Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Желание сердца

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Картленд Барбара / Желание сердца - Чтение (стр. 7)
Автор: Картленд Барбара
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Глава 7

Толпа зевак возле церкви святого Георга на Ганновер-сквер (некоторые из них прождали там всю ночь) приветствовала громкими криками королеву Александру в сопровождении принца Уэльского, когда те подъехали к ступеням церкви.

Конная полиция с трудом справлялась с потоком карет, доставлявших гостей последние два часа на свадебную церемонию, и была рада увидеть, что закрытый экипаж, запряженный великолепной парой серых лошадей, отъехал беспрепятственно.

Толпа узнавала всех известных красавиц. Она аплодировала герцогине Сазерленд в великолепной шляпе с перьями, выгодно оттенявшими ее красоту. Народ в восторге кричал, завидев графиню Уорик, состоятельную миссис Уилли Джеймс, герцогиню Вестминстерскую и ее сестру — принцессу Плесскую. Когда появилась Лили, ослепительно прекрасная в своем бледно-голубом туалете, с огромным букетом белых гвоздик, приветственные возгласы можно было услышать даже на Оксфорд-стрит.

Не прошло и нескольких минут после прохода королевских особ по нефу, устланному красным ковром, как толпа снова возбужденно загудела при виде кареты невесты, приближавшейся по Маддокс-стрит.

Многие ждали именно этого момента, и женщины сделали внезапный рывок вперед, несмотря на кордон из полицейских, которые, сцепив руки, пытались сдержать натиск.

Первым из кареты вышел лорд Бедлингтон в сюртуке, украшенном большой белой гвоздикой. Он стоял на тротуаре, держа в руке блестящий цилиндр, а толпа отпускала на его счет не очень громкие замечания, затем промелькнула укутанная фатой фигура. Выбираясь из кареты на тротуар, Корнелия низко наклонила голову, убранную венком из флердоранжа.

Лакей помог Корнелии спуститься, и пока толпа жадно рассматривала все детали ее атласного наряда, украшенного оборками из брюссельских кружев, чей-то голос произнес:

— Чтоб мне провалиться! Да ведь на ней же наглазники!

Это замечание встретил дружный смех, но оттого, что британская публика всегда благоволит к невесте, тут же послышались аплодисменты и крики «Будь счастлива!», «Да благословит тебя Бог, дорогая!»

Вряд ли Корнелия слышала или замечала что-либо вокруг. Все казалось таким далеким и чужим, словно во сне, а когда она опустила руку на локоть дяди, ее онемелые пальцы даже не почувствовали прикосновения.

Корнелия поднялась по ступеням паперти. Здесь ее ожидали многочисленные подружки невесты, и навстречу шагнули два пажа в белом атласе и бриджах до колен, чтобы нести за ней шлейф. Так и не подняв головы, она позволила провести себя к алтарю.

Невеста не видела ни до отказа набитых церковных скамей, на которых восседала самая избранная публика из высшего света, ни арендаторов из Котильона в праздничных нарядах, глазевших с галереи, ни вереницы церемониймейстеров с белыми бутоньерками, которые провожали и рассаживали гостей.

Пел хор, а на ступенях алтаря ждал, чтобы начать службу, архиепископ Кентерберийский. Он был просто великолепен в своей митре и ризе.

Корнелия ничего этого не видела. Ее глаза были прикованы к красному ковру, прямо перед собой, и поэтому она ничего не могла заметить, кроме алого ворса и белого букета из роз и ландышей в руке, и только когда осознала чье-то присутствие рядом с собой, чувство прорвалось сквозь пелену оцепенения, и она поняла, что рядом с ней герцог. Служба началась, но из всего, что говорилось, невеста не слышала ни слова, пока вдруг не обнаружила, как повторяет за архиепископом: «На радость и горе… в богатстве и бедности… в здоровье и немощи… любить и лелеять, пока смерть не разлучит…»

В этот момент она испытала шок, словно ее окунули в холодную воду, и до нее дошел смысл того, что происходит — она выходит замуж! Замуж за человека, которого ненавидит, презирает и тем не менее любит с горечью и болью, не поддающихся описанию.

Она выходит замуж. Когда герцог взял ее левую руку, он даже вздрогнул — так холодны были ее пальцы. А затем он надел ей кольцо и повторил за священником:

— Это кольцо — в знак того, что я беру тебя в жены… и буду предан тебе и душой, и телом… и все, что есть у меня, дарую тебе…

Корнелия едва сдержалась, чтобы не поднять его на смех, не выкрикнуть во всеуслышание, что он лжет. Ей вдруг пришла в голову дикая мысль: а что если ей повернуться и громко сообщить правду — что тогда будет?

«Он лжец и прелюбодей!»

Эти самые слова Корнелия повторяла себе вчера вечером, когда поднималась по лестнице в свою спальню, и, хотя она не совсем была уверена, что понимает их смысл, они причиняли нестерпимую боль, еще больше раня ее сердце, и без того смертельно раненное.

Пошатываясь, она вошла в комнату и прислонилась к двери, слепо уставившись в никуда. На ее бледном лице появилось такое странное выражение, что Вайолет тотчас отскочила от сундука, в который складывала вещи, и поспешила навстречу хозяйке.

— Что случилось, мисс? Вам плохо?

— Не трогай меня! — воскликнула Корнелия, а затем добавила: — Подай мне шляпу и пальто.

— Но, мисс, не можете же вы выйти из дому в такой час, — запротестовала Вайолет.

— Подай мне пальто, — настаивала Корнелия.

— Которое, мисс? — спросила Вайолет. — И куда вы собрались?

— В Ирландию. Я уезжаю сейчас же… сию же секунду.

— Да что произошло, мисс? Что вас так расстроило? — не унималась Вайолет.

Вместо ответа Корнелия внезапно закрыла лицо руками и pyxiryna на стул. Вайолет тут же опустилась рядом с ней на колени и обняла хозяйку.

— Не надо! Не принимайте все так близко к сердцу, мисс.

— Так ты знала!

Корнелия отняла руки от лица. Она не плакала — есть вещи, которые выше слез.

— Да, мисс, — тихо ответила Вайолет, — знала. Слуги болтают. Там внизу нет секретов.

— А я-то думала, он полюбил меня!

— Знаю, мисс. Я знаю, что вы чувствовали. И что бы я ни сказала, вы все равно думали бы по-своему. Мне оставалось только молиться, чтобы все вышло по-вашему..

— Я не знала… совершенно не предполагала… — пролепетала Корнелия. — Тетя Лили настолько старше его… хотя она такая красивая… что я даже могу понять, почему он любит ее. Но использовать меня в своих целях… жениться на мне только ради того, чтобы видеться с ней — это жестоко! Это подло! Такое злодеяние мог выдумать только… дьявол.

На глаза Вайолет навернулись слезы.

— Бедная моя госпожа, — тихо проговорила она.

— Но я люблю его! — гневно воскликнула Корнелия. — Ты можешь понять, Вайолет? Я все еще люблю его! Мне бы следовало ненавидеть этого человека, мне бы следовало больше никогда не видеться с ним!

Она на секунду прикрыла глаза, чтобы отгородиться от ужасной картины, которую сама выдумала, потом легко вскочила со стула.

— Укладывай вещи, Вайолет. Возьми самое необходимое, мы уезжаем.

Но Вайолет не сдвинулась с места.

— Если вы сейчас уедете, мисс, вы никогда больше его не увидите. Он ни за что не простит вам скандала, учиненного в последний момент. Подумайте, что станут говорить — на свадьбу приглашена королева, внизу сложены подарки, все газеты оповещены. Вы выходите замуж не за обыкновенного человека, мисс. Его светлость — герцог!

— Ты думаешь, мне не все равно, кто он? — спросила Корнелия. — Я полюбила мужчину, а не его герб. Уеду в Ирландию. Вернусь к людям, которых я знаю и понимаю, вернусь к лошадям, которые никогда не лгут, не предают и не хитрят!

— Но вы ведь все еще любите его светлость, — тихо сказала Вайолет.

— Да, я до сих пор люблю герцога, — согласилась Корнелия, — но и ненавижу тоже за то, какой он есть, за его поступки, за жестокость и подлость.

— А поможет ли отъезд в Ирландию забыть обо всем? — спросила Вайолет. — Подумайте, мисс, прежде чем сделать какой-либо шаг. Вы можете убежать, но будете ли вы от этого счастливее? Как тяжело выносить боль утраты, лежать ночами без сна и думать о нем, и знать, что нет ни одного шанса увидеться с ним завтра, и жаждать услышать его голос, и дотронуться до его руки! О мисс! Я знаю, о чем говорю. Нет ни одной минуты, когда бы я не думала о том, кого люблю, и не сознавала в отчаянии, что никогда больше его не увижу… никогда!

— Вайолет, я даже не представляла, что ты можешь так чувствовать.

Яростным, несколько патетическим жестом Вайолет смахнула с глаз слезы.

— Что проку о том толковать? — спросила она. — Мне стыдно собственной слабости, но от этого я не стала слабее. Все это я говорю вам, мисс, только для того, чтобы вы подумали, прежде чем поспешите действовать. Его светлость, быть может, и есть таков, как вы говорите, но все же вы любите его. Если бы мы, женщины, любили мужчин только за их достоинства, то не много на свете нашлось бы страдающих сердец. Думайте не о нем, — продолжала она, — а о себе. Когда вы станете его женой, он будет привязан к вам, по крайней мере, именем и положением. Вы войдете хозяйкой в его дом. И куда бы ни завлекло его воображение, он обязательно вернется домой, к вам.

Корнелия беспокойно вышагивала по комнате. На секунду она остановилась у окна, выходящего в парк, затем снова обернулась к Вайолет.

— Как мне вынести все это? — спросила она срывающимся голосом. — Как я могу видеть его и знать, что у него нет ко мне никаких чувств, кроме сознания того, какая я удобная ширма, чтобы спрятать чувство к другой?

— А если вы не увидите его, мисс? — сказала Вайолет. — Если вы уедете, разве вы не станете все время думать о том, что он делает в данную минуту, с кем сейчас, кто занимает его мысли? Если же вы выйдете за него, вам все будет известно. Если нет — вас будет мучить неизвестность.

— Да, это правда. То, что человек воображает, гораздо хуже того, что есть на самом деле, — сказала Корнелия.

— Именно так, мисс, именно так.

— И за что нам такие страдания, Вайолет? Неужели хоть один мужчина стоит того?

Корнелия задала вопрос и, ожидая ответа Вайолет, подумала, как все-таки слабы женщины и как зависимы от мужчин. Только мужчины могут принести им счастье или горе, только мужчины могут наполнить их жизнь солнечным светом или погрузить во тьму отчаяния.

Тем временем внизу герцог обнимал тетю Лили, клялся ей в любви, умолял убежать с ним, а Лили — глупое, безвольное и пустое существо — отказала ему. Только презрения достоин тот человек, подумала с отвращением Корнелия, который ценит любовь так мало, что положение в обществе становится для него важнее чувства!

«Будь я на ее месте, — сказала себе Корнелия, — я бы ушла с ним на край земли».

И тогда она поняла, что Вайолет была права, когда уверяла, что нужно остаться. Она не смогла бы уехать, не смогла бы покинуть его теперь. С тех пор, как она впервые увидела герцога, ее любовь с каждым днем росл а и усиливалась. И хотя она поступила слепо и неразумно, разглядев поощрение там, где его не было и следа, приняв за ответное чувство то, что на самом деле было всего лишь равнодушием, эта любовь стала неотъемлемой частью ее жизни, и без нее она умерла бы. Любовь переросла ее, все поглотила, все преодолела, и отрицать ее было бы равносильно отрицанию, что она живет и дышит.

Она поняла, как легко и глупо ее ввела в заблуждение собственная наивность и еще в большей степени робость. Из-за них она становилась немой, скованной и не могла говорить о своих чувствах, поэтому они приобретали особую остроту. Теперь, глядя на все другими глазами, Корнелия вспомнила десятки примеров, которые должны были бы предупредить ее или хотя бы заставить задуматься, что все не так благополучно, как она себе воображала.

Сейчас она видела, как жалко обманулась, приняв любезность герцога и неизменную вежливость за нечто большее. Не понимая мужчин, она в простом их внимании видела привязанность, а сдержанность посчитала за хорошо скрываемую страсть. Какой же слепой, смешной и глупой она была!

Но бранить себя было столь же бесполезно, как бранить его. Ей бы следовало догадаться, что с самого начала все подстроила тетя Лили. Но ведь Лили нельзя обвинить в том, что герцог — первый молодой человек, которого Корнелия увидела в Лондоне, и, что сердце ее неожиданно подпрыгнуло, когда она сначала разглядела в нем умелого ездока, а потом уже не смогла забыть.

Если ей не удалось забыть герцога после того, как она видела его в течение нескольких мимолетных секунд, как же забыть его теперь, когда они знакомы почти два месяца, когда она всякий раз считает часы после их последней встречи, когда все вокруг меняется просто оттого, что он входит в комнату? Нет, теперь ей никуда от него не скрыться. Вайолет права, отъезд в Ирландию не склеит ее разбитое сердце.

— Все, мы остаемся, — коротко бросила Корнелия и, пока произносила эти слова, поняла, что одну муку поменяла на другую.

Ночь тянулась долго. Корнелия не плакала, хотя слезы принесли бы облегчение; только лежала в темноте, вновь и вновь мысленно слушая те слова, которые донеслись до нее сквозь закрытые двери будуара. Она даже пыталась найти в них какой-то другой смысл, но правду нельзя исказить или высмеять, да и Корнелия больше не была наивной и мечтательной — ей преподали жестокий урок, который раньше не мог бы привидеться и во сне.

Теперь Корнелия начала понимать многое из того, что в прошлом казалось ей странным: дружба герцогини с Гарри, легкость, с которой в Котильоне компания разделялась на пары, что считалось там вполне обычным.

Подсознательно она оставалась все такой же наивной, ведь ей было очень мало лет, когда умерла ее мать, которая так и не успела ничего рассказать дочери о жизни, любви и браке. Смутно она догадывалась о полускрытых, полуявных таинствах природы, но в ней жило убеждение, что приличные скромные девушки терпеливо ждут и не проявляют любопытства до брачной ночи. Теперь же она заподозрила смысл многих полушутливых, лукавых намеков, которые Лили парировала с изобретательностью человека, привыкшего многие годы вести словесные дуэли, а герцог, слыша их, хмурил брови.

Неудивительно, почему все так поразились поначалу, узнав о помолвке герцога, а затем, немного погодя, обменивались многозначительными насмешливыми взглядами, словно знали, что на то имеются причины. Корнелия поднесла в темноте руки к пылающим щекам, чувствуя стыд и унижение.

Раньше она была глупой простушкой и верила всему, что ей говорят. Но Вайолет права. Зачем ей убегать? Она останется, она выйдет замуж за герцога, она будет хозяйкой Котильона, а кроме того, она заставит его страдать за ту боль, которую он ей причинил.

Горестное чувство слабости и беспомощности постепенно вытеснял закипавший гнев. В забрезжившем рассвете Корнелии показалось, что за ночь она стала гораздо старше. Она не была больше ребенком, полностью доверявшим тем, кого любит. Она превратилась в женщину, изведавшую горе, обиженную и решившую, что не ей одной страдать.

Всходило солнце. Корнелия раздвинула шторы и присела возле окна посмотреть на спящий мир. Под деревьями в парке все еще прятались темные тени, в мрачном небе поблескивали звезды, но первые бледные лучики рассвета, розово-золотые, украдкой коснулись крыш.

Тогда в первый раз Корнелия поняла, что она не одинока, и вера, жившая в ней с тех пор, как она ребенком выучила первые молитвы на коленях матери, помогла ей выпрямиться, поддержала ее, заставила устыдиться собственного горького чувства.

Молитва никак не шла у нее с губ, но когда она совсем было решилась произнести ее, в душе у нее поднялась внезапная боль.

— Заставь его полюбить меня. Господи, заставь его полюбить меня.

Не успела она произнести эти слова, как услышала пение птиц, и ей показалось в тот момент, что это был ответ на ее молитвы.

— Заставь его полюбить меня! Господи, заставь его полюбить меня! — снова выкрикнула она, и на секунду душа ее воспарила навстречу солнечному свету, и надежда, подобно птице феникс возродилась из пепла отчаяния. — Он полюбит меня. Придет день.

Был ли это ее собственный голос или чей-то чужой? Пробуждавшийся мир вновь вернул ей сознание тщетности всех желаний, и горечь захлестнула целиком.

Во время завтрака Лили послала к Корнелии горничную узнать, как она себя чувствует, и пригласить спуститься к ней в комнату, если ей нужно о чем-нибудь поговорить. Корнелия бесстрастно ответила, что ей хотелось бы отдохнуть, пока не настанет время отправляться в церковь.

Лили уже была полностью готова и держала в руке букет, когда появилась в спальне Корнелии. Вокруг невесты суетилось несколько человек. Месье Анри подкалывал последнюю прядку под флердоранж, портной делал последний стежок на подоле подвенечного туалета, потому что по общеизвестному поверью, платье невесты должно быть готово за несколько минут до того, как ей предстоит надеть его.

Вайолет расправляла и пудрила пару длинных белых лайковых перчаток, две других горничных держали наготове атласный шлейф, вышитый лилиями, чтобы прикрепить его на талии Корнелии, когда она отойдет от туалетного столика.

— Платье очаровательно, — одобрительно заметила Лили, — но жаль, что ты такая бледненькая. Мне всегда кажется, что бледные невесты выглядят чересчур безжизненно.

Корнелия промолчала. Она подумала, что тетю на самом деле радует непривлекательность невесты — по крайней мере, ничто не отвлечет внимания герцога от нее самой.

— Если бы только мадемуазель не настаивала на этих очках! — пожаловался месье Анри. — Я уже говорил ей, что они портят всю мою прическу.

— Уж сегодня ты могла бы без них обойтись, Корнелия? — резко спросила Лили.

— Нет, я надену очки, — ответила девушка.

Лили пожала плечами. Без очков Корнелия выглядит совсем по-другому, подумала она, но если девчонке нравится быть упрямой, пусть так и будет. Что ей за дело до того, если племянница хочет казаться пугалом?

— Очень хорошо, — вслух произнесла она. — Я ухожу. Ты должна спуститься вниз через две минуты. В холле тебя будет ждать Джордж. И не опаздывай. Ты узнаешь, что Дрого не любит женщин, которые опаздывают даже на собственную свадьбу.

Еще вчера Корнелия с благодарностью выслушала бы совет, думая, что тетя помогает ей стать хорошей женой и понимать мужа. Сегодня же у нее возникло неприятное чувство, что как только герцог станет женатым человеком, тетя Лили, несомненно, не заставит его долго ждать, и дядя Джордж больше не сможет помешать им видеться друг с другом.

Когда Корнелия поднялась на ноги, на нее нахлынуло чувство нереальности всего происходящего. Она взглянула на себя в зеркало — обычная невеста в фате и флердоранже. Совсем недавно она жаждала этой минуты, считая ее поворотной точкой в жизни, полагая, что отныне перед ней распахнутся золотые ворота, ведущие к счастью.

— Не могу решиться.

Только Вайолет расслышала шепот и быстро протянула Корнелии руку.

Невеста слегка покачнулась, глаза ее были полуприкрыты. Ей казалось, что она погружается в черноту забвения, но тут теплые и сильные пальцы Вайолет вернули ей самообладание. Обморок миновал, и несколько минут спустя она уже спускалась по лестнице вниз, где ее ожидал дядя.

С этой минуты все происходило как во сне. Приветствия и поздравления слуг, поездка в карете в церковь, проход по нефу и то, что герцог оказался рядом и теперь ставил свою подпись в книге записей.

Кто-то шагнул к ней, поднял с лица фату, она так и не поняла кто. Потом ее целовали какие-то люди, их было не меньше десятка, пока Лили мягким взволнованным голосом бормотала обычные поздравления.

Корнелия отвечала тете, сама не зная что, а по церкви разносились бравурные аккорды «Свадебного марша» Мендельсона. Она увидела, что герцог предложил ей руку, ивпервые взглянула ему в лицо.

Он был серьезен и мрачен. Она даже подумала, что, наверное, служба для него тоже проходила как во сне — столь же нереальная, как и их отношения. После того, как Корнелия присела в реверансе перед королевой и принцем Уэльским, жених с невестой пошли по проходу; сотни любопытных лиц рассматривали их улыбаясь, а толпа снаружи встретила приветственными криками. Корнелия почувствовала, что ей помогают сесть в карету вместе со шлейфом. Дверца закрылась, и они отъехали.

Она не смела поднять на герцога глаз, и только поднесла букет к лицу, нюхая цветы, чей аромат хоть как-то ее успокаивал.

— Ну и толпа! — произнес герцог. — Надеюсь, такое многочисленное сборище не заставило вас нервничать.

Он как всегда вежлив, подумала Корнелия. Из-за этой его чрезмерной вежливости она в свое время обманулась. Но теперь — иное дело.

— Я не испугалась, — коротко ответила она.

Карета проезжала по Брутон-стрит и Беркли-сквер, унося их обратно на Парк-Лейн, где должен был состояться прием. В саду соорудили шатер, приготовления шли не один день.

— Мне кажется, архиепископ провел службу очень хорошо, — сказал герцог. — Да и вообще вся церемония прошла славно.

— По крайней мере, можно утешиться хоть этим, — заметила Корнелия с сарказмом, какого сама не ожидала.

Герцог удивленно посмотрел на нее:

— Свадьба, должно быть, тяжкое испытание для любой женщины. Столько всегда суеты по поводу нарядов. Помню, мама часто говорила, будто так выбилась из сил к началу свадьбы, что проплакала всю службу просто от усталости.

— Как, наверное, расстроился ваш отец, — заметила Корнелия.

— Со временем он привык, — улыбнулся герцог. — Моямать заядлая любительница порыдать, если что-то делается не так, как она хочет. Мое самое раннее воспоминание — это ее слезы из-за того, что розы не успели распуститься до начала званого вечера, устроенного в саду. — Он засмеялся, потом добавил: — Но мне кажется, в день свадьбы нам следует говорить о вас.

— Интересно, почему вы так думаете? — спросила Корнелия.

И вновь, не повернув головы, она почувствовала, что он удивленно посмотрел на нее, а когда заговорил, то в голосе его послышалось облегчение:

— Ну вот опять, еще одна толпа! Неужели нечем больше заняться, как только выстаивать здесь, чтобы поглазеть на нас?

— Возможно, они завидуют нашему счастью! — предположила Корнелия и вышла из кареты, прежде чем герцог сумел ответить.

Прием был изнурительный. Рукопожатия, как ей показалось, с целой тысячей гостей утомили бы любую, даже если бы накануне она не провела бессонную ночь. Задолго до того, как иссяк бесконечный поток гостей, выстроившихся парами, Корнелия почувствовала головокружение, а когда наконец она разрезала огромный пятиярусный свадебный торт, только бокал шампанского, вовремя поднесенный ей внимательным распорядителем, спас ее от обморока.

Сделав несколько маленьких глотков, она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня. От вечерней трапезы она отказалась; по правде говоря, ей было нехорошо от одной мысли о еде. За завтраком она ничего не стала есть и отмахнулась от легкой закуски, которую ей прислали на подносе перед отъездом в церковь.

Теперь она попросила принести ей сандвич и заставила себя съесть его. Нужно быть сильной, нельзя терять присутствие духа — физическая слабость в сочетании с горькими чувствами может привести к катастрофе.

От шампанского щеки Корнелии порозовели, и когда она поднялась наверх переодеться в дорожный костюм, Вайолет восторженно воскликнула при виде перемен в ее внешности.

— Я всю службу так за вас беспокоилась, мисс, — сказала она.

— Со мной все в порядке, — ответила Корнелия. — Вещи уложены?

— Все готово, мисс… то есть ваша светлость. Кареты подадут через пятнадцать минут.

Продолжить разговор с Вайолет ей не удалось, так как в эту минуту в комнату впорхнули подружки невесты, которые воспользовались традиционным правом помочь невесте с переодеванием. Это были приятные, хорошенькие девушки — дочери друзей Лили, но Корнелия чувствовала, что у нее нет с ними почти ничего общего. Они весело болтали, пока она переодевалась, и хотя Корнелия слышала их голоса, она абсолютно не представляла, кто из них что произносит.

— Платье было чудесным, но жаль, что вам пришлось надеть очки.

— Так все говорили.

— По крайней мере, это было оригинально. Я слышала, как один репортер сказал, что впервые в жизни видит невесту в темных очках.

— А что, если вы стали законодательницей мод, и мы все на наши свадьбы наденем очки!

Корнелия облачилась в светло-коричневый дорожный костюм, который выбрала для нее Лили, на голове у нее была шляпка того же цвета, отделанная страусовыми перьями.

— Я готова, — произнесла она, взяв в руку перчатки.

— Ой, а мы еще даже не сказали то, что полагается в таких случаях, — воскликнула одна из подружек. — Мы все надеемся, вы будете очень счастливы, а я просто уверена в этом. Герцог так красив и обаятелен. Сказать по правде, нас всех гложет зависть.

— Да, я думаю, он великолепен. Вам повезло!

— Желаем вам чудесного свадебного путешествия, Корнелия.

Девушки перецеловали Корнелию, и от их напутствий и поздравлений она почувствовала себя еще более несчастной, чем прежде. Если бы это было правдой, подумала она. Если бы только она отправлялась в свадебное путешествие с человеком, который любит ее не меньше, чем она его. Она вспомнила, как часто за последний месяц представляла себе эту минуту. Тогда она имела глупость воображать, что как только спустится вниз и сядет в карету, где ее ждет муж, все пойдет чудесно и восхитительно.

Даже от одного слова «муж» она приходила в волнение — «ее муж» — и она воображала, что уезжает вместе с ним, прочь от тети Лили, прочь от всех тех людей, кого так трудно было понять, и кто заставлял ее робеть и приводил в замешательство. Но как только она останется вдвоем с герцогом, все изменится, она будет принадлежать ему и больше не станет отмалчиваться и стесняться выразить свою любовь.

Но какой непохожей на все это оказалась действительность!

Корнелия выскользнула из рук подружек.

— Теперь пора идти вниз, — сказала она, и девушки побежали впереди нее, чтобы поймать внизу букет, который ей предстояло швырнуть с верхней ступеньки. Та из них, которая поймает его, первой выйдет замуж, гласило поверье.

Вайолет собирала драгоценности и вещи, которые нужно было уложить в последнюю минуту.

— Не опоздай на поезд, Вайолет.

Корнелия вдруг испугалась, что девушка останется в доме. А ведь это был единственный человек, с которым она могла поговорить по душам.

— Еще много времени, ваша светлость, — улыбнулась Вайолет, стараясь успокоить хозяйку.

В холле собралось целое общество, и когда Корнелия бросила букет, она увидела, что внизу у лестницы ее ждет герцог. Они с трудом пробрались сквозь толпу друзей и родственников. Когда Корнелия целовала Лили, она заметила: в голубых глазах горестный взгляд и поняла, что та тоже1 страдает. Сознание этого принесло ей небольшое удовлетворение и, садясь в карету, она мысленно прикидывала, что сейчас должен чувствовать герцог. Если бы он сумел настоять на своем, то сейчас уже мчался бы с чужой женой где-нибудь в Европе. Их союз, не освященный церковью, был бы счастливым, как бывает, когда люди любят друг друга.

Но Лили не хватило смелости. Корнелия попыталась найти хоть какое-то утешение в этой мысли, но напрасно. Лили будет ждать их возвращения, а свадебное путешествие, в которое они сейчас отправились, было не более чем фарсом и насмешкой. На отъезжавшую карету хлынул дождь из розовых лепестков — символ плодородия, подумала Корнелия, и чуть было горько не рассмеялась. Но вместо этого она скромно забилась в угол кареты и, не проронив ни слова, ждала, чтобы первым заговорил герцог.

Он положил цилиндр на сиденье напротив и облегченно вздохнул.

— Вот уж никогда не думал, что соберется вместе столько' людей и ни одного из них я не захочу увидеть вновь! — сказал он. — Я совершенно измотан, и вы наверняка тоже.

— Во всяком случае, рука у меня устала, — ответила Корнелия.

— Нам следует перенять опыт китайцев — они никогда непожимают друг другу руки.

— И не целуются, как мне кажется, — заметила Корнелия.

— В самом деле? — удивился герцог, а затем спросил: — Так вы предлагаете, чтобы я вас поцеловал или, наоборот, не хотите, чтобы я это сделал?

— Ни то, ни другое. Даже не думала об этом, — уничтожающе ответила Корнелия.

— В таком случае вам следует подумать, — сказал он, — хотя можно не сию минуту. Интересно, о чем мы должны говорить, уезжая со свадебного пира? Даже в книгах по этикету ничего об этом не сказано.

— Возможно, большинству людей не нужны такие книги, — парировала Корнелия.

— Ну, конечно, — согласился он и так обольстительно улыбнулся, что ее сердце перевернулось. — Мы болтаем чепуху просто ради того, чтобы поддержать разговор, но человеку не часто выпадает жениться, и поэтому, если он ведет себя немного странно, его следует обязательно простить.

От такого замечания друзья герцога расхохотались бы и объявили его тонким острословом. Корнелия хотела улыбнуться и заговорить так же непринужденно, как старался делать он, но слова застряли у нее в горле.

— Вы не станете возражать, если я закурю? — поинтересовался герцог.

— Нет, разумеется, но мне кажется, мы уже подъезжаем к вокзалу.

Очень скоро они оказались на вокзале Виктория. Начальник вокзала, в великолепной форме с золотым галуном, ожидал их, чтобы сопроводить к специально заказанному вагону, украшенному лилиями и розами.

Молодой чете прислуживали слуги из Котильона, которые тотчас принесли еду и шампанское. Корнелия не могла проглотить ни кусочка, а герцог объявил, что проголодался и попробовал почти все деликатесы.

В поезде легко воздержаться от разговора, и спустя какое-то время они оба погрузились в молчание. Вскоре герцог откинул назад голову и задремал.

Корнелия принялась рассматривать его. Расслабившись во сне, выйдя из-под самоконтроля, он выглядел молодым и ранимым. Было в нем сейчас что-то притягательное, совсем не похожее на то мужское обаяние, которое исходило от него, когда он бодрствовал. Корнелия попыталась представить, каким он был ребенком, и тут же инстинктивно Отбросила все мысли о детях.

Вот этот человек, спящий напротив, с легкостью предавал ее чувства, обманывая самым подлым и низким образом.

Ей бы следовало возненавидеть мужа, ей бы следовало испытывать отвращение от одного его вида, но Корнелии почему-то захотелось прижать голову герцога к своей груди и коснуться губами этого лба. Она мечтала дотронуться до его волос, прильнуть щекой к его щеке! От этой мысли все внутри затрепетало, и она устыдилась, что презрение к нему не вызвало холодность и сдержанность. Наверное, в ней есть что-то нехорошее, порочное, раз она чувствует по-другому.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15