Полынья

      - Открой секрет, как засыпаешь?
      - Секрета нет. Опоздал ты.
      - Как тебя понимать?
      - А понимай так, что помогли твои мальцы. Ослобонили сегодня, через бочку.
      - Болел? Водолазной болезнью?
      - Ослобонился...
      Просеков, хоть и немного, об этой болезни знал. Да, есть такая - у моряков, всплывавших из тонущих пароходов, из подлодок, испытавших на себе резкую смену глубинного давления. В этом году им как раз везло на таких: вначале девчонка, а теперь мальчик. Но где лежит "Шторм"! А как можно получить кессон на реке, без водолазного костюма?
      - Почему без костюма? Я три года ходил с "певцами" - подчищали дно. А кессон можно заработать и на пяти метрах. Это тебе скажет любой водолаз.
      - Чего же ты не лечился?
      - Где! Да и было... приятно. Идешь, идешь, потом - бац! Сужение сосуда... Только сколько можно спать? Мне чтоб долги забрать - жизни не хватит.
      Просеков вспомнил его странные кружки.
      - "18П", "40С"- что это?
      - Долги: соболя, песцы, - объяснил он. - Все они, охотнички, у меня вот здесь!.. Жить надо, Стась, а не спать, - говорил он спокойно, весело. - Пока есть что в природе... В общем, так: я тебя буду ждать. До полночи с устья не выйду. А как ударит ночь - все, извини.
      - Егор, - сказал Просеков глухо. - А что ты посоветуешь мне?
      - Повторю опять: переломи себя... Проснись! Дочку роди до ночи. Стань или туда или сюда. А не на две стороны.
      - Без этого нельзя?
      - Тебя я любого возьму, - ответил он.- Но лучше, чтоб был свой. А когда брат - и чужой... понимаешь?..
      - Логично.
      К Насте...
      Торопясь, Просеков перешел пирс, ощущая пьяный запах фруктов, поднимавшийся из раскрытых трюмов баржи и обволакивавший угольную дорогу, по которой в росплесках немыслимой грязи, по крутой дуге проносились грузовики. Он видел, как машины, набирая скорость, все плотнее сдвигались в промежутках, повторяя бортами закругление деревянных перил, за которыми, заглушаемое моторами, беззвучно плескалось море. Постепенно, хоть думал о другом, Просеков стал различать его голос, проступивший в чередованиях волн, то приливавших, то катившихся вспять. Только когда заходил под прикрытие какой-либо хибары, море замолкало. Но вдруг сильно дунуло из будки, куда они зашли с Диком напиться. Оказалось, море проделало в стене дыру, сквозя синевой среди разломанной дранки.
      Просеков, высунувшись из дыры, увидел, как головокружительно оно развернулось, словно синее полотно... Будто и не Ледовитый! Охватывая море от каменных плит до дальней фиолетовой полосы, где дымил трубой танкер, капитан внезапно замер, онемел, увидев "Агат". Он шел, распустив длинный шлейф пены, н был сейчас похож на упругое мощное животное, и движение его, захватывавшее дух, вызывало мысль о совершенной гармонии, о том особом сплаве силы и красоты, которого порой достигал человек. Смиряя себя с этой потерей, как с чем-то таким, что возникло, прошло и больше не будет, Просеков, не жалея костюма, вылез по пояс. Обрыв был метров на сто... Так сладко было упасть, как заново родиться! Какая разница, когда уйдешь? И есть ли смысл в том, чтоб жить как осужденный на жизнь? Этот полет с крутизны останется с ним в последний миг...
      Внезапно увидел внизу что-то: шлюпку с поломанными веслами, которую болтало в прибое. Эту шлюпку пытались выловить два матроса. С набережной, увидев высунувшегося Просекова, завопила о помощи какая-то девушка, а ей вторила та, что осталась в шлюпке... Просеков был возмущен: два моряка оставили в прибое беззащитную девушку, без весел! Такого никогда бы не случилось на спасательном флоте...
      Торопясь к ним, он подумал о том, что не так-то просто будет со всем этим покончить: и с морем, таким прекрасным сегодня, и с этой девушкой, звавшей его из прибоя, которую тотчас полюбил за ее зеленые штаны, - вдруг захочется жить, да так, что невозможно! Как отстранить себя от этой синевы, от счастья, от своего отчаяния? Как смириться с тем, что ничего не оставишь после себя, даже малой крохи?
      Непросто это сделать, Дик!..
      8
      Кузнец показал Суденко диафрагму, то есть набор крыла, которую он изготовил в его отсутствие. Набор был нужен для того, чтоб крыло не гнулось. И главным в нем было ребро жесткости, или "косынка", как называл кузнец, на котором он разметил отверстия для облегчения веса и выдавил прессом. Эту диафрагму из легированного металла теперь надо было приварить с особой тщательностью. Суденко как водолаз испытывал недоверие к сварке вообще. Но кузнец оказался знатоком, прирожденным умельцем этого дела. Он сказал, что выучился сварке на Урале, во время войны, когда работал в пулеметных мастерских, еще пацаном, без паспорта. Сваривал аргоном, особым газом, который выжигал до молекул ионизированный воздух, не оставляя коррозии на металле.
      Вдвоем они выкроили емкости из мягкой судостроительной стали, обрезали по профилю, напоминающему самолетное крыло. Когда оборачивали диафрагму листом, мастер пожалел, что приходится делать такую работу вручную.
      Лист нужно гнуть на вальцах, объяснил он, на специальной гибочной машине.
      Теперь вплотную подступал вопрос о креплении... К какому месту на "Шторме" крепить крылья? От этого зависело все: или корабль, используя подстилку волны, отыграет в потоке, как планер, или же море, не восприняв силуэта, обрушится на него, как молот. Место крепления выводилось из расчета конструкции, из технологической модели.
      Кто может рассчитать по формулам "Шторм", лежащий на дне? Даже.Маслов бессилен, если б даже согласился помочь.
      Маслова не обминешь...
      Ожидая "Полярника", смотрел на гавань и корабли, стоявшие за буем Экслипс. Ближе всех находился "Сакко и Ванцетти" с розовыми занавесками на окнах, прозрачными, как кисея. За это время, что он сидел, теплоходская шлюпка подошла к пристани - привезла радиоаппаратуру и музыкальный автомат. Рулевой придержал шлюпку веслом, чтоб не ударило о сваи, и девушка из ресторанной обслуги выпрыгнула на землю. Выпрыгнув, она постояла, в каком-то удивлении осматриваясь, словно не вполне веря, что оказалась на твердом месте. Потом, наклонившись, подтянула чулок... Большинство же шлюпок, отчаливавших от пароходов, направлялись не в поселок, а сворачивали в устье реки, и он видел костры, горевшие по всему берегу тундры. Он видел, что день помалу ослабевал, притуплял краски. Освещение изменялось из-за больших облаков, подплывавших со стороны Полыньи. Скоро эти облака все изменят.
      Вдруг увидел "Кристалл", поворачивавший к причалу... Неужели окончили работу? Так обрадовался, словно увидел чудо. Пока добрался берегом, уехал Кокорин - его лицо промелькнуло в окне машины. "Кристалл" вообще казался пустым. Но у трапа его встретил Сара.
      - Что случилось? Поставили на SOS?
      - Запретили работать...
      Опять началось! Можно было представить настроение Кокорина...
      - Маслов передал, чтоб ждал вызова по рации.
      - Добро.
      - Ильин знаешь что отчудил? Полез в щель между пароходами, а они слиплись, как бруски...
      - Что!
      - Вылез, цел...
      Юрка дал себе волю, с Ветром... А ведь такие пароходы, наэлектризованные штормом, очень опасны! Володя Марченко погорел на пустяке... А если б Юрка? Да он бы завалил все дело! Если дошло до Маслова, не видать ему первого класса как своих ушей... Приходя в себя от того, что сказал Сара, старшина постоял с Андрюхой, который объявил прибытие, запустив одну из драгоценных пластинок Вовяна - "Эйнштейн на пляже".
      Не то в глазах потемнело, не то изменился свет.
      Суденко с удивлением посмотрел на берег с видом серых завалившихся лодок, возле которых недавно сидел, и на поселок, который как бы приобрел движение от больших туч. Низко свесясь, они стремительно накрывали его, цепляясь махрами за крыши домов, стоявших повыше на террасе. Сейчас эти дома, окрашенные в зеленый и фиолетовый цвета, казались кучкой линялых постирок, развешанных и забытых с лета.
      Только угольная дорога была освещена, вся в отблесках машин, возивших фрукты.
      Наклонились, услышав плеск: боцман Кутузов, стоя в лодочке, лавировал среди мусора и пустых бутылок.
      - Больше хороших дней не будет, - объявил он, наслаждаясь последним светом на "Кристалле". Отточенным концом цепи, висящей на ватнике, как портупея, вскрыл банку желтого канадского пива, подобранную в воде. Желаете отметить праздник?
      Пока они раздумывали, Кутузов выхлебал банку и начал историю, ведя ее от имени восточного человека: нелепо подделывая интонацию и произнося глаголы от женского лица. Речь шла о каком-то нерусском, который заходил на "Агат".
      - "Я пришла, товарища Германа Николаича, чтоб вам кое-кого с "Кристалла" маленько подзаложить"...
      - А Милых? - спросил Андрей.
      - "Ну, проходи"... - Кутузов подержал банку, раздумывая, что делать с ней, и выкинул. - "Капитана, - продолжал он рассказ, - пьет, старпома пьет, водолаза, боцмана - тожа"...
      - А Милых?
      - "А ты?" - "И я вместе с ними"...
      Андрюха захохотал.
      - Ты про кого рассказываешь, Валентин? - спросил Суденко.
      - Про Джонсалиева, - ответил Кутузов. - Водолаза с ледокола.
      - Джон! А чего пошел на нас к-к-капать?
      - Видишь, какой...
      - Вот сволочь! - Андрюха не находил места.
      Тут Кутузов случайно глянул на Суденко и до него дошло, что тот был на совещании.
      - Жорочка, - проговорил он смиренно, - я тебе нужен зачем-нибудь?
      - Когда понадобишься, скажу.
      Кутузов отъехал.
      Вызвали наверх: Маслов лично приедет на "Кристалл"... Сара был занят, разбирал карты. Не с кем было отвлечься. Выручил Свинкин, который мылся в каюте, при открытой двери. Под круглыми часами с красным крестом SOS висел его пиджак с медалью "За оборону советского Заполярья". Это для Суденко явилось новостью. Прошлый рейс вообще изменил его мнение о радисте. И так бывает на спасениях: приоткроется человек, когда он больше всего нужен, - и не обманет. Свинкин был вовсе не свинкин, несмотря на фамилию.
      - Ты какой водой моешься? Холодной?
      - А ты думаешь, я холодной воды боюсь? Если хочешь знать, - Свинкин напряг свой впалый живот, - я здесь зимовку провел, в Маресале.
      - Серьезно? - Суденко сел.
      - Тогда три ледокола замерзло, - начал рассказывать радист, обрадованный гостю. - А нам лед дырку сделал в топливном отделении. Потеряли сто пятьдесят тонн топлива... Первый раз дал SOS, когда на нас попер айсберг. Медленно, но уверенно. А тут сжатие - мы ни туда, ни назад. Тогда айсберг повернул чего-то и тюкнул в другой пароход - "Север", на угольке, типа "Ногина". "Север" в эфире кричит, а все ледоколы в реку ушли и замерзли в пресной воде. Пошли за "Севером", приходим: пароходика нет, ребятишки играют в футбол на льдине. Взяли их, попробовали назад своими силами - куда там! Лепик, командир вертолета, толстый такой, по четыре рейса делал в сутки. Говорит: "Я на вашем пароходике дачу себе построю..."
      А что вертолет? Всего берет шесть бочек. Пока летит, три бочки израсходует. Подошло два трактора с большими санями: тридцать бочек! Остались из командиров - я и старпом с "Севера", сукин сын. Он меня потом проглотил в Измаиле.
      - Как жилось вообще?
      - Ночь проспали. Потом вышел, смотрю: день! Разбудил всех, поймал позывной Маресале: "Приходите". Ну, собрались: Ваня Кончик, здоровый такой, хохол. Голубев и я, шкет. И старпом, сукин сын. Морозик градусов под пятьдесят. Но с солнцем незаметно. Забыли сахару взять, пошли так. Поселок виден. Идем, Голубев говорит: "Я посижу". Сел рядом, гляжу: у него глаза на лоб, два зуба треснуло. Потряс его, не поднимается. Дело ясное: одного нету! Хорошо, что пурги не было. Потом Кончик сел. И старпом: "Хочу отдохнуть". А я шкилет, мне нормально. Хлебушек пососу, и дальше. Поселок прямо перед глазами. Гляжу: олени летят, среди домов. Силы напряг, а тут - в спину раз... Люди черные, вот с такими трубками! Один подошел к оленю, убил. Остальные олени стоят, смотрят. Напоили всех теплой кровью. А у них, в колхозе, еще лучше: русские учительницы, из Москвы. Старпом сразу взял в жены зам. директора. А потом в Измаиле списал меня с судна.
      - В поселок не ходили?
      - Не попали ни разу. Видим людей, чем занимаются... Пойдем - мимо.
      - Рефракция?
      - Что-то давило мозги.
      Суденко увидел Филимона, который лежал под столом, положив голову между лапами и вывалив красный, как у лайки, язык.
      - Взял на "Агате"?
      - Они все равно уходят на юг, - ответил радист. - Привезу дочке подарок.
      - Да ты что? Через месяц вот такая огромная будет собака... Волк! Испугаешь ребенка.
      - Тогда не возьму.
      - А где Дик?
      - С Просековым ушел, видел: шли от "Бристоля"... - Свинкин глянул на пирс, придерживая брючки. - С какой-то беременной женщиной сговорился бежать из столовой.
      - С Настей?
      - Ефимыч влюбленный, как слепой кабан. - Радист вытер ладонью слезы. Он ее ребенка хочет усыновить, если будет девочка...
      Куда он убежит, если Настя в больнице? Да она его сразу в море повернет! Слава богу, ушел с "Бристоля"...
      С диспетчерской объявили: "Внимание на причале! Bыйти на связь для принятия штормового предупреждения"...
      Свинкин как сидел, так и остался сидеть.
      - Это местное, - объяснил он. - Для рыбаков... Видел, как лодку тащили? Гидровертолетом?
      - Видел, какая лодка?
      - Рыбацкая. Побитая вся.
      Почувствовав беспокойство, Суденко встал. Филя выбежал за ним. Опередив, сбежал с трапа, понесся по коридору... Чем заняться? Вошел в салон. Там, на голубом пластике, были расставлены чашки и два зеленых чайника. Чай был еще теплый. Видно, Дюдькин сбежал не так давно... Налил чаю, намазал хлеб маслом и принялся есть, глядя на поселок, который раскачивался в овале иллюминатора, как дровяная баржа. Завтра все его мысли будут лишь о том, как в этот поселок вернуться... Неужели с Гриппой что-то случилось? Морю непросто совладать с рыбаком! А если греб вчера к Неупокоевым островам? Может, зажало зыбью? Это был друг Володи, много осталось с ним... Надо бежать в караульный пост, забить тревогу.
      Подъехала шлюпка с Масловым.
      9
      Маслова он не видел после их короткого разговора на спасателе. И если еще с утра Суденко воспринимал его как неодолимого противника, сражение с которым пытался отодвинуть напоследок, то к этому моменту страх перед Масловым стал проходить, притупившись ожиданием. Поэтому приезд водолазного специалиста не вызвал паники. Суденко даже был рад его видеть, как старого товарища, как гостя в своем доме. Только Маслов приехал хозяйничать, а не гостить.
      - Наполеонствуешь? - сказал он, быстро проходя, ставя свой желтый портфель и бегло, не присаживаясь, не подавая руки, оглядывая пост, который не любил из-за финансовых затруднений "Кристалла". - Где мы можем поговорить?
      - Можно в салоне, в каюте.
      - Пошли в салон.
      - Расчеты брать?
      Маслов, посмотрев на Суденко, внезапно спросил:
      - Ты где глаза потерял?
      - Расчеты брать? По "Шторму"?
      - Расчеты по "Шторму"? Обойдемся без них.
      Вошли в салон, задвинули дверь стулом.
      Маслов, опускаясь в капитанское кресло, придержал свои превосходные темно-синие брюки, чтоб не смять складку. Свое темно-серое пальто, не снимая, развесил полами на подлокотниках, чтоб не касаться линолеума. Сегодня на "Кристалле" не сказать чтоб было чисто. А Маслов хотел выглядеть в Маресале, как в Мурманске, на белом пароходе. Как ему удалось за весь день не забрызгаться? Один щеголь, помимо Маслова, уже в Маресале был: капитан Просеков. Но если Просеков, надевавший свой желтый охотничий костюм, выглядел необычно (как африканский лев во льдах), то Маслов, в отличие от него, казался в Арктике провинциалом.
      - Отпускаю тебе на вопросы десять минут.
      - Дашь деньги в счет отпускных?
      - Могу дать... - Он щелкнул замками портфеля. - Тысяч пять.
      - Согласен.
      Маслов ссыпал пачки на стол. Расписался в ведомости. С одним вопросом было покончено.
      - Что еще?
      - Скажи про "Кристалл". Отряд утвердит договор с гидробазой?
      - Будем рассматривать. Но я выступлю против.
      - Почему?
      - В порту он себя быстрее окупит как катер. Упадет в цене водолазный час. Портовики будут его брать без всякого. Зарплата возрастет.
      - Зато работа станет копеечная.
      - У меня другое мнение на этот счет...
      Сделать "Кристалл" удобным для порта катеришкой было его заветным желанием. Забыв про лимит времени, Маслов принялся живописать портовое будущее "Кристалла", заменив на нем глубоководников подводными технарями, орудующими в доке, на укладке дюкеров, на установке бочек и вех. Не будет ни свихнувшихся капитанов, ни водолазов, страдающих мечтами, говорил он, роняя лучи от дорогих кристаллов, скреплявших крахмальные манжеты. А останутся настоящие пролетарии, подводные технари... Суденко мог возразить и но поводу ударного труда технарей, просиживающих на шаландах за игрой в карты, или же поспорить по существу, приведя пример того же Володи Марченко... Ведь не пошел же к Маслову на десять нормированных метров, потеряв остальной подводный мир! Сделать "Кристалл" портовым катером - это, помимо всего, опошлить идею, ради которой он был создан... Сколько теперь развелось таких, грохочущих словами, отмеренными по единой мерке? И говорил это не кто иной, как глубоководинк, видевший своими глазами лучшие воды Земли...
      - Больше вопросов нет?
      - Нет.
      - А у меня будет к тебе всего один... - Маслов затянулся папиросой, и его лицо резко обозначилось скулами. - Я понимаю: каждый волен что-то желать. Например, я бы хотел купить пыжиковую шапку... Кстати, они тут есть?
      - Не скажу точно.
      - Вот видишь: шапку ты в магазине не заметил. А погнался за кораблем в Полынью! Улавливаешь несоответствие? К тому же задался целью его поднять. Это просто пароходомания... Ты предлагаешь абсолютную бессмыслицу!
      - А ты поинтересовался, что я предлагаю?
      - Мне прожужжали уши! Ну, есть идея, согласен, хотя и не твоя. Самолетный принцип с классической формулой аэродинамики профессора Николая Евгеньевича Жуковского, применимой, кстати сказать, не только для авиации. У тебя используется обратное явление: движется не тело с крыльями, а поток тело неподвижно. Формула остается в силе.
      - Значит, формула есть?
      - Но дело как раз не в формуле, не в методе: как поднять и чем. Дело в принципе глубины, отрицающей любой метод. Идея совершенно неприемлема в воде. У тебя завязаны глаза. Хочешь, я тебе объясню, на пальцах?
      - Как хочешь.
      - Позволь! Ты лезешь напролом, ввел всех в заблуждение. Куда-то ходишь, что-то объясняешь. Тащишь команду неизвестно куда. А когда тебе хотят сказать правду, ты отвечаешь: "Мне безразлично"... Как это понять?
      - Говори.
      - "Шторм", если подходить к нему с той целью, какую поставил ты, имеет лишь один способ подъема. В теории он называется так: "Подъем корабля нагнетанием сжатого воздуха". Примерно так вы собирались поднять "Волну". А этот способ имеет свою формулу всплытия, которая выглядит так в грубом виде: q H - h, где q - корабль, Н - давление моря и h - давление воздуха внутри корабля. Сейчас, когда "Шторм" на грунте, давление моря и воздуха равны: H =h. Разница возникнет при всплытии. Давление моря будет падать, давление воздуха останется прежним. То есть статически будет нарастать: h при всплытии покажет глубину - тринадцать атмосфер, Н - будет на ноле. Теперь посмотрим на q - корабль. Любое надводное судно рассчитано на давление один-два метра глубины. Подъем кораблей с десяти метров - на сжатом воздухе предел.
      - Ты упустил одно: "Шторм" в пузыре. Разница его не колышет. Нагрузки будут убывать одновременно.
      - Ничего я не упустил. Сейчас оболочка слита с кораблем, но зто лишь видимость. Как только она ослабнет, произойдет деформация, разрушение. "Шторм" при подъеме должен быть закрыт, наполнен газом или воздухом. Это элементарно.
      - Как же он уцелел при погружении?
      - Я не хочу знать, как он тонул. Принимаю только факт: корабль сохраняет на дне видимость жизни. И разъясняю тебе действие сил Н и h при всплытии. Даже ребенок мог бы понять, а ты не хочешь.
      - Значит, поднять "Шторм" нельзя?
      - Теория допускает такую возможность лишь в одном случае: если устранить разницу напряжений Н и h. Когда Н - h 0, тогда можно говорить о крыльях. В практике таких примеров нет. Почти нет. Подъем кораблей на ноле это классика судоподъема. Его "Война и мир". Такие операции готовятся годами и протекают не в море, а в испытательном бассейне, где нагрузки выбираются из условий прочности проверенных кораблей. А этот "Шторм" надо изучать несколько лет, чтоб понять, какой он. Допустим, он всплывет. Но это будет плавающий гроб с притоплением до мачты... Объяснить тебе про людей? Я стану повторяться.
      - Ну, хорошо. А как же поднялась девушка?
      Маслов впервые задумался.
      - Это для меня, скажу откровенно, загадка. Но принцип остается в силе. Насчет ее состояния тебе объяснит Иван Иваныч. По-видимому, спасти ее невозможно.
      - Это кто говорит: доктор или ты?
      - Передаю с чужих слов, не ручаюсь за достоверность... - Маслов, придавливая папиросу, искоса посмотрел на Суденко. - Кстати, куда ты ее запрятал? Или ты... связан с ней?
      - Паша! Никакой связи между нами нет.
      - А теперь я скажу последнее, что знаешь сам: ты не вылез сухим из воды. Поэтому мой тебе совет: остановись, пока не поздно! Ни о каких спусках для тебя не может идти речь! Поезжай куда-нибудь, отдохни. Бери отпуск, хоть на год. Ученые в тебе заинтересованы. Может, и договор с ними подпишем. Пойдешь в Полынью опять, если так хочешь.
      - С веревкой в десять метров?
      - Во-первых, не спеши. Доктор надеется, что ты все пересилишь здоровьем. А потом: что в этом плохого? Десять метров, Жора, - это трезвость. На такой глубине и проходит жизнь.
      - Ты уже выяснил по себе?
      - Это известно.
      Известно! В том-то и дело. Все доказательства, построенные на общеизвестном, мертвы. А в той идее с крыльями, которую предложил он, есть все: и для мальчика, и для Маши, и для него. Возможно, он чего-то недопонял, теоретически. Зато он понял все глазами, в Полынье.
      - Я не понимаю одно, - сказал Суденко, - зачем ты приехал ко мне?
      - Жора, - проговорил он, внезапно краснея, - я не отказываюсь тебе помочь. Но есть у тебя что-нибудь конкретное, без пузырей?
      - Рассчитай мне место для крыльев.
      Думал, что Маслов возразит: нужна точная весовая модель, работа института и прочее. Но Маслов неожиданно сказал:
      - Расчеты сделали корабелы*, когда вы подкинули удочку с баржой. Надо только изменить цифры и пропустить через ЭВМ.
      * Инженеры судоподъема.
      - По "Волне"?
      - Какая разница? Дело не в классе, а в геометрии. И то, и другое параллелепипед, бочка.
      - Надо это побыстрей в кузницу.
      - А остальное?
      - Остальное сделают ученые.
      -Даже так? - Он хмуро рассмеялся. - Ты, Жора, стариком не помрешь... Потом бегло пролистал в посту папку: - Все это галиматья, из области пузырей.
      - Почему же берешься?
      Маслов ответил, засовывая папку в портфель:
      - Для себя! Чтоб душа не болела...
      Подошла шлюпка с ребятами: Юрка, Гриша, Ветер, водолазы с ледоколов. Наверное, осмотр взрывоопасников не занял много времени. В посту, за дверью с тиснением водолазного шлема, стало весело. Многих ребят Суденко не видел давно. Но никто на него не набросился с объятиями и приветствиями. Потому что он умел ладить со всеми, не отличая никого. Это были товарищи по работе, которые приходили с работой и уходили с ней. Отдал долг: выпил за встречу и был свободен. Вспомнив, что надо выяснить насчет Гриппы, а потом ехать к Маше, торопливо вышел.
      Возле трапа его остановил боцман.
      - Жорочка, тут мне Милых подарил кончик, Герман Николаевич... заговорил он своим елейным голоском, позванивая цепью, которую от нечего делать очистил от ржавчины и грязи, так что она сверкала, как бриллиант. Так если тебе надо... то я сложу.
      - Что сложишь?
      - Сложу буксир...
      Но почему сейчас? Еще ничего не известно! Подействовал приезд Маслова? Просто появилось настроение? Такой поддержки от Кутузова, вечно выгадывавшего, сомневавшегося во всем, Суденко не ожидал. Это был парадокс, как выразился ученый, только земной.
      - Так надо тебе или не надо?
      - Конечно, надо, Валентин!
      = 10
      Из караулки Суденко вышел, ни в чем не разобравшись. Лодка, которую притащил вертолет, еще была неопознана. Бортовой номер содран, весь корпус искорежило. Дежурный милиционер пообещал связаться с Андалой, который был в море. Прямо от них направился к угольной дороге, надеясь договориться с шофером. Тут ему повезло: сел в машину Федоса.
      Выгрузив в каком-то сарае фрукты и видя, что Суденко все еще сидит в кабине, Федос сказал неопределенно:
      - Надо отскочить от дороги. Можем вдвоем.
      - Согласен.
      Поехали по той улочке, которую он прошел утром, с почтой и музеем. Как-то сразу сильно потемнело. Пошел дождь, вперемежку со снегом. Только отъехали от столовой, окна которой были освещены, попали в расхлебы угольной грязи, в завесу мглы.
      Остановились возле какой-то хибары. Она казалась неосвещенной, но, когда Федос открыл дверь, внутри обжигающе вспыхнул свет. Вернее, погас. Это оказался кинотеатр, где только начался сеанс. Изображение было бледное, как негатив. Можно было разобрать, что люди в зале сидят в чересчур высоких креслах, едва доставая ногами до пола. Сидели в телогрейках, не снимая шапок: кто женщина, кто мужчина, не определишь. Вроде показалось, что видел среди них Дюдькина, но это мог быть и не он.
      Федос походил и вернулся недовольный:
      - Если б показывали про молдавские сады, то все было б видно.
      - Ты кого ищешь?
      - Жену.
      - Все ищешь? Мне просто смешно.
      - Посмейся... - Федос пригнулся, чтоб прикурить. - Я круглый день на работе: сейчас побережье обеспечиваем. Вот отскочил, пока открывают трюм. А она ходит - ей ног не жалко.
      - Как это ты жениться успел?
      - Раз в пургу въехал, прямо сюда. Отличную картину показывали, про молдавские сады... А она села ко мне. Пока смотрели, я договорился. Потом въехали в загс, оформились законно. Тут без жены сгоришь, - сказал он, включая зажигание. - Кто будет за тобой следить, деньги считать, говорить? Лично я могу только руками. Если не вернется, мне концы.
      - Нравится?
      - Хорошая! Правда, имя такое, как у телки... Антуанетта! Они в библиотеке себя называют, - объяснил Федос.- Прочитает книжку: "Зови так".
      - Ого!
      - Отскочим до верхней террасы на пару минут?
      Суденко согласился. Все время поднимались, как по горной дороге. Стало посуше: тут не задерживалась грязь.
      На самом крутом подъеме, в гудении мотора, Суденко спросил:
      - Ты жену Марченки знаешь?
      - Кажется, прошлой ночью была свадьба... - Федос начал припоминать: Помню, сидел с полотенцем. Вроде помню: красивая. Ну, помню: Рая.
      - Нравится она мне.
      - Она? Ты разве не знаешь?
      - Что я должен знать?
      Возникло замешательство. Федос провел рукой по лицу и внимательно посмотрел на пальцы:
      - Ладно.
      Больше не сказали ни слова. Но было скверно от этого молчания. Вдруг Федос тормознул на скорости, открыл дверку и выпрыгнул, целясь ногами в невидные доски. Его шаги зазвучали где-то наверху, как бы удаляясь от земли. Суденко рассмотрел, что остановились возле дома. Светилось только одно окно, самое высокое. Почти одновременно, как стихли шаги, оно открылось. Вниз что-то полетело, разбившись. Шаги начали спускаться с неба. Федос, вскочив на подножку, обалдело посмотрел на Суденко.
      - Что там бросают?
      - Танька вернулась! Бьет посуду дорогую - хорошая примета! А когда бьется дешевая - не к добру... -Волнуясь, не с той стороны прижег папиросу, сунул, пылающую, в зубы и выплюнул. - Раз пришла, все! -Отвернул свой чуб "волной", засоренный углем и фруктовой трестой... - Посмотри, ничего нет?
      - Еще будет.
      - Как саданула в лоб заместо приветствия! И правильно: обещал кое-что купить. И вообще: женщина... - Федос ударился головой о баранку, одурелый от счастья. - Я ее ищу, а она дома! Сама пришла.
      - Мотай к ней, помирись.
      - Обещал ведь тебе, - сказал он. - Значит, обязан.
      - Доеду сам.
      - Правильно! Тут только машину катни - и там... - Он уже был на тротуаре. - Ненадолго, смотри!
      В доме он Маши не нашел, но заметил на снегу ее следы. А потом расслышал плеск воды, которую она черпала ведром, отмеряя, сколько оставить, чтоб донести. Наливала, не могла поднять и выливала опять. Все же результат был: и кадушка, и железная бочка, и чайник, и таз были налиты до краев. Все, что можно наполнить, она наполнила водой.
      - Зачем тебе столько воды?
      - Скоро залив станет соленый, - объяснила она.
      Рассуждала правильно: пока морская вода не вошла в устье, надо использовать момент. А этой воды, которую она запасла, вполне хватит до той поры, когда пресную выкристаллизует лед.
      Повела рукой вокруг:
      - Посмотри...
      Комнатенки не узнать: стол накрыт скатертью, на окнах занавески, новые простыни и наволочки. Жаль только, что истратилась, ничего не купила себе. Сидела в его куртке, в кофточке Насти, коротковатой для нее, и в туфлях, слетавших с ноги. Увидел, что она следит за впечатлением, и улыбнулся ей:
      - Молодец!
      - Думаешь, нет... - И стала докладывать, чем занималась без него: как прибирала, мыла пол, как топила печь, описывая в подробности каждое полено. - Уснула и проснулась сама! - сказала она с торжеством, считая это своим высшим достижением.
      Маша изменилась. Почувствовал еще на гидробазе, а теперь убедился окончательно. Чем это вызвано? Возможно, Иван Иваныч ввел какое-то сильнодействующее лекарство... Улавливая в ее словах складность и смысл, он думал о том, что весь этот день, хоть и был прожит отдельно, все крепче связывал с ней, не отрывая от того, что делалось в кузнице и научном центре. И если смотреть с этой стороны, то все было к месту: и дом, и встреча, и то, что она любит его. А потом стало просто хорошо - от притемок с керосиновой лампой, от огня в печке, от ее блестящих глаз. Помня, что нравилось раньше, он гладил ей волосы, руки, но это вызывало сейчас какое-то смущение. Вскоре она умолкла и, замерев, опустив голову, с пунцовыми щеками, только вздрагивала, когда он касался ее. Должно быть, в ясном уме она представляла их отношения не так беззаботно, как прежде. Недаром хотела уехать утром. А может, о нем наговорили разное?