В конце мая вышла моя первая сорокинская книга «Лёд». Туда же, для полноты, вошли рассказы из цикла «Пир». Книгу ждал, её заметили, о ней заговорили. Вячеслав Курицын — критик сам по себе часто более интересный, чем те произведения, о которых он пишет, назвал «Лёд» гениальным симулятором, а Телегина «восставшим мертвецом, который теперь живее всех живых». Учитывая его оригинальную манеру писать рецензии, это можно было расценивать как высшую похвалу. Бенедикт Сорнов, критик старой школы с душой прогрессивного интеллигента, назвал «Лёд» туманной ахинеей и выразил сомнение в том, что автор сам понимает значение своих собственных строк. Впрочем, — добавлял он, опасаясь прослыть ретроградом и памятуя о «Генеральном секретаре», по поводу которого в 1986-м воспел оду к радости (полный разворот в «Правде»), — впрочем, автор мастит и несомненно талантлив и может себе позволить нечто в джойсовском стиле; то есть нечто такое, что не обязательно легко удобоваримо после первого или даже второго прочтения.
      О книге заговорили, её начали покупать. Первый десятитысячный тираж разошёлся за один месяц. Пятидесятитысячная допечатка не залёживалась на складах, предполагалось, что её раскупят за лето. Модного писателя берут не потому, что его приятно читать, а для того, чтобы при случае оказаться способным поддержать разговор.
      Когда в феврале-марте я всё вспомнил и перестал задавать знакомым идиотские вопросы, словно только что после амнезии, выяснилось множество полезных знакомств. Коллеги — директора издательств, с которыми я пьянствовал на дачах и презентациях, — узнали о моей долгожданной новой рукописи и стали наперебой предлагать свои издательские услуги. Я выбрал московский «Феникс», название которого показалось мне символическим для моего писательского возрождения из пепла. К тому же мы были на короткой ноге с его владельцем, Борисом Назаровым, человеком интересным и в меру эксцентричным.
      Я не прогадал. В первую неделю после тиража Назаров устроил на улицах Москвы акции скинхедов по сжиганию «Льда» (сжигали списанный тираж стихов). Жгли не в пустоту, а на камеры съёмочных групп телевидения. Сотней экземпляров оригинала пришлось пожертвовать для крупных планов. Вечером того же дня сюжет обошёл новостные передачи многих российских и некоторых зарубежных телеканалов. В магазинах за моими книгами стали выстраиваться незнакомые юному поколению очереди.
      В августе, к выходу «Чапаева и Пустоты» мы планировали молниеносное, в стиле гринписовских акций (возможно, их же силами), сооружение гигантского пенопластового унитаза на Красной площади и утопление в нём «Чапаева» негодующими национал-большевиками.
      Фрагмент новой книги вышел в июльском «Новом мире». Там же появились две рецензии: ругательная от Вячеслава Курицына и хвалебная — от Бенедикта Сорнова. На начало августа мы запланировали выход стотысячного тиража.
      По просьбе Гусева, который тоже весьма успешно продвигался в своём направлении, я лично пригласил на презентацию «Чапаева и Пустоты» Аллу Пугачёву. Мы говорили по телефону, и она сказала, что как раз сейчас на её ночном столике лежит моя нашумевшая книга. Дочка позаботилась, чтобы мама тоже получила порцию отрицательных эмоций.
      «Теперь точно придётся прочитать. Если не понравится, приду и дам тортом по морде», — пошутила она.
      Её реакция мне понравилась: она разговаривала со мной как с равным. Видимо, я перешагнул какой-то определённый уровень популярности, и мы в своём кругу могли материть друг друга, ничуть не напрягаясь и не настораживаясь. Книгу разослали всем приглашённым за неделю до мероприятия.
      К этому времени моя жена Таня была на шестом месяце беременности. Тогда, на пороге весны, впервые обнаружив её в своей постели, я снова почувствовал себя подростком на пике гиперсексуальности. Все мои юношеские мечты и фантазии, основанные на изображении постера, висевшего на старой работе в редакции, нескончаемым праздничным фейерверком ударили в небо. И не только в небо, как я благополучно сумел убедиться ровно через девять месяцев.

      Для презентации книги Назаров арендовал банкетный зал Дома актёров. Одна за другой к подъезду подкатывали мёрсы и BMW представительского класса, оттуда выходили разряженные богачи, шишки всех мастей, а также властители дум, грёз и низменных инстинктов (к последним я причислял, например, Гусева). Пугачёва, первая московская барыня, приехала в лимузине. Петь не обещала, но выпить была явно в настроении.
      Расселись за столами, согласно разложенным карточкам, выступил Назаров с обязательной речью и провозгласил первый тост. Потом я подписал книги, потом смотрели концерт, галдели, выпивали и закусывали.
      После публикации «Льда», новую книжку открывали с опасением, но она оказалась понятной и нестрашной, с признаками юмора и некоторого, местами ходульного, изящества. Как я уже упоминал, страницы, нагруженные детсадовской философией или бредом, я вычеркнул. Получились две изящные повести в одной книге — «Чапаев…» и «Дженирейшн Пи». Понравилось всем. Пахнущий коньяком уже с утра Никита Михалков, будто бы прочитавший за одну ночь, лез целоваться. Березовский предлагал миллион для учреждения нового прогрессивного литературного журнала. Карен Шахназаров вызывал на серьёзный разговор об экранизации. Я вежливо отмахивался и обещал после.
      Голова немного кружилась, и я хотел скорее напиться, чтобы не замечать камер и репортёров. Творческий человек, в отличие от политика или чиновника, может позволить себе дурачиться на публике. Инженеру человеческих душ не зазорно быть выпивши. Писатель трезвенник вызывает недоверие и подозрение, что всё написано не от души а по расчёту.
      Оглядевшись, я увидел Гусева и Пугачёву. Они сидели за бутылкой хорошей водки и, хитро улыбаясь друг другу, неспешно разговаривали. Я понял, что Гусев кадрит Пугачёву. Это, конечно, была с его стороны наглость. С другой стороны, я ещё не воспринимал его как знаменитость. Я придвинул стул и сел без церемоний.
      — А! Писатель! Я прочитала, — Алла протянула руку. — Порадовал. Смешно. Честно, не ожидала.
      — Спасибо. Можно с вами выпить?
      Гусев налил, и мы чокнулись.
      — За тебя, — сказала Пугачёва.
      Сказала так, будто я сам ещё не понимаю всех приятных последствий моего открывшегося таланта. А она в этом деле уже собаку съела.
      — А где жена? — спросил Гусев.
      — Она не пьёт. И вообще… ей лучше побыть в спокойной обстановке.
      — С каких это пор?
      — А ты не понял, — сказала Пугачёва.
      — А-а… — сказал Гусев и, покачивая головой, налил по полной. — Тогда ещё раз за писателя.
      Потом я от них пересел и выпил с забежавшим на огонёк Михалковым. Потом со многими другими, чинами поменьше. Выпил со всеми, кто подходил, наливал и что-то говорил. А Гусев и Алла Пугачёва в разгаре вечеринки тихо смылись.

      Ехали в случайном такси, отпустив личных шофёров восвояси. Гусев то и дело отворачивал пробку плоской бутылки, к которым имел привязанность во всех своих воплощениях, предлагал спутнице, затем сам делал пару глотков. Алла обмахивалась шляпой, пряча лицо от шофёра; Гусев курил одну за другой, выдувая дым в опущенное окно. Его слегка трясло от волнения: он ещё не настолько свыкся со своим собственным звёздным статусом, чтобы запросто поиметь Аллу Пугачёву.
      Кристина была на даче, ехали к Алле в пустую городскую квартиру. Вот её улица, двор, парадная…
      — Будут верещать малолетки, — прошептала Алла, наклонившись к Гусеву, не обращай внимания, проходи мимо. Если появится высокий парень, брюнет такой с хаером, бей в морду, он драться не будет.
      Гусев кивнул и протянул деньги шофёру.
      — Та не надо, — сказал вдруг тот, обернувшись. — Для Аллы Борисовны завсегда даром.
      Пугачёва взяла деньги, вынула из сумки фломастер и размашисто расписалась на зелёной купюре.
      — Теперь возьмёшь?
      — Возьму. В рамку поставлю. Здоровьица вам, Алла Борисовна!..
      Едва вышли, с визгом набросились фанатки. Гусев, как договорились, пошёл мимо будто сам по себе. Волосатый парень не появился. Алла пробивалась к парадной с боем. Наконец у них за спинами щёлкнул кодовый замок, стало тихо. Поднялись на лифте, вошли в квартиру.
      — А что за высокий с хаером? — поинтересовался Гусев, осматривая помещение.
      Просторные комнаты, соединённые арочными проходами, заканчивались видневшейся где-то далеко огромной кроватью-сексодромом, покрытой алым сверкающим шёлком. Вид «сексодрома» не вызвал в Гусеве прилива энтузиазма. Если бы дело было в общаге или на природе, без помпы, похоть давно владела бы всем его существом. Любые специальные приготовления, вроде свечей и накрытого стола, только отбивали желание. Ничего такого здесь не было, но сегодня он слишком хотел, чтобы желание пришло к нему, поэтому оно не приходило. Это всё равно как заплакать или засмеяться по заказу — нужен особенный талант.
      Алла вышла откуда-то в коротком халате. Когда успела?..
      — Филя?.. Киркоров, работал у меня в подпевке. Псих ненормальный. Его уже и били, и брили, и в ментовку сдавали. Он на учёте, ему всё по барабану. — Алла приблизилась вплотную и понизила голос. — Короче, композитор. Ты приставать хотел? Давай, приставай, пока я пьяная. А то передумаю. Только в ванной ополоснись. Желательно весь.
      Гусев нашёл ванную, вынул бутылку, винтом допил содержимое. Разделся, ополоснулся под душем, обвязал бёдра пушистым полотенцем. Он, конечно, знал, что Алла Борисовна эксцентрична, но не ожидал столь стремительного развития. Попытался вспомнить о своих амурных похождениях, о своей репутации. Решительно направился к кровати.
      Интимная подсветка, мягкий мужской вокал в аргентинских ритмах. Под прицелом взгляда и тонкой улыбки скинул полотенце и юркнул под одеяло. Голая. Значит, не «Скрытая камера». Чего только в пьяную голову не залетит.
      — Давай-давай-давай… — зашептала Алла. — На ночь я тебя не оставлю. Утром может заявиться Кристинка. Надо выспаться, завтра сольный в «России».
      — А можно музыку… Другую. Чтобы женщина пела.
      Проворчав, Алла пультом переключила трек на Сару Брайтман. Не придерёшься, более женского вокала не бывает.
      Гусев повернулся, наработанным движением обнял, погладил, слился в поцелуе. Обычно в эти секунды у него начиналась эрекция.
      Но ничего не произошло. Катастрофа…
      Пульс колоколом ударил в голову. Гусев моментально взмок и на несколько секунд замер. Почему им не дано этого испытать? Какая несправедливость!..
      Научившись не обманывать себя в сомнительных ситуациях, он понял, что эрекции не будет. Паника и попытки её вызвать только ухудшат положение. Её рука… Не дать понять, не дать коснуться.
      — Погоди… Я забыл. Взять это самое… Я сейчас, я быстро…
      Выскользнул, сверкая задницей, торопливо вышел.
      — Дурак! — крикнула Алла. — Ничего не надо!
      Гусев вышел на кухню, прикурил сигарету и положил горящую спичку в бумажный мусор. Геростратовой славы он не ищет, но слава импотента звезде поп совершенно ни к чему. Едва разгорелось, вернулся.
      — Не кури, брось в окно.
      Бросил. Сел на кровать, погладил.
      — Что это?..
      — Где?
      — Дымом пахнет.
      — Разве?
      Алла вскочила и набросила халатик.
      — Дымом пахнет!
      — Да, действительно… Наверное, с улицы. Подожгли помойку.
      — Какая помойка… Только что долбанный евроремонт сделали на миллион баксов.
      Через несколько секунд с кухни донёсся её крик, ругань и шум воды, набираемой в тазик.
      Гусев потянулся к телефону и набрал «ноль-один».
      — Пожалуйста выезжайте. Да. Пожар. Квартира Аллы Пугачёвой. Записывайте. Какие шутки с её телефона. Хорошо, как можно быстрей.
      Оделся, вышел на кухню. Сгорела часть мусора в мешке, да пластмассовое ведро с одного края обгорело и оплавилось.
      — Слушай, Гусев, — сказал Алла недружелюбно. — Ты парень, конечно, интересный и всё такое. Но ты — идиот. От спички прикуривал?
      Она держала в руке почти опустевший бокал. На холодильнике стояла бутылка вермута и бутылка «Смирновской».
      — Кажется… не помню. Да, от спички.
      — Ты понимаешь, что могло быть?
      — Ну, примерно догадываюсь.
      — Зачем оделся?
      — На всякий случай. Тушить. Так я пошёл вон?..
      — Куда пошёл! — Пугачёва дёрнула повернувшегося Гусева за ремень брюк. — Будешь прощения просить.
      Гусев понял, что надо тянуть время. Но Алла, опрокинув в себя остатки коктейля, повела себя круто. Она припечатала ухажёра к стене и, садистски глядя ему в глаза, стащила с него штаны. Халатик распахнулся. Она грубо наклонила его голову и поцеловала в губы. Их языки снова устремились навстречу. Гусев одной рукой обнял женщину за талию, другой схватился за своё беспомощное достоинство. Тут его руку накрыла её рука и требовательно отстранила. Не оставалось ничего другого, как сделать новую попытку вызвать эрекцию. В одну секунду Гусев вспомнил всё самое возбуждающее, что было в его жизни, чего не было и чего не могло быть вовсе. Бесполезно. Тряпочная пипетка позорно смялась женскими пальцами.
      — Я тебя не возбуждаю? — прошептала Пугачёва и залезла языком в самое его ухо.
      — Да… нет…
      — Ты что, импотент?
      — Нет!!
      — Тогда пошёл вон.
      Пугачёва внезапно ударила его головой о стенку.
      — Погоди, я не понял. «Пошёл вон» потому что не импотент?..
      Алла толкнула его к выходу, и он, запутавшись в спущенных штанах, беспомощно запрыгал.
      — Если бы был импотент, может, пожалела.
      — Но я могу, я хочу!..
      — Значит, плохо хочешь. Иди к своим мокрощёлкам. «Блестящим», «Сосущим», «Орущим»… Пошёл вон.
      Гусев получил такого пинка в зад, что если бы он не успел подтянуть штаны, то растянулся бы в коридоре в полный рост. От второго пинка, в стальных дверях квартиры, он ловко увернулся, вильнув задом. На улице гудели сиренами подъезжавшие к дому Аллы Пугачёвой пожарные машины.

      На другой день Гусев проснулся как обычно в половине двенадцатого. Было неприятно и стыдно. Больше всего ему не хотелось объясняться по поводу случившегося с Гошей Кварцхавой. Он так и не решил, врать или рассказать всё как есть. А как есть? Стоит или не стоит?.. Это следовало проверить как можно быстрей. Вика, Ника, Наташка, Ирочка… Гусев лихорадочно взъерошил листки записной книжки. Чего думать, надо звонить самой надёжной, сто раз проверенной, с кем давно и без проблем, как с порно, а номер как свой день рождения…
      — Аллё! Верунчик? Разбудил… Ну не плачь, приходи, у меня доспишь. Абсолютно трезвый. Подарю. Зачем тебе? Сколько? Рублей, итальянских лир или аргентинских крузейро? Зелёных… У меня нет, полтинник дам. На тачку само собой. Да, пожрать чего-нибудь купи. Целую, жду.
      Едва он повесил трубку и потянулся к сигаретам, зазвонил телефон. Звук голоса Кварцхавы снова ввёл Гусева в растерянность. Он притворился спящим и протяжно зевнул в трубку.
      — Да…
      — Не зевай, не зевай, рассказывай.
      — Чего…
      — Да ладно, весь город уже знает.
      — Чего!
      — Чево-чево, расчевокался. Проснись и пой, джигит. Вас телевидение сосватало.
      — Какое телевидение? — испугался Гусев. — «Кварц-ТВ»?
      — Нет, не «Кварц». Всероссийское телевидение. Первый, второй, третий канал, НТВ… Региональные, само собой, за ними. Как же, такой вкусный кусочек.
      — Гога, какой кусочек! Про меня?..
      — Про вас, дорогой. Про вас с Аллочкой Борисовной. Информационный кусочек, пальчики оближешь, для светской хроники.
      — Блин, ты скажешь, или я трубку брошу!..
      — Бросай. Наша бригада к тебе скачет.
      Гусев бросил трубку, прикурил, резко прошёлся взад-вперёд по комнате. Снял трубку, набрал номер Кварцхавы.
      — Что? О чём говорят?!
      — Ну как… Что вы вдвоём шуры-муры, потом пожар… Пожар любви!
      — А она?
      — Она… Ну, как всегда. Послала, обматерила. Без микрофона, конечно. Не комментирует.
      — Откуда всё это?
      — Да ты включи телевидение, сейчас новости везде пойдут. Посмотри.
      Гусев взмахнул пультом.
      — Гоша! Отзови своих. Сейчас не могу. После, ближе к вечеру, хоть раком встану. Сейчас не могу. Вообще не открою.
      — Замётано. Вечером так вечером. Нормально. Только до нас ни с кем не общайся, понял да? В шестнадцать ноль ноль жди. Будем тебя пытать. Эксклюзивно!
      Гусев повесил трубку, выдернул из розетки. Начиналась заставка новостей на НТВ. Татьяна Миткова бойко оглашает новости дня. Ельцин, Чечня, Чубайс, Тарантино, Пугачёва… Вот оно. Пожарные что-то объясняют, фанатки-малолетки наперебой кричат в объективы камер, через слово его фамилия. Раздражённая Пугачёва появляется в дверях квартиры, прикрывается от ламп, со словами «с ума все посходили», захлопывает дверь. Комментарии поп-звёзд по телефону. Кто-то видел, как Гусев и Пугачёва вместе выходили из Дома актёра, с презентации книги Александра Телегина. Короткий сюжет о новой книге Телегина. На всех каналах подано примерно одинаково. Везде — акцент на внезапно вскрывшиеся отношения двух звёзд шоу-бизнеса. Каналы посолидней намекают на серьёзные отношения, возможное слияние капиталов и передел медиа-рынка.
      Включил телефон, набрал номер Кварцхавы.
      — Слушай, Гоша, я тебе сейчас всё скажу, а ты сам решай. Короче, у нас ничего не было.
      — Как так!
      — Ну, не успели. Там… мусор, что ли, загорелся… пожарники, всё такое… Ну, ты видел.
      — Ничего, сегодня пойдёшь снова и удовлетворишь женщину. Постараешься. Так, чтобы кричала, чтобы дом обсыпался, чтобы все пожарники мира от стыда покраснели.
      — Так ты не торопи это дело, не надо сегодня интервью.
      — Ладно, не надо. Дорогой, как скажешь! Слушай! Я тебе один волшебный таблеточка дам. Голубенький такой, смешной. Никакой пожар не помешает. Будешь во время пожара женщину радовать. Она этого пожара не увидит. У неё другой пожар будет перед глазами.
      — Гога, говори нормально, мне не до шуток. Что за таблеточка?
      — Виагра. Название, кстати. ВИА-гра. Дарю.
      — Так я пришлю кого-нибудь.
      — Я пришлю! Курьеры целыми днями сидят в приёмной. Пять долларов в месяц — за что получают?
      — Ладно, ладно, за пять долларов присылай своего курьера.
      — А что, по всей стране такая зарплата.
      — Не оправдывайся.

* * *

      Минут через двадцать приехала Верунчик — палочка-выручалочка, старая любовь, которая не ржавеет. Позавтракали из свёртков, немного выпили. Пару раз трахнулись. Второй раз — исключительно для уверенности, чтобы закрепить.
      — Какой-нибудь камасутры насмотрелся? — сказала Верунчик, одеваясь. Прямо как ребёнок, всё интересно.
      Гусев поцеловал её в губы и проводил до дверей.
      — Полтинник обещал.
      — Верно, держи… Стольник. Выручила. Можно сказать, вернула к жизни.
      — А что такое?
      — Ничего. Новости не смотрела, радио не слушала?
      — Я что, чокнутая? Там одни трупы. Я только «Муз-ТВ» и «Европу Плюс».
      — Ну и правильно.
      — А что в новостях про тебя? С бандитами связался? Лучше откупись, денег не жалей. Кто мне ещё такую камасутру покажет. Ты представь: человеку девятнадцать лет, а он уже старый. Ему уже всё в лом. А ты всегда как ребёнок. Мне правда деньги нужны, машину забрать. Тюкнулась как дура об столб, теперь чего-то там исправляют. В другой раз я сама тебе заплачу.
      Закрыв дверь, Гусев подошёл к раскрытому настежь окну и со счастливой улыбкой сделал потягушечки. Ребёнок во дворе показал на него пальцем и засмеялся. Гусев одной рукой прикрылся, другой быстро задёрнул занавеску.

      В центре Москвы, в неприметном здании с вывеской «Элитстандартизация Плюс», мимо которой пройдёт, не обратив внимания, даже бывалый почтальон, за стальными раздвижными воротами, находилась организация, истинное название которой произносили лишь немногие посвящённые. Это была секретная служба Президента Российской Федерации, или «СМЕРШ» — «СМЕРть Шпионам», как в шутку называл её Борис Ельцин.
      Возглавлял службу полковник Коготь, умный человек с шрамом через всю впалую щёку, когда-то весёлый и многословный, но с некоторых пор сильно переменившийся. Поскольку СМЕРШ надзирал за деятельностью таких организаций как ГРУ и ФСБ, внутри неё были не применимы общевойсковые чины и звания. По своим полномочиям полковник СМЕРШа приравнивался к Главнокомандующему, и только в случае объявления военных действий отступал на вторую позицию, поскольку не имел права публично отдавать приказы. Младший по чину в иерархии секретной службы — лейтенант — мог отдать приказ об аресте армейского или фээсбешного генерала. Рядовые сотрудники чинов не имели и числились на работе в частной охранной фирме. Среди них были накачанные машины, хлипкие очкарики, глухонемые и даже слепой. Они знали только то, что работают на правительство, что получают очень хорошее жалование и что за длинный язык на этой работе убивают.
      Утром четвёртого апреля 1994 года в кабинет полковника вошла секретарь — женщина лет сорока, стройная, спортивного телосложения в строгом костюме. Её звали Вера Алексеевна Штурм, она давно уже не подавала кофе и не сидела в приёмной. Долгое время, пока у Когтя не возникли серьёзные проблемы со здоровьем, она была его любовницей. Теперь, в звании капитана, она имела собственных секретарей, натасканных угождать как ей самой, так и большому боссу.
      Вера вошла с горящей сигаретой, присела в кресло и подвинула к себе пепельницу. Коготь вынул из её пальцев сигарету и тщательно затушил.
      — Я получил результат, — произнёс он глухо. — Вернее, приговор. Это рак.
      — Не может быть… — прошептала Вера Алексеевна. — Так стремительно… Из-за аварии на реакторе?..
      — Вряд ли. Из-за простого облучения опухоль не развилась бы так быстро. Скорее всего, сигарета, выкуренная на приёме у китайского консула. Тогда, в конце февраля. После неё я чувствовал себя неважно. Скоро тебе придётся принимать у меня дела. Я поговорю с президентом.
      — Не надо. Меня устраивает существующее положение. И мы попытаться его сохранить. Не уверена, что соглашусь сесть на твоё место… будет много недовольных. Мы поставим тебя на ноги. Есть одна соломинка, за которую следует ухватиться.
      Коготь молчал. Вера заговорила снова:
      — Кое-где ведутся перспективные разработки вакцины. Обещают, что лет через пять-семь запущенный рак можно будет лечить так же легко, как трёхдневный триппер.
      Коготь поднял глаза. Вера продолжала:
      — Формулу будут держать в секрете, как инструмент международного шантажа на уровне президентов и крупного капитала. Быстрое излечение в обмен на услуги международного масштаба. Теперь слушай меня, Коготь, слушай внимательно. И пусть это не покажется тебе бредом. У военных в Петербурге есть парень, который делает что-то вроде машины времени. Я попыталась собрать факты и проанализировать. Всё верно, это не шутки. Никто не заинтересован запускать подобную нелепую дезинформацию… на уровне генералитета ВПК. Скорее всего, что-то такое уже есть. Если будем действовать быстро, напролом и решительно, мы заставим парня слетать в будущее и узнать формулу вакцины.
      Коготь поверил или захотел поверить. Привычная сталь в его глазах расплавилась, он поддался слабости чувств.
      — Когда-то цыганка нагадала мне смертельную болезнь и чудодейственное исцеление. Что за парень? Он работает на военных?
      — Разумеется. Но он об этом не знает. У него есть мощный внутренний стимул. Синдром гадкого утёнка.
      — Женщина?
      — Да, очень красивая. Фотомодель, не увядающая в свои тридцать четыре. Однажды он поразит всех своим изобретением, получит Нобелевскую премию, и красавица бросится в его объятия. Если он узнает, что работа навсегда останется засекреченной, стимул отпадёт. За ним, за его здоровьем и его контактами следят ото всюду, даже из унитаза. Многие сохранили себе жизнь только тем, что не поверили его рассказам о машине времени.
      — Итак, женщина.
      — С ней работает наш человек, доктор Борг.
      — Значит ты… всё знала?
      — Я забочусь о тебе, Коготь, — Вера взяла руку полковника в свою, но тот мягко отстранился.
      — Кто будет работать с этим парнем?
      — Я сама поеду в Ленинград и осуществлю блицкриг. Я решу все наши проблемы за один вечер. Сегодня.
      Коготь задрожал от волнения, щека со шрамом подёрнулась, но он промолчал. Вера поднялась, подошла к нему, наклонилась и поцеловала в губы.
      — Ты знаешь, я написала сентиментальный женский роман. О том, чего так не хватало в жизни.
      — Жизнь ещё не кончена.
      — Сегодня мы это узнаем.
      — Как называется твой женский роман?
      — Завтра я впишу название. «Цыганка нагадала счастье».
      — Удачи.
      Вера заглянула ему в глаза, кивнула и вышла.

* * *

      Через два часа в Пулково к частному самолёту фирмы «Элитстандарт Плюс» подкатил BMW с тонированными стёклами. Вера спустилась по трапу и нырнула салон. Ещё через полчаса машина остановилась возле парадного подъезда одного из частных особняков на Каменном острове.
      — Он в порядке? — спросила она своего питерского «полпреда».
      — Немного испуган. Немного горд. Он думал, что никому особенно не нужен.
      — Вы не перестарались?
      — Мы не наигрывали ситуацию.
      — Были потери?
      — Четверо с их стороны и двое наших.
      — Эффект неожиданности мог дать лучшие результаты.
      — Они были готовы к неожиданностям. Их натаскивают на всякие неожиданности. Была честная схватка, и наши оказались проворнее.
      — Хорошо. В моей комнате всё готово?
      — Картинка отчётлива. Доктор Борг ждёт наших указаний.