Энергия подвластна нам

– Сэр Артур! Сэр Артур! – пробовал прервать его Томас Макнилл. Но Форрингтон поднял стул и бросил его на каменные плиты платформы башни.

– Молчите, Томас! Вы были человеком дела, а теперь вы тоже политический шут, но меня вы больше не будете дурачить! Вы дурак, Томас! Тройной дурак! Я не жалею потерянного времени. Нет, клянусь богом, не жалею! Я не дам вам подрывать основы жизни! Будьте вы прокляты! Но вы открыли мне глаза!

– Но это невозможно, вы бредите! – тщетно пробовал остановить Форрингтона Макнилл.

Но сэр Артур кричал всё громче и громче:

– Вы хотите, чтобы я выбрал? Я выбираю русских! Я раздавлю вас, негодяи, и я сумею это сделать, будьте вы прокляты! Я протягиваю русским руку! Они люди большой человеческой науки. Довольно крови! Довольно крови. Вы поняли? Довольно!!!

Томас Макнилл стоял с искажённым от ярости и страха лицом, а Хаггер подходил всё ближе и ближе к кричащему Форрингтону. Немец прижимал руки к груди, точно прося его о чём-то.

– Вы сошли с ума! Это нужно кончить! – вскрикнул Макнилл, сделав шаг вперёд.

Тогда Хаггер выбросил длинные, тяжёлые руки со сжатыми кулаками и, помогая себе всем телом, ударил Форрингтона в грудь. Сэр Артур, отброшенный неожиданным и сильным ударом, пытаясь найти равновесие, взмахнул руками, попятился и исчез…

Вокруг платформы высокой цитадельной башни старого замка не было перил…

3

Начинало светать, когда Томас Макнилл попросил по телефону майора Тоунсенда подняться на башню. Через несколько минут недремлющий начальник охраны замка нашёл на платформе Макнилла и Хаггера. Хаггер сидел спиной к выходу из лифта. Длинные тяжёлые руки старого учёного неподвижно лежали на коленях. Лицо, напоминающее, по мнению газет третьего райха, черты покойного фельдмаршала Мольтке, смотрело на восток, туда, где должно было скоро встать солнце.

Узкие сухие губы Хаггера иногда слегка шевелились. Томас Макнилл был бледен после бессонной ночи.

– Случилось большое несчастье, майор, – сказал он очень тихо.

– Да, сэр? – Лицо майора Тоунсенда выразило беспокойство.

– Сэр Артур Форрингтон, увлёкшись беседой, упал вниз, – Макнилл указал рукой в направлении профессора Хаггера. Майор посмотрел туда. Но, кроме неподвижной спины Хаггера, там ничего не было.

– Я попрошу вас, майор, прикажите поднять… – Макнилл запнулся и с усилием добавил: – …тело… – Майор сделал движение. – И… – продолжал Макнилл. Майор остановился… – Я хотел ещё сказать… – голос Макнилла был едва слышен… – я хотел вам сказать, вы сами будете внизу, сами… лифтёр, чёрный, вероятно, видел и мог не понять, и… – Он повторил: – … и чёрный мог не понять…

Томас Макнилл и начальник охраны пристально смотрели друг другу в глаза. Это длилось не более пяти секунд. Майор Тоунсенд, бывший начальник полиции одного из южных городов заокеанской страны, всегда отличался решимостью. Он ответил таким же чуть слышным, но очень выразительным хриплым шопотом:

– Я очень хорошо понимаю вас, сэр. Люди часто бывают болтливы, в особенности эти чернозадые.

– Благодарю вас, майор, я знаю, что могу на вас положиться. – Голос Макнилла стал более уверенным.

– Прошу вас ни о чём не беспокоиться, сэр! У меня надёжные, хорошие парни. Я больше не нужен вам, сэр?

– Да, майор, да, но… – голос Макнилла опять упал до шопота: – …чёрный не должен… не должен…

– Я понимаю вас, сэр. У меня крепкие парни, они не любопытны!

– Я надеюсь на вас, майор!

Майор скрылся в нише, ведущей под колпак лифта. Двое людей, оставшихся на платформе высокой башни, молчали.

Было уже совсем светло. Сейчас взойдёт Солнце.

4

Майор Тоунсенд вошёл в лифт, не глядя на прижавшегося к стене, чтобы не помешать начальнику, чёрного солдата с усталым, посеревшим от бессонной ночи лицом. Невольный свидетель убийства был полон ужаса… Через несколько минут лифт принёс наверх крупного, дюжего, с багровым бульдожьим лицом мужчину. Выйдя из лифта, он весело хлопнул чёрного солдата по плечу:

– Хэллоу, Джимми! Устал, приятель?

– Здравствуйте, мистер Тиккер. Доброе утро, мистер Тиккер, благодарю вас, мистер Тиккер. – Негр в защитной форме старался улыбнуться, показывая ровные, крупные белые зубы.

– Слушай-ка, Джимми, хочешь поехать со мной вниз? Мне нужна твоя помощь!

Мистер Тиккер тоже улыбался. Он потряс Джимми за плечо.

– Я очень хочу помочь вам, мистер Тиккер. Но кто же будет у лифта?

– Лифт никуда не убежит, он на полчаса обойдётся без тебя, Джимми!

Чёрный солдат и багроволицый мужчина вошли в кабину лифта и захлопнули дверцу. Мистер Тиккер нажал нижнюю кнопку и вынул из заднего кармана штанов большую плоскую флягу. Он отвинтил крышку, сделал глоток, провёл по губам рукой и протянул флягу своему чёрному другу.

– Спасибо, мистер Тиккер, сэр, благодарю вас. За ваше здоровье!

Чёрный сделал большой глоток и вопросительно взглянул на белого.

– Пей ещё, мой славный Джимми, это хорошая водка, приятель, пей больше, до дна, Джимми!

– Благодарю вас, мистер Тиккер.

Джимми приложил фляжку к губам и медленно пил, запрокинув голову назад. Кадык, как живой, двигался вверх и вниз над узлом форменного галстука. Лифт падал вниз. Джимми отнял фляжку от губ. Теперь его лицо было опять хорошего, чёрного цвета. Глаза влажно блестели.

– Спасибо, мистер Тиккер. Хорошо иметь такого доброго друга. Это очень хорошая, очень хорошая водка, – он вернул фляжку.

– У меня есть ещё много хорошей водки, Джимми! – Мистер Тиккер спрятал фляжку в карман и многозначительно похлопал себя по оттопыренному карману пиджака. Потом он опять потрепал Джимми по плечу.

Лифт мягко остановился. Чёрный и белый прошли тем же путём, где несколько часов назад шли Томас Макнилл и сэр Артур Форрингтон. Майора Тоунсенда не было. Человек небольшого роста в штатском костюме молча проводил друзей очень внимательным взглядом.

На колоннах нижнего этажа, отбрасывавших переплетавшиеся неподвижные тени, горели редкие лампы. Двое шли рядом, направляясь вправо. Их тени бежали за ними то укорачиваясь, то удлиняясь на гладком асфальте пола.

От выпитой после бессонной ночи крепкой водки Джимми стал заметно хмелеть:

– Такому другу, как мистер Тиккер, я могу всё, всё сказать. Когда я услышал, как босс, как мистер Макнилл, хочу я сказать…

– Не болтай, Джимми, – перебил его мистер Тиккер, – сначала мы сделаем наше дело, потом ты будешь всё рассказывать, всё, что захочешь, приятель Джимми.

Захмелевший Джимми зацепился за едва видную головку рельса.

– Потом я вам всё расскажу, мистер Тиккер!

– А ну, поторапливайся, Джимми!

Джимми прибавил шагу. Мистер Тиккер чуть отстал, вынул из оттопыренного правого кармана пиджака большой автоматический пистолет и, не целясь, выстрелил. Тяжёлая пуля крупного калибра ударила Джимми в затылок. Резкий звук выстрела треснул, отразился от стены и погас.

Джимми споткнулся и упал. Он лежал, уткнувшись лицом в пол. Из-под его головы по асфальту быстро расплывалось тёмное пятно, казавшееся жирным при свете висевшей на ближней колонне лампы. Было так тихо, что выстрела, казалось, вовсе и не было.

Джимми, не отрывая головы от пола, немного повернулся на правый бок. Левое плечо быстро и мелко дрожало. Длинные ноги в зелёных форменных штанах стали подгибаться, потом опять вытянулись. Мистер Тиккер неподвижно стоял и внимательно смотрел на своего друга. Тяжёлый пистолет висел в его опущенной правой руке.

– Хорошая водка, Джимми, пей хорошую водку до дна, Джимми! Каждый негр может тебе позавидовать, Джимми, – сказал мистер Тиккер, когда ноги негра вытянулись в последний раз.

Мистер Тиккер положил пистолет в карман пиджака, подошёл к ближайшей колонне и плоским ключом открыл дверцу стального ящика, приделанного на высоте человеческого роста. Обнаружилось массивное-чугунное колесо. Обеими руками мистер Тиккер стал крутить колесо слева направо. В одном метре от головы очень спокойно лежащего Джимми поднялась круглая крышка трапа, открыв чёрное отверстие. Мистер Тиккер взял своего друга за ноги, обутые в тяжёлые, крепкие солдатские ботинки, и потащил его к отверстию. Джимми гибко перевалился через край колодца и исчез. Звука падения не было слышно.

Мистер Тиккер достал из ящика резиновый шланг с блестящим медным наконечником и смыл сильной струёй воды пятно на том месте, где была голова Джимми, и протянувшуюся от этого пятна жирную полосу к колодцу. Пол имел уклон и вода стекала в зияющее отверстие. Покончив с этим, мистер Тиккер спрятал шланг на место, закрыл трап и запер ящик.

«А всё же они очень умные люди, эти бывшие хозяева, – запасливые и предусмотрительные», – вслух подумал мистер Тиккер, пряча ключ в карман.

Таково было надгробное слово, произнесённое над бездонной могилой.

Дюжий, багроволицый мужчина с оттопыренным правым карманом пиджака пошёл обратно между стройными рядами колонн, проходящих на высоте шести метров от пола через перекрытие и устремляющихся вверх. Тяжёлый автоматический пистолет, оттопыривший карман пиджака меткого стрелка мистера Тиккера, с маркой «Макнилл и сыновья», тоже был замечательным произведением техники.

5

Солнце начало подниматься над горизонтом и отбросило на платформу башни две длинные тени. Третья тень исчезла до восхода. Макнилл и Хаггер по-прежнему были вдвоём.

То, что было сэром Артуром Д. Форрингтоном, подняли и положили в длинный цинковый ящик. Крышку ящика плотно и тщательно запаяли. Через несколько дней ящик поместили в деревянный гроб и погрузили на специальный самолёт. Похороны должны были состояться в столице островной империи.

Безутешно рыдала в большом доме старушка в глубоком трауре: «Артур был так добр, так добр… Он был так добр, так здоров… Зачем он поехал туда?..»

Так же, как задержалась отправка гроба, с опозданием заговорила и печать. Помещая краткие некрологи (подробные некрологи должны были найти место в журналах), газеты сообщали о внезапной смерти учёного, происшедшей от несчастного случая во время осмотра им исторических достопримечательностей в долине Рейна.

Очень подробные описания обстоятельств печального события в разных газетах отличались только манерой изложения. Очевидно, печать пользовалась одним и тем же источником.

Прогрессивные газеты указывали, что за несколько дней до своей скоропостижной смерти Форрингтон подписал воззвание Комитета Защиты Мира. Реакционная печать поставила этот факт под сомнение.

Заокеанские газеты в кричащих на всю ширину страниц заголовках обвинили Комитет Защиты Мира островной империи в подлоге. Но вскоре перед лицом неопровержимых фактов газетам пришлось опровергать самих себя. Правда, эти опровержения были напечатаны на последних страницах мелким шрифтом.

Однако заслуги покойного сэра Артура Д. Форрингтона перед наукой не подлежали никакому сомнению. Похороны прошли с большой пышностью и с серьёзной торжественностью. Покойного провожали не только представители учёного мира острова, но и специально прибывшие с европейского и западного континентов делегации академий и научных обществ. Венки, венки, венки… Речи…

6

Утром на следующий день после вылета сына в Н-ск Фёдор Александрович был в Институте. В начале второй половины дня Фёдор Александрович, сидя и своём кабинете после телефонного разговора с Алексеем Фёдоровичем, взял в руки газету. На последней странице внизу пятого столбца было помещено следующее сообщение:

«Л… августа. Утренние газеты сообщают о смерти известного учёного, физика Артура Д. Форрингтона. Покойный осматривал исторические памятники в Западной. Германии и погиб в результате несчастного случая. Форрингтон создал себе широкую известность своими трудами, изданными до второй мировой войны. В последующее время его научная деятельность была менее продуктивной. Многие годы покойный был связан с промышленными кругами островной империи и западного континента. Он входил в группу учёных, представляющих островную империю в комиссии по разработке проблем применения атомной энергии в военных целях…»

– Вот видите, Степан Семёнович, – сказал Фёдор Александрович, обращаясь к своему техническому служителю, приводившему на столе в порядок утреннюю почту, – уходят старики… Вот и Форрингтон умер… Вы его не помните?

– Как же, Фёдор Александрович, он до войны к нам приезжал. Ещё в последний год при Ванине. Плотный такой, с большой бородой…

– Да, это было тогда, когда у нас в гостях была делегация учёных. Покойный очень походил лицом на Дарвина! – Фёдор Александрович задумался…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

НА СТРАЖЕ МИРА

Глава первая

В СТЕПЯХ

1

Глубокий мир владел в этом августе ковыльными степями. Высоко здесь небо, широк вольный простор. Влечёт, тянет к себе человека природа здешних мест. Близка ему, понятна неутолимая любовь к степным просторам великих русских путешественников. Есть у кочевников старая сказка: «…и он ушёл из степи в большие города, с годами добился и богатства, и славы, и могущества. И он забыл своё племя. Но вот, по мудрому совету старейшего в роде, послали ему однажды только одну ветку горькой полыни, и вернул беглеца степной запах в родную кибитку…»

…Было уже больше десяти часов утра. Двухместный самолёт, взявший в Н-ске Алексея Фёдоровича с его новым знакомым, опустился на чистоозерском аэродроме. Алексей вышел первым. Пока Заклинкин вытаскивал свои вещи из кабины, к машине по коричнево-зелёному лугу лебедью подплыла белоснежная больничная сестра. Назвав Алексея Фёдоровича по имени и отчеству, она поздравила его с приездом и предупредила готовый вопрос:

– Нам Павел Владиславович о вас звонил. А вот и Лидия Николаевна едет…

К маленькой группе людей, стоявшей около самолёта, подъезжала Лидия Николаевна, сама правя лошадью. Пожимая руку Алексею Фёдоровичу, она заметила и Заклинкина:

– Вы не один?

К чему же было Алексею Фёдоровичу пускаться в длинное объяснение? Молодой инженер был, к тому же, в некоторой мере под его покровительством. Не бросать же его на аэродроме, в чужом месте! Анатолий Николаевич Заклинкин был представлен главному врачу Чистоозерской больницы. Весьма естественно было для неё приветливо улыбнуться знакомому Алексея Фёдоровича. Но вот как быть с местом в тележке? Со свойственной ему лёгкостью обращения с людьми Толя успокоил хозяйку. Вещи были положены в тележку под ноги, и к близкому дому Лидии Николаевны Толя отправился в обществе сестры.

– За исключением, может быть, общей слабости, в которой он не признается, Николай Сергеевич совершенно здоров. Мне очень жаль, что вы его не застали. Он вчера рано утром уехал в Лебяжье со своим приятелем Кизеровым.

Такие новости спешила сообщить Алексею Фёдоровичу главный врач.

– Удержать его мы не могли. Ему надоела больница. Конечно, если бы он знал о вашем приезде…

А ведь Павлу Владиславовичу, когда он встретился с Алексеем, уже было известно о бегстве упрямого и скрытного больного! Ему об этом телефонировали из Чистоозерского за полчаса до визита Алексея Фёдоровича, и его живому воображению тотчас же представилось, что успокоенный Алексей Фёдорович, занятой человек, чего доброго, отложит расследование при доказательстве отличного состояния здоровья брата! Поэтому Павел Владиславович под влиянием натиска предположений умолчал об отъезде больного в Лебяжье, а Лидии Николаевне в тот же вечер телефонировал и просил его не выдавать:

– Я тут впопыхах чуть-чуть душой покривил… Но уж теперь-то мы оседлаем упрямца!

Невинная «жертва» интриги Станишевского, Алексей Фёдорович с удовольствием вдыхал воздух с незнакомым ему запахом начинающейся степной осени.

– Я многое и многое понял, многое узнал, слушая рассказ Станишевского, о вас и о вашей больнице. Мы все вам так благодарны, Лидия Николаевна! Отец был очень взволнован, хотя полностью и не знал, что грозило Николаю. Ведь вы чудесно спасли нашего Колю. Жалею, что этот бродяга успел исчезнуть!

Искреннее чувство, звучавшее в голосе Алексея Фёдоровича, и его пожатие руки главного врача, державшей вожжи, тронули Лидию Николаевну и она едва не выдала тайну интриги.

Тем временем Толя со своей спутницей шёл не спеша и успел узнать от разговорчивой медицинской сестры многие подробности болезни Николая Сергеевича:

– Он уж и не дышал почти, когда его вынимали из самолёта. А температура у него была… – сестра назвала очень низкую цифру. В разговоре было также названо и озеро – место последней охоты Николая.

Дома медицинского персонала образовали небольшой посёлок вблизи больничных корпусов. Толя со скромным видом, но уверенно вошёл в дом главного врача и принял приглашение позавтракать. За столом он внимательно, не вмешиваясь, слушал рассказ о болезни Николая Сергеевича. Чутьё и смётка подсказывали ему линию поведения, и он сумел ни разу не вызвать со вчерашнего вечера у Алексея Фёдоровича тех ощущений досады, которые возбуждал у него при первом знакомстве. Для окружающих же он был человеком, прибывшим с Алексеем Фёдоровичем, что значило многое.

После завтрака Лидия Николаевна пригласила гостей осмотреть больницу:

– Скажите откровенно, Алексей Фёдорович, и вы, Анатолий Николаевич, вы никогда не видали наших сельских больниц?

В предложении главного врача Алексей услышал ноту знакомой горячей любви человека к своему делу. Да и вообще можно ли было отказать Лидии Николаевне?

2

У входа в терапевтический корпус они встретили помощницу главного врача. Алексей Фёдорович сразу узнал её:

– Здравствуйте, Вера Георгиевна!

Прав был Павел Владиславович. Очень хороша собой была его ученица в белоснежном халате, с золотистыми пышными волосами под маленькой белой шапочкой.

– Вы знакомы? Верочка мне не говорила! – воскликнула удивлённая Лидия Николаевна. Вера Георгиевна чуть смутилась, протянула руку гостю и ответила:

– Я видела Алексея Фёдоровича в Москве, в его лаборатории. Но я никак не думала, что он меня помнит… Вы были так заняты!

– Я вас сразу узнал! – ответил Алексей Фёдорович и не покривил душой. Он собирался ещё что-то сказать, но решительная Лидия Николаевна изменила тему раз говора:

– А когда мы будем иметь аппаратуру для лечения злокачественных опухолей?

Алексей Фёдорович назвал возможный срок начала массового производства сложной аппаратуры. После беседы со Станишевским и разговора по телефону с отцом (Фёдор Александрович просил сына воспользоваться случаем и немного отдохнуть) Алексей Фёдорович, ощущая дыхание мощной природы и под влиянием резкой перемены обстановки, начинал чувствовать себя (пусть к нему и мало подходит это сравнение), как школьник, вырвавшийся на свободу.

Он сказал несколько любезных слов Вере Георгиевне и на пороге хирургического отделения сообразил: «Да ведь она похожа на Тату!» К жене своего двоюродного брата Алексей питал чувство искренней дружбы. Действительное или кажущееся сходство настолько ему помогло, что он и с Верой Георгиевной чувствовал себя легко и просто, что ему далеко не всегда давалось в общении с женщинами.

Когда главный врач, показывая гостям тракториста, поправлявшегося после сложного перелома таза, с гордостью говорила «Нам доступны все случаи, требующие хирургического вмешательства!», то увлёкшийся гость выразил уверенность:

– Конечно, и Вера Георгиевна принимала деятельное участие в этой операции?

Врачи отнесли ошибку за счёт рассеянности учёных, но Алексей Фёдорович сам сказал:

– Прошу извинить, мне-то непростительно путать специальности врачей!..

После этого гость ушёл в себя, стал задумчив. Однако, вслушиваясь в голос Веры Георгиевны и с удовольствием отмечая его приятный тембр, он – вскоре опять оживился.

После подробного осмотра больницы, где было, действительно, много интересного, Лидия Николаевна, удовлетворённая вниманием гостей, вдруг вспомнила:

– Но что же я делаю? Уже поздно, а ведь вы торопитесь в Лебяжье!

Алексей Фёдорович, взглянув на часы, успокоил главного врача:

– Если мы не надоели хозяевам, я бы охотно отложил Лебяжье до завтра. Всё равно, наш стрелок сейчас уже забрался в свои камыши и появится завтра к полудню…

Лебяжье было отложено на утро, а сегодня… Сегодня было вполне естественно для Алексея Фёдоровича погрузиться вместе с Верой Георгиевной в рассмотрение истории болезни Николая.

Толя с честью выдержал томительную длинную скуку знакомства с больницей, а потом пошёл побродить по районному центру. Нужно было всё обдумать и запечатлеть в памяти.

Подумать было над чем! В Москве Щербиненко приказал ему обратить особое внимание на случаи внезапных болезней или смертей в точно указанном районе. А озеро, на котором подобрали этого самого Николая? Это не то ли самое, что было отмечено птичкой на полученной вместе с заданием карте? Вот оно что! Чорт возьми! Вот так случай! Неужели же он попал в самую точку? Чем же они там занимаются, на этом озере? До чего же удачной получилась эта встреча на самолёте!..

И прогулка по Чистоозерскому служила для Заклинкина средством закрепить в сознании местных жителей свою фигуру в связи с Алексеем Фёдоровичем.

3

История болезни Николая Сергеевича, составленная в больнице, по своему объёму во много раз превосходила обязательные черты страницы стандартного бланка. И подробность изложения была достойна необычайного, по выражению Павла Владиславовича Станишевского, случая.

Вера Георгиевна говорила сначала тихим, неуверенным голосом, потом увлеклась. Её нежное контральто вкладывало глубокий смысл в последовательный перечень наблюдений над течением болезни и изменениями в состоянии больного человека. И всё время ставились вопросы, высказывались и обсуждались предположения. Приводились сопоставления со случаями внезапной анемии, известными ранее, и звучало настойчивое желание получить ответ. Но ответа не было.

И именно это и было замечательно! Молодой врач не хотел считать свой труд завершённым. Мысль врача работала в более широком плане, чем данный частный случай…

Алексей Фёдорович вначале слушал только внимательно, но потом изложение увлекло его так, же, как оно увлекало молодого врача. В высказываемых Верой Георгиевной мыслях, – пусть совсем другими словами, – учёному слышалось нечто напоминающее мысли и предположения начинателей новой темы в Институте Энергии.

Алексей Фёдорович вдруг прервал Веру Георгиевну:

– Вы, может быть, правы. Очень может быть, что ваши взгляды найдут своё подтверждение… Конечно, человек – также и энергетическая установка! Живой организм способен к передаче энергии и к приёму энергии. Это – генератор, и чуткий генератор… А вы знаете…

И Алексей Фёдорович начал рассказывать о наблюдениях и предположениях, вызвавших постановку так называемой «новой темы» в Институте.

Не так уж общителен учёный. Почему же сейчас он заговорил с полной откровенностью с человеком, которого узнал, в сущности, только что? Алексей Фёдорович не думал об этом. Его увлекала неожиданная возможность прекрасной, неограниченной искренности, в которой не так уж важна последовательность слов.

Лидия Николаевна, войдя в комнату, помешала Алексею. Он сбился, вспомнил, что перебил Веру Георгиевну, попросил извинить его. Лидия Николаевна посидела молча, прислушиваясь к их беседе, – теперь чтение истории болезни превратилось в замечания об отдельных частностях, – и вышла.

Она пожала плечами и сказала себе:

«Я ещё не видела, чтобы у Верочки так блестели глаза, а он… очень оживлён!»

4

В Москве и поздней ночью в открытое окно входит слитный гул недремлющего города. Правда, ночью он звучит приглушённо, под сурдину. Вот раздельно и ясно доносится с дальнего вокзала крик паровоза. Днём этот голос не слышен…

Ощущая слухом, привыкшим к неугомонному шуму большого города, ясную тишину прохладной августовской ночи и вспоминая проведённый день, Алексей Фёдорович заснул не сразу. Вполне успокоенный в отношении здоровья брата, оторванный от напряжённой жизни Института, учёный думал:

«Какая способная женщина! И такая… милая! Станишевский верно определяет людей. Умница и… милая. А я-то спутал терапевта с хирургом!.. Потом страшно увлёкся и безумолку болтал. Бессвязно… Но она понимала. А под конец я, кажется, устроил нечто вроде экзамена. Да ещё по её специальности! Да… Это было не совсем удачно…»

Потом Алексей Фёдорович думал о Тате, о её сходстве с Верой Георгиевной, и о том, что Николай бывал не всегда внимателен к жене… Затем вспомнился вопрос отца: «А почему ты не женишься?»

Уже совсем засыпая, Алексей Фёдорович думал, что завтра утром он увидит Веру Георгиевну и скажет ей… что он скажет?.. Сон прервал мысли.

Вера Георгиевна, рассказав матери, как обычно, о событиях дня, тоже не скоро заснула в своей маленькой спальне. Плыли и смешивались образы и воспоминания: школа, медицинский институт в Н-ске и начало стажа под руководством Станишевского. Приезд в Чистоозёрское, дружба с Лидией Николаевной. Начало работы над диссертацией… И вдруг ярко вспомнилось: поездка в Москву на съезд, вместе с Павлом Владиславовичем. Доклады и посещение Института Энергии. После оформления пропусков маленькую группу гостей провели в лабораторию. Странные машины. Потом, в темноте, освещённый профиль Алексея Фёдоровича, его руки на рычагах и странное жужжанье и вспышки синего света за его спиной… Он помнит её? Как странно получается в жизни… Там он был сухой, далёкий, неприступный…

Как по струнам, ударили слова Алексея Фёдоровича: «…Нейтральности нет! Люди – энергетические батареи. Измерить силу токов, уметь усилить их, лучше управлять ими, помочь жизни…»

Молодая женщина поднялась, села в постели, отбросила за спину косу и задумалась. Сон не приходил…

5

В восемь часов утра к дому для приезжих подъехала небольшая открытая машина. В дверь комнаты уже вставшего Алексея Фёдоровича постучали.

– Да!

Дверь отворилась, и гость, переступив порог, отрекомендовался:

– Я Александр Шуйских, секретарь райкома партии. – Он подал левую руку, так как правая в локте не гнулась и кончалась чёрной перчаткой на кисти.

Обменялись рукопожатиями. Алексей Фёдорович пригласил гостя сесть.

– Я к вам, профессор, по важному делу. Хотел ещё вчера, но мы подзадержались – уборочная во-всю разворачивается. Так вот… (гость в этом слове упирал на «о» и получалось у него воот) … так вот, у нашей организации к вам просьба. Мы хотим поставить ваш доклад на активе. Тема – научная, по вашему выбору. Хотя народ сейчас и крепко занят, но для такого случая мы время найдём!

Товарищ Шумских никак не мог упустить блестящей возможности дополнить план массовой работы докладом профессора! Услышав ещё вчера днём о приезде к Лидии Николаевне неожиданного гостя, товарищ Шумских сразу увидел себя самого, произносящего с трибуны районного клуба:

– Товарищи! Сейчас перед нами выступит профессор, товарищ…

Совершенная уверенность секретаря райкома не оставила бы никаких путей к отступлению у Алексея Фёдоровича, даже если бы он их искал.

С той же спокойной уверенностью, с какой он начал разговор, товарищ Шумских, прощаясь, добавил:

– Машина заправлена, шофёр будет вас ждать, когда захотите ехать в Лебяжье. О дне доклада предупредите нас через Павла Кизерова! – И вышел.

Алексей предупредил инженера Заклинкина и пошёл к больнице. Там работа шла своим чередом. Утренние обходы больных, амбулаторный приём, подготовка к операциям. Лидия Николаевна вышла и сказала, что прощается не надолго.

С Верой Георгиевной Алексею удалось раскланяться только издали. Он увидел её в открытом окне нижнего этажа больницы.

Машина мягко пошла по длинной главной улице районного центра, мимо невысоких домов с берёзками в палисадниках, мимо двухэтажных зданий школы и клуба, и повернула направо около пожарного депо.

Прибавляя ход, автомобиль катился вдоль большого озера со стаями белых гусей и пёстрых уток. Среди них опытный глаз различил бы и диких. До Лебяжьего – пятьдесят семь километров.

В глубинных районах ездят быстро. Машины, как стол, накатывают чернозём просёлочных дорог. И стрелка счётчика скорости дрожит между 40 и 50.

На несколько замечаний Заклинкина Алексей Фёдорович ответил односложно, и потом всю дорогу они молчали. Разминулись несколько раз с автомашинами, везущими пшеницу нового урожая.

Через редкие берёзовые рощи, мимо озёр, заросших буйным камышом, среди роскошных полей дозревающей лучшей в мире пшеницы, мимо начавших уборку полевых бригад Алексей Фёдорович летел вперёд и вперёд с радостным чувством широкой, широкой воли. Ничто ему не мешало…

Да, здесь дышалось легко!

Глава вторая

В КАМЫШАХ

1

Колхоз Лебяжье раскинулся двумя длинными улицами вдоль берега большого озера. Налево – общественные фермы, амбары и электростанция. В озеро уходят мостки, с которых полощут бельё. Тут же лодки рыбаков и охотников. Острова камышей сливаются вдали в высокие зелёные стены.

Машина остановилась у дома Павла Ивановича Кизерова. Шустрая девочка, выскочившая со двора в калитку, змейкой скрылась в доме. С крыльца сейчас же спустилась старая женщина и отворила ворота:

– Заезжайте, заезжайте!

Помогая Заклинкину вынимать вещи из автомобиля, она говорила без устали: