Глава 12
ПОСОХ
Пару мгновений в зале царила тишина. Потом, прежде чем вся братия журналистов сорвалась с цепи, слово успела взять самая энергичная из почти сотни представителей этой древнейшей профессии — аристократического вида соотечественница Цинь. Точнее говоря, соотечественниками их были прапрабабушки и прапрадедушки. В отличие от Циньмэй — уроженки Джея, Энни Чанг («Гэлэкси ньюс») была коренной жительницей Метрополии. Она вынуждена метаться по Мирам Периферии в поисках тем для злободневных публикаций. Сейчас ей такая тема шла прямо в руки.
— Позвольте узнать, — быстро произнесла она в микрофон, на долю секунды опередив Доди Кречмаря из «Медицинского вестника», — почему корпорация «Линчжи» считает возможным препятствовать выступлению на пресс-конференции человека, которого сейчас открыто называют одним из авторов победы над Эпидемией, — доктора Васецки? Если доктор Васецки не желал выступить перед представителями средств массовой информации, он имел все возможности заранее предупредить об этом приглашенных корреспондентов. Он этого не сделал, и мы вправе требовать объяснений.
Ожидаемый гомон последовал незамедлительно. Председательствующий ожесточенно застучал карандашом по микрофону. Слово взял председатель Объединенного штаба по борьбе с Эпидемией, профессор Гримальди.
Он дождался, пока зал успокоится, извлек из внутреннего кармана конверт, из конверта — лист, исписанный убористым почерком, и помахал им в воздухе, привлекая всеобщее внимание.
— Во-первых, — начал профессор, — декан Васецки вовсе не является сотрудником корпорации «Линчжи», свободен от каких-либо обязательств перед ней, и указанная корпорация никоим образом на его присутствие на нашей пресс-конференции повлиять, таким образом, не может. Во-вторых, вчера, — Гримальди снова показал собравшимся лист бумаги, — через доверенных людей доктор Васецки передал мне письмо, в котором ставит меня в известность, что, поскольку считает, что его участие в разработке средств борьбы с фактором перерождения «кокон» закончилось еще на стадии теоретических разработок, то теперь, когда борьба с Эпидемией успешно доведена до окончательной победы уже сугубо практическими методами, он прекращает свое участие в проекте и удаляется от общества.
Зал снова зашумел, и Тургут из «Интерстеллар крониклс» осведомился у выступающего, надо ли понимать услышанное в том смысле, что декан Васецки, вместо того чтобы пожинать плоды своей заслуженной славы, решил теперь удалиться в монастырь? И если это так, то в какой?
Чтобы погасить эту вспышку эмоций, профессору пришлось встать и замахать руками, уподобясь пожилому орлу, вознамерившемуся взлететь из горного гнезда.
— Мне не даны полномочия предать гласности намерения господина Васецки. — Гримальди сухо подвел черту под ненужными расспросами. — Ни мне, ни кому-либо из здесь присутствующих нечего добавить к тому, что уже сказано о странном, на мой взгляд, достойном даже... э-э... сожаления решении декана Васецки. Мы живем в обществе, которое дает нам право выбора, и Кайл Васецки свой выбор сделал. Эту тему будем считать закрытой.
* * *
Вновь всколыхнувшийся в зале шум заставил Сухова чуть убавить громкость звука приемничка, встроенного в панель управления, и стали слышны шорох и шелестящее шипение, с которыми поставленный на автопилот флаер скользил над ночным шоссе.
— Как скоро до этой публики дойдет, что у Кайла есть старик отец и что Кайл никуда не уйдет, не попрощавшись с ним? — спросил скорее сам себя, чем кого-либо из своих спутников, Том.
— К тому времени они уже успеют попрощаться, — сказала с заднего сиденья Марика. — Не надо громче. — Она за плечо удержала Сухова, потянувшегося было к верньеру радио. — Боюсь, и мы не успеем.
Там, далеко — в конференц-зале Центра сопротивления бедствиям, — председательствующий овладел наконец ситуацией и профессор Гримальди зачитывал теперь официальное коммюнике, подводившее итоги Эпидемии (число жертв со смертельным исходом — около десяти тысяч, общее число пострадавших — до семидесяти тысяч человек, размер причиненного ущерба). Жертвами были в основном вовсе не пораженные «коконом» больные, наоборот, речь шла главным образом о военнослужащих, погибших при усмирении «коконов», успевших в окраинных поселениях Республики пройти процесс перерождения в агрессивных чудищ.
Сухов покосился на Цинь. Та молча смотрела на уносящуюся назад ночную степь. Все четверо в кабине флаера уже хорошо знали эти цифры, и они тяжелым грузом ложились на плечи затеявших странную игру со здешним Богом. Но китаянке было, наверное, тяжелее других. Хотя и заплатила она тоже, пожалуй, больше: к ее отцу Исцеление пришло вместе со смертью, и теперь обе плиты в старом саду у дома Цинь скрывали урны с прахом тех, чьи имена были выбиты на них.
Она поймала взгляд Павла и, чтобы не продлевать тяжелую паузу, продолжила начатую Марикой тему:
— Понимаю, почему Кайл не стал связываться с прессой и своими учеными собратьями, но вот как получилось, что нам он даже не обмолвился... — Она хрустнула пальцами. — И все равно, напрасно это он.
— Напрасно, — согласилась Марика. — От Джея не уйти.
* * *
Сменивший Гримальди оратор довольно успешно пытался на пальцах объяснить аудитории, как идеи доктора Васецки о перепрограммировании части нанороботов, являвшихся тем самым «фактором перерождения», провоцирующим развитие «кокона», были развиты и воплощены в жизнь талантливым коллективом исследователей концерна «Линчжи» и как эти разработки были совершенно бескорыстно переданы в распоряжение ЦСБ.
— Короче говоря, вам удалось заразить эти кибермикробы чем-то вроде компьютерного вируса? — осведомилась из зала Энни Чанг.
— Вот именно, — с облегчением подтвердил профессор. — Только не сами нанороботы, а ту систему, в которую они самоорганизовывались в ходе выполнения своего жизненного цикла. Теперь эта система полностью разрушена, и Джей свободен от Эпидемии.
— Надолго? — спросил из-за плеча Энни мрачный толстяк из «Джей-уикли». — Эти милые крошки в нем промутируют обратно?
— Это знает только Бог Джея, — криво улыбнулся Гримальди.
Кайл зашел в пыльный гараж. Из багажника простоявшего всю зиму на приколе старенького джипа вытащил свой еще студенческих лет рюкзачок, поискал на полках и под ними и бросил в него пару-тройку вещей, которые должны пригодиться в Лесах. Прикинул, что еще стоит захватить с собой, закинул рюкзак на плечо, запер ворота и устало пошел к дому.
В кабинете на втором этаже его встретили легкий полумрак, укоризненный прощальный вид забитых старыми книгами полок и легкий, еле заметный аромат трубочного табака.
Кайл резко отступил к двери, в которую только что вошел. Он узнал этот аромат. Среди небогатой ученой диаспоры Вестуича не многим был по карману этот привозной из Метрополии сорт.
Повернутое спинкой ко входу кресло развернулось, и человек, сидевший в нем, поднялся навстречу хозяину кабинета. Неяркий свет от закрытого жалюзи окна оставался за спиной у непрошеного гостя, и нельзя было понять, что написано у него на лице. Впрочем, декан Васецки достаточно хорошо знал это узкое, как лезвие финки, породистое лицо доктора Герхарда Бокка, директора-распорядителя фонда фундаментальных исследований. Достаточно хорошо, чтобы знать, что ничего, кроме наипочтеннейшей улыбки, не найти на этом лице даже с помощью микроскопа.
— У нас в доме не курят, — глухо и неприязненно сказал Кайл, решив начать разговор.
Разговор, который не обещал быть ни простым, ни легким.
— Я прошу прощения за то, что вломился в ваши владения непрошеным, — произнес господин Бокк. — И мои извинения за это. — Он взял трубку с подлокотника кресла с тонкой струйкой дыма и как бы замешкался, не зная, куда определить сей предмет. — У вас не было заперто, господин декан. И я не хотел тревожить вашего отца. Кроме того, — тут тон доктора Бокка чуть изменился, — ваш кабинет — одно из немногих мест, где прослушивающую аппаратуру не меняли уже лет семь. Так что с ней легко сладить.
— Вот как? — В голосе Кайла не прозвучало ни удивления, ни особого возмущения. — Как я понимаю, вы рассчитываете на конфиденциальную беседу, господин директор? Должен вас огорчить: я к таким разговорам не расположен.
Он подошел к окну и потянул за шнур. Утренний свет заполнил комнату.
— Вообще-то я уже начал удивляться тому, что ваш фонд не проявляет к событиям вокруг... м-м... вокруг нашей находки никакого интереса. Ведь ни для кого не секрет, что фонд — это «Дженерал Трендс». А «Дженерал Трендс» — это, так сказать, официальная крыша того самого военно-промышленного комплекса, которого на Джее якобы не существует. Я уж и подумал, может, и впрямь не существует? Но вот вижу — ошибся.
Кайл устало потер лоб и стал складывать в рюкзак то немногое, что могло пригодиться в пути, к которому он готовился. На непрошеного гостя он не обращал внимания.
— Ну, после той славы, которая нам досталась от здешней прессы, я и не рассчитывал на радушный прием. — Доктор Бокк поудобнее устроился во вращающемся кресле и, крутясь на нем, отрешенным взглядом следил за перемещениями хозяина кабинета. — Я не буду сейчас дебатировать с вами о том, что половина всех тех грехов, которые приписывают фонду купленные конкурентами писаки, просто немыслимая чушь. Я не буду даже пытаться выглядеть в ваших глазах хоть немного лучше, чем вы обо мне думаете, господин декан. Как-никак, я не девица на выданье и не свататься к вам пришел. Я пришел к вам, собственно говоря, для того, чтобы спасти вам жизнь. Вам и вашим друзьям.
— Вот как? — Кайл остановился посреди комнаты и, наклонив голову, пристально уставился на господина директора. — Ну и кто же собирается нас убивать? И почему это вы только теперь решили кинуться нам на помощь?
Бокк улыбнулся. Сухой, кривоватой улыбкой:
— Да потому, что вы стали вести себя как компания самоубийц. Неужели непонятно, господин декан, что вам уже не выйти из игры, которую вы затеяли со здешним Богом? По крайней мере, в одиночку не выйти. За вами еще один — последний — ход. И этот ход будет страшным.
— Не мне делать его. — Кайл уже закончил свои сборы и начал подгонять ремни рюкзака. — Если вам угодно думать, господин директор, что вы знаете, в чем будет состоять Последнее Испытание, то, значит, вы самый осведомленный на этот счет человек во всей Федерации.
— А если вы думаете, что вы, Пятеро, единственные, кому пришлось столкнуться с Испытаниями, то вы далеко не самый осведомленный специалист в экзоархеологии. Даже не во всей Федерации, а просто в Республике Джей.
Кайл пожал плечами:
— Ну, допустим, я — не тот наивный аспирант Васецки, которому десять лет назад попал в руки этот коробок. И теперь я более серьезно отношусь к той... мифологии, которая сложилась вокруг магических находок и находочек. К сожалению, очень многое из того, что рассказывают про эти вещи, надо понимать... э-э... иносказательно. Но у вас, наверное, более полная база данных на этот счет.
— Естественно! — Господин Бокк выпрямился и посмотрел на Кайла, как удав на кролика. — Естественно, что корпорация, которую, как вы совершенно справедливо заметили, я представляю на Джее, рассматривает так называемые «магические находки» как материал для весьма перспективных разработок. Притом, заметьте, не только военного характера. И естественно, что мы подробнейшим образом изучаем судьбы тех, кто на свой страх и риск эксперементировал с этими объектами. Как правило, у них очень печальная судьба. И вовсе не похоже, что вы составите тут исключение. Джей уже изменил вас: наделил странными... м-м... способностями, о которых мы пока только лишь догадываемся, внедрился в вашу психологию. Если этот процесс вот так, неуправляемо, пойдет до конца, то... — Господин директор сделал сухой ладошкой короткий, но достаточно выразительный жест. — То — одно из двух. Или он сделает вас тем, чем хочет, — воинами исчезнувшей Империи для давно закончившейся войны, или... Или он просто уничтожит вас. Поломает, как станок ломает заготовку из неподходящего материала. У вас будет возможность изучить несколько поучительнейших примеров.
— Где-нибудь в бункере корпорации? — Кайл накинул рюкзак на плечо. — Или на полигоне?
— Во всяком случае, в более комфортабельных условиях, чем те, которые вам предложат господа из здешней Спецакадемии. А они предложат, будьте уверены! В ближайшее время они займутся вами вплотную. Если бы вы только знали, каким плотным кольцом они обложили вашу Пятерку, то не чувствовали бы себя так вольготно. Господа только и ждут, когда вы доведете вашу партию до логического конца. И тогда вам придется распрощаться со свободой уже без права выбора.
Кайл шагнул к двери. Повернулся:
— Если уж Дары Джея... те самые особые способности, которые вы тут упомянули, и будут изучать с нашей помощью, то почему вы думаете, что лаборатории Комплекса нам милее, чем наши здешние и федеральные институты? Чем, собственно, хрен слаще редьки?
— Да тем, господин декан, что дуболомы из провинциальной Спецакадемии отнимут у вас здоровье, а то и саму жизнь просто так, за здорово живешь. Во имя исполнения гражданского долга. И в лучшем случае отделаются от вас нищенскими пенсиями и наглухо закрытой визой на вылет куда-либо с планеты. А то и засадят навеки в клинику или того лучше — в каталажку. Вы думаете, что трудно будет ваши игры представить перед судом как опасную и безответственную авантюру? Повлекшую за эти десять лет большие жертвы и разрушения.
— А «Дженерал Трендс», надо полагать, поместит нас в райские кущи и будет на руках носить, как родных детей? — Кайл покачал головой: — Считайте, что разговор наш не состоялся.
— По крайней мере, вы сразу, как только дадите согласие на сотрудничество с нами, сможете перевести на свое имя или на имена ваших доверенных лиц вполне приличную сумму в твердой валюте. — Господин Бокк поднялся с кресла. — И мы согласны оговорить с вами условия, которые вы предложите в качестве гарантии вашей безопасности. Не торопитесь принимать решение. У вас есть время на размышление. Но его остается все меньше.
— Я не решаю за своих друзей. — Кайл шагнул в сторону, недвусмысленно освобождая гостю проход к двери. — Но свой выбор я сделал. И менять его не стану.
— Я думаю, вам еще придется пересмотреть ваше решение. — Господин Бокк сухо откланялся и, не оглядываясь, покинул кабинет.
Кайл выждал несколько минут, ожидая, пока стихнут шаги незваного гостя, и спустился по лестнице к выходу. На минуту задержался у комнаты отца, прикрыл дверь, — старик спал. Будить его сын не стал.
Его ждала довольно далекая — идти придется пешком — дорога. От того места, где сходит на нет заброшенный проселок, по берегу речки — к озерам. Холодному Соленому и Ледяному Пресному. Вдоль черных, словно выгоревших опушек. Туда, где начинаются скалы.
* * *
— Вот. — Васецки-старший передал Павлу распечатанный конверт. — Он оставил это для меня, но можете не стесняться, читайте, тем более что там и для вас написано немало. — Он встал. — Да и вообще, располагайтесь здесь. Отдохните с дороги. Можете и задержаться на денек-другой. Этот дом великоват для одинокого старика.
Он начал подниматься на второй этаж по лестнице и вдруг напомнил Сухову его собственного — совсем в общем-то на Васецки непохожего и вовсе не такого старого — отца. «Кайл никогда не оставил бы старика одного, — подумал он. — Никогда. Но — оставил. Значит, как и все мы, понимает, что навлекает на себя беду. Ставит под удар всех, кто его окружает, особенно самых близких. И только Бешеный Бог Джея знает, какую беду обрушит на этого старика, да и на весь Джей, следующий расклад древних кубиков». Павел подавил тяжелый вздох и вынул письмо из конверта.
Сидевшие вокруг стола Четверо переглянулись.
— Читай вслух, — попросила Марика. — Надо торопиться. Скоро сюда нагрянут люди из прессы.
— «Отец, — прочитал Сухов хрипловатым голосом, — будет лучше, если я уйду вот так — без прощания. Прощание будет слишком тяжелым и для тебя, и для меня. Пусть у нас обоих сохранится надежда, что это — не навсегда. К тому же в конечном счете мы поговорили с тобой обо всем и ты знаешь, куда и зачем я исчезаю. Ты хорошо понимаешь, что этого не должен знать никто. Исключение сделай только для тех четырех моих друзей, которые, как и я, попали в ловушку Испытания.
Я точно так же, как и они, понимаю, что, хотя уже и сделал свой последний ход в этой игре, выйти из нее мне не удастся. Не для того она начата, чтобы с миром отпустить попавших в капкан на все четыре стороны. Я ухожу в Лесные скиты не затем, чтобы спрятаться от Безумного Бога Джея, нет, я ухожу, чтобы понять здешнего Бога по-своему, так, как его понимают люди Джея. Тогда он может перестать быть безумным для меня. Тогда и путь к свободе станет ясен для меня и для вас. Это и есть мой Дар — находить пути. И сердца этих путей. Один сумасшедший в старину писал, что все пути не ведут никуда. Просто у одних из них есть сердце, а у других — нет». — Сухов откашлялся. — Постскриптум... — глухо сказал он. — Тут есть постскриптум: «Может сложиться так, что я стану нужен моим друзьям. Пусть тогда Цинь, передай ей это, вспомнит, как и где мы встречались со старым Квинтом».
Он положил письмо на стол.
— Пожалуй... — прервал начавшую становиться затяжной паузу Том, — пожалуй, нам не стоит его трогать сейчас. Мы только наведем на след журналистскую братию. Нам надо подумать о следующем ходе. Пока Джей не заставил нас сделать его из худшей позиции. Мне не нравится наступившее затишье.
— А по мне — так хоть бы век оно длилось. — Марика нервно провела пальцами по лицу. — Нам нечего просить у Джея. В этом нет никакой логики, в том, чтобы снова будить дьявола.
Том нахмурился.
— Логика следующего хода ясна, — пожал он плечами. — Мы дважды призывали Демона в помощь себе, и теперь по меньшей мере над двоими из нас нависла довольно серьезная опасность. Я не знаю, кого именно выберет Демон себе в рабы, но... Собственно, это не так уж и важно. Первая половина команды — та, которую будет задавать Павел, должна содержать условие. Такое условие, которое позволит вернуть Посох его хозяину. Богу Джея.
— Как ты это себе представляешь? — недоуменно спросила Марика.
— Вот это-то как раз и несложно себе представить. — Сухов тяжело повернулся в кресле, в котором прочно устроился в самом начале разговора. — Но все дело в том, что мне даже не хочется думать, что мы обнаружим во второй половине команды — той, что сложится «сама по себе».
— Так, по-вашему, пришла пора остановить игру? — саркастически спросила Цинь. — Взять тайм-аут, как док Васецки? Вы думаете, Джей даст нам такую передышку? Я такую передышку сделала — на годы. И пришла Эпидемия. И ты сам десять лет гнил в джунглях. Как вы не поймете — останавливаться нельзя!
— Мне бы твое бесстрашие, девочка. — Кресло снова заскрипело под Павлом. — Мне бы твое бесстрашие.
— Бесстрашие?! — Глаза Цинь широко раскрылись, стали почти безумными. — Это раньше я была бесстрашной, когда только боль и смерть могли угрожать мне. А сейчас... А сейчас я каждую ночь умираю от ужаса — от ужаса перед тем, что нам предстоит. Перед превращением. Перед тем, что мы можем потерять все — себя, свои души, разум — и не получить ничего взамен. Стоит только оступиться на пути Испытания.
— Но ты все равно хочешь пройти этот путь до конца. — Том откинулся в кресле, молитвенно сложив руки перед собой и прикрыв тяжелые веки.
— Да нам ничего другого и не остается! — резко выпрямилась Цинь.
— М-м-м... — Марика цедила сквозь зубы невнятный, прерывающийся звук, и плечи ее вздрагивали, словно она плакала, плакала без слез, замерев с широко раскрытыми и словно ослепшими глазами на неподвижно застывшем лице. — Ладно! — резко оборвала она этот звук. — Пусть будет по-твоему — только скорее!!!
— Прямо здесь, стало быть, и начнем? — саркастически спросил Сухов.
— Нет. — Циньмэй быстро встала. — Здесь оставаться нельзя. И журналюги набегут с минуты на минуту, и беду мы на этот дом навлечь можем. Есть другое место — недалеко.
* * *
Это действительно было недалеко. Четверо собрались в заброшенной с виду, но, видно, неплохо охранявшейся вилле — кусочке собственности миссис Луюнь, записанном на чужое имя. От проходящего неподалеку шоссе виллу закрывал густой, неухоженный лес. Дом стоял посреди чащобы, и лишь незаметная тропинка вела к его воротам. Сторож, открывший гостям двери приземистого двухэтажного особняка, обменялся с Цинь парой слов по-китайски и отправился выводить из сторожки свой велосипед. Видно, ему было велено побыть подальше от места встречи хозяйки и ее друзей.
В широком нижнем зале на обеденном столе Том и Павел снова занялись перекладыванием расчерченных древними знаками листков. Чуть поодаль на середине стола лежал янтарный короб «Джейтеста». И рядом с ним два причудливых прута — сломанный Посох.
Пока мужчины были заняты своим делом, Цинь и Марика успели привести в жилой вид две комнаты на втором этаже и начали готовить нехитрый обед. Эти простые и будничные дела успокоили Марику, вернули ей хорошее расположение духа.
— Эй! — немного задорно даже окликнула она мужчин, сгорбившихся над столом. — Возьмите хотя бы сандвичи и кофе. А лучше — остановитесь на полчасика и поешьте по-человечески.
Павел, не поднимая головы от листков с магическим текстом, протянул руку и, схватив бутерброд с ветчиной, стал жевать его. Том от еды отмахнулся — кусок не лез ему в горло.
— Подойдите. — Он кивнул женщинам. — Мы заканчиваем.
— Вариантов два, — стал объяснять Павел, с трудом глотая всухомятку сандвич. — Д-два — п-плохой и вовсе ужасный.
— Начинай с ужасного, — махнула рукой Марика.
Павел наконец проглотил остатки бутерброда и кивнул:
— Будь по-твоему. В этом варианте мы исходили из основы «вернуть». Итак: «Вернувший Жезл — я п-привык так говорить — „Жезл“ — найдет себе достойную замену среди живых, но свою жизнь потеряет».
— К черту! — зло сказала Марика.
— Нечистого не поминай! — одернула ее Цинь. — Давайте второй вариант.
— Здесь за основу взяли снова «Исцеление». — Павел откашлялся и сделал глоток горячего кофе из кружки, которую просто не замечал до этого. — Понимаете, когда мы еще работали с предыдущим... ходом, я заметил, что «Исцеление» и «Жезл» дают продуктивные комбинации. Получилось вот что: «Исцелить Жезл поможет Дар одного из Пяти. Дар его возрастет безмерно, волю его заменит воля Джея. И придет срок Последнего Испытания». Чушь какая-то. Хотя... Мне теперь предлагается найти способ... Как использовать наши Дары... Для исцеления...
— Твой Дар — Демон, — глухо напомнил ему Том. — Может быть, он и может... Но вряд ли знает об этой своей возможности. А я, должно быть, могу проникнуть... В душу кого-то или чего-то. И найти там секрет Исцеления.
— А Кайл, видно, мог бы найти Путь, — высказала свое мнение Марика. — Куда-то, где такое Исцеление возможно. А я...
— Исцелить. Наверное, это — я, — негромко, но очень убежденно перебила ее Цинь. — Исцеление — это мой Дар.
Она уверенно взяла обломки Посоха в руки и, соединив их вместе, застыла, прикрыв глаза, словно вспоминая что-то.
— Ты лечишь живых людей, — взял ее за руку Том. — А Посох, Жезл — неодушевленная дрянь.
— Никогда не говори про амулеты Джея, что они лишены души! — резко оборвала его китаянка. — А что до того, чтобы исцелять вещи. Ты помнишь те часы — тогда, в экспедиции? Я это проверила еще раз и еще. Ну так что, командир. — Она повернулась к Павлу. — Наверное, нужно твое согласие. Разреши Джею усилить мой Дар.
— Вспомни про условие. — Том держал Цинь уже за обе руки, сжимал их, не давая случиться чему-то страшному, но они были стальными — эти тонкие в запястьях, почти детские, загорелые руки. — Ты отдаешь свою волю! Ты ее меняешь на волю Джея.
— Вы не умеете читать. — Цинь снова закрыла глаза и цедила слова сквозь зубы. — Я это понимаю по-другому.
Марика смотрела на нее остекленевшими глазами, впившись побелевшими пальцами в край стола. «Господи, — подумал Сухов. — Сейчас с ней будет истерика».
— Так как, начальник? — снова спросила Цинь. — Даешь «добро»?
— Чушь. Чушь. Ер-р-р-ралаш!!! — Сухов даже заскрипел зубами. — Это мой ход! Почему, какого черта, его делаешь ты?!!
— Это ты, ты его делаешь — этот ход! — все так же, не открывая глаз и прислушиваясь к Посоху, возразила она. — Джей проверяет тебя на способность выбора. И на способность принимать решения. Не забывай — это тебе нести Посох в храм Желтой Луны. Ну, даешь «добро»?
Павел молчал, помрачнев, Том отпустил руки Цинь и только смотрел на нее немигающим взглядом огромных африканских глаз. Марика словно старела на глазах и тоже не отводила взгляда от подруги.
— Да, — сказал Павел. — Я даю «добро».
* * *
— Оставайся здесь. — Сухов придержал за локоть собиравшегося уже шагнуть в темный провал ворот Тома. — Ты будешь... мешать мне там. А помочь, случись что, не сможешь. Постой лучше, как говорится, на стреме.
— Ты уверен, что не стоит подождать до утра? — в который уж раз спросил Том.
И, в отличие от всех предыдущих случаев, получил ответ:
— Демон будет бороться до последнего. Но он — полуденная тварь, а не полночная. Вспомни Внутренние Пространства — там эта разница очень даже чувствуется.
Том пожал плечами и отступил от ворот. Павел шагнул в темноту.
Храм внутри вовсе не был так темен, как это казалось снаружи. Огромные летние звезды и две махонькие, но очень яркие луны наполняли через многочисленные окна-бойницы все его внутреннее пространство слегка неверным, плывущим, но достаточно ощутимым светом. И изваяние Тощего Лиса было хорошо видно через весь не такой уж и широкий зал.
Теперь надо было внимательно прислушиваться к себе, выбирать путь не напрямик, а по подсказке какого-то шестого чувства. Павел сделал первый шаг вдоль выкрошившейся стены. Что-то незримо изменилось вокруг, только вот — что? Второй шаг — и снова неуловимые перемены. Третий, четвертый...
Только одолев треть пути, он понял, что так менялось в залитом зыбким светом зале. Цель уходила от него — все дальше и дальше оказывалось оскаленное изваяние, только отдаленно напоминающее изголодавшуюся земную лисицу. И все напряженнее и ярче становился свет вокруг. Словно пламя раскаляло стены храма снаружи и внутренность его становилась огромной жаркой топкой печи.
Сухов тряхнул головой, освобождаясь от наваждения — чушь! ералаш! — и снова оказался в прохладной прозрачной мгле ночного храма — в двух шагах от изваяния Тощего Лиса. Но кто-то шел рядом с ним, слева, невидимый и неслышный, движущийся где-то на грани восприятия.
— Зачем пришел? — не оборачиваясь к мороку, спросил Павел. — Я не звал тебя.
— Прощаться, — прошелестел или почудился ему голос Тьмы. — Прощаться с тобой я пришел... этой ночью все кончится или для меня, или для тебя.
— Не морочь мне голову. — Осторожно выбирая нужное место, чтобы поставить ногу, Павел сделал следующий шаг.
Посмотрел вниз — и пошатнулся.
Бездна, наполненная прозрачным маревом, простиралась под ним. Где-то там, на километровой глубине, его ноги выискивали точку опоры, а сам он уже наклонился, переламываясь на лету, рушился в эту пропасть.
И это наваждение сгинуло.
Еще шаг.
— Ты оступиш-ш-шься, — шипел Демон. — Ошибеш-ш-шься.
Или это он сам говорил себе.
«Ш-ш-шшша!!!» — словно тысячи рук щупалец рванулись к нему из покачнувшейся тьмы. Не дотянулись. Стали дурным туманом.
Еще шаг.
— Пугаешь. Ты только пугаешь меня. Ты ничего не можешь мне сделать, — говорил он Демону, медленно, но верно сокращая расстояние до изваяния. — Пока что.
Еще шаг. Странное творилось кругом.
— Ты...
Еще. Телефонный звонок — глупость какая — не оборачиваться.
— ...ничего не можешь...
Еще. Отец окликнул его. Он давно умер, его отец.
— ...мне предложить, кроме...
Совсем немного уже осталось.
— ...заигранного репертуара «Диснейленда», — ядовито закончил Павел и сделал последний шаг.
Перед постаментом он присел на корточки и все так же, не оборачиваясь на Демона, принялся искать на цоколе те единственно верные впадинки и ложбинки, вложив пальцы в которые можно легко, словно дверь на хорошо смазанных петлях, отвести в сторону тяжелый каменный блок с гнездом для вложенного в чехол Посоха.
Удалось.
Посох стал на место — и сразу словно неслышный. инфразвуковой аккорд обрушился на Павла. Вместе со страшной усталостью. Он с огромным трудом заставил себя вдвинуть каменный блок туда, где ему определено быть веками. Потом, пошатываясь, поднялся на ноги.
Демон гигантским нетопырем сидел перед ним на постаменте, поглотив, скрыв в своей массе желтый камень изваяния.
— Ты победил. — Голос Демона был глух. — Я — твой раб. Повелевай.
— Исчезни, — устало сказал Павел. — Исчезни и никогда не приходи больше.
— В моих силах исчезнуть, — все с той же напряженной покорностью ответило порождение Тьмы. — Но не в моих силах не являться на твой зов. Жди последнего испытания. Я — это ты теперь. И ты — это я.
Стаей летучих мышей Демон разлетелся во все стороны. Смрадным ветром обдал лицо Павла и, рушась, разрываясь на мириады крошечных клочков тьмы, превратился в пустоту. С постамента на Сухова снова скалился Тощий Лис.