- Как всегда, бабы подвели. Позвонил своей крале. А у Копченого на АТС в Москве верные люди. Остальное ты знаешь.
      - Слушай, а ведь мы чуть не загремели! Когда нас старик на прицел взял, ты бы свою пушку и вытащить не успел! Хорошо, хоть вранью твоему поверил.
      Зуб равнодушно пожал плечами.
      - Может, и не поверил - теперь уже неважно. Мы свое дело сделали. Туз с Копченым останутся довольны.
      Мотоцикл они бросили недалеко от шоссе и, как было заранее обусловлено, пересели в Жигули, ожидавшие их возле столба, обозначавшего сотый километр от Москвы. За рулем сидел парень по кличке Губа. Колян его недолюбливал: хотя парень - качок и на морду вроде бы ничего, было все же в нем что-то волчье, неприятное. То ли челюсть слишком уж выдавалась вперед, то ли глаза были чересчур глубоко запрятаны и все время смотрели тебе в переносицу. Да и шрам на нижней губе не красил парня. Он, как и Колян, в группе Туза недавно. Из бывших армейских, тоже не блатной. Трепач, правда, большой, похвастаться любит. О шраме на губе говорит, что осколком гранаты при выполнении спецзадания зацепило. Врет! Небось по пьяной драке кастетом заехали. Вот и весь подвиг. Несерьезный парень, хотя физически подготовлен хорошо. И стреляет здорово. Недели две назад выезжали далеко в лес, якобы на пикник. А на самом деле Анатолий задумал учебную стрельбу. Там Губа из трех патронов - три банки сбил, да ещё на бегу, перевернувшись через голову. В спецназе, что ли, служил? Но здесь впрямую не спросишь: чем меньше знаешь, тем целее будешь. Да и машину Губа водит мастерски, от какого хочешь аса на моторе той же марки уйти сумеет. Видимо, взял его Анатолий для особых заданий, но пока кровью не повязали и используют на подхвате. Как только Зуб с Коляном сели на заднее сиденье, Губа рванул с ходу. Он знал, что лишних вопросов задавать не следует, и потому начал трепаться о своем. Как всегда - о бабах. Мол, есть у него одна краля. Олей зовут. Еще до его ухода в армию встречались. Потом он о ней забыл. Она уже и замуж выскочить успела, и ребенок у неё родился: четыре года пацану. А вот случайно увиделись, и вспомнилось старое. Сейчас от мужа к нему при каждом удобном случае бегает. Он и квартиру для встреч с ней снимает у какой-то бабки.
      Колян слушал вполуха. Таких историй он и сам порассказать может сколько хочешь. Тоже мне - донжуан хренов! Его все ещё волновало пережитое в доме отставника. Но больше всего било по нервам навязчиво повторяющееся, как в замедленных кадрах кинофильма, сползание с коляски безжизненного тела опасного свидетеля с размозженным черепом.
      Впервые он так близко видел смерть: тот, первый, которого он сам уложил в телефонной будке, не в счет. Он тогда просто выстрелил и от волнения помчался прочь, даже не видя, как падает сраженное тело. Хотя обязан был проверить, не остался ли жив объект. Оплошность, конечно! Но обошлось. Кончил тогда парня с одного выстрела. А ведь пулька такая маленькая, чуть побольше мелкокалиберной. Какая же все-таки малость нужна, чтобы из человека душу выбить!
      Сделав вид, что хочет почесать ногу, он пощупал браунинг, прикрепленный к лодыжке специально им приспособленным резиновым бинтом. Конечно, для устранения опасного свидетеля им дали по новому стволу, но он в нарушение всех правил конспирации взял все же с собой браунинг: мало ли что может случиться, и лишнее так удобноспрятанное оружие не повредит. Теперь, когда они избавились от засвеченного оружия, это его единственная защита в случае внезапного осложнения. Хотя, если рассуждать здраво, разве эта игрушка спасет от омоновцев с автоматами? Оно так, но для психологической уверенности все же приятно, когда браунинг холодит ногу.
      От резкого торможения Колян с Зубом чуть не врубились носами в спинки передних сидений.
      - Ты что, ошалел, вчера только за баранку уселся? - выругался Колян.
      Но тут же прикусил язык. Впереди был милицейский заслон. Проверяли всех, едущих в столицу и из нее. Колян похолодел.
      - Неужели уже оповестили о нашем деле? Икогда только успели: ведь прошло не больше часа.
      - Не мельтеши! - Голос Зуба, как всегда, был бесстрастен. - Даже если по нашу душу, то мы чисты: при нас ничего нет. Показания милицейского отставника не в счет. Отопремся. Только в сознанку не иди. Дело за тобой. Меня, ты знаешь, расколоть невозможно. Так что не трепыхайся.
      Тебе хорошо говорить, что все будет в порядке. А у меня браунинг с мокрого дела на ноге болтается, - подумал Колян. - И вправдуот засвеченного оружия лучше освобождаться. Не зря все так и делают. А я, кусок дурака, на безделушку позарился. Теперь мне конец. Под вышку сам себя подвел! Нет, надо что-то делать!
      Воспользовавшись тем, что Зуб высунулся из окна, наблюдая за происходящим впереди, он быстро вытащил браунинг и спрятал его в рукаве. Резиновый бинт больно стеганул его по икроножной мышце. Но он не обратил на это внимания. Надо было поскорее избавиться от ставшего для него смертельно опасным предмета.
      Но теперь Колян боялся не только милиции, но и Зуба. Если тот узнает, что он не только не избавился от засвеченного браунинга, но ещё и взял его с собой на новое дело, то его, Коляна, и Скорая помощь не спасет. Но как незаметно сбросить оружие?
      Все образовалось на удивление просто: Зуб послал его пройтись и осторожно поинтересоваться, кого ищут.
      Коляна не надо было просить дважды. Он пулей вылетел на мостовую. Рядом с ним остановилась грузовая автомашина, идущая в обратную сторону. Водитель - молодой мужик лет тридцати пяти, в зеленой спецовке, только что благополучно миновавший милицейский контроль, - вылез из кабины. Оставив дверцу открытой, он подошел к заднему борту и, перемахнув через него, начал поправлять разворошенный милиционерами груз. Колян быстро забросил браунинг в кабину под сиденье водителя. И сразу вздохнул свободнее. Уже не таясь, подошел к водителю:
      - А чего там милиция всех шмонает? Только пробки создают!
      - Да групповой побег зеков, - буркнул шофер. - Говорят, человек пять из колонии рвануло.
      - Да ну?! - искренне обрадовался Колян. - Только и всего? А я-то думал!..
      - Делать им нечего. Все ящики перевернули. Словно я в них этих зеков мог засунуть. - Шофер сноровисто перевязал канатом боковые ящики и прочно прикрепил их к бортам - груз хрупкий, может разбиться. Аполучатель человек серьезный. Каждую единицу груза проверяет.
      Не обращая больше внимания на любопытного мужика, водитель соскочил вниз, сел в кабину и нажал на газ: надо было наверстывать упущенное время.
      Уже въехав в Москву, Колян с облегчением подумал, что беда пронеслась мимо и что опасное оружие теперь далеко от него.
      А все-таки жаль: приятная была вещица, - с сожалением подумал он. Но тут же одернул себя: - И чего это я разнюнился, как ребенок, потерявший любимую игрушку. Избавился - и ладно! Пусть другие теперь поиграют.
      Ему и в страшном сне не могло привидеться, что не пройдет и месяца, как он вновь увидит этот, казалось бы, навсегда исчезнувший из его жизни опасный предмет.
      Глава 4
      ОДНОЙ КРОВИ
      Водителя большегрузной машины, в которой от Москвы удалялся браунинг, звали Владимиром, и он третий год гонял грузы между Украиной и Россией. Конечно, это не то, чем он занимался раньше, - свозил отходы крупного столичного автозавода на загородные свалки. Тогда того гляди в аварию в час пик вляпаться мог, да и деньги в получку жене нести было стыдно. За такую сумму и на более легкую работу, чтобы ничего не делать весь день, уходить не было желания. Но один дальний родственничек подсобил, и уже более двух лет жена Галина не пилит за нахлебничество. Конечно, опасно: на дорогах пошаливают часто, да и выматываешься вконец. Зато крупная деньга сваливается, да и от Галки подальше - спокойнее. Как только он подзадержится дома лишнюю неделю, так за старое берется: на нем зло срывает. Нет, ужлучше здесь, в дороге: сам себе хозяин. Хотя и есть у него подозрения, что завела себе кого-то баба. Поэтому и спокойней стала, а когда он задерживается дома, ей это, видимо, мешает. Вот и цепляться начинает. Атут мужской голос стал её к телефону подзывать или молчит, сволочь, в трубку дышит, когда он сам к аппарату подходит. Да, наверняка у неё другой мужик есть! А чего он хотел? Сам мотается туда-сюда неделями. После рейса пару суток в себя приходить надо. Конечно, баба могла и задурить. Интересно, а где они устраиваются? Домой ведь водить хахаля нельзя. Хотя, пока Витька в школе, вполне может гость на пару часов заскочить!
      Владимир со злостью нажал на газ. Справа у дороги он заметил стройную женщину в брюках и защитного цвета куртке, призывно поднявшую руку. Дальнобойщица, - сразу определил Владимир и неожиданно для себя сбросил скорость. Раньше он услугами подобных женщин не пользовался: особого желания не было, да и заразу подцепить боялся. Но последняя, накануне отъезда, ссора с Галиной переполнила чашу терпения. И он решился.
      Затормозил с филигранной точностью и дверцу открыл с особым шиком. Даже не спрашивая, куда они поедут, женщина привычно легко взобралась в кабину, поставила свою спортивную сумку в ноги и, блаженно потянувшись, сказала:
      - Ну что сидишь, трогай.
      И затем начала, не таясь, его рассматривать. Мужик ей понравился: не старый ещё и симпатичный. И на наглеца не похож, который тобой воспользуется и не только не покормит, но ещё и морду начистит в отместку за весь мужской род. Каких только типов не встретишь в жизни! Нет, этого можно не бояться.
      Придя к такому выводу, женщина расслабилась и, поощряя своего нового временного хозяина к сближению, сверкнув белозубой улыбкой, представилась:
      - Меня Люсей кличут или Лю-Сяо можно, а хочешь, вообще никак не зови. А тебя как?.. Надо же, Володькой, как и моего муженька.
      - Ты что - замужем? - чтобы хоть как-то поддержать разговор, спросил водитель.
      - А то как же! - искренне удивилась Люська. - Муж механиком работает, двух детей воспитывает. Ты не думай: я зимой, пока дети учатся, в семье живу, а как лето начинается, усидеть дома не могу. Тянет меня на просторы любимой родины. Ну совсем как того цыгана. Жаль, мать умерла давно, а то бы выпытала, какому цыгану я обязана появлением на свет. Веришь или нет, но без бродяжничества уже не могу. Если летом дальнобойщицей не побуду, заболею и помру. И то лучше, чем дома сидеть.
      - Ну а мужик твой как на это смотрит? - искренне заинтересовался Владимир.
      - Терпит, - засмеялась Люська. - Что ему остается делать? Меня любит, да и детей оставить не может. Поначалу возникал, конечно. А потом привык, смирился. Чокнутой и юродивой меня считает. Да так оно и есть. Я юродивая. Зато с юродивой и взять нечего. Жить легче. Дай лучше закурить!
      А с ней легко, - вдруг как-то сразу успокоился Владимир, - да и баба вроде ничего. Вот только волосы давно, видимо, не мытые, свалялись, и веки отекшие какие-то. Молодая, лет тридцать, наверное.
      Парень-то стеснительный, - с женской проницательностью определила Люська. - Но ничего, я его раскачаю.
      - Слушай, кавалер, а что ты все обо мне расспрашиваешь? Расскажи что-нибудь о себе... Не хочешь - не надо! Я в чужую душу лезть не люблю. Но не молчать же нам всю дорогу. Я люблю веселых и говорливых. Ну, пока историю какую вспомнишь, скажи, в какой позе ты женщин любить предпочитаешь?
      Владимира её наглость разозлила.
      - Вот стемнеет, встанем на стоянку. Тогда и узнаешь!
      Заметив его смущение, Люська расхохоталась, откинув назад голову и блеснув металлическими зубами.
      - Вот умора! Да ты никак меня стесняешься? Что, никогда с дальнобойщицами дела не имел? Да не может быть! Уже третий год асфальт утюжишь, а все девственник? Это мы мигом исправим. Тебе повезло. Уж я-то научу, не волнуйся! Мы с тобой здесь в кабине устроимся для начала. Знаешь, как со страхом работать. Не знаешь?
      И Люська, заговорщицки приблизившись к уху Володьки, стала объяснять, в чем прелесть этого способа. Впрочем, при этом она внимательно следила за дорогой, чтобы парень, увлекшись её описаниями, чего доброго не поцеловался со встречным транспортом.
      Мужик весь зашелся от смеха.
      - Ну, девка, даешь! Надо же такое придумать! Стоит, наверное, попробовать!
      Ему вдруг захотелось, чтобы скорее начало темнеть и можно было остановиться на ночлег.
      Утро было прохладное. Владимир вылез из копны сена, отряхнулся, осмотрелся вокруг. Люськи не было. Лишь примятое сено свидетельствовало, что ночью она была с ним. Он подошел к стоящей рядом машине, заглянул в кабину и кузов. Женщина исчезла. Владимир испуганно кинулся к своей лежащей на сиденье куртке: паспорт, права и документы на груз были на месте. И деньги... Он трижды пересчитал и убедился, что не хватает только ста тысяч. Ну ладно, это ещё по совести: могла ведь и все себе захапать. А эти деньги она заслужила. Добросовестно заслужила! ИВолодька, вспомнив ночную возню, удовлетворенно улыбнулся.
      Сев в кабину, он подумал о вечно недовольной жене Галке и злорадно подытожил:
      - Теперь совсем иное дело, Галина Петровна. Квиты мы.
      И не мог Володька даже предположить, что деньги - не единственный трофей Люськи. Когда, выбравшись из гостеприимной копны, она взяла из куртки кавалера заработанные деньги и потянула на себя свою спортивную сумку, то углом зацепила лежащий на дне кабины браунинг. Он упал на подножку. Подумав, что это зажигалка, Люська бездумно сунула пистолетик в сумку: в разъездах огонька всегда не хватает.
      Через полчаса её, голосующую, подсадил чернявый водила из Крыма, везущий в Москву фрукты, и Люська, смеясь, слушала его неприхотливые анекдоты и чутко замечала, как косит темпераментный мужик на дорогу, отыскивая удобный спуск в укромный уголок мелькающего за окошками машины молодого леска.
      Этот джигит от меня одним фунфыриком не отделается. Поеду-ка я с ним до Москвы. Давно я там не была. Авось привокзальные девки не забыли, позволят пару недель поработать на их территории. Я девка не жадная, кому надо отстегну сколько следует. А потом уж рвану дальше.
      Машина взяла вправо и по наклонной плоскости резко, почти не снижая скорости, пошла на спуск. Сердце Люськи, как на качелях, подскочило вверх. Она засмеялась от внезапно нахлынувших детских воспоминаний. В этот момент она была почти счастлива.
      Жить ей оставалось меньше недели...
      Василию Леонидовичу с утра не везло. Перед уходом на работу жена затеяла тягостный, а главное - бесполезный разговор о покупке нового дивана: старый пришел в полную негодность. В сотый раз услышав о себе мнение жены, Василий Леонидович со злобойхлопнул дверью, с удовлетворением услышал глухой шлепок об пол куска отлетевшей от косяка штукатурки и, с облегчением вздохнув, вызвал лифт. Когда же эта истеричная баба оставит меня в покое? Подохла бы, что ли, скорее! Но тут же устыдился своего желания. А с другой стороны, нельзя же вот так каждый день доводить человека до неистовства глупыми и несправедливыми упреками. Иди по вечерам газетами торговать, если жену обеспечить не можешь, кандидат наук!
      Василий Леонидович скрипнул зубами. Я - преподаватель вуза, читающий полный курс лекций, буду торговать газетами в подземном переходе! А то, что меня могут увидеть студенты, друзья, соседи, - ей наплевать! Совсем из-за денег взбесилась. Да лучше я тебя, толстозадую, на панель пошлю.
      Василий Леонидович представил бесформенную свою сорокалетнюю жену с вечно всклокоченными волосами, в перешитой из старого платья кофте и злорадно рассмеялся.
      - И рубля в дом не принесет, ещё и должна останется. - Шутка показалась ему остроумной, и настроение несколько улучшилось.
      До чего же медленно ползет этот лифт. Но вот наконец засветилось табло и створки раскрылись. Василий Леонидович замер с вытянутой ногой, не решившись встать в кабину, пол которой был полит собачьими испражнениями. В ярости сплюнув, он вынужден был пешком спускаться вниз.
      - Попалась бы мне сейчас эта старая карга с её облезлым псом, я бы разнес её вдребезги.
      Но на улице возле подъезда не пенсионерка в модной в сороковые годы соломенной шляпке с искусственными фруктами выгуливала свою таксу, а вечно полупьяный, с розовым лоснящимся лицом здоровяк с восьмого этажа. Его нервный доберман яростно облаял вздрогнувшего от неожиданности Василия Леонидовича, едва тот открыл дверь подъезда. Это уж слишком.
      - Уйми своего пса! Людям есть нечего, а твой барбос раскормлен, как теленок, да и у самого рожа от сала лоснится, - не выдержал он.
      На мгновение опешив от такой атаки обычно тихого соседа, владелец добермана быстро пришел в себя.
      - Вот из-за таких, как ты, и жрать в стране нечего. Ученые называются, теории выдумываете, а не только народ, но и себя накормить не можете. Вот и надо вас, ученых, в первую очередь в распыл пустить. И воздух чище будет, и нахлебников меньше.
      Почувствовав настроение хозяина, доберман забился в яростной истерике, стремясь добраться до противника, посмевшего перечить его хозяину. Собрав остаток накопившейся за утро злобы, Василий Леонидович пустил в ход последний аргумент:
      - Ты бы хоть дерьмо за своим псом в лифте убирал, а то все барина из себя корчишь. Из грязи - в князи!
      - Это ты верно сказал, хоть из грязи, да в князи, потому что при деньгах я теперь, а ты ничем был, ничем и остался. А предложи я тебе сейчас 50 тысяч - и уберешь за моим псом! - И удачливый коммерсант помахал в воздухе отделенной от пачки банкнот хрустящей купюрой. Это было уже слишком.
      Махнув рукой, мол, некогда мне тут с такими, как ты, разговаривать, Василий Леонидович поспешил на улицу. От схватки с разбогатевшим на перепродаже заморских продуктов соседом все внутри клокотало. Взять бы топор, да и хряснуть по его мерзкой толстой роже. Рассечь её пополам, чтобы завизжал, как поросенок! И затолкать в окровавленное месиво ту купюру!
      И вдруг Василию Леонидовичу стало не по себе: он понял, что если бы этот мерзавец действительно обратился к нему с просьбой взять тряпку и протереть пол лифта, то за такую сумму он, возможно, согласился бы. Ну вот мы и приехали: кандидат наук готов убирать дерьмо за собачками разбогатевших спекулянтов.
      Злоба и отчаяние вновь вызвали перед его глазами эту сладостную картину, как он крушит топором кости злобному псу и его вконец обнаглевшему хозяину.
      Поездка в метро не улучшила настроения. Толкотня, давка, ссора с парнем, вдавившим в него острый угол тяжелого рюкзака. На эскалаторе его грубо ударил локтем бегущий мимо детина с папкой. Тут уж не о топоре мечталось, а об автомате либо скорострельном карабине.
      Лекцию Василий Леонидович читал против обыкновения вяло, без подъема, его не покидали мысли о толстомордом соседе и его собаке. Тех случайных обидчиков в метро он не увидит больше, а с этим типом придется ещё не раз встречаться, и как теперь себя с ним вести - непонятно. Начнет ещё специально своего пса на него натравливать!..
      Недовольный собой пошел в столовую - надо было успеть пообедать за полчаса. Суп был холодный, кусок мяса никак не разжевывался. Да ещё эта стерва за кассой обсчитала тысячи на две. И, выходя из столовой, Василий Леонидович хотя уже без прежней ярости, но с твердым убеждением считал, что пора браться за оружие. Иначе порядка в стране не навести.
      Была слабая надежда немного расслабиться и подремать на совещании. Но, как назло, шеф вдруг вспомнил о старом задании, которое не выполнено, по его мнению, именно Василием Леонидовичем. Хотя предполагалось совместное участие пяти ученых и Василий Леонидович должен был выполнить второстепенное исследование, все упреки достались ему. Последнее время этот длинноносый совсем озверел. Все время придирается. О, как чесались ладони: после заседания взять и отхлестать шефа по синеватым, в склеротических прожилках, щекам.
      Нет, все это выше его сил, и без снятия стресса сегодня не обойтись. После заседания Василий Леонидович одним из первых поспешил к выходу. Сходу демонстративно отверг слабую попытку шефа остановить его и оправдаться, что, мол, хотел лишь напомнить о необходимости выполнения задания. В своем кабинете он достал из сейфа хранимую на всякий случай бутылку водки и сунул в портфель, запихнув туда же банку рыбных консервов.
      Теперь надо было решить, куда идти. Подходящих вариантов было два. Он не звонил Нинке уже полгода и считал, что там все кончено. Но тут случай особый: надо развеяться, да и своей мадам, хоть и негласно, но досадить. Трубку взяли сразу, однако голос был мужской. Подумав, что ошибся, набрал номер ещё раз: голос тот же. Василий Леонидович медлил положить трубку, и мужик крикнул:
      - Нинка, небось опять какой-нибудь из твоих бывших воспылал страстью. Подойдешь, что ли?.. Понятно! - И мужик, явно не лишенный чувства юмора, посоветовал: - Ты пока посопи в трубку, а все остальное с Нинкой вместо тебя я проделаю.
      Василий Леонидович с размаху опустил трубку на рычаг. Поехать бы сейчас туда и размазать по стенке обоих, особенно этого остроумца. Хотя какое мне дело? Нинка - девка видная, за полгода вполне могла себе кого-нибудь найти, а то и замуж выйти. Баба хозяйственная и недурна собой. Это я, дурак, не решился уйти от своей мегеры. Хотя кто даст гарантию, что через месяц и Нинка в такую же не превратится?
      К приятелю Тольке ехать не хотелось - жена его Полина до того вредная и языкастая, что водка в глотке застревает. Но больше некуда деваться: в этот день все было против него.
      Звонок застал Тольку в дверях: уходил с женой в гости, подкаблучник слюнявый. Ему друг в кои веки позвонил в мрачном настроении, а он вместо поддержки поперся с женой к её родственникам. Ну вот и все, круг замкнулся.
      Остался лишь один запасной вариант, Василий Леонидович не прибегал к нему лет семь: вокзал. Авсе началось ещё в детстве: они, ребята-пятиклассники, убегали подальше от дома. Им нравилось долго ехать в метро на этот старый вокзал, и здесь, среди сутолоки пассажирских потоков, где на них не обращали внимания, словно в театре наблюдали за разыгрывающимися перед ними сценами. Вот опаздывающая на поезд мать ругает и тащит за руку не успевающего за ней ребенка. В углу группа военных, поставив чемодан на чемодан, организовала небольшой банкет с водкой, вареными яйцами и свежими огурцами. В углу на дальней скамейке - молодой парень с рюкзаком, прощаясь, обеими руками сжимает ладонь любимой девушки. Носильщики снуют со своими тележками, выкрикивая истошными голосами, словно на пожаре: Поберегись, поберегись! И вся эта шумная, ссорящаяся, горюющая о предстоящей разлуке и радующаяся встрече вокзальная толпа со шныряющими в ней бродягами, жуликами, проститутками создала у Василия Леонидовича на всю жизнь впечатление праздника. Не того формального торжества, когда всюду висят флаги, лозунги, а другого, настоящего праздника жизни, праздника её движения и изменения, праздника, приподнимающего всех над обыденностью и скукой размеренного существования.
      Именно поэтому Василий Леонидович очень любил уезжать. Уже на вокзале он предвкушал наступление чего-то нового в своей жизни, а следовательно, и праздничного, неприевшегося. И, наоборот, он не любил провожать: отъезжающий поезд увозил знакомых и близких людей в новую жизнь, к новым людям и надеждам, а он сам оставался здесь, где все наперед известно, где уже давно притупилась острота ощущений.
      Но сегодня, приехав на вокзал, он подумал, что зря это сделал. Это был уже не вокзал его детства: атмосферы праздника совсем не ощущалось. Вокруг царила лишь беспокойная суета, нервозность боявшихся опоздать пассажиров, настороженность и агрессивная активность стремящихся к легкой наживе жуликов всех мастей. На заплеванном полу и грязных скамьях вповалку лежали транзитные страдальцы. И лишь дети, легко осваивающиеся в любых условиях, непринужденно, не обращая ни на кого внимания, занимались своими шумными играми, раздражая его бесцеремонным равнодушием к окружающим и лично к его, Василия Леонидовича, смятенному состоянию духа.
      Пошатавшись по залу, он направился в буфет: нужен был напарник - не пить же одному!.. К тому же первому встречному легче высказать свои обиды, свое недовольство окружающим миром. Но и в буфете вышла осечка: это в прежние времена здесь коротал время всякий люд, ныне высокие цены отпугивали, и за стойками было не так уж много народа. Пассажиры предпочитали есть в зале ожидания свое, взятое из дома, либо купленное в ближайшем магазине, без буфетной наценки.
      Нет, не понравилось Василию Леонидовичу на вокзале. И раньше здесь было грязно, шумно и небезопасно. Но теперь ушло самое главное: ожидание встречи с чем-то необыкновенным, новым, способным прервать течение этих похожих один на один дней и открыть перед человеком нечто такое, что объяснит ему, зачем он явился в этот мир, зачем суетится, в сущности не достигая ничего, что стоило бы таких неимоверных усилий.
      - Эй, земляк, греби сюда. Место для причала имеется, - призывно машущий крупной лопатообразной ладонью мужик в серой кепке приветливо улыбался, в то время как глаза его не выражали абсолютно никаких чувств, уставившись прямо в лоб Василия Леонидовича. И незнакомец, даже не допуская возможности отказа, потеснил задом сидящую рядом тетку в платке, заставив её снять одну из многочисленных сумок. Василий Леонидович вынужден был занять освободившееся место, раз уж за него побеспокоились.
      Мужик был в серых брюках и темно-синем пиджаке, из-под которого выглядывала зеленая рубашка армейского образца. Он вполне мог сойти за дачника - отставного военного, если бы не темно-синяя татуировка, густо покрывающая пальцы обеих рук диковинными перстнями. Ну да ладно, Василию Леонидовичу не до выбора собутыльника. Разопьют бутылку и разойдутся, хоть о блатной жизни в лагерях послушает - и то дело!
      Новый знакомый был настроен решительно и действовал прямолинейно.
      - У тебя выпить есть?
      Василий Леонидович кивнул.
      - Только закуски маловато, - сказал он. - Одни консервы.
      - Хорошо живешь, папаша, если консервы плохой закусью считаешь. Меня зовут Георгий, можно просто Гоша. Человек я простой, в душу не лезу. Сегодня в ночь покидаю этот город. Больше здесь торчать ни к чему: дела все сделаны, да и климат стал опасным для здоровья. А выпить спокойно мы можем не здесь - тут поблизости есть одно укромное местечко. Шагай за мной и не отставай. Только рядом не иди. Ни к чему, чтобы нас вместе видели.
      Спеша вслед за широко шагающим мужиком, уверенно раздвигающим сильным плечом встречный люд, Василий Леонидович запоздало подумал, что, пожалуй, приключение может быть гораздо опаснее, чем ему хотелось.
      А мужик-то проницательный, сразу определил, зачем я на вокзале болтаюсь.
      Пройдя в глубину зала, Григорий открыл одну из дверей, на которой ничего не было написано и можно было предположить о её служебном предназначении, миновал узкий коридор и, толкнув ещё одну дверь, обитую изнутри жестью, вывел Василия Леонидовича на поросший травой и кустами дворик. Они прошли вдоль бетонной загородки с десяток метров и оказались у лаза в заборе. Василий Леонидович, согнувшись почти до земли, пролез в дыру, зацепившись своим портфелем за острый край бетона, прочертивший на добротной черной коже бледную неровную полосу.
      Оставив позади ржавые рельсы и прогнившие шпалы, они, к удивлению Василия Леонидовича, попали в райский уголок: небольшая рощица в последних лучах заходящего солнца, заросший прудик с темной застоявшейся водой...
      Обойдя прудик, Георгий подошел к кустам орешника и, раздвинув их, шагнул внутрь. Василий Леонидович, оберегая лицо от ветвей, пригнутых руками спутника, нырнул вслед за ним. Здесь все было оборудовано для приятного проведения времени. Три деревянных ящика из-под продуктов служили стульями, а вместо стола был толстый пень, изрезанный желающими увековечить себя собутыльниками. На коре пестрели мужские и женские имена. Выделялись две надписи. Первая гласила: Петя, я тебя..., что одинаково могло означать неземную любовь или угрозу расправиться при удобном случае. Вторая была как крик души: Здесь с Витьком мы сидели 14 мая 1994 года - трезвые!!! Слово трезвые было яростно подчеркнуто.
      - Нравится? - Георгий пытливо наблюдал за гостем. Василий Леонидович, не желая полностью подчиняться воле своего случайного спутника, ответил уклончиво:
      - Да, забавно! Для меня, во всяком случае, непривычно.
      - А ты привык фрикасе с жульенами жрать, что ли? - в голосе Георгия зазвучали враждебные нотки.
      - Да нет, - поспешил оправдаться Василий Леонидович, от волнения поправляя узел галстука. - Просто давно в такую обстановку не попадал. Милиция нас здесь не застукает?
      Георгий усмехнулся.
      - Они сюда ходить не любят. Если только когда рейд проводят. А сегодня рейда не будет. Старшина у меня тут есть знакомый, подсказал бы. Ну давай, что там у тебя есть?
      Василий Леонидович быстрее, чем ему хотелось бы, достал бутылку Столичной и банку лосося. Георгий крякнул от удовольствия.
      - Неплохо живешь, Васюха. По нынешним временам гуляем, как буржуи недорезанные. - Он достал из видавшего виды небольшого рюкзачка два пластмассовых стаканчика и завернутый в серо-грязную тряпицу желтоватый кусок сала, а из кармана - четвертинку хлеба в газетной бумаге и половину головки чеснока. Обсиненные перстнями пальцы ловко управлялись со всеми этими приготовлениями. Из кармана брюк он достал нож с наборной рукояткой, порезал сало на ровные дольки - хоть на конкурс выставляй.
      Заметив направление взгляда своего гостя, Георгий усмехнулся:
      - Нравится? - и покрутил в воздухе ножом, демонстрируя, как переливаются наборные грани рукоятки. Василий Леонидович с детства любил ножи, они всегда вызывали у него чувство благоговения и желания обладать ими. Красивые вещи, ласкающие взгляд, да ещё вселяющие уверенность: попробуй, возьми теперь меня голыми руками!
      Мелькнула мысль: А может, продаст он мне эту вещицу? Правда, у меня с собой всего тридцать тысяч, заначенных от жены, но вдруг уступит?
      Словно угадав его мысли, Георгий покачал головой.
      - Зачем он тебе? От подобных штуковин у таких, как ты, лишь одни неприятности. Я в зоне наслушался: один жене в ссоре живот пропорол, другой - приятелю по пьяному делу сердце проткнул. Слабонервным таскать нож - это все время находиться под приговором. Ну, давай сюда бутылку, выпьем, а то разговор насухую плохо идет.
      Разливать Георгий взялся сам, пояснив: