Оригенистские споры

Святая земля после реставраций Константина и Елены стала резиденцией многих любителей монастырской жизни не только восточных, но и западных из высшего римского общества, образовавших преимущественно в Иерусалиме и других священных городах, так сказать, монастырские латинские колонии. На Елеонской горе основала жилище матрона Мелания после предварительного путешествия ее, в сопутствии и девы Павлы, и Руфина, и Иеронима, и других западных поклонников новоявленного монашества, по всему Египту. Руфин и Мелания первые отправились в Египет, a прибывшие сначала в Антиохию Иероним, здесь болевший и выздоровевший, и Павла-римлянка последовали за другими тоже в Египет. B Александрии Иероним обогатил себя богословски встречей со знаменитым Дидимом. Тот был слеп с детства, но по слуху начитан. Был последователем Оригена, считал себя учеником в аскезе самого св. Антония. Был почитателем нитрийских пустынников. Но монашеская неученая среда упрекала Дидима в его приверженности к Оригену. Руфин, прошедший здесь еще ранее Иеронима, тоже слушал уроки Дидима. Иероним в этой обстановке только укреплялся в признании Оригена великим светилом церкви и по свойственной ему резкости языка называл «бешеными собаками» тех, кто отвергал Оритена.

Вернувшиеся в Палестину римские поклонники Востока надолго засели и обосновались здесь. Иероним и Павла осели в Вифлееме, Иероним посвятил себя гигантскому труду изучения библейских текстов в еврейском и арамейском оригинале и их толкованию. Одновременно он переводил на латинский и Оригена и Дидима. Руфин вместе с Иеронимом разделял увлечение Оригеном. Оба они отрицательно относились к доктринам Аполлинария, не отрицая его учености и профессорских качеств. Точно так же оба эти римлянина в вопросе спорных здесь, на Востоке, богословских партий и юрисдикций упростили свое каноническое положение, примкнув к юрисдикции излюбленного Римом маленького Павлина. Но оба, также прохладные к богословским страстям Востока, ничуть не ссорились и с Иерусалимским епископом Иоанном — преемником знаменитого катехизатора Кирилла. A Иоанн был в полном согласии с Антиохийским Флавианом. При таком бесстрастном и миролюбивом размежевании, казалось, нет оснований, чтобы эти ученые и пишущие римляне на Востоке как-то впутались в местные богословские и канонические распри. Но вот все-таки Восток вовлек их в свои споры, которые получили специфическую кличку оригенистских споров.

Восток переживал полосу затишья после улегшихся арианских смут. И вот, однако, догматическое затишье оказалось только краткой «передышкой» перед новой бурей, правда не вселенской, a только всевосточной и не очень высокого напряжения.

Господствующая на Востоке Оригенова система богословия, за неимением других конкурирующих с ней систем, продолжала окрашивать все ученое богословие Востока. Ее недостатки все время подчеркивали открыто сами ее приверженцы, как, например, Григорий Нисский и Дидим Александрийский. Конечно, более абстрактный и аллегорический метод толкования догматов в Александрийской школе охотнее опирался на богословие Оригена с его свободным аллегорическим истолкованием, чем богословы-антиохийцы, которые реалистически и конкретно чувствовали под собой реальную библейскую почву и потому даже отвращались от аллегорических отрывов от нее. Обе школы пользовались Оригеном и с выбором и с критикой. Каждый находил y Оригена свое, ему сродное. Например, аскеты и Египта и Палестины одинаково симпатизировали неоплатонической доктрине Оригена о ничтожестве материи и тела. Но школьно подготовленные и школьно богословствующие головы нуждались в Оригене как учителе и ценили его за эту богословско-теоретическую помощь. Монахи внешкольные не могли этого ни понять, ни оценить. Вот на этой почве и возникли оригенистские споры. Среди Нитрийского монашества невольно возбудил эти споры школьно образованный монах Евагрий, пришедший сюда со стороны, из своей родины, из Малоазийского Понта. Он был учеником и Василия Великого, и Григория Богослова. Григорий поставил его диаконом и оставил y Нектария Константинопольского. Отсюда Евагрий бежал в Иерусалим и здесь заболел. Мелания выходила, вылечила его, после чего Евагрий осуществил свое влечение — сделаться Нитрийским пустынножителем. Среди нитрийцев далеко не все были антиинтеллектуальны. Как эллины, они тосковали о богословствовании. Евагрий, как человек начитанный и мыслящий, увлек в богословие многих нитрийцев. По их же запросам писал и, как почитатель Оригена, привлекал к последнему вниманию монахов. Около Евагрия выросла группа учеников. к их числу присоединился и прибывший сюда тоже из Малой Азии, из Галатии, Палладий, ставший известным как автор знаменитой монашеской истории «

Св. Епифаний Кипрский, пользовавшийся за свою святость большим авторитетом и в римских кругах, додумался до чистки очагов оригенизма в родной его сердцу Палестине. Виновниками этой заразы он считал здесь римские латинские монастырьки на Елеоне и в Вифлееме. Нашелся y Епифания и добровольный помощник-сотрудник (кажется, по происхождению испанец) Атервий, неустанный паломник по монастырям. Он уже агитировал среди монахов против Оригена. Может быть, Епифаний специально и направил его с этой целью в свою Палестину. Руфин сначала не обратил внимания на этого добровольного агитатора. Но на Иеронима, психологически антифилософа, Атервий произвел потрясающее впечатление. Иероним вдруг охотно стал выкорчевывать из себя чуждого ему «мозговика» Оригена.

Получив такие вести от Атервия, весной 394 г. прибыл сюда и сам Епифаний. Он знал, какой он имеет здесь авторитет. У Епифания здесь был его старый Елевферопольский монастырь, где за 27 лет его епископства хранилась его слава, как подвижника и святого. Епифанию народ приписывал чудеса еще при жизни. A официальный авторитет здесь, в Палестине, принадлежал в этот момент молодому епископу Иерусалимскому Иоанну. Иоанн заступил место св. Кирилла и был представителем тех же кругов бывших омиусиан, прошлое которых окружено было подозрениями в арианстве. Но молодой Иоанн, естественно, встретил с надлежащим почетом старого гостя Епифания. Но Епифаний тут же в гостях в Иерусалиме начал с кафедры произносить длиннейшие обличительные речи против Оригена. Среди клириков Иоанна начался явный ропот. Иоанн осмелился послать на кафедру архидиакона, чтобы сказать Епифанию, что слушатели утомлены и надо сократить слово. Обида Епифания понятна. Когда затем иерархи шли в храм Гроба Господня на богослужение, народ теснился вокруг Епифания, прося его благословения и даже отдирая края его одежды как чудотворной реликвии. Речи такого проповедника, хотя бы и на мудреную для народа тему об Оригене, могли подрывать репутацию Иоанна. Иоанн не сдержался и вслух заворчал, что это делается умышленно. И Иоанн решил ответитъ на это контрдемонстрацией. B конце богослужения, когда утомленный народ ждал уже отпуста и снова благословения Епифания, Иоанн обструкционно завел длинную речь, обличая суеверов в антропоморфизме. Под этими суеверами подразумевались монахи — противники и богословия и Оригена, понимавшие веру по-язычески, буквалистически. Преподобный Иоанн Кассиан сообщает нам, что один египетский монах, которому с трудом разъяснили, что Бог не имеет человеческого тела, со скорбию сказал, что y него «отняли Бога», и он теперь не знает, как ему молиться. Кроме обличительной части Иоанн в своей речи изложил и вообще нормальное учение церкви о Боге в правильной форме. Епифаний, понимая всю цель Иоанновой проповеди, дотерпел до конца ее и, к радости народа, сам взял слово. Внимание оживилось. Епифаний был краток и вызывающ. Он сказал: «Мой брат по сану и сын по возрасту Иоанн все сказал хорошо и справедливо. Антропоморфизм мы, конечно, отвергаем. Но пусть и он анафематствует Оригена». Раздался смех, аплодисменты… Атмосфера для спокойных рассуждений была нарушена.

Епифаний понимал, что он продемонстрировал разрыв. Он сейчас же ушел из Иерусалима. Дойдя до Вифлеема и охладев, Епифаний выразил раскаяние в том, что он вообще ошибся, вошел, не подумав, в общение с Иоанном, зная, что тот оригенист. Надо было вести войну открыто. Иероним, услышав это, очень испугался. По сварливости своего характера он не дружил с Иоанном, но и не имел интереса вести чуждую ему догматическую войну. Иероним тут просто умолял св. Епифания помириться. A тот пo своей добродетельности, следуя правилу — мириться до захождения солнца, тотчас же героически пошел обратно в Иерусалим. Но окружение Иоанна встретило его так холодно и недружелюбно, что Епифаний возмутился и в ту же ночь ушел в свой монастырь в Елевферополь.

Отсюда Епифаний начал в циркулярных письмах к Палестинским монастырям громить оригенизм, призывая монахов к разрыву с Иоанном. Иерониму пришлось занять позицию Епифания. Ho вот что поставило всех монахов Палестины, откликающихся на обличения Епифания, в канонически тупиковое положение. На их стороне не было местного канонического главы-епископа. И им неоткуда было получать себе священников. Сам Иероним и около него другой такой же поставленный Павлином Антиохийским, пресвитер Викентий, оба дали обет не пресвитерствовать и получили на это благословление Павлина. A сейчас, чтобы встать на сторону Епифания, т.е. выйти из юрисдикции, во всяком случае, из послушания местному Иерусалимскому епископу, нужно было начать или пресвитерствовать, или остаться своего рода «беспоповцами». Тогда властный Епифаний «взял в оборот» младшего брата Иеронима, Павлиниана. Тому еще не исполнилось и 30 лет. И он еще ожидал призыва в войска. Но пылкий Епифаний торопил и давил. Решил хиротонисать Павлиниана насильно. Чтобы Павлиниан не закричал в момент посвящения, Епифаний велел своим монахам закрыть ему рот. После диаконской хиротонии Павлиниан уже покорился и пресвитерской. Епархиальные права Иоанна были грубо нарушены. Иоанн воспретил всей этой латинской группе доступ в Вифлеемский храм Рождества Христова. Епифаний увидел на деле всю неодолимую неканоничность и безысходность положения. Он уехал на свой остров Кипр и увез с собой рукоположенного им в чужой епархии Павлиниана. B письме к Иоанну Епифаний все-таки оправдывает свое поведение и снова убеждает Иоанна осудить Оригена. В письме опять обвиняется в оригиенизме и Руфин. И письмо опять опубликовано как «агитка». Иоанн должен был защищаться против «бунтовщиков». Он обратился к местному префекту претории с просьбой — выслать Иеронима из Палестины. Но помешало нашествие гуннов, прорвавшихся в Каппадокию, северную Сирию и угрожавших Палестине. Тут префект претории был смещен, и опереться Иоанну Иерусалимскому было не на кого.

Но церковная смута развивалась по своей сумбурной логике. Распалась сама до сих пор единая латинская группа. Руфин, получивший из Вифлеема текст письма Епифания к Иоанну, стал доказывать, что вдохновителем письма был Иероним. Дружба римских земляков с этого момента разлетелась в прах и перешла в анекдотическую вражду.

Иоанн Иерусалимский обратился за поддержкой к Феофилу Александрийскому, который до той поры был и другом Руфина, и почитателем Оригена. Но Феофил, дядя и предшественник на Александрийской кафедре св. Кирилла, был человек крайне страстный и пристрастный. Он оставался оригенистом лишь до времени. Как только стала Феофилу нужна дружба Нитрийских пустынников, он круто и грубо начал воевать с Оригеном и оригенизмом.

A вот в данный момент, в ответ на обращение Иоанна Иерусалимского, Феофил послал в Палестину пресвитера Исидора, человека выдающегося по своей активности при Александрийской кафедре, и тоже почитателя Оригена. Исидор, прибыв в Палестину, пытался убедить и усмирить Иеронима, но безуспешно. Исидор вернулся в Александрию с обстоятельным письмом к Феофилу от Иоанна Иерусалимского. Письмо было в Рим. Там оно вызвало интерес и волнение. Епифаний со своей стороны тоже написал об этом папе. Но папа Сириций поверил более освещению дела Феофилом в том смысле, что именно Епифаний-то и есть виновник раскола. Иероним, сидя в Палестине, узнал об этом суждении Рима и решил, ради покоя кабинетной работы над переводами библейских текстов, выйти из чуждой ему богословской войны. Он исполнил мирное предложение, сделанное ему от имени Феофила еще пресвитером Исидором, — примириться со своим западным собратом — Руфином. У Гроба Господня они протянули друг другу руки (397 г.). После этого и Иоанн Иерусалимский простил Павлиниана за его подчинение бурной и насилующей воле св. Епифания, вернул его на место священника в Вифлеем, взяв, конечно, обещание впредь не нападать на своего епископа за оригенизм.

Успокоенный этим примирением, Руфин надумал поехать в родные края, в Рим, где он не был вот уже целых 24 года. Но и там он теперь не нашел уже прежнего незнания Востока и равнодушия к нему. В Риме благочестивый патриций Макарий пожелал через Руфина разузнать правду об Оригене. Руфина это толкнуло перевести на латинский язык Памфилову Апологию Оригена. Хорошо зная слабые и сбивчивые места в доктринах Оригена, Руфин в этом переводе сделал необходимые оговорки. Например, о неправильном учении Оригена о воскресении плоти. Но истолковывал эти недостатки в духе и смысле церковной доктрины. Откликаясь на дальнейшие расспросы Макария, Руфин перевел и наиболее догматствующее творение Оригена: «De principiis,

С этого момента обстановка резко изменилась. Преемник папы Анастасий внял голосу монахов — друзей Иеронима. Но особенно подействовал на папу внезапный и резкий поворот Александрийского папы Феофила в 400 г. против Оригена. Играла тут роль чистая демагогия или это было в духе и характере Феофила, но он повернулся круто на 180 градусов. Еще в своем пасхальном письме 399 г. Феофил резко выразился об антропоморфистах, зная, конечно, что он упрекает в этом большинство нитрийских пустынников. И действительно, те вдруг даже взбунтовались и с дубинами в руках целым походом пришли в Александрию к дому Феофила. Перепугавшийся Феофил вышел к неумным противникам и сразу охладил их предисловием. «Отцы, — сказал Феофил этим мужикам по богословскому уровню, — я смотрю на вас, как на образ Божий». Монахи притихли, все дальнейшее разглагольствование Феофила удовлетворило монахов. Они приняли благословение Феофила и успокоенные вернулись в Нитрийскую Скитскую пустыню с чувством победителей. Действительно, это была их неожиданная победа. Пылкий Феофил после этого «закусил удила» в отвержении Оригена и оригенистов. Прежде всего ему пришлось разорвать с его «правой рукой» во всей филантропической работе александрийской кафедры, с пресвитером Исидором. B молодости Исидор ушел в Нитрийскую пустыню. Но там он проявил такие организаторские способности, что Александрийская кафедра вскоре вызвала его к себе и поручила ему все хозяйственные и денежные расчеты и предприятия по части,

Тогда Феофил разослал своей пастве извещение о том, что из Нитрийских монастырей должны быть изгнаны три лица. И вот эти лица имели смелость прийти к Феофилу в Александрию и попросили объяснения: в чем же причина такого гнева? Но не знающий удержа Феофил вместо слов сразу приступил к действиям. В древности епископы носили всегда свой малый, небогослужебный омофор. Феофил вскипел, набросил на шею Аммонию свой омофор и начал душить и бить его, приговаривая: «Еретик! говори скорей анафему Оригену!» Монахи в страхе убежали к себе в пустыню под прикрытие своих собратий. Феофил открыл целый собор (400 г.) для осуждения Оригена и оригенистов. Несмотря на голоса защитников Оригена, чтение его сочинений как душепагубных было воспрещено. A Феофил испросил y префекта высылку из Нитрии трех братьев Долгих и, не откладывая, самолично отправился целым вооруженным походом в Нитрию. С ним были и епископы, и полицейские чины, служки и толпа уличных бродяг-громил. В самой Нитрии с ними соединилось большинство монахов — антропоморфистов. Явно шли в бой. Но Диоскор, как подобает скромному епископу, встретил своего патриарха-папу с честью. Окружавшие Диоскора монахи несли в руках пальмовые ветви. Но паче меры взвинченный Феофил решил, что это стратегический обман, что надо начать превентивный бой. Раздалась команда, крики, над головами замелькали дубины. Диоскор и его монахи были обращены в бегство. Диоскор вбежал в церковь и сел на архиерейскую кафедру, но рабы Феофила схватили его за руки. Феофил скомандовал конец боя и тут же открыл епископский собор, на котором осуждено было все учение Оригена. Тем временем Диоскор ускользнул из церкви и вместе с братьями скрылся в условленном месте, в одном из колодцев. Кельи братьев Долгих были разгромлены и сожжены вместе с книгами, особенно ненавистными для невежд. Нитрийцев этот погром расколол. Около 300 из них убежали в Палестину к Иоанну. Исидор был в их числе.

Феофил искал вселенской поддержки своей борьбы с Оригеном и нашел ее y папы Анастасия. Тот осудил и Оригена, и его переводчиков на латинский язык. Писал Феофил и на Кипр св. Епифанию. Последний пришел положительно в восторг и писал: «Наконец-то Амалик истреблен до конца! Ha гope Рефидим воздвигнуто знамя креста. На алтаре Александрийской церкви слуга Божий Феофил воздвиг знамя против Оригена». Палестинский епископат Иоанна откликнулся дипломатически сдержанно. Палестинцы осудили тех, кто извлекает из учения Оригена пагубные уроки. A отлученных епископом Феофилом они не будут принимать, пока те сами не примирятся со своим главой.

Монахи — эмигранты из Александрии пришли в уныние. Часть оторвалась от Александрии и слилась с Иерусалимской церковью. Часть вернулась домой, подчинившись Феофилу. A около 50 человек под возглавлением трех братьев Долгих отправилось в Константинополь искать нейтрального соборного суда.

Арена борьбы сторон в этом деле переносится в столицу, которую возглавлял в этот момент Иоанн Златоуст. B связи с делом Златоуста мы к этому конфликту и вернемся.

A сейчас — вкратце o том, какой исход имела описанная богословская и личная борьба между двумя латинскими друзьями. Руфин сообщил Иерониму о своей переводческой и богословской работе в Риме. Иероним откликнулся на это осведомление довольно иронически, но воздержался от вражды, помня о бывшем их примирении y гроба Господня. Но римские друзья-монахи уже зарядились враждой к Руфину за оригенизм. Монахи писали Иерониму, что Руфин злоупотребляет его именем, прикрывая им свой смягченный, замаскированный перевод Оригена. A потому нужно изобличение обмана, нужен новый точный перевод Оригена. И опять воспылавший гневом богатырь труда Иероним засел за буквальный перевод Оригена.

И по нему монах Паммахий убедился, что Ориген еретик, и трусливо запер новый перевод y себя в письменной конторке, чтобы никто не мог снять с него копию. Папа Анастасий уже по просьбе Феофила Александрийского отдал все писания Оригена на экспертизу Евсевию, епископу Кремонскому, затем объявил их еретическими и испросил указ императора о запрещении их наряду с Порфирием и Арием.

«Победители» хотели взяться сразу и за Руфина и обесчестить и покарать его. Воистину «кто спит, тот не грешит». Но целый фронт поднялся на защиту трудолюбца Руфина. И епископ Аквилейский Хроматий, и св. Павлин Ноланский, и Тереза из Нолы, и Иоанн Иерусалимский, и Меланья из Палестины — все против гонения на Руфина. Сам Руфин для успокоения папы прислал ему личное исповедание веры. Может быть, все это помогло ему. От папы хотя и не последовало благоприятного ответа, но не было и никаких прещений. Но Руфин считал нужным оправдываться пред враждебным к нему общественным мнением Запада. Он написал «Апологию» в двух книгах. Тут он защищается против обвинений в оригенизме. Он указывает на колеблющиеся и переменчивые позиции в оригеновском вопросе самого Иеронима, на пристрастие Иеронима к старым языческим писателям. И все это с добавкой желчных личных упреков своему другу-врагу. Римские друзья Иеронима опять прислали в Вифлеем письма, вызывающие Иеронима на бой. Тот взвинтился, написал бранчливое письмо Руфину. Руфин подал реплику. Иероним продолжал браниться. Руфин снова написал Иерониму, требуя от него молчания, иначе Руфин грозил бывшему другу, что он разгласит некоторые грехи Иеронима, открытые ему раньше по дружбе. Иероним откликнулся трагически: «Это значило бы, что Руфин хочет его головы»...

И епископ Аквилейский Хроматий, и осведомленный об этой распре блаж. Августин Иппонский приходили в отчаяние, как укротить эту бурю страстей. Первым замолчал Руфин. Хроматий уговорил его мирно заняться переводами на латинский с греческого: 1) Церковной Истории Евсевия, 2) Истории монашества в Египте, 3) гомилий Василия Великого, Григория Богослова и даже Оригена.

Но Иероним не успокоился, продолжал войну с «оригенистами». Он вычеркнул из своих «Хроник» все похвалы Мелании, которые он расточал пред ней 20 лет тому назад. Подчеркивал, что и самое имя Мелания говорит о черноте ее души. Руфина обзывал grunnius (т.е. хрюкающей свиньей) и скорпионом. Когда даже умер Руфин, уже в 410 г. в Сицилии, Иероним записал: «Наконец-то скорпион залег в земле Тринакрийской, стоглавая гидра перестала шипеть на меня».

Государственная обстановка

По смерти Феодосия I Великого (379—395) осталось трое его детей. От первого брака, с Флакиллой, родились два сына: Аркадий и Гонорий. И от второго брака, с Галлой (сестрой Валентина II), — дочь Плакида. Она прозывалась и именем матери, как Галла-Плакида.

Старшему (18 лет), Аркадию, передана была власть над Востоком, младшему (11 лет), Гонорию, над Западом. До совершеннолетия их были назначены над ними опекуны-регенты. Над Аркадием в Константинополе — Руфин, над Гонорием в Медиолане — Стиликон. Оба опекуна друг друга ненавидели. Стиликон (западный) был сильнее: ему подчинены были и все армии Востока. Ho y Руфина нашелся еще более сильный враг, дворцовый камергер Евтропий. Руфин старался женить Аркадия на своей собственной дочери, a Евтропий свел Аркадия с девицей Евдоксией, сиротой из враждебной Руфину семьи. Эта семья консула Бауто была франкской национальности. Свадьба состоялась в 395 г. Руфин был предательски убит, и Евтропий диктаторски стал y кормила правления, да к тому же и оправдал себя на военном фронте. В это время из Азии вылился на Европу поток гуннов. Они разлились по Кавказу, Черноморью, Дунаю и на Балканы во Фракии. Но Евтропий сумел собрать силы и прогнать гуннов обратно в Закавказье. За это получил титул патриция и консула.

Но под ногами диктатора не было твердой почвы. Одна военная сила свергала другую. Конкурент Евтропия Стиликон сговорился с готским генералом Гайной и потребовал y императора Аркадия головы Евтропия. Император колебался. Но предательницей Евтропия оказалась вознесенная им на трон императрица Евдоксия. Ей самой захотелось реально всем командовать. Пока Евтропий спасся y алтаря св. Софии в Константинополе. Ho вскоре (399 г.) он все равно был казнен. Готский генерал Гайна сговорился с другим готским вождем, Трегибильдом, для захвата власти. Их силы уже встали в Халкидоне на другом берегу от Константинополя. Император Аркадий смиренно выехал к ним на поклон. И здесь в известной церкви св. Ефимии подписал мир и вынужденные обещания. Римские войска, охранявшие Константинополь, должны были быть удалены из столицы, и «град царей» оккупировался готскими силами.

Но коварные византийцы оказались хитрее наивных «азиатов»-готов. Они отняли y готов всякую возможность мирно сидеть и питаться. Создали такой тотальный бойкот и террор, что Гайна решил бежать из столицы во Фракию, a греческое население безжалостно вырезало отставших. B Дунайских областях готов выбивали шедшие за ними из Азии гунны. Подобное же добивание готов гуннами произошло и на почве Италии.

Вот в этот-то государственно сумбурный момент и попадает в Константинополь не по своей воле человек не от мира сего — св. Иоанн Златоуст.

Св. Иоанн Златоуст

На фоне этой даже государственно колеблющейся почвы и перманентной смуты появилась, не по своей воле, специфически одаренная талантами эллинского красноречия, и к тому же еще аскетически святая личность Иоанна Златоуста. Златоуст цринадлежал к тому слою, который обрабатывал земельные участки солидных размеров, a в городах вел промышленность и торговлю. По-нынешнему, это класс буржуазный. Жизненные интересы побуждали эти семьи давать своим детям наилучшее образование, т.е. платить большие деньги немногим частным учителям. Школа была делом частным, a не государственным. Иначе говоря, люди книжные и просвещенные древней церкви, так называемые отцы, учители и писатели древней церкви, были главным образом детьми зажиточных и культурных семей больших городов, принадлежали к наследственной интеллигенции того времени. Такими их «дворянскими гнездами» были города в центре Малой Азии и в районе Антиохии, около Ливанских гор. Отсюда вышли и «Великие Каппадокийцы», и вся школа антиохийского богословия: Мелетий Антиохийский, Диодор Тарсский, Феодор Мопсуестийский, Флавиан Константинопольский. За ними — Иоанн Златоуст. Он принадлежал к зажиточной семье. Учился y знаменитого тогда профессора риторики Ливания, который кроме Антиохии вызвался читать лекции и в Константинополе. Кажется, вслед за Ливанием и Златоуст в студенческие годы ездил в столицу для прохождения науки именно y Ливания. Последний не мог не оценить особых ораторских способностей Златоуста и предлагал ему стать его преемником по профессуре красноречия. Но Иоанн отдал свое сердце христианству, церкви и принял крещение от Мелетия. Св. Мелетий тогда еще стоял на позиции компромиссного учения о божестве Сына Божия. Вскоре Мелетий резко порвал с господствующими омиусианами и перешел к чистому никейскому омоусианству. Пока за это Мелетий был в отрыве от своей кафедры, и Златоуст жил со своей овдовевшей матерью. A после скорой смерти ее молодой еще Иоанн проявил влечение к аскезе и убежал жить к сирийским пустынникам. Неподалеку от него жил y пустынников и блаж. Иероним. Но Иероним убежал от их антиинтеллигентности к своей библейской филологии. To же произошло и со Златоустом. Он достаточно наскучался и наголодался в пустыне, нажил себе на всю жизнь тяжелый катар желудка. Через 6 лет своей ссылки Мелетий, после гибели гонителя православия императора Валента (379 г.), вернулся в Антиохию, собрал около себя верную ему «никейскую» паству и вызвал из пустыни молодого еще Иоанна Златоуста в свой клир и поставил его диаконом. Мелетий вскоре во время Константинопольского собора 381 г. умер, и тогда уже преемник его в Антиохии Флавиан поставил Златоуста в пресвитеры (386 г.). Златоуст в это время уже написал ряд своих работ — «О священстве», «О монашестве» и, конечно, сразу же прославился как проповедник. Флавиан назначил ему место в старом нижнем городе,

После Феодосия I императорскую власть получили два юных сына его: Аркадий (18 лет) — над Востоком и Гонорий (11 лет) — над Западом. Известный немецкий историк Шлоссер говорит: «Оба сына Феодосия имели весьма ограниченные природные способности». Об Аркадии, в частности, церковный историк Филострогий пишет: «У него рост был маленький, тело сухощавое, силы слабые, лицо темноватое. Вялость его души звучала в его речи и характере глаз, которые сонливо и болезненно щурились». Неудивительно, что оба эти незрелые по годам императоры попали в руки временщиков. Около Аркадия временщики свергали и убивали один другого. Руфина сгубил Евтропий. A его сменили один за другим готские генералы: Гайна, потом Фравита, за ними комит Иоанн и т.д. Временная сила Евтропия сказалась в том, что именно он нашел невесту и жену для Аркадия в лице Евдоксии, родившейся во франкской семье германской крови. Тот же Евтропий, желая украшать столицу для собственного прославления, посоветовал Аркадию по смерти в 397 г. Нектария, поставленного еще Константинопольским собором 381 г., украсить столицу фигурой красноречивого антиохийского проповедника Иоанна. Нектарий был ни богослов, ни проповедник. A тут тщеславию столицы льстило привлечение артиста слова. Сказано — сделано. Риторический провинциал оказывается в столице. Талант слова, после рыбьего молчания Нектария, сразу создал специфический шум в столице. B Нектариево время никому и в голову не приходило обличать «сильных мира сего». A теперь масса услышала из уст провинциального проповедника нечто новое. Он призывал богатых уделить из их имений что-нибудь на свою бедную братию во Христе.

Болезненно было появление святого начальника и для клира. При глубоко светском Нектарии никто не беспокоился о дисциплинарных недостатках клириков. Иоанн стал налагать канонические запрещения.

Приказал удалять из домов целибатных клириков их подозрительных «сестер».

Потребовал от богатых диаконис и клириков скромной жизни и отказа от бросающейся в глаза роскоши.

Из своего архиепископского жилища и его обстановки тоже изгнал барскую роскошь.

Монахам запретил свободно гулять по городу.

Обличения в проповедях богатых и придворных нравов заставили высший слой общества враждебно настроиться.

Отказ Иоанна ходить по обедам y богатых граждан, чтобы есть всегда дома одному, тоже дал повод озлобляться на него за эту якобы гордыню. Между тем Иоанн не в силах был питаться обычно. Он так испортил себе желудок жестоким питанием y сирских пустынников, что уже не в силах был переваривать общепринятые виды пищи. Большей частью довольствовался рисовой кашкой.

Усердным помощником Иоанна в проведении мер дисциплинарной строгости был его диакон Серапион, египтянин. Его неуступчивость еще более усиливала дух оппозиции и протеста, сложившийся во всех власть имущих слоях общества.