VII

Ванны из человеческой крови

Ужин был весел, по обыкновению; кушанья сменялись быстро, и, наконец, явился стол с десертом.

— Очаровательное изобретение — этот стол! — вскричал маркиз де Креки.

— Одно из недавних, — прибавил Ришелье.

— Напрасно вы так думаете, герцог, — сказал Сен-Жермен.

— Так это изобретение древнее?

— Не совсем, но ему уже около двухсот лет.

— Вы, граф, что, обедали или ужинали на подобном столе? — спросил король.

— Да, государь.

— Когда и где?

— Я имел честь ужинать за таким столом, но квадратной формы, с королевой Катериной Медичи. Это было в башне особняка Суассон, в апартаментах, предназначенных для Руджиери. Королева, занимаясь наукой, не хотела, чтобы ей мешали. После я ужинал на другом столе, похожем на этот, в Неаполе, и, наконец, недавно в Петербурге у князя Тропадского.

— У князя Тропадского? У того, который умер несколько месяцев назад? — спросил Ришелье.

— У него, герцог, только он не умер.

— Тропадский не умер?

— Нет.

— Это, кажется, тот русский, который делал такие странные вещи? — спросил король.

— Да, государь, — отвечал герцог Ришелье. — Князь выпивал двадцать бутылок кларету за завтраком. Однажды он сам вытащил из глубокой ямы карету, лошадей и лакеев, которые туда упали. У него никогда не бывало менее шести любовниц.

— О! — сказал Сен-Жермен. — Природа много сделала для него: он гигантского роста и одарен невероятной силой.

— Но говорили, что князь умер. Разве он жив?

— Да, государь. Пробыв месяцев десять в Париже, князь занемог. Злоупотребление удовольствиями плохо отразились на его крови. Этот человек, такой красивый, свежий, сильный, сделался за короткое время отвратительным скелетом, слабым до такой степени, что мог ходить только с помощью двух лакеев. Он был настолько истощен, что казался умирающим.

— Это правда, его болезнь наделала много шума, — сказал маркиз де Креки.

— Граф де Шароле знает столько же, сколько и я об этом, — продолжал граф де Сен-Жермен, — потому что в то время он посещал князя.

— Вы его видели? — спросил король.

— Да, государь, — отвечал Шароле в замешательстве, — и действительно вид его внушил мне глубокое отвращение.

— Распространились слухи, — сказал Ришелье, — что у русского князя проказа, которая начинается с сухости тела. Мне рассказывал Кене, что доктора утверждали, что эта болезнь развилась до такой степени, что князь выздороветь не сможет. Друзья его отчаивались…

— Но он смеялся над их отчаянием, — перебил граф де Сен-Жермен, — он утверждал вопреки докторам, что он скоро выздоровеет, и уехал… Назначив друзьям своим свидание на будущий год в годовщину своего отъезда.

— Доктора объявили, что он не доедет и до границы.

— Однако он вернулся, — сказал де Сен-Жермен.

— Когда?

— Он в Париже уже несколько дней, — сказал Шароле.

— И выздоровел?

— Совершенно. Он так свеж, так силен, как был до поразившей его болезни.

— Он вернулся в Париж несколько дней тому назад? — спросил король.

— Официально, да, — отвечал Сен-Жермен, — но инкогнито он вернулся уже через четыре месяца после своего отъезда.

Шароле пристально посмотрел на Сен-Жермена и побледнел.

— Он вернулся инкогнито четыре месяца тому назад? — повторил Ришелье.

— Да, — ответил Сен-Жермен.

— Зачем? — спросил король.

— Затем, что в Париже, государь, есть один человек, который, почувствовав в своем организме начало болезни такой же, как у князя, написал ему, умоляя раскрыть секрет ее излечения. Князь приехал, навестил этого человека, и оба условились помогать друг другу не только, чтобы излечиться, но и для того, чтобы поддерживать режим, который должен удвоить их силы. Князь еще не совсем оправился, однако преобразился сильно. Он привез с собой старика, такого дряхлого и согнутого, что тот казался меньше карлика. Его белая, хорошо расчесанная борода доставала до земли, глаза у него были живыми и искрились, движения были легки, но что-то дьявольское, какое-то врожденное коварство обнаруживалось в его внешности. Этот человек — монгольский доктор Абен-Гакиб. Смотря на него, легко было понять, что этот ученый врач принадлежал к секте искателей философского камня, которые не отступают ни перед какими средствами, чтобы найти его, и жертвуют всем, даже жизнью себе подобных, ради этой несбыточной мечты.

Слушая графа, все не переставали удивляться.

— Как! — сказал маркиз де Креки. — Вы обладаете эликсиром долголетия, но отрицаете философский камень?

— Конечно. Философский камень придумали шарлатаны. Идея эта основана на неверном постулате, он есть плод воображения. Мой эликсир долголетия есть просто мой образ жизни, и он основан на рассуждении.

— Продолжайте! — сказал король. — Мы позже поговорим об этом.

— Доктор, который был очень искусен — я в этом сознаюсь, — переговорил с человеком, который хотел с ним посоветоваться, и предписал ему вот это лечение.

Сен-Жермен вынул из кармана записку и прочел:

«Наставление к лечению проказы.

1. Больной должен в течение двух месяцев оставаться один, прекратить общение со своими друзьями, особенно с дамами, которым он даже не может смотреть в лицо.

2. Питаться исключительно рыбой, овощами, легким пирожным, пить только воду и лимонад.

3. Жить таким образом, чтобы никакой другой человек, живущий в том же доме, не жил на этаже выше его и даже на том же. Комната, должна иметь три двери и три окна: одно на север, другое на восток, третье на запад. В этой комнате больной должен только спать.

4. Каждый день, вставая и перед тем, как ложиться спать, больной должен прочесть мысленно, не шевеля губами, молитву на индийском языке, но написанную французскими буквами.

5. Каждый день до обеда принимать ванну из ароматических трав, сорванных в известное время, в известных местах и при известных условиях; время, места и условия — моя тайна.

6. Каждую пятницу еженедельно мной будут выпущены у больного с помощью машины моего изобретения восемь унций крови и впущены в открытую артерию восемь унций другой крови, взятой из тела молодой девушки добродетельной и невинной, старше пятнадцати, но моложе двадцати лет.

7. Последнюю пятницу каждого месяца больной должен принимать ванну, составленную из трех четвертей бычьей крови и из одной четверти — человеческой. Эту ванну должно повторить четыре раза в течение четырех месяцев».

— Это все, — продолжал Сен-Жермен, складывая пергамент, — если строго следовать этому режиму, то больной должен вылечиться совершенно.

— И он вылечился? — спросил король.

— Да, государь. Он себя чувствует великолепно.

— И этот человек принимал ванны с человеческой кровью и заставлял впускать в свои жилы кровь добродетельных и невинных девушек?

— Да, государь.

— И это происходило в Париже?

— Да, государь.

— А я этого не знал! И начальник полиции мне не доложил. Возможно, он сам об этом не знал.

Сен-Жермен утвердительно кивнул.

— Прекратим эти шутки, — продолжал Людовик XV, — о них тяжело слышать. Притом просто невозможно поверить в подобную гнусность.

— Если бы не было Тиберия, маршала де Жие и других личностей подобного рода, — продолжал Сен-Жермен, — я мог бы сомневаться. Но король не должен удивляться, когда в наше время повторяют то, что делали прежде…

— Милостивый государь, — возразил король строгим тоном, — тот, кто утверждает подобные вещи, должен представить доказательства. Знаете ли вы при дворе, в Париже или в провинции людей, которые для собственного удовольствия принимают ванны из крови?

— Я осмелюсь заметить вашему величеству, — сказал Сен-Жермен с величайшим спокойствием, — я не сказал, что это делалось для удовольствия.

— Какова бы ни была причина, а все-таки подобные люди, если они действительно существуют, не живут же в воображаемых пространствах, и начальник полиции должен знать, где их найти.

— Это правда, — медленно отвечал Сен-Жермен, — для того, чтобы захватить главного виновника, того, кто вызвал князя в Париж, того, кто употребляет в столице королевства гнусное средство излечения, предписанное монгольским доктором, нужно недалеко протянуть руку.

Произнеся последние слова, Сен-Жермен посмотрел на графа де Шароле. Принц Бурбон остался бесстрастен и выдержал этот взгляд, как человек, не понимающий его выражения.

— Вы можете назвать того, кто следовал рецепту монгольского доктора? — спросил король.

— Государь, — с достоинством сказал Сен-Жермен, — я могу открыть обстоятельства, но мне не следует называть высокопоставленного преступника.

— Высокопоставленного преступника, — повторил король.

Людовик XV выпрямился, и его лицо приняло то серьезное и торжественное выражение, которое внушало уважение всем видевшим его на больших церемониях, где король был истинно королем.

— Высокопоставленный преступник! — снова сказал он, делая ударение на этом слове. — Кого вы могли иметь в виду?

— Ваше величество должны догадываться, — возразил Сен-Жермен с необыкновенной твердостью, — что дело касается королевского семейства.

— Милостивый государь, — сказал король, — берегитесь! Вы играете вашей жизнью!

— Знаю, государь, — холодно ответил Сен-Жермен, — но я выиграю.

Положение становилось опасным. Никто не смел произнести ни слова. Все понимали, что граф де Сен-Жермен или погибнет, или займет первое место в общественном мнении.

Король молчал. Он медленно поднял голову и обвел всех присутствующих вопросительным взглядом.

— Господа! — сказал он. — Кто-нибудь, кроме графа де Сен-Жермена, знал, что в Париже есть люди, принимающие ванны из крови?

Настала минута нерешительности и замешательства, потом Ришелье обратился к королю:

— Государь, — сказал он, — слухи об этих ваннах из крови ходили давно и ходят до сих пор.

— Неужели? — спросил король.

— Говорят также, — сказал герцог де Бриссак, — что надо смешивать бычью кровь с кровью молодой девушки и ребенка, приготовленной в известных условиях.

— Утверждают, — добавил Таванн, — что ванны из человеческой крови следует принимать по пятницам.

— Уже давно, — сказал маркиз д'Аржансон, — Париж страдает от многочисленных убийств девушек и детей. Нельзя понять мотивы этих убийств, в них обвиняют Петушиного Рыцаря. Имя его покрывало безнаказанность того, о котором говорит граф де Сен-Жермен, если только граф не ошибается.

— Обвиняли Петушиного Рыцаря, — сказал де Сен-Жермен, — не зная, кто является истинным преступником.

— Но это делает бедного Рыцаря очень занятным, — сказала маркиза Помпадур, — обвинения, направленные против него, были несправедливы.

— Некоторые — да, но не все.

— Как? — с негодованием сказал Людовик. — Подобные происшествия остаются безнаказанными? Боже мой! — продолжал он, поднимая глаза к небу. — Неужели во Франции есть люди, осмеливающиеся позволять себе лечение, которое не осмелился бы позволить себе король, если бы даже жизнь его находилась в опасности и он был бы уверен, что спасет ее таким образом?

— О государь! — вскричала фаворитка, с восторгом целуя руки короля. — Ну почему вся Франция не может услышать произнесенных вами слов!

— Это было бы для Франции лишним поводом, — сказал Ришелье, — опять провозгласить имя «Возлюбленный», которым народ наградил своего короля!

Шумок одобрения послышался в зале.

— Государь, — сказал Сен-Жермен, поклонившись, — мне показалось, что это сказал Генрих IV или Людовик XIV.

— Я хочу слышать имя злодея, который вместе с татарским князем по советам монгольского доктора согласился принимать ванны из человеческой крови, — твердо сказал король.

— Я не могу назвать его, государь.

— Я хочу знать, кто он!

— Я могу указать на него, ваше величество.

— Указать на этого человека, на этого высокопоставленного преступника! — повторил король. — Еще раз предупреждаю вас, берегитесь, вы рискуете многим, граф.

— Когда ваше величество прикажет действовать, я буду действовать.

Наступило тревожное молчание.

— Милостивый государь, — сказал король, — подумайте в последний раз, еще есть время. Ошибиться, впасть в заблуждение значило бы безрассудно рисковать вашей жизнью, потому что дело идет об обвинении, за ложность которого полагается казнь.

Сен-Жермен поклонился.

— Я готов, — сказал он.

— Итак, вы можете указать мне на того, кто в моем королевстве принимает ванны из человеческой крови?

— Да, государь.

— И сделаете это, когда я захочу?

— Да, государь.

— Итак, — сказал король, протянув руку, — я приказываю! Говорите! Укажите!

— Говорить я не могу, этому противится судьба, а указать я в силах.

— Укажите же!

— Государь, в этом мне должен помочь дух. Я вызову его — он придет!

Сен-Жермен, встав, простер перед собой обе руки.

— Да будет мрак! — сказал он громким и звучным голосом. Не успел он кончить, как одно окно открылось, и сильный порыв ветра ворвался в столовую и задул свечи.

Внезапный переход от яркого света к глубокой темноте подействовал на гостей короля и на него самого. Все замерли и были не в силах говорить. Бледный свет показался на стене, напротив короля, на том месте, к которому граф де Шароле сидел спиной. Этот свет, сначала слабый, стал усиливаться, и на этой светлой поверхности возникла картина.

Картина представляла парижскую улицу с большим зданием налево. Ришелье, Таванн, Креки и другие тотчас узнали улицу Тампль и особняк Субиз.

Улица была пуста. Вдруг появилось изображение молодой женщины почти в натуральную величину… Она бежала, как будто вне себя… В ту минуту, когда она пробегала мимо особняка, из окна выскочил человек, бросился на молодую женщину с кинжалом в руке и вонзил оружие ей в грудь… Молодая женщина упала…

Мужчина наклонился к ней, как бы затем, чтобы унести ее, но остановился и стал прислушиваться… Он посмотрел вдаль, потом попятился назад, затирая свои следы на снегу, и медленно отступил к стене особняка. Затем по стене он влез в окно.

Этот человек был высокого роста, у него были черные, длинные и густые усы, меховая шапка скрывала верхнюю часть лица. Он исчез в окне в ту минуту, когда к девушке подбежал молодой человек.

Молодой человек стал на колени возле молодой девушки… Свет освещал лица обоих.

— Сабина Даже! — сказал король.

— И Таванн! — прибавил Ришелье.

— Чудо! — сказал Креки. — Это произошло именно так!

Свет погас, и лица исчезли в темноте. Представленное действие было так правдоподобно, что эффект был потрясающим.

Свет опять появился на стене.

Место действия сменилось; показалось кладбище, у которого стояла карета, запряженная парой лошадей, в дверце показалась женская головка, закутанная в мантилью. Человек в бархатной маске весь в черном стоял возле кареты и разговаривал с женщиной. Шел сильный снег…

Раздался крик удивления — вскрикнула маркиза Помпадур.

— Что с вами? — спросил король.

— Ничего… государь… — ответила фаворитка. — Удивление… Изумление… Все это так странно…

Свет померк, живая картина исчезла на стене. Вокруг стола было еще темно.

— Но в этой картине не было ответа на мой вопрос, — сказал король.

— Государь, — ответил Сен-Жермен шепотом, — духи не всегда тотчас повинуются, часто я вынужден подчиняться их прихоти и ждать, когда они захотят рассказывать.

Отступив назад, граф прошептал какие-то странные слова.

Свет мало-помалу стал прибавляться. Можно было увидеть сероватое небо, покрытое тучами. Вот тучи разошлись, показалась веселая местность и многочисленная армия: кавалерия, инфантерия и артиллерия проходили через горы и реки.

На первом плане виднелась блестящая группа, в центре которой находился всадник в позолоченном вооружении. В зале все вскрикнули: это был маршал Саксонский. Вокруг его головы блистал ореол славы… Но тучи сомкнулись под громкие крики одобрения.

— Это очаровательно! Это ослепительно! — говорила маркиза Помпадур.

— Как объяснить это видение? — спросил король.

— Для духов нет ничего невозможного, государь, — отвечал Сен-Жермен.

Тучи снова разошлись, на этот раз все присутствующие встали с восторгом. Это был как бы апофеоз. На золотом троне под лазурным небом, усыпанным звездами, сидел Людовик XV в королевской мантии, держа в руке обнаженный меч, вокруг трона стояли офицеры и маршалы, лица которых можно было узнать. По правую руку трона находилась победоносная французская армия, солдаты махали шляпами и знаменами; полевую — безоружные английские солдаты, на коленях. Перед престолом стоял маршал Саксонский, подававший одной рукой королю французское знамя, а другой — английские знамена.

— Да здравствует король! — закричал Ришелье в порыве энтузиазма.

— Да здравствует король! — повторили все.

— Государь, — сказал Сен-Жермен, — 11 мая эта картина осуществится.

— Я обязуюсь, — прибавил маршал громким голосом.

— В этот день, граф де Сен-Жермен, — сказал Людовик XV, — я исполню просьбу, с которой вы обратитесь ко мне.

— Вот будущее, государь, — продолжал Сен-Жермен, — а теперь вот и настоящее!

Золотые облака окружили великолепную картину, и свет тотчас погас.

Наступило продолжительное молчание. Тучи разошлись, и в комнате со стенами, совершенно позолоченными, показалась большая ванна из черного мрамора. Ванна стояла таким образом, что можно было видеть ее содержимое. В этой ванне была красная жидкость — кровь.

В нескольких шагах от этой ванны лежало тело молодой девушки со вскрытыми венами и с широкой раной в груди.

Человек с большими усами, во всем похожий на того, который в первой картине выскочил из особняка Субиз и напал на молодую девушку, стоял возле тела и собирал в вазу человеческую кровь, которую затем выливал в ванну. В этой ванне, погрузившись по шею, сидел другой человек. Его голова была отчетливо видна.

Крик ужаса и негодования раздался в зале: в человеке, сидящем в ванне, присутствующие узнали графа де Шароле. Свет исчез, страшная картина пропала, потом пламя пробежало у потолка и зажгло постепенно все свечи.

Яркий огонь, осветив столовую, как будто возвратил к жизни всех, сидевших за столом. Вздох облегчения вырвался из уст присутствующих. Сен-Жермен, стоявший напротив короля, низко ему поклонился.

— Государь, — сказал он, — духи ответили.

Король был очень бледен, и молния негодования сверкала в его глазах.

— Вы, Шароле! Вы? — воскликнул король, бросив на графа сверкающий взгляд.

— Государь! — ответил принц Бурбон. — Или этот человек сумасшедший, и тогда надо его простить, или он насмехается над вашим величеством, и тогда надо его наказать.

— Поклянитесь вашей честью, принц, — сказал граф де Сен-Жермен, — что обвинение несправедливо, и тогда я признаю себя или сумасшедшим, или гнусным лжецом.

— Мне нечего отвечать на эти слова, — надменно заявил граф.

— Почему же?

— Потому что я не желаю принимать участия в шарлатанстве.

— Я исполнял приказание короля, — возразил Сен-Жермен. — Я сожалею, что дух явился в вашем облике, но духи не ошибаются никогда.

— Государь! — обратился граф де Шароле к королю. — Этот человек забывает, с кем говорит.

— Я с вами не согласен, — сказал король тоном, который заставил побледнеть присутствовавших. — Граф де Сен-Жермен не забывает, с кем говорит, он напоминает вам приказание, которое я ему отдал.

— Но к чему это обвинение?

— Справедливо оно или ложно — вот в чем вопрос. Вы должны ответить на него.

— Я повторяю, — продолжал Сен-Жермен угрожающим тоном, — пусть его высочество поклянется честью принца, что он не принимал ванны из человеческой крови, и я объявлю себя самым презренным из людей, и пусть меня накажут пыткой.

Наступило молчание. Обвинение Сен-Жермена было сформулировано предельно точно, все взгляды обратились на принца крови, и так как он был всеми ненавидим, то взгляды эти выражали скорее любопытство, чем сочувствие.

Де Шароле упорно молчал. Он ел вареные фрукты, лежавшие на его тарелке, по-видимому, нисколько не смущаясь из-за возникшей ситуации, становившейся весьма натянутой, если судить по выражению лиц гостей и по пристальному взгляду Людовика XV.

— Ну, что вы скажете? — сухо спросил король.

— Ничего, кроме того, государь, что, если бы подобная шутка происходила в другом доме, а не в королевском, тот, кто отважился на нее, был бы наказан по заслугам.

Шароле обвел взглядом присутствующих. По выражению их лиц он понял, о чем думали гости короля. Глаза опускались, люди отворачивались от его взгляда. Он медленно встал и, демонстрируя надменное достоинство, которое внушало ему как принцу крови уверенность в безнаказанности, сказал:

— Я прошу позволения у вашего величества удалиться. Терпеть подобное положение даже в королевском доме такому человеку, как я, невозможно!

— В Шуази нет этикета, — отвечал король, — каждый может спокойно располагать своим временем и поступками. Оставайтесь, уходите, делайте, что вам угодно.

Шароле низко поклонился и сделал шаг, чтобы выйти. В эту минуту раздался звонок. Паж Ростен подошел к секретному отверстию, пробитому в стене, раскрыл его и взял бумагу, сложенную в виде письма, которую ему подали оттуда. Он посмотрел на адрес и подал письмо маркизу д’Аржансону.

Министр сорвал печать, быстро прочел, встал, подошел к королю и подал ему письмо.

Король прочел, в свою очередь, и сделал резкое движение. Все это произошло так быстро, что граф де Шароле еще не успел дойти до двери.

— Месье де Шароле! — позвал Людовик XV. Принц обернулся. Король подал ему письмо.

— Прочтите, — приказал он. Шароле пробежал письмо глазами.

— Оно адресовано вам! — продолжал король.

Шароле ничего не ответил, поклонился и вышел, бросив на Сен-Жермена взгляд, исполненный бешенства и угрозы. Едва дверь закрылась за принцем, как все взгляды обратились на графа де Сен-Жермена, который, по-видимому, чего-то ждал.

Король встал и подал руку маркизе Помпадур. Ужин был окончен.

VIII

Совет четырех

Король увел маркиза д'Аржансона в свой кабинет. Маркиза Помпадур и герцог Ришелье последовали за ними по приглашению Людовика. Король держал в руке письмо, которое ему передал маркиз д'Аржансон.

— Сомнений больше нет, — сказал он с гневом, — все это правда! Подобные мерзости совершает принц моего дома! Я не оставлю подобных преступлений безнаказанными!

Он протянул руку к шнурку звонка.

— Государь, — сказала маркиза Помпадур, становясь перед королем и не допуская его к звонку, — умоляю вас: подумайте, прежде чем отдадите приказание.

— Но это ужасно! — возмущался король, сложив руки с выражением негодования. — Чудовище! Мало того, что он стрелял в людей, как в дичь на охоте. Я прикажу генеральному прокурору возбудить против него уголовное дело, пусть его судят.

— Государь! — вскричала маркиза де Помпадур, все еще не допуская короля к звонку. — Он — Бурбон!

— Это не Бурбон, не француз, не человек, — возразил король, — это хищный зверь, от которого следует избавить человечество.