Желание сердца

В глазах Рене внезапно промелькнула вспышка чувственного томления, тоски, спрятавшейся за улыбку. «Она больна любовью к нему», — подумала Корнелия и испытала жалость, потому что понимала: рано или поздно должно наступить разрывающее душу расставание.

Князь был женат, и его высокое положение диктовало ему необходимость проводить в России какую-то часть года. Рене, хоть была привлекательной и желанной, не могла его удерживать вечно. Однажды он устанет и вернется к обычной жизни, а ее удел — одиночество, но пока что он любил ее, а она его.

Корнелия считала, что во многом положение Рене было лучше ее собственного. Как можно пустой и скучный брак с человеком, любящим другую женщину, сравнивать с союзом любви, когда мужчина в свое отсутствие посылает туберозы, оживляя каждый день воспоминание о страсти?

Рене вновь оделась в черное, как и прошлым вечером, но сегодня это было черное кружево — пикантное и изящное платье, затейливо просвечивающее, отделанное крошечными бантиками из черного бархата. На этом фоне ее драгоценности выглядели поразительно. Шею обхватывали три ряда огромных черных жемчужин, и на каждой мочке уха висело по жемчужине, размером чуть ли не с птичье яйцо. Одна серьга была черная, а другая — розовая — единственный цветной мазок, нарушавший строгость наряда. Это было изумительно, это было эффектно, но когда Корнелия застенчиво попыталась сказать, что восхищена внешностью хозяйки, Рене только улыбнулась и провела ее в спальню.

— Это будет ваша комната столько, сколько вы захотите приходить сюда, — сказала она Корнелии.

Спальня оказалась не такой большой, как у Рене, но такой же прелестной. Портьеры были украшены геральдическими лилиями, вышитыми золотой нитью, канделябры были из венецианского стекла, как и зеркала, развешанные по стенам, в алькове, под балдахином, стояла резная позолоченная кровать, укрытая покрывалом, расшитым золотом и камнями.

Мари уже ждала, готовая преобразить Корнелию, что так успешно проделала накануне вечером. В руках она держала платье из темно-синего крепа, отделанное только оборками. Оно напоминало залитое солнцем море. Корнелия на секунду разочаровалась простотой покроя, но когда надела платье, поняла, что оно идет ей не меньше вчерашнего наряда. Платье подчеркивало мягкие изгибы фигуры, еще не достигшей зрелости, в нем ее кожа выглядела ослепительно-белой, а глаза таинственными.

Шляпка того же цвета была приколота к расчесанным, уложенным волосам, придавая безупречность всему облику, и в то же время новую красоту. Рене одолжила ей сапфировые серьги и большую брошь из сапфиров и бриллиантов, которую Корнелия приколола на груди.

Ей напудрили и нарумянили лицо, но Рене велела использовать меньше косметики, чем в прошлый вечер. Только губы были такими же темно-красными, как вчера, — яркий вызов любому мужчине, кто посмотрит на них.

— Теперь мы готовы, — воскликнула Рене. — Держите себя гордо, дорогая, сегодня о вас заговорит весь Париж. Также помните, что красивая женщина — это королева, которой восхищаются и поклоняются те, кому оказана честь смотреть на нее. Большинство людей воспринимают нас по нашей внешности. Если мы ходим сутулясь, как бы извиняясь, мы получаем именно то, что заслуживаем — равнодушие.

— Как вы мудры! — пробормотала Корнелия.

— Я прошла тяжелую школу, — ответила Рене, — но опыт, с какой бы болью он ни приобретался — всегда ценен. Однажды вы перестанете жалеть о всех страданиях, выпавших на вашу долю, даже испытаете благодарность за них. И если они не принесут вам ничего другого, они даруют вам доброту.

Женщины спустились вниз, неся в руках по маленькому зонтику из кружев и шифона. Рене ездила в открытом экипаже с подушками и обивкой из черного атласа. Шесть идеально подобранных белых лошадей мотали оранжевыми султанами, а их сбруя поблескивала на солнце чистым золотом. Кучер и два лакея были одеты в ливреи из белой замши с золотыми пуговицами. При появлении Рене они сорвали с черных кудрявых голов цилиндры, и их черные лица осветились белозубыми улыбками.

— Вначале мы прокатимся немного по Елисейским полям. Мне не следует разочаровывать свою публику.

Рене улыбалась, показывая ямочки на щеках и, отбросив повелительный тон, который был (хотя ни та, ни другая об этом не подозревали) очень удачной имитацией того, как принц Максим разговаривал с молодой Рене, она начала смеяться и болтать с Корнелией, словно они были одногодки и только что сбежали с уроков.

Толпы людей, гулявших под каштанами на Елисейских полях, с готовностью спешили выстроиться вдоль дороги, завидев издали белых лошадей Рене. Зеваки махали руками и выкрикивали приветствия, пока экипаж с прелестными пассажирками проносился мимо.

У Корнелии от всего этого захватывало дух, а Рене казалась абсолютно безучастной.

— Они всегда так себя ведут? — спросила Корнелия, когда группа молодых людей встала на скамейки и размахивала шляпами, пока карета не скрылась из виду.

— Всегда, — спокойно ответила Рене. — Я одна из достопримечательностей Парижа. Разве вам не говорили?

— Да, если откровенно, Арчи говорил мне, — ответила Корнелия, — но я понятия не имела, что он подразумевает нечто подобное.

— Сегодня меня это радует больше, чем когда-либо, потому что рядом со мной одна из самых знатных гранд-дам, герцогиня Роухамптон.

— Боже мой, совсем забыла! А вдруг меня узнали?

— Если это произошло, то поднимется очень серьезный скандал. Единственный, кого обвинят, будет герцог. Не беспокойтесь, малышка, никто не узнает. Меня всегда забавляло играть в опасные игры, и оттого, что я уже, наверное, успела вас немного полюбить, моя дорогая Дезире, я решила помочь вам завоевать вашего мужа. Рене рассмеялась.

— Герцог узнает, что мы катались с вами сегодня днем, — продолжала она, — кто-нибудь обязательно ему расскажет. А если нет, то мы сами расскажем. Он ни на секунду не заподозрит, что прогулка Дезире Сен-Клу по Елисейским полям происходит в то самое время, когда его жена посещает модные салоны. Вы понимаете? Сейчас он еще больше уверился, что мы с вами совершенно не из того круга, к которому он принадлежит и в котором нашел себе жену.

— Да, я поняла, — ответила Корнелия. — Но все это как-то неправильно. Вы гораздо добрее, гораздо лучше и во многом гораздо умнее тех женщин, что посещают Котильон. Несправедливо, что они ставят себя выше вас. У них тоже есть любовники, но они держат это в секрете, они прячут то, что считается в обществе грехом, а вы живете смело, прямо и открыто, так почему же люди их одобряют, а от вас приходят в негодование?

— Все правильно, так и должно быть, — философски ответила Рене. — Все законы, моя дорогая, будь то юридические, общественные или духовные, действуют во благо большинства. И правильно, что мужчины и женщины должны быть, насколько это возможно, достойны уважения. Для большинства из них одно это означает счастье.

— А для вас? — спросила Корнелия.

— Пока и я счастлива тоже, — ответила Рене. — Иллюзий почти не осталось. Впереди меня ожидает одиночество и, возможно, большое несчастье. Мое далекое от респектабельности прошлое не послужит мне опорой. У меня не будет мужа, который мог бы защитить жену от нападок врагов. Наверное, не будет даже друзей! У немногих женщин в моем положении остаются друзья, поэтому я верю, что они дороже всех моих драгоценностей, и ценю их гораздо выше.

— Как вы мудры, — второй раз повторила Корнелия.

— Ну это мы еще посмотрим, — беспечно отмахнулась Рене. — А пока давайте забудем о моем будущем и сосредоточимся на вашем. Ну вот мы и приехали.

Месье Уорт приветствовал Рене восторженными возгласами. В цветастом жилете, пурпурном бархатном сюртуке, черном берете, он поразил Корнелию своим невероятным видом, но когда начал придумывать для нее наряды, она поняла, что перед ней на самом деле гений, которым его провозгласили. Он любил красивых женщин, а услышав от Рене, что она намерена заказать для Корнелии полный гардероб, модельер вскинул от радости руки и начал громко призывать портних с тканями. Казалось, он затягивал всех вокруг в водоворот спешки, волнения и восторга.

Бальные платья, платья к обеду, послеобеденные платья выносились одно за другим для обозрения, и месье Уорт предлагал юбку от одного, лиф от другого, рукава от третьего, а вышивку от четвертого, так что в конце концов Корнелия заказала не одно, как намеревалась, а целую дюжину.

Затем они просмотрели дневные платья, утренние платья, платья для прогулок, второго завтрака и чая и еще несколько замысловатых и элегантных произведений искусства, которые следовало надевать на официальные церемонии.

— Мне в самом деле необходимы все эти платья? — в полной растерянности спросила Корнелия.

— Все до одного, — твердо заявила Рене. — Нельзя надевать одно и то же платье больше двух раз, а кроме того, возможно, вы их будете носить после возвращения в Англию.

Глаза обеих женщин встретились, и Корнелия поняла, что пыталась ей сказать Рене — однажды наступит день, когда Дезире и Корнелия смогут стать одним человеком.

Как или когда это произойдет — никто из них не мог предсказать, и все же лучше подготовиться заранее.

День прошел незаметно, но Рене неустанно следила за временем, и когда Корнелия, переодевшись и надев темные очки, поспешила вернуться в «Ритц», до приезда герцога со скачек оставалось не меньше двадцати минут. Как только он вошел в гостиную, она притворилась, что читает книгу. При виде мужа сердце Корнелии внезапно забилось, к тому же, появившись в гостиной, он улыбался и, прежде чем она успела поинтересоваться, хорошо ли прошел для него день, он сам рассказал ей.

— Я выиграл, — торжественно объявил герцог. — Французских лошадей не сравнить с нашими и выбрать из них лучшую не составило труда. Я угадывал победителей в каждом заезде, не считая одного, но и тогда моя лошадь пришла второй.

— Какой вы проницательный! — сказала Корнелия. — Выигрыш был большой?

— Довольно значительный. По дороге домой я остановился на Рю-де-ля-Пе и купил вам подарок.

Говоря это, он протянул ей футляр. Корнелия взяла его в руки и открыла. Внутри лежал узкий золотой браслет с рельефной надписью, выполненной из бирюзы.

— Сувенир из Парижа, — вслух прочитала Корнелия. Она почувствовала, что краснеет от удовольствия, потому что он подумал о ней.

— Какая прелестная вещица! — воскликнула она. — Большое спасибо.

— Это пустяк, не более, — беспечно ответил герцог. — Я подумал, что он позабавит вас. Должен заметить, что ни одно украшение у Картье не сравнится с драгоценностями нашей семьи. Когда мы вернемся домой, я их вам покажу. Вы сможете ими пользоваться, как только захотите. У моей матери собственные драгоценности, да и фамильные диадемы Роухамптонов кажутся ей чересчур тяжелыми.

Корнелия надела браслет на руку.

— Спасибо, — снова произнесла она. — Очень мило, что вы решили сделать мне подарок.

— Вы уже пили чай? — спросил герцог. — Я бы не отказался от виски с содовой.

Корнелия вдруг поняла, что пока проводила время с Рене, ни разу не вспомнила о чае. Рене, как все француженки, не выносила английский «файв о'клок». Теперь было поздно заказывать чай, а когда официант принес герцогу порцию виски, она увидела, что до обеда оставался всего час, и удалилась в свою комнату переодеться.

Ей не хотелось говорить Вайолет, какое из многочисленных платьев, купленных в Лондоне, она наденет сегодня вечером. Да это и не имело значения, ведь в каждом из них она выглядела уныло и неприметно. Теперь она понимала, как безвкусен был весь ее гардероб по фасону, крою и цвету. Корнелия даже подумала, не намеренно ли тетя Лили выбирала для нее малопривлекательные вещи. Вполне понятно, что Лили Бедлингтон не имела ни малейшего желания, чтобы жена герцога выглядела чересчур миловидно.

— Сегодня ты пойдешь со мной, — сказала Корнелия горничной, когда та сооружала у нее на голове обычную вычурную прическу. — Я поговорила с мадам де Вальме, и она с радостью согласилась, чтобы ты поучилась у ее горничной укладывать мне волосы. Но в то же время тебе следует быть очень осторожной, а то Хаттон удивится, куда ты пропала.

— Вчера вечером мы с ним гуляли, ваша светлость, — скромно поведала Вайолет. — Он был очень любезен, показал мне огни Парижа и кафе. Сегодня я скажу, что устала и хочу пораньше лечь спать.

— Это должно развеять любое подозрение, если оно возникнет, — согласилась Корнелия и добавила: — Когда герцог спросит о моей головной боли, что он забыл сделать, вернувшись со скачек, я тоже скажу, что собираюсь пораньше лечь. Он заедет за мной к мадам де Вальме в десять тридцать, и я должна приехать туда заранее. Думаю, это будет нетрудно — вчера обед закончился вскоре после девяти.

— А не опасно ли, что мы обе уйдем, ваша светлость? — спросила Вайолет.

Корнелия забеспокоилась.

— В этом есть риск, — согласилась она, — но нам придется пойти на него. Герцог не придет ко мне в комнату.

На секунду губы ее плотно сжались при воспоминании о взрыве негодования, которое она не сумела сдержать в день их свадьбы. Ни разу после того случая герцог не заговаривал об их отношениях, как и не произносил ничего мало-мальски интимного.

Наверное, она поступила глупо, открыто признавшись, что знает о его любви к тете Лили. Наверное, было бы лучше подождать и позволить ему прийти к ней как мужу. Но она знала, что не смогла бы этого вынести. Все ее естество протестовало от одной этой мысли. Она могла бы принадлежать мужчине только по любви, которую отдают и получают, любви взаимной, а потому священной.

Обед внизу прошел почти так же, как накануне. Играл оркестр, вокруг было много людей, на столе стояли изысканные яства. Разговор зашел о скачках, но Корнелия ясно видела, что герцог с нетерпением ждет окончания вечера.

Неоднократно он смотрел на часы и даже один раз потряс их и поднес к уху, проверяя, не остановились ли они. Ровно в девять пятнадцать она встала из-за стола.

— Вы простите, если я пораньше сегодня уйду? — спросила Корнелия. — Эта неотвязная головная боль все еще беспокоит меня. Если я лягу пораньше, то, надеюсь, завтра мне будет лучше.

— Конечно, вам следует хорошо отдохнуть, — сочувственно произнес герцог. — Не нужно было беспокоиться и спускаться к обеду, если чувствовали себя плохо.

— Я не настолько больна, — ответила Корнелия. — Обыкновенная головная боль. Желаю вам хорошего отдыха. Наверное, поездка на скачки была утомительной.

— О да… разумеется, — согласился герцог.

Он проводил ее в гостиную, поклонился в ответ на ее пожелание спокойной ночи и взял газету, словно намеревался остаться в комнате и почитать. Корнелия прикрыла дверь в свою спальню и стояла прислушиваясь.

Как она и предвидела, через несколько секунд газета была отброшена. Герцог тихо прошел к себе и закрыл за собой дверь. Корнелия продолжала прислушиваться. Примерно три минуты спустя до нее донеслись шаги, удалявшиеся по коридору.

Вайолет была готова. Корнелия воспользовалась вместо шляпы шифоновым шарфом, одолженным ей накануне Рене, и набросила на плечи горностаевую накидку.

Наступила опасная минута. Если герцог там, в вестибюле, он сможет увидеть, как она спускается по лестнице. Корнелия послала Вайолет на разведку, но герцога и след простыл. Через несколько секунд они уже ехали в карете по направлению к Вандомской площади.

— Куда ушел герцог, Вайолет? — обеспокоенно спросила Корнелия.

— О, в Париже джентльмен может отыскать множество мест, чтобы убить время, ваша светлость, — ответила девушка. — Хаттон рассказывал мне о барах, где продают шампанское. Здесь неподалеку их несколько, и конечно же, есть театры, в точности как «Эмпайр» в Лондоне.

— Если только герцог не ожидает меня в апартаментах мадам де Вальме, — тревожно добавила Корнелия.

Но беспокоилась она напрасно. В огромной, заполненной орхидеями гостиной, сидели за кофе всего лишь Рене и Арчи. Корнелия рассказала им о своих страхах.

— Сюда приходят только в назначенный мною час, — спокойно сообщила Рене. — Мне доставило бы неудобство присутствие гостя в то время, когда я не готова принять его или занята разговором с кем-то другим. Герцог слишком благовоспитан, чтобы досаждать мне. Он приедет в десять тридцать, не раньше, не позже. Вы убедитесь, что я права.

Она оказалась права. За секунду до половины одиннадцатого Корнелия услышала от Мари, что приехал герцог. Рене запретила ей ждать в гостиной.

— Вам не следует показывать слишком большое нетерпение, дорогая, — сказала она. — Мужчины ценят только то, что достается им с трудом. Вы согласились поужинать с ним. На все остальное сегодня реагируйте с неохотой. Заставьте его ждать не меньше четверти часа. К тому же мне надо с ним кое о чем поговорить.

И пришлось Корнелии довольствоваться беспрестанным хождением из угла в угол по оранжево-золотой спальне и разглядыванием своего отражения в зеркале. Рене дала ей поносить новое восхитительное платье. Сегодня это был ярко-голубой атлас, по контрасту с которым ее волосы выглядели особенно темными, а глаза — необычными и притягательными.

В уши она вдела восточные серьги, которые, по словам Рене, князь купил у китайского купца, предложившего царскому двору украшения, принадлежавшие когда-то императору. С маленьких ушек почти до плеч спускался каскад аквамаринов, бриллиантов и рубинов. В гарнитур входило два широких браслета и перстень с огромным необработанным рубином, окруженным аквамаринами и бриллиантами, который она надела на тонкий палец.

И снова Корнелия сняла свое обручальное кольцо и надела длинные перчатки под цвет наряда. Еще вчера вечером она считала, что нет ничего лучше алого платья, которое было тогда на ней, а теперь ей казалось, что ярко-голубое еще прелестней.

Сегодня шляпку ей подобрали небольшую, украшенную перьями в виде венчика на затылке. В такой шляпке все внимание приковывалось к сияющим удивительным глаза. Потемневшие от радостного возбуждения, излучающие счастье, они притягивали к себе, мерцая на маленьком овале лица.

— Который час? — спросила она, наверное, в десятый раз.

— Почти без четверти одиннадцать — осталось четыре минуты, ваша светлость, — ответила Вайолет, а Мари, учившая англичанку, как причесывать хозяйку, рассмеялась:

— Когда любишь, время либо движется еле-еле, либо несется вскачь! Терпение, мадемуазель, у вас впереди много лет.

— Да, я знаю, что нетерпелива, — ответила Корнелия, — но часы наверняка отстают.

— Еще три минуты, ваша светлость, — строго сказала Вайолет, и Корнелия вновь прошлась по толстому ковру, шурша шелковыми нижними юбками.

В гостиной Рене разговаривала с герцогом.

— Я не совсем одобряю, что ты увозишь сегодня Дезире, — заявила она при его появлении.

— Почему, что-нибудь не так? — спросил герцог.

— Она очень молода. Своей лестью ты вскружишь ей голову. К тому же, как я сказала, она не для тебя.

— Разве я когда-нибудь утверждал противоположное? — поинтересовался герцог. — Я предложил даме поужинать, а ты делаешь скоропалительные выводы.

— Мой милый Дрого, я знаю тебя уже много лет, — парировала Рене. — Ты слишком обаятелен, таким, как ты, нельзя разрешать разгуливать по свету, подвергая опасности бедных женщин, которые попадают в их сети. Дезире, Kat я уже говорила, любит одного человека, и в один прекрасный день он сделает ее очень счастливой. Я не хочу, чтобы она ломала себе жизнь ради мимолетной причуды скучающего герцога.

— Скучающего? Кто говорит, что я скучаю? — спросил он, и Рене улыбнулась в ответ.

— Давай не будем чересчур углубляться, — сказала она. — Я только предлагаю тебе поискать развлечение в другом месте.

— А если я откажусь?

— Я не угрожаю тебе.

— Нет, но ты очень сурова, не правда ли, Блайд? — сказал герцог, призывая Арчи на помощь.

— Лично я всегда делаю то, что предлагает Рене, — сказал Арчи. — В конце концов, она неизменно получает то, что хочет.

— Возможно, на этот раз она будет разочарована, — сказал герцог, а затем, бросив взгляд через плечо и убедившись, что Корнелия не вошла в комнату, пока они разговаривали, тихо спросил: — Кто она, Рене?

— Кто? Дезире? Я уже говорила тебе — моя подруга.

— Откуда она родом? Почему я раньше о ней не слышал? Не может быть, чтобы такая красота оставалась незамеченной в Париже.

— Ты прав. Дезире в Париже недавно, но это все, что я расскажу. Впрочем, тебе не стоит особенно волноваться, так как совсем скоро она уезжает.

— Куда? Зачем?

— О Дрого, какой ты стал любопытный. Смотри, как бы я не начала задавать столько же вопросов. Например, почему ты снова здесь сегодня?

Герцога, однако, нельзя было подбить на спор.

— Я не позволю тебе разозлиться на меня или напугать, — сказал он с улыбкой, которая всегда смягчала самые твердые сердца.

— Где Дезире? Я хочу быстро ее увезти, прежде чем ты отравишь ее ум, настроив против меня!

Рене не стала больше ничего говорить. Она знала, что раздразнила его аппетит и усилила любопытство. В гостиную вошла Корнелия с высоко поднятой головой, ее серьги, покачиваясь, касались обнаженных плеч. Герцог поспешил ей навстречу с радостным восклицанием. Он поднес ее руку к губам и не отпускал дольше, чем полагается. Затем он сказал:

— Я голоден. Уверен, вы тоже. Поехали?

— Где мы будем ужинать? — спросила Корнелия. — В «Максиме»?

— Туда мы отправимся позже, если захотите, но сначала мне бы хотелось найти более тихое место, где можно поговорить.

При этом замечании Рене удивленно приподняла брови, а Корнелия почувствовала, как ее пронзил порыв радости. Он хотел поговорить с ней. Ведь это гораздо важнее, чем просто пофлиртовать?

— Это было бы чудесно! — воскликнула она, и ее глаза и голос выражали безудержную, неприкрытую радость.

Глава 11

— Думаю, сегодня мы поужинаем в «Ля Рю», — сказал герцог, когда они отъехали в закрытой карете от дома Рене.

— Это будет… как говорят по-английски… очень здорово, — ответила Корнелия, изображая акцент, звучавший даже для ее уха весьма привлекательно.

— Быть рядом с вами — больше чем здорово, — сказал герцог.

— Отчего?

Вопрос, который, по мнению Корнелии, должен был привести герцога в замешательство, заставил его лишь улыбнуться.

— Вы в самом деле хотите, чтобы я сказал вам, как вы красивы? — спросил он. — При одном только взгляде на вас сердце каждого мужчины начинает биться чаще, но стоит вам заговорить, как начинаешь понимать, что за внешностью скрыто нечто гораздо большее.

— А что именно? — не удержалась от вопроса Корнелия. Герцог слегка наклонился вперед, и она смогла ясно разглядеть его лицо при свете уличных фонарей.

— Возможно, когда-нибудь я вам отвечу, но не сейчас, — произнес он таким низким проникновенным голосом, что у Корнелии перехватило дыхание.

Карета замерла у дверей «Ля Рю». Корнелия увидела, что здесь было гораздо спокойнее, чем в веселом «Максиме», где они ужинали накануне. Ниши с удобными диванами позволяли как бы отгородиться от всех и в то же время давали возможность видеть и слышать все, что происходит вокруг. Еда была выше всяких похвал, и несмотря на протесты Корнелии, утверждавшей, что она не голодна, герцог настоял на своем и заказал все самые дорогие и экзотические блюда, предложенные им метрдотелем. Сделав заказ, герцог с легким вздохом откинулся назад и повернулся к Корнелии, скромно сидевшей рядом.

Она надеялась, что ее лицо не выдаст волнения, поднявшегося у нее в душе не только потому, что затеяна опасная игра, но и потому, что впервые в жизни она ужинала в ресторане наедине с мужчиной.

Корнелия заметила, что «Ля Рю» был во многом спокойнее, чем «Максим», и угадала нежелание герцога случайно встретить близких друзей как раз в тот момент, когда он, по выражению Арчи, «вышел на охоту».

— Я думал о вас весь день, — произнес герцог с внезапностью, заставившей Корнелию вздрогнуть оттого, что она чуть не забыла свою роль.

— Но, месье, вы не можете предполагать, что я поверю в это, — непроизвольно кокетливо ответила она.

— Я говорю правду, — сказал герцог, — сегодня на скачках в Лонг-Шамп, когда я взглянул на программку, то увидел лошадь по кличке Мон Дезир. Я поставил на нее, потому что думал о вас, и, конечно, она победила.

— Чудесно. И вы выиграли много денег?

— Много. Гораздо больше, чем ожидал, поэтому я купил вам подарок.

Говоря это, герцог вынул из кармана розовый кожаный футляр и протянул его Корнелии. Ее пальцы машинально коснулись пружинки, и коробочка раскрылась. У Корнелии вырвался невольный вздох изумления. На черном бархате лежал самый красивый бриллиантовый браслет, который ей когда-либо доводилось видеть. С минуту она смотрела на украшение, а потом перед ее взором возник тонкий браслетик, подаренный ей герцогом всего несколько часов тому назад, — забавный пустячок, сувенир из Парижа, безделушка, стоившая, наверное, две-три сотни франков, тогда как за этот браслет было отдано много тысяч.

Браслет сверкал и мерцал при свете ресторанных огней, и пока Корнелия не отрываясь смотрела на него, до нее дошел смысл такого подарка. Пусть она не понимала обычаев света, пусть она была безыскусной простушкой, но в тот момент, когда она оказалась у дверей будуара тети Лили и узнала предательство, в ней проснулось понимание многого из того, что было неведомо в прошлом.

Корнелия быстро захлопнула футляр и вернула его герцогу.

— Меня нельзя купить, месье, — произнесла она с такой ледяной отстраненностью, что герцог встревожился.

Секунду она смотрела ему прямо в лицо. Казалось, из ее глаз вылетают синие искры. Очень молодая и очень гордая в своем гневе, и в то же время красивая как никогда, Корнелия поднялась, но прежде чем успела сделать хоть шаг, герцог поймал ее за руку.

— Вы не можете уйти, — сказал он. — Пожалуйста, простите меня. Я не хотел оскорбить вас. Клянусь! Останьтесь и позвольте мне все объяснить. Я готов сделать что угодно, лишь бы вы не ушли.

Прикосновение его пальцев к обнаженной руке говорило красноречивее всяких слов. Корнелия ощутила внезапную слабость, ее гнев угас так же быстро, как возник. Герцог удерживал ее, молил. Ей хотелось закрыть глаза и подольше насладиться теми бурными чувствами, которые поднялись в ней.

Огромным усилием воли она заставила себя притвориться, что слушает его с большой неохотой, и только когда поняла, что другие посетители ресторана смотрят в их сторону, согласилась сесть. Торжественные заявления и извинения герцога она выслушала с холодом, в котором нельзя было ошибиться.

— Мне хотелось только доставить вам удовольствие, — повторял он снова и снова. — Я думал, что благодаря вам выиграл столько денег и что, по существу, это ваш выигрыш, а не мой. Простите меня!

Корнелия отвернулась от него, и тогда чуть ли не с отчаянием герцог схватил ее руки и поднес к губам.

— Простите меня, Дезире, — вновь повторил он. — Не сердитесь, потому что я этого не вынесу.

От прикосновения его губ по ее спине пробежала легкая дрожь восторга. Это был не обычный поцелуй — прикосновение мужских губ к женской перчатке — он был теплым, настойчивым, властным. Корнелия почувствовала, что трепещет от радости, и отняла руки прочь.

— Если я вас прощу, — сурово сказала она, — вы должны пообещать мне, что измените свое поведение.

— Каким образом? — спросил герцог. — Вы знаете, я готов пообещать что угодно, только бы вы остались со мной.

— Во-первых, вы не должны дотрагиваться до меня, — сказала Корнелия.

— А во-вторых? — спросил герцог.

— Во-вторых, вы не должны… — она подыскивала слово, — вы не должны со мной флиртовать.

— Я и не флиртую, — ответил герцог. — Я пытаюсь ухаживать за вами.

— Значит, и этого тоже вы не должны делать. Корнелия знала, что в противном случае она не сумеет притворяться равнодушной. Чувство, которое она испытала от прикосновения его губ, явилось предупреждением о собственной слабости.

— Но как я могу удержаться, чтобы не ухаживать за вами? — спросил герцог. — Вы так прелестны, маленькая Дезире, и влечете меня больше, чем я смею в том признаться.

— Послушайте, месье, я же только что велела вам не произносить подобные вещи, — строго сказала Корнелия.

— Но почему? — резко спросил герцог, а затем добавил тоном, который она не ожидала от него услышать: — Кто тот человек, который стоит между нами? Рене сказала, когда я просил познакомить нас, что вы не для меня. Из этих слов я понял, что вас берегут для кого-то другого. Кто он?

— Этого я не могу вам сказать, — ответила Корнелия.

— Будь он проклят! — воскликнул герцог. — Вы любите его? Корнелия кивнула.

— Вы давно его знаете?

— Нет, не очень.

— Он… Как мне задать этот вопрос?.. Он ваш любовник?

— Нет!

Корнелия отвечала на все вопросы, как завороженная. Теперь, увидев в его глазах внезапно вспыхнувший огонь и торжествующее выражение лица, она поняла, что с ее стороны было бы осторожнее отказаться отвечать.

— Я знал это! — воскликнул герцог. — Я был уверен, хотя ваш вид говорил о другом, чутье меня не подвело.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— Мне кажется, что понимаете, — ответил герцог. — Вы подруга мадам де Вальме, вы красиво одеты, накрашены и все же… вы очень неискушенны. В вас есть какая-то чистота, которую я до сих пор не встречал ни в одной из женщин. Вы думаете, я говорю чепуху, но взгляните мне в глаза — сделайте, как я прошу — а теперь отвечайте мне правду, как если бы стояли перед алтарем.

Он держал обе ее руки и властным движением заставил посмотреть ему прямо в глаза. Его лицо было совсем близко от нее.

— Отвечайте правду, — продолжал настаивать герцог. — Вы принадлежали какому-нибудь мужчине?

Корнелия почувствовала, что кровь ударила ей в лицо, белизну кожи залил румянец стыдливости, и, находясь всецело под чарами герцога, она услышала, как ее собственный голос быстро и возмущенно произнес:

— Нет, конечно нет!

Он тихо рассмеялся, и в этом смехе слышалось подлинное счастье, затем он вновь поднес ее руку к губам.