Оставшись наедине с относительно тощей папкой, не содержащей, по словам сестры-аббатисы, ни личных тайн Марики Карои, ни тайн монастыря Кунта-ин-Шая, и с погруженной в единоборство с канцелярским компьютером сестрой Мартой (тоже достаточно тощей). Том подавил тяжелый вздох, попросил у сестры воды, был наделен одноразовым стаканчиком «швеппса» и взялся наконец за содержимое папки.

Подшивку открывало от руки написанное, сугубо формальное заявление Марики Карои, содержащее просьбу о причислении ее к Подготовительной общине девиц монастыря. Листок был украшен входящим номером и резолюцией «отказать за отсутствием причин, позволяющих рассматривать кандидатуру подателя без внесения вступительного бескорыстного пожертвования». Ниже, однако, шла вторая, двумя месяцами позже наложенная и отменяющая первую резолюция о зачислении девицы Карои в Подготовительную общину с присвоением ей (девице) соответствующего регистрационного номера и определением ей сообразного ее статусу кошта. Как нечто объясняющее столь резкое изменение принятого канцелярией монастыря решения следом шло на бланке фирмы «Линчжи» отпечатанное прошение на имя матери настоятельницы, предлагающее пересмотреть заявление девицы Карои от такого-то числа ввиду внесения спонсором, в лице «Линчжи», вступительного бескорыстного пожертвования в размере шестидесяти тысяч единиц федерального кредита. Бланк был украшен полудюжиной благожелательных резолюций. Далее следовали корешки чеков и копия расписки в получении упомянутой суммы бухгалтерией монастыря.

Том призадумался. Потом продолжил чтение.

Судьба сестры Марики (монахи и монахини, посвятившие себя Кунта-ин-Шаю, сохраняли мирское имя) складывалась далее, видимо, вполне стереотипно: после четырехнедельного пребывания в составе Подготовительной общины она была причислена к корпусу Непосвященных сестер, а еще полугодом позже, пройдя Посвящение, стала сестрой-порученкой третьего разряда, меньше чем через год — второго и год спустя — первого. Краткие характеристики, сопровождавшие каждую из этих метаморфоз, были абсолютно безлики и не давали возможности умозаключить что-нибудь путное о природе хоть одного из этих самых поручений, успешно выполненных сестрой-порученкой. Все это, если верить прочитанным им только что данным, соответствовало типичному графику движения по иерархической лестнице новоприобщенной к ордену сестры ее возраста.

Но при переходе к статусу сестры-предпринимательницы у Марики возникли проблемы. Папка содержала несколько страниц выписок из исповедей различных сестер, которые Том характеризовал бы скорее как доносы, весьма конфиденциальные и неудобочитаемые, из каких-то одним только посвященным (с большой и с малой «П») понятных полунамеков. Затем довольно неожиданно следовало заключение авторитетной комиссии, составленной из чинов медицинского и духовного звания, подтверждающее несомненное наличие у сестры Марики Второго из Основных Даров, каковой, вне всякого сомнения, может быть поставлен на службу слову и делу Кунта-ин-Шая. То же заключение еще раз подтверждалось второй — несколько иного состава — комиссией. Затем еще одной. Еще и еще. В самом последнем заключении формулировка была немного изменена. Странным образом: Второй из Основных Даров, которым обладала Марика, именовался «ранее тщательно ею скрываемым».

После чего шло авторитетное — из столичного храма — предписание «послушническое рвение сестры Марики не расточать в повседневном промысле, а направить на достижение целей особого характера, принимая во внимание свойственный ей Дар».

Сразу вслед за этим многозначительным листком шла датированная четырьмя годами позже выписка из протокола, в которой авторитетный кворум руководящих лиц монастыря и ордена признавал необходимым принять к злоупотребившей Вторым из Основных Даров сестре Марике дисциплинарные меры в виде совершения внеочередного паломничества к Святыне и денежного штрафа в размере десятой доли ежегодных дивидендов, взимаемой в течение трех последующих лет.

Тому так и остались непонятны мера вины и наказание злоупотребившей сестры.

Вслед за этим темным документом шел сухой официальный доклад сестры-коменданта монастыря о невозвращении из паломничества сестры Марики. Немного света на эту историю проливал заключающий подшивку документ — снова выписка из протокола совместного заседания монастырских и орденских иерархов. Мисс Марика Карои на веки вечные отлучалась от служения слову и делу Кунта-ин-Шая, изгонялась из монастыря и лишалась своих дивидендов в Общем Деле. Из выписки следовало, что бывшая сестра в ущерб делам Ордена и его авторитету занялась — сначала тайно, а затем и явно — частной практикой, употребив на это свойственный ей Дар. Еще из выписки можно было заключить, что постоянного места жительства вне стен монастыря девица Карои не имела и проживала в гостиницах ряда городов побережья или снимала в них жилье на короткие сроки, нигде не задерживаясь надолго.

На некоторое время Том впал в оцепенение, потом закладками отметил несколько листков и неопределенным «э-э...» привлек к себе внимание сестры Марты. Та быстрейшим образом уладила дела с копированием бумаг и их «обработкой» у нотариуса, после чего Тому оставалось лишь благодарно откланяться.

— Извините меня, мисс, — позволил он себе нарушить чопорную недоговоренность момента, — мне хотелось бы знать: это принято в вашей обители или же, наоборот, является исключением то, что бескорыстное пожертвование... м-м... связанное с принятием мисс Карои в Подготовительную общину, внесло некое третье лицо, спонсор?

Сестра Марта вежливо улыбнулась:

— Видите ли, обитель наша весьма щепетильна в отношении... э-э... чистоты принимаемых пожертвований.

Документ, недавно прочитанный Томом, говорил скорее об обратном.

— Если, — продолжала сестра, — первоначально мисс Карои не располагала средствами для такого пожертвования, а уже через два месяца такие средства были в ее распоряжении, то самым простым способом установить законность источника этих денег было адресовать спонсирующее лицо непосредственно к нам. Это исключает возможность нечестного происхождения жертвуемых средств. Мы всегда поступаем подобным образом в таких случаях. Кажется, вы хотите спросить меня еще о чем-то, мистер Роббинс?

Да, мистер Роббинс хотел спросить сестру еще кое о чем.

— Не поясните ли вы мне, — осведомился он, — что имеется в виду под Вторым из Основных Даров, которым так злоупотребила ваша... э-э... бывшая сестра. Если это, конечно, не секрет.

Сестра Марта еле заметно вздернула плечи:

— Второй из Основных Даров — это Дар Провидения, мистер. Особая его разновидность. Бывшая сестра Марика предвидит судьбы неодушевленных сущностей. Их судьбу и их предшествующий путь. Его еще называют Даром Второго рода.

Том чуть удивленно наклонил голову и осведомился:

— Значит, когда вы говорите о том, что мисс Карои злоупотребила своим Даром, вы имеете в виду...

— Мы имеем в виду то, что бывшая сестра Марика стала зарабатывать гаданием. Только и всего. Это, к сожалению, довольно типичный случай. — Монахиня на минуту задумалась, поджав губы. — Если у вас, мистер Роббинс, есть проблемы с... м-м... установлением местонахождения мисс Карои, то вам лучше всего обратиться в корпорацию, а не в компьютерную сеть планеты.

— Вы имеете в виду Корпорацию гадальщиков?

— Правильное название этой организации — Корпорация магов и темных ремесел. Обратитесь туда.

— Насколько я понял, мисс Карои не очень-то склонна... м-м... ограничивать свою деятельность рамками какой-либо официальной структуры, — заметил Том.

— Мимо корпорации Марика не проскочит, — чуть изменив тон, не без злорадства сказала сестра. — Они не терпят конкуренции такого рода. Если бы она поссорилась с корпорацией, мы уже давно знали бы об этом.

Том понимающе наклонил голову и задал последний вопрос:

— Ну а Первый из Основных Даров? Или Третий и Четвертый, если таковые имеются?

Монахиня еще раз недоуменно поежилась:

— Вам это необходимо знать для успешного ведения вашего... э-э... следствия?

— Не сказал бы этого с уверенностью, — признался следователь.

Сестра Марта поднялась с места, всем своим видом показывая, что разговор, собственно говоря, окончен. Том прихватил свой кейс и, назвав в глубине души сестру старой стервой — второй раз за этот день, рассыпаясь в благодарностях, покинул столь гостеприимные стены обители приверженок Скупого Бога Удачи.

От того места, где сходит на нет заброшенный проселок, — пешком, по берегу речки к озерам. Холодному Соленому и Ледяному Пресному. Вдоль черных, словно выгоревших опушек. Туда, где начинаются скалы.

Снова Кайл шел этими, одному ему видимыми, тропами.

И снова, в такой же, как и много лет назад, теплый день затишья, под приглушенно-гневный скрип черных гиффовых сосен, он стал разводить костерок в распадке, в тени одного из Высоких Камней, куда не проникало дуновение теплого ветерка. Только день сегодня был не из последних теплых, осенних. В Леса уверенно входила долгая и капризная весна северного полушария Джея.

Как и прежде, не торопясь, усталыми руками он сложил из просохшего опада, веток и сучьев костерок и разжег его ритуальным зеркальцем. А когда заколдованный дым потянулся ввысь почти невидимой, причудливой нитью, Кайл начал скармливать огню то, что велел Уговор. Когда на потрескивающие, обращающиеся в уголь сучья легла легкая, почти невесомая цепь, он замер в с детства привычной позе и, прикрыв глаза, ловя лицом рассеянное в воздухе тепло лучей Звезды, стал ждать, пока он не услышал за спиной шаги старого учителя.

— Здравствуй, Квинт, — сказал Кайл.

— Здравствуй, Кайл, — ответил негромкий голос за его спиной. — Ты опоздал.

— Опоздал позвать тебя? — Васецки поднял глаза на иссушенного, почти бесплотного, словно тень гиффовой сосны, старца.

— Ты опоздал задуматься. Это важнее, Кайл. Куда важнее. Теперь не ты выбираешь события. Теперь события выбрали тебя.

Они довольно долго молчали оба.

Дым от костра стянулся в узенькую струйку. Молитвенно как-то стал втягиваться в высокое небо. Но все не иссякал, все не мог истончиться в ничто.

— Меня мучает мысль. — Кайл протянул к костру руку — струйка призрачной субстанции дыма почти незримым волосом обернулась вокруг его ладони и снова недрогнувшей нитью продолжила возноситься вверх, вверх, вверх. — Я оставил друга в беде. Я виноват в его... гибели. И еще это. То, что стало происходить с людьми... Эти... коконы как-то связаны с?..

— Это уж вам судить. Самим. Знаю только, что бывало такое и раньше. Будет срок — покажу тебе пещеру, где их, коконов этих, и не сосчитать, пожалуй. Это все от Плохих времен осталось. И тревожить их не след.

— А... а что из них будет потом? Во что... Во что там превращаются, они, эти люди? Или это просто гибель? Такой конец?

— Ты сам не веришь тому, что говоришь. — Старик повторил его жест, и теперь их руки связала еле заметная, еле ощутимая цепь. — Ты опоздал задуматься. Ты испугался игры, которую начал. Но не хочешь понять, что уже не ты выбираешь.

— Но... Я даже не вправе сделать ход. — Кайл наклонил голову, чтобы уловить то выражение, которое означилось на выбеленном годами, словно из вымытого дождями веков потрескавшегося известняка, выточенном лице Квинта.

— Ты лучше меня знаешь Правила Испытания. Но не хочешь понять их. Ты боишься. — Старик будто подтверждал свои слова еле ощутимым движением ладони, на миг заставившим дрогнуть ниточку дыма, связавшую его и Кайла.

— А разве мне нечего бояться? — устало спросил Кайл. — И не только за себя самого.

— Ты боишься вовсе не этого. — Старик задумчиво посмотрел на огонь. — Ты боишься того, что мир, в котором ты живешь, оказался не тем, чем ты его себе представлял. Оказался только декорацией, за которой стоят и ждут тебя страшные вопросы и страшные ответы на них. И ты изо всех сил натягиваешь это уже лопнувшее полотно, из последних сил стараешься удержать на месте клочки тех — спасительных для тебя декораций. Но время пришло, Кайл. К каждому приходит время страшных вопросов.

Они снова молча смотрели на странный свой костерок, потом Квинт поднялся и глухо, как-то в сторону, сказал:

— Подумай над тем, что написали тебе знаки Ларца. Тебе и твоему другу. Подумай об этом без страха.

И Кайл остался один возле погасшего костра в тени вековых сосен.

— Ты должен сам найти путь возвращения к Четырем, — сказал он в пустоту. Поднялся и повторил — теперь уже самому себе: — К Четырем. К Четырем, черт его возьми!!!

Центральный филиал фармацевтической фирмы «Линчжи» располагался несколько на отшибе от деловых кварталов Лагодо, ближе к Озерным паркам, собственно в одном из них — в Небесном Квартале, построенном в районе фешенебельных особняков, окультуренном диком лесу. Филиал размещался в жилом особняке, что было естественно: фирма являлась семейным предприятием и, пользуясь солидной репутацией среди специалистов, в излишнем внимании посторонних не нуждалась.

Эту и ряд других особенностей столь интересного фигуранта по делу, как миссис Луюнь, вдова и наследница не столь давно почившего владельца предприятия. Том выяснил в дороге, в кабине поставленного на автопилот «опель-карата», взятого им на прокат в Желтых предгорьях, через информационную сеть здешнего филиала Управления. Однако Управление знало о «Линчжи» далеко не все. В этом Том убедился, когда, припарковав свой служебный флаер у ворот прячущегося в глубине небольшого сада особняка-офиса, увидел светло-коричневый «линкольн» с приоткрытой дверцей. В проеме ее вырисовывался силуэт человека, уже давно кого-то ожидающего. Устроившись на краешке водительского сиденья, он кормил каких-то мелких птах, резвящихся в придорожной пыли, крошками чего-то съестного — остатками сандвича, наверное.

Навстречу Тому он поднялся.

— Полковник Стырный, — представился он. — Госбезопасность Республики Джей. — Офицер продемонстрировал свой идентификатор. Характерным жестом — незаметным со стороны.

Роббинс тоже не преминул назвать себя (что, по всей видимости, было совершенно излишне) и точно так же показал полковнику свою карточку с двумя гербами: Управления и Федерации.

— Быстро вы вышли на мадам Луюнь, — устало похвалил следователя Стырный. — Лучше бы, правда, вы для начала наведались в нашу контору. Это бы вас избавило от лишних хлопот. Впрочем, это только совет, не более.

— Я весьма вам благодарен, полковник. — Том оставил фразу висеть в воздухе полуоконченной и интонацией дал понять, что ждет, когда собеседник перейдет собственно к делу.

Если уж того принесло прямо сюда, то причина для этого была явно неотложной.

— Тогда выслушайте и второй мой совет, — все так же устало продолжил разговор господин Стырный. — Ни в коем случае не спрашивайте госпожу Луюнь о судьбе коллекции ее покойного супруга. Лучше всего будет, если вы создадите у миссис впечатление, что вам ничего об этом деле не известно.

«Это будет несложно, — мысленно ободрил полковника Том, — я ни про какую коллекцию покойного господина Цзун Вана сроду не слышал».

По всей вероятности, полковник Стырный не лишен дара телепатии или был неплохим физиономистом: он наклонил голову к собеседнику и, не глядя в глаза, уточнил:

— Вы, конечно, знаете, что коллекция реликвий Древних Империй такого масштаба не могла «уйти» бесследно. Весь фокус состоит в том, что ни один предмет этой коллекции официально не числится собственностью ни Цзун Вана лично, ни «Линчжи». Все было оформлено на фиктивных владельцев. Теперь по негласной договоренности большая часть... м-м... экспонатов выставлена в Национальном музее. Но того предмета, который интересует нас с вами, там, естественно, нет. Впрочем, вы, конечно... Не стоит затрагивать эту тему в предстоящем вам разговоре. Спугнете дичь, поверьте моему слову, ей-же-ей, спугнете.

— Не поделитесь ли вы cо мной еще и такой вот информацией. — Том замялся, задумчиво глядя в сторону. — Почему только теперь и в такой вот... м-м... неофициальной форме ваше министерство решило доставить нас в известность о том, что ведет это дело?

— Министерство этого дела не ведет. Уже восемь лет. После того как начались парламентские слушания о Плане заселения. Нам дали понять тогда, что тайны привлекают туристов и вкладчиков, только пока они не раскрыты. Раскрытые тайны могут их оттолкнуть. У них страшноватая подкладка — у тайн Джея. Однако, cудя по вашему здесь появлению, следователь, федеральные власти более серьезно отнеслись к... проблеме.

— Тогда... Простите, от чьего же имени вы говорите со мной здесь сейчас?

— От своего собственного, следователь. Только от своего собственного. Видите ли, у каждого из нас, работников со стажем, — свой «скелет в шкафу». Мне не дает покоя скелет Павла Сухова — был такой специалист в области экзоархеологии. Я за ним недоглядел в свое время. Вот мои каналы связи, — Стырный протянул Тому листок с нацарапанной на нем колонкой цифр, — и код базы данных по коллекции господина Вана. Ваш уровень доступа, конечно, вполне достаточен, чтобы ею воспользоваться. Да, еще. Когда вас заинтересует мисс Циньмэй — младшая дочка Цзун Вана, примите во внимание ее хобби — занятия в клубе Мастера Лю. Я бы сказал — в его секте. Удачи вам. Мне пора.

— Еще один вопрос, полковник, вы можете мне что-нибудь сказать о «синдроме кокона»? Это не привлекало вашего внимания?

Полковник молча посмотрел сквозь Тома и захлопнул дверцу салона. С еле слышным, низким рокотом «линкольн» тронулся с места. Том вложил записку Стырного в бумажник и зашагал к порогу «Линчжи».

Миссис Луюнь приняла не очень желанного гостя вовсе не в офисе, а в наполненной уже вечерними тенями гостиной, по стенам которой были размещены с какой-то педантичной строгостью, в тон обоям, выполненные в древнекитайской манере сепией вертикальные пейзажи. Миниатюр было около дюжины.

Услышав выданную Томом легенду, по которой старшая школьная, а затем университетская подруга ее младшей дочери Марика Карои находится в розыске как свидетель по некоему деликатному делу многолетней давности, миссис Луюнь нервно, зябко поежилась и довольно надолго замолчала, словно забыв о присутствии посетителя. Потом велела принести чаю и, смакуя из пиалы дымящийся напиток, начала долго и вдумчиво рассказывать ему о традициях и истории фирмы «Линчжи». О том, какой вклад в развитие восточной медицины и фармакологии здесь, на Джее в частности, внес ее покойный супруг — «человек, который сам всего добился в этом мире». После этого она задумалась на минуту-другую и со вздохом сожаления сообщила милейшему господину Роббинсу, что не может ни сообщить ему что-либо путное о нынешнем местонахождении госпожи Карои — «как же, такая милая, хрупкая девочка, подвижная очень — помню ее, помню», — ни пригласить для разговора свою дочь — «вы же знаете это нынешнее молодое поколение: они уже не отчитываются перед нами, стариками, куда, так сказать, направляют свои стопы». Да, да, конечно, она вспоминает, что Циньмэй уговорила как-то раз покойного отца внести какую-то... м-м... — миссис Луюнь не помнит, какую именно сумму — в казну какого-то из этих смешных монашеских орденов, которых здесь так много. Нет, никаких претензий к этой девочке в этой связи никто не имеет. Вернула ли она долг? Право, госпожа Луюнь не знает. Разве это существенно?

Нет, черт возьми, это, конечно, не было существенно: ну разве может быть существенным, за какие заслуги девице Карои, чтобы стать послушницей, была выделена сумма, достаточная для безбедного существования здешней среднестатистической семьи в течение пяти-шести лет? Что думает владелица одного из самых авторитетных фармакологических предприятий планеты о недавно зарегистрированном на планете «синдроме кокона»? Нет, госпожа Луюнь ничего не думала об этом редком заболевании. Хотя, конечно, исследовательский отдел «Линчжи» уже активно исследует эту проблему. Отказавшись от третьей чашки зеленого чая и признав в душе, что одна старая стерва другой стоит, Том уже поднялся, чтобы откланяться и покинуть гостеприимную гостиную семейного предприятия. Но в этот момент непрогнозируемое молодое поколение в лице младшей дочери миссис Луюнь нарушило наметившийся благопристойный финал визита федерального следователя в святилище восточной фармакологии.

Циньмэй, которую Том сперва грешным делом принял за угловатого подростка-посыльного, деловито впорхнула в утопающую в сумерках гостиную, развеяв его заблуждение, чмокнула чересчур старую — в бабушки ей подходящую — маму в седины и, окинув оказавшегося в комнате постороннего почти невидящим, рассеянным взглядом раскосых глаз, вознамерилась удалиться по ведущей на верхние этажи лесенке.

Том, громко и значительно кашлянув, успел остановить такое развитие событий. Миссис Луюнь, преодолев мгновенно возникшую мигрень, сообщила Циньмэй, что господин из... э-э... Метрополии хотел бы побеседовать с ней относительно этой милой девочки. Ну, помнишь, ты с ней дружила в школе. Потом она поступила в университет. Карои, кажется, ее фамилия. Года на три старше тебя. Садитесь, садитесь, господин Роббинс. И ты, Циньмэй, тоже присядь. Не будете же вы разговаривать, стоя столбами?

— Не на три — на все шесть, ма, — охотно отозвалась дочь, уже внимательнее приглядываясь к чуть консервативно, но в то же время франтовато одетому визитеру. — Но давно уже ее не видела, ма. И я опаздываю к Лю. И потом, мне надо навестить Иннинь: там что-то случилось с ее братом.

«Странные они были подруги, — подумал Том. — Студентка-заочница последних курсов столичного университета, брошенная родителями, живущая на иждивении тетки, подрабатывающая в археологических партиях, которые ковыряли сухую степь где-то в окрестностях ее родного Вестуича, и школьница столичной привилегированной гимназии, дочь состоятельных родителей. Шесть лет разницы. Странная бывает дружба...»

Он понял, что Циньмэй, как и все азиаты, выглядит много моложе своего возраста, почти ребенком. Необычное сочетание изысканно-точеной линии тонкой шеи, гордой посадки головы — явно от матери, аристократки бог весть в каком поколении, — и чуть тяжеловатого подбородка, острых скул, плебейского грубого загара, неуловимая тень врожденной хитрости во взгляде — это от отца, «который сам всего добился в этом мире». Нехорошо, однако, заглядываться на девушек, которым собираешься задать пару неприятных вопросов.

«Тьфу, наваждение, — не давала ему покоя навязчивая мысль. — Что-то не так здесь. Кроме черт лица и экзотического разреза глаз — что-то не так».

— Я не задержу вас надолго. Скажите, мисс, — уверенно начал Том, — как получилось, что ваш... м-м... покойный папа, не задумываясь, внес довольно солидную сумму в качестве взноса в казну ордена Кунта-ин-Шая, необходимого для принятия в Подготовительную общину вашей подруги, о которой мы только что говорили? Это был заем или... э-э... безвозмездное пожертвование?

— Почему вы думаете, что отец сделал это не задумываясь? — недоуменно пожала плечами Циньмэй. — Я его с трудом уломала тогда. Надо было спасать Марику.

— Вот как? Для нее так жизненно важно было пойти в монахини? — чуть удивленно осведомился Том. — И именно в монастырь Кунта-ин-Шая?

— Она не признавала другой веры, кроме пестрой. Никогда, сколько я ее помню. Хотя, конечно, не принимала ее всерьез.

— Пеструю веру никто не принимает всерьез, — произнес общепринятую истину Роббинс. — Так почему же...

— Потому что у нее все остальное было слишком уж всерьез. Не в том смысле, что ей угрожало что-нибудь... официальное. Нет, это чисто внутреннее у нее было. В чем-то она себя винила все время. Вы, наверное, лучше меня знаете, что у Марики были крупные неприятности.

— Понимаю — травма. Но я-то полагаю, что, наоборот, — осторожно предположил Том, — с вами, как со своей подругой, она поделилась.

— Я ей скорее младшей сестрой была, чем подругой, — как-то не по-женски резко прервала его Циньмэй. — И делиться своими переживаниями она никогда ни с кем не любила, мистер.

— И... потом ваши отношения каким-то образом прервались. Мисс Карои не вернула вам эти деньги? — поинтересовался Том, решив, что не мешает порой и дурачком прикинуться в таком обществе.

Казалось, он задал вопрос, поставивший девушку в тупик. Что-то не так было в ней. Только вот — что?

— Деньги? — Казалось, она впервые задумалась над этой стороной вопроса. — Да, пожалуй, вернула. Она стала хорошо зарабатывать, когда ушла из монастыря.

— Ей там не понравилось? Или просто она, так сказать, оправилась от своей травмы?

— Да скорее нет. — Циньмэй рассеянно смотрела куда-то в пространство и, похоже, скорее решала что-то для себя, чем отвечала докучливому следователю. — Наоборот. Она совсем сломалась. До конца.

— Ну что ж, в таких случаях люди иногда начинают хорошо зарабатывать. Бывает, — признал Том. — Так почему же все-таки вы перестали общаться с... э-э... Марикой?

— Да как-то все само собой сошло на нет, — с налетом грусти ответила Циньмэй. — Мы перестали быть друг другу интересны. И потом, у Марики бзик такой остался. Будто у нее дурной глаз. Словно всех, кто с ней близок, преследует рок. Беда. Поэтому она ни с кем и не сходилась особенно. Часто переезжала. И никогда не сообщала нового адреса. Если это вас интересует.

— Вы это воспринимали всерьез?

Девушка снова пожала плечами:

— Мастер Лю говорит, что у каждого — своя аура.

Том не стал интересоваться взглядами Мастера Лю на ауру Марики Карои и, наконец поднявшись со стула, откланялся. В этой игре козырей у него не было, и с развитием беседы можно было повременить. К тому же с непредсказуемой, чем-то симпатичной ему в общем-то Циньмэй поговорить начистоту лучше, допустим, за столиком кафе, чем под отрешенно бдительным взором госпожи Луюнь.

Только усевшись за руль и поворачивая ключ зажигания, Том вдруг сообразил, словно о невидимый пенек споткнувшись, что именно было «не так» в минувшей сцене: на загорелой, точеной шейке Циньмэй болталась, прячась под майкой, цепочка. Странная такая цепочка — он только в одном месте видел такую. Совсем недавно. Нет, Господь не подкидывает таких подарков вот так запросто. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Хотя ради того, чтобы ближе познакомиться с Циньмэй, Том был не прочь заглянуть и в это приспособление.

«Нехорошо в служебное время засматриваться на девочек, — еще раз сказал себе Том. — Но иногда — полезно для дела». Еще он подумал, что встречи с четвертой старой стервой он сегодня не выдержит, поэтому отложил посещение матери девицы Карои в ее монастырском уединении на потом и тихо тронул машину по Мэйн-стрит. В каждом городе Джея была своя Мэйн-стрит. С этим следовало просто смириться.

Но все же, ей-богу, только в такой дыре, как бывшая Колония Джей, главную улицу столицы могли назвать так по-деревенски. Лагодо был и оставался всего лишь раздавшимся вширь провинциальным городишкой, а его немногочисленные правительственные резиденции — всего лишь прифрантившимися плантаторскими особняками. Суждено ли сему городу стать типовым мегаполисом Федерации, существенным образом зависело от той миссии, которую не спеша выполнял здесь Томас Лэмберт Роббинс.

«Господи, чем таким они здесь все-таки управляют? — спросил Бога Том, минуя торжественно-мраморное, „почти как настоящее“, здание Совета Министров. — Здесь же все идет само по себе. Протекает, точнее сказать. Только Драконы выходят иногда из скал».

Штаб-квартира Корпорации магов и темных ремесел располагалась заодно с разношерстной дюжиной других офисов в одном из редких для Джея стереотипных билдингов типа «Манхэттен Олд — 400», которые вездесущая «Стоунбридж инкорпорэйтед» понастроила по всей Периферии, как знак торжества ремесла над Искусством — в архитектуре по крайней мере. Размахнулись маги на целый этаж.

Офис был безлюден и скучен. Каббалистических знаков на стенах не было заметно, нигде не курились колдовские зелья в плошках жертвенных треножников, да и самих треножников, видно, здесь не держали. Том уверенно прошел по несложному лабиринту мимо клетушек-кабинетов, в которых тихо шуршали принтеры и болтали на вполне мирские темы невидимые за матовыми стеклами клерки — тоже, видно, не из разряда упырей и ведьм, и уверенно вошел в кабинет, украшенный табличкой «А. Баум. Президент». В смысле — председатель, конечно. За дверью, спиной к нему, сутулая, строго одетая седая карга нервно добивалась от компьютера чего-то, надо полагать, совершенно невозможного.

— Не могу ли я записаться на прием к господину Бауму? — кашлянув, поинтересовался Том как можно более деликатно, демонстрируя свой служебный жетон-идентификатор.

— Госпожа Анджела Баум — к вашим услугам, мистер, — произнесла в пространство перед собой старая дама и повернулась к посетителю.

«Господь любит Троицу, — определил для себя Том, — и с этой дурной привычкой Старого Джентльмена, видно, уж ничего не поделаешь. Три старые стервы в день — значит, три. И ни одной меньше. Но за что же все-таки четвертая? Я на это не подписывался. Господи».

Список прорицательниц и гадалок, исправно платящих взносы Корпорации и пополнивших ее ряды за последние пять лет, вместе с адресами и номерами каналов связи, подписанный ответственными лицами высоких оккультных званий и заверенный Большой и Малой печатями, занимал четыре страницы убористого текста. Еще столько же места занимал список злостных браконьеров и неплательщиц в те же годы. Последних Корпорация предоставила на растерзание органам следствия с особым удовольствием. Единственное, чего не содержали столь полные списки, так это настоящих имен и вообще каких-либо биографических сведений о поименованных в них особах. Прошлым своих членов корпорация принципиально не интересовалась и такого рода сведений о них не предоставляла даже Господу Богу.

Списки Том прочитал с максимальным вниманием. Ни ума, ни счастья они ему не прибавили. Бывшая сестра Марика могла с равным успехом оказаться Марией Дэви Двадцать Девятой, практикующей здесь же, за углом, или Огненной Лисицей Дэ, прорицающей удачу и напасти поморам у черта на куличках, на Мерзлых островах.