Все они считали, что победит Бездельник Финк. Он, вероятно, был чем-то вроде речной легенды, понял Элвин и вовсе не удивился — с таким-то оберегом… Люди пытались ударить Финка ножом, но в самый последний момент меняли свое решение: промахивались, нож падал из рук или происходило еще что-то вроде этого. Куда легче побеждать в поединке, если противник даже укусить тебя не может, а нож его лишь царапнет по коже, пройдя мимо.

Сначала Финк пустил в ход обычные приемчики, чтобы несколько оживить представление и подогреть интерес публики: ревя, он, как бизон, набрасывался на Элвина, пытаясь заключить юношу в свои медвежьи объятия, стараясь схватить его и подбросить в воздух, как камушек. Но Элвин ему этого не позволил. Ему даже не пришлось использовать свой дар, чтобы уйти от Финка. Он был моложе и быстрее, так что речная крыса и прикоснуться к нему не могла — Элвин всегда успевал отпрянуть в сторону. Сначала толпа выла и обзывала Элвина трусом. Но немного спустя зрители принялись хохотать над Финком, который глупо ревел, бросался из стороны в сторону, но всякий раз оставался с носом.

Тем временем Элвин искал оберег Финка, ибо понимал, что эту битву, не обезвредив сеть сильных чар, ему не выиграть. И вскоре он нашел — на ягодицах Финка был вытатуирован большой оберег. Конечно, он был не так идеален, как раньше, поскольку Финк рос и кожа растягивалась, но все равно рисунок был исполнен очень умело, связки и соединения держали крепко — хотя оберег потерял былую форму, этого хватало, чтобы набросить на Финка целую сеть чар.

Не затянись поединок с Финком, Элвин повел бы себя более осторожно, он, может, ослабил бы немножко оберег и все, ибо ему совсем не хотелось лишать Финка чар, которые с детства защищали его. Лишившись оберега, Финк может погибнуть, в особенности если неосторожно поведет себя, рассчитывая на верную защиту. Но поединок длился слишком долго, и у Элвина не оставалось выбора. Он заставил краски, находящиеся на коже Финка, впитаться в кожу, постепенно смывая оберег. Причем сделал это Элвин так, между делом, уворачиваясь от наступающего Финка.

Вскоре Эл почувствовал, как оберег слабеет, тускнеет; в конце концов на его месте осталась чистая кожа. Финк, конечно, этого не знал, зато знал Элвин — теперь речную крысу можно побороть.

Однако к этому времени Финк тоже кое-чему научился — он уже не бросался во все стороны, как глупый бык. Он кружил, отвлекал, пытался сцепиться с Элвином, после чего, используя больший вес, бросить мальчишку на землю. Но руки у Элвина были длиннее и, вне всякого сомнения, сильнее, поэтому каждый раз, когда Финк хотел поймать его, Элвин без труда отбрасывал лапы речной крысы в сторону.

Когда же оберег пропал, Элвин перешел в наступление. Он сам нырнул в объятия Финка, а когда тот сжал свои клешни, Элвин просунул руки за шею Финка и потянул.

Налегая изо всех сил, Элвин тянул и тянул, пока Финк не склонился так низко, что голова его замерла на уровне груди Элвина. Впрочем, Финк немножко ему поддавался, и Элвин догадывался, что за план пришел речной крысе на ум. Предчувствия его сбылись — Финк подтащил Элвина ближе и резко вздернул голову, надеясь что есть мочи врезать по подбородку Элвина своим затылком. Он был настолько силен, что мог разом переломить шею противника — вот только подбородка Элвина не оказалось там, где надеялся поймать его Финк. Элвин быстро отдернул голову, но, когда Финк рванулся вверх, потеряв равновесие, стремительно нырнул вперед и врезал лбом в лицо речной крысы. Он почувствовал, как нос Финка под этим ударом хрустнул, и брызнувшая фонтаном кровь залила обоих противников.

Когда в таком поединке ломается чей-нибудь нос, это не такой уж удивительный факт. Из глаз, естественно, сыплются искры, и честный бой сразу прекращается — разве что в честном состязании никогда не применяются удары головой. Любая другая речная крыса встряхнулась бы, пару раз взревела и бросилась обратно в драку.

Но Финк вместо этого отшатнулся, схватившись обеими руками за нос, — на лице его было написано искреннее изумление. После чего он издал вой побитой собаки.

Все вокруг замолкли. Подумать только, животики надорвешь — такая речная крыса, как Бездельник Финк, скулит над разбитым носом. Хотя, вообще-то, нет, это было не смешно, это было странно. Так речная крыса себя не ведет.

— Ты что, Бездельник? — нерешительно окликнул кто-то.

— Кончай, Финк, ты еще прикончишь его.

Ободрения вышли несколько неуверенными. Местные зеваки никогда не видели, чтобы Бездельник Финк кричал от боли или чего-то боялся. Причем сейчас он не особенно скрывал свои чувства. И только Эл знал почему. Только Эл знал, что Бездельник Финк ни разу в жизни не испытывал такой боли и не проливал собственной крови ни в одной драке. Сколько раз он ломал носы другим людям и смеялся над их страданиями — смеяться легко, когда не знаешь, что испытывает твой соперник. Теперь он это узнал. Вся беда в том, что узнал он это только сейчас, тогда как все остальные учились тому же лет в шесть — вот и вел он себя прямо как шестилетний пацан. Он не плакал, нет. Он скулил.

На какую-то секунду Элвину показалось, что поединок закончен. Но боль и страх Финка вскоре переросли в ярость, и речная крыса снова кинулась в бой. Может, он и познал боль, но осторожности не научился.

Поэтому потребовалось всего несколько захватов, пара приемов, чтобы уложить Финка на землю. Каким бы испуганным и растерянным Финк ни был, он все равно оставался самым сильным мужчиной, с которым когда-либо доводилось бороться Элвину. До битвы с Финком Элвину не выпадало возможности узнать предел собственных сил, ни разу он не попадал в лапы настолько могучего соперника. Однако это наконец случилось, и он довольно быстро обнаружил, что валяется в густой пыли, которая лезет в рот и в нос, мешая дышать. Жаркое дыхание Финка обдавало лицо Элвина, который очутился внизу, придавленный тушей речной крысы. Элвин молотил коленями, бил и хватал руками, месил ногами пыль, пытаясь опереться на что-нибудь, чтобы перевернуться.

В конце концов Финка подвела неопытность, незнание собственной слабости. Поскольку ему никогда не ломали костей, Финк не умел обращаться с ногами, просто не научился вовремя убирать их, чтобы противник не придавил их и не сломал. Когда Элвин наконец вырвался и, шатаясь, поднялся, Финк тоже перевернулся на спину, и на какое-то мгновение ноги его легли одна на другую, словно приглашая. Элвин даже не думал — подпрыгнув в воздух, он всем весом обрушился на верхнюю ногу Финка, придавливая ее к земле, так что кости прогнулись как лук. В воздухе раздался громкий, леденящий хруст — то сломалась не только верхняя нога, но и нижняя вместе с ней. Финк закричал, как ребенок, упавший в огонь.

Пыл схватки мигом улетучился, и Элвин понял, что натворил. Да, конечно, он победил — нет такого человека в мире, который продолжал бы драться с переломанными ногами. Но Элвин не глядя определил — вернее глядя, но не настоящими глазами, — что переломы оказались сложными, исцелить их будет очень и очень непросто. Кроме того, Финк был уже не молод, во всяком случае мальчиком он не казался. Если переломы и заживут, в лучшем случае он на всю жизнь останется хромым, а в худшем — вообще ходить не сможет. С его существованием покончено. Кроме того, за долгие годы он нажил себе немало врагов. Как они поступят, обнаружив его искалеченным, изничтоженным? Сколько он проживет?

Поэтому Элвин опустился на землю рядом с корчащимся Бездельником Финком — правильнее будет сказать, его верхняя половина корчилась, ведь ногами он старался вообще не шевелить, — и прикоснулся к его ногам. Почувствовав ладонями тело Финка, пусть даже сквозь ткань штанов, Элвин без труда проник под кожу. Несколько мгновений работы — и кости снова срослись. Все, больше ничего делать нельзя: отеки, порванные мускулы, кровотечение — это должно остаться, иначе Финк поднимется и снова нападет на него.

Он отдернул руки и отступил от Финка. Речные крысы сразу облепили падшего героя.

— Ноги переломаны? — поинтересовался крикун.

— Да нет вроде, — пожал плечами Элвин.

— Они раскрошены в кусочки! — скулил Финк.

К тому времени другой человек закатывал его штанину. Наткнувшись на синяк, он попытался прощупать кость, но Финк завизжал и отпрянул.

— Не трожь!

— По-моему, все нормально, — подтвердил человек.

— Посмотрите, как он двигает ногами. Они не сломаны.

И правда, теперь Финк извивался не только верхней половиной тела — ноги его точно так же колотились о землю.

Кто-то помог Финку встать. Финк зашатался, чуть не упал, но удержался, оперевшись о крикуна и размазывая по рубашке приятеля текущую из носа кровь. Остальные отпрянули.

— Как ребенок малый, — пробормотал кто-то.

— Скулит, как щенок.

— Большой ребенок.

— Одно слово, пацан.

Послышались смешки.

Элвин подошел к телеге, натянул рубаху и залез на сиденье, чтобы надеть носки и башмаки. Чуть повернув голову, он обнаружил, что леди наблюдает за ним. Она стояла футах в шести, поскольку телегу кузнеца Элвин подогнал вплотную к пристани. На лице дамы отражалось кислое презрение. Видимо, она морщит носик, потому что он вывалялся с головы до ног, понял Элвин. Может, не следовало надевать рубаху, но ведь невежливо ходить без рубахи перед леди. По сути дела, городские жители, в особенности доктора и законники, вообще стыдились появляться на людях без сюртука, жилетки и галстука. Люди победней не могли себе позволить так одеваться, и подмастерье мигом подняли бы на смех, появись он в таком костюме на улице. Но рубаха — без рубахи нельзя, каким бы грязным он ни был.

— Прошу прощения, мэм, — улыбнулся он. — Вернувшись домой, я тут же вымоюсь.

— Вымоетесь? — переспросила она. — А зверство, что живет в вас, вы тоже смоете?

— Не знаю, поскольку даже слова такого никогда не слышал.

— Не сомневалась, — кивнула она. — Зверство происходит от слова «звериный». От слова «зверь».

Элвин почувствовал, как лицо его гневно заалело.

— Может быть, и так. Может быть, мне стоило позволить им шпынять вас как вздумается.

— Я не обращала на них никакого внимания. Они меня не волновали. Вам не требовалось защищать меня, тем более таким способом. Раздеваться догола и валяться в грязи — вы весь в крови!

Элвин не знал, что и ответить, настолько презрительно, высокомерно она себя вела.

— Я не раздевался догола, — наконец промямлил он, после чего улыбнулся. — А кровь — это его.

— И вы этим гордитесь?

Да, гордится. Но он знал, что, скажи об этом вслух, сразу уронит себя в ее глазах. Ну и что? Какое ему дело до того, что она о нем подумает? И все же он ничего не произнес.

В молчании, наступившем между ними, он услышал, как речные крысы за его спиной издеваются над Финком, который уже не скулил, но особенно и не огрызался. Хотя внимание их занимал не только Финк.

— Городской парень теперь думает, что совсем крутой.

— Может, показать ему, как дерутся настоящие мужики?

— И посмотрим потом, что носит на теле его подружка.

Элвин не умел предсказывать будущее, но тут и светлячком не надо быть, чтобы понять, что вот-вот случится. Башмаки Элвин надел, лошадь запряжена, пора убираться восвояси. Но как бы высокомерно эта леди себя ни вела, он не мог бросить ее в беде. Он понимал, что речные крысы сразу накинутся на нее, и пусть она считает, что в защите ничуть не нуждается, именно из-за нее этот сброд потерял своего вожака, который недавно валялся у их ног избитый и униженный, так что скорее всего ее по меньшей мере изваляют в грязи, побросав пожитки в реку, если не хуже.

— Лучше залезайте в телегу, — предложил Элвин.

— Вы смеете указывать, что мне делать, как простой… Да что вы творите?!

Элвин быстренько зашвырнул ее сундук и немногочисленный скарб в телегу. Отвечать в данной ситуации не требовалось.

— По-моему, вы грабите меня, сэр!

— Да, да, залезайте быстрее, — велел Элвин.

К тому времени речные крысы обступили повозку, а один схватил лошадь под уздцы. Дама оглянулась, и ее сердитое лицо вытянулось. Самую малость. Она сошла с пристани. Элвин принял ее руку и помог устроиться на сиденье. Громкоголосый крикун стоял рядом, облокотившись на борт и зловеще посмеиваясь.

— Ты победил одного из нас, кузнец, но сможешь ли ты победить нас всех?

Элвин молча уставился на него, но на самом деле его внимание было сосредоточено на человеке, который держал лошадь. Элвин про себя внушал ему, что руку его внезапно свело от жуткой боли, словно тысяча булавок впились в кожу. Речная крыса завопила от боли и отскочила от лошади. Крикун отвлекся от Элвина, повернувшись на шум, и в эту секунду Элвин со всех сил заехал ему в ухо башмаком. Пинок вышел не особенный, но, честно говоря, и уха-то не было — одним словом, крикун, держась за голову, свалился в пыль.

— Н-но! — заорал Элвин.

Лошадь послушно рванула вперед, и повозка сдвинулась на дюйм. Потом еще на дюйм. Трудно разогнать телегу, груженную железом. Элвин перенес свое внимание на колеса, заставив их вертеться легко и плавно, но он ничего не мог поделать с весом повозки, как ничем не мог помочь лошади. К тому времени, когда лошадь начала двигаться быстрее, у повозки еще прибавилось весу — на ней повисло несколько речных крыс, цепляющихся за борта и лезущих на Элвина.

Элвин обернулся и от души стеганул крыс кнутом. Так, для острастки — на самом деле кнут никого не коснулся. Однако нападающие так и посыпались с телеги, как будто он действительно стегнул их. На самом же деле дерево повозки внезапно стало скользким, словно его только что намазали жиром. Им просто не за что было уцепиться. Так что речные крысы покатились в пыль, а телега понеслась дальше.

Однако боевой дух речная шушера не утратила. Ведь Элвину еще придется развернуться и проехать мимо них по главной дороге, чтобы попасть в Хатрак. Он пытался срочно придумать, что делать дальше, как вдруг услышал мушкетный выстрел, пушечным громом разнесшийся над рекой и повисший в густом летнем воздухе. Развернув телегу, он увидел начальника пристани, стоящего на пороге дома, а рядом — его жену. Он держал один мушкет, а она быстро перезаряжала второй, из которого ее муж только что выстрелил.

— По-моему, мы неплохо уживались друг с другом, парни, — заорал начальник. — Но сегодня вы, похоже, забыли, что такое честная драка. Возвращайтесь-ка обратно в тенечек, погуляли и будет, потому что если вы еще хоть шаг сделаете в направлении телеги, те из вас, кто не будет застрелен на месте, предстанут перед судом Хатрака, и если вы думаете, что вам сойдет с рук убийство местного паренька и новой школьной учительницы, то вы такие же идиоты, какими выглядите.

То была настоящая речь, и она сработала лучше всех прочих, которые Элвин слышал в своей жизни. Речные крысы мгновенно бросились обратно в тень, приложились пару раз к кувшинчику с виски и через несколько секунд уже абсолютно безразличными взглядами провожали уезжающую телегу. Начальник пристани вернулся к себе задолго до того, как телега свернула на главную дорогу.

— Надеюсь, у начальника пристани не будет неприятностей, после того как он помог нам? — встревоженно спросила леди.

Элвин с удовольствием отметил, что самоуверенность ее куда-то подевалась, хотя слова по-прежнему звучали очень четко, словно внутри нее маленький молоточек звенел по железу.

— Да не, — махнул рукой Элвин. — Они знают, что, стоит им хоть пальцем тронуть начальника пристани, работы на этой реке им ни в жизнь не сыскать. А если они все-таки что-нибудь и найдут, то не проживут и ночи, сойдя на берег.

— А вы?

— О, у меня таких гарантий нет. Но, думаю, в Устье Хатрака я поеду только через пару недель, не раньше. К тому времени эти парни найдут себе работу и будут отсюда в сотне миль вниз или вверх по течению. — Вдруг на память ему пришли слова начальника пристани. — Так вы новая учительница?

Она не ответила. Во всяком случае, прямо.

— Думаю, на востоке таких людей тоже хватает, только они стараются не выступать в открытую.

— Ну, уж лучше сойтись с ними в открытую, чем в каком-нибудь темном переулочке, — пошутил, расхохотавшись, Элвин.

Она, однако, не засмеялась.

— Я думала, что меня встретит доктор Уитли Лекаринг. Он, наверное, счел, что моя лодка прибывает после полудня, но сейчас он, должно быть, уже в пути.

— Дорога до Хатрака одна, мэм, — успокоил Элвин.

— Мисс, — сказала она. — Не мадам. Слово «мадам» используется в применении к замужней женщине.

— Ну, как я и сказал, дорога на Хатрак одна. Поэтому, если он едет за вами, мы его не минуем. Это так же верно, как вы мисс, а не мадам. В дорогах-то я разбираюсь.

На этот раз Элвин не засмеялся над собственной шуткой. С другой стороны, взглянув на учительницу краем глаза, он вроде бы заметил ее легкую улыбку. «Может, она вовсе не такая уж зануда, какой хочет казаться, — подумал Элвин. — Может, она почти человек. Возможно, она все-таки согласится давать частные уроки некоему чернокожему мальчугану. Может, она стоит той работы, которую я проделал, чиня домик у ручья».

Поскольку он правил телегой и ему надо было смотреть вперед, с его стороны было бы крайне неестественно, даже невежливо постоянно поворачиваться и пялиться на нее, хотя ему очень хотелось разглядеть ее получше. Поэтому он послал к ней «жучка», свою искорку, ту часть, которая «видела» то, чего другой человек обыкновенными глазами никогда не увидит. У Элвина вошло почти в привычку исследовать, если можно так сказать, что таится у людей под кожей. Однако не стоит забывать, что это не все равно, как если бы он смотрел нормальными глазами. Конечно, он мог бы определить, что скрывается под одеждой, однако наготы людей он не видел. Вместо этого он видел кожу, близко-близко, как будто перед глазами его одна из пор. Поэтому он не считал, что заглядывает под юбки или пялится в чужие окна. Нет, это просто еще один способ видеть и понимать людей; он не видел форму и цвет тела, но мог определить, потеет человек или нет, жарко ему или нет, здоров ли он, взволнован ли чем-то. Он был способен разглядеть синяки и рубцы от ран. Он видел спрятанные деньги и секретные бумаги — но чтобы прочесть написанное, ему нужно было почувствовать нанесенные на поверхность листа чернила, после чего медленно пройтись по всем изгибам, чтобы определить, какие буквы они составляют. Это был очень медленный процесс. Это не то что видеть глазами, данными человеку от природы, нет, сэр.

В общем, он послал своего жучка обследовать эту напыщенную леди, на которую не мог смотреть в открытую. И то, что он обнаружил, изрядно удивило его. Потому что ее обволакивали не менее сильные чары, чем Бездельника Финка.

Более того, чары переплетались и наслаивались друг на друга — на шее у нее висели амулеты, в одежду были вплетены всевозможные заклятия, даже в волосах торчала проволочная булавка в форме оберега. И только один из всех оберегов служил непосредственно для защиты, причем был и вполовину не так силен, как оберег Бездельника Финка. Тогда как остальные… зачем? Ничего подобного Элвин раньше не встречал, и у него ушло немало сил, чтобы понять, для чего созданы сети оберегов, опутавшие эту леди. Все, что он смог определить, трясясь в телеге и не сводя глаз с дороги, сводилось к весьма простому выводу: каким-то образом обереги создавали очень могущественные чары, которые показывали новую учительницу не такой, какой она была на самом деле.

Вполне естественно, первым побуждением его было попробовать проникнуть под маскировку. Одежды, которые она носила, были обычными — заклятия меняли ее голос, цвет и строение поверхности ее кожи. Но в чарах у Элвина практически не было опыта, тем более в колдовстве, которое плели обереги. Большинство людей наводило чары при помощи слов и жестов, связанных с тем образом, который они надеялись призвать. Это воздействовало на умы окружающих, но стоит научиться видеть сквозь этот облик, как тебя уже не обмануть. Поскольку Элвин без труда проникал сквозь такие маски, эти чары на него не действовали.

Но тут был совершенно другой случай. Оберег изменял то, как падал и отражался солнечный свет, так что перед тобой представал не какой-то там вымышленный образ, а новый человек. Ты действительно видел ее иначе — так свет падал в твои глаза. Так что эти чары не дурманили ум Элвина, ведь подобные штучки с ним не прошли бы. Даже при помощи своего «жучка» он не смог выяснить, что же кроется под оберегами — обнаружил лишь, что в действительности новая учительница вовсе не так морщиниста и костлява, как выглядит, а следовательно, значительно моложе.

Однако, перестав гадать, что же кроется за ее обличьем, он наконец задался главным вопросом: почему женщина, обладая силой изменить свою внешность и стать такой, какой захочется, — почему она предпочла выглядеть вот так? Холодной, занудной, старой, костлявой, неулыбчивой, злобной, самоуверенной. Учительница нарочно выбрала обличья, прямо противоположные желаниям остальных разумных женщин.

Может, она скрывается от закона? Но под оберегами она все же оставалась женщиной, а Элвин никогда не слышал о женщинах, которые вынуждены скрываться от закона. Хотя, возможно, она просто очень молода и посчитала, что люди не воспримут ее всерьез, если она не будет выглядеть старше. С этой проблемой Элвину самому приходилось не раз сталкиваться. Или, может, она очень миленькая и не хочет, чтобы мужчины думали о ней не так, как надо, — Элвин попытался представить себе, что могло случиться на пристани, если бы речные крысы увидели перед собой настоящую красотку. Впрочем, по правде говоря, речная шушера скорее всего, наоборот, проявила бы всю возможную вежливость, будь учительница взаправду красавицей. Ведь они только с уродливыми женщинами распускают языки, поскольку уродины, наверное, напоминают им их матерей. Так что чары учительница навела вовсе не в целях самозащиты. И не затем, чтобы скрыть какое-нибудь уродство, поскольку Элвин видел сам, на ее коже нет ни оспин, ни каких-нибудь страшных родинок, шрамов.

Он никак не мог понять, почему она решила укрыться под столькими слоями обмана. Она могла превратиться во что угодно и в кого угодно. Но он не мог спросить ее об этом, потому что признаться, что он способен проникнуть сквозь ее чары, — все равно что рассказать о даре, которым Элвин обладал. А откуда он мог знать, можно ли ей доверять такую тайну, если он не мог понять, кто она на самом деле и почему решила похоронить свою внешность под покровом лжи?

«Может, стоит предупредить кого-нибудь?» — невольно подумал он. Ведь ее опеке доверят городских ребятишек, может, дать школьному совету знать, что она вовсе не та, за кого себя выдает? Однако им он тоже ничего не мог рассказать, потому что снова выдал бы себя; да и кроме того, тайна — это ее личное дело и вреда никому пока не принесла. Стало быть, если он расскажет о ней правду, это выдаст и ее, и его, а ничего хорошего от этого не будет.

Нет, лучше понаблюдать за ней осторожненько. Узнать, кто она на самом деле, можно только одним способом: по ее поступкам. Так человек всегда узнает, кто его ближние. Лучшего плана Элвин придумать не смог, и по правде говоря, теперь, когда он узнал, что новая учительница скрывает такую тайну, разве сможет он удержаться от того, чтобы не следить за ней? При помощи своего «жучка» он постоянно обозревал окрестности — это вошло у него в привычку, так что теперь ему, наоборот, будет трудно сдерживаться и не обращать на учительницу внимания, в особенности если она поселится в домике у ручья. Где-то в душе он надеялся, что она все-таки выберет гостиницу и ему не придется терзаться загадкой ее личности; но ничуть не меньше он хотел, чтобы она поселилась в домике, где он сможет следить за ней, дабы увериться, что она хороший человек.

«А если я поступлю к ней в ученики, то тем более смогу наблюдать за ней. Я смогу смотреть ее глазами, задавать вопросы, выслушивать ее ответы — и вскоре пойму, какая она на самом деле. Может быть, познакомившись со мной поближе, она станет доверять мне, а я — ей, и тогда я скажу, что должен стать Мастером. Она тоже раскроет мне свои тайны, и мы поможем друг другу, мы станем настоящими друзьями, которых у меня не было, с тех пор как я покинул Церковь Вигора, где остался мой брат Мера».

Элвин не особо гнал лошадь, ведь груз был довольно-таки тяжел — тем более к корзинам с железом прибавились сундук и пожитки учительницы, не считая ее самой. Пока они говорили, пока Элвин в тишине гадал, кто же такая эта новая учительница, тянулось время, но телега успела отъехать от Устья Хатрака едва с полмили, как навстречу попалась новая коляска доктора Лекаринга. Элвин сразу узнал коляску и дружелюбно помахал По Доггли, который управлял лошадьми. Перенести вещи не заняло и нескольких минут. По и Элвин усердно таскали пожитки, пока доктор Лекаринг всячески обхаживал новую учительницу, усаживая ее в свою коляску. Элвин никогда не видел, чтобы доктор так изощрялся в любезностях.

— Я и не знаю, как извиниться перед вами. Подумать только, вам пришлось ехать в обыкновенной телеге… — всплеснул руками доктор. — Мне ведь казалось, что я прибуду к пристани как раз вовремя.

— По сути дела вы приехали бы даже чуточку раньше положенного, — ответила она, а затем, грациозно повернувшись к Элвину, добавила: — И поездка в телеге была на удивление приятной.

Поскольку Элвин во время поездки большей частью молчал, то он даже не понял, то ли ее комплимент относился к нему как к хорошему спутнику, то ли она благодарила его за то, что он держал рот закрытым и не надоедал ей. Как бы то ни было, щеки его все равно заалели от краски, бросившейся в лицо, но покраснел он вовсе не от гнева.

Пока доктор Лекаринг забирался в свою коляску, учительница спросила его:

— А как зовут этого молодого человека?

Поскольку она обратилась к доктору, Элвин решил не отвечать.

— Элвин, — сказал доктор, устраиваясь поудобнее. — Он здесь родился, а сейчас работает у кузнеца подмастерьем.

— Элвин, — произнесла она, обращаясь непосредственно к юноше, — я искренне благодарю вас за проявленную сегодня галантность и надеюсь, вы простите мне резкость первых суждений. Я недооценила коварство и жестокость людей, с которыми нам пришлось столкнуться на пристани.

Ее слова звучали так красиво, словно она пела, а не говорила, и Элвин настолько заслушался, что едва понял смысл сказанного. Однако теперь ее лицо лучилось такой же искренней добротой, как раньше — гневом и презрением. «Интересно, какова же она на самом деле?» — снова подумалось ему.

— Не за что, мэм, — ответил он. — Вернее, мисс.

По Доггли, вскарабкавшись на свое место, громко прикрикнул на запряженную двойку, и коляска стронулась с места, продолжая двигаться в сторону Устья Хатрака. На этой дороге По будет нелегко развернуться, так что Элвин прилично отъехал от места встречи с доктором Лекарингом, когда коляска вернулась, обгоняя его. По слегка придержал поводья, и высунувшийся доктор Лекаринг швырнул в воздух долларовую монетку. Чисто инстинктивно Элвин поймал ее.

— Это за то, что ты помог мисс Ларнер, — крикнул доктор Лекаринг.

Затем По снова прикрикнул на лошадей, и те понеслись вскачь, оставив Элвина глотать пыль на дороге.

Монетка тяжким грузом оттягивала его руку — ему вдруг захотелось швырнуть ее вслед удаляющейся коляске. Но что толку? Он еще вернет ее Лекарингу, только так, чтобы никто не обиделся. Однако сердце все равно защемила пронзительная обида — ведь ему заплатили за то, что он помог леди, заплатили как слуге, как какому-нибудь мальчишке. А обиднее всего то, что, наверное, это она подала мысль кинуть Элвину эту монетку. Как будто решила, что он зарабатывал себе на жизнь, сражаясь за ее честь. Носи он вместо грязной рубахи сюртук и галстук, она бы сочла, что он помог ей как настоящий джентльмен, который всегда поможет леди. Она бы знала, что плата оскорбит его, ведь достаточно одной благодарности.

Ему заплатили… Монетка жгла ладонь. Несколько минут назад ему показалось, что он понравился ей. В нем даже зародилась надежда, что, может быть, она согласится учить его, поможет ему понять, как устроен мир, что он должен делать, чтобы стать настоящим Мастером и победить страшного Рассоздателя. Но теперь ему стало ясно, что она презирает его, — разве может он обратиться к ней с подобной просьбой? Разве стоит он, чтобы его учили, ведь она видит в нем только грязь, кровь и нищету! Она знала, что он хотел как лучше, но в ее глазах он был и остается безмозглым животным, как она заявила с самого начала. И она всегда будет считать его таким. Животным.

Мисс Ларнер. Так назвал ее доктор. Он попробовал покатать имя во рту. Пыль заскрипела на зубах. Животных в школу не пускают.