В последние годы учёный редко бывал в одиночестве. Чем ближе подходила старость, тем крепче становились его связи, и почти везде и всегда его окружали люди, близкие… Только в кабинете Старого Корпуса Института Энергии ещё сохранились часы одиночества.

Решение посетить Красноставскую возникло, казалось, внезапно, – Фёдор Александрович никого не предупредил. И почти в последнюю минуту, в вестибюле Экспериментального Корпуса, он сказал Степанову:

– Прошу вас поехать со мной, Михаил Андреевич!

В самолёте Фёдор Александрович казался таким же, как всегда. Но Степанов чувствовал что-то необычное в настроении своего учителя и молчал, зная, что так нужно. И он был прав.

После недавнего полугодичного совещания с Фёдором Александровичем что-то случилось… Никто не знает, в чём дело, он никому не говорил, ему и в голову не пришло бы сказать кому-нибудь. Но покоя не было! Когда же пришло беспокойство?

Не тогда ли, когда спокойный голос Председателя полугодичных совещаний сказал: «Я знаю, учёные выполнят свою задачу! Это первое»?..

Когда Председатель говорил эти слова, его глаза встретились с глазами Фёдора Александровича… Нет! В этих словах не было вопроса. Только утверждение. И тогда не возникло никакой тревоги. Когда Председатель говорит, – тревоги не может быть.

Всю жизнь было так: мысли о деле не оставляли Фёдора Александровича даже перед сном. Иногда их бывало слишком много, – настойчивых, неутомимых мыслей. Тогда, чтобы заснуть, нужно было приказывать себе: «Довольно, не думай, спи, спи, спи…» – и заставить себя проделать в уме какое-нибудь сложное вычисление. Утром работа мысли возобновлялась там, где она была прервана ночью, – к легко шла дальше.

Но в последние дни мысли часто возвращались всё к одному и тому же: был ли вопрос в словах Председателя? Нет, вопроса не было! Вождь всегда говорит точно, и ясно. Он спросил бы, если бы ему было нужно… Он не требует, – но всегда бывает так, как он считает нужным. И это хорошо, – иначе и быть не может: ведь в нём воплощены великий опыт жизни и мудрость народа! Это хорошо и привычно. А в конце Председатель сказал: «Наш народ может жить и работать спокойно».

И вспоминается Фёдору Александровичу: когда Председатель сказал «это первое», он обозначил только порядок изложения своей мысли, не больше… Конечно же, – ведь Красноставская только часть энергетической системы страны и не самая значительная, не самая важная… Но каждая часть должна сделать своё дело!

На следующее утро снова пришла тревога. Она проснулась вместе с ним. И два дня, мешая работать, Фёдора Александровича мучило беспокойство, – непонятное, необъяснимое…

В белом шерстяном костюме и ботинках с очень толстыми каучуковыми подошвами, – эта одежда обязательна для работников и посетителей внутренних помещений Станции, – Фёдор Александрович, сопровождаемый Степановым, шёл в два часа дня по длинным помещениям, высоко перекрытым плоскими сводами, к «глазу» Красноставской.

Здесь очень тихо. Шаги двух людей, смягчённые тяжёлыми, мягкими подошвами, не слышны. И уже слышит вдали Фёдор Александрович хрипловатый, надтреснутый звук, ту неопределённую, разбитую ноту, которую он ловил когда-то в наушниках старинного первого детекторного радиоприёмника. Этот звук доносится от центрального поста Станции.

Сегодня новолуние. Узенький серп Луны будет виден невооружённому человеческому глазу вечером, на западе, во время захода солнца. Но, хотя ослеплённые солнечным светом глаза не видят её на небе, – сейчас, днём, Луна проходит над восточной частью северного полушария Земли. Поэтому Красноставская готова и «смотрит»!

В помещении под «глазом» Станции – бессменное дежурство, установленное Степановым. Несколько человек в белых шерстяных костюмах неутомимо лоцируют Луну.

– Здравствуйте, товарищи, – вполголоса говорит Фёдор Александрович.

Навстречу ему бесшумно скользнул дежурный начальник смены.

Старый учёный крепко пожал ему руку.

Дрожа и вибрируя, светлое пятно лунного диска лежало на гладком экране обсервационного стола, наклонённого в сторону наблюдателей.

Академик с минуту смотрел на колеблющееся пятно с резко подчёркнутыми возвышенностями лунных гор и впадинами сухих пустынь, названных астрономами морями.

Один из дежурных инженеров сказал:

– С тех пор ничего нет!..

Не отвечая, Фёдор Александрович посмотрел на него и потом кивнул головой. Да, ничего нет… Академик знает это. С тех пор – это значит с той ночи, когда Степанов открыл тайну степного озера.

– Георгий Дмитриевич, – обращается Фёдор Александрович к очень высокому молодому человеку. – Прошу вас, – нужно сейчас же дать радиограмму нашим кодом на Соколиную Гору. Предупредите их, что сегодня, начиная…

Фёдор Александрович посмотрел на большой яркий циферблат точных часов, стоящих на высоком постаменте под стеклянным колпаком, и продолжал:

…– сегодня, начиная с девятнадцати часов и пятидесяти пяти минут, вы будете брать у них всю мощность, включая все их резервы. Именно, все резервы… и пусть передадут, что я здесь у вас…

И снова молча идёт Фёдор Александрович со Степановым по тихим, обширным помещениям Красноставской. Дальнейший путь приводит их к началу одного из тех пяти тоннелей, которые в разных местах опускаются под Станцией глубоко в недра Земли.

Каждый тоннель служит вместилищем для нескольких сот бронированных кабелей. На глубине почти одного километра эти кабеля десятками тысяч тонких жил органически сливаются с лежащей в глубине чудовищной массой металла.

Электромагнитные силы Красноставской по воле операторов производили различное действие. Отсюда и принятое на Станции выражение – «серии». Оказалось возможным влиять на все виды волновой энергии. Первая «серия», или поле, притягивала потоки энергии. Под её воздействием токи энергии меняли своё направление. Варьируя включение мощностей, оператор мог отклонять потоки и изменять их направление, за исключением световой энергии, на которую воздействовать было нельзя. Так работала Станция в первую ночь появления потока «М» над степным озером. Так работала она иногда и раньше, стремясь изучить и понять природу того, что называлось «лунными аномалиями» ещё и сегодня, так как открытие Степанова и выводы, доложенные три дня назад на полугодичном совещании, хранились в тайне.

Но была на вооружении Красноставской и так называемая вторая «серия» – второе поле. Опираясь на энергию подземной массы железа, генераторы Станции создавали колоссальное электростатическое поле. Оно могло как бы охватить пространство над всем северовосточным полушарием Земли и дальность его влияния выходила далеко за пределы орбиты Луны.

Здесь ещё не место говорить о том, какие конечные задачи преследовала концентрация подобных грандиозных сил и о каких целях, о каком синтезе сил думали учёные как о предельном назначении Красноставской. Это выходит за рамки нашего рассказа об одном из эпизодов великой борьбы за мир, за жизнь.

Важно отметить только, что электростатическое поле Станции Особого Назначения повелевало всеми видами энергии: ему были послушны даже всепроницающие космические лучи. Все потоки атомных частиц и осколки атомных ядер отбрасывались по направлению, диаметрально противоположному их движению. Отсюда и возникло общепринятое в кругу учёных название, сначала казавшееся условным, а потом ставшее привычным, – «щит»!

Встретив «щит», потоки идущей извне энергии устремлялись назад, меняя свои электрические заряды. Обратное движение осуществлялось с силой тем большей, чем больше была первоначальная энергия поступательного движения.

Только дважды до сих пор Красноставская была испытана на полную мощность отражения, на полную силу «щита».

…Фёдор Александрович повернулся к Степанову и сказал ему:

– Я хочу, чтобы сегодня был поднят «щит» полной мощности! Вы понимаете меня? Вы будьте здесь, но пусть они работают сами, – пусть они работают сами, Михаил Андреевич! Вы все взрослые… и вы и они тоже! Я буду только наблюдателем извне.

Во все дни августа этого года, обильного в западных частях страны частыми дождями и грозами, сменявшими необычайный летний зной, над восточными степями небо было неизменно чистым, безоблачным.

Спокойно догорала на темнеющем небе жёлтая вечерняя заря, предвещая на следующий день такое же тихое, ясное утро.

В километре от Красноставской с её сложными сооружениями – металлическими опорами, сетью проводов и длинными, гибкими щупальцами антенн, стоит высокий холм.

На вершине холма ещё сохранился кусок круглой стены, изъеденной временем. Кругом лежат осыпавшиеся камни развалившейся башни – памятника давно угасших жизней.

Один из строителей Энергетической Станции Особого Назначения, любитель древности, копаясь в свободные минуты в развалинах, нашёл кусочки изразцов с дивной вязью восточного рисунка. Нежная прелесть причудливых изображений и богатство красок говорили о высокой культуре ремесла людей, построивших некогда эту круглую башню.

Неутомимые кирка и лопата открыли, наконец, любителю-археологу ход в неглубокое подземелье. Ступени уходили вниз. Сухой климат степей сберёг на стенах изображение созвездий, условные письмена – знаки планет и затейливые фигуры Зодиака. Много раз повторённый на камне рисунок пятиконечной звезды – старинного символа мужества и смелости – говорил о мечтах человека, смотревшего в небо и в будущее людей.

Здесь устроили маленькую обсерваторию и метеорологический пункт. Отсюда днём Красноставская была видна, как на ладони.

Фёдор Александрович пришёл сюда, когда уже начинало темнеть. Сегодня ему хотелось остаться только наблюдателем. Там, внизу, у приборов управления станцией, часы дадут сигнал ровно в двадцать часов по московскому времени.

Смеркается. Дымкой затягивается ажурный амфитеатр Красноставской. Зажигается первая вечерняя звезда. На западе висит серебряный серп молодой Луны. Влево, в посёлке, загораются первые огоньки в окнах домов.

Фёдор Александрович сидит на плоском камне, на холме, опираясь спиной о стену обсерватории. Здесь хорошо, тихо… В памяти мелькают без всякой связи, навсегда, казалось, забытые отрывки прошлого. Видит он себя студентом, молодым инженером. А вот угодливое, крысиное лицо подрядчика с бегающими глазками, прячущими наглую уверенность, и звучит вкрадчивый тенорок: «Вот-с, не угодно ли, замеры работ. Всё так точно. Комар носу не подточит… Вы извольте подписать, а это денежки вам-с…» И потом тот же голос, злобный и громкий: «Неженку строите? Все берут! Не смей драться! По суду ответишь!!!» Боже, как давно это было, да и было ли?

И видит себя Фёдор Александрович первый раз поднимающимся на кафедру университета. Первая лекция!.. Чувство неуверенности и стеснения, – тогда он ещё не умел видеть близких и родных в молодых лицах студентов.

Жизнь началась после семнадцатого года. Отсюда воспоминания ясны, точны. Он многого не понимал сначала, он был плохо подготовлен. «Наука вне политики», – так многие уверяли тогда, в том числе и те, с мнением которых он считался… Теперь же эти люди кажутся наивными, ограниченными. Эпоха детства, да… Как много он узнал! Наука может быть только партийной. Вне этого – хаос, блуждание, ошибки, путь впотьмах и без цели… Синтез знаний! Как всё связывается и всё оправдывается! Организация людей, организация энергии, – всё разумное, возможное, реальное…

И перед Фёдором Александровичем возникает образ Председателя полугодичных собраний. Он слышит его голос: «…учёные выполнят свою задачу…»

– Да, мы выполним! – отвечает Фёдор Александрович. Он встаёт, вынимает часы и смотрит на циферблат. Семь часов пятьдесят пять минут по московскому времени. Началось пополнение батарей. «Щит» может быть дан немедленно. Но он назначил время, – ровно в двадцать часов!

Красноставская может дать «щит» и самостоятельно, без помощи Соколиной Горы. Но это разрядит её батареи, придётся ждать пополнения.

Фёдор Александрович смотрит на лунный серп. Когда можно ждать удара оттуда? Высчитано всё: сила, могущая прийти, подсчитана. Но когда она придёт? Нужно предусмотреть всё. И в тот момент, когда на пятне Луны, отражённом на металле экрана под глазом Красноставской, появится яркая точка, когда приёмники Станции уронят предупредительный сигнал – «гкх», «гкх», тогда нельзя будет встретить решительную секунду с разряженными батареями!

На часах академика чёрные стрелки на светящемся циферблате показывают восемь часов без нескольких секунд.

Сейчас он, как Антей из древнего мифа, прикоснётся к источнику силы. Время пришло!

На центральном посту управления Красноставской молчание. Дежурный начальник Станции смотрит на смену сигналов. Конец длинной стрелки поднимается. Стрелка вращается, и её острый конец движется по чёрному двухметровому диску прыжками вверх, минуя цифры 100–200–300–400–500… Стрелка останавливается на 800 и потом опять прыгает: 1000–1100…

Одновременно с движением стрелки пополнение батарей контролируется звуковыми сигналами. По мере движения стрелки понижается нота, издаваемая рупором.

Рупор помещён над диском показателя. Звук углубляется, уходит вниз хроматической гаммой.

Сейчас всё связано – подземная гора железа, генераторы и металлические кольца, лежащие над Красноставской.

Дежурный начальник Станции стоит и смотрит. Рядом с ним двое помощников, они могут заменить его и помочь ему.

Михаил Андреевич сидит в глубине поста управления, у входа. Ещё три минуты. Степанову кажется, что он ощущает силу, готовую проявиться. Внизу – напряжённый железный мускул энергии, готовый отдать свою силу вверх. Энергия пополнится и преобразится в генераторах и встанет над Красноставской неотразимым «щитом». Она «побежит» вверх, обращая вспять любую силу, встреченную на её пути. Вот она – сила сильных!

Степанов ещё по дороге в Красноставскую понял, что заботило Фёдора Александровича. Как дорог ему старый академик, как близок он ему! Добр Фёдор Александрович, но требователен, – беспощадно требователен. Не даст пощады ошибке, не забудет ошибки, пока не убедится, что она не только исправлена, но и причин, вызвавших её, нет. Сначала Степанов не понимал его… Прав Фёдор Александрович!.. Не должно быть ошибок! Проверка и проверка. Право на вывод даётся тяжёлым трудом, прекрасным трудом…

Дежурный начальник делает несколько шагов вперёд и кладёт руки на рубильники. Это мотор, который управляет последовательным включением «щита». Его помощники подходят к запасным моторам. Всё предусмотрено. Тройной контроль, если откажет первый пусковой мотор.

Ещё две секунды!

Фёдор Александрович смотрит с холма вниз, на Красноставскую. Двадцать часов. В стороне от Станции всплеснулись бесчисленные коротенькие синие огоньки. Они ничего не освещали и казались совершенно неподвижными. Они были такими же мёртвыми, как болотные огни, как искры на радиоантеннах или огоньки на корабельных реях перед грозой.

Это была последовательно включена первая серий отражения, обычная. Огоньки постояли секунду или две, потом исчезли.

И тогда разом вспыхнул весь колоссальный купол Красноставской. Высочайшие столбы холодного синего пламени встали сразу на всех пяти тысячах двухстах двенадцати антеннах, бывших на вооружении Станции. Дрогнув, пламя вытянулось и слилось в сплошное сияние. И вдруг… море синего света точно взорвалось, ринулось вверх и исчезло так стремительно, что глаз не мог уловить этого мгновения.

Эти явления сопутствовали началу работы «щита». Подчиняясь первому толчку грандиозного поля энергии, атмосферное электричество собиралось на антеннах Красноставской, чтобы исчезнуть почти мгновенно. Сам «щит» работал невидимо.

Так были включены все серии Красноставской: сейчас был поднят «щит» полной мощности. Он стоял в пространстве и был везде, куда его направляла Красноставская.

Тишины не стало. Сделалось совсем темно. Сверху собрались вызванные из небытия клубящиеся рвущиеся тучи. Вдали сверкали молнии, освещая рваную границу чёрных туч. Дрожь бежала по степным травам, громко зашелестели листья на кустах и деревьях.

Красноставская бросала в степи ветер и дышала холодом во все стороны.

Всё усиливаясь и усиливаясь, нёсся в лицо Фёдора Александровича морозный ураган.

Так и должно быть. «Щит» Станции отбрасывает все виды энергии. Замедляется беспорядочное движение атомов воздуха над Красноставской, проявляющее себя теплом. Воздух над Станцией бурно охлаждается, уплотняется и падает вниз, нарушая спокойствие атмосферы. А сверху стремятся воздушные вихри, тщетно пытаясь восстановить равновесие.

Сейчас над Красноставской образовалась жадная воронка, льющая вниз охлаждённый воздух. Пройдёт ещё немного времени, десять – пятнадцать минут, и забушует в степях, понесётся от Красноставской ледяными смерчами снежная буря. Но этого не нужно. Достаточно короткого удара «щитом». Так было намечено…

Уже утихает холодный ветер. Опыт окончен. Проверка произведена и вновь вспоминает старый академик слова Председателя: «учёные выполнят свою задачу!»

Следовательно, не было вопроса в этих словах? Конечно, нет! И сейчас совсем легко на душе у академика. От тревоги, томившей его все последние дни, не осталось следа.

Восторженно кричит, бросаясь навстречу Фёдору Александровичу, начальник демонстрационного зала:

– Нет, но какие снимки! Какие у меня будут потрясающие плёнки! Фёдор Александрович! У меня завтра к утру всё будет готово!

Но старый учёный не слышит голосов, не видит своих учеников. Хмурятся густые седые брови. Делаются глубокими две вертикальные морщины на лбу. А плечи расправляются, и совсем не кажется сейчас старым Фёдор Александрович, – силой веет от него. Отвечая на свои мысли, он, ни к кому не обращаясь, говорит очень громко:

– Что же, вот и отлично! И пусть! Наш «щит» не только отражает, он ведь и бьёт! Бьёт! Он ударит того, кто посмеет нанести удар! Да, – и его же оружием!..

Фёдор Александрович отыскивает глазами Степанова и произносит:

– Мы готовы!.