– Что за чушь! – пожал плечами Ким и нервно бросил карандаш на стол. – Ясен пень: берут господа муниципалы кредит в подходящем банке и...
      – А вот для господ физиков пень сей далеко не ясен был! – злорадно воздев граблеобразные конечности, вскричал доктор Кушка. – Далеко не ясен! Дурню даже ясно, что своими силами десяток мужиков толкового моста не соорудит. Тем не менее мосты по решению такого вот десятка строятся – лишь бы где-то под такие дела были в природе денежки... А вот когда было найдено, что осуществлять крупномасштабные свертки пространства не под силу десятку миллиардов таких вот мужиков по той причине, что нет в их распоряжении необходимого количества энергии и достаточно компактных тяготеющих масс, все покорно согласились принять это как должное. А вот физики с Чура сообразили, что все это – и необходимые гравитационные поля, и энергоресурсы можно «взять в кредит» у того же самого Пространства-времени, благо, здесь в секторе «Периферия-Север» этого добра достаточно... Вы ведь в курсе того, что эта область Галактики – аномальная зона...
      – Ну, – Ким пожал плечами, – так сказать, в общем и целом...
      Вот именно – в общем и целом! – злорадно воскликнул док Кушка. – В общем и целом – не более того! Наш заботливый Директорат бдит, чтобы навигация в секторе не пострадала от слухов о каких-то таинственных свойствах здешнего участка Континуума... В результате – ни один из сюда прибывающих, не знает, что ходит по «кротовому холму»...
      – По какому холму? – уныло поинтересовался Ким, теряя надежду извлечь из беседы с физиком хоть на грош пользы.
      – Это просто жаргон... – Кушка отмахнулся от дурацкого вопроса, как от назойливой мухи. – Так говорят про те области Континуума, где мы имеем высокую степень связанности гиббсовых точек... Для современной космонавигации это, вообще говоря, открывает массу возможностей – здесь все пронизывает огромное количество подпространственных туннелей, сшивающих самые неожиданные части огромного объема пространства в единую «сеть», по которой очень удобно осуществлять переброску информации и вещества в довольно удаленные друг от друга области этой части Галактики... Правда, такие транспортировки сопровождаются, порой, неожиданными эффектами, но...
      – Это имеет отношение к тому, о чем я вас спрашивал? – не выдержал наконец Ким. К тому, что все-таки получит в руки тот, кто заполучит Торвальда Толле и ту информацию, которой этот Толле располагает?
      – Прямое! – док Кушка раздраженно повернулся к нему. – Самое прямое! Толле и его люди здесь, в этой экзотической области пространства, начали крупномасштабные эксперименты. По сути своей очень опасные. Но для Чура это характерно... Они осуществили прямо на своем геостационаре простейший вариант свертки – сферический... Симметричный. И получили в результате микроскопическую «черную дыру» – вы представляете, что означает иметь в качестве спутника планеты такое? Однако они смелый народ – там, на планете своей... Почти два года они спокойно вели там какие-то эксперименты с этой штукой... Можно сказать, дергали Дьявола за усы... Но затем – что-то произошло у них там. С этого момента информацию нам по этим вопросам – перекрыли... Но – что-то серьезное приключилось. Что-то очень серьезное... Возможно, их атмосферу стало туда – в дыру эту – затягивать, или... Или какие-то процессы на самой планете начались – на Чуре...
      – Процессы – в смысле того, что... – начал было Ким, разумея сказать: «Природные катастрофы, что-ли?», но, понявший его по-своему, док снова досадливо отмахнулся:
      – Нет! Не надо мне пересказывать эти сказки про «червей»...
      – Про каких «червей»? – озадаченно спросил Ким.
      Они с доком удивленно воззрились друг на друга. Заверещал сигнал вызова блока связи.
      Ким взял трубку, и низкий, с хрипотцой, баритон осведомился у него, не возражает ли он, если комиссар криминальной полиции Роше через минут двадцать-тридцать прибудет в его, Агента на Контракте, распоряжение и на временное поселение в его кабинете для дальнейшей collaboration в гм... вам известном, мсье Яснов, поручении господ трех министров.
      – Avec plesir... – выговорил – почему-то по-французски – Агент, и трубка запищала сигналом отбоя.
      Ким кротко посмотрел на дока Кушку.
      – Так если можно, в двух словах – ваши соображения, доктор, – примирительным тоном, повернул он ход беседы к плавному завершению.
      – Версия одна – у кого-то хватило ума понять, что такие эксперименты до добра не доведут – ни Прерию, ни Обитаемый Космос, вообще, – сухо подытожил док. – И смелости – чтобы устранить э-э... источник опасности. Кого именно в этом подозревать, я вам, пожалуй, не подскажу. Необходимость такого шага сознавали многие...
      – И все-таки – например... – подтолкнул замерший на мертвой точке монолог Ким.
      – Например – ваш покорный слуга! – уже не без резкости в голосе уточнил док.
      – Но ведь вы не делали этого? – спросил Ким, чувствуя, что теряет чувство юмора.
      – Нет. – вздохнул док. – Я – трус, господин следователь.

* * *

      Комиссар Роше был немолод, рыхл и снисходителен к грехам окружающих. Еще – самую чуточку – к своим собственным несовершенствам. Не настолько, конечно, чтобы стряхивать пепел на ковер, или забывать поправить узел галстука перед тем, как предстать перед вышестоящими лицами, но вполне достаточно, чтобы оставить в небрежении любую, бывало, самую строжайшую инструкцию, спущенную на головы сотрудников следственного управления из самых высоких сфер – если, конечно, дело требовало того. Этого, впрочем, было бы вполне достаточно, чтобы спровадить на заслуженный отдых, снабдив благодарностью за подписью министра и именными часами, любого другого из сидельцев комиссарских кабинетов, но о Жане Роше просто говорили, что «у него свой метод». Метод этот заключался в знаменитом «savoir vivre», а в сущности – в отсутствии какого либо метода. Попросту говоря, Жан Роше прошел всю служебную лесенку полицейского ведомства и хорошо знал всех и вся в той среде, где приходилось ему крутиться по казеной надобности. Во все века и в каждую эпоху людей, подобных Жану, считают реликтами прошлых, уходящих – милых, но бестолковых – времен, и во все времена такие появляются снова и снова, словно немой упрек, адресованный жизнью неутомимым разработчикам изощренных кабинетных систем и строго формализированных методов ведения следствия. Среди своих коллег и подчиненных комиссар пользовался почти непререкаемым авторитетом, был персонажем строгим, но справедливым, а заодно и немного смешным. Маленькие слабости Жана служили источником бесконечных беззлобных шуток. К примеру, уже не одно поколение обитателей Дома на Козырной – из тех, что чином пониже – посмеивались над тайным пристрастием Жана к своей трубке-носогрейке, с которой тот не расставался, но почти никогда не курил на людях. При свидетелях он позволял себе лишь сигареты подешевле – комиссара мучили подспудные опасения, что его заподозрят в подражании кому-то из древних литературных персонажей: те все как на подбор были привержены к курению трубок и заботливому уходу за оными.
      Ким подождал, пока комиссар устроится в кресле попрочнее и предложил ему подбодрить себя кофе.
      – Терпеть не могу эту растворимую дрянь. Охотно верю, что ее готовят из сношенных автопокрышек, – признался ему Роше. – Так что я, с вашего позволения...
      Он поискал глазами традиционный для служебных кабинетов Прерии сифон с минерализованной газировкой, но в свежезанятой Агентом на Контракте комнате такового не было. Зато имелся, правда, декоративный самовар.
      – Да, тот, кто пробовал настоящий кофе – тот, что в зернах, – не примет никогда никакой синтетики, – чуть покривил душой Ким. – Но я вам предлагаю настоящий – молотый «Арабика». Прямо из Метрополии...
      Он осторожно приоткрыл крышку кофейника, и аромат обычнейшего на далекой Земле и экзотического на невероятно далекой, выглаженной равнинными ветрами Прерии напитка наполнил кабинет.
      – Неужели – настоящая контрабанда? – принюхался комиссар. – Или – снова подделка?
      – Займитесь дегустацией, – Ким подвинул ближе к усачу литого стекла чашку и кофейник.
      Жестом указал на (по здешней традиции) уложенные горкой на блюдце, снабженном серебряными щипчиками, мелкие кусочки сахара.
      Наблюдать за комиссаром Роше, наливающим себе, а затем смакующим натуральный кофе было поистине зрелищем, окупившим все неудобства, проистекающие от нехватки в багаже агента на контракте тех двух килограммов полезного груза, которые пришлись на отменного качества кофейные зерна. Возможно то были единственные два килограмма, что были ввезены на Прерию в полном соответствии с действующим таможным законодательством.
      Зачарованный этим зрелищем, Ким минуты три наблюдал за процессом принятия напитка своим будущим партнером, а затем принудил себя вновь погрузиться в компьютерные стенограммы показаний свидетелей по делу о возможном похищении гражданина Федерации (Цивилизация Чур) Торвальда Толле – частного лица. Комиссар покончил с кофе и, вместо того, чтобы включить свой терминал, зашел за спину Федеральному Следователю и стал через его плечо вникать в ползущие по экрану строки. Попутно, он разминал в пальцах извлеченную из портсигара сигарету, находя, видимо, в этом процессе замену курению, как таковому. Некурящий партнер был ему явно в тягость. Ким уже надумал попросить комиссара не стесняться и закуривать без всяких церемоний, когда тот, наконец, известил его о своем мнении от увиденного на экране.
      – Тараканы, – уведомил он Кима минут через пять тихого посапывания, временами перемежаемого тяжелыми вздохами.
      Ким, разумеется, уже внял предостережению министра о своеобразии методов работы комиссара, но все-таки слегка опешил, пытаясь соотнести сказанное с помещенным на экране текстом (допрос водителя-оператора кара спецдоставки Департамента туризма Федерации Прерия-2, Гната Позняка, госпрокурором Эфраимом Беккером).
      – Что вы имеете ввиду? – осведомился он.
      – Значки эти – буквы. Ползут по экрану, как тараканы... Как вам удается их разбирать?...
      – Я увеличу шрифт, – чуть виновато и чуть недоуменно потянулся к клавиатуре Ким.
      – Не тратьте зря времени: я все равно ни черта не смогу прочитать без очков... У меня – жуткая дальнозоркость, да и устают глаза от такой массы текста...
      Киму потребовалось три или четыре секунды, чтобы справиться с приступом естественного удивления и сформулировать хоть сколько-нибудь содержательную реплику:
      – Так или иначе, через час нам надо связно изложить господину министру план розыскных мероприятий и предложить нечто конкретное, а не просто постановку на уши всех органов правопорядка планеты...
      Комиссар вразвалку, чуть косолапя, пересек кабинет, с жалостью заглянул в опустевшую кофейную чашку и снова устроился в своем кресле, воззрившись на Кима задумчиво, как на маслом написанный натюрморт.
      – И что же вы намерены предпринять, господин Яснов? У вас есть – как это называют в книжках – рабочая гипотеза? Версия?
      – Время версий, на мой взгляд, еще не наступило, – как можно мягче начал Ким.
      «В чем-то большой ребенок», – вспомнил он слова министра.
      – Но, судя по тому, насколько чисто выполнено похищение, мы имеем дело просто с неплохими профессионалами, которые прошли сквозь все э-э... защитные структуры здешнего государства, простите, как нож сквозь масло.
      – Сравнение обидное, но точное, – заметил комиссар, вновь извлекая на свет божий недомученную сигарету.
      Ким уже снова был близок к попытке узаконить курение в своем кабинете, но комиссар продолжил свое рассуждение:
      – Характерно, что как нож не разрушает теплого масла, так же и эти, как вы говорите, профессионалы не нанесли среде, в которой поработали, особого вреда. Несколько угнанных машин – их уже все нашли – всякое мелкое хулиганство, но никаких трупов, никаких взрывов и пожаров... Вы правы во всем, кроме основной мысли, которая вас гипнотизирует – мысли о том, что похищение Толле – дело рук профессионалов. Все эти люди, которые проходят сейчас как главные свидетели всей этой глупости – и помощник секретаря Братов, и водила этот – Позняк, оба они и еще ряд людей должны были быть мертвы. Когда работают профессионалы, живых свидетелей не остается. Речь идет о военной физике – о-ла-ла! И ни одной жертвы за шесть часов... Не говорите мне о профессионалах.
      «Вот так одни и те же факты приводят две разные головы к двум разным выводам», – с грустью умозаключил Ким. А вслух спросил:
      – Так что, начнем расследование с любителей розыгрышей? Или просто дадим объявление в газету?
      – Я намерен начать с того, чтобы по-человечески поговорить с этими двумя недотепами, которым похитители, прямо-таки, подарили жизнь. Если вы думаете, что госпрокурор и люди из комиссии двух министерств выжали из них все до капли, то вы глубоко заблуждаетесь. Не хочу даже тратить время на их писанину. У нас разные цели с господами министрами. Им нужны виноватые, а нам нужен Торвальд Толле. По возможности, живой...
      Ким, уже на две трети пробежавший глазами имеющиеся в наличии материалы дела, не мог не признать, что его усатый напарник был недалек от истины. Он выпрямился в жестком кресле, всем свом видом приглашая Роше продолжить мысль.
      – А дальше я бы предложил нам бежать по разным дорожкам, господин агент. Мы с вами – не обижайтесь – люди разных миров. Если бы я хоть на минуту допустил мысль о том, что на Прерии орудует банда шпионов галактического масштаба, я бы просто предоставил себя в ваше распоряжение. Я за свою жизнь засадил за решетку сотни три козлов, уклоняющихся от уплаты алиментов, и брачных аферистов, несколько дюжин фальшивых банкротов и просто кассиров, скрывшихся с выручкой, с десяток мерзавцев, которые грабили людей с оружием в руках и корчили из себя королей, примерно столько же похитителей людей и террористов, несколько очень изощренных умников, которые занимались шантажом на уровне правительства – с ними было тяжело. И всего двух сотрудников разведок Миров Федерации, которые нарушали законы – местные, планетарные и Федеральные. Оба были хорошо подготовлены и до предела циничны. Но сверхъестественных способностей не проявляли. Да – еще была пара маньяков. Настоящих убийц-садистов. Оба были дьявольски хитры, не спорю. Одного я взял живым и временами посещаю в клинике – приходится то тот эпизод дорасследовать, то этот. Второго убили у меня на глазах. И меня самого убили бы, пикни я только слово в его защиту. Толпа – это страшная машина, вы это знаете... Карманников и пьяных буянов я не считал. Давно ими не занимаюсь. Вот такая вот статистика. Мой мир – это люди в кафе, что подешевле, люди в конторах и лавочках, люди в больших магазинах, люди в поездах и самолетах, люди в терминалах. Почти все – здешние. Вот по этой дорожке я и пойду. Точнее побегу – нам уже придали необходимое, гм, ускорение. Я не знаю ваших методов. Говорят о вас неплохо. Только считают, извините за откровенность, большим занудой. Завидую – мне всегда не хватало этого качества. Двигайтесь по своей траектории. И будем держать друг друга в курсе, по возможности, не через эфир. Если мой нюх меня не обманывает, наши дорожки быстро встретятся. Один чех написал, что одно и то же дело, буде оно расследовано специалистом по шпионажу в высшем обществе и рядовым околоточным, приведет в первом случае к заговору сиятельных персон и к роковым страстям аристократов, а во втором – к кухонному преступлению, совершенному нечистой на руку прислугой. Но это было давно, а чех тот был литератором, не следователем. Я его ценю, но только не за такие вот умозаключения. Истина, видите-ли, одна, а вот путей к ней много: у каждого – свой.
      «Комиссара заносит в философию, – подумал Ким. – Только, сдается мне, что это не банальное последствие длительного влияния белого вина на мозги, а вежливая форма предложения залетному спецу не путаться под ногами у обременненых опытом знатоков местной жизни. Обидно, но справедливо. Не будем морочить друг другу головы...»
      – Ну что-же, – вздохнул он, – пусть будет по вашему. Строчим параллельные бумажки для успокоения господина министра, и беремся за дело. Хочу, однако, предложить вам первый выезд сделать совместно. Есть одна ниточка, которую надо подергать и, если потребуется, отсечь сразу.
      Комиссар с вялым интересом поднял бровь.
      – Я имею ввиду, – Ким с легким хрустом поднялся из кресла, – осмотр части багажа, доставленного в гостиницу, где за Гостем Толле зарезервирован номер.
      – Забыл известить вас, – комиссар сделал успокаивающий жест рукой. – Разумеется, я распорядился присмотреть за багажом. С ним ничего не станется, но и дать нам он ничего не может – чемоданы Толле укладывал у себя, на Чуре. Ну, может быть у себя в отсеке, перед посадкой. До похищения во всяком случае. Другое дело – если бы нашелся след того багажа, что поехал с ним.
      – Резонно, – заметил Ким. – Однако... Одним словом, есть некий момент, который заставляет задуматься... У Толле было очень мало багажа. Вот данные компьютера Космотерминала: четыре предмета. Из них три – включая личное оружие – поехали с ним, в лапы грабителям. Четвертый же предмет был доставлен в гостиницу «Цыганская» отдельной машиной. Тот человек, что привез и зарегестрировал этот груз – Леон Файоль, стажер протокольного отдела, не был допрошен как свидетель. Не отметился на службе. Не присутствует по домашнему адресу. Я распорядился о его розыске.
      – Вы пришпилили старика на первом же шагу, – с досадой заметил комиссар. В мгновение ока его переносицу оседлали массивные, как в историческом кинофильме очки, а дрябло лежавшая на ручке кресла рука энергично потянулась за протянутой Кимом распечаткой. Даже обвислые усы мигом залоснились в лучах настольной лампы. Однако верный себе, в твердом намерении ничего не делать по-человечески, Жан Роше, ухватив лист, пересек с ним комнату, присел на широкий, добротный подоконник, нервически снял очки, сложил их оглобли рогулиной и, откинувшись назад, с дьявольскими неудобствами, стал читать бумагу, держа древнее устройство над текстом, на манер лорнета, с таким видом, словно демонстрировал написанное наблюдателю со спутника.
      – Вы знаете, сколько французов живет на Прерии? – осведомился он у Кима, не отрываясь от четырех строчек принтерной распечатки.
      – Признаюсь, не интересовался статистикой на сей счет, – кашлянув, признался Агент на Контракте.
      – Так вот, вам следует знать, что нас – истинных галлов здесь – раз-два и обчелся. Армян и греков – и то больше, – пояснил Киму комиссар. – Братья-славяне и монголы доминируют здесь чуть ли не на все сто. Ну и беспородные англосаксы, разумется, не обидели Прерию своим присутствием.
      Он кашлянул-хмыкнул, видимо усомнившись, не задел ли Кима своим этнографическим пассажем. Но тот был невозмутим. Последний луч, брошенный здешним светилом в закатное – ночное уже – небо, залил комнату теплым, каким-то располагающим к долгой доверительной беседе светом.
      Но этим двоим предстояли не доверительные беседы у камина. Их ждала злая, полная неожиданностей ночь. Они еще не знали, что это будет Ночь Пса.
      – Так что, – продолжал комиссар, – воленс-ноленс, а приходится держать друг-друга в виду... Собираться по праздникам, бывать друг у друга... Иначе мы все здесь скоро забудем язык Ростана и Сименона и будем общаться на здешнем чудовищном пиджине... Вы знаете такое слово: «виндовка»? Или «кейборда»? Или еще шедевр: «захорасить» кого-нибудь в мелкие слезы. Это от «сексуал хорасмент» – вы, я вижу, не догадались. Куда вам...
      Комиссар определил рассыпавшуюся наконец в прах, но сохранившую невинность сигарету в пепельницу.
      – Леон Файоль – помню такого мальчика. Неужели влип в скверную историю?
      Он энергично поднялся и взял со стола шляпу.
      – Двигаемся в гостиницу, Следователь. Такие дела не решаются перекрестным чтением бумажек.
      С этим Ким был вполне согласен.
      Тьма воцарилась над Городом и Степью.

* * *

      «Цыганская», – она же «Bohemia» (латинизированное название, впрочем, не прижилось) не знала, наверное, на своем пороге ноги ни одного цыгана. Туго обстояло дело и с представителями богемы. Цыгане на Прерии болтались по бескрайним степям, а богема гудела в «Лимпопо». В «Цыганской», сколько себя помнили старожилы столицы, вечно останавливались дорогие гости Прерии – те что калибром были покрупнее, чем галактический сброд, с утра до вечера галдящий в многоэтажных башнях гостиниц городского центра, но по очкам не дотягивали до ведомственных особнячков в утопающих в зелени правительственных кварталах. Появление господ с удостоверениями сразу двух сыскных управлений особенного впечатления на персонал не произвело.
      – Мы хотели бы видеть багаж, доставленный на имя Торвальда Толле, – взял на себя инициативу Агент на Контракте, пока комиссар, вооружившийся, наконец, трубкой, рассматривал потолочную мозаику громадного вестибюля.
      – Вещи находятся в его номере, – равнодушно ответствовал обряженный в декоративный кафтан дежурный администратор. – Самого господина Толле в номере нет.
      Роше молча выпустил в пространство перед собой облако дыма, сделавшее бы честь локомотиву времен паровой тяги и протянул через стойку ордер на проведение обыска. Убедившись, что ордер должное впечатление произвел, он снизошел до того, чтобы добавить:
      – Мы знаем, что господина Толле нет в номере. Кстати, если он все-таки появится – и не только в своем номере – немедленно дайте знать вот по этому каналу... Вы все хорошо поняли? Проводите нас...
      Номер, зарезервированный для человека с Чура, был, по здешним понятиям, на высоте: одних голографических заставок на окнах было предусмотрено сотни с три. В ожидании так и не явившегося постояльца дежурный оператор выставил во всех проемах вид на милую, должно быть его сердцу, Долину Гейзеров.
      Никаких чемоданов в соответствующей нише не стояло. Угадать, какой именно из многочисленных предметов обстановки является тем самым «одним местом багажа» было трудновато. Роше подумал, что не даром пригласил с собой провожатого.
      – Ну и где же, собственно, багаж господина Толле? – сурово осведомился он.
      – Да вы на него смотрите, – чуть растерянно просветил его администратор. – Вот и квитанция прикреплена...
      – Клетка, – задумчиво сказал Роше, опускаясь на корточки перед казенного вида сооружением. – Мог бы сразу сообразить. Стандартная клетка для перевозки крупных животных. Это, вообще говоря – не багаж господина Толле. Это – имущество Космотерминала. Сам багаж, стало быть, был живым. Должен бы был быть внутри... Вы не объясните мне, старому пню, – он снова повернулся к администратору, – где, собственно, сам зверек?
      Администратор пожал плечами.
      – Я заступил на дежурство уже после того, как багаж доставили сюда. Вам следует обратиться к Белецки – он дежурил тогда.
      – Простите, но смена дежурства в «Цыганской» длится, если не ошибаюсь, шесть часов, и если вы заступили в восемнадцать... – блеснул неожиданным знанием дела Роше.
      – Я вышел досрочно. Отрабатываю сверхурочные. Подменяю Белецки. Это он вышел на дежурство в восемнадцать, но ему пришлось отправиться в больницу – доставить кого-то из клиентов... Это у нас называется форс-мажорные обстоятельства...
      – И давно он покинул гостиницу?
      – Часа четыре назад... Думаю, что он уже у себя дома. Вы можете обратиться прямо к нему. Кстати, передайте ему, что господин директор интересуется тем, когда он собирается отработать...
      Ким потрогал болтающийся на дверце клетки основательно сработанный замок.
      – Заперто снаружи, – констатировал он, перебив администратора. – Так что зверь не сам вышел на свободу. Стало быть, есть надежда, что по городу не шастают безнадзорные твари с Чура. Или еще откуда-то...
      – Чего только не привозят наши гости с собой ОТТУДА, – администратор сделал неопределенный жест в сторону небес. – Больше всего забот доставляют хамелеоны с Гринзеи. Их сюда тащит каждый, кто там побывал, и даже те, кто сроду на Гринзее не был. Перекупщки платят за них...
      – Надеюсь, господин Толле привез с собой не гринзейского хамелеона? – сухо предположил Ким.
      – Да, для хамелеона, даже гринзейского, клетка великовата, задумчиво прикинул служащий. – Судя по запаху – он подергал носом – это была собака. Смею предположить, что собака...
      – У вас тонкое обоняние, – все так же сухо, пожалуй, даже иронично отвесил ему комплемент Агент на Контракте. – Вообще-то, у вас регистрируют подобные вещи?
      – Разумеется, если клиент пожелает, чтобы за его любимцем присматривали и обеспечили ему подходящий уход, то за особую плату...
      – Господин Толле, верно, не передал вам своих э-э... указаний на этот счет?... – со все той же сухой иронией осведомился Ким.
      – Нет, – заверил его администратор. – И, соответственно, никаких записей относительно его м-м... спутника в нашем компьютере нет. Иначе я бы знал это. Я просматриваю файлы, принимая дежурство...
      – Вот что, – снова вынул из-под усов свою носогрейку комиссар. – Насчет собаки – это точно. Я подумал сначала, что запах, который вы учуяли, – он ткнул своим дымящимся инструментом мышления в живот служащего, – запах этот сохранился от прежнего... багажа. Но нет – видите, вот тут: «обработано, стерильно». Они там большие чистюли – в Космотерминале... А вот то, что точно в то же время пришлось кого-то из ваших постояльцев спровадить к докторам... Кстати – кого и куда?
      – Я, простите, не сую нос в дела, которые ко мне не имеют отношения... – пожал плечами начавший нервничать обитатель дурацкого кафтана.
      – Я это заметил, – пыхнул табачным дымом почти прямо в нос собеседнику Роше.
      – Вам лучше поинтересоваться в медпункте – у доктора Сато, – неприязненно поморщился тот. – Он как раз не сменялся с той поры. И обязан быть на месте.

* * *

      Он и действительно был на месте – на редкость рослый японец с добродушным лицом, наводящим на мысль о Маслянице с ее блинами и другими бесхитростными народными радостями. И о борцах сумо. Доктор сидел перед стереотипным агрегатом экспресс-диагностики и пытался навести какой-то, нужный ему, порядок в блоке ферментных электродов. Ким по роду своей деятельности неплохо знал такие машинки.
      Да, доктор прекрасно помнил, что часа три-четыре назад – еще не закатилась Звезда – у одного клиента были проблемы... Не у клиента, собственно, а у посетителя – парень привез в «Цыганскую» здоровенную псину для какого-то чудака. С псом-то он и не поладил. Не стоило, конечно, выпускать зверька из клетки – не понимаю, зачем он это сделал...
      – И сильно пострадал мальчик? – озабоченно спросил Роше, пытаясь как-то избавиться от своей трубки.
      Доктор задумчиво сложил руки на животе.
      – Мальчик, вы говорите... Ну, знаете, скорее – молодой человек. Знаете, шок – это такая вещь: одним – хоть бы хны, а другой может надолго слечь. Здесь требуются услуги специалистов..
      – И в какую клинику направили вы пострадавшего? – вошел в разговор Агент на Контракте.
      – Янек не сообщил мне... Он взял все это на себя. Администратор Белецки, я имею ввиду...
      Роше возмущенно фыркнул.
      – А собаку, наверно, забрали ветеринары? – продолжил Ким.
      Доктор замялся.
      – Пожалуй стоит связаться с той службой, которая у вас занимается такими вещами, комиссар, пока пса не усыпили, – Ким озабоченно повернулся к Роше.
      – Вы, ей Богу, похоже, больше озабочены судьбой этой псины... – буркнул Роше, засовывая погашенную, наконец, трубку в карман плаща.
      – Собаки и Чур – это особая тема для разговора, – со слегка извиняющейся интонацией в голосе парировал этот упрек Ким. – Я не вникал в этот вопрос специально, но вы сами, наверное, слышали, что псы там – что-то вроде личных тотемов...
      Добродушный японец напомнил о себе тихим покашливанием.
      – Боюсь, что с собакой вышла неприятность. Он удрал, этот пес... Как только Янек отпер дверь, чтобы вызволить того малого, собачка свалила нас с ног и, как здесь говорят, была такова...
      Тут уж за живое взяло и Роше.
      – Как это так, черт возьми? Из запертой комнаты из охраняемой гостиницы? А что делали охрана и персонал?
      – Вы, я вижу, думаете, что нас здесь целый полк, господин комиссар, – вежливо, но твердо парировал обвинение доктор Сато. – В смену работаем я, администратор и четыре техника. Которых не доищешься, когда в них возникает нужда, – он с отвращением оттолкнул от себя тележечку с прибором. – И которые путаются под ногами все остальное время. В дневное время добавляются директор с секретаршей и бухгалтер-программист. Это – в основном здании. Еще – девять человек в ресторане и казино. Крупье, вышибалы, повара-операторы и артисты по контракту. Но они – в зимнем саду, мы с ними не контактируем без надобности. Охрана – это своя епархия. Ловля собак в их обязанности не входит, я думаю. Мы – тихое заведение, господа. Полная автоматизация, доставочные линии, киберсауна, солярий, «виртуалка», биллиардная – все на электронике... Если надо – есть даже «электронный собеседник» – это сейчас модно. Сами понимаете, сервисные автоматы за собаками не гоняются. Мы, конечно, дали знать в полицию... Если вас так волнует судьба псины – свяжитесь... Конечно, жалко будет, если такое прекрасное животное свезут на живодерню...
      – Нацарапайте здесь номер канала, по которому мы можем найти э-э... Янека, – Роше протянул доку блокнот. И его адрес.
      Доктор кашлянул, доставая из кармашка крохотную авторучку.
      – Вряд ли Янек будет отвечать на вызовы – он, думаю, хочет «зажать» пару часов от своего дежурства, раз уж пришлось смениться раньше времени. А живет он неподалеку – на Малой Садовой. Можно дойти пешком...
      – А теперь, расскажите, как выглядела та собака, – попросил Ким.
      Пес произвел на доктора большое впечатление. Он говорил о нем почти десять минут без перерыва.
      В машине Ким в первую очередь снесся по сотовому телефону с полцией, «Амбуланс» и филиалом Управления. Никого, кто соответствовал бы приметам Леона Файоля, стажера Министерства Туризма среди угодивших в здешнюю «скорую помощь» на предмет укушения собаками, не числилось. Среди пятидесяти четырех потерянных и «неустановленных» собак, содержавшихся в трех «накопителях» столицы, ни одна не соответствовала описанию четвероногого друга Торвальда Толле. Пожав плечами, Роше молча тронул кар с места и покатил в сторону Малой Садовой.