Энергия подвластна нам

Левая рука Алексея Фёдоровича переходила к рычагам следующих рядов. Жужжание и шум в аппаратной усилились настолько, что уже нельзя было различать, и слышать неопределённые звуки, передаваемые рупором. Лицо больного изменило выражение:

– Я ничего не чувствую, только жужжит в ушах!

– Всё в порядке, – ответил Алексей Фёдорович и перенёс руку к рычагам.

– А что вы сейчас чувствуете? – спросил учёный.

Лоб больного сморщился. После небольшой паузы он ответил:

– Как будто ничего… Как будто немного пощипывает… Пожалуй, колено покалывает…

– Сильно покалывает?

– Нет, слабо.

Алексей Фёдорович взял обеими руками сразу два рычага и медленно перевёл их:

– А как теперь?

Рупор громко ответил:

– Так же! – И после недолгого молчания продолжал: – А мне можно с вами разговаривать?

– Нет! Сейчас нельзя. Потом.

Учёный взялся за последний рычаг и поставил его вертикально, потом встал и предложил своей помощнице:

– Начинайте!

Слух присутствовавших ясно различал короткие глухие удары, доносившиеся из-за стен камеры. На громадном лице человека на экране выступили крупные капли пота. Его глаза открывались и закрывались. Алексей Фёдорович нагнулся к рупору и спросил:

– Что вы сейчас чувствуете?

– Жарко… и здесь как из зениток палят!

– Так и должно быть, – ответил учёный.

Было видно, как пот заливал лицо больного. Он зажмурил глаза и тяжело дышал, оттопыривая губы.

Небольшая группа в аппаратной была неподвижна. Только руки помощницы Алексея Фёдоровича поднимались и опускались, определяя чёткий ритм. А из-за стены слышались глухие удары, похожие на отдалённые взрывы.

Через семь минут Алексей Фёдорович последовательно вернул в первоначальное положение все рычаги пульта управления. Аппараты смолкли, помещение осветилось и на экране уже не было громадного лица.

5

Когда с головы больного сняли тяжёлую маску и вытерли мокрое лицо, он отыскал глазами Алексея Фёдоровича и спросил:

– Теперь мне можно с вами разговаривать?

– Можно, пожалуйста.

– Алексей Фёдорович, я ведь вас сразу не узнал, – за доктора принял! В больнице не сказали, куда везут. Я лежал и всё вспоминал: лицо знакомое. Вы бывали у нас на заводе. Главное, никак имени не мог вспомнить. Фёдор-то Александрович и в этом году к нам раза два приезжал и в мой цех оба раза заходил. Тут у вас Степанов работает, на нашем заводе человек жизнь начинал!

– Вот и отлично! – весело ответил учёный. – Значит, старые знакомые, и друзья у нас общие. Вот и вы у нас в Институте оказались в гостях.

Когда сняли ремни с больного, он схватил Алексея Фёдоровича за руку. Лицо его стало очень серьёзным:

– А это всё не засекречено? Вас можно расспрашивать?

– Тайны нет. Пока шла разработка, мы избегали широкой огласки, как обычно. Теперь мы говорим, ни чего не скрывая. Мы пользуемся атомной энергией. В аппаратуре происходят взрывы малых количеств вещества, и мы посылаем через фильтры энергию короткими импульсами. Атомные частицы проникают в тело, встречают опухоль и убивают её. Но если бы мы направили на ваше колено непрерывный поток частиц, он убил бы и здоровые ткани тела вместе с опухолью. При коротких толчках здоровые клетки успевают выстоять, я чуждая организму болезнь гибнет…

Больной возбуждённо прервал учёного:

– Алексей Фёдорович! Да всё же понятно! Это всё равно, как интервенты. Народ у себя дома, все вместе, а они – чужие!

– Совершенно верно. Вы даёте образное и правильное определение. Болезнь – это захватчик.

Когда упал последний ремень, больной, пользуясь полученной свободой, порывисто сел и хотел даже соскочить со стола. Алексей Фёдорович подхватил его и уложил обратно.

– Э-э-э! Рано! Вас сюда привезут ещё два или три раза… Чудес не бывает. Прыгать будете, когда всё восстановится и врачи разрешат!

В проходе аппаратной мастер приподнялся на носилках:

– Вы мне главное скажите! Кто изобрёл? Это вы с Фёдором Александровичем изобрели?

– Кто изобрёл? Работал весь наш коллектив. И у нас, как в каждом нашем большом деле, один на другого опирается. Ведь вы производственник! И вы понимаете, что для осуществления идеи нужна согласованная работа на высоких классах точности. И высокая организация. Часть заказов нашего Института выполняется и на вашем заводе. Кто сделал, кто изобрёл? Кто у нас в стране всё делает? Народ! Наши замечательные советские люди, руководимые партией!

…В коридоре Алексей Фёдорович встретил носилки ещё с одним больным. Он посторонился и прошёл дальше. Сегодня учёный в последний раз исполнял обязанности оператора. Литерная лаборатория сдана на ходу.

Новые мысли всё сильнее и сильнее увлекали учёного. Есть ли граница стремлениям людей в их борьбе за власть над жизнью?

Фёдор Александрович сообщил, что возвращается сегодня вечером после двухнедельного отсутствия.

Сын с нетерпением ждал возвращения отца.

Глава четвёртая

ИНСТИТУТ ЭНЕРГИИ

1

В августе тихо и пусто в зданиях учебных заведений. Но в больших корпусах институтов есть уголки, где и каникулы не прерывают работы.

…Старые машины останавливаются – топливо на исходе. Вот брошена последняя лопата угля. Стихает пламя в топке. Стрелка манометра дрожит и движется влево: 8–7–6… 2–1… Пар упал. Сделав последние, замирающие движения, медленно остановились поршни и рычаги, – паровая машина уснула. Нет пара, нефти, бензина, нет тока – нет света. Тепло является источником движения, силы. Но не пора ли заменить уголь, торф, нефть другими теплоисточниками? Для физики тепло – это энергия беспорядочного движения мельчайших частиц материи: молекул и атомов. Чем быстрее движение, тем выше температура, тем больше тепла.

Утро августовского дня, описываемое нами, отделялось большим не по времени, а по значению сроком от момента познания человеком величайшей тайны материи, когда было технически осознано, что энергия имеет массу и эта масса – ядро атома. Сумейте воздействовать на атом, разбудите сгусток энергии, и вы – обладатель неисчерпаемого источника силы. Освободите энергию, заключённую в материале нескольких предметов, находящихся на вашем столе, – в письменном приборе, в листе бумаги, в ручке, которой вы пишете, и вы получите эквивалент тяжёлой годовой работы первоклассной каменноугольной шахты. Так была поставлена проблема теми, кто думал о благе людей.

Неустройство мира проявило себя в диком искажении замечательного открытия. Грандиозные очаги тепла в виде атомных бомб были сброшены с самолётов на население двух больших азиатских городов. Это было сделано для того, чтобы поразить человечество новым пугалом. Однако в этой новой для мира силе таилось не только тепло. И когда возможность использования атомной энергии была ещё только мечтой учёных, было уже понятно: здесь источник всех видов энергии, начиная от неведомых её состояний, – назовём их условно «волнами», или «лучами», – и кончая «простыми» – теплом и светом.

В Экспериментальном Корпусе Института Энергии дверь из вестибюля направо ведёт в небольшой зал. Посещение этого зала входит в привычки Фёдора Александровича. На первый взгляд здесь ничто не заслуживало внимания. В зале находилась простая паровая машина, похожая на ту, что изображена в учебнике физики Краевича. Замечательное достижение техники XIX века выглядело как музейный экспонат в XX. Впрочем, архаичная схема была осложнена вполне современным конденсатором пара, позволяющим до минимума свести подачу воды в котёл, и устройством автоматической смазки.

Для непосвящённого глаза это могло показаться обыкновенной тепловой машиной. Однако было в ней нечто, что существенно отличало её от обычной паровой машины. Мы не будем обременять читателя описанием топки, – он найдёт все подробности в специальных научных трудах. Толстые щиты ограждали низ машины, сливаясь с её фундаментом. Скрытое ими устройство мало напоминало то, что носит название «топки» в тепловых машинах XIX и первой половины XX века. Смысл новой системы заключался в том, что внутри находилось известное вещество, поставленное в такие условия, что оно, давая тепло с заданным постоянством, превращало воду в пар, само же почти не изменяло своего первоначального ничтожного объёма.

Это – один из первенцев новых тепловых машин. Движущей силой служит по-прежнему пар, но превращение воды в пар происходит не за счёт сжигания угля или нефти. Ядерная реакция служит источником тепла, а простейшая схема рабочей конструкции была Фёдором Александровичем избрана для облегчения наблюдения. Не останавливаясь ни на минуту, тепловая машина приводила в действие динамо, питавшее электроэнергией часть Экспериментального Корпуса.

2

Отец и сын поднялись из вестибюля на второй этаж. В коридоре их встретил Иван Петрович, один из старых работников Института.

– Доброе утро! Как вы себя чувствуете, дорогой друг? – приветствовал его Фёдор Александрович.

Они остановились. Фёдор Александрович почти на голову выше своего товарища. Иван Петрович роста среднего, носит острую бородку клинышком. Усы пожелтели от табака. Он поспешно отвечает:

– Благодарю вас, чувствую себя великолепно. А как вы, Фёдор Александрович? – Покончив с формулой приветствия, Иван Петрович продолжал, не ожидая ответа: – Мы вас ждали, да-с, с нетерпением. Вот Алексей Фёдорович ждал, я ждал и другие. Да, да, Фёдор Александрович!.. И мы с Алексеем Фёдоровичем окончательно договорились…

Иван Петрович взялся за свою бородку и посмотрел на Фёдора Александровича снизу и чуть сбоку. Фёдор Александрович молчал, ожидая продолжения.

– Но что же я стою? – спохватился Иван Петрович. – Пойдёмте!

Они вошли в Малую аудиторию в конце коридора. Фёдор Александрович сел, жестом пригласил сесть своего друга и сына.

– Алексей Фёдорович уже говорил со мной, – сказал он.

Такова была привычка отца и сына: в семье и наедине – «ты» и по имени, а во всех других случаях – «вы» и отчество.

– Уже говорил со мной… – продолжал академик.

В аудитории тихо. Высокие окна с одной стороны открыты. Слитного гула большого города не слышит привыкший к нему слух и звуки не мешают вниманию. Фёдор Александрович говорил:

– Да… Мысль о расширении дальнейшего эксперимента в области физиологии часто возвращалась ко мне.

Вы, может быть, помните, Иван Петрович, как наш латинист раскрыл нам, юношам, смысл мифа о двуликом Янусе: одна сторона и другая, а между ними вывод, то есть символ широты мысли в силлогизме. С таким простым воззрением на вещи нас в старину посылали в жизнь. Партия переучивала нас и научила нас мыслить.

Уж если отталкиваться от образов мифологии, то мне ядерная энергия может скорее представиться в образе индусской богини Кали. Такой богатейший азиатский образ плодородия!.. Одна голова и множество рук – сила жизни во множестве проявлений…

Академик замолчал. Он посмотрел на своих собеседников, но никто из них ничего не сказал, и Фёдор Александрович продолжал:

– Я никогда и ни для кого не делал тайны из своих взглядов на жизнь. Выражаясь как инженер, я называю своё тело машиной для жизни. Хотя это и не философское обобщение, но так мне легче высказать свою мысль… И жизнь не должна идти праздно, – тогда машина способна хорошо и долго работать. Я ещё не чувствую себя старым, я могу работать сейчас ещё лучше, чем в молодости. Но это другое… Вот о чём я иногда думаю: природа, создавшая человека, ныне отстала от своего сына. Жизнь первых людей была простой. Уже годам к двадцати пяти первобытное человеческое существо могло собрать весь нужный ему опыт и полностью освоиться с весьма несложными условиями древнейшего общества. Дальнейшее формирование человеческого общества, развитие наук, усложнение отношений между природой и человеком – всё это вызывало противоречие! Да, именно противоречие!.. Зачастую уже к шестидесяти годам жизни машина проявляет признаки износа и начинает изменять своему владельцу. Именно тогда, когда накоплен драгоценный опыт и знания, возможность плодотворного труда прерывается природой. Это я и называю противоречием.

– Вот именно, Фёдор Александрович, – противоречие! Но простите, я перебил вас, мой дорогой друг.

– Нет, нет, Иван Петрович, нисколько, прошу вас…

– Так вот… – начал Иван Петрович. – Вы оба помните, как несколько лет назад я боялся. Да, да, не прерывайте меня, Алексей Фёдорович! Это самокритика. Я думал, что мы можем оскандалиться, когда решили заводить морских свинок и кроликов в литерной лаборатории. А теперь я не боюсь. Мы недаром работали вместе с физиологами. Мои тезисы по новой теме таковы: цель живого организма – жизнь, а не смерть. Цель жизни в создании наиболее тонких сложных форм. Наша цель – сохранение долговечности человека. В этом содержание нашей новой темы в области разработки ядерной энергии.

– Между нами нет разногласий, – ответил Фёдор Александрович. – Мнение Степанова также положительно. Считаю своевременным собрать нашу коллегию. Ивана Петровича прошу быть докладчиком, а за Алексеем Фёдоровичем – содоклад.

Алексей переключил телефон на диспетчерскую связь и сказал в трубку:

– Фёдор Александрович просит всех собраться через десять минут в Малой аудитории.

Иван Петрович, подёргивая бородку, просматривал свою записную книжку.

3

…Собрались. Иван Петрович начал:

– Товарищи, последние годы нашей работы сопровождаются явлениями характера необычайного. Но не лучше ли будет сказать иначе? Не явления, а идеи вторгаются необычайные!.. Прошу не понять меня неправильно. Напоминаю вам мои колебания и возражения при организации известнейшей литерной лаборатории. Для меня, энергетика, рождённого ещё старой, так сказать, школой, тогда были ещё непонятны сокровенные движения мысли моих молодых коллег. Многие из вас помнят, как мы разрабатывали первые серии нашей тематики…

– Помните? Врага, подлинного врага должны были мы видеть перед собой. Энергетические возмущения грозили самоотверженным операторам самыми печальными результатами, начиная с поверхностных поражений кожи и кончая параличом нервной системы, свёртыванием крови и распадом живой материи. В дальнейшем, проходя решающие успех этапы, мы научились изолировать очаги возбуждения энергии и многие мешавшие нам предосторожности отменили. Правильно ли мы поступили? Я отвечаю: да, правильно.

Иван Петрович откашлялся. Дальше последовало коротенькое перечисление работ за истекающее пятилетие. Он упомянул об усовершенствовании атомных фильтров, об освоении массового выпуска энергита, об окончании монтажа Красноставской и о предстоящем пуске первой энергостанции на Соколиной Горе, о конструировании машин на атомном топливе.

Тут Иван Петрович запнулся. Подыскивая слова, он подёргивал большим и указательным пальцами левой руки бородку («доился», по выражению дерзких первокурсников). Потом он продолжал:

– Противоречие… Именно, скажу я, противоречие возникает между нашими возможностями и результатами нашей деятельности при попытках установить предел дальнейшего расширения сферы наших опытов. Нам необходимо приучить себя к мысли о чрезвычайнейшем расширении нашей тематики. О намечающемся новом на правлении скажет Алексей Фёдорович.

Иван Петрович сел, несколько запыхавшись. Алексей Фёдорович встал. Он опёрся руками о стол и слегка подался вперёд. В этот момент он, действительно, поразительно напоминал отца.

– Товарищи… я принадлежу к той группе наших учёных, которая за последнее время много общалась с физиологами и врачами. Это общение и наша работа привели к возникновению новых мыслей. Формулирую их вкратце. Мир в высшей органической жизни создаётся из мира неорганического посредством воздействия, в основном, солнечной энергии, то есть энергии, отдаваемой в результате ядерных атомных реакций. Следовательно, процесс возникновения органической жизни, её рождение, есть результат действия ядерных реакций. Истина для вас настолько очевидная, что спрашивается, к чему её повторение? Однако же, если рождение живого существа есть процесс, если рост и развитие его есть процесс, то ведь таким же процессом является и смерть живого существа. Ставится вопрос: а не возможно ли управление именно последним процессом, то есть смертью, вернее сказать, её предшественниками, а именно явлениями износа, отмирания?

Алексей Фёдорович сделал паузу, воспользовавшись которой Иван Петрович встал, сказал: «это очевидно», – и опять сел. Алексей Фёдорович продолжал:

– Я разделяю мнение Ивана Петровича. Но почему?

Мне кажется, что если мы уже начинаем частично управлять энергетическим приводом между мёртвой и живой природой, то где-то и как-то мы неизбежно наткнёмся на феномены воздействия на живые, в частности на человеческие, организмы и сможем на них благотворно воздействовать. Это моё глубочайшее убеждение. Я не сомневаюсь, что придёт время, когда мы сможем прикоснуться к самым основам жизни и организовать борьбу за её продление. Здесь я подхожу к главному. Достойна ли для советского учёного позиция выжидания? Конечно, нет. Мы ясно должны отдать себе отчёт в том, что поиски в этом направлении будут трудными. Новый путь. Но мало ли путей уже нами пройдено? Я предлагаю: включить тему в план Института. В обоснование своего предложения могу сделать следующее сообщение. Во время дополнительных работ по оборудованию литерной лаборатории было замечено своеобразное влияние некоторых излучений. Влияние выражалось в частичном повышении общего тонуса и работоспособности. Была произведена проверка лично мной, Иваном Петровичем и Марком Михайловичем…

– Совершенно верно! – отозвался смуглый, сухощавый брюнет с пышной шевелюрой.

Часть выступавших после Алексея Фёдоровича всё же выражала сомнения в целесообразности расширения работ за пределы чисто энергетической тематики. Фёдор Александрович встал:

– Позвольте мне сказать. За многие годы я привык, следуя правилу древней мудрости – ex discussio veritas, – подвергать все важные решения предварительному свободному обсуждению. Так я привык, так привыкли мы. Наша ли это область? Согласен! Область не наша. Согласен! Но уточним. Наша энергетика, сильная отрасль единой по содержанию советской науки, не стремится ли в действительности в своём расширении к общему синтезу? И не этот ли синтез является целью? Рассматривая так, нахожу, что мы, рассуждая формально, можем впасть в тяжёлый грех, а именно, сами того не желая, мы попытаемся ограничивать дальнейший прогресс с точки зрения несовершенства наших сегодняшних знаний и представлений.

Фёдор Александрович молча смотрел на знакомые лица разместившихся перед ним работников Экспериментального Корпуса и читал на них очевидное согласие с его мыслями. Он спросил:

– Так как же?

Возражений не было.

Ощущая привычный контакт с аудиторией, Фёдор Александрович закончил:

– Итак, считаю бесспорным наше право на введение новой темы. И медлить не будем. Прошу Ивана Петровича и Алексея Фёдоровича наметить список наших коллег из других отраслей. Я считаю, что придётся широко привлечь физиологов и биологов. Значительно шире, чем в тематике литерной лаборатории. Среди них мы найдём немало ценнейших и помощников и руководителей. Мысль о стыке физиологии и энергетики начинает всё чаще и чаще проскальзывать в печати. В последнем выпуске трудов Медицинской академии весьма примечательна статья «К вопросу о некоторых электрических явлениях в крови живых организмов». Знаком ли кто-нибудь с ней?

– Я читал эту статью профессора Станишевского, – отозвался Алексей Фёдорович. – Я считаю необходимым с ним связаться.

…Уже несколько минут за спиной Алексея Фёдоровича стоял, подойдя на цыпочках, невысокий мужчина лет сорока или сорока пяти. Это был технический служитель Фёдора Александровича, выученик и преемник ушедшего на покой Ванина, того, кто долгие годы деспотически властвовал в служебных кабинетах академика и был среди студентов знаменит своим выражением: «Мы с Фёдором Александровичем пока заняты, извольте минутку подождать».

Воспользовавшись первой паузой, Степан Семёнович подал Алексею Фёдоровичу распечатанную и развёрнутую телеграмму. Такой порядок был издавна установлен Ваниным – распечатать, прочесть и действовать с разумом в зависимости от содержания телеграммы. Исключение делалось только для телеграмм со штампом «правительственная».

Пробежав глазами краткий текст, Алексей Фёдорович передал телеграмму отцу. Взглянув на три печатные строчки «молнии», Фёдор Александрович нахмурился:

– Вам, Алексей Фёдорович, нужно немедленно от правиться в путь.

– Я уже звонил на аэродром, Фёдор Александрович, – вмешался с привычным тактом служитель, – место есть. Я от вашего имени сказал, чтобы удержали…

Фёдор Александрович посмотрел на часы и обнял сына:

– Тебе нужно поторапливаться!

4

Приблизительно в этот же час Михаил Андреевич Степанов приближался к Москве. Несколько часов воздушного путешествия протекли для Степанова незаметно. Он был полностью захвачен своими мыслями.

Почему-то вспоминались Михаилу Андреевичу потемневшая от косого осеннего дождя высокая кирпичная стена завода, длинный двор с почерневшими от первых холодов астрами на клумбе у проходной. Запах машинного масла и металла, голоса товарищей по школе фабрично-заводского ученичества. Ясно представился секретарь парткома Веденеев на трибуне заводского собрания. Заканчивая доклад, он говорит: «Будем, как Ленин…»

Вспоминаются годы учёбы. Сейчас, пожалуй, не поймёшь, почему ему никак сначала не давалась тригонометрия? Синус, тангенс…

Самолёт сильно подбрасывает вверх, потом он проваливается вниз. В ушах неприятное ощущение, – давит…

Мысли возвращаются к основной заботе Михаила Андреевича с новой силой… Хиросима, Нагассаки. Два грандиозных пожара… А вот в Бикини пожара не было. Как же там было? Собрали десятки старых военных судов. Людей на этих броненосцах не было, только козы – для опыта. После атаки атомными бомбами кто-то выражал разочарование – даже козы почти все остались целы. Но на следующий день они начали умирать и скоро погибли все! Живые существа были убиты удобно и просто, без пожаров и разрушений…

А сколько же людей, сколько рабочих семей голодают, для того чтобы за их счёт капиталистические воротилы делали атомные бомбы? Десятки тысяч, сотни тысяч… А не сотни ли миллионов?

И при этой мысли руки Михаила Андреевича сжимаются в кулаки.

Степанов смотрит на часы. Скоро Москва. В маленькое окно внизу видна – лента чёрной воды в размытых контурах берегов.

5

В четыре часа следующего дня доктор технических наук Михаил Андреевич Степанов, вчера прибывший с Красноставской Энергетической Станции Особого Назначения, был принят министром.

Молодой учёный кратко доложил небольшому числу присутствовавших о наблюдениях Красноставской. Доклад слушали внимательно. Министр изредка кивал головой, глядя на докладчика.

– Итак, ваш вывод? – спросил он, когда Михаил Андреевич кончил.

– Не исключаю возможности агрессии, хотя не имею для этого никаких данных, кроме одного: явления впервые наблюдаются над нашей территорией! Поэтому Красноставской даны указания во всех случаях ставить «щит».

Очевидно, в слове «щит» содержалась условность, известная присутствовавшим, так как министр не спрашивал объяснений.

Михаил Андреевич продолжал:

– Красноставская будет вынуждена брать энергию от Соколиной Горы в таких размерах, что это снизит обеспечение производящихся там работ…

Но министр прерывает:

– Вы сказали – агрессия. С вашей точки зрения, так сказать физически, это можно назвать так. Агрессия, то есть какое-то вторгающееся извне явление. Но в более широком смысле слова, если ваши догадки справедливы, это можно назвать только авантюрой. Несколько своеобразной, но, в сущности, мало отличающейся от других авантюр. Кто-то хочет прощупать нас и с этой стороны. Вы это предполагаете? Вы к этому готовитесь? Бдительность всегда уместна! Да, силы наши велики… А вы можете указать точку касания волны к нашей территории?

– Только квадрат со стороной не меньше тысячи километров, – отвечает Степанов.

– Вы обсуждали это у себя в Институте?

– Я докладывал Фёдору Александровичу. Он разрешил мне доложить вам.

– Конечно, всё это достаточно интересно, и я прошу вас передать Фёдору Александровичу просьбу приготовить доклад также и по этому вопросу для предстоящего совещания. Вы успеете?

– Да.

– Как себя чувствует Фёдор Александрович? – спрашивает министр. – Я не видел его уже почти три месяца!

Этот вопрос смягчает напряжённость.

– Вам нужно тщательно беречь его. Да, тщательно беречь! Ведь вы, молодёжь, бываете часто беспощадны к нашему брату, старикам!

Михаил Андреевич чуть запальчиво заступается за любимого учителя;

– Мы его совершенно не считаем стариком!

– Не считаете? Вы всех считаете молодыми… А он отдыхал в этом году? Кто об этом должен думать? Вы должны об этом думать, молодые люди!

– Он не хотел, – оправдывается Степанов, – мы его просили. Он, наверно, согласится после приёмных испытаний в Институте и после начала учебного года. Он любит общение с вновь поступившей молодёжью. Ведь вы же его знаете!

– Вот мы его недели через три по-дружески обяжем, – и министр сказал своему референту: – Запишите в важные и напомните мне! Как ваша новая, «особенная», как у вас её называют, тема? – спросил министр.

– Мы имеем основания ожидать очень интересных результатов…. И Михаил Андреевич рассказал о замеченном несколько месяцев назад своеобразном действии одной из опытных энергетических установок на состояние обслуживающих её работников. Установка была предназначена для других целей, а её возбуждающее действие на людей вначале вызвало тревогу за качество изоляции. Однако Фёдор Александрович решил поставить наблюдения.

Здесь министр перебил Степанова:

– Я слышал, что вы и сын Фёдора Александровича особенно настаивали на развитии этой темы.

– Может быть, это не совсем так. Фёдор Александрович утвердил состав инициативной группы и назначил её руководителем Ивана Петровича, потому что именно Иван Петрович три года назад яростно возражал против намеченного ответвления нашей тематики в область физиологии. – Степанов усмехнулся. – Фёдор Александрович хорошо знает его! Теперь в нашей среде именно Иван Петрович страстно стремится к этой тематике!

Увлекаясь, Михаил Андреевич закончил словами:

– Мы убеждены в том, что советская наука находится на пороге получения возможности благотворного воздействия на живые организмы, повышая их силу и работоспособность. Может быть, удастся подойти к проблеме долголетия…

Когда Степанов простился и вышел, министр проводил его задумчивым взглядом.

– Растёт, выросла смена всем нам, – сказал он, ни к кому не обращаясь.

– Уже выросла, будет расти и перерастёт нас! – подтвердил его товарищ, бывший конник гражданской войны.

– А не думаешь ли ты, Василий Васильевич, что нам с тобой, если захотим, можно будет дополнительно, сверх нормального срока жизни, поработать? Прикажут подольше жить! А?

В открытое окно входил гул живущего и работающего города-гиганта. От нагретых солнцем жаркого августа чёрно-серых асфальтовых мостовых и каменных зданий воздух поднимался невидимыми восходящими потоками, неся звуки жизни миллионов людей, стремящихся к общей цели.

Глава пятая

ЧЕРВЬ РОЕТ

1

Сегодня крупнейшие радиокорпорации империалистических государств транслируют выступление одного государственного деятеля заокеанской страны. Повернём рукоятку настройки… В эфире шорох, скрежет, обрывки танцозальных мелодий, настойчивых реклам, проповеди смирения с угрозами отлучений и ада… Дальше, дальше! Вот оно!..

– Наша великая миссия заключается в распространении нашей цивилизации, нашей культуры повсюду, невзирая на протесты закоснелых в невежестве народов!.. Да! Должны быть открыты границы и отвергнуты смешные претензии отсталых наций на самостоятельность, когда мы обещаем всем помощь и покровительство…

Пауза. Знакомые слова! Не так уж много лет прошло с того времени, когда проповеди мирового господства, извергаемые бесноватым «фюрером», засоряли эфир. И вот они снова звучат, – на этот раз из-за океана.

Оратор точно жуёт каждое слово, катает его во рту и потом выплёвывает. Он продолжает:

– Да, покровительство, повторяю я, господа! Покровительство! Помощь! Кто от них отказывается, тот или безумец, или злодей! Так не должны ли мы прийти на помощь народам, в том числе и тем из них, которые не в состоянии понять величие нашего сердца? Не должны ли мы освободить их от отвратительных предрассудков самостоятельности, стоящих препятствием на великом пути нашей исторической мировой миссии?

– Бессмысленные разрушения прежних войн оставляли победителям только развалины. Мы же, сметая всё лишнее с нашего пути, должны сохранить истинные ценности, созданные человечеством! Господа! Я презираю и отвергаю варварские способы разрушительных войн! Во имя цивилизации сохраним города, дороги, мосты, заводы, порты и корабли! Сохраним это истинное наследство человеческого гения, созданное до наступления нашей великой эры!

Пауза.

Оратор рычит:

– Мы обязаны устранить все препятствия силой нашего атомного оружия! Мы требуем от наших учёных такого гуманного применения нашей науки, чтобы вместо солдат мы посылали бы в спасённые нами страны только могильщиков для уборки трупов врагов цивилизации, побеждённых нашим оружием! Мы должны разорвать, наконец, железный занавес!