Здесь ничего не изменилось. Даже цены не слишком выросли за эти семь лет. И у кофе, что подавали здесь, был тот же самый вкус, что и много лет назад – когда он приходил сюда, в прохладное пыльное безлюдье, чтобы без помех, за чашкой удивительно дешевого и тем не менее почти натурального кофе готовиться к экзаменам. Потом он писал здесь свои первые статьи. Потом – книгу. Здесь никто и никогда не мешал ему.
      Вот и сейчас – трое, от силы четверо посетителей неспешно беседовали за столиками, еще один чудак был погружен в раздумья о чем-то своем. Все они пришли сюда задолго до Пера и никому из них не было дела до явно выглядещего много старше своих лет типа.
      Отхлебнув кофе, Пер осторожно поднялся с места и занялся изучением содержимого полудекоративных книжных полок, украшавших интерьер кафе. Здесь действительно можно было и купить, и продать, и взять на прочтение или обменять старинные бумажные книги. Правда, большая часть товара была сделанными под старину имитациями, но и этот товар пользовался спросом – что-то было и осталось в печатном слове такое, чего уже не вытравить из природы человека. Возможно – эта была страсть к пожелтевшим страницам, причудливым картам и чертежам, к золотому тиснению кожаных переплетов, к неспешным, тяжеловато написанным текстам, повествующим о чем-то ставшим уже преданием...
      То, что здоровенный том Малого атласа Четырех Миров так и не изменил своего места на полке с тех пор, как он видел его, вовсе не удивило Пера – солидная цена и явная принадлежность к породе декоративных имитаций гарантировала этому кирпичу долгую и не привлекающую излишнего внимания жизнь в углу одной из самых удаленных книжных полок. Удивило его другое. Именно неприкосновенная неподвижность атласа была причиной того, что Пер с давних пор – тогда еще в шутку – использовал этот фолиант в качестве своеобразного почтового ящика. Препарат, который он принял перед тем, как отдать себя в руки закона, стер из его памяти сотни фактов, массу лиц, адресов, дат. Но такие глубокие воспоминания он не затронул.
      Пер, правда, и сам не мог бы сказать точно, что искал он сейчас среди этих знакомых ему, чуть потрепанных жестких страниц и поэтому чуть не присвистнул от удивления, когда на привычном месте – между триста восемьдесят четвертой и триста восемьдесят пятой страницами он обнаружил листок из блокнота – кремовой, тонкой бумаги в мелкую, еле заметную коричневую линейку.
      На ней было написано всего несколько слов. Нелепая, несуразная фраза. Пер прикрыл глаза, запоминая ее.
      AVES REGORI DUS MENUS ANTIGUA O RARA, CUM MEGA PARAGUA DUM COSOS
      Исковерканная латынь что-ли? Код? А может – одно из галактических наречий. Их много.
      Кто и кому посылал письмо через почтовый ящик, бывший когда-то – очень теперь давно – его выдумкой, оставалось загадкой. Но ведь не чужое же письмо он искал в старом атласе?
      Нет – не его. И пусть остается здесь. Между триста восемьдесят четвертой и триста восемьдесят пятой страницами. Идет от кого надо – кому надо. Бог им в помощь.
      Пер еще раз пригляделся к листку. Ему показалось, что тот потемнел слегка. Он помассировал веки. Осторожно закрыл книгу.
      Если не на обычном месте, то значит – здесь, на последних страницах, там, где идут указатели... Он снова открыл тяжелый том. И облегченно вздохнул. Вот они – его еле заметные пометки у букв и слов, сделанные по одному ему известной системе... Они словно сами с собой сложились в нечто внятное. Только коротенький такой текст:
      ZELLER 3 STAR 12 1118
      И как всегда бывает, когда информация ложится на стертую память, пришло чувство уверенности, что ЭТО ИМЕННО ТО , и противное, ложное чувство, что вот-вот и ты вспомнишь еще что-то – то, что лежит в соседней ячейке твоего подсознания, готовое выйти на свет, вернуться тебе. И еще на него накатил вдруг душный, запоздалый страх – даже бисеринки пота выступили на его лице. А если бы какой-нибудь дурень купил книгу? А если бы закрылось Кафе букинистов?
      Как мог он, как мог доверить ключ от стертой части своей памяти – от огромного куска себя самого, этой пачке пожелтевшей бумаги? И почему он был так спокоен до этого мгновения?...
      Чуть дрожащей рукой он поставил атлас на место, допил остывший кофе и вышел в ночной город. Поймал такси-автомат и набрал на панели навигатора адрес: Площадь трех звезд, 12.

* * *

      Расконвоированного заключенного П-1414, наверно, позабавило то, что произошло под крышей Кафе букинистов менее чем через четверть часа после того, как он покинул сие богоугодное место.
      А произошло вот что:
      К дверям кафе подкатил громадный, чуть напоминающий катафалк Лорд-мастер, из него вышли и с плохо скрытой торопливостью направились в кафе трое – строго одетый высокий тип с острыми, грубоватыми чертами лица, угрюмый детина, меньше всего напоминающий библиофила, с оттопыренной наплечной кобурой левой полой кожаной куртки, и сутуловатый нервный человек с землистого цвета лицом и седым венчиком коротко стриженых волос, осеняющим его чело.
      Для порядка Комски заказал пару чашек кофе, а Гонсало Гопник в сопровождении угрюмого детины направился прямо в дальний угол – к полкам редких книг.
      Он уверенным взглядом окинул их, ухватил корешок Атласа Четырех Миров и, вытащив его, раскрыл на триста восемьдесят четвертой странице.
      После чего позеленел.
      – Ну? – спросил его нетерпеливый детина.
      – Как-к-кое может быть ну?! – зло спросил Гопник. – Вы видите ЭТО?
      Подошедший к ним сзади с чашечкой в руке Комски недоуменно потрогал безымянным пальцем затянутой в кожаную перчатку руки россыпь коричневатого порошка, украшавшую разворот атласа. Она напоминала некий новый архипелаг, раскинувшийся посреди Экваториального океана Квесты.
      – Ваше письмо было обработано фотосенсибилизатором? – спросил он.
      – Приятно иметь дело с понятливым человеком, – ядовито подтвердил Гонсало. – Мепистоппель брал книгу домой почитать и там – в темноте, при красном свете – вкладывал туда письма. Потом, возвращал книгу. После того, как на такое письмо попадает нормальный свет, оно живет минут десять. Потом остается вот это... Какой-то дурак сунул нос именно на эту страницу... Или...
      – Или?... – с интересом произнес Комски. – Вы уверены, что не морочаете мне голову, Гопник?
      Ответом ему был исполненный гневного возмущения взгляд.
      – Вы один пользовались этим почтовым ящиком? – поставил новый вопрос помощник Саррота.
      – Эта компания передо мной не отчитывается... – Гонсало поднял плечи к самым ушам.
      Комски задумчиво взял с полки бронзовый колокольчик и встряхнул его. Мелодичный звук повис в воздухе и вызвал к жизни упитанного молодого человека в декоративной униформе служителя Кафе букинистов. Живой приказчик – тоже элемент экзотики.
      – Я хотел бы преобрести эту книжку, – холодно уведомил его Комски. – Выпишите счет.
      – Видите ли, она стоит... – начал упитанный юноша.
      – Я вижу, сколько она стоит, – оборвал его Комски. – Упакуйте покупочку, если это не составит...
      – Не составит! – заверил его воодушевившийся приказчик. – По какому адресу отправить ваше преобретение? Вы платите по туристической карточке?
      – Я плачу наличными и книгу отдайте мне, – властно распорядился Комски и, терпеливо подождав, пока понятливый юноша вручит ему фирменный пакет и напрочь сгинет, протянул его угрюмому оперативнику.
      – Срочно в лабораторию. Дэвису. Пусть вытянет все, что сможет. Здесь может быть и другая информация: отпечатки пальцев, пометки... Повторяю: пусть вытянет все возможное. А мы с господином Гопником задержимся здесь. Нам есть о чем поговорить.
      – А насчет тачки?... – осведомился подручный.
      – Возьми такси. Машина нам может пригодиться.
      Угрюмый детина ухватил пакет и убыл. Комски повернулся к Гонсало.
      – И что же мне теперь делать с вами? – голос Комски стал и вовсе уж задумчив.
      Мысль Гонсало работала на крутых оборотах, силясь зацепиться хотя бы за самую нелепую возможность выпутаться из дурацкой истории.
      – Прокат... – пробормотал он. – Вам надо обыскать контору Мепистоппеля на Улице Темной Воды... Там наверняка должна быть какая-то зацепка...
      – Вот вы и поможете мне ее там найти... Допивайте кофе и – поехали...
      – Погодите, погодите! – возмутился Гонсало. – Там вполне могут быть уже архангелы Магира. Да и полиция уже могла просечь... Я не подписывался на то, чтобы подставлять голову под пули...
      – Когда связываешься с идиотами, – Комски допил кофе и отдал чашку терпеливо притулившемуся поодаль сервировочному роботу, – то подписываешься и на это и на многое другое... Конечно, нас подстрахуют, я позабочусь об этом. Но кашу заварили вы, Гонсало, вам ее и расхлебывать. Глотайте кофе и пойдемте – нам пора.

* * *

      – Я не пойму, – спросил Адельберто, – у вас что – дистанционное управление в рукаве запрятано, что-ли? Как вам удается переключать каналы? Вот так – не трогая телевизор.
      – Это легко, – сочувственно объяснил Гость. – Это легко в себе развить... Можно наводить электрическое поле на микрочипы... Ведь у нас же много зарядов на теле. На коже, на волосах. И легко можно сделать сигнал... Вот, например, – он чуть сосредоточился и магнитный замок тихо щелкнул. – Я отпер нашу дверь...
      – Дверь?... – растерянно спросил Мепистоппель.
      Поднялся и запер дверь снова – уже на механический запор.
      – А лампу – вы тоже можете вот так включить-выключить?
      – Нет, – вздохнул Гость. – Лампу так не могу. Там – сильные токи...
      – А слабые, значит – можешь...
      – Да – переключать и читать... – Гость прямо светился от возможности поделиться с кем-то своими умениями. – На Чуре это может каждый... Я и вас научу. Вот дайте вашу карточку...
      Мепистоппель машинально протянул Гостю кредитку. Разумеется, на предъявителя.
      – Вот тут записан остаток вашего кредита – восемь тысяч, пятьсот штук... А вот теперь я делаю так, – Гость повел ладонью над пластиковым прямоугольничком, – и теперь я все стер...
      Адельберто посмотрел на карточку, потом на Тора, потом – снова на карточку. И – снова на Тора.
      – Что ты наделал, урод?! – сурово спросил он.

* * *

      – Это же, Бог знает, каким ослом надо быть, чтобы в лицо не узнать мсье Жана! – в сердцах крякнул Филдинг, отстегивая наручник, которым седой бородач был надежно прицеплен к никелированной трубе. – Так вы утверждаете, что вы действительно профессор истории? Вы ничего не перепутали, господин Покровский?
      – Мои документы у вас в руках, – пробасил бородач. – Если не верите – сделайте запрос в отделе кадров Университета... Еще раз приношу вам свои извинения: я никоим образом не мог себе представить, что этот э-э... господин – из полиции...
      – А что, профессорам истории возбраняется смотреть криминальную хронику по Ти-Ви? – зло спросил сидящий на подоконнике Роб Старинов. Вы о деле цветочников, допустим, слышали? Совсем недавно об этом трубили повсюду, как-никак...
      – Я с криминальными проблемами общества знакомлюсь не по идиотским репортажам, – с достоинством ответствовал профессор.
      – Понятно, вы читаете аналитические обзоры... – Роше протянул Покровскому его – порядком пострадавшие в имевшем место инциденте – очки. – Мы поговорим с вами об этом и еще – о многом другом. Но сейчас – прежде всего – поговорим по сути дела... Только не будем заниматься этим в подобном э-э... месте.
      Филдинг осторожно повлек плененного профессора прочь из неподобающего для снятия показаний места. В гулкой пустоте пассажа уборочный автомат добросовестно, но без особого успеха пытался отбить у голубей остатки инстант-ланча. Роше походя приструнил пернатых.
      Лео ждал их в машине – с подоспевшим на разгоревшийся сыр-бор Коротышкой Каспером под боком – и старался не высовываться наружу. Приняв комиссара и его спутников, машина бесшумно тронулась – с глаз подальше.
      – Да, это – тот тип, – Лео косо глянул на Покровского. – В хорошую историю вы меня хотели втравить, мистер...
      – В историю – и далеко не в хорошую – нас втянула компания авантюристов, собравшаяся вокруг нашего уважаемого Всенародно Избранного, – зло парировал профессор. – Это они зазвали на от веку нейтральную Прерию такого Гостя, что...
      – Лео, вы вообще-то свободны, – торопливо прервал его Роше. – Чувствуйте себя в безопасности – только не суйтесь в дела, связанные с этими псами... Однако, если что-либо станет вам известно на этот счет...
      – Говорите без обиняков, комиссар, – сварливо остановил его Лео. – Могу я рассчитывать на вознаграждение, если окажу существенную помощь полиции в розыске?
      – Я думаю, мы уладим это дело, – кашлянув, заверил его комиссар. – Но – предупреждаю еще раз – не суйте голову в петлю...
      – На этот счет не беспокойтесь, начальник, – заверил его Лео. – О своей голове Косневски никогда не забывает... Кстати, если любопытствуете, то могу сообщить кое что новенькое – из того, что набежало со времени нашей последней встречи: похоже, что собачка с Чура кое-где себя разок показала...
      И Роше и Покровский одновременно воззрились на Лео с неприкрытым интересом.
      – Вы ведь знаете Баню Костандова? – продолжил тот, обращаясь к комиссару. – Ну такого, патлатого?
      – Я знаю, о ком вы говорите, – кивнул Роше.
      – Так вот, – Лео чуть недоуменно заломил бровь, словно заранее удивляясь своему рассказу. – У Баню – талант: он для себя точно вычислил места, куда заносит потерянных собачек, которые впервые в этих краях... Ну и я его и других своих гм... друзей, естественно намылил в соответствии с наводкой, что от вот господина хорошего получил... Так вот, почти сразу после того, как мы с вами поговорили – часу еще не пробило – я начал всем своим названивать – предупредить людей, что дело запахло керосином... И тут – Баню мне с места в карьер и выдает, что, мол, он идет проверить одно интересное местечко на Востряковской набережной, где пацанва – по его уже наводке – надыбала оч-чень странного пса... И что он, мол, сейчас двинет туда – самому разобраться... Ну, через часок, настукал я его номер еще разок и – пусто, никакого ответа... Ну, я делаю звонок мамаше его – Баню человек правильный: за десять лет ни одного случая не было, чтобы он обедать вовремя домой не приходил или, там, на стороне ночевал где-нибудь... Так вот – звоню и вижу, что старушка взволнована очень... Пришлось зайти – лично поговорить...
      Лео сделал паузу. Взъерошил, затем пригладил волосы.
      – Одним словом, сразу с Востряковской Баню – не в себе, как будто – влетел домой, что-то из шмоток пошвырял в сумарь и – только его и видели... Мать его так и спросила, мол, за тобой что – черти гонятся что ли, сынок? А он ей так и отрезал, что да, мол, Дьявол-Сатана – собственной персоной. И – с концами...
      Лео снова помолчал со значением.
      – Это, по моему, типично... – тихо умозаключил он. – Про собачек с Чура именно такое и говорят... Что с ними крышей поехать – не проблема... А может, – тут он одарил профессора недобрым взглядом, – пуганули его какие-нибудь...
      – Будет лучше, если вы завтра с утра зайдете ко мне... – Роше протянул ему листок. – Это в Ратуше... Постараемся к тому времени уточнить – что же такое приключилось с Баню... Вы – по своей линии, мы – по своей... Где вас высадить?
      – На Цепной, – хмуро ответил Лео и задумчиво замолчал.
      Потом счел-таки нужным уточнить:
      – Там тоже какая-то странная история... Мои ребята доложили мне, что там – тоже какая-то хреновина с собачками...
      Комиссар недовольно шевельнул левой бровью. И обоими усами – не то, чтобы подчеркнуто, но так, чтобы все трое его подчиненных поняли его о них мнение.
      – Интересно, почему мои ребята не доложили мне на этот счет ничего такого?... – спросил он себя вслух, с укором.
      – Тут, гм, действительно днем проходило сообщение... – замялся Сэм. – Но вас интересовали инциденты с единичными собаками, с двумя, от силы... А тут... Одним словом, на Цепной-сорок стая беспризорных собак средь бела дня растащила партию изделий. Из закусочной-автомата. Сосиски там и прочее... В момент загрузки... Из доставочного автомата. Отменно глупо, но к нам отношения, вроде, не...
      – Каспер, – сухо распорядился комиссар. – Вы сойдите тоже – на Цепной. И разберитесь с этим эпизодом. Постарайтесь не мешать друг другу с господином Косневски...

* * *

      – Ну вот, – Роше энергично повернулся к Покровскому, как только за Лео мягко задвинулась дверца кара. – Теперь я бы хотел услышать от вас, профессор, связное объяснение вашего поведения.
      – Я уже сказал, что принял вас за... за бандита или – что-то в этом роде... – профессор явно все еще оставался выбит из колеи. – Я просто принял, знаете ли, элементарные меры предосторожности: когда Косневски срочно стал требовать встречи, то на место этой встречи я пришел пораньше, чтобы обезопасить себя от сюрпризов... И естественно, когда я обнаружил за ним слежку, я дал ему знак не приближаться ко мне... Я долго наблюдал за м-м... вашим человеком, который следовал за господином Косневски. Затем его почти в открытую сменили вы... Я решил, что к добру промедление не приведет и хотел сдать вас властям...
      – Очень мило... – комментировал его слова Роше. – Считайте, что – в определенном смысле – это вам удалось...
      И подумал: Вот такие пошли у нас профессора. Пора, пора на пенсию...
      – Хорошо, – сказал он примирительно. – Ну а кто вас, собственно, уполномочил заняться поисками собачек? Кто ссудил деньгами – ведь вы заплатили аванс господину Косневски не из своего оклада? И почему вам так дались именно эти два пса?
      – С этого, пожалуй, и надо было начинать, господин комиссар, – вздохнул профессор. – Я, к вашему сведению, сопредседатель оргкомитета движения За демилитаризацию Прерии...
      – И поэтому таскаете с собой пушку сорок пятого калибра? – ядовито поинтересовался Филдинг.
      – Имею разрешение, выправленное по всем правилам, – с несколько преувеличенным достоинством парировал профессор. – То, что я не хочу, чтобы Прерия была превращена в военную базу или в полигон, вовсе не значит, что я питаю неприязнь к оружию самозащиты или, скажем, к охотничьим или спортивным ружьям. Это – разные вещи. Вы хотите выслушать мои дальнейшие объяснения?
      – Я – весь внимание, – заверил его Роше.
      – Тогда пусть ваши люди не перебивают меня... Вы, должно быть, не знаете также, что ваш покорный слуга – автор Новейшей истории Цивилизации Чур и, скажу без лишней скромности,– один из ведущих специалистов в этой области. До недавнего времени – советник Президента по этому направлению... Так что неудивительно, что именно мне движение поручило курировать по нашей линии визит Торвальда Толле.
      И каково же было мое изумление, когда из самых достоверных источников я узнал об обстоятельствах, при которых начался этот визит!...
      – Вы имеете ввиду... – комиссар вперил в профессора профессионально тяжелый взгляд.
      Тот пожал плечами.
      – Я имею ввиду только то, что, как вам должно быть известно, в движение и в его оргкомитет входят далеко не последние люди нашего Мира и то, что правительство скрывает факт похищения Гостя и в то же время ведет переговоры с похитителями не было секретом для общественности уже вчера... Естественно, что мы по своей линии предприняли все, чтобы выяснить местонахождение Толле...
      – Вы, конечно, не станете называть мне, – комиссар сморщился как от касторки, – ваши э-э... источники...
      – Конституция позволяет мне... – уверенно начал профессор.
      – Никоим образом не оспариваю ваши конституционные права, – ядовито оборвал его Роше, – однако попрошу учесть, что не исключено – совсем не исключено, что из того же источника черпают информацию и те, кого в ваших аналитических обзорах именуют криминальными структурами... Это я о чистоте рук, док.
      – У вас есть данные?... – начал профессор, но Роше остановил его движением руки.
      – Мы не на брифинге, док, и я не даю справок о ходе дела...

* * *

      Площадь Трех Звезд – не самая большая в столице – была и не самой живописной в этом городе. После окончания застройки патриархального некогда района Великих Оврагов, она походила более на колодец, образованный стенами жилых полунебоскребов, еле заметно стилизованных под архитектурный стиль времен Первопоселенцев. Среди этих громад легко было оставаться незаметным.
      И, однако, беспокойство не покидало расконвоированного заключенного П-1414. Оно шло не от разума и не от фактов. Оно шло от того, что приобрел он там – на Чуре. От ощущения Знаков Судьбы, от странного внутреннего понимания хода событий. Так что не столько к тысячам окон присматривался он, вылезая из тесноватого салона робота-такси – за любым из них могла находиться отслеживающая каждое его движение камера – нет, он присматривался к чему-то внутри себя, к тому, что было наблюдательнее и мудрее, чем доктор философии Пер Густавссон, и что требовало для понимания чего-то, чего ему отчаянно не хватало...
      Лифт доставил его прямо в приемную доктора Макса Зеллера – квартира 1118 занимала целый этаж. Доктор принял его как только он назвал свое имя. Недоразумений тут быть не могло. Разве что сам док Зеллер мог за эти семь лет загреметь в каталажку или – это куда более вероятно – получить пулю в затылок. Или просто бесследно исчезнуть в темных водах одного из здешних озер. Они многим рисковали – эти тихие люди, соглашавшиеся брать на хранение чужую память. Но их и оберегали – как в древности по молчаливому уговору ощетинившиеся оружием полубезумные империи оберегали от беды банки беззащитной, подернутой аппетитным жирком, нажитым веками нейтралитета Швейцарии. Тем более, что предметом хранения, строго говоря, были не сами темные сокровища памяти тех, кто пожелал – на время или на всегда – от нее, памяти этой, избавиться, а всего лишь ключи к ней.
      А сами эти темные сокровища оставались при них – при тех, кто не желал их возвращения в мир. Там – в глубинах их мозга – и оставались они, крепко запертые биохимическими замками от любого взлома. Допросы всех степеней, пытки, гипноз – все это практически было бесполезно против этих замков. Только дорогостоящая и находящаяся в большинстве Миров в руках государства техника зондирования памяти могла разрушить это колдовство – зыбкое и могущественное одновременно. Но такое вмешательство почти повсеместно могло быть осуществлено только с согласия самого забывшего. А здесь – на Прерии – еще и его адвоката. Оно было не менее опасно и разрушительно, чем само стирание памяти. А стирание в четырнадцати процентах случаев делало клиента недееспособным. Приводило к разрушению личности. Так же как и любой из методов проявления стертой информации.
      Так что расконвоированный заключенный П-1414 шел на ощутимый риск. Но то, что он пытался ощутить и понять внутри себя подсказывало ему, что игра, которую он начал, не может быть выиграна без знания того, что ему пришлось забыть тогда – в преддверии ареста и суда.
      Они, как правило, были не в ладах с законом – те, кто приходил – всегда по строго законспирированной рекомендации – к доку Зеллеру и другим банкирам памяти. Это – не говоря уже о том, что сам процесс стирания влек за собой серьезную статью как для клиента, так и для исполнителей его заказа, в любом из Миров. И с ними надо было держать ухо востро.
      На этот счет у доктора все было в порядке. Перед тем как войти в кабинет, Перу было ненавязчиво предложено пройти небольшой осмотр, а заодно и на время сменить одежду. Он хорошо представлял себе это заранее, поэтому аппаратура, щедро предоставленная ему Агентом на Контракте, осталась внизу, в камере хранения организованного словно огромная гостиница дома.
      – Вы пришли раньше времени... – доктор мягким движением ладони указал ему на кресло. – Я позволил себе навести справки – как только вы связались со мной: ни м-м... побега, ни досрочного освобождения в вашем общедоступном файле не записано... Как тогда изволите понимать ваше появление здесь?
      – Верно, – признал Пер. – Я не бежал, и срок мне не скостили. Я согласился сотрудничать с Управлением. И с местной полицией. Дело идет о жизни моего друга. По крайней мере – о его свободе. В данном случае это – одно и тоже...
      – Вот как?...
      Доктор прошелся взад-вперед по просторному кабинету. Остановился перед Пером.
      – Вы убеждены, что вас снова не подцепили на удочку? Снова не играют на ваших благородных чувствах?
      – Простите, доктор, но я не знаю, как это было тогда. Вам это лучше знать. Я не могу ничего знать о том периоде. Хотя и о многом догадываюсь...
      – Вот как?...
      Снова дока понесло из северо-западного угла своего кабинета в угол юго-восточный и обратно. И снова он остановился перед Пером.
      – И о чем же вы догадываетесь, если не секрет?
      – У меня есть такое ощущение, что то, что было стерто из моей памяти, стерли не только от Закона, но и от меня. И неизвестно, чего тут было больше...
      Доктор поморщился.
      – А вы уверены, что это так уж плохо для вас? Может быть просто была проявлена забота о вашем психическом здоровье и, даже, о жизни, может быть... Вы знаете, были случаи – не в моей лично практике, но так... вообще... Мы делимся между собой информацией – люди этого ремесла... Редко, неохотно, но делимся. Так вот – были случаи, когда вот такие вот пациенты, как вы, которые пожелали вернуть себе память о том, что сперва пожелали забыть – из нежелания или невозможности давать показания на суде или в подобных случаях... Я не беру случаи, когда с клиентов бралась расписка о том, что они никогда не будут требовать возвращения памяти... То – особо. Нет. Просто вот такой обычный случай, как с вами: обратный билет оплачен, но... Несколько человек покончили с собой через неделю-другую после того, как им было возвращено их, так сказать, достояние. Слишком свыклись с тем, что не было в их жизни ничего такого... Я уже не говорю про нормальную меру риска, сопряженную с таким вот обратным рейсом...
      – Забота о моих жизни и здоровье меня трогают, доктор, – Пер косо усмехнулся. – Но... Мне это не представляется вполне искренним – скажу вам это прямо. Если бы я не был в курсе биологических основ метода, я бы просто заподозрил, что вы хотите сэкономить на дефицитных реактивах...
      Подобное – даже сделанное в шутку – предположение взорвало доктора.
      – Х-хе!!! – возмущенно выкрикнул он, вновь замерев перед Пером. – Всех дефицитных материалов для воскрешения вашей драгоценной памяти – капля спирта на ватку да одноразовый шприц... Отпирающая последовательность – ген так называемой антисмысловой РНК уже встроен в клетки ваших нейронов. Вот он-то стоил денег – этот ген. Но они уже выброшены эти деньги – ни для кого, кроме вас, этот внутренний ключ не пригоден. Он определяется иммунной характеристикой вашего организма! А здесь – у меня в холодильнике – только активатор этого гена – относительно простое соединение, способное проникнуть через гемато-энцифалический барьер – слыхали про такой? Оно, правда, для каждого м-м... клиента у меня тоже подобрано индивидуально – один вариант из сотен тысяч возможных – но стоит этот внешний ключ не такие уж большие деньги, по сравнению с тем, что уже потрачено... Как только он доберется до ваших нейронов, в них начнется синтез такой РНК, которая свяжется двойной цепочкой, блокирует РНК гена – тоже мною вам введенного, который производит фермент, давящий работу нервных клеток в процессе работы на воспроизведение... Так сказать, одна ошибка покроет другую – с точки зрения молекулярной психобиологии – и память вернется к вам... Никакого примитивного жульничества с наркотиками и...
      – Не кипятитесь, доктор... – Пер сделал успокаивающий жест. – Я же сказал, что в курсе основ метода. У вас, разумеется, свои секреты, но я, знаете, лицо заинтересованное, много читал по этому вопросу... Вы бы мне лучше сказали – насколько верно то, что я добровольно просил вас об этой... услуге? У меня нет уверенности в такой вот добровольности...
      Доктор отошел к окну и замолчал. Надолго. Потом повернулся к Перу и щелкнул пальцами:
      – Так вы действительно согласились сотрудничать с Федеральным Управлением расследований и пришли сюда с их ведома?
      – Первое – да, второе – нет. – Пер поднялся с кресла. – Не ждите от меня неприятностей доктор. В том, что наш теперешний разговор не регистрируется, вы, я думаю, уверены. Ну, а если вы каким-то образом причастны к тому... к тому, что обработка моей памяти была проведена без моего согласия... то я понимаю, что вы – тоже человек подневольный. Я не мстителен. Тем более, что эти семь лет забвение было, скорее всего, добром для меня.
      – Все не так просто...
      Док возобновил свое маятникообразное движение по кабинету.
      – Насколько я знаю – а знаю я о вашей истории далеко не все – вам... Вам просто был предложен выбор. Ваш адвокат... – док замялся. – Тот человек, что вышел на вас, перед тем как сдаться властям, вашим адвокатом он стал уже потом... Он предложил вам на выбор – либо психохимическое удаление части памяти, либо... Скорее всего вы бы просто не дожили до суда. Я не в курсе дела, но вы были впутаны в некие государственные секреты очень высокой категории. У вас были серьезные подозрения, что вас сначала выпотрошат под химией, а потом отправят в психушку, как жертву криминального стирания. Но вы перехитрили господина Пареных... Прежде, чем явиться на встречу с ним, вы обратились ко мне... Так что ваши знания не достались никому. Я думаю , поэтому вам и вкатили такой срок.
      – И господа из правительства не попытались забрать у вас мой ключ? – удивился Пер.
      – Господа из правительства могут только гадать, к кому из двух дюжин специалистов обратились вы. А нашу гильдию сильно потрошить опасаются... И вас им расколоть не удалось. О моих услугах, оказанных вам, знаем только вы и я... Точнее – до сегодняшнего дня, думаю – только я. Уж и не знаю, как вам удалось уберечь свой тайник с моим адресом. Вы достаточно убедили господ следователей в том, что такого тайника нет и быть не может. Или они опасались потерять вас вконец – после стирания психика стабилизируется медленно. Вот так-то...