Вселенские Соборы

Хотя собор и не отверг мощей, но крайняя светская партия и сам император были противниками и мощей. Под всякими предлогами старались их устранять. Так, Константин приказал закрыть чтимый храм св. Евфимии в Халкидоне (место IV Вселенского собора) и мощи мученицы утопить в море, a церковь превратить в арсенал.

* * *

Главную оппозицию в деле иконопочитания императоры-иконоборцы встретили в среде монахов, и потому на монашестве сосредоточилась их особая вражда и борьба. Монахов Константин осыпал всякими бранными кличками. Объявил самое их звание неблагонадежным политически и подверг их остракизму — запретил знакомство с ними. И лакействующие публично гнали, поносили монахов и кидали в них камнями. Так что в Константинополе «и следа монашеской одежды нельзя было увидеть: все скрылись с глаз». Строптивые попадали под суд и оказывались мучениками. Монах Андрей Каливит, назвавший Константина новым Валентом и Юлианом, был засечен бичами на ипподроме (762 г.). Игумен Иоанн, отказавшийся топтать икону Богоматери, был просто казнен. Но особо глубокое впечатление произвели казни св. Стефана Нового и его учеников. Именно они заставили сравнить времена Копронима с временем Диоклетиана.

Св. Стефан подвизался на горе св. Авксентия в виду Константинополя, на том берегу, в десяти милях от Халкидона. Напрасно пытались иконоборцы сломить его стойкость. Он был скалой для всего Константинопольского монашества. Советовал монахам не поддаваться на провокацию, скрываться и пассивно сопротивляться. Он рекомендовал в качестве главного средства спасения и эмиграцию: 1) на окраины, на северный берег Эвксинского Понта, в Крым, в Херсонес, на Кавказское побережье; 2) во владения арабов, начиная с восточных берегов Средиземного моря (Кипр, Ликия), и в патриархаты Антиохийский и Александрийский, где не было гонений; 3) в Рим и Италию. И монашество массовым образом эмигрировало по его совету.

Стефан не подписал иконоборческих постановлений и был за это вытащен насильно из своего затвора (из пещеры) и заперт с другими монахами на шесть суток без пищи. Но был выпущен, ибо император отвлекся войной с болгарами. За это время патриций Каллист подготовил в угоду императору двух лжесвидетелей. За подкуп один доносил об анафеме Стефана против императора, другая — о преступной связи Стефана с его духовной дочерью. Лжесвидетельства не удались. Придумали заменить их провокацией. Так как император запретил новые пострижения в монашество, то c ведома императора молодой чиновник двора Георгий, придя к Стефану, прикинулся жаждущим монашества по каким-то исключительным мотивам. И был пострижен.

Через три дня Георгий бежал к императору, и тот поднял дело с демагогическим шумом. Сам перед толпой держал речь против монахов, которые-де похищают y императора любимых слуг и т.д. Возбудив часть толпы, император назначил публичную кощунственную церемонию «расстрижения» Георгия. Монашеская одежда снималась с Георгия и бросалась черни для разрывания в клочки. A Георгий, одеваемый в офицерский наряд и получающий шпагу, кричал: «Вот сегодня, владыко, я одеваюсь во свет! —

Подняв толпу против монахов, император послал вооруженный отряд арестовать Стефана. Монастырь и храм были сожжены, ученики Стефана разогнаны, a сам он был истязательски бит. 17 дней его продержали в одном монастыре в Хрисополе. Здесь император послал главарей ереси Феодосия Ефесского, Константина Николийского, Сисиния Писидийского и Василия Трикокава убеждать Стефана. Ho тот отвечал им словами пророка Илии к царю Ахаву. Житие рассказывает, что, приведенный к самому императору, Стефан вынул из своего клобука монету и спросил: «Какого наказания достоин буду я, если эту монету с изображением императора брошу на землю и стану топтать? Отсюда ты можешь видеть, какого наказания заслуживают те, кто Христа и Его Святую Матерь оскорбляют на иконах». При этом Стефан бросил монету и топтал ее. Стефан был сослан на один из островов Пропонтиды. Здесь около него собралось много монахов и чтителей икон. Через два года Стефана в цепях привезли в столицу и бросили в тюрьму претории, где оказались сидящими 342 монаха из разных мест, страдающих за иконы. У многих были урезаны носы и уши, y других выколоты глаза и отсечены руки, y иных были сожжены бороды и лица. Их тюрьма обратилась в монастырь: они молились, пели, привлекая тем народ и проповедуя иконопочитание. Стефан обратил в православие даже двух императорских посланцев. После этого его участь была решена. Стефан отдан был на растерзание специфически взвинченной толпе. 28 ноября 767 г. явились в тюрьму солдаты, схватили св. Стефана, привязали веревку к ноге и потащили его по улицам, подвергая избиению и побиению камнями. Даже школьники освобождены были от уроков и выпущены на улицу, чтобы бросать камни в какого-то преступника. Тело так убитого мученика было брошено в общий ров, куда кидались трупы казненных преступников, без погребения.

Обвинительный акт Стефана умалчивал об иконах и мотивировал казнь тем, что «он многих обольщает, научая презирать настоящую славу, пренебрегать домами и родством, отвращаться от царских дворцов и вступать в монашескую жизнь». Таким образом, монашество объявлялось преступлением!

Еще раньше этого, 25 августа 766 г., казнено было 19 высокопоставленных лиц за одно сочувствие Стефану. Константин Копроним попытался совсем уничтожить монашество, осмеять его, унизить перед народом и вырвать y массы благоговение и уважение к аскезе. Придумано было кощунственное издевательство. Хронист Феофан сообщает о Копрониме: «21 августа (766 г.) обесчестил монашеский образ, приказал каждому авве на ипподроме держать за руку женщину (Никифор — „водить под руку монахиню“) и проходить таким образом по ипподрому, подвергаясь оплеванию и поруганиям от всего народа». После этого проведены были закрытие и конфискация монастырей в Константинополе в 768 г. Вот что более подробно сообщает летописец: «Монастыри обратили в казармы для единомысленных с ним воинов. Обитель Далмата, первейшую среди монастырей Византии, отдал для жилья солдатам. A так называемую Каллистратову, и обитель Дия и Максимина, и другие священные дома монашествующих, и женские обители разрушил до основания. Тех же, которые приняли монашество, из занимавших видные места в войске, или в управлении, и особенно приближенных к нему, подверг смертной казни. Неистовым усердием в издевательствах над монашествующими отличился правитель Фракийской провинции Михаил Лахондракон (прозванный просто «Драконом»). Лахондракон, подражая своему учителю (т.е. императору), всех монахов и монахинь, бывших во Фракийской Феме, собрал в Ефес и, выйдя на равнину, называемую , сказал им: «Желающий повиноваться царю и нам да облечется в светлую одежду и женится немедленно. A кто так не сделает, те будут ослеплены и сосланы на Кипр». И заканчивает летописец: «…слово завершено было делом, о ».

В тот день многие стали мучениками, a многие, изменив прежнему обету, погубили души. Этих «Дракон» приблизил к себе». После этого монастыри были отобраны, со всеми сосудами, книгами, землями, живым и мертвым инвентарем. Все это продано с молотка, и деньги как дар поднесены императору.

Монахов секли, калечили, убивали. В 765 г. при сжигании монастыря Пелекиты Лахондракон загнал 38 человек из братии в развалины древних терм и там живых засыпал землей. Во всей Фракийской провинции не сыскать было ни одной монашеской фигуры. Император был в восторге, благодарил Лахондракона и ставил в пример другим. Получив рапорт о подвигах Михаила Лахондракона и вырученные им деньги, Константин издал милостивый рескрипт: «Я обрел в тебе мужа по сердцу моему, исполняющего все желания мои».

После этого нашлись, конечно, и подражатели Лахондракону.

Епископат шел за кесарем в вопросе и об иконах и, особенно, в «сокращении» очень независимого монашества. Но «работа меча» была так груба и шла настолько дальше убеждений иерархии, не отвергавшей в принципе монашества, что реакция должна была проявиться. «Сокрушался» сам патриарх Константин, ставленник императора. Константин Копроним придумал для Константинополя и его окрестностей «вселенскую клятву,

На площади перед крестом, евангелием и святой евхаристией все должны были поклясться, что никто из подданных василевса не будет поклоняться иконам. Неизвестно, проводилась ли на деле такая присяга и вне столицы. Но патриарху Константину пришлось принять личное участие в этом грубом обряде с особым унизительным обещанием с его патриаршей стороны. Это привело патриарха Константина в состояние духовного надлома и отчаяния. После этого момента он временно как бы покатился по наклонной плоскости. Феофан сообщает об императоре: «Он заставил и Константина, лжеименного патриарха, подняться на амвон, воздвигнуть честное и животворящее древо и поклясться, что он не принадлежит к числу почитателей икон. Патриарх Константин все это исполнил». Но царь-иконоборец садистски неистовствовал. По словам летописца, он «побудил патриарха из монаха превратиться в пирующего, украшенного венком, есть мясо и слушать кифардов на царском обеде». Однако такого размонашивания не вынесла душа епископа. Издевательства над монахами на ипподроме и казнь 19 архонтов вызвали его стоны и ропот. Доносчики донесли с прибавками, и император отослал Константина в ссылку. На его место поставлен еще более безликий и послушный человек из «варваров» — Никита (о

Патриарх из варваров без жалости доканчивал истребление икон и даже мозаик в патриарших палатах. Император Константин продолжал неистовствовать. Сосланного патриарха Константина вновь вызвал 6 октября 767 г. в Константинополь. Вот что рассказывает летописец: «И истязал его тиран Константин, так что он не мог ходить. Император приказал его нести на носилках и посадить на солею великой церкви, a один из секретарей был тут, держа в руке свиток с обвинениями против бывшего патриарха. По приказу царя хартия прочитывалась собранному народу, и после каждого пункта секретарь бил патриарха Константина по лицу, в то время как новый патриарх Никита сидел на кафедре и смотрел. Потом Никита руками других епископов снял с осуждаемого омофор — анафематствовал Константина, обозвал его „мракозрачным“ и указал вытолкать его из церкви задом наперед. На другой день несчастного ждали поругания на ипподроме. Напрасно на вопрос царя: „Что ты скажешь о вере нашей и собора, который мы собрали?“ — несчастный сокрушившийся патриарх Константин сказал: „Хорошо и веруешь, и собор собрал“. На это с жестокостью император заявил: „Вот это мы и хотели услышать из твоих скверных уст. A теперь ступай во мрак и к анафеме“. После этого бывший патриарх был обезглавлен на обычном месте казней, на „собачьей площадке —

Монашеская греческая эмиграция была огромная.

14 сентября 755 г. Константин Копроним умер во время похода на болгар

Защита икон вне империи

Такое политическое гонение на иконы, к счастью, было бессильно за рубежом «православного царства».

В других восточных патриархатах совершенно спокойно относились к искусственно возбужденному в Византии спору и при случае твердо реагировали на попытки внести иконоборчество в их пределы.

Так, в 764 г. Косьма, епископ, Сирийского города Епифании Апамейской, обвинялся пред Антиохийским патриархом Феодором в том, что он захватил церковную собственность в виде священных сосудов в свою пользу. Косьма не отдавал сосуды под предлогом отрицания икон, на них изображенных. Но патриарх Феодор, стремясь к пресечению в корне этой «заграничной» ереси, сговорился со своим тезоименником патриархом Иерусалимским Феодором и Александрийским Косьмой. Все они трое в один день — 13 мая 764 г. на литургии в Пятидесятницу по прочтении евангелия по одной согласованной формуле анафематствовали Косьму Епифанийского. Выступление это делалось явно в противовес иконоборческому собору Константина Копронима.

Патриархи были настороже против ереси и в свои послания — синодики по случаю своего вступления на кафедры вставляли особые пункты в защиту икон. Этим и объясняется чтение впоследствии на VII Вселенском соборе синодики Феодора Иерусалимского.

По-видимому, эта синодика была затем для специальной цели защиты икон дополнена доводами в пользу их почитания и рассылалась тремя восточными патриархами солидарно по другим автокефальным церквам. Так, 12 августа 767 г. она была получена в Риме как свидетельство согласия патриархов с римской церковью в вопросе об иконах. Занимавший в этот момент папскую кафедру антипапа Константин II (767—768 гг.) переслал синодику к франкскому королю Пипину, «чтобы знали в Галлии о ревности, проявляемой на Востоке в пользу икон».

На Западе

Отвержение здесь иконоборчества во время Константина Копронима было вызвано отношениями василевса с франкским королем Пипином. Константин требовал y Пипина возвращения ему потерянных им (по иконоборческому безумию) владений в Южной Италии, сознательно отданных Пипином папе. Византийские послы давали Пипину какие-то «ложные обещания».

Пипин собрал особое совещание своих ноблей и епископов (concilium mixtum) и от лица совещания была заявлена верность папе. A пo поводу вопроса об иконах, тоже поставленного послами василевса, Пипин не хотел даже и разговаривать без легатов папы. За ними послали. Когда легаты прибыли — это было на Пасху 767 г. — Пипин отмечал Пасху в предместьях Парижа, на королевской даче в Gentiliacum (Жантийи — Gentilly), там, где теперь много унылых и грязных фабричных зданий по речке Віиvrе. На соборе были споры «de sanctorum imaginibus et de Trinitate» («o священных изображениях и о Троице»).

По-видимому, на обвинение греков легатами в еретичестве иконоборчества греки упрекали латинян в свою очередь в ереси filioque. Хронологически это самый ранний прецедент существующего и до сего дня спора о filioque. Собор высказался за иконы, и это очень обрадовало папу Павла. Полученное около этого времени послание восточных патриархов об иконах, может быть, свидетельствует о том, что папы и Пипин запасли контрмину для византийцев в этом протесте их греческих собратьев.

Император Лев IV Хазар (775—780 гг.)

Поскольку иконоборчество было ересью, порожденной династической политикой, постольку и перемены на троне резко изменяли судьбы вопроса об иконах. Образовалось две борющихся партии как бы «консерваторов» (иконопочитателей) и «либералов» (иконоборцев). Малейшая борьба за трон сейчас же переходила в игру церковным вопросом в угоду задачам политическим. Представители царствующей династии ставили ставку то на ту, то на другую партию. Жестокости Константина V Копронима, конечно, не уничтожили (наоборот!) моральной силы ушедших «в катакомбы» иконопочитателей.

На этой почве рассорилась между собой большая и сложная семья Константина V Копронима. Он был трижды женат. Первая его жена была хазарка, Ирина, дочь кагана. Она крестилась для брака (в 732 г.). От Ирины-хазарки и родился в 750 г. сын, наследник трона Лев IV, прозванный Хазаром. Этого Льва IV в 20-летнем возрасте (770 г.) женили на красивой и умной афинянке по имени тоже Ирина.

Эта Ирина в 771 г. родила Льву IV Хазару сына Константина, тоже будущего императора. Но династическое преемство Константина Копронима осложнялось тем, что после скорой смерти второй бездетной жены его он женился на третьей. Она родила пять сыновей, старшим из которых был Никифор. Дети первой и третьей жен Копронима разделились между собой по партиям. Ирина-афинянка вела своего мужа Льва IV Хазара за «консерваторами». B пику им Никифор с братьями оперлись на «либералов». «Консерватизм» означал принятие икон, «либерализм» — их отрицание. Жестокий иконоборец Константин V Копроним перед женитьбой своего сына Льва Хазара на афинянке Ирине взял с нее клятву, что она не будет поклоняться иконам, к чему она привыкла в Афинах. Ирина клятву дала, но сердца своего не изменила. Как только муж ее, Лев IV Хазар, стал василевсом (775 г.), так она уговорила его исправить ошибки правления отца его, Константина V. Тактика состояла в том, чтобы, не разрывая с иконоборцами, от которых Лев IV и получил власть, он позволил, однако, свободно существовать и иконопочитателям, без открытого изменения действующих иконоборческих законов. Чтобы приобрести независимый от партии авторитет y народа (тут явны советы Ирины), Лев IV, пользуясь накоплениями государственного казначейства, сделанными еще его отцом, уменьшил подати и роздал много денежных пожалований. Молчаливое позволение монахам возвращаться на свои места и чтителям икон продвигаться на епископские кафедры стяжало Льву IV новые симпатии гонимых. Так накопился взрыв признательности, вылившийся в народную демонстрацию на ипподроме (776 г.), когда толпа требовала, чтобы Лев IV провозгласил своего единственного от Ирины сына, пятилетнего Константина (имя любимое), заранее василевсом. Лев не верил в устойчивость симпатий толпы и особенно не верил в прочность наследственных прав на престол. Он откровенно говорил толпе: «Когда я умру, вы найдете себе друтого правителя, a сына моего убьете», т.е. как раз именно за то, что он претендент. Лев предпочитал, чтобы его сын-первенец остался жив, хотя бы и частным лицом, чем лишился головы за имя наследника. Но в конце концов он решился на это и короновал сына, Константина VI. Это было торжеством Ирины и началом злобы братьев Льва IV от мачехи. Хотя они и получили титулы кесарей, но старший из них — Никифор все-таки вскоре вовлекся в заговор партии иконоборцев против Льва Хазара, был в этом уличен и сослан в Херсонес. Может быть, этот заговор все-таки запугал Льва и толкнул его несколько угождать партии иконоборцев. A это, в свою очередь, расстраивало его отношения с супругой Ириной, которая как раз наоборот — все более сближалась с партией противной. Очень показательным симптомом наступившего неустойчивого равновесия этих двух расходящихся устремлений мужа и жены был их выбор нового патриарха на место умершего в 780 г. иконоборческого патриарха Никиты. Ирине был угоден Павел. Но и Лев согласился на него, ибо Павел после некоторой заминки дал Льву письменную клятву, что икон он почитать не будет. Хронист Феофан пишет: «Павел, честный чтец, родом кипрянин, блистающий словом и делом, после многих отказов, ввиду господства ереси, насильно рукополагается в патриарха Константинопольского». Он дал подписку при хиротонии «не поклоняться иконам —

Все было двойственно и ненадежно. Иконоборческая партия вела свой сыск и внушала Льву, что жена его предает, что около нее организуется партия иконопочитателей. Произведен был обыск, и y Ирины в постели найдены две иконы, в чем обвинены были шесть высокопоставленных чинов двора. Ирина обвинена была в нарушении клятвы своему покойному свекру Константину Копрониму и удалена от двора, a шесть сановников — обриты, заключены в тюрьму и потом пострижены в монашество (род издевательского наказания). Это было в великом посту 780 г. Осенью того же года Лев IV скоропостижно умер от злокачественных опухолей (

Новые историки, рисуя в самых мрачных тонах характер Ирины, делают предположение, ничем, впрочем, документально не подтвержденное, что этим Ирина сознательно отравила мужа.

Царствование Ирины совместно с сыном Константином VI (780—790 гг.)

Ирина была провозглашена регентшей при сыне Константине VI. Это было вызовом иконоборческой партии. И партия решила вновь путем переворота воцарить Никифора. Но Ирина открыла заговор, сослала заговорщиков, a Никифора и братьев постригла в монашество, посвятила в сан диаконов и священников и заставила их в ближайшее Рождество того же 780 г. служить в Св. Софии напоказ народу, чтобы впредь расстались с мыслию выдвигать в императоры этих сыновей Константина Копронима от третьей жены1.

Ирина, одержав эту победу, начала смелее выявлять свое расположение к «древнему благочестию». Было устроено торжественное возвращение из скрытого места на острове Лемносе «изгнанных» Константином Копронимом мощей святой мученицы Евфимии на их прежнее место в Халкидон. Монахи стали возвращаться из ссылок. Частные люди стали открыто почитать иконы. Этот ощутимый поворот к ликвидации иконоборчества Ирина вела пока осторожно, ибо шли войны с арабами и славянами. Опасно было раздражать большинство военных «копронимовского» духа. Ирина ускорила очень неславный мир с арабами, правда уравновесив его победой над славянами. В эти же годы Ирина своего еще несовершеннолетнего (13 лет) сына Константина VI обручила с еще более малолетней (8 лет) дочерью Карла Великого, Ротрудой. По-гречески созвучно называли ее Еритро. Ирине нужен был ввиду этого религиозный мир и со всем Западом.

Патриарх Константинопольский Павел не мог быть вождем нового течения. Его прежнее компромиссное поведение мешало ему не только внешне, но мучило его и внутренне. В 784 г. он удалился в монастырь св. Флора и заявил о своем отречении от патриаршего трона. Ирина с сыном отправились к нему в монастырь. Но Павел заявил им: «О, если бы я никогда не восходил на Константинопольский трон, ибо церковь Божия была насилуема, оторвана от других церквей и анафематствована ими». Присланным Ириной сановникам Павел вновь повторил свои мотивы и прибавил пожелание созыва собора и отмены иконоборчества.

1 Но никогда в Византии не прекращавшаяся серия дворцовых и армейских заговоров и впредь не давала покоя постриженным лицам. B 792 г. новый заговор выдвинул иеромонаха принца Никифора в претенденты. За это Константин VI ослепил своего дядю и вырезал языки двум другим его братьям черноризцам-кесарям. «Если не будет созван вселенский собор и не будет искоренено господствующее заблуждение, то не надейтесь получить спасение». Когда ему заметили посланные: «Зачем же ты при поставлении дал письменное клятвенное обещание, что никогда не будешь почитать икон?» — на это патриарх ответил: «Это-то и есть настоящая причина моих слез, это-то и побудило меня наложить на себя покаяние и молить Бога о прощении». Павел вскоре умер. С этих пор, говорит летописец, все начали открыто обсуждать вопрос о почитании святых икон.

Подготовка к VII Вселенскому собору

Для выбора нового патриарха было организовано Ириной большое общественное собрание в Мангаврском дворце. Нужна была предварительная проверка общественного настроения и нащупывание твердой почвы. Невольно создается впечатление, что роли на этом собрании были заранее обдуманы. На вопрос императрицы о кандидате в патриархи раздались дружные крики: асикрит Тарасий!

«И мы, — сказала Ирина, — уже обращались мыслью к его кандидатуре, но он сам не желает патриаршества. Пусть он сам объяснится». Тарасий выступил с обширной речью. В ней он описал трудное положение церкви из-за разрыва с Западом и анафем, произнесенных со всех сторон на византийскую церковь. «Если защитники православия — императоры (т.е. Ирина и Константин VI) повелят внять моей справедливой просьбе о созвании вселенского собора, то уступлю и я и исполню их повеление и приму ваш выбор. Если же не так я считаю невозможным это сделать, чтобы не подпасть анафеме и не быть осужденным в день праведного Судии всех, когда не выручат меня ни императоры, ни иереи, ни начальники, ни толпы народа». Подавляющее большинство приветствовало Тарасия и его мысль о вселенском соборе. Но из военной среды не могли не раздаться и возражения. «Птенцы гнезда Копронимова» заявили, что собор излишен. Вселенский собор уже был при Константине V, и церковь через него уже выразила свое суждение об иконах. Тарасий возразил, что собор 754 г. был созван в условиях стеснения свободы суждений, ибо иконы уже были низвержены со времени Льва Исавра. A кроме того, разве истину может связывать какое бы то ни было предшествующее суждение? Оппозиция была приглушена волей большинства, и Тарасий из светского состояния был быстро проведен по степеням священства и в Рождество 784 г. поставлен в патриархи.

В своей синодике Тарасий по обычаю свидетельствует свое православие. Между прочим, упоминает и свою анафему на папу Гонория и делает обстоятельную ссылку на 82-е правило «Пято-шестого» собора 692 г.: «В некоторых начертаниях святых икон встречается фигура агнца. Мы хотим, чтобы Христос изображался в своем человеческом образе». Это было веским аргументом вселенского признания церковью икон в VII в. Тарасий далее отвергал «все то, что впоследствии было навыдумано и напутано (т.е. в 754 г.)». B заключение патриархи приглашались послать своих представителей на вселенский собор.

B Рим к папе Адриану I (772—795 гг.) были отправлены особые послы от патриарха и от императоров, с особым письмом к папе, приглашавшим его приехать лично на вселенский собор. Ирина излагала папе печальные факты иконоборчества ее предшественников на троне и свое решение «поддержать предание святых апостолов и древних учителей» посредством вселенского собора. «Просим Ваше отеческое блаженство посвятить себя делу провозглашения истины, прибыть в Константинополь для установления древнего предания о почитании святых икон. Сделать это есть долг Вашего блаженства. Итак, да приидет первый священник, председательствующий на кафедре, и вместо всехвального Петра да явится в кругу всех находящихся здесь священников».

«Мы примем Ваше святейшество со всеми почестями и предоставим Вам все необходимое, a пo окончании дела позаботимся о достойном возвращении Вашего святейшества. Если Вы не можете прибыть лично, пошлите по крайней мере достойных и знающих представителей, чтобы предание святых отцов было утверждено, плевелы исторгнуты и чтобы не было впредь разделения в церкви». Насколько легко было примирить с собой папу, видно из того, как папы, дорожа своим римско-имперским патриотизмом, все время иконоборчества датировали свои акты именами отлученных за ересь императоров римских (Константинопольских) и на монетах Рима чеканили их портреты.

На обращение 27 октября 785 г. папа Адриан I ответил достопримечательным письмом по-латыни, греческий перевод которого (с купюрами) читан был на втором заседании VII Вселенского собора. Это письмо свидетельствовало, что за завесой ряда ссор и разрывов Востока и Запада за весь период вселенских соборов, и особенно за последнее иконоборческое время, в Риме сформировалось твердое самосознание своего догматически обязательного для всей церкви первенства власти, вытекающего из преемства ее от князя апостолов — Петра. Греческому Востоку нельзя было длительно закрывать на это глаза и не отвечать ни да ни нет. Самой нуждой своего обращения греческая церковь косвенно подкрепляла эти претензии Рима и не смела вступать в прямой спор в минуту искания соединения. He видеть этого греки не могли. В предшествующие века им помогала дипломатия общих слов и комплиментарного красноречия. Теперь они пока прибегали к тому же испытанному средству. Но атмосфера была уже более наэлектризована, и из уст папы Адриана греки должны были выслушать несколько требований, и неприятных, и неисполнимых. Анастасий Библиотекарь, переводчик актов VII Вселенского собора на латинский язык, давший нам полный латинский оригинал письма папы, одновременно приводит и его греческий перевод с греческими изменениями против оригинала и с пропуском почти четверти письма. При этом он поясняет нам, что тогда ради мира и пользы дела греки сговорились об этом с легатами папы. Упреки Тарасию в этом папском письме считались невыгодными для престижа собора и подали бы повод врагам его — иконоборцам подрывать все дело. Но другие характерные поправки в тексте доказывают, что греки не хотели, чтобы папские претензии прозвучали на соборе (конечно, без возражений) во всей их обнаженной римской догматической форме.

Содержание письма папы было такое.

Папа Адриан выражает радость по поводу ревности о православии и императрицы, и патриарха Тарасия, хотя и предпочитал бы восстановить иконопочитание просто на основании святоотеческого предания, ссылка на которое и составляет часть письма папы. Если императоры восстановят православие, они уподобятся новому Константину и новой Елене, особенно если по их примеру они будут чтить папу и римскую церковь, ибо, говорит Адриан, Константин и Елена sanctam catholicam et apostolicam spiritualem matrem vestram, romanam ecclesiam exalteverunt et cum coeteris orthodoxis imperatoribus utpote caput omnium ecclesiarum venerati sunt (почитали последнюю как главу всех церквей).

Эти слова опущены в греческом переводе, читанном на VII Вселенском соборе.

«И князь апостолов, которому Бог дал власть вязать и разрешать, вознаградит благочестивых императоров и даст им победу над всеми варварами, si orthodoxae fidei sequentes traditiones ecclesiae beati Petri (греки прибавляли

Тут подробно и настойчиво развивается мысль, что само Священное Писание дает понять величие достоинства Римского епископа и почет, который все христиане должны выявлять к верховной кафедре Петра. Господь учредил его князем всех и хранителем ключей Царства Небесного. Петр затем по повелению Божию оставил свое первенство своим преемникам. Но предание этих преемников свидетельствует в пользу почитания икон. Римская церковь называется «irreprehensibilis —

Этой частью, с поправками единого князя апостолов на двоицу Петра и Павла, и ограничено было прочтение на соборе текста письма.

Ho в нем были еще другие мысли: а) папа требовал начать дело с торжественной анафемы в присутствии его легатов, налагаемой на собор 754 г.; б) затем папа требовал присылки ему, папе, от лица императоров, патриарха и Сената письменного акта с клятвенным ручательством, что на предстоящем соборе будет сохранено полное беспристрастие, не будет никаких насилий для папских легатов, честь их будет гарантирована, a в случае неудачи дела они благополучно будут отпущены домой; в) если императоры возвращаются к православной вере, то они должны целиком возвратить patrimonia Pйtri, т.е. области Южной Италии, отобранные Львом Исавром в ведение Константинопольского патриарха, и возвратить папам также древнее право поставления там епископов. «Римская церковь имела первенство над всеми церквами вселенной, ей принадлежало утверждение соборов»; г) папа резко возражает и против обычного титула Константинопольского патриарха — «икуменикос»: «sed utrum per imperitiam aut schisma vel haeresim iniquorum scriptum est () — universalis».