Необычайно большая длина телескопа, достигшая почти ста двадцати метров, и его гигантский диаметр сочетались с установкой серии огромных линз. Применённые для изготовления линз сорта стекла обеспечили однородность линз и постоянство формы. Это дало возможность осуществить увеличения, о которых могли только мечтать астрономы начала XX века.
Система постепенного и планового включения линз в определённом порядке создавала равномерное, но для человеческого глаза стремительное увеличение обозреваемого предмета и вызывала у наблюдателя ощущение полёта.
Развивая основные принципы радиолокации и пользуясь освобождаемой энергией новых полученных веществ большого атомного веса, Макнилл и Хаггер одновременно с телескопом вводили в действие устройство, напоминающее колоссальный циклотрон. Его можно было бы назвать и атомным «глазом». На подземном заводе это устройство кратко обозначалось литерой «Л» (начальной буквой слова «люкс» – свет). «Л» вызывался к действию последовательным возбуждением и включением нескольких тысяч магнитных полей. Подхватываемые ими атомы нового вещества приобрели скорости, приближающиеся к скорости света, то есть близкие к трёмстам тысячам километров в секунду. Пройдя трубу «Л», частицы вещества образовывали поток света. Характер образования и направленность потока придавали ему свойства струи. Находящиеся в пространстве мелкие частицы материи, например пыли, обтекались потоком, не нарушая его единства. Достигнув препятствия, поток этой световой энергии нового вида ярко его освещал и отражался от него под углом своего падения подобно брошенному твёрдому телу. Но этим ограничивается сходство с брошенным телом. Поток «Л», выходя из «небесной пушки», организовывался в поток световой энергии. Он не только прикасался к препятствию, но и «освещал» его. Иначе говоря, устанавливался контакт между источником и препятствием.
Для уяснения этого простого явления следует вспомнить, что мы вообще «видим» только вследствие того, что освещаемый предмет отбрасывает свет. Следовательно, между источником света и освещаемым предметом образуется контакт в форме «луча» света.
Обладавший огромной энергией, поток «Л» пересекал космическое пространство, почти не теряя своей силы. Отражённый каким-либо препятствием, он был способен нестись в безбрежном пространстве до новой встречи с небесным телом. Некоторая же доля этого замечательного потока возвращалась в виде «эхо» обратно и могла быть принята передающей станцией.
Благодаря огромной интенсивности потока и незначительному рассеиванию замок на Рейне принимал эхо-сигналы не только от первого препятствия, но и от второго. Луч, посланный с Земли в направлении Луны, отражался от неё на Землю и, отражённый Землёй, вновь проделывал обратный путь и мог быть принят замком.
Потери энергии компенсировались беспрерывным действием источника.
Для уяснения действия потока «Л» представьте себе, что в наглухо замкнутой трубе, имеющей несколько изгибов, находится вода.
Заставьте поршень вибрировать: в воде возникает волна, несущая энергию. Пробежав извилистый путь в воде, уклоняясь от прямолинейного движения в изгибах, отразившись от препятствия в конце трубы, эта волна вернётся к поршню, неся с собой энергию, пославшую её вперёд несколько мгновений назад.
Конечно, в действительности явление в потоке «Л» не происходило по такой простой схеме, но механическая модель, устроенная в лаборатории Хаггера, именно таким образом объясняла действие потока «Л». Макнилл и Хаггер установили отдельные качественные и количественные изменения в потоке «Л» и выработали систему его использования. Этого было достаточно для их непосредственных целей. Глубокое исследование природы явления было делом будущего.
Использовать практически это открытие, оставаясь в земных пределах, было невозможно. Для потока нужен был трамплин, подвешенный высоко над Землёй. Мысль использовать для этой цели Луну напрашивалась сама собой. Длительное и тщательное исследование лунной поверхности позволило Макниллу и Хаггеру создать карту обращённой к Земле части Луны. Громоздкая машина управляла демонстрациями нужных частей карты, общая площадь которой составляла один квадратный километр – один миллион квадратных метров. Таким образом, была произведена подробнейшая топографическая съёмка земного спутника. Луна была изучена едва ли не лучше, чем Земля. Пользуясь этой картой, можно было найти любые трамплины для прыжка потока «Л» на Землю. Однако при близком нахождении цели от замка практически сложные вычисления требовали большого времени. Дальнобойная «небесная пушка» была неповоротлива в «ближнем бою». Географически удобно было оперировать в районах Центральной и Южной Африки, в странах Восточной Европы и Азии.
Беседуя с сэром Артуром на верхней платформе башни, Томас Макнилл преследовал одну скрытую цель: увлечь Форрингтона грандиозностью работы, – испытанный способ завладеть вниманием и использовать знания учёного. Какие-либо предварительные объяснения могли бы только ослабить впечатление. Поэтому-то Макнилл и сказал лишь об удачной работе предыдущей ночи, хотя эта работа и не была, как это будет видно ниже, вполне удачной.
На самом же деле опыты производились уже более двух лет. Испытывая «небесную пушку», Макнилл и Хаггер своим лучом побывали на вершинах Кавказа, на Памире, в пустынях Центральной Азии и во внешних районах Китая. Почему был избран восточный сектор, а не южный? Нежелание иметь свидетелей в населённых местах, так как луч «Л» был виден с Земли, заставляло исследователей выбирать пустынные районы? Их немало и в Африке. Возможно, что опыты имели определённую направленность! Так или иначе, в замке было много плёнок с точнейшими подробностями отдельных малоизвестных областей.
2
Не руководила ли Макниллом и Хаггером благородная любовь к человечеству? Не хотели ли они сберечь тяжкий труд топографов, изнывающих в летнем зное за мензульной съёмкой? Может быть, вам приходилось видеть, как под беспощадным солнцем, со скрипящей пылью на зубах, с облупленными носами, в дочерна пропотевших грязных рубашках ходят люди от зари до зари по степи, измеряя цепью каждую морщинку лица матушки нашей земли?..
Нет, у мистера Макнилла были другие цели, и не просто, не случайно была избрана опорная точка на Рейне, то есть в восточном полушарии, а не в западном!
Сложный мир подземного завода готовил и другие заряды для «небесной пушки». Прекрасное орудие для рук исследователя земных и небесных тел и поверхностей, поток «Л» был не одинок. Существовал ещё один поток, названный потоком «М». Иной по действию, хотя и родственный по принципу, этот поток мог выбрасываться параллельно потоку «Л» по своему особому каналу.
Поток «М» так же был способен отражаться от препятствия, как и «Л». В сущности, он мог быть уподоблен жидкости, выбрасываемой из трубы, имеющей выход. Поэтому поток «М» отражался от препятствий, следуя общему закону, уходил в мировое пространство и, вероятно, в конце концов рассеивался, израсходовав полученную им при выбрасывании из «небесной пушки» энергию. И это было хорошо для его творцов, так как «М» на своём пути производил особое действие…
Собственно говоря, чисто научная сторона этого потока была ещё меньше выяснена, чем в потоке «Л». Но поток «Л» был вполне освоен технически, чего не было с потоком «М». Из свойств «М» только одно было хорошо известно – самое его ценное свойство, с точки зрения Макнилла и Хаггера.
В лабораторных масштабах в недрах подземного завода результаты были всегда одинаковы – «М» неотвратимо губительно действовал на малых животных. Это заставляло стремиться перейти к масштабам реального применения. Но, уходя в межпланетное пространство, поток «М» иногда оказывался чувствительным к каким-то посторонним влияниям. При абсолютно одинаковых условиях своего образования и выбрасывания поток «М» порой терял одно своё важное свойство. Космос действовал на него не всегда одинаково. В этом-то и заключалась загадка – равные, казалось, причины не давали равных следствий. Когда Макнилл и Хаггер, впервые оперируя в районе Хан-Тенгри в Гималаях, заметили отсутствие губительного действия «М», проверенного за день до того на окраинах Гоби, они хотели приписать это особым действиям почвы, горных пород, словом, особенностям района. Но на следующий день «М» в том же месте действовал успешно.
После многих опытов хозяева подземного завода убедились в том, что они бессильны объяснить непостоянство потока «М». Массовое проведение опытов в населённых районах с установлением контроля и даже в ненаселенных районах интересующих их областей Восточной Европы и Передней Азии было невозможно. Необходимо было хранить всё в полном секрете. Понимая, что наука идёт фронтом, Макнилл и Хаггер, боясь чужих успехов, работали с редким напряжением.
Итак, подземный завод гарантировал себе безопасность надёжными способами. Исходное действующее вещество, включаясь в ничтожных, по отношению к отрезкам времени, количествах, устремлялось с такой скоростью, что опасный момент образования энергии происходил в значительном удалении от источника.
Правда, такой эксперт, как Форрингтон, мог бы упрекнуть руководителей подземного завода в очень серьёзном грехе: обеспечив себе безопасность, они резко ограничили применение великой силы. Всё многообразие её возможного использования на земле в мирных началах было ими категорически отвергнуто. Ведь перед Макниллом и Хаггером стояла совершенно определённая цель…
3
«Макнилл и сыновья» и «Нью Мэкнилл» вложили крупные средства в замок на Рейне. Но эти суммы были лишь незначительной частью общих затрат. Всё предприятие в целом финансировалось группой магнатов капитала, совершенно тайным концерном королей промышленности и банков. Членами концерна были представители монополистического капитала двух стран, говорящих на одном языке. Предварительная организация концерна произошла в марте рокового для третьего райха четвёртого года второй мировой войны. За год до конца войны концерн был создан и начал действовать. Захватив замок на Рейне, тайный концерн твёрдо поставил ногу на Европейский материк. После оккупации западной части территории побеждённого гитлеровского государства концерн взял под контроль восемьдесят семь заводов, чем окончательно утвердился на континенте. Своеобразный фильтр «процедил» германских учёных, в результате чего на «сетке» всё-таки осталась группа научных работников во главе с Отто Хаггером.
Замок на Рейне, как и подобает хищному рыцарскому гнезду, впитывал и переваривал соки обширной периферии. Первичная обработка всех нужных веществ, обработка деталей машин и приспособлений была делом ста девяноста двух заводов, принадлежащих заправилам концерна – в Европе и на западном континенте. Подземный завод завершал общую работу, которая распределялась таким образом, что ни один завод, ни даже группа их не могла отдать себе отчёта в целом. Даже Кювье, восстановивший по нескольким обломкам древних костей образ древнего ящера, оказался бы здесь бессилен.
Только замок на Рейне мог осуществить синтез и Макнилл мог добиться успеха концерна! Он не только обладал знаниями и организаторским талантом. Он был глубоко уверен в правильности пути, избранного «его» Западом.
Томас Макнилл относился с молчаливой брезгливостью к грубой рекламе национального превосходства немцев. Не потому, что он пренебрежительно относился к немцам вообще. Нет, среди них было много дельных людей. Но Гитлер представлялся ему дурно воспитанным человеком, чем-то вроде наглого коммивояжёра, укравшего идею чужой фирмы и выдающего её за свою собственность. Нет, подлинная раса господ – это та, к которой принадлежит он, Томас Макнилл! Ему и его соотечественникам это всегда было известно. И они всегда себя так и вели. Они приходили в чужие страны и управляли ими. Они заселили чужой западный континент и овладели им. Они всегда были глубоко уверены в своём превосходстве над другими народами.
4
В месяцы, предшествовавшие приезду Форрингтона, Макнилл и Хаггер подвели итоги длительного, упорного труда, Сделано было многое. Затраченные на это дело колоссальные средства с общей точки зрения могли быть оправданы хотя бы одним потоком «Л». Но не он был целью концерна. «Л» был только средством, а целью был «М». Однако этот мощный поток оказался, как уже говорилось, весьма загадочным.
Во-первых, он действовал бесспорно смертельно только на мелких животных. Во-вторых, отражаясь на земную поверхность, поток «М» действовал в радиусе около ста пятидесяти метров, что также было незначительным. Но, главное, – это непостоянство его действия! Вот в чём вопрос! Непостоянство! Ведь оружие, действующее по своему капризу, а не по воле бойца, оружие, способное внезапно отказать, – очень опасное оружие для его владельца!
Хаггер убеждал Макнилла, что если увеличить в несколько десятков раз количество энергии в потоке «М», то действие его будет бесспорно смертельным для всего живого. Тем же способом можно добиться и увеличения радиуса поражаемого поля. Подобные опыты не могли быть проделаны в лаборатории, но расчёты говорили в пользу Хаггера.
Что же касается непостоянства действия, то здесь, естественно, был тупик. Никакие расчёты и умозаключения не могли объяснить капризы «М». Совершенно очевидно было лишь то, что иногда «М» встречал какое-то препятствие. Препятствие в мало ещё изученном космическом пространстве само по себе могло бы быть преодолимым. Но это препятствие «М» встречал не всегда и без какой-либо последовательности. Влияние космоса? Незамечаемые неточности в аппаратуре? Все предположения были взвешены, всё было изучено и проверено, но ответа не было найдено.
В ночь перед приездом Форрингтона «Л» показал степное озеро, а «М» был бессилен поразить двух людей на нём.
Сэр Артур Форрингтон был нужен в замке на Рейне. Кто, кроме него, мог помочь Хаггеру и Макниллу? Только старый Форрингтон, как говорил Томас Макнилл, способен сделать поток «Л» невидимым, а поток «М» безусловно действенным.
– А если он не сможет помочь нам? – спросил Макнилла Хаггер за день до приезда сэра Артура.
– Тогда мы должны будем помочь себе сами!
5
Сэр Артур смотрел на жёлтые мёртвые скалы Эратосфена. Короткие пояснения Макнилла заняли не более двух минут. Форрингтон, как и обычно, не прерывал его вопросами. Затем «небесная пушка» сделала новый прыжок, и «Л» принял на экран отражение Земли. Сэр Артур как бы повис в воздухе над ночной гладью обрамлённой камышами воды. Застрекотал киноаппарат, производивший съёмку. По-прежнему без перерыва, где-то очень далеко, металлический голос глухо тянул: «оум, оум, оум…» Контрольные аппараты тикали… Пушка чуть заметно вибрировала… Экран показывал мельчайшие детали. Озеро не было пустынным. Вот человек… Ни одно его движение не ускользало от трёх пар внимательных глаз, наблюдавших за экраном.
Когда человек достал записную книжку и вечное перо, Хаггер нарушил молчание:
– Это может оказаться опасным, – послышался его холодный, жёсткий голос.
Макнилл положил руки на клавиши пульта управления пушкой. Он не торопился. Нужно было подумать, – не тот ли это наблюдатель, который должен был быть ещё вчера на озере? Если это так, то почему же у него в руках книжка и перо? Составление записей не входило в данную ему инструкцию. Это не он! Макнилл сделал движение, и клавиши послали приказ…
Уши присутствующих, уже привыкшие к обычным здесь звукам, уловили новую, очень низкую и очень глухую ноту. Заговорил «М». Нота звучала негромко, новый звук не помешал бы человеческому голосу, но он вызывал необъяснимо томительное ощущение. Казалось, что этот потусторонний голос уходит, натягивая эластичную нить.
И почему-то казалось, что сейчас нить растянется до предела, лопнет и тогда что-то случится. Но нить не рвалась.
«М» мчался в пространстве.
Теперь слух различал двойную ноту. Это был ни с чем не сравнимый звук, основной, низкий тон которого сопровождался как бы бегством чего-то звенящего. Рейнский замок занёс копьё над головой ничего не подозревавшего человека, этот человек с усилием сунул книжку в карман, выронил перо и откинулся назад… На этот раз «М» проявлял свою силу. Не успел Макнилл этого подумать, как Форрингтон вскочил:
– Прекратите! Как вы смеете на моих глазах… – Он задыхался. Сэр Артур понимал всё без объяснений. Поток «М» был обозначен этой буквой, потому что ею начиналось латинское слово mors – смерть!
Крик Форрингтона вызвал смятение среди белых халатов. Подвешенные на гибких сочленениях площадки управления закачались и среди машин скользнули лучи света. Это были отблески ламп из-под плотных абажуров. Но никто не произнёс ни слова.
Показалось, что нить, державшая низкий голос «М», оборвалась. Металлическое горло, тянувшее «оум, оум, оум», тоже умолкло. Было слышно только тиканье контрольных приборов и слабый, треск киноаппарата. Резко пахло озоном. Экран погас… Замок вернулся на своё место на Рейне. Зажёгся свет. Вновь пол пошёл вниз, атруба двинулась вверх. «Небесная пушка» приняла вертикальное положение, нацеливаясь в зенит, в неведомые глубины мирового пространства.
Сэр Артур стоял. Он казался совершенно спокойным. Ни к кому не обращаясь, он сказал:
– Я хочу уйти отсюда.
Форрингтон смотрел на ослепший экран. Один из белых халатов занял место Макнилла. Открыли дверь. Она сообщалась с выходом, ведущим во двор замка. Макнилл шёл впереди, показывая дорогу. Отто Хаггер шёл сзади. Он, казалось, сделался ещё старше, спина сутулилась ещё больше. Он шёл, выставив немного вперёд длинные тяжёлые руки. Сухие, жёсткие, согнутые пальцы с пучками волос напоминали когти.
Чуть ущербная, очень яркая луна освещала двор замка. Толстая чёрная тень «небесной пушки» рассекала двор, взбиралась по стене и исчезала в пространстве между зубцами. Вот тень побежала вниз, спустилась во двор, сократилась, исчезла. Замок втянул в себя своё жало!
Три тени шли ко входу в башню. Две первые сливались в менявшее форму пятно. За ними на ровных гладких, вытертых столетиями каменных плитах плыл чёрный абрис громадной гориллы.
У дверей башни Макнилл Предложил Форрингтону:
– Позвольте, сэр, проводить вас в спальню.
– Нет, поднимемся наверх, я хочу поговорить с вами. И с вами, – сэр Артур обернулся к Хаггеру.
Чёрный солдат открыл им дверцу лифта на верхней платформе башни.
Три тени вышли на плаформу. Вдали старый Рейн тихонько ворчал во сне. Неподвижно стояли ряды фонарей на аэродроме. Луна, идя к закату, спокойно озаряла одно из самых красивых мест в Западной Европе. Древний, сухой камень Эратосфена был очень далеко. Наступал час глубокого предрассветного сна.
Глава восьмая
В ЗАПАДНЕ
1
Слишком длительна, слишком продуктивна была связь между Макниллами и Форрингтоном, чтобы фирма легко могла расстаться с ним – одной из своих главнейших научных опор.
Макниллы терпеливо сносили учащавшиеся у сэра Артура за последнее время вспышки дурного настроения, недовольства: «Чудачество возрастает с годами, старость всегда капризна».
Поэтому доходившие до Томаса Макнилла сведения о «выходках» Форрингтона, выражавшиеся в недовольстве направлением работ комиссии двух стран, понимались им по-деловому.
«Нужно по-настоящему занять его. Там слишком много разговаривают. А в раздражении сэр Артур говорит вздор о вещах, в которых ничего не понимает…»
Однако острые внутренние противоречия на самом деле раздирали комиссию учёных двух стран, работавшую по поручению правительства над величайшей проблемой XX века.
В инкубаторе, где дозревали два яйца для убийства одним ударом тысячи жителей двух японских городов, споров не было.
«Мы молились об успехе и нам нужно было спешить!» – так писал впоследствии один из этих учёных.
Нужно! Умирающий третий райх тоже что-то готовил и мог быть страшным для островной империи даже в последних судорогах агонии!
Но райх был разбит чужими руками, а атомные бомбы отправились в Японию, чтобы положить начало атомной дипломатии: «Бойтесь все!»
И работы продолжались. Некоторые учёные, позабыв, что подобные слова повторялись много раз и при изобретении скорострельных пушек, и автоматического оружия, и многих других орудий истребления, говорили:
«Сама разрушительная сила атомного оружия исключит возможность войны!»
Но разочарование Форрингтона росло, тем более что голоса демократического мира стали так громки, что начали проникать через тяжёлую стену, сложенную временем из случайно, в сущности бессистемно накопленных убеждений.
Подоспели и примеры, многозначительно поданные двумя коллегами учёного, которые открыто присоединили свои голоса к голосу мира, звучащему с Востока.
Эти двое не были пришельцами в науке и не были «политиками» в том смысле, как теперь Форрингтон понимал это слово.
Сэр Артур начал интересоваться прессой и выбор газет, которыми он интересовался теперь, удивил бы его самого несколько лет назад. Кто бы мог поверить, что, читая, например, последние выступления представителя России на Ассамблее наций, сэр Форрингтон одобрительно будет кивать головой?
Раздражительность старого учёного увеличивалась. Вспышки его гнева беспричинно падали на голову первого встречного. Пропадал интерес к делу, и пропадал незаметно для самого Форрингтона.
Завершающий скандал случился совсем неожиданно. Всем показалось, что без внешнего повода сэр Артур обрушился на нелюбимые им военные мундиры непременных членов комиссии двух стран. В ответ на вполне вежливые упрёки в медлительности Форрингтон вспыхнул:
– Мы достаточно дали вам брони, пушек, ружей, самолётов, взрывчатых веществ! Научитесь обращаться с ними. Для наших голов этого достаточно. Отвяжитесь от нас! Вы никому не даёте ни жить, ни работать!
Произошёл резкий обмен мнений в форме, отнюдь не привычной для корректных членов комиссии. Сэр Артур не только кричал и бранился, но, казалось, потерял голову. Так был объяснён его совершенно недопустимый выкрик:
– Нужно протянуть руку русским и работать с ними!
А вечером этого дня сэр Артур получил каблограмму из Европы. Томас Макнилл настоятельно просил его посетить замок на Рейне, где Форрингтон не был ещё ни разу.
Форрингтон немедленно сел в экспресс, доставивший его к концу ночи на берег Атлантического океана. Утром он был на аэродроме «Трансатлантик».
В пути стариком не было сказано ни слова, если не считать «К чорту!», брошенного им предложившему кофе стюарту.
Неожиданный туман задержал сэра Артура на острове на два дня.
2
Да, здесь, на этой высокой башне, дышалось свободнее…
– Зачем вы звали меня сюда, Томас? Чтобы показать мне, как вы убиваете невинных людей и чтобы сделать меня соучастником убийства?
Форрингтон задал эти вопросы резким тоном, он почти кричал.
– Ради бога, сэр Артур, прошу вас успокоиться. Тот неосторожный, которого мы видели, не рискует потерять жизнь. Упадок сил, болезненное состояние в течение нескольких дней… Если бы я думал, что вы так отнесётесь к этому…
Томас Макнилл нервно сжимал и разжимал пальцы.
– Господин Хаггер охотно подтвердит вам мои слова.
Скрипучий голос Хаггер а пришёл на помощь:
– Дорогой друг и коллега, мистер Томас и я, мы очень сожалеем, что не предупредили вас. Но даже если бы этому ничтожному человеку и угрожала серьёзная опасность, что из этого следует? Он так далёк и чужд нам и, наверно, враждебен! Величие поставленных перед наукой задач оправдывало в глазах людей науки и не такие жертвы. Разве не бросали жестокие упрёки тем, кто впервые решался погрузить нож хирурга в живое тело? Разве ещё недавно не запрещалось, во вред истинному знанию, производить опыты над животными? Разве не мешала невежественная, сентиментальная толпа, можно сказать, ещё вчера нашим коллегам-учёным бороться за благо людей, для чего порой требовались временные страдания бессмысленных животных? И теперь законы великого западного континента, гражданином которого сейчас я являюсь, позволяют производить опыты над приговорёнными к смерти преступниками! Я и мистер Томас знаем, что этому чужому и враждебному нам человеку не причинён серьёзный ущерб. Но если бы это и было так? Тем более, это там, на Востоке, с его многочисленным низким населением. Дорогой сэр Артур! Нам, людям науки, позволено больше, чем обычным людям!
Произнося слова очень медленно, Отто Юлиус Хаггер выпрямился во весь рост. В его голосе была твёрдая уверенность в своей правоте. Он явно не понимал, что можно думать иначе. Томас Макнилл, найдя сильную поддержку, быстро справился со своим волнением.
Форрингтон сел. В ночной тишине были ясно слышны нарастающий грохот и свисток экспресса, промчавшегося по виадуку. Луна серебрила высокую башню и платформу. Бледные лучи её подчёркивали решительное выражение лиц.
Форрингтон, казалось, успокоился.
– Хорошо, я не сделаю вывода, пока не пойму всего. Зачем вы так настойчиво вызывали меня, Томас?
– Я сейчас повторяю свою просьбу. Вам следует отдохнуть. Не лучше ли нам отложить разговор до утра?
– Нет! Теперь! – Фигура Форрингтона выражала решимость. Каждое слово он подтверждал упрямым кивком головы.
Томас Макнилл видел, что Форрингтон находится в состоянии высшей степени упрямства. В таких случаях оставалось только делать вид, что воля сэра Артура исполняется. Поэтому Макнилл продолжал:
– Как вы могли убедиться, мы с господином Хаггером проделали большую работу, но она ещё не закончена. Точнее, мы не добились проявления тех свойств, которые нам нужны. Во-первых, нам не удаётся сделать тот поток энергии, который мы называем Люксом, неощутимым для сетчатки человеческого глаза. Нам нужна та часть спектра, которая невидима для человеческого глаза, но видима фотопластинкой. Таким образом, наш отлично действующий и управляемый «Л» – только промежуточная стадия. Ваша помощь, сэр Артур, может обеспечить наше движение в нужном направлении.
Макнилл подождал, но Форрингтон молчал.
– Вам не угодно будет, сэр?..
– Продолжайте, Томас!
– Я кончил!
– Вы сказали – во-первых! А во-вторых?
– Но разве этот вопрос сам по себе недостаточно интересен, сэр? Я не сомневаюсь, что всё ближайшее время…
– А что во-вторых? – перебил Форрингтон.
Действительно, сэром Артуром овладел припадок упрямства. Сейчас он мог слушать только то, что хотел услышать.
– Во-вторых, сэр Артур, это то, что мы называем «М». Он недостаточен. Как бы сказать… – Томас Макнилл подыскивал слова – …его действие… его действие… не стремительно и не решительно… его действие непостоянно и ограниченно…
– Скажите прямо, – перебил его Форрингтон, – он недостаточно быстро убивает.
– Да…
– Хорошо, это во-вторых. А в-третьих?
– Это всё, сэр Артур!
– Всё? Только? Это немного!
– Уверяю вас, сэр, что разрешение этих задач есть величайшая проблема века!
– Величайшая проблема, мой дорогой друг! – откликнулся Отто Юлиус Хаггер. Он сидел в напряжённой позе, прямо, не касаясь спинки стула. Форрингтон пристально посмотрел на старого немца, очень похожего сейчас на мумию, вставшую из гроба.
– Величайшая? Почему? Видеть на расстоянии, не будучи видимым? Убивать на расстоянии, оставаясь неизвестным? В чём же тут величайшая проблема?
– Разве мы не стремимся обеспечить Западу раз и навсегда его место? – горячо отозвался Макнилл. Пришло время, когда необходимо раз и навсегда подчинить мир единой цивилизованной воле. Для этого нужно новое оружие цивилизации!
– Я вас понимаю, Томас. Но здесь больше политики, чем науки. Все последние годы меня оглушают подобными речами. Ещё только вчера… А что думает господин Хаггер?
– Я согласен с вами, мой дорогой и уважаемый друг. Политика – не занятие для учёных. Испытания, пережитые мной и моим народом, заставили меня многое обдумать и понять. Плохая политика не занятие для учёных. Но… – Хаггер встал и продолжал говорить с пафосом… – пришло время, когда учёный должен определить своё место! Ваш Ньютон, наши Лейбниц, Гумбольдт, Майер, Гельмгольц и сотни других принадлежали всему миру. Они беспечно и беззаботно разбрасывали знания! Двадцатый век принёс нам новую истину…
– Я опять не понимаю ни слова! – перебил Хаггера Форрингтон.
– Прошу прощения, дорогой друг. Истина в том, что сначала действует сила, обеспеченная оружием, а по том – всё остальное.
– Я не был учеником Гитлера!
– Я тоже не был им, дорогой сэр! – убеждённо возразил Хаггер.
– Хорошо! – Форрингтон говорил негромко. – Я делаю вывод: вы нуждаетесь и, очевидно, очень нуждаетесь в моей помощи для того, чтобы это… – он показал рукой в сторону двора замка, – действовало невидимо и безусловно смертельно.
– Конечно, сэр. У нас неограниченные ресурсы. Я убеждён, что вы добьётесь поразительных результатов!
Томас Макнилл был очень доволен. Припадок упрямства учёного окончился с неожиданной быстротой.
Сэр Артур встал и взялся обеими руками за спинку стула. Лица всех были синевато-бледными в лучах луны, а борода Форрингтона казалась белой, как снег.
– Поразительных результатов… – тихо повторил он. – Поразительных результатов, – произнёс он громче. Потом, не меняя тона, он сказал:
– Вы, дурак, Томас! С какой стати я стану заниматься убийствами в вашей компании?
Он опять начал кричать.
– С вас недостаточно компании этого господина? – Форрингтон указал на Хаггера. – Этот господин, мой бывший друг, давно потерял представление о том, чем должна быть наука. Политический шут!