Желание сердца

— Тетя Лили пудрится, — ответила Корнелия, — но мне не разрешила, пока я не выйду замуж.

— Замужняя женщина имеет право использовать привилегии, — улыбнулась Рене, — и раз вы теперь замужем, то поступайте, как вам заблагорассудится. Во-первых, ресницы.

Она вынула маленькую кисточку и черную тушь, чтобы подкрасить и без того темные ресницы Корнелии. Затем француженка нанесла крошечный мазок румян на щеки гостьи и немного краски на губы. Когда Корнелия хотела отвернуться, чтобы взглянуть в зеркало, она остановила ее.

— Погодите! Я не хочу, чтобы вы смотрели на себя, пока мы не закончим. Мари, алое кружевное платье, которое я купила на прошлой неделе.

— Но, мадам, вы не должны одалживать мне новое платье, — запротестовала Корнелия, — и старое подойдет, что-нибудь из того, что вам надоело.

— И чтобы весь Париж сказал, что вы донашиваете за мной наряды? — спросила Рене. — Нет, нет, так не годится. У меня есть план. Подождите, дитя мое, в скором времени я вам все расскажу.

Мари извлекла платье из гардероба, так ловко запрятанного в стену, что Корнелия даже не догадывалась о его существовании. Такого прелестного наряда Корнелии еще не приходилось видеть: яркое алое кружевное платье в маленьких оборочках, плотно облегающее, с глубоким декольте, подчеркивало миниатюрную талию и округлость бедер, ниспадая к ногам широкой юбкой.

— Сшито, как на вас! — восторженно воскликнула Вене. — У нас скорее всего одинаковый размер.

— Не могу поверить, мадам, — отвечала Корнелия, — у вас такая тонкая талия.

— В точности как ваша, моя дорогая, — улыбнулась Рене. Она вынула из футляра две длинных бриллиантовых серьги в форме капель и вдела их в уши Корнелии.

— Снимите обручальное кольцо, — сказала она. — Сегодня вы не замужем, мадемуазель.

Корнелия исполнила пожелание, и Рене положила кольцо на туалетный столик.

— Черные перчатки, Мари, — сказала она. — А теперь наконец, моя прелестная англичанка, можете взглянуть на себя.

Она подвела Корнелию к зеркалу, освещенному с обеих сторон. В первую секунду Корнелия решила, что ошиблась — то, что она увидела, было не отражением, а портретом незнакомой прелестной женщины. Затем поняла, что перед нею она сама. Это было невероятно — такие перевоплощения происходят только в мечтах, но в реальности — никогда.

Похоже, даже ее лицо изменилось. Исчезла не только несчастная униженная жена герцога Роухамптона, но и Корнелия из Роусарила тоже пропала. Напряжение и мука последних двух дней и тот факт, что она почти ничего не ела, отразились на лице Корнелии: она очень похудела, и глаза теперь выглядели огромными.

Изумительной формы, опушенные длинными темными загнутыми ресницами, они были цвета лесного ручья, в котором купается весеннее солнце. Темно-зеленые, расцвеченные золотыми огоньками, они, казалось, меняются от каждого чувства, каждой эмоции, которую переживала Корнелия. Сейчас, когда зрачки расширились от радостного волнения, глаза сияли и сверкали так, что если бы кто-нибудь бросил на Корнелию взгляд, то заметил бы только глаза, не обратив внимания ни на что другое.

Все остальные черты, изящные и тонкие, полностью подчинялись глазам. Только губы были заметны — яркие, зовущие, так не похожие на бледный дрожащий ротик, боявшийся произнести слова любви.

Корона из волос на голове блестела мягким приглушенным светом, вызванным к жизни руками Мари. Это была гордая, прекрасно вылепленная голова, посаженная на высокую шею, с достоинством и уверенностью, порожденной сознанием собственной красоты, в которую, однако, еще верилось с трудом.

Впервые Корнелия поняла, почему все наряды, купленные в Лондоне, не шли ей. Яркое пламя кружев подчеркивало белизну и красоту кожи. Рене словно угадала ее мысли:

— Вы должны носить только сочные, чистые цвета или черный. У вас, что удивительно, кожа, как у испанки, чудесного цвета магнолии, которому завидуют все женщины, но белый, желто-коричневый и другие пастельные тона придают ей желтоватый оттенок и убивают ее чистоту.

— Я запомню, — просто сказала Корнелия.

— А теперь, Мари, — улыбнулась Рене, — шляпку с красными перьями и накидку из чернобурки.

— Шляпку? — удивленно переспросила Корнелия.

— Вы увидите, что в «Максиме» все носят шляпки, — ответила Рене. — В Париже к вечернему платью подобает надевать шляпу. Только англичанки оставляют вечером без украшения свои плохо уложенные волосы.

Шляпка из черного бархата с пышными перьями под цвет платья и длинные раскачивающиеся бриллиантовые серьги, поблескивавшие из-под полей, безусловно, шли ей. Мари принесла накидку из чернобурой лисы, чтобы Корнелия обернула ею плечи во время поездки в карете, Рене приколола шляпку с изумрудно-зеленой эгреткой, и обе былиполностью готовы.

— Одну минуту, — обратилась Рене к Корнелии, когда та повернулась к двери, торопясь отправиться в путь. — Важно, чтобы вы помнили: человек видит то, что ожидает увидеть. Ваш муж не ожидает увидеть вас, поэтому он даже на секунду не представит, что это блестящее красивое создание, которое я привела с собой как подругу, может оказаться его женой. Хочу предупредить вас затем, что если он подойдет поболтать с нами, вы должны высоко держать голову, смотреть ему в глаза и не бояться. Ваш французский очень хорош, и поэтому вы с легкостью изобразите акцент.

— Я попытаюсь, — сказала Корнелия. — Вы в самом деле думаете, что он заговорит с нами?

Эта мысль приводила ее в ужас.

— Я знаю вашего мужа много лет. Если он сейчас в «Максиме», то, несомненно, подойдет ко мне. У вас хватит храбрости предстать перед ним?

Корнелия глубоко вздохнула:

— Я сделаю все, что вы скажете, мадам. Вы правы — он меня не узнает.

— Когда играешь роль, всегда важно помнить, что и в мыслях своих нужно оставаться тем, кого изображаешь. Вот почему с этого момента Корнелии, герцогини Роухамптон, больше не существует. Вы моя подруга, я дам вам имя и буду всегда вас называть только этим именем. Как мы ее назовем, Мари?

Последний вопрос Рене задала на французском.

— Думаю, не трудно будет придумать что-нибудь подходящее, мадам, — ответила Мари. — Mademoiselle est elegante, desirable![3]

— Довольно! — воскликнула Рене. — Дезире! Идеальное имя, дитя мое, для вашего второго я, ведь оно означает «желанная». Как сказала Мари, вы соблазнительны и желанны — женщина, которую все мужчины захотят узнать и полюбить.

— Я постараюсь оправдать свое имя, — робко произнесла Корнелия. — Благодарю, мадам! Большое спасибо, Мари. Никогда не думала, что со мной произойдет нечто подобное. Я чувствую себя так странно. Мне страшно и в то же время радостно.

— Отлично, — сказала Рене. — А теперь покажемся Арчи.

Они вместе прошли по коридору и вновь оказались в гостиной. Арчи сидел в удобном кресле и читал «Вечерний Париж». Когда появилась Рене, он поспешно вскочил, затем взглянул на Корнелию, по выражению его лица она поняла, что он не узнал ее.

— Ну, Арчи, что ты думаешь о моей работе? — спросила Рене.

— Боже милосердный, не хочешь ли ты сказать, что это Корнелия? Клянусь, я подумал, что передо мной какая-то незнакомка. Честное слово — это невероятно!

— Ты в самом деле считаешь, что Дрого не узнает меня? — спросила Корнелия.

— Если это произойдет, он окажется чертовски проницательным, гораздо умнее меня. Рене — ты гений!

— Материал был хорош, — ответила Рене. — Твоя маленькая кузина — просто прелесть.

— И я теперь так буду думать! — воскликнул Арчи. — Хотя раньше этого не понимал.

— А теперь, Арчи, выслушай то, что я уже сказала твоей кузине. С этого момента мы с тобой забыли о герцогине Роухамптон. Это моя подруга, Дезире… Дезире Сен-Клу, которая приехала в Париж меня навестить.

— Понятно, — улыбнулся Арчи. — А теперь в «Максим»

— Мы не слишком опоздаем? — забеспокоилась Корнелия.

— Опоздаем? — Рене и Арчи рассмеялись. — Веселье в «Максиме» продолжается до рассвета, а публика съезжается в основном к полуночи, так что мы приедем даже рано.

Корнелия больше ничего не говорила, но, пока они ехали в карете, все время думала, удастся ли им застать герцога. Карета замерла у простого, даже заурядного, входа в знаменитый ресторан, и Корнелия невольно почувствовала разочарование. Она ожидала увидеть нечто впечатляющее, даже фантастическое.

Но стоило ей переступить порог, отдав накидку смотрителю, и пройти по коридору, как перед ней открылась вся праздничность и яркость «Максима». Квадратный зал в золоченом и пурпурном убранстве, весь в зеркалах, играл как бокал шампанского, в котором поднимаются пузырьки воздуха. Вся атмосфера была искрометной. Звучала музыка, заставлявшая нетерпеливо постукивать ногой об пол и ритмично двигаться в такт бурлящему веселью. Там были красивые женщины, все в вечерних платьях с большими декольте и в шляпках с перьями. На красавицах сверкало много драгоценностей, которые, однако, сияли не ярче их блестевших глаз и улыбающихся губ.

Во всех угадывалось что-то, давшее ясно понять Корнелии, несмотря на ее простодушие, что они принадлежат совсем к другому миру, чем те знатные дамы, которых она видела в Лондоне, и тем не менее, в них не было ничего вульгарного или агрессивного. Яркие и красивые, как цветы, они держались непосредственно, как дети, веселящиеся на балу.

Позже Корнелия узнала, какой мудрый порядок был заведен в «Максиме», по которому только верхушке Парижа, сливкам полусвета разрешалось посещать это заведение, и что Гюго, метрдотель, с ястребиной зоркостью выслеживал тех, кто пытался усыпить его бдительность и низвергнуть высокие стандарты, сделавшие этот ресторан самым известным в Европе местом развлечений.

Там встречались представители всех национальностей, большинство из них — знатные аристократы. Туда съезжался цвет французского, дворянства, европейских королевских семей, знать из Австрии, Испании и многих других стран.

Метрдотель провел Рене к столику, который всегда приберегался для нее. Кто-то в шутку назвал его «королевской ложей» и был не так уж далек от истины, потому что в своем кругу, она, несомненно, была королевой.

Корнелия присела за стол, а глаза ее все время искали одно лицо, одного человека в этой толпе смеющихся, беспечных людей. Арчи заказал черную икру для начала ужина. Перед ними поставили бутылку шампанского в большом серебряном ведерке со льдом.

— Не смотри по сторонам с таким беспокойством, Дезире, — велела Рене.

В этот момент Корнелия заметила его! Он сидел в другом конце зала, а рядом с ним она разглядела трех женщин. На секунду у нее все поплыло перед глазами, и она больше уже ничего не видела.

— Выпей немного шампанского, — тихо сказал Арчи, — тебе станет легче.

Она сделала глоток, вино вернуло ей зрение и дало силы вновь посмотреть на мужа. Он рассмеялся чьей-то шутке и поднял бокал, глядя на хорошенькую девушку с огненно-рыжими волосами в расшитом блестками платье.

Зазвучала новая мелодия, и пары вышли танцевать. Герцог оказался среди танцующих. Его партнершей была не рыжеволосая, а блондинка с голубыми глазами, цвет волос которой напоминал о Лили Бедлингтон. Корнелия старалась не разглядывать его пристально, когда он, кружась в танце, оказался недалеко от их стола; она следила за ним из-под ресниц и предположила, что он заметил Рене. И в самом деле, как только закончилась музыка, он отвел свою партнершу к столику и прошел через зал к ним.

— Я весь вечер надеялся на нашу встречу, — услышала Корнелия, произнесенную по-английски фразу, с которой он поднес руку Рене к губам, как было принято во Франции.

— Я рада вновь видеть вас, — ответила Рене. — Вы как всегда изысканны.

Герцог поклонился:

— Клянусь, вы воплощаете дух Парижа. Без вас мы были бы безутешны.

— Настоящий знаток лести, — улыбнувшись герцогу, Рене показала ямочки на щеках. — А такой комплимент я редко адресую англичанам.

— Как дела, Блайд? — спросил герцог, протягивая Арчи руку.

— Пока жив, — отозвался Арчи. — Как Лондон?

— Скучный и пыльный, — ответил герцог.

Во время разговора он не сводил глаз с Корнелии. Она притворилась, что не замечает его взгляда и продолжала любоваться танцующими, стараясь вести себя естественно, только ее пальцы судорожно сжимали тонкую ножку бокала с вином.

— Вы не представите меня своей подруге? — тихо попросил герцог Рене.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Нет, мой друг, это было бы ошибкой. Она не для вас.

— Что вы хотите этим сказать? — Герцог был заинтригован, Рене как раз этого и добивалась.

Так как он оставался у столика довольно долго, внимательный официант принес ему стул, и герцог сел спиной к залу, лицом к Рене и Корнелии.

— Она очень занята, — объяснила Рене.

— И по этой причине я не должен знакомиться с ней?

Рене пожала плечами:

— Она очень привлекательна, но сильно любит одного человека.

— Я все же хочу познакомиться с ней.

— Хорошо, если вы настаиваете, — ответила Рене. Она наклонилась вперед, чтобы привлечь внимание Корнелии. — Дезире, позволь представить тебе герцога Роухамптона. Моя подруга, мадемуазель Сен-Клу.

Герцог поднялся, и когда Корнелия протянула ему руку, коснулся ее губами, затем он решительно обошел столик и сел рядом.

— Вы живете в Париже? — спросил он по-английски, точно так же, как говорил с Рене.

— Нет, месье, я остановилась у своей подруги Рене, — ответила Корнелия с акцентом, который даже для ее собственных ушей звучал убедительно.

— Это прекрасно, потому что мадам де Вальме также и мой большой друг.

— В самом деле?

— Теперь я буду частым гостем в ее доме, пока живу в Париже.

— Какая радость… для Рене! Маленькая пауза была эффектной.

— И это все? — тихо спросил герцог.

— А что же еще?

— Я надеялся, что, возможно, вы тоже будете рады видеть меня!

— Но, месье, отчего вы так решили? Мы с вами раньше никогда не встречались. А вдруг вы окажетесь неприятным?

— Обещаю вам, что постараюсь быть очень приятным. Корнелия весело рассмеялась:

— И что я должна на это ответить? Спасибо?

Она сделала глоток вина и решила, что, наверное, по своей природе очень легкомысленна. Ей было легко флиртовать, говорить то, что полагалось в таких случаях, произносить самые обычные замечания так, что те звучали забавно. Хотя, конечно, она оделась по-другому и знала о своей привлекательности.

Какой глупой она была в прошлом, какой несуразной! И все же именно безрассудство придавало ей теперь силы и мужество. Стоило ей сделать неверный шаг… Корнелия поскорей отбросила эту мысль. Рене потребовала внимания герцога.

— Вы почтите нас своим присутствием за ужином? — спросила она.

— Если вы примете меня в свою компанию, — ответил он.

— На ваше счастье, один из наших кавалеров в последний момент слег от недуга. Так что, если вы хорошо попросите, я позволю вам остаться.

— Замолвите за меня словечко, — обратился герцог к Корнелии.

— Разве у вас нет друзей, которых расстроит ваше отсутствие? — поинтересовалась она.

— Я здесь один, — ответил он. — Одинокий и скучающий! По крайней мере, я скучал до недавнего времени.

Его красноречивый взгляд заставил Корнелию быстро отвести глаза. До сих пор ей не доводилось видеть его таким, подумала она — веселым, молодым, галантным. Он всегда казался серьезным, и она поняла, что, вероятно, роман с тетей Лили изменил его; он ненавидел роль лжеца, которую вынужден был играть.

Официант принес ему бокал и наполнил шампанским. Герцог приподнял бокал.

— За ваши прекрасные глаза, мадемуазель, — произнес он тост.

Корнелия тоже приподняла бокал.

— Благодарю, месье. И мне хотелось бы произнести тост, — сказала она, — но я не имею… как это говорится… ни малейшего представления, что сказать.

— Выпьем за нашу следующую встречу, — предложил герцог.

— А если ее не будет?

— Будет, — твердо заявил он. — Клянусь.

Глава 10

Корнелия проскользнула в свою комнату в «Ритце», когда только что пробило пять часов. Она опасалась, что встретит мужа в вестибюле или на лестнице, но возможность такой встречи была невелика, потому что герцог проводил их до апартаментов Рене, и прошло какое-то время, прежде чем Корнелия была готова отправиться назад в отель.

Арчи тоже попрощался с обеими дамами у дверей, многозначительно пожав Корнелии руку, на что она ответила незаметным кивком. Затем двери закрылись, они с Рене услышали, как оба джентльмена спустились по лестнице, а через несколько секунд раздался шум отъехавшей кареты.

Корнелия облегченно вздохнула и с сияющими глазами протянула руки своей новой подруге.

— Спасибо, спасибо, мадам, — сказала она. — Не знаю, как мне выразить свою благодарность за то, что вы сделали для меня!

— Будьте осторожны, — спокойно произнесла Рене. — Это только начало. Вам, дитя мое, предстоит еще долгий путь.

— Да, я знаю, — ответила Корнелия, — но он просил меня отужинать с ним сегодня вечером.

— И что вы ответили?

— Я долго сомневалась, но он продолжал очень упорно настаивать, и я в конце концов капитулировала, разрешив ему заехать сюда за мной примерно в половине одиннадцатого. Выне будете возражать?

В ее нетерпеливом голосе внезапно прозвучало столько тревоги, что Рене улыбнулась.

— Конечно, не буду, — ответила она. — Нам придется найти вам новое платье. Я смогу предложить только одно, а в остальных меня уже видели.

— Как вы добры! — воскликнула Корнелия. — Но какая еще женщина сделала бы столько для меня?

— Для вас и для Арчи, — сулыбкой сказала Рене. — А теперь, дорогая, вы должны переодеться и поспешить обратно в отель.

Мари сложила одежду Корнелии на стуле в спальне Рене. Корнелия взглянула на свои вещи с отвращением.

— Как я ненавижу это платье теперь, когда знаю, что могу выглядеть иначе!

— Да, вам нужны новые наряды, и как можно больше, — задумчиво произнесла Рене. — Вас оденет сам Уорт. Мы отправимся к нему сегодня же.

— Сегодня? — в смятении повторила Корнелия. — Но каким образом? Как мне сбежать?

— Вы ведь не знаете, какие планы у вашего мужа? — спросила Рене. — Так вот, я предлагаю вам заявить о своем желании купить несколько парижских туалетов, о которых столько говорят. Если не ошибаюсь, герцог найдет сотню причин, чтобы не сопровождать вас в этой экспедиции. Французы любят посещать портных, англичане — ненавидят и презирают это занятие. В магазинах и ателье они чувствуют себя неуютно.

— Да, это так, — рассмеялась Корнелия, — трудно представить моего мужа в женском магазине.

— В таком случае все прекрасно. Когда освободитесь — сразу сюда. Тогда вы сможете переодеться и поехать со мной по магазинам как Дезире.

— Появиться на улице в дневное время? — спросилаКорнелия. — По-моему, это огромный риск!

— Чепуха! Я же говорила, что герцог не узнает вас, и оказалась права. Никто бы ни на секунду не заподозрил, что изысканная, большеглазая светская дама, которой все восхищались в «Максиме» — это старомодная герцогиня Роухамптон, прибывшая всего несколько часов тому назад в отель «Ритц» с темными очками на носу.

— А ведь и правда, — удивленно согласилась Корнелия. — Мне самой едва в это верится. Все чудится, будто я во сне, а когда проснусь, то вновь окажусь в Лондоне и примусь горько плакать в подушку, потому что не так красива, как тетя Лили. — Она замолчала на секунду, глядя на себя в зеркало, а потом была вынуждена признать: — Я действительно не так красива и никогда другой не буду.

— Красота — это еще не все, — ответила Рене. — Меня ведь нельзя назвать красивой, не так ли?

— Нет… то есть… не знаю, как ответить на ваш вопрос, — запнулась Корнелия.

— Нужно ответить правду, — сказала Рене. — Я не красавица, и все же мужчины любят меня, но не за мою внешность, а за то, какая я, за мой характер, за мою личность, за ум, за тело и — увы! — за все вместе. Женщина может предложить мужчине не только хорошенькое личико, но нечто гораздо более важное — личность, о которой нельзя забыть.

— Я поняла, — вздохнула Корнелия. — Как бы мне хотелось быть похожей на вас!

— Сначала на тетю Лили — теперь на меня, — чуть насмешливо сказала Рене. — Дорогое дитя, будьте сами собой. Ни одному мужчине не нужна бледная копия другой женщины. Ему нужен кто-то неповторимый, кто-то, о ком он мог бы сказать: «Она не похожа ни на одну из тех, кого я знал раньше».

— Я постараюсь, да, я постараюсь стать такой, — пылко пообещала Корнелия, затем быстро, потому что над крышами уже начинало всходить солнце, переоделась в свое платье. Корнелия полагала, ей придется ехать в отель одной и была тронута, когда, спустившись по широким каменным ступеням, ведущим в апартаменты Рене, увидела, что ее ждет Арчи. В щегольски сдвинутом на один глаз цилиндре, он стоял прислонившись к колонне и фальшиво насвистывал, а на мостовой нетерпеливо переминались лошади, запряженные в закрытую карету.

— Арчи, как любезно с твоей стороны! — воскликнула Корнелия.

— Я решил, что должен проводить тебя домой, — ответил он. — Хорошо повеселилась?

— Это был самый чудесный вечер в моей жизни, и мадам де Валье так по-доброму отнеслась ко мне — и все благодаря тебе!

— Думаю, все сошло гладко, — сказал Арчи. — Должен сказать тебе, я испытал несколько неприятных секунд, когда Роухамптон приблизился к нашему столику. Если бы он узнал тебя, произошло бы черт знает что. «Максим» — неподходящее место для дамы.

— Не вижу причин — почему, — возразила Корнелия и начала хохотать.

Она вспомнила, как в предрассветные часы хорошенькая балерина приподняла юбки и станцевала на столе под аплодисменты и приветствия публики. А еще она вспомнила, как несколько молодых людей пили шампанское из туфельки мадам Габи Десли, известной актрисы, вызвавшей фурор своим появлением после полуночи в шляпе два фута высотой, сплошь украшенной страусовыми перьями, ив дюжине ниток огромного жемчуга, свисавших почти до колен.

Теперь, поостыв, Корнелия представила, с каким возмущением отнеслась бы к такому поведению тетя Лили, и все же во время действа все это казалось весьма безобидным ичрезвычайно забавным.

— Сколько развлечений у мужчин! — неожиданно воскликнула она. — Как тебе повезло, Арчи, что ты не женщина.

— Клянусь Юпитером, да! По правде говоря, я и сам так часто думал, — ответил Арчи. — А вот и «Ритц». Надеюсь видеть тебя у Рене. Мне больше не стоит делать официальные визиты. Если Роухамптон узнает, что я твой кузен, он может что-то заподозрить.

— Мы встретимся у Рене, — согласилась Корнелия, а затем, переполненная благодарностью, наклонилась и поцеловала его в щеку. — Благодарю тебя, мой добрейший кузен, — прошептала она и заспешила в «Ритц».

Оказавшись у себя в комнате, она двигалась очень осторожно, думая с улыбкой, не делает ли то же самое сейчас и герцог из страха разбудить ее. Их спальни разделяла гостиная, но чувство вины могло заставить их обоих прибегнуть к осторожности.

Корнелия сняла очки и увидела в зеркале, что глаза ее мягко и нежно излучают счастье. Она не изменила прическу, потому что Рене одолжила ей мягкий шифоновый шарф, чтобы прикрыть голову по дороге домой. Сейчас, глядя на свои волосы, блестящие и волнистые, уложенные в венок из кос, она не понимала, как до сих пор мирилась с той чудовищно уродливой прической, которую и месье Анри, и тетя Лили считали модной. К несчастью, ей придется терзать свои волосы и дальше, ведь герцогиня должна оставаться неприметной. Это только Дезире, по мере того как ее вкус развивался икрепла уверенность в самой себе, могла быть все пленительней день ото дня.

Пробили церковные часы, и Корнелия поняла, что сидит уже очень долго, размышляя о себе. Наверное, герцог давно спит. У нее возникло безумное желание пересечь гостиную и войти в его комнату. А что, если она сделает это, и когда он проснется, то увидит склонившуюся над ним женщину, с которой флиртовал весь вечер?

По телу Корнелии пробежала дрожь от одной мысли разбудить герцога и оказаться совсем близко от его рук и губ. Но она вспомнила предостережение Рене — это было только начало. Ее муж все еще любит тетю Лили. Ему понравилось новое личико, но это еще не говорит о том, что задето его сердце.

Скорее всего скука медового месяца заставила герцога искать развлечений там, где их можно было найти. Да, придется быть осторожной. Радость чуть поутихла, лицо Корнелии вновь стало серьезным. Она медленно разделась и забралась в постель.

Проснулась она уже в полдень. Стрелки на часах возле кровати показывали десять минут первого и, вздрогнув от ужаса, Корнелия села в постели, потянувшись к звонку.

Что подумает герцог? Наверное, она все испортила тем, что проспала? Затем она вспомнила, что это ему ничуть не покажется странным. В Котильоне ни одна из дам не показывалась до второго завтрака, да и в Лондоне тетя Лили никогда не вставала раньше полудня.

С легким вздохом облегчения Корнелия откинулась на подушки. Как она перепугалась! На звонок торопливо прибежала Вайолет и отодвинула шторы, впустив солнечный свет, заливший комнату золотыми лучами.

— Как прошла ночь, ваша светлость, хорошо?

— Очень быстро, — ответила Корнелия и тут же, не в силах дольше сдерживать радость, рассказала Вайолет все, что произошло. — Ты пойдешь со мной к мадам де Вальме и научишься укладывать волосы. Мари покажет, как это делать. Знаешь, Вайолет, мне так хочется, чтобы ты увидела то платье, которое мадам дала мне! Прелестнее платья невозможно представить, я выгляжу в нем совершенно по-другому!

— Его светлость не узнал вас? — спросила Вайолет.

— У него не возникло ни малейшего подозрения, что он видел меня раньше. Да и откуда? Клянусь, я сама бы себя не узнала. А теперь пора вставать, наверное, нужно передать герцогу, что я буду готова ко второму завтраку не раньше часа дня.

Вайолет ушла выполнять поручение, а вернувшись, сообщила, что его светлость встал поздно и только сейчас заканчивает завтрак.

«Интересно, как он объяснит свою медлительность», — подумала Корнелия, но, когда они оба оказались внизу, герцог не дал никакого объяснения такому позднему началу дня.

Он как всегда держался вежливо и любезно, но в их разговоре по-прежнему возникали длинные паузы, и Корнелия подумала, как не похож ее муж на того беспечного повесу, который развлекал ее прошлой ночью.

Наблюдая за ним сквозь темные стекла очков, она размышляла, неужели все мужчины напускают на себя серьезность в присутствии собственных жен, приберегая веселость и остроумие для других особ, в большой степени достойных порицания?

Какой тягостной была бы их совместная трапеза, если бы в глубине души Корнелия не хранила тайну, приводившую ее в радостный трепет каждый раз, как она о ней вспоминала!

Вчера он добился ее обещания поужинать вместе. Но вначале придется выдумать причину, чтобы провести день одной. Корнелия ломала над этим голову, когда герцог вынул из кармана часы.

— Мы могли бы сегодня съездить на скачки в Лонг-Шамп. Не знаю, правда, будет ли это вам интересно, или вы сочтете шум и толпу слишком утомительными.

— Я люблю скачки, — ответила Корнелия, — и в другой раз с удовольствием поехала бы, но сейчас у меня немного болит голова, поэтому я намерена провести день более спокойно.

— В таком случае, чем вы хотели бы заняться? — спросил герцог.

Она поняла по его голосу, что он настроился на скачки и теперь испытывал разочарование.

— Хочу посетить салоны известных портных, о которых столько слышала, — ответила Корнелия. — А вы обязательно поезжайте на скачки. Моя экскурсия будет вам не интересна, да и к тому же, если головная боль не пройдет, я, возможно, вообще никуда не поеду.

— Вы абсолютно уверены, что не передумаете? — с облегчением спросил герцог.

— Абсолютно, — ответила Корнелия.

— Что ж, очень хорошо. Я прикажу подать вам карету, скажем, в три часа. Думаю, что не успею вернуться к чаю, а пообедаем мы в восемь, если вас это устроит. Парижане предпочитают более поздний час, но мне кажется, нам не стоит изменять английским привычкам, не так ли?

Корнелия, прекрасно понимая, почему он хочет пообедать пораньше, пробормотала согласие. Когда второй завтрак подошел к концу, они вернулись в гостиную.

— Мне пора отправляться на скачки, — объявил герцог. — До Лонг-Шампа путь не близок.

— Желаю вам выиграть, — вежливо произнесла Корнелия.

— Благодарю вас, — ответил он.

Хаттон принес ему цилиндр и бинокль. Герцог ушел, и Корнелия осталась одна. Не теряя времени, она поспешно надела шляпку, закуталась в боа из перьев и сбежала вниз. Там она отменила заказ герцога на карету и сделала другой, велев отвезти ее к апартаментам Рене.

Прошлой ночью Корнелия была слишком взволнована, чтобы как следует рассмотреть обстановку мадам де Вальме! Сейчас же, при свете дня, появилась возможность оценить ее по достоинству. Дом на авеню Габриель принадлежал когда-то богатому аристократу. После его смерти дом разделили на три части, и теперь там кроме Рене жили еще два человека. Один из них был сыном бывшего владельца — инвалид, чьей единственной любовью являлось искусство.

Он и помог Рене разместить ее сокровища — картины, собранные для нее первым покровителем, изумительный севрский фарфор и инкрустированную мебель, которую принц оставил ей по завещанию. Время шло, она получила много других подношений: слоновую кость, эмали, гобелены, бронзу и скульптуры из мрамора.

А кроме всего этого, были еще и дары князя Ивана: шкатулки и украшения придворного ювелира Фаберже, золотые и серебряные вазы, отлитые русскими мастерами, иконы баснословной ценности, украшенные драгоценными камнями, ковры с востока, каждый подарок — коллекционный экземпляр, достойный находиться в музее.

И повсюду стояли цветы — орхидеи в ошеломляющем изобилии, многие из них редчайших разновидностей, и хрустальные вазы с туберозами, чувственный экзотический аромат которых заполнял каждую комнату и будоражил обоняние всех, кто входил.

— Это цветы страсти, — сказала Рене, когда Корнелия, никогда раньше их не видевшая, спросила, что это такое. — Они очень нравятся князю и вместе с орхидеями прибывают каждый день, пока он вдали от меня.