Клянусь, это любовь была...

Город заманивал их своими соблазнами и пороками, опасностями и развлечениями. Не было рядом родных и близких, способных предостеречь молодых от вечных глупостей, которые так любят делать молодые люди и которые навсегда остаются как память о прошедшей молодости. За каждую ошибку город сурово наказывал. Нередко они теряли работу и были вынуждены покинуть город вместе с надеждами на хорошую жизнь. Все это сильно сказывалось на жителях дома. Жизнь заставила их рано повзрослеть и по-взрослому, то есть с опаской, относиться ко всему миру. Они привыкли много работать, много терпеть и долго ждать…

Но были дни, когда большой дом преображался, его жители позволяли себе полностью расслабиться и предаться радостям и развлечениям. Эта радость порой принимала такие буйные формы, что вызывала непонимание и тревогу жителей соседних домов. Она была похожа на бурный горный поток, который, наконец, прорвал дамбу и, сокрушая все вокруг, стремится вниз к свободе. В дни праздников дом напоминал громадный улей, а его жители — участников языческих ритуалов, где уже не было правил и приличий, барьеров и границ. Праздник продолжался всю ночь. Всю ночь орали, пели, пили и танцевали, гремела то здесь, то там музыка, разбивались окна и бутылки. Только утром страсти утихали, и в доме воцарялась необычная, странная тишина.

Он жил на шестом этаже. Ему было тридцать Два. Большинство жителей этого дома были моложе его на шесть-семь лет, и он чувствовал себя еще более одиноким, чем другие. Ему было стыдно, что он, уже взрослый человек, так же беден, беспомощен и, по сути дела, обречен на постоянную борьбу за кусок хлеба, как и все остальные молодые жители дома. А было время, когда его считали очень способным, даже талантливым. Но теперь… его дела шли просто отвратительно. Он остался без денег, его работой были недовольны. От частого голодания у него начал болеть желудок. Он уже почти месяц не мог нормально выспаться. Он боялся, что не сможет больше терпеть, и тогда…

В ту ночь, поддаваясь всеобщему сумасшествию, он надеялся, что, растворяясь в толпе празднующих, сможет забыться и тем самым хоть немножко расслабиться, хоть немножко отдохнуть. Вначале казалось, что это ему удастся. Но в самый разгар ночи, когда музыка гремела так, что лопались перепонки в ушах, и рядом не было ни одной трезвой души, вдруг ни с того ни с сего на него напала такая жуткая и жгучая тоска, что он встал и ушел, чтобы при всех не заплакать. Он пошел в свою комнату. Там сидел его сосед по комнате, молодой парень двадцати трех лет. С ним была какая-то девица. Они его явно не ждали и напряженно смотрели на него. Он, быстро оценив ситуацию, взял ключи от соседней комнаты (соседи уехали к родителям) и направился туда. Было часа три ночи, но уснуть он долго не мог. Снова желудок давал о себе знать, громкая музыка, крики и вопли мешали не меньше. Около шести утра кто-то даже стучался в дверь, но ему было лень открыть. Праздник кончился, и с ним вместе исчезла надежда, что именно сегодня, сейчас произойдет что-то такое, чего он ждал так долго, о чем мечтал и надеялся, понимая при этом, как наивно было ожидать чего-то хорошего и необыкновенного в городе, где его мало кто знал и никто не любил.

На следующий день в час дня он спустился на первый этаж позвонить. Телефон был только у вахтера. В доме по-прежнему царила гробовая тишина. Вахтера не было. На его месте сидел незнакомый парень, который не разрешил ему позвонить. Окончательно расстроенный он вышел из комнаты вахтера в коридор и увидел ее. Она направлялась к выходу.

— Здравствуй, — сказала она и остановилась, — как провел праздник?

— Так себе, — ответил он и пожалел, что она уходит.

— Я только что была у вас, но дверь была заперта, — сказала она, — я уже решила, что все уехали.

— Как видишь, я остался, — сказал он. — Ключ от вашей комнаты у меня. Можешь забрать, когда хочешь.

— Я это сделаю сейчас, — сказала она. Голос у нее был низкий, грудной и мелодичный. Они зашли в лифт, он нажал на кнопку с цифрой шесть и сказал:

— По правде говоря, я думал, что ты уехала с ним…

— Нет, — смутилась она, — то есть мы поехали вместе, но я решила вернуться сюда… Так получилось.

Лифт остановился, и они вышли. На этот раз он нашел дверь своей комнаты открытой. Там уже никого не было. Они вошли, и он быстро отыскал ключ комнаты, где жил ее друг.

— Если захочешь уехать, верни мне ключ, — сказал он, будучи уверенным, что она навряд ли захочет долго оставаться в пустой комнате. Но он ошибся.

— Я останусь здесь, — сказала она. — А ты?

— Я — что?

— А ты никуда не уходишь?

— Нет, — сказал он, — мне некуда идти.

Она ушла, а он уселся у окна и начал думать о ней. Ей было всего двадцать лет. Она была высокая, стройная. Временами она казалась ему очень красивой, временами — так себе. Он знал о ней довольно мало: она из небольшого соседнего городка, учится в художественной школе, где-то недалеко снимает комнату, уже полгода живет с парнем из соседней комнаты.

Они познакомились на почте. Ей нужна была ручка, и она спросила парня, стоящего рядом, нет ли у него чем писать. На улице начался дождь. Они ждали, когда он кончится, и болтали. В итоге они решили встретиться еще раз. Потом… за шесть месяцев они всего несколько раз были у него в комнате, и каждый раз после них у него оставалось чувство сожаления, что он никогда на почте или где-нибудь в другом месте не встретился с такой девушкой, как она.

Уже темнело, и он сидел перед телевизором, когда зазвенел звонок, открылась дверь и в комнату вошла она.

— Дверь, как всегда, открыта, — сказала она, — почему?

— Иначе придет удача и не сможет к нам попасть, — пошутил он, удивляясь и радуясь ее приходу.

Она улыбнулась, и он отметил, что улыбка сегодня у нее какая-то особая — глаза сияют, как звезды, большие, алые, чувственные губы изящно открываются, и тот, кому она улыбается, не в состоянии смотреть на нее равнодушно.

— Я могу тебя угостить чаем, — произнес он дежурную фразу.

В это время дверь снова открылась, и прошагал его сосед по комнате.

— Ты вернулась? — бросил он ей с ходу. — Странно как-то. Мы решили, что вы там сейчас… У нас есть что-нибудь съедобное? — последний вопрос был адресован ему. Он взглядом показал на кастрюлю на столе. Тот сел за стол и приготовился есть. По лицу девушки пробежала тень недовольства. Он еще раньше замечал, что у нее бывают очень резкие изменения настроения.

— Это вы взяли наш телевизор? — спросила она уже совершенно другим голосом.

— Да, — сказал он, — у вас в комнате никого не было, и я решил…

— Отнеси, пожалуйста, его обратно, — прервала она и вышла.

— Какая муха ее укусила? — удивился сосед по комнате.

Он, ничего не отвечая, выдернул шнур из розетки, взял телевизор и вышел из комнаты. Ее резкий тон раздражал его. Он терпеть не мог, когда женщина, к тому же такая молодая, так с ним разговаривала.

Войдя к ней в комнату, он поставил телевизор на место и собрался уходить, когда она вдогонку бросила:

— Ты не хочешь со мной немного выпить? Я здесь в холодильнике нашла бутылку вина.

Он с удивлением посмотрел на нее. У нее было лицо заговорщика.

— Да, конечно, — пробормотал он, — если ты хочешь…

Они сидели и пили вино. Она говорила, как она одинока, как плохо провела праздники, как тяжело ей порой приходится. Он думал: к чему ей все это — он, это вино и эти откровения… Сейчас она выглядела очень привлекательно, и он смотрел на нее откровенно восхищенными глазами, боясь каким-либо словом или движением нарушить ход событий, которые так были не похожи на серые будни и которые, хотя и имели прямое отношение к нему, но ему были абсолютно непонятны.

Потом он, в свою очередь, рассказывал о себе, о своей родине, о своей матери, о жене и сыне, которые ждут его в далеком южном городе, о разных смешных историях из своей нестандартной жизни. Он испытывал уже почти забытое наслаждение от роли интересного, остроумного рассказчика. Она слушала. Она смеялась. Что-то говорила в ответ. Он отметил про себя, что для своего возраста она необычно много знает и очень своеобразно держится. Или, может быть, вино заставляет его видеть все вокруг в радужных цветах? Они разговаривали, смеялись, перебивая друг друга. Он пожалел, что так мало знал ее, хотя понимал, что это не от него зависит…

— Хочешь, — сказала она, — я спою тебе песню?

— Ты разве поешь?

— Так, немножко, — она взяла гитару, — я спою песню, которую написал… — она назвала имя известного барда.

Эту песню он ни разу не слышал. Песня была о девушке, которая пришла, чтобы отдать свою любовь, но у нее ничего не получилось. «Клянусь, что это любовь была…» — пела она, а он думал, что не все в этой жизни так паршиво, как казалось всего лишь час назад… И что…

Уже было двенадцать ночи, когда он все-таки решился.

— Ладно, — сказал он, — телевизор я вернул, вино мы с тобой допили, песни пропели. Уже поздно, я пойду…

Последнюю фразу он сказал медленно в надежде, что она отговорит его и попросит еще немножко остаться. Он увидел огорчение на ее лице. Она была похожа на маленькую девочку, у которой собираются отобрать новую куклу. Но она поджала губу и молчала. Он встал и пошел к двери.

— У меня одна просьба к тебе, — сказала она ему вслед, отводя в сторону глаза, голосом, от которого его сердце начало сильно биться, а желудок предательски заныл…

— Что ты хочешь? — спросил он каким-то чужим, хриплым голосом и понял, что все испортил.

Последовала длинная пауза. Она прятала глаза.

— Принеси, пожалуйста, наши стулья. Кажется, ты их тоже у нас забрал…

— Да-да, конечно, я их сейчас же верну, — сказал он и пошел за стульями.

«Дурак, — говорил он себе, — ну что ты развесил уши, что ты от нее ожидал, ведь и так было ясно, что все этим кончится. И вообще, зачем тебе все это? Ничего хорошего из этого не выйдет. У нее — парень, у тебя — жена и сын. Да и мыслимо ли это, что она ни с того ни с сего вдруг возьмет и… Нет, ты явно сошел сума. Этот праздник тебя окончательно лишил здравого смысла. Ей скучно, и она решила немножко поразвлечься. Вот еще немножко пококетничает и пойдет со спокойной душой спать. А ты… Ты опять всю ночь будешь вертеться в постели…»

Он принес стулья, демонстративно поставил их в центре комнаты и повернулся, чтобы выйти.

— Постой, — сказала она. Ее голос дрожал.

На этот раз он не рискнул что-либо сказать и встал в полной растерянности.

— Я не это хотела попросить, — она смотрела ему прямо в глаза, — неужели ты не понял?

— Я понял, — сказал он и криво, неестественно улыбнулся.

— Что ты понял?! — Она подошла к нему и положила руки на его плечи. Теперь он точно знал, чего она от него ждет. Но неудачи последних лет сделали его осторожным.

— А может быть, и не понял. — Он постарался улыбнуться. — Я так часто ошибался, что… Может быть, ты скажешь?

— Нет, я не могу. Я., я ведь женщина…

— Ну что же, — сказал он, почувствовав себя взрослым чудаком, перед которым стоит молоденькая девушка, сама плохо понимающая, чего она хочет, — давай сделаем так. Пусть это останется нашей с тобой тайной. Ты мне никогда не скажешь, о чем хотела попросить, а я… я никогда не узнаю, прав был в своих догадках или нет. Зато будет что вспомнить.

Она засмеялась. Ее глаза сияли так, что ему было очень тяжело повернуться и уйти. Но он это сделал и был страшно доволен собой.

Когда он вошел в комнату, сосед уже мирно храпел. Он разделся и лег. Давно уже он не чувствовал себя так хорошо, не был так спокоен. И что было совсем странно, желудок перестал напоминать о себе. Так прошел час, и он уже начал засыпать, когда осторожный стук в дверь нарушил его спокойствие. Это была снова она.

— Ты не спишь? — шепнула она через дверную щель. — Ты мне нужен…

Его будто дернуло электрическим током.

— Нет, не сплю, — сказал он и быстро оделся. — Я сейчас.

— Я не могу включить телевизор, — сказала она и смело посмотрела ему в глаза. Он сразу почувствовал, как желудок проснулся, и нервная горячая дрожь распространилась по всему телу.

— Я понял, — сказал он, чувствуя, как пересохло в горле. — Пошли?

Они, как два заговорщика, бесшумно пошли к ней в комнату, и он увидел, что шнур телевизора даже не включен.

— Подари мне эту ночь, — сказала она. — Я тебя очень прошу.

Он весь вечер ждал этих слов. До последнего момента он не был уверен в намерениях девушки и боялся получить отказ. Он знал, что не переживет этого отказа, знал, что может потерять последние крохи уверенности, которые кое-как его еще поддерживали и не допускали до полного разрушения его «я». К тому же страх, предательский страх все время заставлял спрашивать себя: «Почему, почему? Почему именно ты? Ты же никак не соответствуешь герою, в объятия которого бросаются молоденькие девушки…»

Теперь, когда она, наконец, сказала эти слова, он не знал, что дальше делать. Он боялся дотронуться до нее, боялся погладить ее волосы.

Преднамеренно мрачно, стараясь не смотреть на нее, он спросил:

— А как твой друг? Он же всегда ко мне хорошо относился. Я так не могу. Что он обо мне подумает?

— Он ничего не будет знать, — чуть не заплакала девушка Я-то буду знать, — вздохнул он, решив, что на этот раз уже сжег все мосты. — Я все-таки пойду к себе.

— Стой, — умоляла она, — не уходи, я уйду от него, вот увидишь.

— Нет, — сказал он, — это нехорошо, нечестно. Я пойду…

— Но тогда…

— Тогда что?

— Можно тебя поцеловать? Я очень прошу.

— Нет, — сказал он тихо, но она уже обняла его и начала целовать. Он почувствовал ее талию, грудь и вздрогнул. Она прижалась к нему еще сильнее. Губы у нее были мягкие и очень горячие. Он сделал большое усилие, чтобы освободиться от нее.

Через несколько минут он снова лежал в своей холодной постели и безуспешно пытался уснуть. «Это, может быть, единственный случай в твоей жизни, е-дин-ствен-ный, — думал он, — такого больше никогда не будет. Ты столько ждал, столько мечтал об удаче. Вот она, удача, у твоих ног, но ты отверг ее и будешь за это наказан».

Минут через пятнадцать у него началось сильнейшее обострение. Желудок будто бы горел, и от него, казалось, множество горячих стрел распространились по всему телу. Он лежал и дрожал от непонятного, очень неприятного озноба. В конце концов он встал, надел на голое тело свитер, натянул на себя штаны и вышел в коридор.

Ночь, в отличие от предыдущей, была на удивление спокойной. В коридоре не было ни души. Он подошел к ее двери и повернул ручку. Дверь была заперта. Он нажал на звонок. Звонок не работал. Он тихо постучался. Никакого ответа не было. «Она не хочет открывать, она презирает меня». Он постучался еще сильнее и почувствовал, как дрожит всем телом. С той стороны послышался шум.

— Кто там? — услышал он сонный голос.

— Это я, — он сам испугался своего голоса и представил, как глупо выглядит. Прошло секунд двадцать, которые ему показались бесконечностью, потом он услышал:

— Подожди.

Скоро дверь открылась. Она стояла обнаженная в центре комнаты и улыбалась ему.

— Видишь… — начал он и понял, что дальше говорить нелепо.

— Закрой дверь, — сказала она и потушила свет. Он быстро сбросил с себя одежду, обнял ее и с ужасом обнаружил, что не чувствует ничего, кроме холода и дрожи.

— Успокойся, милый, — сказала она, нежно целуя его глаза, лицо, плечи… — Я тебя согрею. Все будет хорошо! Поцелуй меня…

Прошел месяц. Обитатели большого дома жили своей обычной скучной, серой жизнью. Житель шестого этажа за это время сделал первые небольшие успехи в работе. Странно, но после праздника колесо удачи повернулось к нему. После той ночи желудок больше не болел. Сейчас, когда ее не было видно целый месяц, он уже думал, что ночь после праздника была просто сном, невероятно приятным и необычным, но только сном. Однако чудеса для него еще не закончились. В ту ночь, где-то в районе пяти утра, он вернулся от нее в свою комнату. Рано утром он открыл глаза и увидел, что она сидит рядом на постели. Соседа в комнате не было.

— Я никогда так сладко не целовалась, как с тобой в эту ночь, — сказала она ему. Он смущенно улыбнулся. Ей действительно удалось быстро его успокоить. Но он понимал, что пережитое за последние месяцы не способствовало тому, чтобы полностью продемонстрировать ей свои знания в искусстве любви.

— Как ты здесь оказалась? — спросил он.

— Я из окна увидела, что он, — пальцем она показала в сторону кровати соседа, — уезжает, и помчалась сюда. Ты недоволен?

— Сейчас я встану, и мы…

— Нет, — сказала она, — лучше наоборот.

Она демонстративно медленно разделась, несколько секунд постояла перед ним обнаженная, а потом легла рядом.

Перед тем как расстаться, она сказала, что уезжает на несколько недель к матери. Он не огорчился. Он понимал, что ему никак нельзя привыкать к ней, как нельзя привыкать к хорошей жизни и удобствам в чужом доме. Было ясно, что она предназначена не для него. И поэтому они непременно должны расстаться. А он уже знал, как легко расставаться с тем, что не твое, и как тяжело потерять близкого человека. За этот месяц произошли и другие события, которые вселили в него уверенность в своих силах.

Его знакомые собирались уехать на выходные в загородный пансионат и пригласили его. Пансионат находился далеко от города, в красивом сосновом бору, и был уютный и симпатичный. Впервые за несколько лет он смог нормально отдохнуть. Там он встретился со знакомой женщиной, за которой когда-то безуспешно ухаживал. Они были примерно одного возраста. Она была разведена, жила одна и, как он отметил, заметно уступала в красоте той, с кем он так здорово отметил праздники. Но это ему, конечно, не помешало с ней пофлиртовать. В воскресенье, поздно вечером, когда они вернулись в город, он предложил ей помочь дотащить до дома ее тяжелую сумку, которая, на самом деле, не была такой тяжелой. Он понимал: если она откажется, он не сильно огорчится, и знал причину своего спокойствия. Но она не отказалась.

Сначала они очень долго стояли на остановке. Потом, когда, наконец, приехали к ней, она предложила остаться и попить чай. После чая она сказала, что хочет принять ванну, и спросила, не хочет ли и он. Он согласился и потом минут сорок ждал, пока она выйдет из ванной. Она вышла оттуда румяная, с помолодевшим лицом и выглядела просто превосходно.

— Пойдем, я покажу тебе твое полотенце, — сказала она.

Когда он вышел из ванной комнаты, в квартире свет был погашен. Он молча вошел в спальню, которая освещалась каким-то тусклым странным светом, проникающим через большие окна. За окнами он увидел силуэт небольшого темного здания необычной архитектуры и черными мертвыми окнами, освещенного несколькими прожекторами.

— Что за здание напротив? — спросил он.

Она лежала в постели и пристально смотрела на него.

— Это какая-то контора, точно не знаю, — ответила она.

Он разделся и лег рядом с ней. Она лежала молча. Он погладил ее, убедился, что она нагая, и улыбнулся в темноте…

На этот раз он не был перевозбужден и все получилось так, как он хотел. Она тоже была опытной женщиной, к тому же очень приятной. «Как мне хорошо, как приятно», — шептала она, и он понимал, что нет необходимости ей отвечать.

Потом она заснула, а он снова не мог уснуть и все время смотрел в сторону загадочного дома напротив… Теперь он уже не обижался на судьбу.

Этот месяц пролетел быстро и незаметно. Он часто вспоминал про девушку (забыть о ней было просто невозможно), но уже думал, что та ночь, скорее всего, будет исключением, и она сделает вид, что между ними ничего не произошло. Это было бы логичным, и потому такой исход не огорчал его. Последние несколько лет научили его довольствоваться тем, что дарила судьба.

Однажды вечером, когда снова нечего было делать и некуда деваться, он узнал, что в актовом зале большого дома показывают какой-то фильм. Он долго думал, идти или не идти, но все-таки пошел. Зал был почти полон, горел приглушенный свет. Было видно, что многие пришли сюда не ради фильма, а просто, чтобы поболтать друг с другом. Дверь все время открывалась и закрывалась, все время кто-то приходил и кто-то уходил. В очередной раз дверь снова со скрипом открылась, и в зал вошла высокая молодая девушка с длинными светлыми волосами, в красивом модном платье. В полумраке он с трудом узнал ее. Она увидела его, улыбнулась, подошла и села рядом.

— Я была у вас наверху. Дверь открыта — тебя нет, — шепнула она.

— Да вот, решил фильм посмотреть, — пробормотал он, еще не придя в себя от навалившегося на него счастья.

— А он интересный?

— Скучнее не бывает.

— Тогда пошли гулять.

— С удовольствием, — сказал он, вставая, — пошли.

Уже было темно, на улице лежал снег. Вечер был морозный. Дул слабый, но холодный зимний ветер, и тускло горели фонари большого города. Она что-то рассказывала, он кивал головой и понимал, что замерзает, но не хотел с ней расставаться.

Они шли по узким, как ниточка, запутанным дворам большого города, избегая широких и шумных улиц. Она сама выбирала маршрут. «Я хочу показать тебе мой город. Не смейся, у меня действительно свой город, ты его не знаешь. Здесь очень много милых, красивых людей, и они все очень добрые. И здесь живут сказки. Много-много хороших, добрых сказок. Ты любишь сказки? Я их обожаю… Вот видишь тот дворик, там, в глубине, есть арка, мы сейчас пойдем туда, — говорила она и смеялась, как маленькая девочка. — Там живут веселые гномы, я их хорошо знаю. А вот там, видишь? Это не дерево, а злая волшебница. Что ты смеешься?» Он шел с ней, замерзший до костей, и хотелось, чтобы вокруг все было именно так, как она говорит. Ему нравилась эта игра. Маленькие заснеженные дворики, небольшие, но красивые дома, окутанные высокими, замершими от долгой зимы деревьями, сменяли друг друга. Ветер пел свою холодную зимнюю песню, деревья подпевали ему, редкие фонари бросали свой тусклый свет на этот маленький ночной незнакомый мир, где ему было так холодно и так радостно. Он обнимал ее за талию, и они продолжали свой путь по темным заснеженным дворикам большого города. Она продолжала говорить, рассказывала про отца, которого очень любила и который давно ушел от них, про мать, которая все делает, чтобы они с отцом не встречались, рассказывала о своем маленьком городе, где она росла, где играла с куклами и так вдоволь и не наигралась.

Потом они дурачились, кричали и танцевали, бросались друг в друга снежками, и ему было уже наплевать, что он выглядит этаким странным мальчиком в тридцать лет, с красным от мороза лицом и горящими от счастья глазами. Он хотел смотреть и смотрел на окружающий мир ее глазами, он хотел хоть на секунду, хоть на мгновенье вернуть себе счастливое безмятежное детство, и, кажется, ему это удавалось. Он стал сильным, красивым. Он видел, он читал это в ее сияющих глазах. Он нравился ей. Таким он нравился и себе. Казалось, что время перестало существовать и большой город растворился в бесконечной последовательности узких и кривых, но тем не менее очаровательных улочек, заснеженных двориков, где свободно гулял ветер, а деревья все пели свою ночную песню. Он уже думал, что они будут так гулять всю ночь и всю жизнь, и ему суждено превратиться в большую и счастливую сосульку, когда они вошли в очередную темную арку и оказались перед очередным двориком. Здесь почему-то не было ветра, и ночь здесь казалась темнее и загадочнее. Он понял, что этот двор ему знаком. Она потянула его за руку и направилась к дому, который он с трудом, но все-таки узнал.

— Я здесь живу, — сказала она, а он сразу отрезвел. В этом доме жила та женщина, из пансионата. Внимательно изучив ее красное от мороза и от хорошего настроения лицо, он понял, что она не шутит. Она жила в этом доме, причем на том же этаже. Только подъезд был другой.

— Я хочу пригласить тебя в гости, — сказала она и снова потянула его за руку. — Пошли, ты ведь мне не откажешь, не правда ли…

Эта часть дома была совершенно не похожа на ту, где он уже был. Они вошли в большой коридор, куда выходило много дверей. Она открыла ключом одну из них, и они вошли. Первое, что он увидел, это до боли знакомый дом с мертвыми черными окнами напротив.

— Я понимаю, здесь тебе не нравится, — сразу помрачнев, сказала она.

— Нет-нет, — страстно возразил он, — мне здесь очень и очень нравится, потому что здесь живешь ты, такая необычная, такая замечательная, такая желанная…

В ответ она обвила руками его шею. Он попытался покрутить ее вокруг себя, но понял, что это опасно. Комната была крохотных размеров. Узкая длинная кровать, маленький стол, заваленный всевозможными рисунками и эскизами, и непонятно откуда взявшееся пианино — вот и все.

— Я бы чем-нибудь тебя угостила, но у меня, к сожалению, ничего нет. Всю стипендию я отдала за новое платье.

— Оно тебе очень идет, — сказал он искренне, — ты правильно поступила. К тому же я давно уже привык вечером ничего не есть.

— Может быть, так и должно быть, — говорил он ей, когда они сидели на кровати и пили чай без сахара. — Может быть, если бы мы жили в другом, более справедливом мире, где не надо столько бороться за место под солнцем, не было бы и той потрясающей ночи…

— У нас сейчас будет такая же ночь, а может быть, еще лучше. — Она поставила чашки на стол. Он притянул ее к себе…

— Нет-нет, — сказала она своим низким грудным голосом, — давай положим матрац на пол, мы вдвоем не поместимся на этой кровати…

Утром он проснулся первым. Она спала, положив голову ему на плечо, и ее золотистые кудри рассыпались по подушке. В молодости спящие люди всегда выглядят красивее. «Боже, какая она красивая», — думал он и боялся пошевелиться, чтобы ее не разбудить. Так они лежали, пока не услышали шум подъезжающего грузовика. Машина остановилась где-то недалеко, и сразу дом заполнился грохотом сгружаемых ящиков и криком рабочих.

— Это открылся овощной магазин, — сказала она, не открывая глаз.

— Они так каждый день?

— Да, но это не все. У них здесь рядом с моей комнатой раздевалка. Они как-то узнали, что здесь живет девушка, и нарочно громко ругаются.

Скоро, будто в подтверждение ее слов, послышалось, как открылась соседняя дверь. Туда вошли какие-то люди, и через тонкую перегородку к ним хлынула отборная брань. Рабочие как будто соревновались, кто громче и сильнее выругается.

Она откинула одеяло, встала и подошла к какому-то ящику у окна. Ящик оказался старым проигрывателем.

— Грубостям мы противопоставим Бетховена, — сказала она и улыбнулась. Комната наполнилась звуками симфонического оркестра. С той стороны перегородки прилетела новая волна отборных выражений. Она поставила громкость на максимум. Дуэль двух мировоззрений продолжалась минут пять. Но электроника свое взяла. Щелчок закрывающейся двери означал полную капитуляцию неприятеля. Она уменьшила громкость и повернулась к нему.

— Ну как?

— Восхитительно, — сказал он, имея в виду не столько Бетховена и одержанную победу, сколько ее молодое обнаженное тело, от которого он все это время не мог оторвать глаз. Она засмеялась и игривой походкой подошла к раскинутой на полу постели.

— Давай отметим это утро, — сказала она, легла рядом с ним и скинула с него одеяло.

Прошла пара месяцев. В воздухе запахло весной. То сияло солнце, то шел мокрый снег. Большой город, казалось, всеми силами противился приходу весны. Люди и машины по-прежнему спешили большими потоками неизвестно куда. Дома по-прежнему выглядели невзрачными и угрюмыми. Но все-таки запах, обаяние весны уже кружили головы молодых и старых, наполняя сердца таинственным трепетом ожидания и тоски, тревоги и восторга. У старых открывались раны и язвы, сердце то замолкало, то начинало колотиться со страшной силой. Молодые дурачились и вытворяли всякие глупости.

Приближалась очередная, самая обычная весна, если, конечно, весна может быть обычной. Для жителя шестого этажа эта весна была чем-то похожа на девушку, которая так стремительно ворвалась в его скучную, размеренную жизнь и спутала ему все карты.

Как весна, она умела кружить голову и, как весна, была непредсказуема в своих желаниях и поступках. Вначале он хотел изменить ее, переделать по своему разумению. Но скоро выяснилось, что это невозможно, да и ни к чему. Через несколько месяцев она заканчивала свою учебу и уезжала в другой конец страны. И все…

Как весна, наступившая в том году так неожиданно и так стремительно, она должна была сверкнуть, а потом исчезнуть навсегда и больше никогда не возвращаться в его жизнь.

Он уже понял, что с ней невозможно о чем-либо точно договориться. Она могла не прийти на свидание или на целый час опоздать, что-то обещать и тут же забыть. Он не мог такого терпеть и злился. Но стоило ей прийти к нему, сесть рядом и улыбнуться, и он сразу таял… В конце концов, их отношения переросли в какую-то странную игру, похожую на художественный фильм, в котором оставили самые яркие кадры, а остальное все выкинули. Это была красивая, но малопонятная игра. Она приходила к нему, когда хотела, без предупреждения. Он всегда радостно встречал ее, но никогда не просил приехать снова, сам к ней не ходил и не пытался затащить ее в постель, хотя такое желание у него возникало сразу, как только он ее видел. Обычно они сидели у него в комнате и болтали. Ему очень нравилась роль этакого наставника, умудренного опытом и знаниями. Его советы, скорее всего, больше нужны были ему самому, чем девушке. Они помогали ему самоутверждаться.

Она верила ему. Она слушала его очень внимательно. Ему это нравилось…

С самого детства девушка вбила себе в голову, что она некрасивая, незаметная…

— Ты очень симпатичная девушка. Ты просто ведешь себя неправильно, — вдалбливал он ей. — У тебя красивые, стройные ножки, приятное лицо, восхитительные глаза — что еще надо? Как насчет красной кофты и короткой юбки?

— Вот как получу деньжат, — смеялась она.

Однажды вечером, возвращаясь домой, он увидел ее в своей комнате в красивой малиновой кофте и сказал со вздохом:

— Здорово! Я уверен, что все знакомые тебе сказали, как тебе идет эта кофта.