ЗАПИСКИ РЯДОВОГО ЗАГОРСКОГО
      Жизнь Имамата описал рядовой 10-го Грузинского линейного батальона И. Загорский, побывавший в плену у горцев вместе с князем Орбелиани:
      "Шамиль уже восемь лет борется с могучим гигантом Европы и до сих пор не являет признаков усталости. Неоднократно истертый, рассеянный, в скором времени умеет восстать из праха и полон жизни, с новою энергией выступает на неравную и опасную борьбу. Причины этого необыкновенного явления легко объяснить следующим. Дикие племена Кавказа еще лет двадцать тому назад не были соединены никаким постоянным союзом. Иногда только общая опасность совокупляла на короткое время их силы противу мощного врага, по миновании которой дружеские сношения прекращались. Буйные их страсти не были обузданы никакими законами, кроме права сильнейшего... Но эти огненные дети природы под дикою оболочкой физических способностей хранят в себе зародыш блестящих умственных дарований. Быстрая понятливость, острая память, отчаянная отвага и пламенное воображение делают их способными ко всему, к чему их поведет искусная рука. Этой рукою, бросившей на плодородную почву девственных их умов искру, вспыхнувшую пламенем религиозного фанатизма в огненных сердцах, был мюридизм. Проповеди муллы Магомета вдохнули в них первую мысль, разбудили нравственную силу, указали им общую цель действия и положили первое начало религиозной секты, число последователей которой с каждым днем увеличивается. Учение нового шариата составило эпоху в жизни племен, населяющих восточную отрасль Кавказа. Различные происхождением, языком и нравами, они соединились у подножия проповедующих своих учителей неразрывным узлом единоверия и, подстрекаемые фанатизмом, ринулись с подоблачных жилищ своих проливать кровь за сохранность своих понятий и святость уставов Пророка. При таком направлении умов не преминут явиться предводители. Им даже нет дела до личных достоинств начальника; довольно только, чтоб он имел общую доверенность, а более всего славился строгостью правил. Они столпятся вокруг него и велят ему вести себя на бой с неверными. ...Теперь, когда еще первоначальные впечатления, произведенные проповедниками на гибкие умы детей Кавказа, не изгладились, когда религиозный фанатизм воспламеняет большую часть народа, мюридизм не имеет недостатка в последователях. Напротив, число их с каждым днем возрастает, дух его оживляет горы, ведет на бой диких обитателей Кавказа и в быстром течении увлекает более хладнокровного и более миролюбивого имама. Огонь страсти к воле пожирает все сердца. Если бы Шамиль даже хотел остановиться, то теперь уже поздно. Он должен раздувать пламя, иначе оно сожжет его самого".
      О низамах имама Загорский писал: "Перед лицом Бога, Пророка и его имама (наместника) все сохраняют равенство, из пределов которого ни богатство, ни высшие дарования не в состоянии никого вывести. ...Теперь за малейшую вину, за всякое нарушение общественного порядка определены взыскания: штраф, темница и телесное наказание, от которого никто не избавляется, от последнего поденщика до знатнейшего наиба. Все сии наказания приводятся в исполнение с величайшей точностью и нужно сказать правду, что преступления становятся очень редки. Теперь через всю страну, над которой распространяется власть Шамиля, можно смело одному человеку провозить вьюки золота, не опасаясь лишиться их".
      ВОЗЗВАНИЯ И ЛАЗУТЧИКИ НЕЙДГАРДТА
      Нейдгардт был человек педантичный и осторожный. Он имел богатый опыт заграничных походов, но попал на Кавказ из кресла московского военного губернатора и был более склонен к штабной деятельности, чем к бранному делу.
      Решив действовать наверняка, он запросил у императора подкреплений, а сам занялся составлением грозных воззваний. Как человек образованный, Нейдгардт счел необходимым украсить традиционные обещания "кнута и пряника" понятными горцам образами. В своих темпераментных сочинениях генерал от инфантерии сообщал, что "Его Императорское Величество решился восстановить в нынешнем году спокойствие и благоденствие в этой части Кавказа", соглашался оставить горцам их веру взамен на полное подчинение, объявлял Шамиля "наглым обманщиком, который из личных видов корысти и властолюбия возмутил горские общества и предал их всем бедствиям войны, а сам вечно избегает всякой опасности и скрывается от русской пули"; лгал, что Шамиль "бесчеловечно и вероломно истребил все народонаселение аула Центорой, не исключая ни старцев, ни женщин, ни детей"; угрожал, что "все аулы и общества, которые впредь окажут содействие Шамилю и его сообщникам и сопротивление законной власти, подвергнутся также строжайшей казни и что те племена, которые выселились в горы и не возвратятся ныне же на прежние места жительства, лишатся навсегда земель своих", а сверх того живописно пугал горцев: "Упорствуя в своем заблуждении и встречая отряды наши неприязненно, вы подвергнетесь вместе с Шамилем казням и разорению от грозного орла России, который является в одно и то же время там, где восходит солнце и где оно садится в море, и перелетает чрез Казбек и Эльбрус, как чрез небольшие пригорки".
      Уверенный, что горцы повергнуты его красноречием в трепет и вскоре не только сложат оружие, но и приведут к нему на аркане самого Шамиля, Нейдгардт принялся за восстановление сети лазутчиков, чтобы контролировать дальнейший ход кавказских дел. Демонстрируя новые методы правления, он даже велел приделать к стенам властных учреждений специальные почтовые яшики, чтобы все желающие могли инкогнито сообщать полезные сведения как о действиях мюридов, так и о злоупотреблениях местных чиновников.
      Шпионская сеть, раскинутая Нейдгардтом и стоившая немалых денег, приносила весьма неутешительные сведения. Выходило, что Шамиль со своими мюридами и не помышляет о прекращении сопротивления. Более того, имам увеличил армию и строил свое государство так спокойно и основательно, будто находится не в окружении царских войск, а где-то в пустынной Аравии.
      Вскоре Нейдгардт все же получил вести от Шамиля. Однако вместо ожидаемого прошения о помиловании, имам предлагал начать переговоры о мире, ставя основным условием официальное признание своего государства и возвращение своего сына-заложника Джамалуддина.
      Разгневанный наместник отверг предложение и начал собирать войска, чтобы наказать Шамиля за дерзость.
      Заметным успехом его агентурной сети стала ликвидация одного из ближайших сподвижников Шамиля - Ахвердилава.
      Ахвердилав был в числе сподвижников первых имамов. Шамиль назначил его сначала наибом Малой Чечни, а затем и мудиром - генерал-губернатором всей Чечни, где он пользовался высоким авторитетом как отважный воин и справедливый администратор. Считалось, что в случае гибели Шамиля его место займет именно Ахвердилав.
      Еще в 1841 году на его истребление Головин выделил две тысячи рублей серебром. "Нет сомнения, - писал он, - что через уничтожение этого предприимчивого сподвижника Шамиля мы избавились бы от одного из самых опаснейших его орудий, и успокоение Чечни было бы тогда делом гораздо менее затруднительным".
      Узнав через своих лазутчиков, что Ахвердилав готовит наступление на Аварию, Нейдгардт употребил все возможности, чтобы попытаться избавиться от "правой руки" Шамиля. 12 июня 1843 года во время переговоров у аула Шатили Ахвердилав был ранен в спину. Ахвердилав убил покушавшегося, взял пленных и отошел в горы. Но рана оказалась тяжелой, и через неделю Ахвердилав умер. Одни считали причиной покушения кровную месть, другие подозревали подкуп. Нейдгардт считал это успехом своей резидентуры и ожидал, что горцы теперь падут духом и отступятся от намерений овладеть Аварией.
      Но имам вновь разочаровал Нейдгардта. После гибели Ахвердилава шпионская сеть была раскрыта. Наиб Шугаиб был особенно суров с предателями: казнив шпионов, найденных в своем наибстве, он предлагал Шамилю поступить так же и со всеми остальными. Шамиль считал более действенным средством позорное наказание и изгнание. Людей, чья вина не была доказана полностью, Шамиль вверял воле Всевышнего и передавал в распоряжение их джамаатов.
      Вскоре жертвой заговора стал и сам Шугаиб. 15 марта 1844 года наиб прибыл в село Центорой, чтобы убедить людей активнее поддерживать Шамиля. Но подстрекаемые агентурой Нейдгардта, кровники устроили засаду и убили Шугаиба. В ответ Шамиль казнил убийц и сжег их дома, а явных соучастников переселил в высокогорные аулы.
      С тех пор никто и ни за какие деньги не соглашался стать осведомителем Нейдгардта.
      Иногда разоблаченным агентам предоставлялась возможность искупить свою вину, снабжая кавказское начальство дезинформацией. Двойные агенты заводили войска в каменные мешки и непроходимые леса, заманивали противника в нужном Шамилю направлении, убеждали, что население только и ждет их появления, чтобы восстать против Шамиля. Не покладая рук трудились и тайные службы самого Имамата.
      БЛИСТАТЕЛЬНАЯ ЭПОХА ШАМИЛЯ
      Лишив Нейдгардта "глаз и ушей", Шамиль сделался полным хозяином положения. В конце августа 1843 года он начал широкие наступательные действия. Сначала он осадил "мирный" дагестанский аул Унцукуль и начал его обстрел из артиллерийских орудий. Унцукульцы известны своими изделиями из дерева с металлической насечкой. В ту пору большим спросом у военных пользовались унцукульские трубки. Торговля шла бойко, и унцукульцы старались поддерживать с царскими властями хорошие отношения, тем более что в самом Унцукуле стоял гарнизон. Приглашения Шамиля к совместным действиям они отклоняли, объявление имама о греховности курения табака и выделке трубок - игнорировали. Вероятно поэтому свою новую военную кампанию имам решил начать с наказания "трубочников".
      Брошенный на помощь Унцукулю из Темир-Хан-Шуры батальон подполковника Веселицкого был Окружен и уничтожен. Два офицера и 58 солдат были взяты в плен. После событий в Унцукуле на сторону имама стали переходить многие аварские селения. Военные укрепления брались штурмом. Наибы Хаджи-Мурад и Кебед-Магома заняли ряд стратегически важных пунктов горного Дагестана.
      Вскоре вся Авария, кроме Хунзаха - форпоста царских войск в горном Дагестане, - была в руках Шамиля. В ноябре мюриды и восставшие горцы уже контролировали часть прибрежных владений шамхала Тарковского и угрожали самой Темир-Хан-Шуре.
      ВЗЯТИЕ ХУНЗАХА
      17 ноября осажденный в Хунзахе отряд подполковника Д. Пассека, из опасения полной блокады, был вынужден оставить столицу Аварии и уйти вниз. Но крепость в Темир-Хан-Шуре оказалась уже окруженной горцами, и Пассеку, преследуемому Хаджи-Мурадом, пришлось засесть неподалеку - в укреплении Зыряны. Под беспрерывными обстрелами, в холоде и голоде осажденные держались из последних сил. Это "зыряновское сидение" Пассека вошло в историю. О нем была сложена и солдатская песня:
      Стали есть мы лошадину,
      И варили, и пекли
      Вместо соли мы солили
      Из патрона порошком.
      Сено в трубочках курили,
      Распростились с табачком.
      Обносились, оборвались,
      Все валилось с плеч долой.
      Мы рогожки надевали,
      Вместо бурок и плащей;
      Ноги кожей обшивали
      После съеденных коней...
      Подоспевшие отряды генералов Фрейтага и Гурко выручили осажденных.
      За вывод колонны из Хунзаха Пассек был произведен из подполковников сразу в генерал-майоры и награжден орденом Святого Георгия.
      Шамиль и Хаджи-Мурад отступили, затем неудачно атаковали Казанище, после чего отошли в горы, утверждая власть и законы Имамата на отвоеванных землях.
      Хунзах стал главным приобретением Шамиля. Хаджи-Мурад вновь основал здесь свою резиденцию, теперь уже в качестве наиба Шамиля. Жители этому не противились, потому что Хаджи-Мурад по-прежнему был их любимцем. Местные умельцы даже сделали ему подарок, расклепав крепостные пушки, которые Пассек не смог увезти с собой и велел намертво заклепать.
      В результате кампании 1843 года Нейдгардт потерял в горном Дагестане почти все прежние царские завоевания, а Имамат Шамиля вдвое увеличил свою территорию.
      Как свидетельствовал историк Р. Фадеев: "Мюридизм овладел всей восточной группой Кавказа и обратил силы ее на газават... Нельзя бьшо уже надеяться подавить его в горах иначе, как покорив самые горы. Но для этого надобно было изменить всю систему войны. Мы имели теперь дело не с обществами, ничем не связанными между собой, сопротивлявшимися или покорявшимися отдельно, но с государством самым воинственным, фанатическим, покорствующим перед властью, облеченной в непогрешимость, и располагающим несколькими десятками тысяч воинов, защищенных страшной местностью, с государством, вдобавок окруженным сочувствующими ему племенами, готовыми при каждом успехе единоверцев взяться за оружие и поставить наши войска между огней".
      Так начался новый этап Кавказской войны, названный впоследствие Н. Добролюбовым "блистательной эпохой Шамиля".
      СУЛТАН-ПЕРЕБЕЖЧИК
      Спасти Нейдгардта от монаршего гнева мог только впечатляющий реванш за катастрофу 1843 года. Кавказский корпус, после настоятельных просьб наместника, был усилен двумя дивизиями 5-го пехотного корпуса. Нейдгардту велено было с наступлением весны организовать крупные экспедиции и покончить с Шамилем. Для борьбы с имамом были мобилизованы и силы местных ханов. Даже Даниял-бек (Даниель-бек), правивший Элису - граничившим с Грузией небольшим дагестанским султанатом за отрогами Кавказского хребта, должен был явиться под знамена Нейдгардта.
      Но Даниял-бек не торопился выполнять приказ наместника, желая сначала выторговать для себя некоторые привилегии. Унаследовав султанат от отца, честолюбивый Даниял-бек давно уже добивался от правительства княжеского титула, который не перешел к нему по наследству, а также когда-то обещанных его отцу орденов и поместья в России.
      Когда о его претензиях доложили императору, тот отказал, решив, что с Даниял-бека достаточно и того, что ему оставили султанат, что хватит с него генеральского звания и жалованья. И что пусть дает свою милицию, а блага земные добывает в боях с Шамилем.
      Несмотря на угрозы Нейдгардта, Даниял-бек продолжал отсиживаться в своем султанате и участвовать в походах не собирался. Это могло дурно повлиять на поведение других вассалов и Нейдгардт спешно отправил в Элису генерала Г. Шварца с сильным отрядом. Не застав султана, Шварц захватил Элису и ликвидировал султанат, обратив его в обыкновенный уезд.
      Даниял-беку ничего не оставалось, как перейти к Шамилю. Имам принял его с почестями, хотя и подозревал, что не выйдет из султана надежного союзника. В будущем его опасения оправдались самым печальным образом. Тем не менее, видя в переходе Даниял-бека крупную политическую победу, он назначил его мудиром начальником четырех наибств, а затем даже женил своего сына Гази-Магомеда на дочери бывшего султана - Каримат. Гази-Магомед любил свою красавицу-жену. Но воспитанная в аристократическом семействе, учившаяся в Тифлисе, знавшая европейские языки и высший свет при дворе наместника, Каримат отличалась независимым характером и ее отношения с мужем долго не складывались.
      Став мудиром, Даниял-бек попытался вернуть свои владения силой, но поход его не имел успеха.
      НЕЙДГАРДТ УМЫВАЕТ РУКИ
      Нейдгардт начал широкие боевые действия в июне 1844 года. Большие отряды генералов К. фон Клюгенау, А. Лидерса, М. Аргутинского-Долгорукого под общим началом Нейдгардта попытались взять в кольцо Шамиля, выдвинувшего около 20 тысяч мюридов к границам прибрежных царских владений. Позиционные бои у Хубарских высот, у Буртуная, за село Акуша тормозили движение. Шамиль, руководствуясь своими тактическими соображениями, изматывал противника и в решительные сражения не вступал. На занятых территориях Нейдгардт находил пустые аулы, выжженные поля и абсолютное отсутствие провианта и фуража. Горная пустыня, беспрерывные обстрелы с окружающих высот и ночные налеты мюридов вынудили Нейдгардта отказаться от его грандиозных планов.
      Опасаясь крупных потерь, Нейдгардт не решился углубиться во владения Шамиля. Он предпочел основательно укрепиться на занимаемых позициях и занялся постройкой новых крепостей взамен отнятых Шамилем. А военные силы употребил на удержание от присоединения к Шамилю ингушей и черкесов.
      Скромные успехи масштабных походов, лишь укрепивших могущество Шамиля, задели императора за живое. Его лучшие генералы, одолевшие великого Наполеона и державшие в страхе всю Европу, не могли справиться с простым горцем. Николай больше не желал терпеть унижений, подрывавших его авторитет в большой международной политике.
      Нейдгардт невразумительно объяснял причины неудач предательством перебежчиков и разоблачением своей агентурной сети. И предостерегал от попыток покончить с Шамилем одним ударом. Сочтя его слишком слабым для решительного усмирения горцев, император отстранил Нейдгардта от командования, оставив лишь членом Военного совета.
      Генеральному штабу было ведено разработать план грандиозной экспедиции, чтобы решительным ударом в сердце Имамата - Дарго - покончить наконец с Шамилем и его государством.
      Стратеги Генерального штаба очень осторожно отнеслись к повелению государя, ссылаясь на недостаток сил, средств и горький опыт прежних экспедиций подобного рода. Однако новой системы покорения гор Генеральный штаб предложить не смог. И Николай настоял на своем, соглашаясь на любые жертвы, лишь бы скоро и окончательно решить "кавказский вопрос".
      НАМЕСТНИК ВОРОНЦОВ
      Осуществителем своих чаяний государь избрал генерал-губернатора Новороссии и наместника Бессарабии графа Михаила Воронцова.
      Наследник древнего дворянского рода, сын полномочного министра в Англии, Воронцов получил блестящее образование, имел большой боевой опыт и громкую славу. С Кавказом он был знаком с 1803 года, когда чуть не погиб во время экспедиции Гулякова в Закаталы.
      Затем он участвовал во всех войнах и был ранен под Бородином, откуда уехал лечиться в свое имение, взяв с собой множество других раненых. В 1814 году он прославился отражением наступления Наполеона при городе Краоне. Затем несколько лет возглавлял Отдельный корпус в оккупированной Франции. Став в 1823 году генерал-губернатором Новороссии, занялся благоустройством края, развитием виноделия и выведением тонкорунных овец, устройством пароходного сообщения и постройкой роскошных дворцов в Крыму. Между тем успевал он и воевать, когда в этом случалась надобность.
      Воронцову было уже 62 года, и отправляться на объятый войной Кавказ, где даже дети не расстаются с кинжалами, а воздух пронизан свистом пуль, Воронцову вовсе не хотелось. Куда приятнее было наслаждаться плодами немалых трудов своих под крымскими пальмами да дегустировать изысканные вина из собственных погребов.
      Но государь был тверд, обещал сохранить за Воронцовым все прежние должности и дать ему неограниченные полномочия. Высочайшим указом граф Воронцов был назначен не только главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом, с подчинением ему и Новороссийского, и Бессарабского генерал-губернаторств, но и наместником Кавказским. Вместе с учреждением звания наместника ему подчинена была и вся Кавказская область, находившаяся до этого в отдельном от Закавказского края управлении.
      И граф решился: "Я стар и становлюсь дряхл, боюсь, что не в силах буду оправдать ожидания царя, но русский царь велит идти, и я, как русский, осенив себя знамением креста Спасителя, повинуюсь и пойду".
      Воронцов намерился "тряхнуть стариной", быстро все устроить и показать горцам "кузькину мать", закидав их если не шапками, то гранатами.
      25 марта 1845 года новый наместник и главнокомандующий на Кавказе прибыл в Тифлис и не мешкая отправился на театр военных действий. Следом прибыло военное пополнение - около 40 тысяч штыков. Явилось на Кавказ, "на ловлю счастья и чинов", и множество честолюбивых офицеров, уверенных в скором падении Шамиля и надеявшихся сделать на ожидаемом триумфе хорошую карьеру.
      Но открывать военные действия Воронцов не торопился. Он начал с наведения порядка во вверенном ему крае и в очередной раз его перекроил. Теперь весь Кавказ был разделен на четыре губернии: Тифлисскую, Кутаисскую, Шемахинскую и Дербентскую со своими губернаторами. Позже была образована еще одна губерния Эриванская, а Кавказская область преобразована в Ставропольскую губернию. При этом собственно горская администрация не претерпела со времен Ермолова особых изменений и держалась на приставах, подчиненных начальникам отделов Кавказской линии.
      Вместе с тем Воронцов начал переговоры с горцами, но мало чего добился. Даже прежних своих союзников Хаджи-Мурада и Даниял-бека не удалось завлечь обратно, хотя обещания Воронцова были весьма соблазнительными.
      Штаб Воронцова предпринимал и другие подготовительные действия. Угрожающие прокламации, щедрые посулы и подкупы должны были ослабить сопротивление, но цели не достигали.
      Рассерженный Воронцов пообещал раздавить Шамиля и стереть с лица земли Имамат. Вслед за тем было сформировано пять отрядов: Чеченский генерала от инфантерии А. Лидерса (13 батальонов, 13 сотен, 28 орудий), Дагестанский генерал-лейтенанта князя В. Бебутова (10 батальонов, 3 сотни, 18 орудий), Самурский генерал-майора князя М. Аргутинского-Долгорукого (11 батальонов, 17 сотен, 12 орудий), Лезгинский генерал-лейтенанта Т. Шварца (5 батальонов, 5 сотен, 12 орудий) и Назрановский генерал-майора П. Нестерова (5 батальонов, 16 сотен, 8 орудий).
      "СУХАРНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ"
      Размах экспедиции и ее численность были беспримерными для Кавказа. Воронцов надеялся одним видом своих колонн вселить в горцев убеждение в бессмысленности сопротивления.
      3 июня 1845 года Чеченский и Дагестанский отряды, выступив из крепости Внезапной и укрепления Евгеньевского, соединились в Салатавии у села Гертме. 5 июня войска под общим командованием М. Воронцова вступили в Гумбет, а 14 июня, после боя у горы Анчимеэр (Птичья гора), - в Андию.
      Устрашившись невиданной силы, к Шамилю стали приходить представители некоторых обществ, прося вступить в переговоры с Воронцовым. Но Шамиль отвечал, что мягкостью или покорностью это войско назад не повернуть. И что лучше подготовиться к сражению. Гонцы имама полетели собирать наибов и ополчение.
      Вскоре Шамиль получил послание от Воронцова: "Пусть приходит Шамиль или для мира, или для сражения". На что имам ответил: "Если бы он требовал от меня мира, находясь у себя на родине, то я ответил бы ему речью, соответствующей месту и положению. Ну а в данное время уже не будет между мною и им ничего, кроме меча и битвы. Я готов сражаться с ним в любое время и днем, и ночью. Пусть приготовит любое количество людей".
      Передовые отряды Шамиля использовали весь арсенал горной войны: обвалы, разрушение дорог и мостов, засады и завалы, обстрелы с неприступных высот и другие военные хитрости. Растянувшиеся на много верст колонны Воронцова не имели ни минуты покоя. Атаки горцев усиливались, потери росли, а цель экспедиции все отдалялась.
      Тактика мертвых зон и выжженной земли, применявшаяся горцами в подобных ситуациях, приняла теперь соответствующие положению размеры. Люди уходили, разрушая свои аулы. В занятых селах Воронцова ждали пепелища. Войска могли надеяться лишь на свои огромные обозы, которые находились в постоянной опасности.
      Несмотря на протесты некоторых обществ, Шамиль твердо следовал избранной тактике. Богатый аул Анди прислал депутатов с просьбой разрешить им обороняться, но имам настоял на переселении жителей и велел сжечь аул. Андийцы не подчинились и решили защищать аул уже против Шамиля. Один из знатных андийцев убеждал Воронцова идти на Анди, обещая, что остальные села испугаются и отойдут от Шамиля. А несколько других, желая снискать расположение Воронцова, принесли ему бурки. Бурки оказались весьма кстати, так как погода стала резко меняться и летнее обмундирование не спасало войска Воронцова от случившегося похолодания.
      За это мюриды отрубили отступникам головы и выставили их на пути Воронцова с запиской: "Это воздаяние тем, кто ходил к вам. До сих пор мы вами не занимались. Но теперь вы увидите, что произойдет между нами и вами".
      Вскоре Анди разделил участь других аулов на пути Воронцова.
      Заняв выжженное Анди, командующий издал приказ, из которого следовало, что первая часть плана экспедиции блистательно исполнена, "изверг" Шамиль обратился в бегство, не смея сопротивляться, и что признательность командующего его воинству за беспримерные подвиги обернется щедрыми наградами.
      Войскам было разрешено отдохнуть перед дальнейшим движением. Пока хоронили убитых, вместо ожидавшихся депутатов от окрестных сел, просящих о пощаде и изъявляющих покорность, Анди был окружен шамилевскими мюридами и ополченцами.
      Имам не атаковал, выжидая пока обрушившийся на горы снег и холодный ветер не сделают свое дело.
      Воронцов оказался в тяжелом положении. Холод и болезни косили отряд, а с окружающих высот били пушки Шамиля. Лошади гибли, не находя корма. Обмороженные солдаты делились с ними размокшими сухарями из своего скудного пайка. Порох сырел и приходил в негодность, а ружейные замки заедало от мороза. Шедший к Воронцову транспорт с припасами был захвачен горцами. Андийца, уверявшего Воронцова в скорой победе, командующий велел прогнать сквозь строй.
      Те, кто раньше отговаривал Шамиля от сражения с многочисленным войском Воронцова, теперь спешили обрадовать его вестью о том, что неприступность пришельцев исчезла и погасла их мощь.
      Путь к отступлению был отрезан. Но и в Анди оставаться было нельзя. Холод, голод и пули мюридов грозили огромному отряду бесславным концом. Воронцов не пал духом и решил идти дальше - на ставку Шамиля в Дарго.
      Перевалив через высокий хребет Речел его войска вступили в леса Ичкерии, где их ждали еще более тяжелые испытания, чем в горах Дагестана.
      В лесной войне Шамиль применял "стратегию удава". Отряды противника, преодолевая многочисленные завалы, под перекрестным огнем, с большими потерями втягивались в чрево дремучих лесов, где их рассекали на части и уничтожали. Как писал очевидец, "ичкерийские леса - это ужасная крепость. Неприятель из-за каждого дерева несет смерть, оставаясь сам не только неуязвимым, но и невидимым".
      Но силы Воронцова были еще столь велики, что, несмотря на тяжелые потери, им удалось выйти к Дарго.
      7 июля столица Имамата была занята. Однако от самой столицы осталось лишь название. Пустынное пепелище стало наградой Воронцову за все лишения и потери. А к остову бывшего имамского дома была прибита неведомо откуда взявшаяся картинка с изображением Наполеона в горящей Москве. Этот сюрприз поверг Воронцова в мрачные предчувствия, которые скоро начали оправдываться.
      Воронцов, в точности исполнивший приказ государя, терпел сокрушительное поражение.
      К окружившим его мюридам прибывало все новое ополчение, вдохновленное невиданными победами. Казалось, из чрева этого гигантского удава уже не выбраться.
      Авангард под командованием генерал-майора И. Лабинцева переправился на левый берег реки Аксай, заняв села Белгатой и Центорой, но после многочисленных контратак горцев вынужден был вернуться в Дарго.
      Тогда было решено попытаться выкрасть младшего сына Шамиля Магомеда-Шапи, надеясь этим принудить имама расчистить путь к отступлению. К хозяину дома, в котором остановилась после ухода из Дарго семья Шамиля, был заслан его родственник, которому обещали нескольких мерок золота, если он поможет выкрасть мальчика. План почти удался, Магомед-Шапи, игравший в лесу со своими друзьями, зашел слишком далеко. Там его уже поджидали похитители с оседланными лошадьми. Почувствовав неладное, сын Шамиля стал звать на помощь, а его друзья побежали в село и рассказали о случившемся. Люди бросились на помощь и вырвали Магомеда-Шапи почти из рук похитителей.
      Шамиль отправил семью в более безопасное место. А затем, на виду у Воронцова, демонстративно производил маневры и церемониальные марши своего "русского батальона" под сопровождение военных барабанов и флигель-горнов. Узнав бывших подчиненных и не снеся насмешки, командиры бросились в атаку на перебежчиков, но были отброшены.
      Положение Воронцова становилось все более угрожающим. Высланный в лес для встречи транспорта с продовольствием и боеприпасами отряд Клюки фон Клюгенау попал в засаду и понес большие потери. Остатки транспорта чудом пробились к главным силам, бросив большую часть имущества и три орудия.
      Положение стало критическим. Воронцов сжег палатки, закопал пушки и начал отступление. Он решил пробиваться вниз по течению Аксая к Герзель-аулу, откуда к нему на выручку выступил отряд Фрейтага.
      13 июля войска наместника форсировали Аксай и с непрерывными боями пошли вниз через Белгатой, Центорой, Шуани, Урдали и Алерой. На этом пути все ужасы лесных боев повторились, но с той существенной разницей, что теперь войска отступали, а горцы их преследовали и беспрепятственно нападали со всех сторон. "Убивали их и валили, как сжатые снопы и срубленные деревья", - писал хронист Шамиля. Не менее ужасную картину рисовал очевидец из отряда Воронцова: "Около едва только прочищенных завалов образовались новые, составленные из трупов людей и лошадей, сваленных одни на другие". Уже женщины и дети вступали в дело, отбирая у обессилевших солдат лошадей и имущество. И был даже уведен в чащу мул, на котором везли казну отряда.
      Во всем отряде обороняли теперь лишь ослабшего Воронцова, которого несли в железном сундуке. Холод и голод превратили отступление в сплошной кошмар. Для большинства пищей стали сок деревьев да дикие коренья. Если у кого оказывался початок кукурузы, за него предлагали большие деньги, но никто не хотел быть богатым трупом. Когда отряд уже не в силах был двигаться, устраивали стоянки, чтобы отдохнуть и собрать уцелевших.
      На одной из таких стоянок пропала корова, которую специально держали для Воронцова, нуждавшегося в свежем молоке. Оказалось, что корову зарезали и съели ширванские милиционеры во главе со своим начальником Джавад-ханом. Опасаясь расправы за содеянное и считая дело конченым, Джавад-хан нанял за 100 золотых монет проводника, который тайными тропами вывел его из леса.
      Спасение пришло нежданно. Шамиль получил известие о смерти своей жены Патимат. Он должен был торопиться на похороны, но опасался, что без него Воронцов может выскользнуть из лесной западни. Наибы убедили имама, что и сами справятся и что полный разгром Воронцова неизбежен.