

– В таком случае на твоем месте я бы приняла условие.

Она шагнула ближе и принялась распутывать тесемки на воротнике рубашки Алекса. Медленнее, чем обычно, она спустила рубашку по его широким плечам, вынула руки Алекса из рукавов и заставила его подбочениться. Он застыл перед ней с обнаженным торсом, она принялась водить ладонями по выпуклым мышцам, как скульптор, отыскивающий изъяны в очередном шедевре. Но изъянов не обнаружилось. Даже шрамы украшали Алекса, и Кэтрин прижалась губами к каждому из них, неторопливо исследуя каждую складочку и выступ, задерживаясь на тех шрамах, которые появились с тех пор, как они поженились... и особенно на том, благодаря которому она стала женой Алекса.

Алекс не шевелился, даже когда проворные пальцы расстегнули пряжку у него на поясе и килт упал на пол. Он остался неподвижен, даже когда те же тонкие пальцы прошлись по плоскому животу и затанцевали возле густых курчавых волос.

Постепенно осмелев, Кэтрин взяла в руки его могучее орудие и стала ласкать, чувствуя, что держать его становится все легче и легче. Наконец орудие поднялось самостоятельно.

– Надеюсь, такое исключение из правила допустимо? – осведомился Алекс.

– Это не преступление. Оно допустимо.

Притворная бесстрастность Алекса побудила ее к новым решительным действиям. Теперь все мышцы и жилы Алекса были напряжены, но он по-прежнему молчал и стоял неподвижно. Он смотрел в огонь, его подстриженные волосы черными шелковистыми волнами обрамляли грубоватое, но привлекательное лицо, на загорелой коже плясал золотистый отблеск огня. Его кожа словно впитывала и излучала тепло, мужской, дымный запах опьянял Кэтрин. Все эти холмы и равнины были хорошо знакомы ей и все-таки каждый раз казались новыми, она дрожала, прикасаясь к упругим мышцам и гладким черным волосам. Всякий раз, когда она видела Алекса обнаженным или наблюдала, как он направляется к ней, величественный в своей великолепной наготе, она вспыхивала, как невинная невеста. Вот и теперь ее щеки разрумянились, когда она обвела взглядом тело, по которому только что скользили ее ладони. Ее взгляд пропутешествовал вниз по животу, и достоинствоАлекса мгновенно вздыбилось.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – День выдался долгим и трудным...

Кэтрин посмотрела на отливающее перламутром подтверждение слов Алекса и покраснела еще гуще.

– Я думал, вам уже известно, какое воздействие вы оказываете на меня, мадам. Но это никоим образом не помешает нам продолжать игру – напротив, даже поможет.

– Не слишком ли вы самоуверенны, милорд?

– Напротив. Сейчас у меня нет ни единого преимущества. Кэтрин перевела взгляд на ряд крошечных жемчужных пуговиц на своем халате и приподняла бровь.

– Хотите, я сниму его?

– Это было бы... вполне уместно.

Улыбаясь, Кэтрин подняла руки и принялась неторопливо высвобождать пуговицы из атласных петелек. Когда халат был расстегнут до пояса, она повела плечами и уронила его на пол. Под халатом обнаружилось целое облако тонкого муслина – рубашка с пышными рукавами, высоким воротом и завышенной талией. Это одеяние можно было бы назвать скромным и даже строгим, если бы не одно обстоятельство: пламя камина просвечивало его насквозь.

На щеке Александера задергалась мышца.

– А если я пообещаю не прикасаться к тому, к чему мне не полагается прикасаться?

От этого хрипловатого голоса Кэтрин вздрогнула и улыбнулась, но отклонила предложение.

– Сэр Распутник, я не сомневаюсь в том, что вы – человек слова. Но на этот раз я справлюсь сама.

Она развязала самую верхнюю ленту на воротнике рубашки, затем перешла к следующей. Алекс следил за каждым ее движением; он по-прежнему напоминал хищника, но настороженного, опасающегося ловушки. Его напряжение возросло вдвое, орудие восстало и слегка подрагивало.

Кэтрин развязала последнюю ленту, взялась за края лифа и развела их в стороны таким движением, что у Алекса снова задергалась щека. А Кэтрин провела кончиками пальцев по глубокой ложбинке между грудей – вверх и вниз, то и дело задевая и приподнимая тонкий муслин.

Алекс не сводил с нее глаз, весь его вид предвещал неминуемую опасность.

– Не двигайся, – напомнила она.

Он отвел взгляд и с присвистом выпустил изо рта воздух. Кэтрин обнажила гордо выпятившиеся соски и поежилась от прохладного воздуха.

Ночная рубашка упала поверх халата, Кэтрин подняла руки и потянулась, стоя у камина. Наклонив голову набок, она принялась выбирать из волос стальные шпильки и узорные гребни. Волна блестящих локонов обрушилась на ее белые плечи, серебристые и золотые нити заиграли при свете камина – казалось, пламя охватило ее тело. Кэтрин распутала волосы пальцами, чувствуя, что Алекс следит за каждым ее движением и от нетерпения поджимает пальцы ног.

Дотянувшись до графина с бренди, она плеснула немного янтарной жидкости в бокал.

– Я тоже не прочь выпить, – признался Алекс, и его зубы сверкнули в хищной усмешке.

– Я не собираюсь пить, – спокойно возразила Кэтрин, пристально глядя на него. Она окунула в бокал палец и размешала густую жидкость. Потом она вынула палец, задержала его над грудью, и на сосок упала блестящая крупная капля. Некоторое время Кэтрин просто смотрела, как она дрожит и переливается, а потом втерла маслянистую жидкость во все крошечные складки и выпуклости. Затем она вновь окунула палец в бокал и нарисовала бренди полосы на груди, на нежной шее. Она не жалела бренди, и вскоре тонкие сверкающие струйки побежали по ее животу, скрываясь внизу, между бедер.

– Неожиданное применение для бренди, – заметил Алекс. – Но ведь он липкий.

– У меня все продумано. Надо старательно смыть бренди, тогда и липнуть будет нечему. – Она снова окунула пальцы в бокал, шагнула вперед и обвела темный кружок вокруг соска Алекса, а затем слизнула бренди языком. – Видишь? Все чисто. А теперь попробуем еще раз...

Она опустила в бокал все пять пальцев, и так быстро, что Алекс не уследил за ее движением и не понял, как она намерена поступить. Но сказать по правде, даже если бы он все понял, он не смог бы отступить. Ее скользкие пальцы обхватили его достоинство, и Алекс вздрогнул, испытав непередаваемое ощущение.

Забыв про его сосок, Кэтрин наклонилась ниже, провела языком по животу мужа, а потом занялась тем местом, которое только что так старательно смазывала бренди.

– Этому я тебя не учил, – хрипло произнес Алекс.

– Верно, до этого я додумалась сама, – подтвердила Кэтрин, обозревая внушительные плоды своих трудов. – Признайся, мое нововведение достойно всяческих похвал.

– Только похвал?

Кэтрин вскрикнула от неожиданности и взмахнула волосами: Алекс одним движением подхватил ее на руки и понес к кровати. Уложив Кэтрин на атласное покрывало, он выхватил у нее бокал и расплескал бренди по ее телу, от шеи до пальцев ног.

– Ты нарушил правило и проиграл! – заявила она.

Коротко усмехнувшись, он занялся блестящей янтарной лужицей бренди между ее грудей. Он жадно преследовал губами и языком растекающиеся ручейки, усердно слизывал их до последней капли. Сладостную влагу он впитывал из каждой складочки вокруг сосков, вбирая их в рот и удерживая там, пока Кэтрин не начинала вздрагивать и извиваться от каждого прикосновения языка.

Проведя ладонью по ее округлому животу, он направлялся вниз, туда, где скрылись ручейки бренди. Он задел кончиками пальцев влажный кустик золотистых кудрей, стряхивая капли бренди на подрагивающие складки плоти. Поначалу он действовал осторожно, но когда по телу Кэтрин прошла первая волна, стал проникать глубже, настойчивее втирая бренди.

При каждом проникновении Кэтрин сжималась, приподнимала и снова опускала бедра, ее вскрики сменились мольбами, ногти вонзались в кожу рук Алекса. Помедлив еще немного, он лег между ее ног и заставил ее ощутить жар бренди глубоко внутри. Он не спешил избавить ее от сладкой пытки, и она запустила пальцы в его волосы, заглянула в его черные блестящие глаза, настороженные и ждущие...

Внезапно Кэтрин поняла, чего он ждет: жар бренди распространился в ее пещере, охватил его достоинство, вызвал шквал ощущений, лишь отдаленно напоминающий прикосновение бренди к коже. Она издала страстный, отчаянный крик, широко раскрыла глаза, чувствуя, как его орудие набухает, заполняя ее изнутри. Видимо, он точно рассчитал время и дождался того самого момента, когда жар стал нестерпимым. В тот же миг и Алекс задвигался, нанося мощные удары. Кэтрин стиснула его копье, обвилась вокруг него и забилась в неистовом и радостном экстазе, встречая каждое движение его бедер, пока наслаждение не достигло пика.

Задыхаясь и напрягаясь, впитывая без остатка все блаженство, они вцепились друг в друга, навсегда объединенные ни с чем не сравнимым удовольствием, лишенные способности существовать каждый сам по себе. Постанывающие, мокрые от пота, они рухнули на прохладные простыни, не разжимая объятий.

– Ты смошенничал, – тяжело дыша, напомнила Кэтрин. – Видно, ты из тех, кто считает себя обязанным выигрывать любой ценой.

Алекс рассмеялся, притянул ее к себе и нежно провел большим пальцем по ее ресницам, стирая капли слез.

– Победа или смерть, – произнес он по-гэльски. – Но никаких капитуляций или честной игры.

Кэтрин задумчиво улыбнулась и свернулась клубочком, уютно прижавшись к его сильному телу. Она уже давно поняла, что он не привык капитулировать ни на войне, ни в любви. Но в их нынешней игре нельзя было только победить или только проиграть: бывали случаи, когда упрямство приносило пользу им обоим.

А законы войны были более жестокими. Кто-то побеждал, кто-то терпел поражение. Чем упрямее оказывались те и другие, тем больше крови проливалось.

Победа или смерть... Компромиссы немыслимы – во всяком случае, для Александера Камерона и для народа, который испокон веков выживал благодаря смелости и благородству.

А в другой комнате Алуин Маккейл и Дейрдре сидели перед пылающим камином, взявшись за руки и прижавшись друг к другу под уютным стеганым одеялом. Они распорядились оставшимся временем так же, как Кэтрин и Алекс: обнаженные, разгоряченные после недавней любви, Алуин и Дейрдре отдыхали, задумчиво глядя на пляшущее в камине пламя.

– Значит, битвы все-таки не избежать? – наконец произнесла Дейрдре, первой нарушив тишину.

– Принц настроен решительно. Он твердит, что ему осточертело убегать, и заявляет, что он отнюдь не перепуганный щенок.

– А ты что думаешь?

Алуин вздохнул, переплел пальцы с пальцами жены и поднес ее руку к губам.

– Что думаю я? Что я счастливейший из мужчин. Верные друзья, сытная еда, красавица жена, свернувшаяся у меня на коленях, как котенок... – Он прикоснулся к ее пухлым и влажным губам. – О чем еще может мечтать простой смертный?

– О деле, в которое он верит? – негромко подсказала Дейрдре, приглаживая волосы мужа. Его улыбка угасла, и Дейрдре заволновалась. Они были настолько близки мыслями и духом, что Дейрдре ощущала боль и печаль мужа, как он ни старался замаскировать их улыбками и бравадой. – Значит, ты уже не веришь, что Чарльз Стюарт победит?

Алуин вздохнул и отвел глаза.

– Откровенно говоря, не верю – с того самого дня, как он приказал армии переправиться через реку Эск и вторгнуться на территорию Англии. До тех пор у него был шанс, и немалый; ему оставалось только призадуматься и понять, откуда ветер дует.

Дейрдре нахмурилась и прикусила губу. Этого человека она любила всей душой, но порой он забывал, что она выросла в семье егеря и привыкла изъясняться простыми словами.

– И откуда же он дует?

– Видишь ли... кошелек принца пуст уже несколько недель. Ему нечем платить солдатам, не на что покупать еду, оружие и боеприпасы, которых с самого начала было слишком мало. Кланам самим приходится добывать провизию, самые бедные из воинов обходятся без новой одежды и обуви с тех пор, как начался поход. Каждый совет заканчивается ожесточенной ссорой, между вождями нет согласия. Люди устали. Бог свидетель, этот болван Меррей из Броутона, который закупал провизию, чуть не уморил их голодом. Сегодня Лохиэл и Кеппох вернулись в лагерь после трудного похода к Форт-Уильяму, а им выдали по галете и по кружке кислого эля и объяснили, что запасы на исходе.

– Я не знала, что все так плохо, – отозвалась Дейрдре, виновато оглядываясь на остатки сытного ужина, который она приготовила для Алуина. Он почти не притронулся к баранине и дичи, только пожевал хлеба с сыром, да и то по настоянию жены. – Почему же тогда принц не положит конец войне? Неужели он не видит, что его люди страдают, что война для него проиграна?

– Не положит конец войне? Ты хочешь спросить, почему принц не капитулирует? Чарльз Эдвард Стюарт? Он по-прежнему надеется на помощь французов. Он убежден, что со дня на день они высадятся в Шотландии, хотя французский посланник на коленях умолял принца отступать, спасаться хотя бы самому. Но даже если бы принц согласился, куда нам отступать? На севере Шотландии армию не прокормить: там нет ничего, кроме скал, вереска и торфяников. А путь на юг, восток и запад преграждает Камберленд.

– А если вы останетесь здесь и вступите в сражение?

Алуин опять засмотрелся на огонь, два желтых языка которого заметались по полену, столкнулись на середине и выбросили сноп искр.

– Нам по-прежнему недостает людей. Макферсон с восемью сотнями солдат уже в пути, но только Богу известно, где он сейчас и когда явится сюда. Мы послали гонцов за Фрейзером и его людьми, позвали на подмогу Кромарти и полторы тысячи его воинов. Мы могли бы созвать пятитысячное войско, но я считаю, что к началу решающей битвы оно окажется вдвое меньше.

– А сколько солдат у Камберленда?

– Смотря чьим донесениям верить. Разведчик О'Салливана, который продолжает уверять, что англичанам преграждает дорогу разлившаяся река, насчитал тысяч семь. А сегодня вечером мы узнали, что у Камберленда не менее десяти тысяч солдат.

– И что же лорд Джордж Меррей? – растерянно спросила Дейрдре.

Алуин криво усмехнулся:

– Лорд Джордж со свойственным ему апломбом посоветовал О'Салливану в следующий раз, когда врач будет пускать ему кровь, надеясь исцелить от мигреней, попросить перерезать ради всеобщего спокойствия яремную вену.

– Господи, неужели они опять поссорились?

– Опять? Да они и не пытались помириться. К сожалению, в отчаянии принц более склонен прислушиваться к лести и лжи О'Салливана, чем к голым фактам лорда Джорджа. Принц позволил убедить его в том, что он величайший военачальник нашего времени, поэтому и захватил Инвернесс, а преимущества после Фолкерка мы потеряли только по вине лорда Джорджа. А еще принца убеждают снять лорда Джорджа с поста главнокомандующего и самому возглавить армию.

Дейрдре выпрямилась:

– Надеюсь, он еще не согласился? Ведь ему же никогда не случалось вести солдат в бой.

– Лорд Джордж всегда доверял ему один из отрядов – обычно арьергардный, который вступал в бой в последнюю очередь. Но этими отрядами принц командовал сам.

– Как же теперь поступит лорд Джордж?

– Он не сдастся, это уж точно – тем более после всех прежних успехов. И он ничего не станет предпринимать теперь, когда О'Салливан уже выбрал поле для сражения. – Алуин раздраженно затеребил край стеганого одеяла и презрительно фыркнул. – Этот ирландский болван заверил принца, что торфяник близ Куллодена – идеальное поле боя, на котором он победит и покроет себя славой. Лорд Джордж сегодня съездил туда и вернулся обратно белый как призрак. Этот торфяник – ровное поле без единого деревца, в самый раз для артиллерии Камберленда. Со своей стороны, лорд Джордж предложил долину по эту сторону от Нэрна, холмистую и изрезанную ущельями, где полно болот и топей, прекрасное место для наших солдат. Там им будет где укрыться от артиллерии.

– Даже мне предложение Джорджа кажется более удачным, – заметила Дейрдре. – А я разбираюсь в военном деле не лучше, чем в оружии. Почему же принц упрямится?

Алуин перевел взгляд на серьезное лицо жены. Только теперь он понял, что напрасно разговорился, и хотел прекратить этот разговор. А еще он вспомнил, что обнаженные ягодицы Дейрдре покоятся на его коленях, а маленькая грудь идеальной формы выглядывает из-под одеяла.

– Дело вот в чем... – начал он, отводя одеяло в сторону и поглаживая бархатистый сосок. – Если принц займет позицию вот здесь, на высотах над Нэрном, а Камберленд – здесь... – Он провел воображаемую линию от груди до соблазнительной впадинки у основания шеи. – Теоретически Камберленд может легко разделить свою армию, послав одну половину отвлекать принца, – он опять коснулся соска Дейрдре, – а вторую... – он снова коснулся впадинки и начал медленно спускаться вниз, обойдя грудь и нырнув под одеяло, – провести маршем мимо, к Инвернессу.

– Ясно, – прошептала она, широко раскрыв глаза и наслаждаясь тем, как пальцы мужа прикасаются к обозначенному им «Инвернессу». – А если армия принца окажется возле Куллодена?

– Куллоден, – Алуин обвел неглубокую лунку пупка Дейрдре, – расположен прямо на пути армии, направляющейся к Инвернессу. Камберленду придется сначала выдержать бой, и если он победит, у нас еще есть шанс отступить к Инвернессу. Дальше все будет зависеть от того, с каким сопротивлением столкнется Камберленд... и захочет ли Инвернесс сдаться.

Дейрдре прикрыла ресницами глаза и пошевелилась, облегчая доступ к вышеупомянутому «городу».

– Насчет Инвернесса не знаю, – пробормотала она, касаясь губами губ Алуина, – но моя крепость готова капитулировать.

Алуин обнял ее за шею, просунув ладонь под пену блестящих каштановых кудрей, крепко прижал к себе и охотно принял капитуляцию.

Глава 21

Кэтрин и ее спутники покинули Моу-Холл на рассвете. Несмотря на сопровождение двадцати вооруженных до зубов горцев, а также Дейрдре, Демиена и Струана Максорли, Кэтрин охватили холод и тоскливое чувство одиночества. Алекс и Алуин проводили жен до развилки военных дорог у окраины Инвернесса. И те, кто уезжал, и провожающие весело перешучивались, но у Кэтрин сердце то и дело уходило в пятки, а Дейрдре за все утро не проронила и двух слов.

И Максорли не радовала возложенная на него обязанность доставить женщин в Ахнакарри. Он с нетерпением ожидал битвы, надеясь дать выход раздражению, которое копилось в течение пяти с лишним недель. Предательство и измена Лорен больно ранили его, ее смерть была неизбежной и оправданной, но со временем он взвалил всю вину за ее поступки на плечи английских ублюдков, наверняка соблазнивших Лорен богатством и роскошью. Струан не собирался исполнять приказ Александера Камерона и оставаться в Ахнакарри после успешно выполненного поручения. Даже раненный, он по-прежнему стоил десятерых воинов, к тому же рвался отомстить врагам.

Арчибальд зашил рану как смог, но сухожилия были рассечены, и пальцы остались скрюченными, напоминая птичью лапу. Струан стал носить перчатку из жесткой кожи, которая плотно облегала кисть, запястье и руку до самого локтя, превращая ее в увесистую дубинку. Перчатка была усеяна железными шипами длиной в дюйм, способными мгновенно изуродовать человеческое лицо, – впрочем, до сих пор Струану не представлялось случая, испытать их.

Демиен Эшбрук тоже был невесел. Целых два часа он спорил с Алексом, убеждая оставить его в отряде, но последнее слово, как всегда, осталось за Алексом. Он заявил, что от Демиена будет гораздо больше пользы в Ахнакарри, особенно после того, как Струан Максорли вернется в армию – несомненно, прихватив с собой почти всю стражу замка. Более того, если битва все-таки разразится и если англичанам будет сопутствовать удача, армии мятежников придется отступать к берегам Лох-Несса – значит, кто-то должен прикрывать их со спины.

Рассвет был туманным и дождливым, и утро почти ничем не отличалось от него. Дороги раскисли, в воздухе витал запах сырого дерева и смолы. Максорли, едущий во главе кавалькады, походил на мокрого, взлохмаченного медведя. Сырые волосы облепили его голову и шею, изо рта вылетал пар при каждом отрывистом приказе или замечании. В тумане даже знакомые ориентиры выглядели странно, тени шевелились, цвета стали тусклыми. Путникам приходилось часто останавливаться и посылать вперед разведчиков, чтобы избежать неприятных неожиданностей. Но за все утро они не встретили ни единой живой души.

Если бы они могли по примеру орлов, часто пролетающих над головами, взмыть в воздух, они добрались бы до Ахнакарри гораздо быстрее – он находился в сорока милях по прямой, по другую сторону Гленмора. Но путники не имели крыльев и потому были вынуждены ехать шагом по извилистым горным тропам, подниматься, спускаться, петлять, объезжать пологие холмы и густые леса на берегах Лох-Несса, и в итоге протяженность их трудного пути составила более шестидесяти миль.

Озеро Лох-Несс было глубоким и холодным. Порой тропа спускалась к самому берегу, и черные воды плескались у конских копыт, издалека же они казались лазурными, особенно если смотреть с высоты отвесных скал. В этот пасмурный день над водой повисли клочья тумана, в котором путникам мерещился смех команд призрачных галеонов. В лощинах и зарослях туман тоже не рассеялся. Проехать сквозь такую лощину было все равно что попасть под моросящий дождь: мириады крошечных капелек оседали на одежду и лицо.

Кэтрин не замечала ни дождя, ни тумана, ни живописных пейзажей. Они с Дейрдре ехали молча, бок о бок, погрузившись каждая в свои мысли.

К середине дня у Кэтрин стало ломить все тело. Пока Струан высылал вперед разведчиков, Демиен помог женщинам спешиться. Тревога за сестру и мысли о ее деликатном положении вывели его из мрачного молчания.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, когда Кэтрин благодарно оперлась на его согнутую руку. – С тобой все хорошо?

– Нет, плохо. В моем положении нельзя подолгу путешествовать, тем более верхом да еще в такой холод.

Демиен бросил взгляд на Дейрдре, лицо которой оставалось непроницаемым, и нахмурился.

– Кэтрин, ты здорова и вынослива как мул и так же упряма. Эта поездка мне так же не по душе, как и тебе, но, раз уж я здесь, я сделаю все, чтобы благополучно доставить тебя в Ахнакарри.

Кэтрин мгновенно выпрямилась и уставилась на брата в упор, ее глаза вспыхнули.

– Я обязательно сообщу Гарриет о том, как ты изменился за последние несколько месяцев. Ты стал настоящим тираном! А еще я посоветую ей поскорее добиться развода.

– Охотно верю, – сухо откликнулся Демиен. – Когда дело доходит до чужих браков, ты не скупишься на советы.

Кэтрин с вызовом вскинула подбородок, помедлила и глубоко вздохнула:

– Прости... Наверное, ты безумно скучаешь по ней... Демиен устремил взгляд вдаль, словно стараясь разглядеть, что там, за горами и бесконечными милями.

– Скучаю, – признался он. – Напрасно я оставил ее одну так надолго... но она говорила, что все понимает. Она видела, что я просто не могу сидеть сложа руки, пока мои друзья рискуют жизнью.

– Но ты уже внес свой вклад в общее дело, – возразила Кэтрин. – Ты в одиночку спас жизнь Чарльзу Стюарту. Правда, в последнее время я все чаще жалею об этом: если бы той ночью принц погиб, восстание кончилось бы само собой. Кланы разъехались бы по домам, не запятнав свою честь. Алекс увез бы меня домой, в Ахнакарри, ты вернулся бы к Гарриет. Для всех нас началась бы привычная жизнь.

Демиен удивленно посмотрел на нее, отметив, что домом она назвала замок Ахнакарри, родовое гнездо Александера Камерона. Внезапно Демиен улыбнулся по-особому, как улыбался только Кэтрин, и взял ее за руки:

– Значит, с Алексом ты счастлива, Китти? Ты уже не сердишься на меня за то, что я обманом отправил тебя с ним в Шотландию?

– Ты поступил низко, не признавшись мне, что сочувствуешь якобитам, – заявила Кэтрин. – И хуже всего то, что ты просто не доверял мне!

– Прости... я просто не знал, как ты воспримешь такое известие. В конце концов, ты была влюблена в Гамильтона Гарнера и еще не успела забыть о том, как твой жених пострадал на дуэли.

Кэтрин задумчиво прикусила нижнюю губу.

– Знаешь, братец, раз уж мы решили поговорить начистоту, тебе придется выслушать мое признание. Мы с Гамильтоном никогда не были помолвлены. Он не делал мне предложения, хотя наверняка решился бы, будь у него веские мотивы.

Демиен прищурился:

– И ты надеялась подхлестнуть его, флиртуя с Александером Камероном?

– Откуда я могла знать, что этот человек – Александер Камерон? Или что у одного из них отсутствует чувство юмора?

Демиен покачал головой:

– Для девушки, которая понятия не имела, что играет с огнем, ты на удивление легко отделалась.

– Напротив – я дорого заплатила за свою ошибку, – возразила Кэтрин, вертя на пальце кольцо с огромным аметистом. – Посмотри на меня, и ты с этим согласишься. Я стою посреди дороги где-то в глуши, в сотнях миль от цивилизованного общества, да еще в разгар восстания. Я на четвертом месяце беременности и замужем за врагом монарха. Недавно я была ранена, меня обвиняют в убийстве английского офицера... Хотела бы я знать, какую ещё цену мне придется заплатить?

– На твоем месте любой ожесточился бы или пал духом. – Демиен поднес ее руку к губам и снова улыбнулся: – А ты подобрела и похорошела – я не встречал женщины, способной сравниться с тобой, конечно, за исключением моей прелестной жены.

– Ну разумеется, – согласилась Кэтрин.

– Ты расцвела и стала женщиной, женой, будущей матерью. По сравнению с твоими успехами все мои старания стать взрослым и самостоятельным выглядят бледно.

– Демиен, ты же юрист, а не солдат. Твой долг – сражаться не мечом, а словом. Тебе цены не будет в Шотландии после восстания, когда придется решать множество споров и восстанавливать страну. Солдаты не умеют создавать законы и мудро править: Кромвель предпринял такую попытку и потерпел фиаско, как и Цезарь, и...

Смеясь, Демиен рывком прижал ее к себе и неуклюже, но крепко обнял.

– Ну и ну! Сестренка читает мне лекцию по истории и политике!

– Но ты ведь объясняешь мне, как полагается вести себя будущей матери!

– Китти, ты неисправима. – Он понизил голос, крепко прижимая ее к себе, но поглядывая на Струана Максорли. Горец стоял в десяти шагах, застыв, как каменный столб. Склонив голову, он принюхивался, словно дикий зверь, почуявший добычу.

Демиен окинул взглядом ближайшие деревья, но не заметил ничего подозрительного. Путники расположились на небольшой поляне у обочины дороги. Густые заросли подступали к поляне вплотную, слева серебрилось озеро, в нем отражалось свинцово-серое небо.

Оставив сестру с Дейрдре, Демиен направился к Струану.

– В чем дело? Ты что-то заметил?

Максорли вскинул руку в перчатке, сам не зная, отчего по спине у него пробежали мурашки. Когда же он наконец ответил, его голос стал похожим на негромкий рык, но лицо осталось невозмутимым, словно разговор шел о погоде.

– Уведи-ка женщин в лес, только помедленнее. И пусть болтают как ни в чем не бывало.

– Нам грозит опасность?

– Уведи женщин в лес. И возьми с собой лошадей – на всякий случай...

Его прервал оглушительный выстрел из мушкета. Демиен так и не узнал, что собирался посоветовать ему Струан. Почти одновременно на дороге показалось двое из трех разведчиков Максорли: они гнали лошадей галопом, их килты развевались, они перекрикивали грохот копыт.

– Англичане! – кричали они и добавляли что-то по-гэльски. Все, кто был на поляне, уже пришли в движение, забыв о недавнем отдыхе и выхватывая оружие. Струан издал воинственный рев, привлекая внимание к солдатам в алых мундирах, появившимся из леса.

Демиен метнулся к Кэтрин и Дейрдре и подбежал к ним как раз в тот момент, когда англичане открыли стрельбу. Пули зажужжали в воздухе, как сердитые пчелы, вонзаясь в стволы деревьев, падая в траву. Подчиняясь приказу Демиена, женщины бросились на землю и торопливо отползли под прикрытие нескольких каменных глыб.

Горцы Камерона ответили англичанам выстрелами, в воздухе над поляной расплылся едкий дым. Но вскоре горцы бросили огнестрельное оружие, выхватили мечи и выстроились в шеренгу прежде, чем англичане успели перезарядить мушкеты. Максорли первым бросился на врагов, разметав их, как булавки. С яростным ревом он рассек горло одному из солдат и тем же ударом сбил с ног второго стоявшего рядом.

Съежившись за камнями, Дейрдре и Кэтрин в ужасе смотрели, как мечи вонзаются в плоть, рвут мышцы и жилы. Горцы и англичане схватились врукопашную, мелькали окровавленные руки и ноги, пистолеты разряжали прямо в лицо, грудь, живот. Вопли горцев мешались с криками англичан.

Демиен ринулся в схватку, размахивая тускло поблескивающей саблей. Из-за деревьев снова зазвучали выстрелы, что-то горячее потекло по плечу Демиена, но он продолжал наносить удары, тесня врагов в алых мундирах. Сверкающая сталь впилась в его бедро, он обернулся навстречу новой угрозе, но Максорли подоспел вовремя: его огромный меч взвился в воздух и заработал, разрезая мундиры и пояса, кости и мышцы, убивая и калеча.

Демиен благодарно усмехнулся, перевел дух, и тут из леса к англичанам на помощь поспешили их товарищи. Камероны изготовились к новой схватке, издали древний боевой клич и взмахнули мечами. Демиен бросился вперед вместе с остальными, ослепленный дымом и оглушенный грохотом, но готовый помочь горцу, на которого наседали трое солдат. Пуля вонзилась в грудь горца, сбила его с ног, и трое солдат завертели головами в поисках новой жертвы.

Этим троим удалось оттеснить Демиена к краю поляны, где берег круто спускался вниз, к воде. Ощутив острую боль где-то внизу, Демиен понял, что его опять ранили. Откуда-то высунулся штык, лезвие ткнуло его под ребра. Три сабельных удара рассекли ему щеку до кости, саблю выбили у него из рук, и она улетела, блеснув в воздухе. Один из солдат сделал выпад, намереваясь добить противника, и Демиен, проклиная свое упрямство, схватился за пистолет.

Отважившись выглянуть из-за камня, Дейрдре издала пронзительный вопль: солдат схватил ее за волосы и вытащил на поляну. Он замахнулся мечом, его безобразное лицо исказила гримаса, он уже собирался нанести удар, когда Кэтрин прыгнула ему на спину, вопя от ярости. Ей удалось вцепиться ему в руку раньше, чем роковой удар был нанесен. В ярости он обернулся, ударил Кэтрин локтем в живот, и она рухнула навзничь на сырую землю. Дейрдре подскочила к нему и замолотила кулаками по лицу, солдат снова вскинул меч, с ненавистью глядя на белокурую женщину, лежавшую у его ног.

Увидев, что меч начал опускаться, Демиен вздрогнул, прицелился, нажал курок и выстрелом снес солдату полголовы.

В ту же секунду Струан Максорли подскочил к Кэтрин, бесцеремонно отшвырнул солдата и упал перед ней на колени, поднимая ее бережно, как новорожденного младенца.

– Что с вами, миледи? Этот мерзавец ударил вас?

Кэтрин вцепилась ему в руку, широко раскрыв глаза и задыхаясь от резкой боли в животе.

– Я... в порядке. А где Дейрдре?

– Здесь, рядом. – Максорли притянул к себе насмерть перепуганную ирландку. – Вы целы?

– Да, только испугалась...

– Как и все мы. – Он криво усмехнулся и уже в следующую секунду присоединился к товарищам.

Солдаты обратились в бегство, но было трудно угадать, отступили ли они окончательно или готовятся к очередной атаке. Почти половина горцев погибла или была ранена.

– Надо убираться отсюда, – заявил Максорли, прекрасно сознавая всю невыгодность их позиции. Почти все лошади разбежались от пальбы и криков, несколько оставшихся дрожали и косились на дорогу, боязливо принюхиваясь к запаху крови и смерти.

– Я велю поймать хоть нескольких лошадей, – решил Струан и направился прочь, но тут Кэтрин издала пронзительный крик. Струан схватился за меч и быстро огляделся.

– Демиен! – кричала она, силясь подняться с земли. – Господи, Демиен!

Наконец вскочив, она пробежала по траве туда, где ничком лежал Демиен в изорванной и окровавленной одежде, цепляясь за траву. Его голова была повернута, рот широко открыт, с губ капала розовая слюна.

– Демиен... – прошептала Кэтрин.

Голубые глаза смотрели в никуда, но веки при звуках знакомого голоса дрогнули.

– О, слава Богу! – всхлипнула Кэтрин. – Демиен, лежи тихо! Не двигайся! Сейчас мы тебе поможем...

Демиен вздрогнул, отыскал сестру взглядом, на окровавленных губах появилось слабое подобие улыбки. Глубокий и печальный вздох вырвался из груди, голубые глаза еще раз блеснули и потускнели.

– Нет... – прошептала Кэтрин. – Нет, Демиен, нет!

Максорли просунул ладонь под воротник Демиена, пытаясь нащупать пульс. Наконец он отдернул руку и покачал головой, не глядя в умоляющие глаза Кэтрин.

Она сжалась и с трудом устояла на ногах. Ей казалось, что земля перестала держать ее. Испустив сдавленный крик, она упала на руки Дейрдре.

Но Максорли этого не видел: он смотрел на поляну, куда из леса вышло тридцать или сорок солдат в алых мундирах, надвигаясь на измученных горцев.

– Это неслыханно! – бурчал Арчибальд Камерон, шумно сплевывая в ближайший куст. – Он назначил битву в день рождения этого проклятого ублюдка!

Алуин и Алекс украдкой переглянулись, благодаря судьбу за неожиданный подарок. Они возвращались в лагерь, проводив Кэтрин и Дейрдре до Инвернесса, когда местный фермер вдруг спросил, почему они не в Драммосси-Муре с остальной армией принца.

Чуть не загнав коней насмерть, они прибыли в Куллоден-Хаус – новый штаб принца, возле которого расположилась армия – в двенадцатом часу дня, только чтобы узнать: принц объявил общий сбор на голой равнине близ Куллодена. Принц сам встал во главе армии и не собирался отступать перед врагом.

Тщательно подготовившись к сражению, Чарльз Стюарт вывел армию на равнину в девять часов утра. Блестели остро наточенные мечи, килты поражали разнообразием и яркостью расцветок, особенно на фоне хмурого серого неба. Справа открывалась зеленая долина, а за ней – голые, без единого дерева, холмы Кодора, между которыми кое-где мелькали заросшие вереском пустоши. Слева виднелся залив, а вдалеке за ним – мыс Черного острова. Там и сям белели паруса судов королевского флота, стоявших на страже пути в открытое море. На западе вздымались горы Гленмора со снеговыми вершинами и черными, внушающими суеверный страх ущельями.

Галопом спустившись по склону, Александер и Маккейл обнаружили, что о предстоящей битве не сообщили не только им: противоположные склоны Драммосси были пустынны. Армия Камберленда задержалась в пути.

Дональд Камерон с трудом сохранял внешнее спокойствие, благодаря которому его прозвали «добряком Лохиэлом». Его измученным воинам пришлось пройти стремительным маршем до самого Куллодена, а потом еще долго томиться в неизвестности, стоя под ледяным дождем. А принц носился по равнине, красуясь в своем королевском алом с голубым мундире. Размахивая разукрашенным мечом и держа в другой руке кожаный щит, оправленный в серебро, он осыпал проклятиями пока отсутствующую армию противника.

– Неужели его высочеству так и не объяснили, что сегодня никому не хочется играть в войну? – непочтительно скривился Дональд.

– Ему редко выпадают такие развлечения, оставь его в покое, – отозвался Арчибальд и отважно выдержал ледяной взгляд Дональда.

Арчибальд оказался прав: принц развлекался от души. Воины разражались радостными криками каждый раз, когда он проносился мимо. Даже граф Фандуччи, командующий батареей из десяти разнокалиберных пушек, срывал с головы треуголку и по-итальянски на все лады восхвалял юного принца, благодаря которому всем присутствующим предстояло войти в историю.

Но к полудню все охрипли, нервы натянулись до предела, силы иссякли под моросящим холодным дождем. К трем часам стало ясно, что даже самые отчаянные из подчиненных Камберленда наотрез отказываются принимать брошенный им вызов. Кроме того, этот день, пятнадцатое апреля, был днем рождения герцога, и он распорядился выдать солдатам мясо, сыр и ром, а также отменил приказ, согласно которому в лагерь не допускали женщин. Пока горцы мокли и дрожали в тумане и грязи на раскисшей равнине Драммосси, герцог Камберлендский любовался хорошенькими собеседницами в большом зале Балблэйр-Хауса в Нэрне.

Услышав о праздничном пиршестве врага, вожди кланов распустили своих людей. Многие из них, проведя девять часов под дождем, покинули равнину самовольно, не выдержав усталости и голода. Они разбрелись по окрестным фермам и деревням в поисках мяса и хлеба, а потом прикорнули где-нибудь в ближайшем теплом стогу сена или сарае.

Но часть армии горцев вернулась в Куллоден-Хаус в ожидании официального приказа военного совета. Они тоже проголодались и устали и начали расходиться, едва поняв, что заседание совета обещает быть продолжительным и бурным.

– Будем надеяться, что рассудок хотя бы на этот раз одержит верх, – заметил Алуин, привалившись спиной к неровной каменной стене конюшни. – Если лорд Джордж сумеет сдержаться и перестанет называть О'Салливана идиотом...

– О'Салливан и вправду идиот, – возразил Алекс, подкладывая жеребцу уже третью охапку сена. Так он пытался извиниться перед преданным животным за то, что не давал ему отдыха весь день. Он уже скормил гордому жеребцу свою порцию овсяных лепешек, полученную на завтрак и обед, и наградил предприимчивого Лахлана Макинтоша золотым совереном за два яблока, похищенных у фермера. Угощение вряд ли можно было назвать королевским, но жеребец охотно принял его – правда, чуть не отказался от лепешек, словно почувствовав, что из-за него хозяин останется голодным.

Как и все горцы, Алекс продрог и проголодался и рассчитывал найти в Куллоден-Хаусе горячую еду и теплую постель. Еще больше он мечтал выкурить хотя бы одну сигару, но после поисков в седельных сумках обнаружил там только табачные крошки.

В довершение этих бед у него ныли виски и мучила непонятная, но неотступная тревога.

– Как думаешь, где они сейчас? – рассеянно спросил Алуин, шевеля ногой траву.

Алекс пожал плечами, гладя жеребца.

– Если Струан не сбился с пути, они уже миновали замок Уркарт, а может, остались в нем переночевать.

Алуин вгляделся в застывшее лицо друга.

– Дейрдре и Демиен позаботятся о том, чтобы она не слишком уставала, несмотря на все рвение Струана.

Алекс слабо улыбнулся в ответ, и Алуин вздохнул, понимая, что не сможет утешить друга, потому что волнуется сам. Ему надоело играть в странствующего рыцаря и сражаться с ветряными мельницами. Он предпочел бы почаще проводить время так, как вчера вечером, с Дейрдре, – предаваться любви у пылающего камина, строить планы на будущее. Он мечтал о доме и детях, хотел мирной и мудрой старости, возвращения к истокам. Пожалуй, он не отказался бы от фермы. От того, чем он мог бы гордиться, что мог бы называть своим.

– Алекс, – он негромко засмеялся, – кажется, в моей никчемной жизни настал переломный момент.

– Не только в твоей, – отозвался Алекс, не отрывая глаз от дверей Куллоден-Хауса, откуда вдруг начали выходить » люди.

Обернувшись, Алуин увидел, что к ним спешит Лохиэл.

– Лорду Джорджу удалось убедить принца: нельзя ждать, когда Камберленд атакует нас. Надо застать его врасплох в лагере, среди ночи.

Алекс напрягся.

– Сегодня?

– Да, брат, – взволнованно подтвердил Дональд. – Англичане празднуют, к ночи они наберутся так, что не смогут пройти и в дверь амбара. Мы застали их врасплох в Престоне, потом в Фолкерке. Если мы и на этот раз прибегнем к той же уловке, война закончится раз и навсегда.

– Но кланы разошлись, – осторожно возразил Алуин. – К ночи нам вряд ли удастся собрать их все. Мало того, нам предстоит пройти десять миль по полям и болотам, а многие из нас ничего не ели со вчерашнего дня...

– Да, да, Маккейл, я все помню, но выбора у нас нет: либо мы сегодня же пройдем эти десять миль, либо завтра утром опять будем мерзнуть на этой чертовой равнине. Больше лорду Джорджу ничего не удалось добиться от принца. Мы не можем отказаться от своих намерений только потому, что у кого-то в желудке пусто и голова гудит от недостатка сна. И кроме того, проклятый ирландец, который слишком высоко задирает нос, уже намекнул, что мы, горцы, смелые только до поры до времени, а когда нам прижимают хвост, мы начинаем умолять об отступлении.

– И не зря, – еле слышно заметил Алуин и был награжден укоризненным взглядом горящих синих глаз Лохиэла.

– Честь легко потерять и почти невозможно вернуть. От такой потери страдает не только сам мужчина, но и его сыновья и внуки. Бог милосерден лишь к тем, кто защищает свою честь, рискуя жизнью.

– Не только Бог, но и герцог Камберлендский, – мрачно отозвался Алекс, отбросил ногой охапку сена и надел на жеребца седло. – Будем надеяться, что они оба сегодня сжалятся над нами.

В это время Уильям, герцог Камберлендский, вышагивал по скрипящим половицам библиотеки Балблэйр-Хауса, сцепив руки за спиной и выпятив внушительный живот. Над белым кружевным воротником багровело одутловатое лицо, рисовая пудра с парика осыпалась на плечи. Выпученные глаза казались огромными и черными, массивный нос нависал над ртом, похожим на щель, почти незаметным, если не считать тех редких мгновений, когда герцог улыбался.

– Стало быть, они весь день проторчали на равнине? Готов поручиться, что храбрые вояки в юбках в бешенстве.

– Вы правы, ваша светлость, – усмехнулся Гамильтон Гарнер. – Будем надеяться, что к утру дождь смоет их вонь.

Герцог хмыкнул, расхохотался и вытер слезы с ресниц.

– Хорошо бы! Что у вас еще, майор? Вы похожи на довольного кота из поговорки, налакавшегося сливок.

– Нам сообщили, что сегодня армию возглавил сам принц, а лорду Джорджу Меррею поручил командовать отрядом его клана.

Герцог нахмурился, уставившись на Гамильтона:

– Вы уверены? С какой стати он отстранил от командования единственного среди мятежников мудрого человека?

– Возможно, принц жаждет славы.

– Если так, он поступил просто глупо. Но для нас это огромное преимущество, которым я не премину воспользоваться.

– По численности мы превосходим мятежников почти вдвое, ваша светлость. Совсем недавно наши разведчики донесли, что четверть, а то и треть армии мятежников рассеяна по всей Шотландии.

– Майор, численный перевес, или его отсутствие, прежде их не останавливал. Насколько я помню, мятежников было вдвое меньше, чем нас, при Престонпансе и втрое меньше в Фолкерке.

– Но они напали на нас неожиданно.

– Да, у них не отнимешь умения ползать по болотам среди ночи, появляться как из-под земли и спускаться будто с небес.

– Я уже приказал утроить число часовых и менять пароли не каждый час, а каждые полчаса, – заверил герцога Гамильтон. – Они не пройдут и пяти миль, как мы узнаем об этом.

– А как вы оцениваете настроения наших солдат? Только будьте откровенны, майор.

Помня о пристрастии герцога к словесным ловушкам, Гамильтон заговорил, старательно выбирая слова:

– Само собой, наши солдаты волнуются, ваша светлость. Пожалуй, даже немного тревожатся. Горцы внушают им почти суеверный страх, несмотря на то что наши солдаты уже научились отражать неистовые атаки, которые так пугали их раньше.

Герцог задумчиво поджал губы.

– Пожалуй, стоило бы повесить кое-кого в назидание остальным: трус, повешенный публично, превращает в отчаянных храбрецов дюжину солдат. Я не хотел бы увидеть свою армию обратившейся в бегство, майор.

– Столь радикальные меры нам вряд ли понадобятся, ваша светлость, – отозвался Гамильтон и сунул руку во внутренний карман своего алого кителя. – Сегодня утром в нашем распоряжении оказался один документ, который поможет нам без труда подхлестнуть солдат. Вы позволите?

Камберленд согласно кивнул, и Гарнер извлек из кармана два свернутых листа бумаги.

– Вот это, – он взял верхний лист, – копия приказа лорда Джорджа Меррея. Сегодня утром мы перехватили двух шпионов, обследовавших дорогу от равнины до нашего лагеря. В приказе говорится: «Его королевское высочество приказывает каждому воину всех подразделений армии оставаться в своем подразделении днем и ночью вплоть до полного завершения битвы. Это относится как к всадникам, так и к пехотинцам. Приказ будет передан каждому офицеру...» – и так далее, и тому подобное.

Камберленд взял у него приказ, быстро пробежал глазами и обратил внимание на аккуратную подпись лорда Джорджа Меррея и дату – 14 апреля.

– Это обычные распоряжения. Что в них особенного? Гарнер почтительно улыбнулся:

– Я взял на себя смелость прибегнуть к помощи сомнительных талантов одного из наших писцов... и вот что из этого вышло, ваша светлость.

Камберленд взял второй лист и просмотрел его. Лист был исписан тем же размашистым, но аккуратным почерком, под приказом стояла та же подпись, и приказы остались прежними – за исключением одной короткой фразы. Он прочитал:

– «Его королевское высочество приказывает каждому воину всех подразделений армии оставаться в своем подразделении днем и ночью вплоть до полного завершения битвы... – Он умолк, коротко взглянул на Гамильтона Гарнера и закончил: – И ни при каких обстоятельствах не щадить противника. Это относится как к всадникам, так и к пехотинцам...»

– А еще я отважился показать второй документ полковнику Джону Кэмпбеллу из клана Аргайлов, – сообщил Гамильтон.

– И что же?

– Выражение «не щадить» возымело желаемое воздействие. Как вам известно, Кэмпбеллам не терпится вступить в бой с враждебными кланами – особенно с Камеронами и Макдональдами. Уже много лет они ведут кровопролитную вендетту и без малейших колебаний перебьют врагов до последнего, как только им представится шанс.

– Понятно... – Камберленд и вправду все понял. Прочитав этот приказ, простой солдат, уже напуганный рассказами про воинов-горцев, истолкует его как разрешение забыть о милосердии, не щадить на поле боя никого, даже раненых. Благодаря вставленной фразе приказ разрешал резню и подкреплял убеждение в том, что мятежники – кровожадные дикари, приносящие людей в жертву друидам и пьющие кровь зарезанных врагов. Конечно, многие знали, что в армии Чарльза Стюарта за ранеными пленниками заботливо ухаживают. И все-таки человек, идущий в бой в уверенности, что даже в случае поражения он может остаться в живых, будет защищаться не так отчаянно, как солдат, заранее напуганный предстоящей бойней.

– Я поклялся раз и навсегда подавить восстание якобитов, – пробормотал себе под нос Камберленд. – Даже если ради этого понадобится истребить всех горцев до единого – мужчин, женщин и детей.

Гамильтон Гарнер молча ждал его решения.

Камберленд опять взглянул на оба приказа, затем взял один из них и поднес уголком к свече. Бумага потемнела, свернулась, внезапно вспыхнула. Пламя стало жадно пожирать чернильные строчки одну за другой. Уронив горящий документ, Камберленд дождался, когда пламя потухнет, и растоптал пепел.

Второй, поддельный, приказ он вернул Гамильтону Гарнеру.

– Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы приказ попал к кому следует?

Нефритово-зеленые глаза вспыхнули ярче пламени свечи. – Можете положиться на меня, ваша светлость. – Как всегда.

Глава 22

Кумоден

Лорд Джордж Меррей объявил о начале похода в восемь часов, как только достаточно стемнело. Отряд своего клана Атоллов он повел сам, во главе колонны, рядом с Камеронами Лохиэла. Середину колонны составляли отряды лорда Джона Драммонда, а подразделения принца и герцога Пертского замыкали строй.

Полковник Энн Моу гордо вела за собой немногочисленных Макинтошей, которые вызвались провести армию по торфяникам, в обход крупных дорог. Им не терпелось наконец-то встретиться с англичанами в открытом бою и победить их на своей земле. Авангард колонны быстро и бесшумно двигался по долине, так что арьергард едва поспевал за ним.

От дождя, который шел весь день, тропы стали предательски скользкими. Чтобы пройти по ним, воины затратили вдвое больше сил, чем понадобилось бы для ходьбы по пустоши, заросшей бурьяном. Колонны замедлили шаг, разрыв между первыми и последними рядами превысил полмили, и лорд Джордж опасался поражения в случае неожиданной атаки, не говоря уже о попытке взять армию в клещи и таким образом лишить всяких шансов на победу. Пока отряд принца тащился по торфяникам, разведчики лорда Джорджа донесли о необычной суматохе в лагере Камберленда. По всему периметру лагеря были выставлены пикеты, между ними ходили патрули – их было столько, что о неожиданном нападении следовало сразу же забыть. Кто-то уже предупредил англичан; пытаться напасть на лагерь было все равно что идти прямиком в ловушку.

Посовещавшись с вождями и офицерами, лорд Джордж с досадой решил немедленно развернуться и поскорее вернуться обратно, пока рассвет не застал армию мятежников посреди болота.

Чарльз Стюарт не поверил своим глазам, когда увидел, что отряд лорда Джорджа поворачивает к прибрежной дороге. Принц молча стоял, вырисовываясь на фоне светлеющего неба, пока О'Салливан потрясал кулаками, осыпал проклятиями лорда Джорджа и обвинял его во всех мыслимых преступлениях – от трусости до измены.

Александер с трудом удерживался, чтобы не выхватить пистолет и не пристрелить ирландца на месте. Лохиэлу, полковнику Энн и Магилливри наконец удалось убедить Чарльза Стюарта в том, что лорд Джордж принял единственно возможное решение. Но урон уже был нанесен. Лорд Джордж, рассерженный тем, что его обвинили в предательстве и трусости в присутствии его подчиненных, всю дорогу до Куллодена хранил мрачное молчание. Принц совсем растерялся, но смирился с очередным унижением, спрятался под маской непроницаемой мрачности и не проронил ни слова, не отзываясь даже на обращения вождей и членов военного совета.

Изнуренные голодом и усталостью, воины добрели до Куллодена. Некоторые направились дальше, в Инвернесс, остальные разошлись по ближайшим фермам. Почти тысяча человек рухнула на землю в парке возле Куллоден-Хауса. Воины заснули мертвым сном, забыв о голоде, и с трудом пробудились спустя краткое время, когда в лагерь доставили донесение о том, что армия Камберленда находится в двух часах пути, от Куллодена.

– Пригнитесь пониже, – велел Струан, метнув яростный взгляд на Кэтрин и Дейрдре. – Мы зашли слишком далеко, чтобы сдаваться этим мерзавцам.

Кэтрин кивнула, спокойно облизнула губы и покрепче сжала заряженный пистолет. После вчерашней схватки с солдатами она двигалась, не задумываясь, повиновалась, не споря и не задавая вопросов. Наградой ей было нескрываемое восхищение Струана Максорли, а он редко расточал похвалы.

– Не знаю, как он заметил или услышал их, – прошептала Дейрдре. – Не понимаю, откуда он узнал, что они там. Я уже несколько часов не замечаю ничего подозрительного...

– Струан всю жизнь провел в горах и в лесах, – напомнила Кэтрин. – Должно быть, у него чутье.

Дейрдре искоса взглянула на бывшую госпожу, не понимая, как она может держаться так деловито и невозмутимо. За последние двадцать часов Максорли и горсточка уцелевших горцев отступили по извилистой, опасной горной тропе чуть ли не до самого Инвернесса. В начале пути Дейрдре опасалась за рассудок и здоровье Кэтрин – в конце концов, у нее на глазах погиб единственный, обожаемый брат. После этого ей пришлось убегать по коварным тропам от преследователей в алых мундирах, но она ни разу не пожаловалась, не выказала ни малейшей слабости, хотя Дейрдре знала, что Кэтрин смертельно устала. Сама Дейрдре не только устала, но и изнывала от леденящего ужаса перед неизвестностью.

Кэтрин не дрогнула и не запротестовала, когда Струан велел им спрятаться в зловонном логове какого-то горного зверя. Она решительно отказывалась притронуться к скудным припасам, пока их не разделили поровну на всех. Она помогала Дейрдре перевязывать раненых и отдала им своего коня – одного из нескольких, которых удалось поймать. Кэтрин заявила, что вполне может идти пешком – в отличие от тяжело раненных мужчин.

Только благодаря силе и упорству Кэтрин Дейрдре до сих пор не пала духом. Она подбадривала себя, мысленно твердя, что если им все-таки удастся добраться до Моу-Холла живыми, то больше она никогда не расстанется с Алуином Маккейлом. Никогда в жизни. Эту клятву она дала себе в кромешной ночной темноте и вознамерилась сдержать ее, как подобало ирландке.

– Вон там, – вдруг шепнула Кэтрин, – среди камней. Там что-то мелькнуло.

Дейрдре прищурилась, пытаясь разглядеть, что мелькает вдалеке, за завесой пронизывающе холодного дождя. Всю ночь Максорли вместе со спутниками карабкался вверх по склону горы, верно рассчитав, что англичанам не хватит ни смелости, ни упорства гнаться за ними по пятам. Дважды Максорли тайком подкрадывался к врагам, показывая, как легко может разделаться с ними с помощью темноты, тумана и дождя. Но в конце концов рассвело, англичане неумолимо настигали беглецов, и те снова двинулись в путь после краткого сна на камнях.

Струан попытался предложить женщинам поехать верхом вперед – до Инвернесса оставалось всего миль пять по дороге, но Кэтрин опять отказалась наотрез.

– Струан, мы будем держаться все вместе, – решительно заявила она. – И доберемся до Инвернесса все – или не доберемся вообще.

– Вы сами не понимаете, что говорите.

– Напротив, прекрасно понимаю, – возразила Кэтрин. – По вашим подсчетам, за нами гонятся сорок солдат, и еще сорок обходят нас, чтобы преградить путь. А у вас под командованием десять крепких мужчин – в том числе и тех, кто ранен, но способен держать в руках оружие. Мы с Дейрдре могли бы заряжать для вас мушкеты.

– А вы понимаете, что случится, если вас схватят? – воскликнул Струан.

– Они убили моего брата, – ровным тоном ответила Кэтрин. – И убьют вас, меня и всех остальных, если им представится шанс. Но такого шанса мы им не дадим. Мы же Камероны, а они – просто шайка узкоглазых красномундирников!

Максорли вытаращил глаза и вдруг усмехнулся:

– Верно, детка. В самую точку.

Кэтрин и Дейрдре спрятались за густым бурьяном и зарослями вереска, разложив перед собой боеприпасы и нервно сжимая в руках пистолеты. На склоне впереди и вправду что-то происходило: Дейрдре разглядела алые пятна, перебегающие от одного дерева к другому. Их было слишком много для десяти отважных горцев и двух перепуганных женщин. Сражение могло закончиться плачевно.

– Я люблю тебя, Алуин Маккейл, – еле слышно шептала Дейрдре. – И всем сердцем благодарю за то, что ты любишь меня...

Воздух разорвал гулкий, леденящий кровь рев, и у женщин сердца ушли в пятки. Впереди, на тропе, из-за кустов выскочил Максорли с разметавшейся гривой и вскинутыми руками. Один за другим горцы появлялись из-за прикрытия, обнажали мечи и потрясали ими над головой, приплясывали от нетерпения, взметая подолы килтов, выкрикивали оскорбления, глядя туда, где прятался противник.

Дейрдре изо всех сил вцепилась в пистолет и ошеломленно уставилась на этих безумцев. Она уже была готова разрыдаться, когда Кэтрин вдруг рассмеялась и схватила ее за руку.

– Посмотри!

У подножия склона, в долине, из-за двух огромных зеленовато-бурых валунов появилась колонна горцев в килтах. Сотни, тысячи шотландцев вышли из тумана, шагая следом за своим вождем, Клуни Макферсоном.

Вскочив на лошадь, Струан помчался наперерез растерявшимся Макферсонам. Несколько торопливых фраз, резкий взмах рукой – и половина колонны разразилась криками и поспешила вверх по склону. Кэтрин и Дейрдре, с облегчением обнявшись, дождались, пока горцы пробегут мимо, а потом, усталые, но счастливые, присоединились к мятежникам, ждущим на дороге.

Но несмотря на крайнее изнеможение, у них не было ни малейшего желания задерживаться в этих местах. По долине проносился резкий восточный ветер, приносящий ледяной град и дождь.

Ветер доносил и звуки: низкий, отдаленный рокот пушек.

Уильям, герцог Камберлендский, ехал верхом рядом со стройной колонной солдат, не обращающих внимания на дождь и ветер. Герцог надвинул треуголку на лоб, из-под нее зловеще поблескивали глаза. Его алый мундир с темно-синими отворотами был обшит широким галуном. Даже седельные сумки были алыми, богато отделанными золотой бахромой с кистями, которые трепетали при каждом шаге горячего коня, рвущегося вперед. Лицо Камберленда под треуголкой было мрачным и красным, черные глаза испытующе вглядывались в каждого солдата. Герцог был тремя месяцами моложе Чарльза Стюарта, но славился необычайной мудростью, к тому же имел опыт в сражениях.

Солдаты уважали и боялись его, лишь немногие сомневались в том, что Билли лично застрелит первого, кто сегодня посмеет побежать с поля боя.

Двенадцать пехотных батальонов выстроились ровными алыми квадратами. Пять артиллерийских батарей расположились по центру и с флангов, прикрытые восемью отрядами ополченцев Аргайла в пестрых килтах. Всего на сером, обдуваемом ветрами торфянике близ Куллодена собралось девять тысяч солдат правительственной армии. С армейской точностью они построились ровными рядами, поделенные на взводы и роты, каждый отряд под своим флагом, развевающимся на ветру. Солдаты были облачены в кители и бриджи из плотного алого сукна, с отделкой цветов своего подразделения, в серых или белых гетрах до середины бедра. Каждый был вооружен мушкетом, прозванным «смуглой Бесс», со стальным шестнадцатидюймовым штыком. Пока не прозвучал приказ стрелять, оружие держали вплотную к телу, чтобы уберечь от дождя и града. Головы в черных бобровых треуголках были высоко подняты: высокие кожаные воротники позволяли солдатам смотреть только прямо перед собой, но не по сторонам.

Впереди, на расстоянии полумили, на другом конце ровного торфяника, они увидели колышущееся, живое море шотландки и стали. Несмотря на то что солдаты хорошо отдохнули, были сыты и отлично обучены отражать атаки горцев, они испытали прилив ужаса. Очень многие из них мгновенно ощутили неуверенность в себе и начали коситься на товарищей, надеясь, что не только их одних бросило в дрожь и холодный пот. Собственный страх рассердил их, привел в ярость, потому, что сделал беспомощными еще до начала схватки. Те, кто сражался при Престонпансе и Фолкерке, слишком хорошо знали, что горцы – это не обычные солдаты, которые падают, сраженные пулями, и либо затихают, либо уползают зализывать раны. Шотландцы упрямо бросались в бой, шагали по трупам, рвались навстречу врагам в красных мундирах и очертя голову вступали в кровопролитную резню.

Барабанщики стояли позади батальонов, отбивая негромкую дробь, от которой по спинам ждущих солдат пробегали мурашки. Перед каждым отрядом барабанщиков застыл знаменосец, отбивающий такт жезлом с квадратным шелковым полотнищем. На знамени отряда Ховарда был вышит дракон, Баррела – лев, Вулфа – белый конь, Блейкни – замок, шотландцев – чертополох. Последних подбадривали не барабанщики, а волынщики, которые, обливаясь потом и краснея от натуги, издавали оглушительный вой, а он сливался с воплями волынок с другой стороны поля.

Майор Гамильтон Гарнер, великолепный в своем алом мундире с золотым галуном, гарцевал перед своим отрядом драгунов, окидывая каждого из них взглядом, недвусмысленно напоминающим о том, что всякий, струсивший в этом бою, будет сурово наказан. Ноздри майора раздувались, ловя едкий дым медленно тлеющих фитилей соседней артиллерийской батареи, зеленые глаза устремляли взгляд сквозь завесу дождя и тумана. Ветер дул прямо в лицо горцам, осложняя их и без того плачевное положение. Эти бестии наверняка измучены, торжествующе думал Гарнер: вчера весь день они провели в бесплодном ожидании, ночью предприняли неудачный марш – только для того, чтобы поспешно вернуться в лагерь.

Он расплылся в ухмылке.

– Надеюсь, ты здесь, Камерон. Надеюсь, что тебе хватит ума и везения не попасть под обстрел – чтобы я смог убить тебя своими руками.

Александер Камерон отвернулся, прячась от ледяного порыва ветра, и мысленно чертыхнулся, увидев, что ближайшие десять шотландцев последовали его примеру. Он всеми силами старался скрыть дурные предчувствия. Алекс успел поспать всего час, когда его разбудили известием, что Камберленд уже вышел на равнину Драммосси. Он изнемогал от усталости и голода и впервые за много месяцев сожалел о том, что у него нет теплых шерстяных бриджей. Ледяной ветер слишком настойчиво напоминал, что за последние пятнадцать лет он успел привыкнуть к более практичной и удобной боевой одежде.

Спрятаться от разбушевавшихся стихий на равнине было негде. Летом она зарастала травой, а осенью и зимой представляла собой обширную унылую пустошь с одним-двумя скрюченными под ветром голыми деревьями. Вдалеке, у северной оконечности равнины, виднелось поместье Дункана Форбса – Куллоден, с парками и полями, растянувшимися от самого залива до равнины. На территории поместья располагались три фермы, самой крупной из которых была Кулвиниак, где предприимчивые хозяева воздвигли для защиты от ветра каменную стену длиной в тысячу шагов. Алекс нахмурился, узнав, что эту стену принц избрал укрытием для правого фланга: именно ее канониры Камберленда должны были обстреливать в первую очередь. Хуже того, англичане могли незаметно обойти вокруг стены и напасть на мятежников с тыла.

Лорд Джордж Меррей уступил настояниям Чарльза Стюарта, желающего лично командовать армией, и возглавил правое крыло, которое составляли кланы Атоллов, Камеронов, Стюартов и Фрейзеров лорда Ловата – всего тысяча триста человек. Отрядами, занимающими центральное положение, командовал лорд Джон Драммонд, горделиво разъезжающий вдоль шеренги солдат эдинбургского полка, а также горцев – Чизхолмов, Фаркарсонов, Хаттанов леди Макинтош. Полковник Энн выехала на поле боя в амазонке из клетчатой шотландки, в мужской синей шерстяной шляпе на голове. Она привычно правила своим рослым мышастым жеребцом и со слезами гордости на глазах переглядывалась с рослым и отважным полковником Магилливри.

Левое крыло составили недовольные Макдональды – Гленгарри, Кеппох и Кланраналд. После неудачного ночного похода они отправились в Инвернесс и по зову принца явились на поле слишком поздно, чтобы занять привычное и почетное место на правом фланге. Ими командовал герцог Пертский. Рельеф местности на левом фланге был таков, что горцам предстояло преодолеть почти триста лишних ярдов, чтобы сойтись с солдатами Камберленда.

У каждого клана был свой волынщик, свои флаги, щиты и девизы. Равнина ожила, покрылась пестрыми пятнами, которые радовали глаз, хотя серое небо и нависало над самой землей плотным одеялом. Шотландцы нервничали и рвались в бой. Они осыпали проклятиями и оскорблениями противников в алых мундирах, но те не поддавались на провокации и хранили зловещее молчание, которое нарушала лишь негромкая барабанная дробь.

На вершинах ближайших к равнине холмов и вдоль дороги, ведущей в Инвернесс, толпились горожане и местные фермеры. Мальчишки удрали из школы, чтобы увидеть, как их отцы и старшие братья вступят в схватку с англичанами. Женщины держались особняком и щебетали, как стайка потревоженных сорок; даже нищие добрели до равнины, надеясь поживиться после боя, кто бы ни победил в нем.

Принца встречали громкими приветственными криками, но мало кто замечал, что, несмотря на всю браваду, Чарльз смертельно бледен. Пальцы не слушались его, в желудке застыл ком. Еще недавно ему казалось, что вести армию в бой – это так романтично, смело и прекрасно, что только таким способом можно завоевать доверие и уважение. Но теперь принц уже жалел, что рядом с ним нет вечно настороженного лорда Джорджа, способного одним взглядом повергнуть противника в дрожь, а одним взмахом меча – придать смелости подчиненным.

Выхватив легкую саблю, Чарльз бешено завертел ее над головой, злобно глядя на неприступную стену красных мундиров на другом краю равнины. Ему ответил нестройный, но одобрительный хор голосов горцев, и на миг Чарльз забыл о предчувствиях и опасениях.

Но один человек в армии мятежников, на миг задремав, неожиданно проснувшись от криков и увидев, как принц размахивает саблей, решил, что это и есть долгожданный сигнал к атаке. Это был единственный опытный канонир, которого графу Джованни Фандуччи удалось разыскать и с трудом растолкать – остальные после утомительного и неудачного ночного похода заснули беспробудным сном. И неудивительно: им пришлось таскать туда-сюда тяжелые пушки, прилагая нечеловеческие усилия и увязая по колено в грязи. Большинство артиллеристов до сих пор спали в парке возле Куллоден-Хауса.

Граф Фандуччи, перья на треуголке которого намокли и повисли, а рваные оборки рубашки были заткнуты под яркий жилет, сумел собрать нескольких мужчин и мальчишек, имеющих хотя бы приблизительное представление о том, как устроены эти чугунные чудовища, пушки. Граф водил своих подчиненных от пушки к пушке, показывая, как подкладывать охапки сухого вереска под колеса, чтобы они не скользили по мокрой траве. Он сам засыпал в жерла порох, уплотнил его и придавил сверху трехфунтовыми ядрами. Насыпав немного пороха в отверстие на другом конце ствола и тщательно установив прицел, Фандуччи удовлетворенно кивал и спешил к следующей пушке, встряхивая перьями и бормоча по-итальянски.

Клюющий носом артиллерист, командующий батареей из трех пушек, установленной между центральным и левым крыльями, был так измучен, что едва ухитрился уберечь от дождя тлеющий фитиль, пропитанный селитрой. Услышав оглушительные крики, он вздрогнул, проснулся, увидел, что принц размахивает саблей, и машинально, подхватив воинственный вопль, поднес фитиль к отверстию в стволе ближайшей пушки.

Кэтрин и Дейрдре сразу поняли, что слышат отнюдь не гром. Это была канонада, грозная и непрестанная, в которой последующие залпы заглушали эхо предыдущих. Струан Максорли, верный своей клятве позаботиться о безопасности Кэтрин, довез спутниц до самого Моу-Холла, но при этом торопился так, что женщины совсем обессилели и даже не смогли запротестовать, когда Струан бесцеремонно оставил их у двери дома, а сам бросился туда, откуда доносился грохот пушек.

Женщинам объяснили, что леди Энн нет дома. Бледные, измотанные слуги пересказали им события последних суток и в завершение сообщили, что несколько минут назад последние из горцев, оставшихся в Моу-Холле, проснулись, наскоро перекусили и поспешили на поле боя.

В пяти милях к северо-востоку от поместья шел бой – Кэтрин предположила, что местом сражения стал торфяник, прилегающий к усадьбе лорда-председателя в Куллодене. Грохот и свист ядер слышались уже целых полчаса. Почти все домашние слуги и конюхи убежали к Куллодену. И леди Энн там...

Борясь с головокружением и слабостью в коленях, Кэтрин цеплялась за руку Дейрдре, но не покидала просторный холл, чтобы сменить мокрую одежду или подремать в теплой спальне. Она сидела у огня, устремив на пламя неподвижный взгляд. Ее руки были холодны как лед, ступней она давно не чувствовала. Кто-то вложил ей в руки чашку горячего бульона, и она послушно выпила его, но вкуса не ощутила. Она послушно шевелила руками и ногами, пока Дейрдре с горничной снимали с нее мокрую одежду и надевали простую, но теплую шерстяную рубашку.

Внезапно она насторожилась и прислушалась, не замечая, что чашка, которую она держала в руках, упала на пол и разбилась. Она бросилась к двери, распахнула ее, напряглась и поняла причину еще одного страшного звука – полной, звенящей тишины.

Бой продолжался меньше часа. Первый залп дали мятежники, но их пушки и артиллеристы и в подметки не годились вымуштрованным канонирам Камберленда. Невольно подав сигнал начать стрельбу, принц поспешил укрыться за передними рядами воинов, где и остался, настолько перепуганный внезапной и ожесточенной перестрелкой, что позабыл отдать приказ генералам – даже когда пушки Камберленда загрохотали еще громче, а ядра начали оставлять все больше брешей в плотных рядах якобитов.

Граф Фандуччи словно обезумел: он перебегал от одной пушке к другой, заставляя подчиненных заряжать орудия и давать залпы. Но артиллеристы Камберленда целились лучше, были более дисциплинированными и опытными, и уже через девять минут последняя пушка якобитов умолкла.

Кланы требовали подать сигнал к атаке, но Чарльз Стюарт куда-то подевался в поисках наиболее удобного наблюдательного пункта, и те, кто был послан за ним, потеряли немало драгоценного времени. Если же принц ждал атаки пехотинцев Камберленда, то напрасно. Герцог был слишком опытным стратегом, чтобы посылать своих солдат вперед, под град безжалостных ядер.

Лорд Джордж Меррей, ужасаясь тому, каким опасным для якобитов образом разворачивается бой, не стал ждать приказа от принца и по своему почину издал боевой клич. Вырвавшись вперед, горцы клана Атоллов обнаружили, что не они первыми ринулись в атаку: Макинтоши клана Хаттан, ближайшие к умолкнувшим пушкам и сильнее всего пострадавшие при обстреле, уже устремились через всю равнину под командованием Магилливри, опередив и Атоллов, и Камеронов, и Стюартов.

Стремительной, неистовой, кровопролитной атаки не получилось. Макдональды находились дальше от противника, чем остальные кланы, и последними поняли, что приказа от принца им так и не дождаться. Под дождем и градом, сквозь едкий дым Макдональды наконец выступили вперед, но к тому времени семь пехотных полков Камберленда, каждый из которых состоял из четырехсот солдат, уже успели построиться.

– Готовьсь! – выкрикнули командиры, и солдаты первых рядов опустились на правое колено.

– Цельсь!

Приклады мушкетов вжались в обтянутые красным сукном плечи, правые щеки прижались к ним, глаза устремились вперед в поисках цели. И как только из клубов дыма вырвались первые горцы в килтах, потрясающие мечами...

– Пли!..

Дональд Камерон из Лохиэла, ведущий за собой клан, наткнулся на горячую волну пуль. Вторая волна, но уже не мушкетных выстрелов, а страдания, прошла по его отряду: мужчины корчились, зажимая раны на окровавленных руках и ногах. Напрягая сорванный голос, Дональд почувствовал, как земля пошатнулась под его ногами. Невыносимая боль пронзила его тело, заставила на секунду оцепенеть и тут же рухнуть на окропленную кровью траву.

Алуин Маккейл с трудом увернулся от падающих тел товарищей и опустился на колени рядом с Лохиэлом.

– Вперед! – выкрикнул Дональд. – Вперед, ради всего святого!

Алуин бросил последний отчаянный взгляд на месиво костей и изодранной плоти, в которое превратились ноги Лохиэла, рывком вскочил и ринулся вперед, стреляя из обоих пистолетов в неподвижную стену алых мундиров.

Увидев, что бой начался, артиллеристы Камберленда деловито и четко выполнили приказ командира: прекратили стрельбу ядрами, перейдя на картонные футляры, наполненные порохом, свинцовыми шариками, гвоздями и острыми обломками железа. После каждого залпа горцы падали волной, отцы валились на сыновей, братья на братьев, и их жуткие раны были страшнее любого кошмарного сна.

Издавая боевые кличи, горцы упрямо двигались вперед, яростно потрясая зажатыми в кулаках мечами, топорами и серпами. Когда до противника осталось всего пятьдесят ярдов, Александера оглушил грохот орудий и мушкетов, а сразу после него взрыв отчаянных воплей шотландцев, падающих на землю. Залпы англичан оттеснили клан Хаттан вправо, и Алекс вдруг увидел, что бок о бок с ним в атаку мчится рослый и устрашающий Магилливри. С разбега они врубились в первые ряды англичан, которые от неожиданности забыли об оружии и попятились, тесня тех, кто находился позади.

Алекс наносил удары налево и направо, его лицо, руки и ноги мгновенно покрылись алыми брызгами. Его товарищи сражались так же яростно, но стоило им уничтожить один ряд противников, как его место занимал следующий. К тому же вскоре стало ясно, что кто-то научил англичан отражать атаки горцев. Они уже не съеживались при виде горцев, вооруженных мечами, а бросались на них со штыками, целясь в самые уязвимые места. Чтобы нанести удар, шотландцу требовалось поднять руку, и при этом весь его правый бок оказывался незащищенным.

Алекс испытал потрясение, убедившись, что простой смены позы и тактики хватило, чтобы успешно отражать натиски горцев, и хотел предупредить своих. Но в этот момент солдаты Камберленда попытались взять Камеронов, Макинтошей и Атоллов в кольцо, сделать их жертвами перекрестного огня. Горцам не осталось ничего другого, кроме как отступить – хотя если бы все якобиты действовали слаженно, им удалось бы удержать завоеванные позиции. Лорд Джордж Меррей, конь которого был убит выстрелом, отступил одним из последних – без парика и шляпы, перепачканный кровью и грязью, он прикрывал отступающих товарищей и каким-то чудом выжил под огнем вновь сомкнувших ряды англичан.

Отступившие, но слишком гордые, чтобы обратиться в бегство, шотландцы сыпали проклятиями и размахивали окровавленными мечами. Некоторые из них погибли сразу, как только англичане возобновили стрельбу, других затоптали при отступлении.

Стюарты потеряли почти сотню человек, пытаясь отвоевать свое знамя, захваченное пехотинцами Камберленда, и в конце концов его сорвал с древка и вынес с поля боя обернутым вокруг талии один из самых ловких и отважных защитников.

Кланы отступили туда, где землю сплошь покрывали тела убитых и раненых. Среди них, крепко сжимая в руке меч, ползал Дональд Камерон и разыскивал еще живых друзей. Его самого нашли и вынесли с поля брат и еще один воин с отсеченной кистью руки.

А на левом фланге, перед которым порыв ветра ненадолго развеял дымовую завесу, старый ворчун Макдональд из Кеппоха увидел, что остаткам армии мятежников угрожает опасность со стороны драгунов Камберленда. Кеппох выслал свой отряд вперед в галантной попытке преградить дорогу кавалерии герцога, но шотландцев было слишком мало, чтобы сдержать натиск всадников. Дважды раненный из мушкета, вождь Макдональдов так и не отступил и был затоптан драгунами насмерть.

Дождь и град прекратились, нечему было прибить дым к земле, и воздух стал густым, сернисто-желтым. Казалось, весь торфяник пришел в движение – множество раненых корчились и бились в агонии. Там и сям пострадавшие, пытающиеся уползти или встать на ноги, становились легкой добычей драгунов, ожесточенно рубивших их на куски.

Лорд Джордж Меррей, раненный десяток раз, воспользовался тем, что Камберленд не мог пустить в дело артиллерию или пехоту, рискуя нанести ущерб кавалерии, и подал кланам сигнал отступать по дороге к Инвернессу. Растерявшийся принц, перепуганный резней, ехал за ними, вымаливая прощение. Полуголые, перепачканные кровью горцы, повинуясь резкому приказу лорда Джорджа, схватили лошадь принца под уздцы и увели подальше от поля боя, туда, где рыдающему всаднику не грозила опасность.

Кое-где на равнине еще вспыхивали схватки, но в целом бой был закончен. Солдаты правительственной армии, еще недавно всерьез опасавшиеся за свою жизнь, в отместку устроили врагам настоящую бойню. Они не позволили якобитам мирно отступить и унести раненых: повинуясь приказам командиров, они преследовали отступающих мятежников и безжалостно добивали беззащитных раненых, оставшихся на поле.

Горцы, еще способные держать оружие, отбивались, отступая к дороге и с трудом отражая мечами наскоки драгунов. В числе защитников отступающей армии якобитов были и Александер Камерон и Магилливри, изменившиеся почти до неузнаваемости, но охваченные бешенством и отчаянием и готовые отомстить за кровь друзей.

Первая волна драгунов накатила с ошеломляющей яростью. Один за другим якобиты падали замертво или обращались в бегство. Раненный, притиснутый к низкой каменной стене и окруженный десятком ухмыляющихся англичан, светловолосый Магилливри схватил с одной из повозок топор и сумел проломить головы семи врагам, прежде чем его обезоружили. Ободряемые офицером, кавалеристы долго глумились над телом доблестного капитана клана Хаттан, напоминая скорее мясников, чем солдат.

Увидев, что случилось с храбрым Магилливри, Алекс бросился к драгунам, первым же ударом снес голову одному из них, а вторым рассек грудь другому.

Майор Гамильтон Гарнер не сразу узнал перепачканного кровью и порохом безумца, размахивающего мечом и осыпающего драгунов бранью. Еще два подчиненных майора скорчились на земле, прежде чем Гарнер велел остальным убрать оружие и отойти.

Алекс обернулся, вцепившись обеими руками в рукоять меча. Его черные глаза горели ненавистью. Пот и кровь струились по его лицу, руки, ноги, грудь и спина были покрыты бесчисленными кровоточащими ранами. В ушах еще звенело после канонады, но крик Гарнера каким-то образом проник сквозь завесу убийственной ярости и заставил Алекса круто обернуться.

– Камерон, мерзавец, это ты! – Сабля Гарнера тускло блеснула под серым небом. – Я же говорил: мы еще встретимся. На этот раз мы будем драться, пока один из нас не умрет.

Майор внезапно сделал выпад, взмахнув саблей. Алекс отбил ее в сторону, лязгнула сталь. Майор пошатнулся, но сумел увернуться от ответного удара.

– Вижу, ты не утратил ловкости, – прохрипел Гарнер, довольный предстоящим интересным поединком и возможностью взять реванш.

– Да и ты, майор, ничуть не изменился: ты все тот же напыщенный индюк, каким был в Дерби. – Алекс оскалился, кося глазом на девятерых драгунов, которые пытались окружить их кольцом. – Ты хорошо вымуштровал своих зверюг. Боишься снова проиграть?

– Никому не трогать этого человека! – рявкнул Гарнер, останавливая драгунов. – Он мой!

И он снова ринулся в атаку – такую неистовую, что Александеру пришлось отступить шагов на десять. То и дело лязгала сталь, мышцы на обнаженных руках Камерона заметно вздрагивали от напряжения. А Гарнер был сравнительно бодр и полон сил, он еще не успел запачкать ни белоснежные гетры, ни саблю – в изгнании горцев с поля боя он не участвовал.

Нефритово-зеленые глаза были достаточно зоркими и проницательными, чтобы заметить признаки усталости врага – дрожь выпуклых мускулов, мутнеющие временами глаза. Силы Камерона были на исходе, это понял бы всякий: ни один человек не сумел бы долго выдержать такое напряжение, каким бы сильным и выносливым он ни был. Но Гарнер знал, как опасен пес, загнанный в угол: жажда выжить способна сделать его почти неуязвимым.

Черные глаза мигнули, отвлекаясь на какие-то движения драгунов, и Гамильтон воспользовался шансом, чтобы оставить ярко-алую полосу на рубашке Алекса. Но прежде чем он успел порадоваться удачному удару, ему пришлось дорого поплатиться: меч горца рассек ему бриджи, Гамильтон едва увернулся. Он успел отступить прежде, чем клинок добрался до верха бедра, но не сдержал яростный вопль, и один из драгунов прыгнул вперед, целясь саблей в сердце горца.

Заметив ,это, Алекс вскинул руку, чтобы смягчить удар. В любое другое время ему хватило бы проворства и силы, чтобы без труда парировать натиск, и все-таки он не поверил своим глазам, когда убедился, что еще способен мгновенно обернуться и плашмя ударить драгуна мечом, сломав ему кости запястья. Увы, атака не прошла бесследно: острие сабли драгуна оставило глубокую рану на руке Алекса, от запястья до самого локтя.

Драгун издал пронзительный вопль и упал, прижимая к себе пострадавшую руку, второй попытался отомстить за друга и напоролся на меч Алекса. Что-то ожгло плечо Камерона, и он снова развернулся, борясь с болью и усталостью и сурово наказывая противника. Поскользнувшись на залитой кровью траве, Алекс потерял несколько драгоценных секунд и поплатился еще двумя царапинами – на боку и бедре, а оставшиеся драгуны успели сжать кольцо. Алекс пошатнулся и упал на колено. Левая рука с глубокой, до самой кости, раной стала бесполезной, тело изнывало от жгучей боли, но он нашел в себе силы снова встать, оскалил зубы и сверкнул глазами. Точно рассчитав время, он рванулся в атаку первым, издав ужасающий рев, наследие необузданных предков.

От ответного дьявольского рева содрогнулся, казалось, даже воздух. Великан поднялся из зарослей вереска и ринулся на драгунов, подобно исчадию ада, круша ноги и руки, ломая спины и ребра не успевших опомниться солдат. Двое из них в последнее мгновение своей жизни увидели кожаную лапу с когтями и тут же упали с разодранными шеями.

Еще двое отведали ярости Струана Максорли – поплатились сломанными конечностями и попытались уползти прочь. Обнаружив, что остались в меньшинстве, трое драгунов поспешили к своим лошадям, но перепуганные животные разбежались в разные стороны. Догнав первого беглеца, Струан снес ему голову, второму он раскроил череп, третий же бросил саблю и трясущимися руками заряжал пистолет, призывая на помощь всех известных ему святых и мучеников... но напрасно. Максорли схватил его за накрахмаленный белый воротник и приподнял, оторвав от земли. В удар кожаной перчаткой он вложил всю силу. Рука Максорли сработала, как кувалда, но еще до этого по белым бриджам драгуна расплылось огромное желтое пятно.

Душераздирающий вопль огласил всю равнину. Услышав его, даже те, кто был уже далеко, невольно обернулись в ту сторону, где на фоне серо-стального неба возвышался великан-горец.

Струан отшвырнул корчащегося врага и поспешно вернулся туда, где ничком, уткнувшись лицом в траву, лежал Александер Камерон. Прежде чем убедиться, что Черный Камерон еще дышит, он огляделся и увидел, что из-за перевернутой повозки вынырнул офицер, с которым дрался Алекс. Офицер сильно хромал, размахивал руками и что-то кричал всадникам в килтах. Максорли прищурился и ясно различил цвета мстительных Кэмпбеллов.

Обнажив зубы в волчьей усмешке, Струан Максорли тряхнул львиной гривой и издал боевой клич Камеронов. Расставив ноги, он приготовился к атаке первого из десятка Кэмпбеллов герцога Аргайла, не скрывающих стремления отомстить давнему врагу.

Глава 23

– Они потерпели поражение... – прошептала Кэтрин, дрожа всем телом так, словно ее овеял ледяной ветер. – А как же армия? Где она?

Дейрдре придвинулась ближе и обняла ее за талию трясущейся рукой. Обе уставились на оборванного, окровавленного шотландца, который дико озирался по сторонам, сам не веря, что остался в живых.

– А наши мужья? – вмешалась Дейрдре. – Что с ними стало?

Шотландец затряс головой, словно в припадке.

– Я знаю только то, что видел, – сбивчиво объяснил он. – Мужчины... сильные, храбрые... сотни, а то и тысячи – и все погибли. Или исчезли. Разбежались по лесам, отступили в Инвернесс. Солдаты гнались за ними по болотам и рубили на куски. Их догоняли на лошадях, они умирали ужасной смертью там, где падали. Солдаты убивали не только воинов, – добавил он мучительным шепотом, – но и всех, кто попадался им, – и женщин, и детей...

– О Господи! – ахнула Дейрдре. – А как же раненые? Им помогли?

Шотландец, Дональд Макинтош, уставился на Дейрдре безжизненными, остекленевшими глазами:

– Нет, нам было не до раненых! Всадники и пехотинцы убивали всех, кто еще мог шевелиться. Даже тех, кто отдавал им оружие и сдавался в плен. Их тоже убивали на месте.

– Неужели никто не остановил англичан? – ужаснулась Дейрдре.

– Их мог остановить только Камберленд, а он разъезжал по полю верхом, улыбаясь и кивая этим мясникам.

– Что же нам делать? – встрепенулась Кэтрин, заговорив впервые с тех пор, как измученный шотландец постучал в дверь, прося убежища. – Мы должны хоть что-нибудь предпринять.

– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнул Дональд Макинтош. – Разве что когда стемнеет и они утихомирятся... – Он покачал головой. – Но не теперь. Они отомстили нам за Престонпанс, Фолкерк и за то, что сегодня утром перепугались до смерти.

Только теперь Кэтрин поняла, что такое настоящий страх. Она знала: произошло что-то ужасное, это стало ясно еще в тот момент, когда загрохотали пушки. А когда шотландец сообщил, как закончилась битва, Кэтрин представила ее во всех подробностях, и это напомнило ей давний страшный сон. Значит, он стал явью. Все сбылось: море крови, сотни мертвых и умирающих... Но если сон оказался вещим, что же стало с Александером? Что случилось, когда он очутился в кольце солдат?

– Я должна найти его, – лишенным всякого выражения голосом произнесла она. – Должна узнать, где он... что с ним... нужна ли ему помощь...

– Нет, не вздумайте! – воскликнул Макинтош и повернулся к Дейрдре, ожидая поддержки. Но в холодных карих глазах отразилась решимость последовать за подругой. Шотландец покачал головой, решив, что женщины лишились рассудка.

– Мы должны пойти туда, – заявила Дейрдре. – И немедленно.

– Не пущу я вас!

– Попробуйте, если хотите, – хрипло отозвалась Кэтрин. – Если вы не согласитесь проводить нас туда, мы найдем дорогу сами.

– Проводить?! – Волосы горца встали дыбом. – Вы хотите, чтобы я вернулся туда? Ни за что, и не уговаривайте! На это никогда я не соглашусь!

– В таком случае пропустите нас, – распорядилась Кэтрин, распрямив узкие плечи. – А если вы попытаетесь остановить нас, клянусь, я убью вас своими руками.

Макинтош ахнул, переводя взгляд с Кэтрин на Дейрдре и обратно. Едва сумев спастись, он даже представить себе не мог, что вернется на равнину близ Куллодена, где только что завершилась жестокая бойня.

– Бог ты мой! – прошептал он, вновь покрываясь холодным потом. – Напрасно я не остался в Глазго... Ладно, так уж и быть, провожу вас... но пообещайте слушаться меня и делать все, как я велю. Если прикажу бежать – бегите, прятаться – прячьтесь, а если решу, что дальше идти нельзя, значит, так и есть. Ясно?

– Нам понадобятся лошади, – рассуждала Кэтрин, уклонившись от ответа. – А еще повозка, чтобы увезти раненых. И оружие!

Горец вытаращил глаза. Оружие, повозка, лошади?

– А леди Энн? – вдруг спохватилась Дейрдре. – Где леди Энн?

– Я знаю только, что она была рядом с принцем, когда начался бой – Магилливри сам отправил ее к принцу, чтобы уберечь. Но ведь полковник Энн не из тех, кто подчиняется мужским приказам... как и еще кое-кто, не будем говорить кто.

Дейрдре пропустила саркастическое замечание мимо ушей.

– Вы точно ничего не знаете про наших мужей? Про Алуина Маккейла и Александера Камерона?

Шотландец отвел водянистые глаза.

– Стыдно признаться, но мне было некогда думать о других – я спасал свою шкуру.

– Вам нечего стыдиться, – заверила Дейрдре, успев заметить, что горец чуть ли не сплошь покрыт ранами, и сообразив, что он не прятался, пока его товарищи сражались.

– Одеяла, – продолжала перечислять Кэтрин. – И виски. Возьмем столько, сколько сможем увезти.

– Я позабочусь обо всем, – пообещала Дейрдре.

Она ушла, а Кэтрин задержала шотландца и ласково коснулась его руки:

– Вы ведь знаете что-то, правда? Умоляю вас, сэр, расскажите мне все...

Шотландец отвел взгляд.

– Да, знаю... я видел мужа вашей подруги...

Алуин Маккейл смотрел на тяжелые тучи, плывущие по небу. Судя по бледному, едва заметному пятну, где-то за ними пряталось солнце, но увидеть его или узнать, близок ли закат, было невозможно. Алуин мог бы поклясться, что за последние несколько часов солнце не сдвинулось ни на дюйм. Как и он сам.

Пожалуй, это даже к лучшему. Четыре... нет, уже пять раз солдаты проходили мимо, но поскольку Алуин не двигался, его считали погибшим – как того солдата в алом мундире, который придавил Алуина к земле. Но как только они начнут собирать тела убитых, чтобы похоронить их, то явятся и за этим, и тогда... оставалось лишь надеяться, что англичане будут милосердны к побежденным.

Алуин провел по губам распухшим шершавым языком, мечтая повернуть голову и слизнуть росу с длинных стеблей травы. Однажды он уже попробовал сделать это, но безуспешно; и хотя ему казалось, что он способен встать и зашагать как ни в чем не бывало, при падении он услышал громкий треск позвоночника и с тех пор не мог не только приподняться, но и пошевелиться.

Хорошо еще, боль утихла. Поначалу его руки и ноги сохраняли чувствительность, но она постепенно пропадала, а леденящее онемение распространялось по телу, отвоевывая дюйм за дюймом. Если повезет, оно дойдет до сердца прежде, чем появятся драгуны, и тогда ему будет все равно – пусть эти мясники делают с ним что хотят. Алуин не хотел смерти, которая досталась другим. Он слышал, как они кричали, молили о пощаде, рыдали от боли и унижения, пока солдаты издевались над ними, а потом умолкали навсегда. Мужчины, которые так доблестно сражались и так отважно защищали свою честь, заслуживали по крайней мере достойной смерти – независимо от того, правым ли было их дело. Они не должны были молить о пощаде, пострадав на поле боя. Никто не имел права раздевать их донага и оставлять истекать кровью, умирать медленной, мучительной смертью.

Алуин слегка приоткрыл губы, стараясь набрать в легкие побольше воздуха, но это ему не удалось.

Вот и хорошо. Это верный признак... хотя ему следовало бы давно испустить дух, а он до сих пор жив. И дышит. И даже способен мыслить, видеть, слышать и чувствовать запахи. Вот если бы еще удалось сдвинуться с места! Хотя бы шевельнуть пальцем! О Господи! Он по-прежнему держал в руке заряженный пистолет, вырванный у мертвого солдата за секунду до того, как меч решил поединок в пользу Алуина. К несчастью, у этого мерзавца был отменный аппетит. Напоровшись на меч, он рухнул, придавив своим грузным телом Алуина, а Алуин упал спиной на острый камень, и...

Господи, если бы он только мог шевельнуть рукой, приставить пистолет к груди и нажать курок!

«Где же Алекс – теперь, когда он мне так нужен? Алекс нашел бы выход, он не позволил бы мне умирать так медленно, долго, дюйм за дюймом... И уж конечно, не дал бы мне стать жертвой какого-нибудь ухмыляющегося ублюдка со штыком...»

Может быть, закричать? Кто-нибудь услышит его и подойдет... Алуин видел, как по полю прокралось несколько мужчин и женщин – должно быть, местные фермеры, ищущие друзей и родных. Солдаты прогнали их, но они вернулись.

Но об осторожности забывать нельзя. Среди этих людей могли оказаться и мародеры, а они ничем не лучше солдат – им не составит труда перерезать глотку раненому, чтобы ограбить его. Иным мародерам наверняка пообещали щедрую награду за поиск раненых – чтобы солдатам было чем поразвлечься. Алуин знал, что женщины бывают такими же жестокими, как мужчины.

– Дейрдре... – прошептал он, и от нежного имени жены у него на глаза навернулись слезы. Как жестока судьба, как мало они пробыли вдвоем! А ведь ему так часто снилась их будущая жизнь, он строил такие планы...

«Господи, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось! Благодарю тебя за то, что она так далеко отсюда. Жаль, что я умру, так и не увидев ее в последний раз...»

Алекс вдруг вздрогнул и зажмурился, впервые понимая, что душевные муки могут быть страшнее физических. «О Боже! Теперь мне мерещится ее голос... значит, все кончено!»

Со смесью подозрения и любопытства солдат разглядывал двух стоявших перед ним женщин. Он получил строгий приказ никого не подпускать к полю – особенно озлобленных женщин, осыпавших его ругательствами и норовивших вцепиться в глаза. Но эти две были совсем другими. По-английски они говорили лучше самого солдата, а одна из них, светловолосая красавица, держалась с явным достоинством. Но если она и вправду англичанка и из благородных, почему же одета, как крестьянка, в холстину и шотландку?

– Мне приказано никого не подпускать к трупам, – объяснил он.

– Я ищу своего брата, сержант, – повторила Кэтрин. – Капитана Демиена Эшбрука из Кингстонского кавалерийского полка.

Стражник безразлично пожал плечами – это имя ему ничего не говорило.

– Неужели вы не разрешите нам поискать его среди раненых? – вступила в разговор Дейрдре. – Бой закончился несколько часов назад, а капитан Эшбрук до сих пор не вернулся в свой полк. Уверяю вас, мы явились сюда не ради развлечения, – повысив голос, продолжала она. – В пути нас то и дело останавливали и допрашивали какие-то бесчувственные болваны. Мы могли бы обратиться к самому майору Гамильтону Гарнеру, но вряд ли он обрадуется, узнав, что его потревожили из-за упрямства часового!

При упоминании имени майора солдат заметно занервничал. В конце концов, какое ему дело, кто это такие и что им нужно? Даже если это призраки. Если им приспичило побродить по полю по щиколотку в крови, лишать их такого удовольствия он не станет.

Дейрдре слегка разжала пальцы на рукояти пистолета, спрятанного под шалью. Стражник пропустил их. В дороге женщинам сообщили, что родственниц павших горцев не подпустили к трупам, и Кэтрин решила прибегнуть к хитрости. В конце концов, англичанки вполне могли прибыть с обозом армии Камберленда, тревожась за судьбу близких.

Уверенные, что никакое зрелище или запах не отпугнет их, Дейрдре и Кэтрин смело окинули поле боя взглядом и вдруг замерли осознав, что их окружает. Повсюду лежали трупы – шотландцев, англичан, лошадей; равнина выглядела страшным апофеозом войны. Вся земля была изрыта пушечными ядрами; повсюду догорали костры, дым смешивался с туманом.

Каждый дюйм равнины площадью в половину квадратной мили был залит кровью. Тропа, которую выбрали Кэтрин и Дейрдре, пересекала равнину по диагонали. Справа от них, отделенное аккуратной каменной оградой, раскинулось поле, уже расчищенное для весеннего сева; слева виднелись свинцово-серые воды залива и черные пятна островов вдалеке. Этот пейзаж сочетал поразительную красоту с невероятным ужасом, и вынести это сочетание было почти невозможно.

– О Господи... – прошептала Дейрдре. – Боже мой...

Кэтрин оцепенела от потрясения. Должно быть, они попали прямиком в ад. Страшный сон можно прогнать, вовремя проснувшись, но это был не сон, а явь. Кэтрин понимала: пока она жива, ей не забыть того, что она видит сейчас.

Дождь и ветер давно утихли, воздух казался неподвижным. Сырой туман повис в нем. Над некоторыми еще теплыми, медленно истекающими кровью телами вился пар. Первый раз увидев это, обе женщины с трудом сдержали тошноту, а Дональд Макинтош чуть не развернул хлипкую повозку и не погнал лошадь обратно к Моу-Холлу.

Кэтрин была бы рада убежать прочь, если бы не мысль о раненом и беспомощном Алексе, лежащем где-то здесь, среди погибших. По тропе как тени бродили рыдающие женщины. Они высматривали яркие пятна килтов, вопреки всем доводам рассудка надеясь, что их мужья или родные живы.

Уже было известно, что принц сумел покинуть поле боя и увести за собой почти треть воинов. Еще треть рассеялась по окрестным лесам и горным долинам, спасая свою жизнь, а последняя осталась на равнине.

Макинтош провез своих спутниц не через лес, а в объезд, поскольку повсюду еще рыскали драгуны и гогочущие пехотинцы, опьяневшие от осознания своей победы и ищущие новые жертвы. Встречая убитых горем женщин, солдаты Камберленда безжалостно осыпали их оскорблениями, самые дерзкие предлагали им деньги или дешевые побрякушки за услуги определенного рода, а некоторые просто брали то, что считали принадлежащим им по праву, если женщина оказывалась достаточно молодой, миловидной и глупой, чтобы бродить по лесу одна.

Кэтрин и Дейрдре старались держаться поближе к другим женщинам, не поднимали голов, покрытых шалями, и умолкали, едва поблизости появлялись солдаты. Обе надеялись заметить среди мертвых знакомое лицо и одновременно боялись этого. Один раз, высмотрев неподалеку от тропы светлую копну волос, Дейрдре вскрикнула и бросилась к погибшему, но, к счастью, это был не Алуин.

Повозка, на которой они приехали из Моу-Холла, заполнилась ранеными задолго до того, как Дональд Макинтош подъехал к равнине. Он отвез раненых в поместье и вернулся, но и он, и женщины понимали: помочь всем они не в силах.

– Боже мой! – бормотала Дейрдре. – Неужели люди способны на такое? Да как они могут после этого спокойно спать по ночам?..

Внезапно она побелела, устремив взгляд на яркое пятно шотландки. Дейрдре узнала ее по охристой полосе, добавленной к цветам Камеронов – малиновому и черному.

Сорвавшись с места, Дейрдре бросилась к двум сплетенным телам. Кэтрин прижала к губам ледяные пальцы, услышав горестный крик Дейрдре. Дейрдре упала на колени и яростно принялась сталкивать с тела мужа мертвого солдата-англичанина. До сих пор Кэтрин надеялась, что Макинтош ошибся, что ему только показалось, будто он видел среди мертвых Алуина Маккейла. Бедная Дейрдре... Бедная, милая, несчастная...

Кэтрин сморгнула горячие слезы, удивляясь тому, что она еще способна плакать, и поспешила на помощь подруге. Надо попытаться вынести труп с этого ужасного поля. Это самое меньшее, что они обязаны сделать...

Вдруг Кэтрин замерла и невольно ахнула. Безумный ужас придал ей сил и проворства, она заспешила, обходя трупы и на каждом шагу увязая в раскисшей грязи.

Она упала – раз, другой, но неизменно вскакивала и снова шагала вперед, волоча по земле промокшую, пропитанную кровью юбку. Словно в давнем сне, она выбивалась из сил, но ей казалось, что она почти не двигается с места. Слезы слепили глаза, всхлипы обжигали горло, сердце колотилось, заглушая все звуки.

Добравшись до того места, где еще недавно ждали начала боя якобиты левого фланга, она замедлила бег, и слезы вновь хлынули по ее щекам, поднявшись из бездонного и неисчерпаемого колодца печали. Кэтрин устремила взгляд на лоснящееся черное тело.

Это был Тень, жеребец Александера – величественный, гордый, с благородной головой и гладкой шкурой. Даже после смерти верного коня было легко узнать.

Кэтрин упала на колени рядом с погибшим жеребцом, чувствуя, что ее сердце переполняется яростью, скорбью и щемящим чувством бессмысленной потери. Она провела ладонью по лоснящейся черной шкуре. Грива и хвост коня разметались по траве, словно он мчался галопом, голова была гордо поднята, и только перебитые передние ноги напоминали о смерти. Кэтрин знала: Алекс ни за что не оставил бы великолепное животное посреди поля на растерзание зверям и хищным птицам. Не зная, как быть, она сняла шаль и укрыла ею ноги Тени – нелепый жест, поскольку на боку жеребца зияли другие раны.

Кэтрин и впрямь поступила безрассудно: ее светлые волосы блеснули на равнине и привлекли к ней внимание. Нефритово-зеленые глаза сразу заметили их на темном фоне вереска, травы и конского тела.

Майор замер и уставился на Кэтрин; во второй раз за день его сердце торжествующе забилось.

– Дейрдре? – еле слышно пробормотал Алуин. – Дейрдре, это ты?

– Алуин... – всхлипнула она, бережно гладя обеими руками его лицо. – О, Алуин... слава Богу, ты жив! А я так боялась... В пути мы наслушались таких ужасов!

– Дейрдре... – Он заморгал, убежденный, что грезит наяву: ведь Дейрдре сейчас должна быть в сотнях миль отсюда, в Лохабере!

– Тише! – велела она, прижавшись дрожащими губами к его губам. – Не пытайся говорить, просто лежи тихо, а я помогу тебе. Мы увезем тебя подальше от этого страшного места...

– Мы? Кто это «мы»?

– Мы с Кэтрин. Алуин, мне надо так много рассказать тебе, а я не знаю, с чего начать. Мы попали в засаду, не проехав и двадцати миль. Демиен погиб, и, если бы не Струан Максорли, мы с Кэтрин тоже давно были бы мертвы. Он отвез нас обратно в Моу-Холл, мы услышали пушки и... – Она осеклась, ее сердце вновь наполнилось ужасом: она увидела, как на серые глаза мужа навернулись слезы.

– Напрасно ты пришла сюда, – с трудом выговорил он. – Я безумно рад видеть тебя, но... лучше бы мне сгореть в аду! Я так мечтал в последний раз перед смертью увидеть твое лицо...

– Не говори так! – перебила Дейрдре. – Ты не умрешь! Мы поможем тебе встать и уведем...

– Дейрдре... я не могу идти.

– Тогда мы унесем тебя! – продолжала настаивать она. – Если понадобится, я понесу тебя сама!

– Дейрдре, послушай меня. У меня что-то со спиной: я ничего не чувствую и не могу пошевелиться уже очень давно. Не понимаю, почему я до сих пор жив. Какой грех я совершил, чем заслужил такую страшную кару? Но кажется, теперь я понимаю, в чем дело... Я совершил не грех, а единственно верный поступок – женился на тебе.

Вся кровь отхлынула от лица Дейрдре, страх мгновенно охватил ее: только теперь она заметила, как неподвижно лежит ее муж, под каким странным углом повернуты его ноги, словно отделены от тела.

– Арчибальд вылечит тебя! – в отчаянии прошептала она. – Он тебе поможет!

– Вряд ли. – Алуин печально улыбнулся. – Кроме тебя, мне никто не поможет.

– Кроме меня? Но что я могу? Скажи, что я должна сделать, Алуин. Ради тебя я готова на все! Только скажи!

– Избавь меня от страданий. Уходи отсюда – как можно скорее и дальше.

– Я не оставлю тебя! – выкрикнула она, ужаснувшись этой мысли и неожиданной просьбе Алуина.

– Нет, ты уйдешь и уведешь Кэтрин. Она еще... не нашла Алекса?

Дейрдре покачала головой:

– Нет, мы успели поискать только вдоль дороги.

– Если его здесь нет, возможно, он выжил. Когда я видел его в последний раз, мы оба защищали дорогу от драгунов. Да, если он не здесь, значит, он жив. А принц?

– К дьяволу принца, Алуин Маккейл! Для меня главное – ты, я люблю тебя!

– Если ты меня любишь, – подхватил он, – то уйдешь немедленно, пока солдаты не заметили тебя...

– Эй, ты! Что ты там делаешь?

Вздрогнув, Дейрдре обернулась. Вдалеке стояли трое солдат, руки которых были по локоть в крови – очевидно, они грабили убитых.

– Дейрдре, уходи!

Она перевела взгляд на Алуина и была потрясена болью и беспомощностью в его глазах.

– Беги! – выдохнул он. – Уведи Кэтрин, спасайтесь!

– Нет, я тебя не оставлю! Только не это!

На миг Алуин прикрыл глаза, собираясь с силами.

– У меня в руке пистолет. Клянусь тебе, я ничего не чувствую. Солдаты решат, что Ты явилась сюда за добычей... Помоги мне, Дейрдре. Возьми пистолет. Спасайся.

– Нет! – в ужасе вскрикнула она. – Нет, никогда!

– Сделай это ради меня, – умолял Алуин. – Дай мне умереть спокойно, зная, что ты в безопасности. Я не хочу умирать, как другие... – Он осекся. – Нельзя, чтобы эти ублюдки нашли меня живым. Помоги мне, любимая. Спаси нас – и себя, и меня.

Дейрдре вдруг вспомнились изуродованные трупы вдоль дороги.

– Ну, что там? – Солдаты приближались и громко переговаривались. – Это еще кто? Девчонка какого-нибудь мятежника? Как же она пробралась мимо часовых? Наверное, как-нибудь умаслила их. Может, и нам повезет.

Дейрдре заглянула в глаза мужа и увидела в них целый мир, полный любви и счастья, солнечного света, радости и покоя. Если этот мир исчезнет, ей не выжить. Об этом ей даже не хотелось думать.

– Я люблю тебя, Алуин Маккейл, – прошептала она и приникла к губам мужа. – И всегда любила – с той минуты, когда увидела впервые.

– Когда увидела впервые... – эхом повторил он. – Моя единственная любовь...

Загораживая Алуина своим телом от солдат, она вынула пистолет из холодных, безжизненных пальцев, приставила его к груди Алуина и выстрелила, не прерывая поцелуй. Убедившись, что осечки не было, она направила пистолет на свою грудь и еще раз нажала курок.

Кэтрин услышала два выстрела, прозвучавших один за другим. Испуганная криками и выстрелами, она вскочила, мгновенно забыв про жеребца, и увидела, как трое солдат спешат туда, где она в последний раз видела Дейрдре.

Дейрдре!

Едва сдерживая крик, она сорвалась с места, но тут же застыла, обнаружив поблизости еще одного человека. Поначалу она не узнала его, не присмотрелась к скульптурному, патрицианскому лицу под полями черной треуголки, она заметила только алый китель, блестящую саблю, раздувающиеся ноздри коня, галопом скачущего к ней. Но в пронзительных, нефритово-зеленых глазах всадника было что-то знакомое, и Кэтрин ужаснулась, сообразив, что перед ней майор Гамильтон Гарнер.

Она попятилась, застигнутая врасплох этой новой угрозой, перед которой померкли все остальные, опомнилась и в отчаянии побежала к ближайшим деревьям. Земля под ногами была предательски неровной, Кэтрин оступалась на каждом шагу, спотыкалась, чуть не падала, хваталась за траву и торчащие камни.

Она не осмеливалась даже оглянуться, а грозный грохот копыт неумолимо приближался. Если она успеет взобраться вверх по склону, то, возможно, доберется до леса и оторвется от преследователя, петляя среди зарослей...

Ослепленная паникой, Кэтрин споткнулась и упала на колени. Падая, она выбросила вперед руки и ободрала ладони о землю и острые камешки. Кэтрин всхлипнула, неуклюже поднялась и снова побежала, путаясь в длинных юбках. У нее неудержимо дрожали колени, силы таяли с каждой минутой. Она жадно хватала ртом воздух, который огнем обжигал ее легкие, негромко звала Алекса на помощь, словно он и вправду мог появиться как из-под земли и защитить ее.

Гамильтон Гарнер пригнулся к гриве коня, выбросил вперед обтянутую перчаткой руку и ухватился за густые белокурые волосы. Одновременно он дернул коня за узду, и Кэтрин в ужасе вскрикнула, почувствовав, что ее ноги отрываются от земли. Гамильтон осадил коня, развернув его на месте; Кэтрин упала и забилась, пытаясь встать.

Но бежать было некуда, ноги отказывались нести ее. Она застыла на расстоянии какого-нибудь десятка ярдов от опушки леса, широко раскрыв глаза и задыхаясь от жгучей боли во всем теле. Она невольно попыталась прикрыть ладонями живот, но он судорожно подрагивал от боли, быстрого бега и отчаяния. Кэтрин в изнеможении опустилась на колени, тяжело дыша и надеясь остаться в сознании.

Гарнер спешился и поморщился, по забывчивости с силой наступив на перевязанную ногу. Подойдя к Кэтрин, он бесцеремонно поставил ее на ноги, жестко схватив за плечо.

– Кого я вижу! – издевательски протянул он, повернув ее лицом к себе. – Неужели"это сама неуловимая и многострадальная миссис Монтгомери?

– Гамильтон! – ахнула Кэтрин. – Гамильтон... это вы!

Он приподнял бровь:

– Так вы рады видеть меня?

– Я... сейчас я рада увидеть любого из своих знакомых... живым.

– Зачем же вы пытались убежать? – усмехнулся он.

– Я... не узнала вас, – солгала Кэтрин и вздрогнула, почувствовав, как грубо пальцы майора впились в ее руку. – Я не знала, что вы здесь...

– Вы рассчитывали, что я до сих пор в Дерби?

– Нет, вы меня не так поняли, я...

– Припоминаю, таков был ваш план... поэтому вы и дали обещание, верно? – Его глаза злобно блестели. – Я должен был ждать в Дерби, когда вы бросите мужа на первом же постоялом дворе и вернетесь прямиком в мои объятия.

Он медленно перевел взгляд на ее вздымающуюся грудь, а потом ниже, на ладони, прижатые к животу. Увидев это недвусмысленное свидетельство ее неверности, майор пошатнулся, кровь вскипела в его жилах, сердце учащенно забилось.

– Вот оно что!.. Дочь потаскухи оказалась распутницей – в этом нет ничего удивительного. Но леди Кэролайн по крайней мере не лицемерила; те, кто ложился с ней в постель, не испытывали ничего, кроме похоти. Вокруг нее вечно увивались молодые жеребцы, с которыми она могла развлекаться, не заходя слишком далеко. Но вы, Кэтрин, – с шотландцем? С грязным шпионом мятежников? Неужели в Дерби вам было мало конюхов и лавочников?

Кэтрин не знала, откуда у нее взялись силы и смелость, чтобы стереть гнусную ухмылку с лица Гамильтона Гарнера. Размахнувшись, она влепила ему хлесткую пощечину, испытала острое чувство удовлетворения и увидела вспышку потрясения и изумления в глазах майора. Но за свое удовольствие она дорого поплатилась: Гарнер ответил ей таким мощным и злобным ударом, что она рухнула на траву к его ногам. Дав волю ярости, он принялся пинать ее начищенным сапогом в бока и живот, заставляя сжаться в тугой клубочек.

Он вряд ли смог бы остановиться и вскоре превратил бы ее тело в кровавое месиво, если бы на крики не примчались трое солдат. Последний, отставший от других из-за сильной хромоты, изумленно уставился на съежившуюся женщину, нахмурился, наклонился и приподнял густую завесу растрепавшихся золотистых волос, чтобы увидеть ее лицо.

– Вот так встреча! – воскликнул он. – Приветствую, миссис Камерон.

От боли Кэтрин почти ослепла, но успела узнать капрала Джеффри Питерса до того, как непроглядный мрак сгустился вокруг, лишив ее чувств.

– Откуда она здесь взялась, черт побери? – Питерс выпрямился. – Кажется, мы нашли ее служанку, миссис Маккейл, но она вся в крови, узнать ее почти невозможно.

– Прикончить ее, сэр? – деловито спросил один из драгунов, жадно разглядывая стройное молодое тело жертвы.

– Нет! – отрезал Гарнер и с трудом выпрямился. – Нет, она мне еще пригодится.

Истолковав слова майора по-своему, драгун ухмыльнулся и ткнул острием окровавленной сабли в ягодицу Кэтрин.

– Да, для таких забав она в самый раз, майор. Я слышал, дикарки особенно горячи, когда брюхаты, а эта, похоже, с привесом.

Услышав это дерзкое замечание, Гарнер вонзил в солдата острый, как нож мясника, взгляд зеленых глаз.

– Уведите пленницу к повозкам и приставьте к ней стражу. Но не смейте и пальцем к ней прикасаться – без моего разрешения. Ясно? А что касается вашего мнения о ней... когда понадобится выяснить ее достоинства или недостатки, я обойдусь без вашей помощи.

Он направился к своему коню, бросив последний холодный взгляд на скорчившуюся Кэтрин, вскочил в седло и вонзил пятки в лоснящиеся от пота бока животного. Его щека до сих пор горела от пощечины, мысли о неверности Кэтрин приводили его в бешенство. Но теперь она в его руках, и с ее помощью он раз и навсегда покончит с Александером Камероном. Сегодня этот мерзавец опять ускользнул. Но гулять на свободе ему осталось недолго, иначе он больше никогда не увидит свою Кэтрин живой.

Глава 24

Вести о поражении якобитов на равнине Драммосси распространились по всему северу Шотландии, словно лесной пожар, ошеломляя горцев. Известию о победе сына потребовалось пять дней, чтобы достичь Лондона и ушей короля Георга, но даже на самых отдаленных островках Шотландии о ней узнали менее чем через сутки. Кланы, преданные Ганноверу, или те, кто только притворялся его преданными сторонниками, поспешно нацепили черные кокарды и, не дожидаясь приказа Камберленда, начали совершать набеги на территории якобитов. В особенности усердствовали Кэмпбеллы, хлынувшие, подобно потопу, на земли своих давних врагов – Макларенов, Маклинов, Макдональдов и богатых Камеронов.

Всем мятежникам, пытающимся сбежать от разъяренных солдат Камберленда, приходилось прятаться днем и выбираться из укрытий по ночам, избегать дорог и открытых полей, где праздновали победу отряды ополченцев. Беглецы были вынуждены выпрашивать еду у местных жителей, которые, мечтая о наградах, нередко выдавали бывших мятежников солдатам.

Лохиэла, обе щиколотки которого были раздроблены, унесли с поля члены его клана – жалкие остатки некогда непобедимой армии якобитов. Стараясь сохранить достоинство, Чарльз Стюарт велел своим преданным сторонникам спасаться и ждать, пока он не соберет новую армию и не отомстит за друзей, павших при Куллодене.

Лохиэл на носилках из шотландки и его горцы направились к побережью Лох-Несса, а потом свернули на юг, к Лохаберу. Этим путем прошли почти пятьсот Камеронов и Макдональдов – достаточно многочисленный и крепкий отряд, внушающий страх враждебным кланам. В пути от отряда отделялись по десять человек, обмениваясь добрыми пожеланиями с друзьями. Каждому горцу не терпелось узнать, живы ли его близкие. Некоторые покинули дома девять месяцев назад, еще до того, как в Гленфиннане было поднято знамя принца. Другим, подобно Дональду и Арчибальду Камеронам, удалось за это время побывать дома: они убедились, что стены замка по-прежнему крепки и неприступны, способны защитить их близких от последствий поражения при Куллодене.

Александер Камерон устало брел возле носилок, на которых несли его раненого брата, и не замечал ни боли, ни жара от своих ран – он оставался равнодушен ко всему, что происходило вокруг, и думал только о том, что будет дальше, только о Кэтрин. Она в Ахнакарри. В ее близости, ласках и утешениях он нуждался, как никогда и ни в чем за всю жизнь.

Леди Мора Камерон первой заметила, что кто-то идет под вязами, посаженными Дональдом, по аллее, ведущей к воротам замка. Она как раз прогуливалась по стене замка, под прикрытием величественных зубчатых парапетов, и любовалась сумеречными окрестностями. Солнце висело над самым горизонтом, подернутые легкой дымкой небеса и горы из голубых стали почти черными. А заснеженную вершину Бен-Невиса, напротив, покрыли бледно-золотистые и розоватые отблески, и она засияла среди невысоких и мрачных серых пиков.

Лохабер – страна озер и вереска, высоких неприступных скал и темных ущелий, бурых торфяников и дремучих лесов, укромных полян, где воздух так неподвижен, что слышно, как с куста падает лист. Над этой первозданной красотой возвышался замок Ахнакарри – крепость с высокими стенами из песчаника и укреплениями на высоте сотни футов над землей. Четыре башни замка горделиво вздымались над лесами и горами, стены толщиной двенадцать футов отвесно спускались к черным водам Лох-Лохи.

Шестнадцать лет Мора прожила за этими неприступными стенами. Она знала здесь каждый камень и розовый куст, каждую извилистую тропинку в саду и на берегу озера. Она научилась не доверять вечерним теням, туманам, выползающим из лесов и похожим на облаченные в белое фигуры, поваленным деревьям, напоминающим скорчившихся людей. Уже несколько дней ее не покидало ощущение, что за замком пристально наблюдают, что вокруг него сжимается незримое кольцо. Поэтому она удвоила число часовых на стенах и держала двойные черные дубовые ворота запертыми. По совету золовки Джинни Камерон леди Мора даже поручила замковому кузнецу отчистить от ржавчины и привести в порядок массивную железную опускную решетку, которой не пользовались уже несколько десятилетий. За это леди Мора удостоилась недоуменных взглядов близких, но спокойно выдержала их. Ахнакарри был ее домом, и она считала своим долгом защищать его в отсутствие Дональда, даже если для этого придется пойти на решительные меры.

– Вы что-нибудь заметили? – негромко спросила она у насторожившегося часового, стоявшего рядом с ней. Он тоже что-то увидел. Или почувствовал. Сам воздух слегка изменился, превратился из свежего и ласкового в напряженный и пугающий.

– Подайте сигнал тревоги, – сказала Мора. – Пусть все...

И тут они оба услышали первый звук. Бриз подул им в спину, поток воздуха вошел в устье долины и полетел на юг, к горам, поднимая вихри. Там и сям деревья шелестели ветками и умолкали, ветер подхватывал и доносил до замка множество новых звуков. Одним из них была протяжная, пронзительная, напряженная нота, а спустя минуту послышалось сразу несколько дерзких и хвастливых аккордов древнего «Марша Лохиэла».

– Боже милостивый... – прошептала Мора. – Боже... это Дональд! Там Дональд!

Взмахнув бархатными юбками, Мора побежала по стене к восточной башне и нырнула в темноту винтовой лестницы, не удосужившись привыкнуть к свету факелов. Она неслась вниз, спускаясь в самое сердце замка. Добравшись до коридора, ведущего в главные покои, она не стала тратить времени и помчалась прямо через большую гостиную, издавая радостные крики, на которые выглядывали обитатели ближайших комнат.

Роуз Камерон, которая, несмотря на приближение восьмидесятилетия, оставалась бодрой и рассудительной, проснулась и от неожиданности чертыхнулась, встряхнув белоснежными волосами. Джинни Камерон, жена доктора Арчибальда, бросилась к двери с полным бокалом виски в руках.

– Что за чертовщина? – забормотала она. – Может, стены рушатся или еще что?

– В чем дело? – спросила Роуз, стараясь подняться. – Кажется, кто-то кричал...

– Только Мора, – сухо отозвалась Джинни. – Наверное, увидела в башне привидение.

– Говорила же я ей – нечего бродить по стенам, да еще в такой холод. – Роуз укоризненно закивала. – У нее в легких и без того сплошные хрипы. Она опять подхватит простуду, попомни мое слово.

– Тише, Роуз! – Джинни нахмурилась, вскинув загрубевшую от работы руку. – Что это? Похоже, все в замке разом спятили.

Роуз заковыляла к двери, досадуя на необходимость покинуть комнату – как раз тогда, когда она собиралась вздремнуть. Она выглянула в коридор, прислушалась, а потом обернулась к Джинни и ударила ее по руке с такой силой, что почти все содержимое бокала выплеснулось на ковер.

– Как бы не так! Скорее ты спятила – или оглохла! – выпалила Роуз и поспешила в коридор. – Они идут! Мужчины идут!

Целых две секунды Джинни недоуменно смотрела ей вслед, а потом издала вопль восторга, отшвырнула бокал и вылетела в коридор.

Сразу за отполированными черными воротами замка на Александера потоком нахлынули знакомые с детства запахи и звуки, от которых у него на глаза навернулись слезы. И не только у него: измученные, грязные мужчины, вошедшие во двор замка вслед за ним, несколько мгновений стояли неподвижно, слегка покачиваясь и не веря, что их путешествие наконец-то завершилось. Некоторым предстояло еще несколько миль брести до своих ферм и деревень, но и для них Ахнакарри был домом и святилищем. Даже те из них, кто хранил стоическое молчание на берегах Лох-Несса и Лох-Ойха, теперь попадали на колени и зарыдали. Волынщик, который играл марш Лохиэла, несмотря на боль в ноге и отсутствие глаза, взял последнюю ноту и смолк, и двор тут же огласили низкие, протяжные рыдания.

Мора первой встретила мужчин у ворот. Сияя от облегчения и счастья, она обвела взглядом широко раскрытых глаз осунувшиеся лица и наконец остановила его на первых из множества носилок. Дональд лежал с непокрытой головой, его волосы растрепались, голова покачивалась в такт движениям носильщиков. Улыбка Моры померкла, лицо побледнело, она прижала ладони к груди и неверными шагами направилась к носилкам.

Она готовилась к самому худшему и потому не сдержала вздоха облегчения, когда поняла, что Дональд жив и просто крепко спит. Она приложила ладонь к его щеке и посмотрела на толстые, пропитанные кровью повязки на его ступнях и щиколотках.

– Он выживет, – сказал Алекс, положив ладонь на плечо Моры. – Последнюю милю пути он был без сознания. Нам следовало бы сделать привал, но...

Мора обернулась к Александеру Камерону, и у нее дрогнуло сердце. Его килт был перепачкан кровью, исколот штыком, изрезан мечом и пробит пулями. Левая кисть была перетянута грязными, скверно пахнущими тряпками, торчащие из повязки пальцы посинели от холода. Щеки покрывала недельная щетина, под глазами виднелись такие густые тени, словно Алекс не спал целый месяц. Он изо всех сил стискивал зубы в тщетных попытках сдержать дрожь, но даже слепой понял бы, что у него лихорадка.

– Скорее иди в тепло, – распорядилась Мора. – Сейчас мы накормим всех вас и позаботимся о раненых.

– А как Кэтрин? – спросил Алекс, содрогаясь от очередного приступа тошноты. Он боролся с ней и победил, но когда вновь открыл глаза, то понял, что Мора не слышала его, торопливо созывая слуг и отдавая распоряжения. Отказавшись от помощи, Алекс медленно зашагал к дому, решив войти в него самостоятельно. Кэтрин наверняка ждет его. Кэтрин прогонит боль, обнимет его и утешит, она все поймет, она сумеет уловить мучительное, щемящее чувство невозвратимой потери. Кэтрин – его жизнь, его рассудок.

Господи, как она нужна ему!

Глава 25

Ахнакарри, май 1746 года

Все утро Алекса одолевала черная, неукротимая ярость. Три недели! Целых три недели он метался в лихорадке, и за это время до замка так и не дошло никаких известий о Кэтрин, Дейрдре и судьбе маленького отряда, отправленного в Ахнакарри под надзором Струана Максорли. Поначалу Алекс не поверил ушам, когда Мора сообщила, что его жены в замке нет. Потрясенный, он бросился к воротам замка, сам не зная, чего хочет – вернуться в Инвернесс, разыскать ее? Ни о чем другом в ту минуту он не думал.

Напряжение, слабость, жар и четверо дюжих горцев наконец сломили его сопротивление. После этого целую неделю Алекс пролежал без сознания, а когда пришел в себя, то был настолько слаб, что едва мог справлять нужду, не прося помощи и не пачкая постель. Мора поместила его в комнату по соседству со спальней Дональда, чтобы присматривать сразу за обоими. Арчибальд, который чудом остался невредимым, хотя и побывал в самой гуще сражения, ухаживал поочередно за Дональдом, Алексом и десятками раненых, вернувшихся в Ахнакарри.

Когда Мора не сидела возле больного мужа или его брата, она помогала Джинни или Роуз печь хлеб и следить, чтобы в доме всегда была горячая еда. Горцы, вернувшиеся в Ахнакарри, умирали от истощения. Ни одного из них не отпустили домой, не накормив, не снабдив чистой теплой одеждой и не поблагодарив от имени Лохиэла. Эти люди храбро сражались. Они гордо несли знамя Камеронов и не запятнали честь клана, несмотря на поражение армии при Куллодене. Принц не пострадал. Друзья увезли его высоко в горы и намеревались охранять, пока за принцем не придет корабль из Франции. Большего от преданных шотландцев он не мог требовать.

Когда Алекс окреп настолько, что уже ухитрялся сделать десять шагов подряд, не хватаясь за гобелены и драпировки на стенах, он известил Дональда, что отправляется на поиски Кэтрин. Он клялся, что видел Струана Максорли близ Куллодена – именно Струан спас его от сабель драгунов и неминуемой смерти. С тех пор Струана никто не видел. Труп великана-шотландца так и не нашли.

– Я знаю Максорли, – твердил Алекс. – Он ни за что не оставил бы Кэтрин в незнакомом месте и без охраны. Он мог броситься в бой, только убедившись, что она и все остальные в безопасности.

– Если он вообще участвовал в том сражении, брат, – тихо возразил Лохиэл.

– Что ты хочешь этим сказать? Думаешь, на поле боя он мне привиделся?

– И такое тоже случается.

– Но не со мной, – решительно возразил Алекс. – А если Струан был в бою со мной, это может означать только одно: Кэтрин и остальные где-нибудь между Ахнакарри и Инвернессом.

Лохиэл уже понял, что спорить с Александером бесполезно. Ему тоже не сиделось бы дома, если бы рядом не было Моры, и никакие уговоры, угрозы и доводы не помешали бы ему броситься на поиски жены.

– Молись Богу, чтобы они не вернулись в Моу-Холл, – произнес он вслух и тут же пожалел об этом. Драгуны Камберленда первым делом побывали в поместье Макинтошей, ходили слухи, что леди Энн взяли под стражу и увезли в тюрьму, в Инвернесс. Моу-Холл разграбили, всех слуг, которые имели глупость остаться в доме, расстреляли или отправили в тюрьму вместе с хозяйкой поместья. Лохиэл и Алекс восхищались отвагой полковника Энн. Думать о том, что она томится за решеткой, в каком-то грязном каменном мешке, было оскорбительно каждому шотландцу, будь он якобитом или сторонником Ганновера.

Столько имен, столько страшных, леденящих кровь рассказов! Девятилетнего мальчугана и его отца драгуны зверски убили на поле, которое они пахали; нескольких раненых горцев, которых приютила сердобольная женщина, солдаты вытащили во двор и расстреляли у нее на глазах. Две тысячи воинов уже погибли, и их список каждый день рос: Камберленд разослал вооруженные отряды по долинам и деревням, приказав разыскать всех до единого сторонников короля Якова. Герцог провозгласил, что земли, имущество и титулы якобитов подлежат конфискации. Это означало, что доблестный генерал разрешил своим солдатам грабить, насиловать и убивать. Камберленд регулярно отправлял подчиненных в горы – разыскивать мятежников и конфисковать всю их собственность в пользу монарха. Рано или поздно солдаты должны были явиться и в Ахнакарри.

– Жаль, что я ничем не могу тебе помочь, Алекс, – произнес Лохиэл, мрачно глядя на повязки на собственных ногах. Арчибальд целые сутки складывал мозаику из раздробленных костей и накладывал повязки, чтобы избежать гангрены. Еще никто не знал, когда Дональд сможет встать, и сможет ли вообще.

– Ты должен быть здесь, когда придут солдаты.

– Да, но когда они придут? Еще неизвестно, не опередят ли их головорезы Кэмпбеллов.

– Ты намерен принять вызов?

Лохиэл откинулся на подушки. В Ахнакарри он прожил всю жизнь, шестнадцать лет замок служил домом ему и Море. В окружении каменных стен замка жили и трудились его брат Арчибальд с семьей, их тети, дяди, племянники, племянницы – почти сотня мужчин и женщин. И для них замок был домом.

– Прошлой ночью я видел сон... – заговорил Дональд, и в его глазах блеснули слезы. – Мне снилось, что я иду по саду к беседке, где меня ждет Мора. И вдруг я заметил, что клумбы, на которых она из года в год сажает розы, выглядят... по-другому. Не так, как прежде. Только наклонившись над цветами, я понял, в чем дело: все они были красными. Среди них не оказалось ни одной желтой, розовой или белой розы – только красные, Алекс! Алые от крови. Я сорвал розу, и из стебля закапала кровь. Капли крови падали мне на руки, я никак не мог стереть их. Эту кровь мне уже никогда не смыть...

Он опустил веки, пряча слезы, и Алекс медленно отвернулся. У себя в комнате он вытащил из шкафа кожаный мешок и бросил его на кровать.

– Куда-то собираетесь?

Оглянувшись через плечо, Александер увидел, что в дверях стоит граф Фандуччи, небрежно прислонившись к косяку. После Куллодена от его одежды остались жалкие лохмотья; в рубашке с чужого плеча и в шерстяных бриджах он выглядел проще и грубее. В открытую дверь сочился приглушенный свет из коридора, спереди графа освещали неяркие солнечные лучи, заглядывающие в окно. В этот момент выражение на лице итальянца что-то напомнило Алексу, но граф направился к постели, не дав ему вспомнить, где и когда он видел похожее лицо.

– Рубашка, куртка, сапоги, бриджи... – перечислил он, разглядывая одежду Алекса, разложенную на кровати. – Ваша английская одежда и английский акцент не каждого обманут, синьор.

– Я должен предпринять хоть что-нибудь.

– Понимаю... вы беспокоитесь за свою прекрасную жену. Но чем вы поможете ей, если окажетесь в тюрьме?

– Дружище, я знаю, чем рискую, – равнодушно отозвался Алекс, засовывая в мешок запасную рубашку. Перевязанная левая рука отозвалась внезапной болью, напоминая, что он еще не успел оправиться от ран, разве что слегка окреп. Со временем силы вернутся к нему, если Арчибальд не ошибся. Но беда в том, что времени у него нет. А если Кэтрин в беде, если она осталась одна и ей страшно? Если ей нужна помощь?

Он замер и зажмурился, запрещая себе думать об том, но безуспешно.

Будь Алуин здесь, рядом с ним, вдвоем они живо разыскали бы Кэтрин. Алуин не стал бы пытаться задержать или отговорить Алекса. Он сам предложил бы немедленно отправиться на поиски. Боже, да ведь Дейрдре уехала вместе с Кэтрин! И Демиен Эшбрук тоже. И еще двадцать сильных шотландцев. Не могли же они разом исчезнуть с лица земли, тем более что Струан сумел как-то добраться до Куллодена!

– Он был хорошим человеком, синьор, – негромко произнес Фандуччи. – Уверен, с ней все хорошо.

Алекс вскинул голову, незаметно для себя затеребил рубашку так, что разорвал ее по шву. Он и не подозревал, что все мысли написаны у него на лице.

– Я любил их обоих – и Струана, и Маккейла. Храбрые люди, каких мало. Они наверняка умерли достойно.

Алекс промолчал. Ему не хотелось мириться с мыслью о смерти обоих друзей.

– Встречи с солдатами не избежать, – продолжал Фандуччи, покашливая и подкручивая ус. – Столкнувшись на пустынной дороге с помешанным англичанином, они заподозрят неладное. А если они встретят помешанного англичанина и... сумасшедшего итальянца?

Алекс вскинул голову:

– Фандуччи, вы точно спятили, если предлагаете сопровождать меня.

Граф пожал плечами:

– В Италии каждому известно, что у Фандуччи не все дома. И потом, когда я приехал сюда, то насчитал в своей одежде четырнадцать дыр. Меня могли убить четырнадцать раз, а я все-таки жив. По-моему, ни одному из нас не суждено погибнуть от рук англичан.

– По крайней мере пока я не рассчитаюсь с ними, – согласился Алекс. – Ладно, если вы готовы рискнуть, я беру вас с собой.

– Отлично! – Фандуччи торжествующе потер рука об руку. – Вы дадите мне десять минут?

Алекс слабо улыбнулся:

– Даю пять.

К несчастью, уже через три минуты стражники на стене замка подали сигнал тревоги.

В Ахнакарри нагрянули англичане.

К поляне Александер приближался медленно и осторожно. Он поднял руку, останавливая свой отряд, и замер на спине грациозного гнедого жеребца – не такого рослого и массивного, как преданный вороной, но достаточно внушительного для Черного Камерона.

Товарищи Алекса рассыпались по обе стороны от него; их было тридцать, они выглядели так зловеще и уверенно, словно и не ведали горького вкуса поражения. Граф Джованни Фандуччи ехал по правую руку от Алекса, ежась от предвечерней прохлады, но не запахивая складки просторного плаща и горделиво демонстрируя пару блестящих пистолетов, заткнутых за пояс.

Поляну шириной не более сотни ярдов окружали вековые дубы, темные и мрачные, несмотря на солнечный свет, проникающий между ветками. Гамильтон Гарнер и его солдаты выстроились на противоположной стороне поляны; их кожаные ремни блестели, треуголки напоминали ровные зубцы изгороди. Алые мундиры, накрахмаленные белые шейные платки и окованные медью ножны производили внушительное впечатление. Солдаты стояли неподвижно, глядя вдаль, через поляну, и впервые после битвы при Куллодене их мучили дурные предчувствия. Эта земля принадлежала Камеронам, им предстояло встретиться в бою е Камеронами – самыми неистовыми воинами, участвовавшими в восстании якобитов. Внезапно лес показался англичанам слишком темным и густым. Всем драгунам до единого захотелось ослабить жесткие воротники и втянуть побольше воздуха.

Несколько Кэмпбеллов Аргайла, служащих проводниками, тяжело задышали, их пальцы заплясали на курках мушкетов при виде Камеронов, появляющихся на поляне. Кэмпбеллы разом вспомнили все прежние вендетты; каждый из них считал личным оскорблением то, что АлександерКамерон до сих пор жив.

Гамильтон Гарнер внимательно наблюдал за врагом. Левая рука горца была рассечена саблей. С такой раной любой другой человек остался бы калекой, но Камерон держал поводья легко и непринужденно. Должно быть, только воздух и горы Шотландии способны породить такую выносливость и надменность, подумал Гамильтон. Чтобы укротить великана с львиной гривой, подоспевшего на помощь Камерону в Куллодене, понадобилось двадцать человек. И все-таки он не умер, мало того – в темноте прополз вверх по склону и ухитрился добраться до сарая у дороги на Инвернесс. На следующее утро драгуны обнаружили его остывший труп, почти обескровленный от бесчисленных ран.

Гарнер спешился, бросив поводья адъютанту. Слегка приподняв бровь, он переглянулся с Александером Камероном и зашагал к центру поляны.

Алекс спрыгнул со спины гнедого. При этом ему пришлось на мгновение опереться всем телом на раненую левую руку, но если он и ощутил боль, то не подал и виду. Он бросил поводья Фандуччи, зажал в зубах черную сигару и неторопливо двинулся навстречу майору.

– Похоже, у тебя девять жизней, как у кошки, – сухо заметил Гарнер. – Ты всегда падаешь на ноги и появляешься там, где тебя не ждут.

– Ты же сам искал встречи, – резко отозвался Алекс. – Говори, что хотел, и покончим с этим.

– А я думал, что вести переговоры будет Лохиэл.

– Мой брат нездоров. Но ты можешь сказать мне все то же, что ему.

Гарнер не стал спешить с ответом, впитывая нарастающее напряжение собеседника и наслаждаясь ощущением власти.

– Должно быть, ты уже догадался, что я получил приказ арестовать твоего брата Лохиэла и доставить его в Инвернесс, где состоится суд. В списке значится и имя доктора Арчибальда Камерона, а также десятка младших офицеров клана. Я знаком с вашими обычаями и не сомневаюсь в том, что вы считаете своим долгом сопротивляться до последней капли крови. Лично мне все равно, что везти – трупы или живых пленников, но я предлагаю вам возможность – кстати, это моя единственная уступка – закончить дело мирным путем. Расплата неизбежна. Со мной триста человек, пушки и столько зарядов, чтобы навсегда стереть с лица земли ваш неприступный замок. Но несмотря на то что я был бы счастлив увидеть, как вы гибнете под обломками стен, я обязан следовать приказу и действовать наиболее уместным в нынешних обстоятельствах образом.

– Наиболее уместным образом? – Алекс усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами. – Значит, вот как теперь принято называть резню, грабежи и поджоги?

– Герцог решил вернуться в Лондон, твердо зная, что у шотландцев больше никогда не хватит ни духу, ни средств бунтовать против монарха.

– И поэтому вы жжете дома, убиваете пахарей в поле и отнимаете у крестьян скот и припасы? Прекрасный способ восстановить мир и вызвать доверие к монарху.

– Вы заслужили возмездие, взбунтовавшись против короля.

– Вашего короля – но не нашего.

– Это уже частности.

– Напротив, речь идет о самом главном – о свободе, о праве самим выбирать правителей, создавать свои законы, а не подчиняться английским.

– Прекрасные, но неуместные желания. На войне нет места сантиментам, побежденные не имеют права на свободу. Смирись с этим, Камерон. Сдайся сейчас же, и я пообещаю пощадить твоих людей. Если же ты будешь упорствовать, я ручаюсь: скоро на каждом дереве в этом лесу будет висеть мятежник. Само собой, вожди и офицеры будут переданы властям – не важно, сдадутся они добровольно или в силу необходимости. Но поскольку ты вечно твердишь о благе народа, думаю, оно для тебя превыше собственного благополучия.

Алекс вынул изо рта сигару и долгую минуту созерцал ее тлеющий алый кончик.

– И это все, чего ты требуешь? Отдать тебе замок, всем офицерам и вождю – сложить оружие... и больше ничего, майор? Не припомню, чтобы ты упоминал мое имя. Означает ли это, что я свободен?

Глаза Гарнера холодно блеснули.

– Это означает, что ты мог бы завоевать свою свободу.

– Вот оно что! Стало быть, ты перечислил не все свои... великодушные предложения?

– Чтобы понять, что я предлагаю, тебе не понадобится богатая фантазия, Камерон. Назовем это... шансом уладить наши личные разногласия. На этот раз нам никто не помешает. Не будет ни спасителей, ни мстящих ангелов.

– И никаких выстрелов в спину, если ты опять начнешь проигрывать? – вкрадчиво уточнил Алекс.

Гамильтон вздрогнул, как от пощечины.

– Тот человек нарушил мой приказ. Я хотел убить тебя сам – и, видит Бог, до сих пор хочу. Можешь даже назвать время и место, если от этого тебе станет легче.

Алекс задумчиво прищурился:

– А если я откажусь?

– Если откажешься... ну что ж, тогда я буду точно знать, что ты трус и хвастун, что ты способен только болтать языком – впрочем, все это я знаю давным-давно в отличие от твоей доверчивой жены.

Несокрушимое спокойствие и на этот раз не подвело Александера, хотя ему понадобились все силы, чтобы небрежным жестом вынуть изо рта сигару.

– Ты видел Кэтрин? – осведомился он.

Гарнер вскинул бровь:

– А ты нет? Где же твоя хваленая наблюдательность?

Не поворачивая головы, он поднял руку в перчатке, подавая кому-то знак. При этом Гарнер не сводил глаз с лица Алекса и успел заметить, как он окинул взглядом ряд мрачных драгунов. Драгуны расступились, и кровь отхлынула от лица Алекса: два Кэмпбелла из Аргайлшира вышли вперед, бесцеремонно волоча связанную женщину с заткнутым ртом.

Кэтрин увидела Алекса, потрясенно замерла, а потом рванулась к нему – так неожиданно, что охранники едва успели схватить ее за плечи.

Алекс невольно шагнул вперед, но тут же опомнился, заметив торжествующее выражение на лице Гарнера. Рука Алекса машинально скользнула к мечу, и в ответ раздалось дружное щелканье курков тридцати «смуглых Бесс» – мушкетов, направленных на него. Горцы с таким же проворством прицелились в драгунов, и Алекс ощутил внезапный приступ паники.

– Нет! – рявкнул он, хотя и знал, что в меткости его шотландцы не уступят даже самому опытному драгуну. Но среди этих драгунов стояла Кэтрин, которую мог одним ударом убить любой из англичан.

– Безвыходное положение, верно? – издевательски протянул Гарнер, переводя взгляд со своих солдат на горцев. – Но и в нем есть свои преимущества.

– Если с ее головы упадет хотя бы волос, майор, я вырву у тебя сердце голыми руками!

Гарнер усмехнулся и покачал головой:

– На твоем месте я воздержался бы от угроз, Камерон. Одно движение моего пальца – и она погибнет.

– Только попробуй – и ты со своими солдатами больше не сделаешь ни единого вздоха! – прорычал Алекс, отшвыривая сигару. И тут же из-за каждого дерева и куста вокруг поляны выскочили горцы с пистолетами и мечами – десятки, сотни. Они преграждали все пути к бегству.

– Так вот что ты называешь «честной игрой»? – Гарнер напрягся.

– Я согласился встретиться с тобой, Гарнер. Но я не давал обещания отпустить тебя живым.

Крохотные изумрудные искры ярости вспыхнули в глазах Гарнера.

– И ты наотрез отказываешься идти на компромисс?

– Это зависит от того, насколько велико твое желание уладить наши личные разногласия, Гарнер.

Гамильтон пренебрежительно произнес:

– Женщина все равно останется у меня, пока мы не разрешим их.

Алекс едва сумел подавить холодную волну ярости. Он метнул взгляд поверх плеча майора, туда, где стояла бледная и дрожащая Кэтрин. Если не считать страха, плещущегося в ее огромных фиалковых глазах, она была цела и невредима. Гарнер уже выложил все свои козыри, и он же первым произнес слово «компромисс», очевидно, готовый на все, лишь бы добиться своего.

– В миле отсюда есть поле, – заговорил Алекс. – Широкая открытая равнина. Там ни один из нас не спрячет и блохи. Если ты согласишься выполнить мои условия, мы можем продолжить поединок на том поле, не прячась ни от Бога, ни от людей.

– Твои условия? – настороженно спросил Гарнер.

– Их два. Если ты не согласишься хотя бы на одно, я подам сигнал, и все будет кончено. До последствий мне нет дела.

Гарнер вгляделся в ожесточенное лицо собеседника и понял, что тот готов сейчас же выполнить свою угрозу.

– Назови свои условия.

– Во-первых, поклянись своей жизнью, что женщины и дети останутся свободными и не пострадают, чем бы ни кончился поединок.

Майор задумался, вспомнил о полученных приказах, о том, сколько с ним солдат, и решил, что может позволить себе побыть великодушным... по крайней мере пока.

– Согласен. А второе условие?

– Во-вторых, на рассвете ты привезешь Кэтрин на то поле и дашь мне время – всего час, не больше, чтобы я спрятал ее в надежном убежище.

Гарнер нерешительно улыбнулся:

– Ты шутишь?

– Я серьезен, как никогда. Вот мои условия. Исполни их, и мы возобновим поединок.

– А если за этот час вы вдвоем просто сбежите и спрячетесь? – подозрительно осведомился майор. – За час можно оказаться на полпути к побережью.

Алекс презрительно усмехнулся:

– Такой вопрос мог бы задать разве что трусливый мальчишка-барабанщик, Гарнер. Я же дал тебе слово чести, что через час вернусь на поле. И в ответ я жду от тебя слова чести – офицера и джентльмена. – Последние слова он процедил издевательским тоном. – Поклянись, что за этот час ты не сбежишь и дождешься меня.

От такого оскорбления Гарнера передернуло.

– Я готов пообещать и еще кое-что, Камерон, – прошипел он. – Даю тебе слово драгуна королевского полка: если ты не вернешься в назначенный час, твой драгоценный замок Ахнакарри будет уничтожен. Я сам прослежу, чтобы его разобрали по камню, по кирпичу, развеяв их в пыль, уничтожив вместе со всеми, кто живет в замке.

– Договорились.

– Значит, решено.

Александер в последний раз взглянул на Кэтрин, надеясь, что она сумеет прочесть в его глазах обещание и ободрение, а затем повернулся и зашагал к своим воинам, понимая, что за ближайшие двенадцать часов ему придется выполнить работу, для которой мало и трех суток.

Глава 26

Рассвет наступил рано, по небу на горизонте протянулись золотистые, розовые и бледно-голубые полосы, прогоняя последние звезды, повисшие над горами.

Гамильтон Гарнер привел своих солдат на указанное поле задолго до рассвета, но не сумел опередить горцев. Силуэты Камеронов вырисовывались в тумане, они стояли молча, как часовые, и только развевающиеся килты свидетельствовали о том, что эти безмолвные стражи отнюдь не высечены из камня. Заняв самую выгодную позицию, они терпеливо наблюдали, как драгуны привычно строятся в низине.

За спинами горцев вершины гор устремлялись в небо, их склоны поросли густыми дубовыми, тисовыми и сосновыми лесами, окутанными утренним туманом. Отягощенную росой траву на поле шевелил ветер, из травы выглядывали сухие стебли вереска. Пауки, обитающие в невысоких кустах, за ночь успели оплести их тончайшей паутиной. Где-то неподалеку щебетали птицы, которым предстояло стать невольными свидетелями поединка.

Отделившись от своего отряда, Гарнер рысью двинулся по полю. Он вел за поводья пони: как и потребовал Алекс, опасаясь коварства врага, Кэтрин была не связана и сидела в седле. Она ехала медленно, высоко подняв голову и гадая, не задумал ли Гамильтон очередную подлость. За всю ночь он не произнес ни слова и развязал ее и избавил от кляпа только перед тем, как посадил в седло.

Приближаясь к Алексу, Кэтрин внутренне сжималась, боясь услышать свист пуль, которые выбьют ее из седла, когда до желанной цели останется не больше шага. Она смотрела на мужа не отрываясь. Если ей суждено скоро погибнуть, Она хотела унести с собой его любящий взгляд. Она рада, что он жив и невредим. Остальное не имеет значения.

Двадцать футов, десять, пять... Сердце Кэтрин колотилось все быстрее. Она поклялась самой себе не плакать, но по ее щекам сами собой катились слезы, мокрые ресницы слиплись, и она упала в протянутые руки Александера прежде, чем пони остановился. Уткнувшись лицом в его шею, Кэтрин обмякла и лишилась последних сил, не решаясь даже расплакаться. Горячие сильные руки обхватили ее. Знакомый голос зашептал ей на ухо ласковые слова, но она ничего не понимала, подхваченная вихрем чувств.

Губы нежно коснулись ее виска и щеки, пальцы принялись перебирать шелковистые пряди ее волос. Наконец их губы встретились. В этом поцелуе слились нежность, желание и облегчение.

– Один час, Камерон, – напомнил Гарнер. – И этот час уже идет.

Алекс с трудом отстранился от Кэтрин и вскинул голову. Его грудь высоко вздымалась, прищуренные глаза потемнели, стали непроницаемыми, жестокими, в них светилась ни с чем не смешанная убийственная ненависть к Гамильтону Гарнеру.

Но в тех же глазах появилась глубокая синева, как только Алекс перевел взгляд на бледное лицо Кэтрин. Он даже сумел улыбнуться, подхватывая ее на руки и усаживая на спину своего гнедого жеребца. Сам он легко вскочил в седло позади Кэтрин и поскакал прочь. Горцы сомкнули ряды, не сводя глаз с врагов, Фандуччи сопровождал Алекса, полуобернувшись в седле.

– Я так перепугалась... – шепотом призналась Кэтрин.

– Тише! Все страшное уже позади. Я везу тебя в надежное место.

– В надежное место? – переспросила Кэтрин, уверенная, что таких мест не существует на свете.

– Окрестные горы изобилуют ущельями, пещерами и перевалами – слишком многочисленными и тайными, чтобы англичане сумели отыскать их. Лохиэл уже в горах; ночью мы увезли его из замка. Там же и Мора, и Джинни, и Роуз, и Арчибальд...

– Вы покинули Ахнакарри?

– Скажем иначе: мы решили не рисковать. Помнишь, однажды я сказал тебе: стены замка прочны ровно настолько, насколько сильны его защитники. Как выяснилось, я ошибся. Наши стены достаточно прочны для стрел и копий, но у Гарнера пушки и столько ядер, что при желании можно разрушить даже стены Иерихона.

Кэтрин вспомнился величественный замок Ахнакарри, гордые зубцы на стенах, словно олицетворяющие неукротимый дух горцев. Если Ахнакарри падет...

– О Алекс! – расплакалась она, уткнувшись лицом в грудь мужа. – Что с нами стало? В чем мы ошиблись?

– В своих мечтаниях человек никогда не ошибается, Кэтрин. Ошибочными могут быть только способы осуществления мечты.

Она вскинула голову, порывисто потянулась и приложила ладонь к бронзовой щеке мужа. За последнее время на его лице прибавилось и морщинок, и шрамов.

– Алуин погиб, – прошептала она. – И Дейрдре тоже. И Демиен.

Алекс резко осадил коня и несколько минут смотрел на Кэтрин молча, прежде чем решился заговорить:

– Алуин... ты точно знаешь? Как это случилось?

Краткими, сухими фразами Кэтрин рассказала о смерти Алуина, начав с засады у Лох-Несса и возвращения в Моу-Холл. Ее душили слезы, пока она объясняла, каким ударом стала для нее весть о поражении армии Чарльза Стюарта и о судьбе раненых.

Граф Фандуччи скакал бок о бок с ними, оба мужчины внимательно слушали Кэтрин, их лица стали мрачными и неподвижными. Ее рассказ живо напомнил им о битве, они словно стали очевидцами гибели Алуина и Дейрдре.

– Она так любила его... – горестно закончила Кэтрин. – Жизнь без него казалась ей немыслимой...

Алекс долгую минуту вглядывался в лицо жены, затем без предупреждения спешился, бесцеремонно снял ее с седла и поставил перед собой.

– Если тебе когда-нибудь придет в голову такая бессмыслица, я сам убью тебя, – заявил он, вцепившись в ее плечи так крепко, что Кэтрин вскрикнула от боли. – Ты должна жить – ради самой себя и нашего ребенка. Пообещай мне, поклянись, что убережешь и его, и себя.

–Но я...

– Клянись, черт побери, или я немедленно исполню обещание!

– Клянусь... – прошептала Кэтрин. – Клянусь, Алекс.

Он прижал ее к себе и замер, словно желая слиться с ней воедино. Но не прошло и секунды, как он ахнул – резкая боль пронзила его руку и распространилась по всему телу. Он пошатнулся и прижал руку к груди.

– Что с тобой? – вскричала Кэтрин. – Что случилось?

– Пустяки, – пробормотал Алекс сквозь зубы. – Это память о великодушии майора.

Кэтрин уставилась на раненую руку, на которой сквозь повязку проступали алые пятна крови. Алекс поспешно одернул рукав рубашки.

Граф спешился рядом с Кэтрин и Александером, но не смотрел на них: он не отрывался от лесной тропы, поворачивал голову на каждый треск ветки и шорох листа.

Из-за поворота тропы вышли и направились к ним шестеро вооруженных горцев, среди которых Кэтрин увидела леди Мору Камерон – еще более невозмутимую и утонченную, чем прежде.

Со слезами на глазах и распростертыми объятиями Мора бросилась к Кэтрин. Та прижалась к ней, радуясь утешению и ласке.

– Детка, ты прошла настоящий ад, – прошептала Мора, касаясь губами лба Кэтрин и приглаживая дрожащей рукой длинные золотистые пряди волос. – Но несмотря на это, ты все так же прелестна. Как ты себя чувствуешь? Как ребенок?

Кэтрин чуть не расплакалась и не смогла ответить.

– Теперь ты в безопасности. Ты с нами, среди своих родных. – Мора переглянулась с Александером и добавила: – Мы позаботимся о ней.

Обернувшись, Кэтрин увидела, как Алекс снимает тяжелый плотный плащ. Он вытащил из кожаных ножен меч и большим пальцем попробовал остроту клинка.

Кэтрин удивленно шагнула к нему:

– Что ты делаешь? – Не дождавшись ответа, она растерянно перевела взгляд на графа. – Джованни, что происходит?

– Синьора... – Фандуччи беспомощно развел руками.

– Алекс! – Забыв о Море, Кэтрин бросилась к мужу. – Не вздумай вернуться туда! Неужели ты решил отомстить им?

– Кэтрин, у меня нет выбора.

– Как это нет выбора? – изумилась она. – Мы свободны! Ты сам говорил, что мы можем всю жизнь прятаться в горах, где нас никто не найдет. Алекс, умоляю, одумайся! С какой стати ты решил вернуться?

– Я дал слово, Кэтрин, – негромко объяснил он. – Этот мерзавец сдержал слово чести, выполнил свою часть сделки – значит, и я обязан ответить ему тем же.

– Слово чести? Значит, опять все дело в ней? – На лице Кэтрин отразилось отчаяние. – Если ты так дорожишь своей честью, почему ты совсем не думаешь о своем долге по отношению ко мне и нашему ребенку? Нам ты тоже дал клятву – или ты уже забыл?

– Я ничего не забыл.

– Но поединки и другие мужские забавы для тебя все-таки важнее?

– Кэтрин...

– Я никуда не пущу тебя! – яростно выпалила Кэтрин. – Я не хочу, чтобы из-за меня ты погиб!

Он взял ее за плечо:

– Если бы речь шла только о тебе, я посмеялся бы в лицо Гарнеру и скрылся в горах. Но дело не только в нас с тобой. Если я не вернусь, он разрушит Ахнакарри.

– Он все равно разрушит замок! – выкрикнула Кэтрин. – Выиграешь ты или проиграешь, выживет он или умрет – его солдаты выполнят приказ Камберленда: что-что, а выполнять приказы они умеют!.. Алекс, ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я пытаюсь втолковать?

Он смотрел на нее с невозмутимым выражением, стараясь запомнить каждую черточку лица.

– Алекс!

– Я слушаю. И все понимаю. Просто я... не хочу с тобой спорить. Особенно сейчас, когда у нас осталось совсем мало времени.

Задрожав, Кэтрин со слезами бросилась к нему в объятия.

– Алекс, не надо! Не бросай меня!

Он приложил ладони к ее щекам и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Кэтрин. Помни об этом, что бы ни случилось.

– Алекс, пожалуйста!..

– Я хочу, чтобы ты осталась с Морой и Джованни и слушалась их.

– Нет, нет! Алекс, умоляю, не надо!

– Кэтрин, выслушай меня. – Он склонил голову набок, заставив Кэтрин смотреть ему в глаза. – Ты – все, что у меня есть, то единственное, чем я дорожу, и поэтому я хочу твердо знать, что тебе не грозит опасность. Так выполни мою просьбу, Кэтрин: выживи ради меня и ради нашего сына. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой, а ты – со мной. Нас ничто не разлучит. Ничто и никогда.

Глаза Кэтрин наполнились слезами. Она поцеловала мужа отчаянно и страстно, крепко прижалась к нему всем телом. Мора тихо подошла к ним и произнесла странным, бесконечно уверенным голосом:

– Алаздэр, Роуз объяснила мне, где найти вот это. Она считает, что я должна была отвезти его тебе – чтобы старый лис восстал из мертвых и стал твоей опорой.

Кэтрин почувствовала, как закаменело тело Алекса. Сквозь слезы она увидела, что Мора держит в руках что-то длинное, завернутое в перепачканную землей шотландку. Мора развернула клетчатую ткань, и оказалось, что под ней скрывается отполированный, сверкающий меч.

Это было древнее оружие горцев – меч с золотой рукоятью и серебряной гардой в форме полушария, инкрустированной топазами. Острие меча касалось земли, а закругленный кончик рукояти возвышался над плечом Моры. Ей едва хватало сил, чтобы удерживать меч обеими руками.

– Прими меч своего деда, Алекс. Пусть он послужит делу, для которого и был предназначен.

В отполированной стали отразилось лицо Алекса. Он принял меч из рук Моры, радуясь его почти живой тяжести. Вместе с мечом к нему вернулись воспоминания – об Энни Максорли и братьях Кэмпбелл, об Алуине Маккейле и пятнадцатилетнем изгнании. Из глубин памяти всплыли лица Струана Максорли, и Демиена Эшбрука и, наконец, мудрое, испещренное морщинами лицо старого горца, который поклонялся темным богам и потому был прозван Черным Камероном.

Вынув из ножен свой меч, Алекс заменил его зияющим оружием деда.

– Алекс... не надо...

Заглянув в умоляющие глаза Кэтрин, Алекс в последний раз обнял ее, вскочил в седло и скрылся в тумане.

Проводив его взглядом, Кэтрин пошатнулась и чуть не упала в объятия Моры.

– Гамильтон убьет его, – прошептала Кэтрин. – Алекс еще слишком слаб...

– У него прибавится сил, если ты будешь верить в него, – отозвалась Мора. – Только верь всем сердцем и душой, чтобы Алекс почувствовал это и сумел воспользоваться силой меча сэра Юэна.

Кэтрин изумленно уставилась на леди Мору:

– Неужели вы и вправду верите, что этот меч обладает магической силой? Господи, да ведь это же просто кусок железа!

– Верно, и я так считаю. Наверняка Юэн нашел меч, пока бродил по горам, а потом выдумал удивительную легенду, чтобы придать своим воинам храбрости. Но настоящее волшебство всегда таилось вот здесь, – и Мора мягким жестом указала на грудь Кэтрин. – Любовь Алекса к Энни придала ему сил пятнадцать лет назад, когда этим мечом он расправился с Кэмпбеллами. Любовь к тебе поможет ему сегодня. Он знает, что здесь ждешь его не только ты, но и ваш сын. Этого волшебства хватит, чтобы сделать непобедимым любого мужчину.

Долгую минуту Кэтрин смотрела в глаза Море, затем повернулась к пустынной лесной тропе. Туман уже сомкнулся за Алексом.

– Синьора Камероне, нам пора, – вмешался граф, подходя к ней и указывая на тропу, ведущую в горы. – Выполните желание вашего мужа. Мы подождем его в пещере.

Кэтрин распрямила плечи. Неизменно практичная – особенно теперь, когда будущее стало неопределенным – и хозяйственная, Мора наклонилась, чтобы поднять упавшую ткань, в которую был завернут меч. Граф подал знак горцам. Неожиданно для самой себя Кэтрин выхватила у него из-за пояса один из пистолетов. Фандуччи обладал проворством дикого зверя, но на этот раз Кэтрин, подхлестнутая отчаянием, оказалась проворнее. Попятившись, она взвела курки обоих стволов прежде, чем ее успели разоружить.

– Не подходите! – предупредила она, целясь в грудь графу. – Прошу вас, оставайтесь на месте. Мне бы не хотелось стрелять в преданного друга Алекса, но, если понадобится, я сделаю это.

– Кэтрин! – ахнула Мора.

– Я не стану прятаться в пещере и изнывать, ожидая вестей о муже. Я вернусь обратно. Предупреждаю: я застрелю каждого, кто попробует остановить меня. Клянусь Богом, так я и сделаю.

– Что же будет, когда вы вернетесь обратно? – спокойно спросил граф.

– Решу потом. Но одно я знаю точно: я не могу оставить мужа одного.

– Синьора...

– Кэтрин, если ты вернешься, тебя убьют! – воскликнула Мора, пытаясь образумить ее, но Кэтрин яростно покачала головой:

– Не убьют! Я нужна им живой. Как-никак я дочь сэра Альфреда Эшбрука, видного члена парламента; моя мать – кузина короля, Кэролайн Пенрит. Они просто не посмеют убить меня.

Леди Камерон в отчаянии заломила руки.

– Мора... я должна вернуться. Если я не сумею предотвратить поединок, по крайней мере я прослежу, чтобы он был честным. Я знаю Гамильтона Гарнера. Если Алекс падет мертвым к его ногам, он провозгласит себя победителем. Но если Гарнер проиграет, ему на помощь придут драгуны. Им прекрасно известно, какое вознаграждение назначено за Алекса – живого или мертвого. Алекс готов умереть за свою честь и имя – с этим я могу смириться. Но нельзя допустить, чтобы его заковали в кандалы и увезли прочь, словно дикого зверя.

Не сводя глаз с лица Кэтрин, граф медленно протянул руку:

– Отдайте мне пистолет.

Кэтрин только покрепче сжала оружие обеими руками и подняла ствол повыше, целясь между ясных глаз графа. Перед ней вдруг всплыло лицо Демиена, но она отогнала неожиданное видение и отступила еще на шаг.

– Кэтрин, отдайте оружие, – приказал граф. – Одна вы туда не вернетесь.

Она прикусила губу так сильно, что ощутила солоноватый привкус крови, но не дрогнула.

– Вы – отважная и решительная юная леди... и все-таки вы не слишком умны. – Граф криво усмехнулся. – От нас двоих будет больше толку.

– Двоих?

Он поднял руки ладонями вверх.

– Синьора, это очень капризный пистолет. Достаточно вздрогнуть – и механизм может сработать. Прошу вас, отдайте его мне.

Кэтрин заколебалась.

– А вы меня не обманете?

– Ни в коем случае, синьора. Ваш муж мой добрый друг. Мы вдвоем позаботимся о том, чтобы поединок был честным.

Кэтрин опустила руки, граф шагнул к ней, вынул пистолет из ледяных пальцев, окинул проницательным взглядом бледное лицо Кэтрин и улыбнулся:

– Синьора, безрассудство у вас в крови.

– Вы совершенно правы, – согласилась она, вспоминая признание леди Кэролайн.

– Вы даже не представляете себе, насколько я прав. – Он выпрямился и засунул пистолет за пояс.

Поманив одного из ближайших горцев, граф заметил, что в фиалковых глазах мелькнуло недоверие. Кэтрин успокоилась, только когда поняла, что граф приказывает подвести им лошадей.

Мора была потрясена.

– Вы сошли с ума! Неужели вы и вправду хотите отвезти ее обратно?

Фандуччи помог Кэтрин сесть в седло, стащил потрепанную треуголку и отвесил леди Камерон галантный поклон.

– Синьора, Джованни Альфонсо Фандуччи неизменно верен своему слову – как и храбрые горцы. Не тревожьтесь, я сумею защитить синьору Кэтрин. – Прищелкнув пальцами, он подозвал нескольких горцев. – Они поедут с нами, а остальные проводят вас обратно к мужу. Если мы не вернемся через час, значит, пора присылать подмогу!

Гамильтон Гарнер приминал серебристый вереск, то и дело останавливаясь и поглядывая вдаль, на луг. Он не вернется. Этот лживый, изворотливый негодяй не вернется! Как ему вообще пришло в голову поверить горцу?

– Что, капрал? – Гарнер обернулся и увидел, что капрал Джеффри Питерс смотрит куда-то вдаль, на ближайший склон.

Гамильтон прищурился и тут же ощутил трепет ликования. Из тумана выросла одинокая фигура. Разметавшиеся черные волосы, широко расставленные длинные, сильные ноги... Горец был одет в черные бриджи и белую полотняную рубашку, облегающую массивные плечи и расстегнутую на груди, поросшей густыми черными волосами. Его ладони покоились на рукояти меча, словно выкованного в аду Данте.

Гамильтон Гарнер ощутил невольное восхищение. Черные волосы, черные глаза, сапоги и бриджи резко контрастировали с белизной рубашки, блеском золота и серебра на рукояти меча и приглушенным серым оттенком тумана за спиной Камерона. Этого зрелища было достаточно, чтобы заставить замереть даже человека не робкого десятка, а отряд Гарнера состоял как раз из таких. Даже Кэмпбеллы герцога Аргайла, беспощадные головорезы на поле брани, безудержные хвастуны на пиру, стояли молча, неподвижно, а их лица покрылись испариной.

Гарнер втянул носом бодрящий чистый воздух. Когда он покончит с Камероном, на него будут смотреть с таким же трепетом и почтением. Его будут приветствовать как победителя мифического чудовища, огнедышащего дракона, эта слава возведет его на любую вершину. Камберленд стал героем в день битвы при Куллодене, но ему, тучному и неповоротливому, недоставало геройского облика, а уважение он завоевывал с помощью воинской дисциплины и жестокости. А светловолосый Гамильтон Гарнер поражал мужской красотой, выглядел спасителем, явившимся с небес, чтобы покарать князя тьмы.

Питерс забормотал что-то на ухо Гамильтону, но майор отмахнулся, не желая отвлекаться от острого чувства предвкушения. Его улыбка сменилась хищной усмешкой, он отстегнул ножны со своей привычной тонкой рапирой и велел принести пятифутовый шотландский меч, с которым упражнялся уже несколько месяцев. Если Камерон предпочитает доверить жизнь шотландской стали, он, Гамильтон Гарнер, не имеет ничего против. Обучая солдат новым способам ведения боя с горцами, он окреп, мышцы его рук стали твердыми, как мрамор, выносливость и проворство десятикратно возросли. Он понимал, что в кровавой бойне следует отдавать предпочтение не дуэльной рапире, а обоюдоострому мечу. Предстоял лучший бой в жизни Гарнера, и он хотел завершить этот бой безупречно.

Расстегнув алый китель, Гарнер эффектным жестом отшвырнул его, а затем избавился и от аккуратно напудренного и завитого парика с косицей, и его золотистые волосы блеснули под солнцем. Расправив складки отделанного кружевом шейного платка, он одернул белый стеганый атласный жилет.

– Капрал Питерс, вам поручается сдерживать солдат: я не хочу, чтобы повторилось то же самое, что в Куллодене. Никто не должен вмешиваться, ясно?

– Конечно, сэр. Но если все-таки... если у мятежника окажутся преимущества...

Гамильтон смерил молодого офицера уничтожающим взглядом. Мальчишеское лицо Питерса с недавних пор было обезображено шрамами, а желание отомстить тем, кто изуродовал его, пылало под стать жажде мести Гамильтона.

– Капрал, если я не сумею справиться с изможденным, искалеченным противником, значит, он заслуживает звания победителя. Но пока я твердо стою на ногах, вмешательства я не потерплю.

Стальной блеск в глазах Гарнера не испугал Питерса.

– А если вы упадете? Если шотландец...

– Если он победит, капрал, – перебил майор, – вы будете в точности следовать полученным приказам. Этот поединок – мое личное дело, он не имеет никакого отношения к особому распоряжению генерала Камберленда.

Стоящий рядом с ним адъютант вступил в разговор:

– Замок Ахнакарри должен быть разрушен, сэр. Таков приказ.

– Ваш энтузиазм достоин похвалы, Уэллсли. А что касается мятежника... – Гарнер снова повернулся к Питерсу. – Если случится невероятное, я хочу, чтобы его душа последовала в ад следом за моей.

Питерс расплылся в улыбке:

– Слушаюсь, сэр. Будет исполнено, сэр.

Гамильтон Гарнер снова устремил взгляд на горца. Сосредоточившись на предстоящем поединке, он решительно приказал себе забыть обо всем и обо всех – кроме давней дуэли во дворе Роузвуд-Холла. Чутьем фехтовальщика он заранее угадывал все движения Камерона, а они были почти непредсказуемыми. Если бы Гарнеру удалось вернуться в прошлое, в минуту, предшествующую удару, который обеспечил Камерону победу в предыдущем поединке, исход боя стал бы совсем иным.

Гарнера ничуть не смутил размер древнего меча, которым был вооружен Камерон. Это оружие выглядело слишком тяжелым для раненого горца, от чудовищной, нестерпимой боли он должен был быстро ослабеть. Между тем он неплохо владел рапирой и поступил бы мудрее, выбрав более легкое оружие.

Направившись к противнику, Гарнер остановился перед ним на расстоянии, равном длине меча.

– Убедиться, что ты – человек слова, приятно, но неудивительно.

Александер снисходительно усмехнулся:

– Может, сразу покончим с любезностями, майор? Как вам известно, моя жена не отличается избытком терпения и вряд ли захочет долго ждать.

Гамильтон ответил ему почти оскорбительной усмешкой:

– Когда я увижу ее, горец, я буду счастлив принести ей соболезнования. А что касается терпения...

Алекс чуть не пропустил внезапный выпад Гамильтона, его меч описал дугу так стремительно, что вспорол бы противнику живот, если бы тот не успел уклониться. Алекс вскинул меч как раз вовремя, чтобы отразить удар, сталь лязгнула о сталь, от этого звука по спинам обоих мужчин пробежали мурашки. Ни один из них не мог позволить себе нималейшей ошибки, ни единого просчета. В этом бою требовалось забыть о правилах и кодексе чести, побежденный не мог рассчитывать на милосердие победителя.

Металл вновь высек искры из металла, длинные мечи столкнулись в воздухе. Лязг разнесся по всей округе, эхом отразился от камней, зазвенел в тумане. Мечи были так тяжелы, что противники двигались словно под водой, плавно нанося удары и расходясь, сталкиваясь, нападая и отступая, описывали круги, размахивали мечами, выискивая уязвимые места.

Драгуны, собравшиеся на поле, следили за поединком во все глаза. Но дуэлянты вскоре скрылись из виду за невысоким холмом. Постояв в нерешительности и потолкав друг друга локтями, драгуны сломали строй и заспешили вперед, на бегу заключая пари. О талантах майора был наслышан весь драгунский полк, но легенды о Черном Камероне на протяжении нескольких месяцев рассказывали возле лагерных костров. Никто не хотел упустить ни малейшей подробности последнего боя этих двух заклятых врагов, никому и в голову не приходило притворяться равнодушным или отказываться от пари. И у Алекса, и у Гамильтона нашлись свои сторонники, на каждого из них драгуны с легкостью ставили суммы, превышающие их месячное жалованье.

Гарнер был не настолько глуп, чтобы недооценивать решимость Камерона, однако сила ударов противника изумляла его. С каждым ударом ярость Камерона крепла, а он и не старался сдержать ее.

Алекс сразу сообразил, что Гарнер не стал бы брать в руки шотландский меч, если бы не знал, как обращаться с ним, и все-таки поразился способностям англичанина, так ловко владеющего непривычным оружием. Гарнер с самого начала метил в слабую левую руку Алекса, действовал так, что его противнику приходилось напрягать преимущественно левое предплечье и запястье. Вскоре Алекс почувствовал, что аккуратный, наложенный Арчибальдом шов разошелся. Рука отзывалась болью на каждое движение, тугая повязка начала пропитываться свежей кровью. После первых пяти-шести ударов при каждом взмахе меча на земле у ног Алекса оставалось несколько алых капель. Его лицо покрылось потом, волосы и рубашка пропитались им. Мышцы бедер и ягодиц ныли от напряжения, с трудом выдерживая удары, и Алекс понимал: если он в ближайшее время не нащупает брешь в защите врага, тот без труда прикончит его с помощью боли и усталости.

Гамильтон, раненный в бедро и плечо, тоже понимал, что выдыхается гораздо быстрее, чем можно было предположить. Камерон оказался не человеком, а дьяволом! Он не только ловко отражал удары, но и вскоре изменил расстановку сил, заставил Гамильтона чаще защищаться, чем нападать, и отступать по мокрой траве.

Их клинки опять скрестились, от удара дрожь прошла по обоим телам, земля окрасилась еще несколькими каплями крови, по лицам заструился пот. Камерон отстранился первым, взмахнул мечом, пригнулся, стараясь лишить Гарнера равновесия, но тот уже приготовился к атаке и взмахнул мечом, держа его на уровне колен. Алексу пришлось отпрыгнуть; приземляясь, он попал ногой в рытвину, подвернул щиколотку и тяжело рухнул на мокрую траву.

Гарнер ринулся вперед. Алекс перекатился по земле, пружинисто вскочил, однако падение не прошло для него бесследно. Клинок Гарнера плашмя задел его левую лопатку, острие сорвало лоскуток кожи с плеча и рассекло повязку на левой руке. Каким-то чудом Алекс ухитрился удержать меч в руках, но не устоял и упал на колени. Он сразу понял, что его спина, бедро и бок открыты, и краем глаза увидел, как Гарнер изготовился к решающему удару.

Те две секунды, которые потребовались ему, чтобы собраться с силами для удара, Гамильтон Гарнер праздновал победу. Враг стоял перед ним на коленях, с согнутой, ничем не защищенной спиной. Но две секунды истекли, меч со свистом рассек воздух, блеснул на солнце прямо перед недоумевающими нефритово-зелеными глазами, описал широкую дугу и разрезал плоть, кости и жилы со свирепой грацией, столь же неожиданной, как и сам маневр.

В глазах Гарнера застыли непонимание и ужас, он замер, не успев осмыслить то, что его голова отделена от плеч. Тело обмякло, голова, снесенная одним мощным ударом меча, упала на землю, покатилась по склону и остановилась возле поросших мхом камней. Приглаженные светлые волосы растрепались, покрылись кровью, лицо побелело, рот остался широко разинутым, хотя Гарнер не успел издать ни звука.

Алекс неуклюже поднялся, тяжело опираясь на обагренный кровью древний меч. Наклонив голову, он прижался лбом к холодному металлу гарды; его грудь ходила ходуном, ноги дрожали от напряжения. Все произошло так быстро – выпад, атака, мгновенное осознание того, что у него есть только один шанс. Ему до сих пор казалось, что сейчас Гарнер вскочит и снова ринется в бой.

Зрители молча стояли, выстроившись полукругом. Одни из них уставились на корчащийся обезглавленный труп командира, другие – на окровавленного шотландца. На поле стояла мертвая тишина – было слышно, как тяжело дышит Александер и как хлюпает кровь, струясь из тела Гарнера на землю. В этой тишине отчетливо прозвучал зловещий щелчок взводимого курка: капрал Джеффри Питерс вскинул мушкет, тщательно прицелился в грудь горца и нажал курок.

Краткий, почти неуловимый промежуток после того, как порох вспыхнул, и перед тем, как он вытолкнул пулю из дула, заполнился грохотом выстрела из другого оружия. Этим выстрелом Питерс был сбит с ног, пуля из его мушкета ушла вверх, никому не причинив вреда. Когда же дым рассеялся, все увидели аккуратную круглую рану в середине лба капрала – глаз циклопа в ярко-алом ободке.

Граф Джованни Фандуччи опустил пистолет, из тумана за его спиной вышел десяток вооруженных шотландцев, направивших мушкеты на ошеломленных драгунов.

– Прошу прощения, синьор Камероне... Уверен, вы и без нас справились бы с этими мерзавцами, но... нам тоже хотелось позабавиться.

– Понимаю, – слабо улыбнулся Алекс.

– Вы можете идти?

Алекс с трудом сглотнул и кивнул.

– Отлично. – Фандуччи помахал пистолетом, напоминая англичанам, что самым разумным было бы положить оружие на землю. Только после этого драгуны вспомнили о своих мушкетах. Они послушно бросили оружие, шотландцы собрали и мушкеты, и пороховые рожки и унесли их в лес. Солдат увели с поля под стражей. Тем временем Алекс шагал в противоположном направлении, благодарно опираясь на плечо Фандуччи.

Изнемогая от боли и усталости, он понятия не имел, куда бредет, пока Фандуччи не объявил привал и не усадил спутника на поваленное дерево.

– Сколько крови! – бормотал граф, отрывая полосы ткани от своей рубашки и пытаясь перевязать руку Алекса. – Странно, что вы до сих пор живы, дружище.

– Я был бы давным-давно мертв, если бы вы не пришли ко мне на помощь в самую трудную минуту. Не знаю, как мне благодарить вас.

– Не спешите с благодарностями, Камерон, – послышался ответ – такой бесстрастный и многозначительный, что Алекс мгновенно встревожился. На всякий случай он ощупал рукой собственное бедро и обнаружил, что маленький кинжал исчез вместе с ножнами. – Я взял на себя смелость на время забрать его, – безо всякого акцента объяснил граф. – В отличие от вашего недавнего противника я давно понял, как опасно недооценивать вас.

Алекс долго смотрел в глаза графу, прежде чем ответить:

– Судя по отсутствию акцента, это не единственное ваше достижение.

Граф вскинул голову:

– Комплимент от самого Черного Камерона? Весьма польщен.

– Это ни к чему. Кто вы такой, черт возьми? К чему эти загадки?

– Загадки непростые, верно? Мне объяснили, что войти к вам в доверие под силу разве что хитрому лису, вот мне и пришлось обратиться за помощью к своей излюбленной маске графа Джованни.

– Значит, у вас есть и другие личины?

– Хамелеон должен уметь менять цвета, чтобы приспособиться к любому окружению, – вам следовало бы знать это лучше, чем кому-нибудь другому, месье Монтгомери.

Последние слова вновь насторожили Алекса, он всмотрелся в лицо графа. Треуголку и парик тот потерял где-то в пути, его каштановые волосы кудрявились на висках, в них виднелись серебристые нити. Снова лицо графа показалось Алексу знакомым. Он напряг память, пытаясь выудить хоть что-нибудь из самых дальних уголков, сообразить, откуда он знает этого человека. Как он назвал его? Месье Монтгомери? Что это – случайность или умышленный намек?

«Намек, – прозвучал в голове Алекса шепот погибшего Алуина. – Намек, не понять который невозможно. Я же предупреждал тебя! Предупреждал столько раз, но ты все время отшучивался. А теперь уже слишком поздно...»

Предупреждал? Но о чем? Или о ком?

«Думай, глупец! Думай!»

Алекс замер, вдруг осознав всю глубину своей ошибки. Француз! Алуин предостерегал его несколько месяцев назад, твердил об убийце, нанятом герцогом Аргайлом. Этот убийца якобы мог совершить то, чего не сумели сделать головорезы Аргайла в течение пятнадцати лет. Но это же немыслимо! Этого не может быть! Вместе с графом они столько пережили, рядом грелись у лагерных костров, штурмовали Дерби, отступали... выжили в бою при Куллодене!

– У вас были сотни возможностей прикончить меня, – потрясенно выговорил Алекс. – Какого же дьявола вы так долго ждали?

Француз доброжелательно улыбнулся:

– Уместный вопрос, месье. Последние недели я задавал его себе каждый день.

– И что же? Вы нашли ответ?

– Тот, который был бы понятен вам, – нет. Я сам все понял совсем недавно. – Он закончил перевязывать руку Алекса, выпрямился и отступил, заметив, как напрягся горец. Чтобы удержать его от опрометчивых поступков, француз вытащил из-за пояса пистолет и положил его поверх перевязанной руки Алекса.

– Вот один из самых опасных моментов моего ремесла, месье, – дружба. Я всегда гордился своей способностью отделять дружбу от дела, особенно когда речь шла о женщинах. Но когда-то и я совершил ложный шаг, и теперь судьба жестоко мстит мне за него.

Алекс почти не слушал его. Он уже пришел к выводу, что француз убьет его, стоит ему попытаться встать; значит, выслушивать объяснения ни к чему.

Вздохнув, он поднял повыше раненую, согнутую в локте руку.

– Так вот в чем дело, Фандуччи... или как там вас зовут?

– Сен-Клу. Жак Сен-Клу.

Лицо Алекса осталось бесстрастным. Ему показалось, что граф с нетерпением ждет его реакции. Но если своим именем француз пытался что-то объяснить, то он просчитался.

– Стало быть, еще не все тайное стало явным, – усмехнулся Сен-Клу.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Просто выслушайте меня, месье, вот и все. – Граф перевел взгляд на свои пальцы, испачканные кровью. – Ваша жена – редкостная красавица. Такого лица больше нигде не найти, и все-таки я не сразу понял это – а может, просто не хотел бередить старые раны. Видите ли, когда-то я был влюблен в одну женщину – ослепительную, как солнце, пробудившую во мне неслыханную страсть. К несчастью, обстоятельства вмешались и разлучили нас, она осталась в своем мире, а я вернулся в свой.

– Сен-Клу...

Француз вскинул руку:

– Это еще не все. Мне трудно объясниться коротко и ясно, а на долгие истории у нас нет ни времени, ни сил. Скажу только, что все мои сомнения разрешились час назад, когда ваша жена упомянула одно имя – то самое, которое я шепчу каждую ночь, закрывая глаза, и каждое утро, едва просыпаюсь.

– Кэтрин! Где она?

– В надежном месте, уверяю вас. Я оставил ее влесу – конечно, она рассердилась, ведь я пообещал сопровождать ее на поле, чтобы она могла в случае необходимости помочь вам. Удивительная женщина, месье! Я испытываю поистине отцовскую гордость, зная, что вы достойны друг друга. Я сам не мог бы заключить более удачный брак.

Алекс вновь испытал потрясение. Он все вспомнил! Несколько месяцев назад, когда Кэтрин и Дейрдре догнали армию мятежников, отступающую из Дерби, ему пришлось долго выслушивать признания жены, которую мучили кошмары. Кэтрин рассказала не только о смерти лейтенанта, но и о последнем разговоре с матерью, и призналась, что ее отец и отец Демиена – вовсе не сэр Альфред Эшбрук.

Судьба сыграла с ним жестокую шутку. Размышляя об этом, Алекс разглядывал собеседника. Итак, разбойник с большой дороги стал убийцей, который выследил свою жертву и обнаружил, что должен убить мужа собственной дочери!

– О Господи... – Алекс покачал головой. – А Кэтрин знает, что вы ее отец?

– Кэтрин? – Сен-Клу слабо улыбнулся. – Нет, месье. Этот разговор должен остаться между нами – пока я не умру.

– Но ей уже известно, что Эшбрук ей не отец. Черт побери, она любит вас! Она должна узнать правду!

– Нет! – непреклонно отозвался Сен-Клу и поправил пистолет на руке Алекса. – Если вы откажетесь дать мне слово, придется унести вашу голову с собой и получить заслуженную награду от месье герцога.

– Но...

Сен-Клу зловеще положил палец на курок второго пистолета.

– Я навсегда запомню, как погиб мой единственный сын. Александер, не заставляйте меня стать очевидцем и вашей смерти.

– Так вы знали про Демиена?

– Я знал, что у меня есть сын, рожденный вне брака, – из-за него моей дорогой Кэролайн пришлось жить с нелюбимым человеком. Я узнал об этом спустя много лет, горечь и отчаяние помешали мне разыскать сына. И кроме того, я не хотел осложнять жизнь близких, поскольку мне самому жилось нелегко.

Алекс кивнул. Наемному убийце обременять себя семьей? Это так же разумно, как раскуривать сигару на пороховом складе. Он нехотя согласился:

– Хорошо, я обещаю вам молчать. Кэтрин ничего не узнает – по крайней мере от меня. Но это не помешает мне просить вас во всем признаться ей.

– Когда-нибудь – может быть. А сейчас наши пути должны разойтись. Вам придется увезти своих близких из этой страны, – задумчиво объяснил Сен-Клу. – Вы начнете новую жизнь, не опасаясь, что за каждым углом вас подстерегает убийца и шпион.

– У Кэмпбелла тысячи наемников, Сен-Клу. Не повезло вам – может повезти другому.

– Месье, где же ваша фантазия? Неподалеку отсюда, на поле, лежит прекрасная свежая голова. Немного черной краски, несколько взмахов ножом – и готово: моя репутация не пострадает.

Алекс на минуту задумался, затем с трудом отстегнул от пояса серебряную брошь с топазами.

– Отдайте это герцогу Аргайлу. Ему известно, что с этой вещью я не расстаюсь.

Сен-Клу повертел в руке брошь с фамильным гербом, украшенную драгоценными камнями.

– Думаю, этого доказательства хватит.

Он спрятал брошь в карман жилета и убрал за пояс оба пистолета. Алекс удержал его за руку.

– Сен-Клу, не забывайте, что у вас есть друзья. Верные друзья, которые ценят вас, не думая о том, кем вы были раньше.

Сен-Клу устремил взгляд на лицо зятя и благодарно улыбнулся:

– Увы, у меня есть и враги, а они, как вам известно по опыту, будут только рады узнать, что у меня появились... те, кто мне дорог. Берегите себя, Александер Камерон. И позаботьтесь о моей дочери и внуке.

С улыбкой отсалютовав, Сен-Клу быстро скрылся за поворотом тропы, в тумане и тенях. Несколько минут Алекс сидел задумавшись, потом поднялся, опираясь на меч, зашуршал ветками, потревожив спрятавшуюся неподалеку куропатку и устало побрел в глубину леса.

Эпилог

Кэтрин подошла к мужу, стоящему у входа в пещеру, и обняла его за талию.

– Алекс, зачем ты так мучаешь себя? Ты все равно ничего не сможешь поделать. Тебе их не остановить.

Ответа она не дождалась, Алекс остался неподвижен. В этот миг издалека донесся приглушенный взрыв, эхо которого прокатилось между скалами. Солдаты Камберленда взрывали стены Ахнакарри. Почти неделю Камероны прятались в пещерах высоко над замком, втайне надеясь, что солдаты пощадят их дом. Но надежды оказались напрасными. Солдаты неторопливо вывезли из замка все, что показалось им достойной добычей, и заложили под стены пятьсот бочонков черного пороха. От первых взрывов задрожала земля, со свода пещеры посыпалась пыль. С тех пор солдаты изо дня в день методично уничтожали старинные укрепления и постройки замка, обращая их в груды обломков.

Алекс часами стоял возле устья пещеры, вглядываясь в неровные столбы черного дыма, вздымающиеся на берегу озера. Только приказ брата мешал ему снова спуститься с гор. Лохиэл заявил, что будет лучше запомнить Ахнакарри таким, каким они видели его в последний раз, а не в виде безобразных руин.

Горы наводнили патрули англичан. Шотландцам стало известно, что Камберленд считает, будто принц прячется где-то на западе Шотландии. После победы при Куллодене герцог твердо решил разыскать Чарльза Стюарта и привезти его в Лондон.

Под предлогом поисков сбежавшего принца солдаты хозяйничали в горах, жгли, грабили, насиловали, убивали, отнимали у местных фермеров все, что только могли отнять. Англичане оставляли за собой выжженные пустоши. Понадобятся годы, а то и десятилетия, прежде чем в этих местах вновь появятся деревни.

Всех, кого подозревали в связях с мятежниками, брали под стражу и увозили в Форт-Уильям, или в Форт-Джордж. Стремясь избавить власти от затрат времени и сил, солдаты часто доводили пленных только до ближайшего крепкого дерева. Был составлен список из сорока видных якобитов, за головы которых назначили щедрую награду. В списке значились лорд Джордж Меррей, Джеймс Драммонд, Лохиэл и его братья Арчибальд и Александер Камерон, Ардшиэл, Макдональд из Гленко и многие другие. Бывшие вожди в одночасье стали нищими беглецами; теперь они всецело зависели от преданности и щедрости бывших арендаторов.

О местонахождении принца Чарльза никто из беглых якобитов не знал. Лохиэл предполагал, что принц направился к побережью, чтобы на корабле уплыть во Францию, но ходили слухи, что он где-то на севере, в Кейтнессе, или на юге, в низинах Эра.

– Как только Дональд немного окрепнет, нам придется покинуть эти места, – произнес Алекс, притянув Кэтрин к себе. – Пока Чарльз Стюарт на свободе, солдаты будут без устали прочесывать горы, холмы, города и деревни. Покой нам будет только сниться. Мадам, вам достался никудышный муж и защитник.

Кэтрин прильнула к нему, стараясь не задевать раненую руку.

– Больше мне ничего не надо, Александер Камерон. Мне хватит одного тебя.

Алекс наклонил голову и поцеловал ее в золотистую макушку.

– Да, у тебя есть я. А еще – слово чести, что больше я никогда не спущу с тебя глаз. Довольно заговоров, интриг и сражений с ветряными мельницами. Хватит... – Он осекся и Кэтрин покрепче обняла его. Она не знала, чем утешить его, развеять боль и горечь. Боль была неизмерима и бесконечна, она отражалась в глазах Алекса, ему предстояло нести ее в себе до самой смерти.

– Мне так и кажется, что сейчас он взбежит на холм – с улыбкой на лице, сумев разрешить все трудности разом... Господи, как я привык к нему! Дружбу с ним я воспринимал как должное. Только теперь я понял, как мне недостает его. Он был моим другом и братом...

– Я тоже любила Алуина, – прошептала Кэтрин. – Он был преданным другом... и Дейрдре любила его всем сердцем...

– Со всем остальным я еще могу смириться. Со сражениями, убийствами, глупыми, бессмысленными смертями... но только не со смертью Алуина. Я не хочу верить этому и никогда не поверю. Этого не должно было случиться. Они заслуживали счастья. В одном из последних разговоров он вдруг признался, что мечтает быть простым фермером, дожить до старости вместе с женой и детьми...

– Алекс, не надо... не мучай себя. Алуин Маккейл был бы недоволен, если бы узнал, что творится с тобой. Ты же вряд ли хотел бы, чтобы он вечно скорбел о тебе, если бы погиб ты, а не он.

– Но ведь умер он, а не я, – с горечью напомнил Алекс. – А должно быть наоборот. Алуин погиб потому, что, как всегда, прикрывал меня сзади. Он любил Шотландию и никуда не хотел уезжать отсюда, но все-таки объехал со мной полмира. Он отправился со мной в изгнание только из чувства долга, а потом приспособился к жизни в Европе и вернулся на родину только вместе со мной. А я никогда не спрашивал, о чем он мечтает. Я втянул его в этот кровавый мятеж. Он просто последовал за мной и погиб.

– Алекс, ты ошибаешься! Он был рядом потому, что считал тебя другом и хотел уберечь от беды. – Привстав на цыпочки, Кэтрин приложила дрожащие ладони к щекам мужа. – Помнишь, однажды ты сказал, что сожалеть можно лишь о том, чего не успел сделать. Вряд ли Алуину было о чем сожалеть. Он сам решил последовать за тобой в изгнание и по своей воле вернулся на родину вместе с тобой. Каким бы тираном и деспотом тебя ни считали другие, Алуин не боялся тебя. И если бы ему не хотелось всю жизнь томиться с тобой в чужих краях, если бы ему не хотелось сражаться за Шотландию, он не оказался бы на поле близ Куллодена. Он достоин скорби, Алекс, – он был мягким, любящим, отзывчивым человеком, не теряющим присутствия духа даже в самые трудные минуты. Плачь, любимый, – другого Алуина Маккейла в нашей жизни уже не будет, как не будет и другой Дейрдре, или Демиена, или Струана Максорли. Но пока мы будем помнить о них, радоваться воспоминаниям, благодарить судьбу за все, чему научились от этих людей, они останутся с нами. И Ахнакарри тоже. – Она обернулась и взглянула на курчавые клубы черного дыма. – Если мы запомним его прекрасным, гордым, неприступным, он всегда будет таким. Мы сохраним его в сердце – как туман, горы и вереск на равнинах.

На этот раз Алекс почувствовал себя глупым мальчишкой. Кэтрин выражала мысли так просто и ясно, что ему осталось лишь прижаться к ней и поблагодарить судьбу за такой подарок. За случайную встречу на поляне. За то, что он, рассудочный и осторожный человек, однажды поддался минутному порыву и двинулся в объезд через Дерби. Светловолосая красавица англичанка и неотесанный воин-горец... Кто бы мог подумать, что они созданы друг для друга?

– Алуин... – пробормотал Алекс. – Алуин сразу предсказал, что ты сумеешь укротить меня – еще на постоялом дворе в Уэйкфилде.

– Наш Алуин был мудрым человеком, – отозвалась Кэтрин и заметила, что в глазах ее мужа впервые за долгое время появился блеск. Он вернется к жизни. Все будет хорошо.

Внезапно она ахнула и высвободилась из объятий Алекса.

– Что с тобой? Что?

Кэтрин выждала минуту, затем взяла ладонь Алекса и приложила ее к своему животу.

– Чувствуешь? Твой сын напоминает о себе. Он считает, что мы слишком уж увлеклись разговором.Алекс потянулся к ее губам.

– Может быть, об этом еще слишком рано думать, но я не прочь выбрать имя нашему первенцу.

– Поздно, милорд, – отозвалась Кэтрин и покачала головой. – Я уже выбрала целых три имени.

– Три?

– Да, милорд: Алуин Юэн Алаздэр. Они станут могущественным талисманом, который сын легендарного Черного Камерона пронесет через всю жизнь. Эти три имени способны внушить благоговейный трепет даже черным богам тети Роуз!

От автора

Роман «Меч и роза» – художественное, а не историческое произведение. Однако было невозможно не поддаться искушению и не упомянуть в нем реальные исторические лица, участвовавшие в восстании якобитов; без этого роман не оживило бы даже самое богатое воображение. Политические интриги и конфликты представлены здесь с точностью, какую только допускает жанр романа. Победы якобитов при Престонпансе и Фолкерке были впечатляющими, как и последующее поражение в бою с армией Камберленда при Куллодене: у меня просто не поднялась рука умалить его значение, изменить исход боя или хоть как-нибудь смягчить его.

Одно из самых известных исторических лиц, о которых я упомянула, – Дональд Камерон, или Камерон из Лохиэла. Он играл решающую роль в тех событиях, в результате которых одни кланы участвовали в восстании сорок пятого года и стали «мятежными», а другие сохранили нейтралитет или встали на сторону Ганновера. Дональд действительно присутствовал на военных советах, возглавленный им отряд Камеронов проявил удивительный героизм в боях при Престонпансе и Куллодене. Лохиэл выжил, несмотря на ужасные раны, полученные в битве при Куллодене, и стал свидетелем разрушения его великолепного замка Ахнакарри – в это время сам Дональд прятался в пещере в горах. Он бежал из Шотландии на том же судне, которое через несколько месяцев после подавления восстания увезло из страны принца Чарльза. Но Дональд так и не оправился от ран и умер во Франции в 1748 году.

Доктор Арчибальд Камерон бежал вместе с братом. Пренебрегая советами друзей, он несколько раз серьезно рисковал, бывая в Шотландии по делам якобитов. В 1753 году он заслужил сомнительную славу последнего видного якобита, арестованного и повешенного за участие в восстании.

Одно из многочисленных и удивительных совпадений, на которое я обратила внимание после трех лет исследований, касается моего главного героя, Александера Камерона. Обычно вымышленные герои получают имена по прихоти автора, но этот выбор стал для меня серьезной головной болью, как только я поняла, что просто взять и выдумать какое-нибудь шотландское имя невозможно. Феодальные кланы горцев имели каждый свою территорию, границы которых оставались неизменными и строго определенными. Человека могли повесить на месте, если он случайно забредал на земли враждебного клана. Следовательно, никто из членов клана Кэмпбеллов не мог появиться там, где жила одна из двадцати ветвей клана Макдональдов. Вдобавок, не зная о политических распрях, неосведомленный автор мог поселить якобита Макбина на землях Манро, сторонников Ганновера (оба клана жили на разных берегах одной и той же реки). Прибавьте к этому религиозные разногласия тех времен и открытую враждебность между жителями горных и равнинных областей Шотландии, и вы поймете, в каком затруднительном положении я очутилась, и почувствуете то же облегчение, какое испытала я, узнав, где жили Камероны, Дональд и Арчибальд, и убедившись, что они принадлежали именно к тому клану, который мне был нужен. А имя Александер само слетело с моего языка, и воображение наделило этого героя таинственным прошлым, где было и длительное изгнание, и скитания на континенте, и возвращение в Шотландию через пятнадцать лет.

Представьте себе мое потрясение, когда после нескольких месяцев исследований я вдруг обнаружила, что Александер Камерон, младший брат Дональда и Арчибальда, действительно существовал! Этот загадочный персонаж упоминается в исторических источниках только однажды, но в них сказано, что он пятнадцать лет провел на континенте! Узнать его судьбу мне так и не удалось; могу лишь надеяться, что ему, как и моему Александеру, повезло остаться в живых и обрести счастье вдали от родины.

Лорду Джорджу Меррею удалось бежать из Шотландии вместе с контрабандистами через несколько месяцев после сражения при Куллодене; в Голландию он прибыл в декабре 1746 года. Он неоднократно просил принца об аудиенции, но Чарльз Стюарт несправедливо обвинял генерала во всех своих поражениях и не желал его видеть. Несмотря на беспочвенные упреки Чарльза, лорд Джордж оставался преданным сторонником Стюартов и отклонил предложение просить Ганновера о помиловании. Он так и не вернулся на родину и умер в Голландии в 1760 году.

Уильям О'Салливан бежал из Шотландии на первом же судне, прорвавшем блокаду. Поскольку он первым принес ко двору короля Якова вести о трагических событиях в Шотландии, то прославился как герой, был посвящен в рыцари, а позднее получил титул баронета. Сторонник О'Салливана, Джон Меррей из Броутона, который громче всех кричал о предательстве лорда Джорджа, по иронии судьбы после ареста раньше всех стал предателем. Он назвал имена многих шотландцев, с которыми бок о бок сражался все девять месяцев восстания, почти все выданные им якобиты были схвачены и казнены.

Струан Максорли – собирательный персонаж, одним из прототипов которого стал Джайлс Макбин – настоящий великан, который сражался отважно и доблестно, до последней капли крови. Полковник Энн Моу сама вела своих людей в битву при Куллодене, ее храбрый капитан Магилливри погиб именно так, как в моем романе, – прикрывая отступление якобитов.

Многочисленные события, которые могут показаться невероятными, произошли на самом деле – например, неудачный поход англичан в поместье Моу, когда десяток шотландцев обратил в бегство полторы тысячи англичан. Разумеется, пренебречь такой находкой было невозможно. Другие подробности – такие, как фальшивый приказ лорда Джорджа Меррея, из-за которого на поле боя разразилась бессмысленная бойня и погибли сотни беспомощных людей, – были слишком важны для развития сюжета. После той варварской резни сына короля Георга, герцога Камберлендского, прозвали «мясником». В 1747 году он вернулся на континент, чтобы возобновить войну во Фландрии, и был наголову разгромлен французами. Он впал в немилость при короле Георге III и умер в 1765 году ожиревшим распутником.

Что касается Чарльза Стюарта, я обнаружила, что он вовсе не был романтичным «красавчиком принцем». Молодой и импульсивный, подверженный внезапным вспышкам гнева, этот по всем меркам зрелый человек умел мечтать, но совсем не знал реальной жизни. Он даже не понял, какой подвиг совершила его нищая армия, не дошедшая всего сто пятьдесят миль до Лондона:, в действиях преданных генералов и вождей кланов, пытающихся спасти армию, он усмотрел только измену и предательство. Было ли армии якобитов под силу захватить Лондон? Очень может быть – если вспомнить о том, каким блистательным военачальником был лорд Джордж Меррей, сколько смельчаков насчитывалось среди его подчиненных, и учесть непредусмотрительность высокомерных англичан. Но удержать город и престол под натиском объединенных сил Камберленда и в условиях блокады с моря нечего было и пытаться. И все-таки, если бы якобиты отважились на такое и завладели Лондоном хотя бы на короткое время, остается лишь гадать, сколько жизней было бы спасено при капитуляции в Лондоне – по сравнению с мучительным отступлением и поражением при Куллодене.

После бегства с поля боя Чарльз Стюарт был вынужден несколько месяцев прятаться в горах и долинах на севере Шотландии, зачастую всего на несколько часов опережая неутомимые и решительные правительственные отряды, посланные за ним в погоню. К чести побежденных, преследуемых, загнанных в угол, обездоленных горцев, ни один из них не прельстился тридцатью тысячами фунтов награды, обещанной за поимку принца. Но Чарльз так и не оценил их преданность. Скрываясь в горах, он пристрастился к спиртному и таким образом вознаграждал себя за все неудобства, а позднее заявлял во всеуслышание, что горцам просто не хватило смелости собрать армию сразу после битвы при Куллодене. В последующие годы принц скитался по Европе, просил помощи у монархов и знати, но так и не сумел заручиться поддержкой своих притязаний на английский престол. Он растолстел, стал нелюдимым и угрюмым от пьянства и распутства и умер от апоплексического удара в 1788 году.

1

Шотландский вариант имени Александер.