Иногда они перекликались — негромко, но отчетливо, чтобы не потерять друг друга во все более круто заворачивающих переходах, в лазах, в которые время от времени приходилось нырять, а потом и в узких, изломанных в сечении колодцах, по которым приходилось спускаться, соскальзывать, срываться вниз. Все чаще и чаще. Дважды, не сговариваясь, они устраивали привалы, изредка перебрасываясь короткими, скупыми фразами. В общем-то ничего не значащими. Дожевали остатки своих сухих пайков, запивая последними глотками воды из фляг. И снова двигались дальше, и снова глухо перекликались между собой. И хотя никто не отставал и на каждый оклик следовал хотя и искаженный стенами, потолком, самим здешним воздухом, но все же узнаваемый отклик, Тома не оставляло беспокойство. И не оставляло оно никого из Пятерых до тех пор, пока странный их путь не закончился тупиком — тесной комнатой-колодцем. В ней они остановились, сгрудившись вокруг причудливой формы постамента, словно сталагмит со срубленной верхушкой, растущего из каменного пола.

Теперь Том уже хорошо понимал, что эта пещера и этот пройденный ими по заколдованному Лабиринту путь изменили их. Наделили способностью воспринимать окружающее каким-то иным, не требующим ни кванта видимого света, зрением. «Этот Лабиринт словно проецирует себя, свой образ нам прямо в сознание. Рисует себя в нашем мозгу. Или он все-таки существует — этот призрачный, трепетный свет, заполняющий заколдованное подземелье?» Он закрыл глаза и не смог понять, видит ли окружающее сквозь закрытые веки или это лишь снится, предстает его воображению в невероятно реальных, точных деталях. «Будь я проклят, если я это понимают, — подумал Том. — И будь я проклят, если мы осилим обратный путь вверх по этим чертовым колодцам. Отсюда пути нет».

— Отсюда мы уйдем, — сухо сказал Кайл. — Это — Портал. Точнее, можете считать, что это — Портал. Осталось немного.

Цинь молча положила «Джейтест» к подножию странной колонны. Словно принеся жертву.

— Что нам осталось? — безразлично и устало спросила Марика.

Она, пожалуй, устала больше любого из них, но держалась в своей обычной манере (Кайлу эта манера была хорошо знакома с давних, теперь очень давних пор), словно хорошо воспитанная девочка на затянувшейся загородной вылазке-пикнике. Только вот ноги уже почти отказывались помогать ей удерживаться стоя.

— Осталось Изменение, — ответил Кайл. Ей и всем. — Еще одно Изменение. Последнее.

Том поднял голову. Посмотрел вверх. Уходя из этого Мира, он вдруг отчаянно захотел невозможного, уже упущенного безвозвратно: он захотел хоть на призрачный, краткий миг в последний раз увидеть небо. И остальные Четверо тоже подняли лица туда, вверх. Но никакого неба над ними, конечно, не было. Не было вообще ничего. Стенки колодца, на дне которого они стояли, уходили отвесно во тьму.

Тьму подарил им на прощание Джей.

— Это не такой Портал, как те, которые нашли на Чуре. И на Прерии, — как-то особенно четко выговаривая слова, сказал Кайл. — И путь отсюда — не в те Миры. В другие.

— Да, — вдруг сказала Марика. — Отсюда... Очень странная дорога.

Она оперлась о стену и, прикрыв глаза, прислонилась щекой к холодному камню. Впервые ее Дар открыл перед ней такой странный Мир.

— Это... Это не переход, не туннель через подпространство, — продолжал объяснять Кайл. — Это скорее пересечение. Перекресток. Этот Мир... Вселенная... Она имеет не три измерения. И не четыре. Неопределенно много. Только наше сознание... Та его часть, которая работает здесь... Оно не способно — мозг так устроен, — не способно переварить информацию больше чем о трех. Если хотите, наша личность, наш мозг — это и есть отражение нашего «я», его частичка — в этой нашей тройке измерений. И тело, руководствуемое таким мозгом, не может из этой тройки вырваться. А Изменение переставит кое-какие соединения там, в том, чем мы мыслим и воспринимаем. Закроет для нас эту тройку и откроет другую. Это вообще-то можно сделать из любой точки нашего Мира. Но только можно провалиться в пустоту чужого, того, не нашего Космоса. Или в пекло его звезд. Или... А Перекрестки — они соединяют точки Миров, чем-то похожие, гомологичные. Такие места, переходы, пройдя которые можно сохранить жизнь и сознание. Не без помощи с той стороны. Они много знают об этих сопредельных Мирах. Но не о том, куда уйдем мы.

Том не спросил его почему. И никто не спросил. Пятерым было на этот раз достаточно странного. Кайл тоже не стал продолжать. Он молча положил руки на края сталагмита-постамента, и остальные Четверо тоже шагнули к этому невысокому, гладко срезанному обрубку колонны, склонились над ним. Только теперь им стало заметно, что странная, зеркально гладкая, словно бритвой отсеченная, верхняя поверхность этого каменного пня — вовсе не отполированный неведомыми силами камень, а гладь прозрачной, мерцающей, как и все здесь, жидкости. Верхушка постамента была дуплом, выбоиной, заполненной этой зыбкой сущностью. Чашей. А может быть, вовсе не жидкость — прозрачный холодный огонь наполнял ее.

— Это — тоже от Предтеч? — спросил Павел, осторожно протягивая руку к почти невидимой, странно манящей к себе поверхности магической влаги.

— Скорее от Странников, — задумчиво отозвался Кайл. — От таких, какими нам предстоит стать. Они издавна бродят здесь. Это — их Вода. Фактор Изменения.

Он набрал полные ладони призрачного огня, поднял их над чашей и взглядом дал понять остальным Четырем, что и им следует сделать это. Том и Сухов выполнили это бессловесное веление. Цинь потратила долю секунды на то, чтобы совершить короткий ритуальный жест, и тоже погрузила ладони в чашу. Подняла наполненную пригоршню к лицу. Марика помедлила немного, собираясь с духом. Она и не думала скрывать свой страх, перед тем как набрать в чашечку сложенных ладоней трепетную, почти невидимую Воду Странствий.

Невидимое пламя холодом обожгло их, волной скользнуло к сердцам, хлынуло в мозг. Оно почти мгновенно исчезало из плотно сомкнутых пригоршней — не вытекало, не просачивалось, не испарялось — впитывалось в кожу, в плоть, входило в Пятерых, становилось ими. Кайл набрал еще пригоршню заколдованной воды и плеснул себе на лицо. Потом нагнулся ко вновь наполненным ладоням и сделал несколько прерывистых, судорожных глотков.

— Это... Это обязательно пить? — чуть дрогнувшим голосом спросила Марика.

«Не обязательно», — покачал головой Кайл. Но она, как и все, сделала несколько глотков странно легкой, оставляющей во рту чуть металлический вкус жидкости.

— Теперь — ждем, — чуть хрипловатым голосом, заботливо, словно детям, принявшим микстуру, сказал Кайл.

Один за другим они стали оседать вдоль стены, расслабленно опускаться на корточки. Это была не самая удобная поза, которую можно было принять в тесной келье-колодце: колени упирались в неровное, обросшее острыми кристаллами основание постамента Чаши Изменения, спиной приходилось упираться в столь же корявые и жалящие даже сквозь плотную одежду острые, как лезвия причудливых кинжалов, выступы стены. Но все это уже не имело к делу никакого отношения. И келья, и вся та малая толика пространства и времени, которые она заключала в себе, тихо, почти незаметно плыли перед глазами Тома.

Он скосил глаза на товарищей и чуть не потерял равновесие. Металлический привкус во рту, покалывание в кончиках пальцев, ощущение странности происходящего. Все кругом оставалось самим собой, и все не так было здесь. Как это он не заметил этого прохода, уводящего прочь из жутковатого колодца — там, за спиной Цинь? А ведь он был там, был с самого начала. Всегда.

Кайл присмотрелся к лицу Тома и еле заметно кивнул ему. Потом, точно так же, внимательно и еле заметно, — Павлу, Цинь, Марике. Поднялся и, как и в самом начале пути, молчаливым кивком головы велел следовать за собой.

Перед тем как последним шагнуть в проход, Том обернулся. Янтарный Ларец стоял там — в мерцающей тьме у подножия постамента Чаши Изменения. Цинь положила ему руку на плечо.

— Пусть остается здесь, — тихо сказала она. — Тут ему самое место. На Перекрестке.

Снова вниз, вниз — вдоль неровных, тронутых черным седым мхом стен. Далее — по ступеням, сначала крутым, потом пологим. Уже не во тьму — навстречу свету, ощущаемому где-то далеко впереди. Уже не странному, зыбкому мерцанию — настоящему свету, тусклому и еще ничего никому не обещающему. Ничего, кроме себя самого — света чужого Мира в конце пути.

«Неужели мы все-таки ушли от Джея? — подумал Том. — Или это он, Джей, послал свой десант — нас — в этот новый Мир?»

Скальный лабиринт вышел в узкую расщелину, и в новом Мире первым их встретило небо — так же, как небо Джея проводило их в этот путь. Тонкий ломтик света над их головами был высок, холоден и серебрист. Незнакомый, прохладный и пронизанный влагой воздух тронул их лица. Жемчужный туман затопил расщелину, скрывая от глаз тропку, петляющую по ее дну. И они шаг за шагом стали входить в этот туман, тонуть в нем.

И там — в этой сырой, подсвеченной невидимым светилом мгле, пронизанной запахами древнего камня, дождливого леса, запахом надвигающихся холодов, — ощущение реальности начало возвращаться к прошедшим Изменение. Реальности странных трав под ногами, реальности невидимого лесного зверья, выдающего себя неслышными шагами в тумане совсем рядом, реальности теплой долины там, внизу. Долины, которая открылась перед ними, когда они спустились ниже слоя тумана и он стал для них небом — бескрайним, затянутым жемчужной рябью, простершимся над огромным, только лишь тронутым снегами надвигающейся зимы Миром. Он был огромен — этот Мир. Он был совершенен, пуст и нов.

Как чистая страница.

Примечания