Когда Мефистофель положил телефонную трубку, Жорик сразу заподозрил неладное. Но шеф молчал, пауза затянулась, и, не выдержав, он решился задать вопрос:
      - Это Лидка? У неё все в порядке?
      - У нее - не знаю, а у меня всегда порядок!
      - Так я выезжаю к ней сегодня вечером?
      - Нет, не выезжаешь, - жестко прозвучал ответ.
      - Почему? - спросил Жорик, хотя, похолодев, уже все понял.
      - А потому, что ты мне нужен здесь и сейчас. Времена тревожные, и каждый человек на учете. - Мефистофель посмотрел на него тяжелым взглядом.
      Последняя надежда исчезла.
      Жорик на плохо слушающихся ногах вышел, спустился вниз, сел в машину, отъехал метров двести и остановился. Вопль отчаяния помимо воли вырвался из его груди.
      - Как теперь жить?! Как?! - Он раскачивался из стороны в сторону и бил себя кулаками по голове, словно хотел наказать за происшедшее. - Как мог Мефистофель сотворить со мной такое? Ведь знал же, как я люблю Лидку. Неужели никого другого послать не мог? Зачем он так со мною? Ведь я столько для него сделал!
      В стоявшей неподалеку автомашине двое терпеливо ожидали, когда у клиента окончится приступ и он поедет дальше. Упускать его было нельзя: Мефистофель приказал решить вопрос с ним до наступления вечера.
      Отдав приказ о ликвидации Жорика, Мефистофель нервничал. С Жориком он начинал много лет назад. Хозяйственный мужик, умел наладить дело. Да вот влюбился по-глупому. Если честно, Мефистофель даже немного завидовал своему дружку. Не потому, что у него была Лидка, а любовному трепету, волнению Жорика, его юношеской увлеченности этой женщиной. Сам он уже много лет не испытывал никаких не только любовных, но и иных чувств. Он боялся даже самому себе признаться, что давно уже живет механически, как автоматическая игрушка, ни от чего не получая удовольствия. Даже деньги, когда их много, не приносят радости. Когда все доступно - исчезают желания, стимул жить, к чему-то стремиться. Казалось бы, все есть - возьми и уйди в сторону. Но нет, не может он этого сделать: слишком уж многоена него завязано - людей и денег. Но самое главное - власть. Она кружит ему голову, веселит душу. Он не знает ничего притягательнее этого ощущения всесилия, когда по единому твоему слову решаются многомиллионные сделки и человеческие судьбы. Да что там судьбы, он единолично распоряжается их жизнями. О, как сладок этот мед вседозволенности! Кто раз попробовал, тот уж сам не откажется.
      Конечно, Жорика жалко. Но сам виноват: распустил язык с бабой в постели, а та по глупости своей парикмахерше кое-что ляпнула.Естественно, это до моих людей дошло. ИЛидку подставил, и себя... Впрочем, что теперь сожалеть - решение принято.
      Он подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение. Перебитый когда-то в драке нос зловеще нависал над верхней тонкой губой, которую он старался скрыть под щетиной небольших усов. Действительно похож на Мефистофеля, - с удовлетворением подумал он. - Да и дела проворачиваю и впрямь бесовские. Он отошел от зеркала. Расслабляться ему никак нельзя: слишком велика нависшая над ним и его делом опасность. Ему предстояло организовать ещё одну серьезную акцию, подобную этой. Вариант действий ещё окончательно не определен, а вызванный им Шарик должен прибыть в ближайшие часы.
      Азартная игра в домино продолжалась.
      Тухлое дело: Мефистофель за пустяк такие деньги предлагать не будет. Зачем послал за мной, своих ребят жалеет, что ли? Шарик глянул на скуластое, азиатского типа лицо телохранителя Мефистофеля.
      Чуткий Мефистофель криво усмехнулся:
      - Да, ты прав. Мои парни могут это сделать не хуже тебя, но мы тут все под присмотром милиции. Нас пасут очень плотно, а тебя в нашем городе никто не знает. Сделал свое дело и укатил. Рисковать в этом деле нельзя: на карту поставлена моя жизнь. Крайне опасный для меня человек - объект твоей заботы. В нашем распоряжении не более суток. За срочность я и плачу в десять раз больше обычной цены.
      Вот это и подозрительно, - подумалось Шарику. - Подобную сумму обещают, когда вообще не собираются платить.
      - Сумма огромная, но на это идем, - продолжал Мефистофель, - потому что дело не только во мне: под угрозой вся наша организация, и мне просто не позволят сесть на скамью подсудимых. Здесь затронуты интересы людей посерьезней меня.
      Шарик хорошо помнил, как в колонии один жест Мефистофеля мог решить судьбу любого зека. А тут, оказывается, есть кое-кто и над ним. Дело действительно тухлое, но отказаться теперь, когда ему известно задание, невозможно. Надо включиться в игру, а там видно будет. В конце концов Мефистофель - король здесь, на юге. А страна большая, и укрыться есть где. Заказ, конечно, придется выполнить, но от ребят Мефистофеля скрыться во что бы то ни стало. За предложенную сумму они убьют любого. Но пока пусть думают, что я в ловушке.
      Приняв решение, Шарик почувствовал себя увереннее:
      - Что много говорить, ясно, что я не в солярий загорать по путевке приехал!
      Мефистофель недовольно поджал губы, но предпочел на дерзость не отвечать. Да и Шарику самое время было сыграть в поддавки.
      - Уточнить кое-что надо, - сказал он примирительно.
      - Давай, - снисходительно разрешил Мефистофель.
      - Кто он?
      Мефистофель кивнул косоглазому, и тот показал Шарику фотографию молодого улыбающегося мужчины. Несколько секунд внимательного изучения её хватило, чтобы он запомнил объект навсегда.
      Сжигая фотографию, Мефистофель сказал:
      - Больше тебе о нем и знать нечего.
      - Его пасут?
      - Естественно, но не очень плотно. Местные менты не имеют большого опыта охраны свидетелей.
      Да, сомневаться нечего - дело тухлое: надо убрать человека, знающего об опасности да ещё находящегося под охраной милиции. И на все про все отводится меньше суток.
      - Я тоже не фраер, сынок, как ты, наверное, догадываешься. Сегодня вечером его выведут на тебя. - Мефистофель открыл лежавшую перед ним папку. - Вот посмотри на план. Это дом одного уважаемого в городе человека. К дому примыкает пустынный приморский парк, и если влезть вот на это дерево, то окажешься прямо в трех метрах от смотровой площадки особняка. Вот именно сюда он и выйдет ровно в 21 час.
      - А если не выйдет?
      Мефистофель впервые за время разговора усмехнулся:
      - Не волнуйся. Слишком уж хорош будет у нас загонщик: стройная, как кипарис, с волосами до плеч, одетая в ярко-желтое платье. Сама, между прочим, на этом цвете настояла, чтобы ты не промахнулся и ненароком в неё не попал.
      - А я не попаду?
      - Все-таки с тобой легко иметь дело. Ты все понимаешь правильно: убрать придется и её. Для тебя, я знаю, что одного, что двух - без разницы. Всего только лишний взмах рукой. Небось на тренировке по дартсу по сотне раз дротики бросать приходится.
      - Дротики в дартс в несколько раз легче ножа с ртутью в рукоятке и гусиным оперением.
      - Но и сумму, полученную за два взмаха рукой, ты за всю жизнь не заработаешь.
      Сейчас, - подумал Шарик, - самое время вносить в сценарий Мефистофеля поправки, и начать надо издалека.
      - Послушай, твоя сумма вовсе не в десять раз больше обычной, а всего лишь в пять, так как убрать надо двоих. Или ты за женщину заплатишь отдельно?
      Мефистофель отрицательно качнул головой. Шарик продолжил:
      - Кроме того, ты будешь платить не за два взмаха, а за четыре: ведь без контрольных уколов - гарантий нет. А без них тебе не обойтись.
      - Это тебе теперь нужны гарантии. И не меньше, чем мне, - парировал Мефистофель.
      Шарик предпочел не заметить угрозу.
      - А как насчет задатка? - спросил он. - Ну, скажем, половины от общей суммы на случай непредвиденных обстоятельств.
      - Расчет завтра утром в поезде. Косой принесет деньги. Вот твой билет. Поезд отходит в 8 часов утра. Смотри не опоздай.
      Все ясно: они хотят быть уверенными в его появлении в поезде. Но он тоже должен иметь свои гарантии:
      - Ты меня совсем за дурака считаешь, если думаешь, что я пойду на дело без задатка.
      - Хорошо, - согласился Мефистофель, - ты получишь задаток, но не пятьдесят, а тридцать процентов от обусловленной суммы. Косой, дай ему деньги.
      Косой достал из нижнего ящика стола обвязанный бечевкой увесистый сверток. Шарику все это крайне не понравилось: и легкость, с которой ему согласились дать задаток, и заранее заготовленный сверток. Шарик развязал узел, развернул плотную материю и, проведя пальцем по краям банкнот, убедился, что перед ним не кукла, а настоящие деньги. Вновь завернув банковские упаковки, он связал их толстой бечевкой и небрежно засунул в свою верную спутницу - вместительный саквояж.
      До намеченной акции осталось ещё несколько часов и можно успеть отдохнуть с дороги, но Шарик не торопился.
      - Почему ты уверен, что она выведет его на меня?
      - Все старо как мир, - нехотя ответил Мефистофель. - Мужчина влюблен и не откажется от свидания с любимой после нескольких месяцев разрыва отношений. На некоторое время объект освободится от опеки милиции. На приеме в особняке, когда будет много гостей, это будет нетрудно.
      - А она его настолько разлюбила, что согласна подставить под нож?
      - Может быть, и нет. - Мефистофель несколько мгновений колебался. Но больше она любит свою несовершеннолетнюю дочь и не хочет для неё неприятностей... И еще, мне не нравятся твои расспросы.
      Он, конечно, прав: не мое это дело. Девчонка наверняка у него в руках, и мать приведет возлюбленного на плаху.
      Мефистофель поднялся, давая понять об окончании разговора. Но все равно последнее слово Шарик хотел оставить за собой:
      - Надеюсь, никто из твоих ребят не будет дышать мне в затылок во время акции? На охоте я становлюсь нервным и могу нечаянно взмахнуть рукой не в ту сторону.
      И вновь Мефистофель не возражал:
      - Я правила знаю. Моих людей не должно быть вблизи от места проведения ликвидации. Риск слишком велик.
      Больше говорить действительно было не о чем, и Шарик отправился в отведенную для него комнату. Перед тем как лечь, он достал из саквояжа свой инструмент - особым образом изготовленные ножи. Их ровно семь - на счастье. Каждый из них вставлен в кожаную ячейку круглого легкого металлического цилиндра, словно патрон в барабан нагана. Их вид действовал на него успокаивающе и вселял уверенность в успехе. А он Шарику сегодня необходим: никогда ещё он так не был близок к гибели. Причитающаяся ему огромная сумма была лишь приманкой, и в поезде ему появляться никак нельзя. Задатка за глаза хватит.
      Сделаю дело и смотаюсь! С этой мыслью он и заснул.
      Сидеть на шершавой с множеством наростов толстой ветке было неудобно, и он жалел, что не додумался взять с собой подушку.
      Парочка появилась чуть раньше времени,но он уже был наготове. Женщина направилась к краю площадки, мужчина последовал за ней. Они остановились прямо под ним. Тонкие шерстяные перчатки не мешали ему извлечь из обоймы два ножа. С такого близкого расстояния промахнуться невозможно...
      Испуганно отпрянув от сраженного ножом любимого человека, женщина глухо вскрикнула и тут же упала на него сверху, словно запоздало стремясь прикрыть от внезапной опасности. Нож инородным телом торчал в её светловолосом затылке. Шарик для контроля ещё два раза взмахнул рукой, как на тренировке, выдвигая локоть вперед на уровне плеча.
      Теперь медлить было нельзя. Быстро перебирая руками по стволу, он сполз вниз. Перчатки рвутся, но предохраняют ладони от шершавой, как наждак, коры дерева. Спрыгнув на небольшом от земли расстоянии, Шарик лицом к лицу столкнулся с двумя подростками. На вид им было лет шестнадцать-семнадцать. Он понял: не просто так они гуляли с фонарем по пустынному темному парку. Свет больно ударил по глазам. Резко отпрыгнув в сторону, он почти наугад резким броском вонзил нож в переносицу парня, держащего фонарь. Второй, взвизгнув, стремглав бросился бежать.
      Шарик начал преследование. Как и Мефистофелю, ему нельзя было оставлять живых свидетелей. Белая рубашка парня помогала не потерять его в темноте. Улучив момент, он с силой метнул нож. Парню повезло: споткнувшись, он упал, и нож пролетел мимо.
      Остался последний нож. Парень, видимо, повредил ногу. Шарик подбежал к нему. Подросток упал на колени:
      - Дяденька, не убивай!
      Он ещё никогда не ликвидировал человека вот так, лицом к лицу. До чего же отвратительно себя чувствуешь, когда видишь полные мольбы глаза человека, знающего, что его ждет, а ты не можешь ему ничем помочь: он свидетель.
      Шарику даже не пришлось демонстрировать свое искусство. Перехватив нож поудобнее, он вонзил лезвие в шею. Хорошее знание анатомии выручило, парень не издал ни звука...
      До чего же противно убивать вот так - контактным способом!
      Выбравшись из парка, Шарик узкими наклонными улочками направился к шоссе. Снизу он услышал натужный шум мотора и увидел огни медленно ползущего вверх грузовика. Это очень кстати. Он затаился в темноте у забора, с правой стороны по ходу автомашины. Выбрав момент, бросился вперед, зацепился за борт, подтянулся и заглянул в кузов. Ему повезло: там были большие деревянные ящики. Он влез и залег между ними.
      Попетляв по улицам, грузовик остановился возле одноэтажного небольшого домика, из которого вышла женщина. Она помогла водителю перенести в дом свертки из кабины. В кузов они не заглянули. Так что ночлег в грузовике ему был обеспечен, а утром он покинет город, и пусть Косой встречает его у поезда.
      Положив под голову сумку, Шарик приятно ощутил щекой толстый сверток с деньгами, хотя, конечно, он здорово продешевил: за четыре трупа этого мало. Ну да ладно, главное самому в живых остаться.
      В доме погас свет, и Шарик позавидовал водителю грузовика.
      Он долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ним возникало лицо четвертого убитого им парня. Усилием воли он все-таки заставил себя смотреть в его полные мольбы глаза. Постепенно фигура парня, стоящего на коленях, стала расти и достигла огромных размеров, и он уже не просил тихо, а угрожающе кричал:
      - Дяденька, не убивай!
      Шарик проснулся. Уже светало. Значит, все-таки ему удалось поспать. Он сладко потянулся и замер: светлеющее небо заслонила фигура Косого. Шарик неотрывно смотрел вдуло пистолета, наставленного ему прямо в лицо. Почему он медлит?
      И, словно читая его мысли, Косой сказал:
      - Мефистофель просил передать, что провести его невозможно. В одну из пачек денег мы вмонтировали радиомаячок, и ты постоянно был у нас на пеленге.
      Заметив попытку Шарика двинуть рукой, Косой миролюбиво предупредил его:
      - Не дури! Хозяин ещё велел сказать, что ты хороший специалист и убивать тебя жаль. Но он сам в трудном положении. И никак нельзя оставлять в живых хоть одного свидетеля.
      Шарика охватило страстное желание жить, ещё мгновение, и он, как тот, четвертый парень, встанет на колени и жалко попросит: Дяденька, не убивай! Перед ним вновь возникли страдальческие, полные мольбы глаза подростка. Но, сдержав себя, он отказался пусть от призрачной, но ведь последней попытки выпросить жизнь.
      Шарик обреченно смотрел, как начал напрягаться палец Косого на спусковом крючке маленького, почти игрушечного браунинга, отвернулся и зажмурился, моля Всевышнего не дать ему услышать звук выстрела.
      Косой и сам ещё пару минут назад не знал, что применит это найденное у Лидки оружие. Но было жалко ради одного выстрела засвечивать и выбрасывать новенький ПМ. Тем более что сейчас, хотя оружия плавает много, достать чистый, не замаранный делами ствол становится все труднее. А об этом браунинге он не успел ещё ничего сказать Мефистофелю, сразу включившись в новую акцию.
      Да и зачем посвящать хозяина в каждую деталь? Браунинг пригодился, и теперь этот окончательно засвеченный ствол надо отправить на дно моря. Тогда концы будут обрублены, а новенький ПМ вот он - целехонек и готов для использования в другом деле. Забрав деньги у мертвого киллера, Косой, немного подумав, задвинул тело подальше за ящики: завтра водитель, ничего не заметив, увезет его.
      Косой перескочил через борт грузовика и зашагал к своей машине, стоявшей за поворотом. Сел за руль и газанул от дома, в котором, возможно, ещё спал водила, ничего не подозревающий о страшном грузе в кузове. На горном повороте шоссе остановился. Обрыв здесь был крут, далекое море слепило бликами белесой мелковатой ряби, шум волн едва доносился сюда.
      Место было подходящим, и Косой, достав из кармана ставший ненужным и опасным браунинг, чуть разбежавшись, с размаху метнул его вниз. Пистолет описал крутую дугу и скрылся из вида за краем обрыва.
      Но как это часто бывает, в судьбу браунинга вмешался случай. Откуда Косому было знать о росшем почти горизонтально из отвесной стороны обрыва дереве, ударившись о ствол которого пистолет изменил траекторию, заскользил по поросшему травой склону и застрял в кустарнике, метрах в десяти от песчаной полоски берега.
      Браунинг найдет бомж Лешка Филонов. Но это будет через два дня.
      А пока Косой, ничего этого ещё не зная, позволил себе расслабиться и не спеша обдумать сложившееся положение: Конечно, Мефистофель нервничает и убирает слишком много людей вокруг себя. Но меня это не должно коснуться. Слишком уж я ему нужен. Эта кровавая чехарда наверняка будет продолжена. И без меня ему не обойтись. Убедиться в моей верности он имел возможность в течение этих трех лет. Вот только говорить ли ему о браунинге, взятом Лидкой у заезжего киллера? Пожалуй, не стоит. Мефистофелю это может не понравиться. А браунинга у меня уже нет.
      Косой ещё раз прокрутил в голове ситуацию и, окончательно уверовав, что лично он пока в безопасности, весь отдался быстрому движению. Он не обратил внимания на стремительно догоняющий и пытающийся обогнать его КамАЗ. А зря! Сильный удар в бок снес автомобиль с дороги. Сознание Косого не отключилось, и, ощущая невесомость полета над бездной, он понял свою ошибку.
      Глава 10
      ВОЙ СОБАКИ
      День обещал быть жарким. Лешка Филонов даже не подумал снять пиджак, из-под которого виднелась синего цвета рубашка, подобранная им прямо у обочины, где часто останавливались для отдыха автомашины с туристами.
      Любимыми и самыми доходными местами для Филонова были именно такие, не регламентированные стоянки. На всем протяжении южного шоссе были благоустроенные стоянки с шашлычными, кофейнями, столиками, укрытыми от солнца брезентовыми навесами. Но многие автолюбители, предпочитающие скромно утолять голод и жажду запасенными заранее продуктами, останавливались не здесь, а где-нибудь подальше, облюбовав удобную ложбину, углубление между горами или просто более или менее ровную площадку хотя бы с одним деревцем, способным укрыть от зноя. И даже если автотуристы не оставили после себя никаких следов, все равно одни и те же места непостижимым образом притягивали к себе новых людей, жаждущих пусть ненадолго, но почувствовать себя в одиночестве среди дикой цветущей природы в отдалении от благ цивилизации.
      Именно в таких местах вдали от городов и поселков Филонов и мог поживиться, найдя что-нибудь пригодное для продажи или обмена: благоустроенные точки на шоссе уже были заняты другими бродягами и нищими. Ему, одиночке, туда соваться было нельзя. Но он особенно об этом и не жалел. Конечно, ему, в его пятидесятитрехлетнем возрасте да ещё с хромой, плохо сгибающейся ногой, было тяжело лазать по горам. Но зато ему никто не мешал, и он был вполне счастлив. Года два назад он даже нашел кем-то оброненное портмоне с крупной суммой денег. Но уже на второй день, проспавшись, обнаружил, что нет ни денег, ни портмоне, не говоря уж о дерматиновой рваной женской сумке - верной спутнице, в которой лежало его единственное на тот день богатство: почти новенький туристский котелок, забытый кем-то на временной стоянке. Он догадался, что обокрали его случайные собутыльники, такие же бродяги, как и он. Филонов, привыкший безропотно переносить удары судьбы, даже не возмутился этой кражей, совершенной людьми, которых он угощал вечером: он и сам мог обокрасть случайного собутыльника.
      Ладно. Как пришли денежки, так и ушли. А вот похмелиться тогда очень хотелось. И до того хотелось, что он решился на то, чего уже давно, наученный горьким опытом, не делал: подошел к сидящей на веранде дорогого кафе компании и попросил дать опохмелиться. Попросил без надежды на успех: благополучные сытые люди, да ещё на отдыхе, не любят, когда им напоминают о существовании бедных и голодных. Они уверены, что сами никогда не очутятся на дне жизни, и гонят бедолаг, суеверно открещиваясь от дурного предзнаменования. Филонов не знал, что тогда нашло на тех мужчин, только один из них с молчаливого согласия других протянул ему через железную ограду наполовину недопитую бутылку с яркой этикеткой и огурец. Филонов, не отрываясь, осушил её до дна и закусил. Он даже не поблагодарил нежданных благодетелей, а повернулся и пошел дальше по пыльной дороге, каждой клеточкой своего больного, проспиртованного тела ощущая блаженство и покой.
      Больше он никогда не искушал судьбу и не дерзал надоедать нахальными просьбами солидным людям, довольствуясь сбором бутылок и оставленного автолюбителями барахла. Много ли ему, бомжу с двадцатилетним стажем, нужно?
      Он уже давно не вспоминал о том, что у него была жена Анна и двое детей, был дом и работа. Когда Анна задурила и в открытую стала встречаться со своим начальником, он, не выдержав, напился и проучил изменницу как следует. Анна, в синяках, побежала в милицию, и первые пятнадцать суток он отсидел, горя желанием быстрее выйти, чтобы доказать свои права. Буквально на второй день свободы при новом выяснении отношений его в состоянии легкого подпития вновь забрали, и по заявлению жены он опять таскал цемент на стройке. Опытные мужики в камере тогда уже подсказали ему, что Анна решила от него избавиться и оставить дом за собой. Отбыв положенное число суток, он вернулся домой и, опасаясь привлечения к уголовной ответственности по ст. 206 УК РФ за систематическое хулиганство, вел себя покладисто. Анна же увезла детей к теще, а сама приходила домой поздно, демонстративно отправлялась в душ и плескалась там, напевая веселые песни. Он терпел: может быть, одумается, все-таки двое детей...
      Ну а через неделю получку выдавали. Конечно, пришлось выпить с мужиками, но чуть-чуть, граммов по двести. А жена подгадала, знала, ведьма, что в день зарплаты он трезвым не придет. Уже сидела дома, ждала. Икак только он пришел, начала наскакивать на него, по-всякому обзывать. Он терпеливо сносил оскорбления. Тогда она пошла на крайние меры: завопила, стала царапать его лицо, якобы защищаясь от его нападения. Он ей ничего не сделал, только скрутил руки и толкнул на кровать. А она закричала, забилась, сбежались соседи, вызвали милицию. Ее на экспертизу: руки у неё дебелые, на коже, когда он её схватил, остались синяки и ссадины. Да ещё рукав платья порванным оказался. Хотя он готов был поклясться, что она сама это сделала, чтобы одной уликой против него было больше.
      А затем накатанная дорога: арест, суд и два года по ст. 206 УК РФ. Пока он в зоне парился, она с ним развелась, за своего начальника замуж выскочила, дом продала да вместе с детьми и новым мужем в дальние края уехала, где у того родня была.
      Вернулся Филонов - ни дома, ни семьи. Хотел обратно на завод пойти, но без прописки не взяли. Так и пошел бродяжить. С тех пор уж раз пять за бродяжничество да за мелкие кражи привлекался. Кневоле привык. Взоне его не обижали - просто не замечали, есть он или нет. А ему так и проще. Даже выпивка изредка перепадала, если удавалось исхитриться её достать не только блатным, но и им, серым мужикам. Жить можно: кормежка каждый день, о крыше над головой думать не надо. Одно плохо: туговато с выпивкой.
      Физической работы он не боялся: и в зоне трудился, и, когда выходил на свободу, перебивался случайными заработками. Но года три назад случилось с ним в зоне несчастье. Вывезли их за пределы колонии на заготовку древесины. Тяжеленное бревно скатилось сверху и ногу ему в двух местах переломало. До колонии километров семь. Не будет же начальник конвоя работу прекращать из-за какого-то ротозея зека. Отрядил двоих парней нести его до колонии: благо туда одна только дорога - прямая просека и заблудиться невозможно. Сделали подобие носилок и потащили, матеря его на чем свет стоит. Он не обижался: кому хочется пехом тащиться по обледенелой дороге в собачий холод да ещё среди дикой чащобы, где зверья хищного навалом. Всем помнилось, как в прошлом году тюкнул себе случайно по ноге топором молодой паренек, тянувший пятилетний срок. Его отправили одного в колонию, обмотав окровавленную ступню тряпьем и срубив палку для опоры. А вечером, возвращаясь на ночлег в зону, на дороге нашли обглоданные волками останки.
      Но в тот раз обошлось: доволокли его благополучно до медпункта. Фельдшер, бывший студент-медик, получивший семь лет за десять ампул морфина, сжалился над ним, дал граммов сто неразбавленного спирта вместо анестезии и начал вправлять поломанные кости. Но зря только спирт перевел. Как только сделал первый резкий рывок, боль вырубила Филонову сознание, и очнулся он уже с обвязанной и обложенной двумя дощечками ногой. Бывший третьекурсник никогда раньше переломами не занимался, только кое-что читал в научной литературе. Через несколько месяцев, когда у Филонова кости срослись, оказалось, что срослись они неправильно. Ногу он сгибать уже не мог и работать - тоже.
      Скоро настал конец его срока. Освободившись, подался он сюда, на юг. И не жалел об этом. Худо-бедно, а почти каждый день может себе позволить бутылку дешевого вина, да и на кусок хлеба хватает. Ну а луковицу или огурец на базаре выпросить можно. Не сразу, конечно, дают: много таких, как он, шастает. Но все-таки с седьмой или восьмой попытки что-нибудь получишь. Что там говорить - жить можно.
      Филонов не ленился, он не только исследовал места диких стоянок в поисках трофеев, но и спускался вниз по крутым склонам возле стоянок, облюбованных автотуристами. Все-таки странные они! Благополучные, с достатком люди, а все стремятся созорничать, детство вспомнить. Нет чтобы оставить основной доход бродяг - бутылки, тут же у обочины, у них просто страсть какая-то метать их вниз, в море. Соревнования даже устраивают. Но это им только сверху кажется, что море вот здесь, рядом, рукой подать. Кустарник и высокая трава на пологих склонах гасят удар, и бутылка, скатываясь, часто остается целой. И если не полениться, полазить по склону, за день можно собрать достаточно посуды, чтобы вечером иметь нормальную выпивку.
      Сегодня, как всегда, Филонов полез вниз по склону. Матерчатую хозяйственную сумку он перевесил через плечо и почти ползком начал передвигаться по густому травяному покрову. Ему сразу повезло. Метрах в десяти от шоссе он обнаружил первую бутылку, а затем, внимательно осмотревшись, ещё две - чуть ниже. Он почувствовал радость, подобно заядлому грибнику. Палкой он подтянул к себе трофеи и положил их в сумку. Теперь при передвижении сумка чуть мешала ему, сдавливая шею и ударяя по ребрам, но легкое позвякивание стекла веселило душу. Но он рано обрадовался. После первого успеха наступила полоса неудач. Особенно было обидно, когда он, рискуя сорваться, добрался до блестевшей в траве посуды, а она была разбитой.
      Теперь он передвигался по склону и по горизонтали, и вниз, и вверх, стараясь не пропустить ни одной бутылки. Удача постепенно возвращалась к нему. Сумка делалась все тяжелее.
      И тут он заметил у самого края небольшого выступа, метрах в десяти от прибрежного песка, какой-то блестящий предмет. Верный своей привычке не оставлять ничего без внимания, он подполз поближе и из невысокой травы извлек браунинг. Трясущимися пальцами он с трудом вынул обойму с двумя оставшимися патронами и задвинул её испуганно назад:
      А пистолетик-то темный, уж точно в деле побывал, хотя, возможно, кто-то просто так по пустым банкам в меткости потренировался. - Эта мысль его не успокоила, оружия он не любил и боялся. Первым побуждением было бросить его в воду, но воспоминания об ощущениях, испытываемых почти каждое утро, когда мучительно хочется выпить, а не на что, остановило его. - Хоть и опасно, но в трудную минуту можно выменять на бутылку спиртного. Браунинг последовал вслед за бутылками в сумку.
      Если бы Филонов знал, какие несчастья приносит этот на вид игрушечный пистолет своим временным владельцам, он наверняка отказался бы не от одной утренней опохмелки. Но он не знал.
      В камере стоял запах дезинфекции, влажного свежевымытого дерева и человеческих тел. Павел Холодов не спал. Казалось, что кошмар последних, сумбурно и глупо прожитых суток отныне будет терзать его всю жизнь.
      Холодов и раньше ревновал жену, а в последнее время, когда она перестала скрывать свое равнодушие к нему, мучился особенно. Неделю назад Марина внезапно купила путевку и уехала отдыхать на юг.
      Заняв денег, он решил лететь вслед за ней, чтобы проверить свои подозрения. Перед отлетом встретился с другом детства Володькой Шпыревым: он нуждался в благожелательном совете. В небольшом кафе было тихо и уютно. В последний раз они встречались здесь с Володькой три года назад, когда тот разводился с Ниной. Тогда общеизвестные и правильные слова о необходимости терпения в семейной жизни произносил Павел. Володька мог сказать ему сейчас то же самое, но тот, умудренный опытом двух неудачных женитьб, утешать не стал.
      - Стоит ли тащиться за тысячу верст, чтобы убедиться в горькой истине? Живи лучше в слепой вере. Билет на самолет сдай, а на эти деньги купи Маринке подарок и вручи в день возвращения с курорта.
      Павел сдавать билет не собирался. Он знал, что не отступит, и лишь хотел, чтобы хоть один человек на свете выслушал его и, если там, на юге, произойдет что-нибудь чрезвычайное, смог его понять.
      Лежа на голых досках в камере, Павел осознавал, что уже тогда решился на самое крайнее и недаром положил в карман складной нож с тяжелой металлической рукояткой.