А если и нет, за вас, молодых, все равно душа болит. Очень легко вы ошибаетесь, и так тяжело переживаете ошибки. В общем, так, Элис, отговаривать я тебя не могу, да и не хочу, потому что достаточно посмотреть, как ты сияешь, когда говоришь о своем принце, чтобы пропала всякая охота мешать вам. Но я попрошу тебя, девочка, будь осмотрительней. Если что-то, не дай бог, конечно, окажется плохо, помочь тебе не сможет даже твой папа. Но здесь, в Ауфбе, есть человек, на которого, наверное, можно будет положиться, я говорю о преподобном Вильяме, дяде Курта. Вы уже знакомы?

– Нет, – Элис подумала, – нет, точно не знакомы. Мы с Куртом гуляли по городу, с ним многие здоровались, но пастора я не помню.

– Познакомься с ним обязательно. Если хочешь, пойдем, я представлю тебя прямо сейчас, здесь недалеко, – Барбара кивнула на окно, – вон, через площадь, Петропавловская церковь. Да, и, кстати, если уж существует волшебство… считается, что в этом храме можно спастись даже от Змея-под-Холмом. Что, напугала я тебя, – она внимательно поглядела на Элис, – ну, кто-то же должен быть старым и мудрым, правда? Девочка, я очень, очень хотела бы, чтоб все у вас получилось, как в доброй сказке.

– Невилл старый. И мудрый, – Элис допила чай. – Он правда очень мудрый, и очень старый. Старше, чем ты.

– Ну, спасибо.

– Намного старше, – тут же исправилась Элис, – а кто такая Марья Моревна?

– Марья Моревна? – Барбара задумалась. – Кто-то из русских сказок. Какая-то, наверное… принцесса. Хм. Я, видишь ли, преподаю не литературу, а немецкий язык, так что в сказках не сильна. Спроси у Курта – он в этом дока. Тоже фольклорист, вроде тебя.

– Барбара, ну хоть ты мне скажи, где он учится? На кого?

– Да на этнографа, – она рассмеялась, – изучает всякие ужасы, похоронные обряды и прочие жертвоприношения, и пугает знакомых приобщенностью к тайнам.

– Поня-ятно, – протянула Элис.

– Что тебе понятно?

– Понятно, почему он не удивляется.

– Элис, а можно узнать, почему ты называешь Змея эльфом?

– И ты туда же!.. – Элис хихикнула. – Невилл меня тоже об этом спрашивал.

…Он не сразу спросил. Элис и сама не замечала, что порой называет Крылатого “эльфийский принц”. За эти пять дней – или не пять? – за то время, пока были они вместе, она, наверное, не раз назвала его так. И в конце концов Невилл не выдержал. Аккуратно поинтересовался, что, с ее точки зрения, общего между ним и маленьким народцем, облюбовавшим для жительства чашечки цветов и неувядающие луга на границе между Тварным и Срединным мирами?

– Крылья! – заявила Элис. – И вообще, эльфы бывают разные.

“Разные” эльфы, как сообщил ей Эйтлиайн, живут в Срединном мире, они верные подданные Сияющей-в-Небесах, “стрелы в ее колчане”, а раньше, когда народы Полудня еще имели возможность приходить к смертным, эльфы занимались преимущественно тем, что убивали. Всех. Просто так, из одного высокого и чистого презрения. Подобных привычек не водилось даже за самыми мрачными племенами Полуночи.

– Ну да! – не поверила Элис, читавшая кое-что и об эльфах, и о троллях, хоть и находила она германскую мифологию невыносимо пафосной. – Прямо уж всех?

– До кого дотягивались, – уточнил Крылатый.

Пришлось объяснить, что года два назад довелось почитать необыкновенную книгу одного английского профессора, где описаны в том числе и эльфы, волшебные и прекрасные, непонятные смертным, но близко к сердцу принимающие их дела и заботы…

– Я понял, – прервал Крылатый, – я знаю, о чем ты. Не думал, правда, что уже и сюда добралось. Скажи, а “Звездные войны” у вас еще не снимают?

Элис вопроса не поняла, и тему на этом закрыли.

Давно и далеко…

Михаил уехал к мачехе, поселился в столице, и много всего произошло с того дня, как князь велел ему убираться. Наэйр привыкал к Силе, к почти безграничному могуществу, он привыкал – безрезультатно – любить и быть любимым. Привыкал к тому, что принцесса стала бояться его, и к тому, что ему нельзя больше видеться с младшими братьями.

Сын Утра почти не ошибся, когда сказал, что Представляющий Силу не останется со смертными. Однако Наэйр… Михаил, не уходил из Тварного мира. Он, разумеется, бывал в Лаэре, но всегда возвращался в то же мгновение. Чтобы никто не заметил его отсутствия.

Жизнь в чужом городе, в чужом государстве, среди людей, даже в Белого бога верящих по-иному, чем на родине, казалась странной даже ему, привыкшему к резкой переменчивости Лаэра, где все предметы и явления тяготели к неопределенности. С фейри было легче, чем с людьми. Дивные народы, меняя реальность вокруг, сами оставались неизменными. Искрились чувствами и эмоциями, казались непостоянными, эксцентричными, порой безумными, но так же точно драгоценные камни разбрызгивают искры в солнечном луче, а есть ли что-нибудь тверже и неизменней самоцветного кристалла? Люди же менялись изнутри и снаружи, но не потому, что хотели этого, люди просто не знали, каковы же они, и не знали, какими следует быть. А те, кто знал – не находили для этого сил.

Михаил не пришелся ко двору на родине мачехи, и задевай его хоть сколько-нибудь отношение смертных, обязательно уехал бы из страны. Предварительно, разумеется, зарубив на дуэлях с десяток самых неприятных личностей. Но зная себе цену, на болтовню он не обращал внимания, чем очень скоро заработал репутацию отъявленного труса. Что ж, он не сердился на людей: Бохи – трусость, была опасной леди. Действуя рука об руку с совестью, Бохи терзала и мучила души, а не тела. И, будучи подданной Наэйра, в некоторой степени имела отношение к княжичу Михаилу.

Если бы не рыцарь Стефан, брат Катерины, от которого нельзя было отмахнуться с той же легкостью, что от других задир, не так бы и плохо жил фейри в человеческих землях. Любовь удерживала его здесь, любовь сторицей оплачивала все неприятности, и ради Катерины он готов был даже драться на дуэлях, даже убивать. Ей достаточно было попросить. Однако невеста его обладала чистой душой и голубиной нежностью нрава, она питала отвращение к убийству, к любому кровопролитию. Она ссорилась с рыцарем Стефаном, со своим родным братом, она запрещала ему задевать своего жениха. Она знала больше Стефана, она слушала рассказы тех, кто воевал вместе с княжичем, слушала рассказы принцессы, не ленилась расспрашивать самого Михаила, Катерина знала, чем грозит брату серьезная ссора с ее княжичем. Знала, чем закончится дуэль, если она все-таки состоится.

Стефан смеялся в ответ.

Михаил же не держал зла на рыцаря, вообще не умел злиться на смертных. Как злиться на людей? Их можно любить или не замечать, или, как в случае с братом Катерины, отвечать на слова словами, вгоняя задиру в краску ярости и досады. Слова острее мечей, они куда больнее ранят, и такие раны не заживают, порой, до конца жизни. А то, что отношения с будущим шурином не сложились с самого начала, это, конечно, жаль. Но после свадьбы Михаил не собирался оставаться в Тварном мире, ему нравилось здесь все меньше, а Катерина – душа его, его голубка, единственная на всю жизнь любовь – заслуживала бессмертия в вечно цветущих садах Лаэра.

Гиал приходил иногда взглянуть на возлюбленную черного принца. Слушал ее песни. Одобрительно говорил, что среди людей немного сыщется такой искренней невинности, чистоты не только тела, но и души. Гиал не прятался, но Катерина все равно не видела его.

– Потому что я – сказочный зверь, а люди разучились видеть сказку. Разве что дети еще умеют это, но она уже не ребенок. И это к лучшему.

Михаил так не думал. Мысль о том, что его любимая не может увидеть волшебного белого зверя, скользящего между цветущих розовых кустов в саду, цокающего легкими копытцами по серым мостовым, сияющего собственным мягким светом в решетке солнечных луче —, эта мысль огорчала, как, наверное, огорчают смертных немощность или болезни близких. Но тем больше старался он порадовать свою невесту чем-нибудь другим, не сказочным. Стоило половину жизни провести в Тварном мире, чтобы только к пятнадцати годам узнать, в чем же польза богатства.

Проявляя заботу, скорее именно о людях, нежели об остальных смертных, Наэйр многое изменил в сложном хозяйстве, доставшемся в наследство от деда. Вызволив из земель Баэса погибших гвардейцев, принц назначил своим первым советником и командиром гвардии Галлара – бедствия и болезни, вместо Брэйг и Фуэйха – лжи и ненависти, исполнявших эти обязанности при жизни Владыки. Последние, надо заметить, восприняли понижение с явной признательностью. Чего нельзя было сказать о Галларе, слегка удрученном свалившейся ответственностью.

Михаил беспокоился за отца, оставшегося в одиночестве под защитой одних лишь смертных, и приказал Калх – измене, обратить свое внимание на другие планеты, а для верности, лучше бы и на другие галактики. Калх попросила дозволения говорить и заметила, что, зная смертных, брэнин и сам наверняка понимает: ее роль в совершаемых людьми предательствах сводится к простому наблюдению. А посему, даже если она покинет Землю, люди немедля призовут ее обратно. Разве что брэнин отправит ее в царство Баэса. Но таким образом он добавит работы Брэйг, ее драгоценной подруге.

Михаил обещал подумать над этим. Калх попросила извинения за дерзость. Да, мало помалу слуги начинали бояться его так же, как боялись деда. Рано или поздно они станут трепетать перед Представляющим Силу, но в те времена Наэйру в голову не приходило, что такое возможно. А Калх, конечно, была права. Уж что-что, а предавать люди умеют. Даже среди апостолов нашелся предатель. Наэйр не видел Иуду в преисподней, и это наводило на размышления.

Однако приказа он не отменил.

За исключением же близкой смерти брата и беспокойства за судьбу отца, будущее казалось ясным. Не сказать, чтобы благополучное, оно, во всяком случае, не таило неожиданностей. Наэйра не тревожили предчувствия, не смущали сны в часы кэйд и динэйх, он настолько был уверен в себе и в грядущем, что даже не считал нужным смотреть, а что же ожидает его в действительности. Он любил, его любили – и ничего не было важнее. Только бы успеть спасти князя, но тот знал, кто предаст его и до рокового дня оставалось еще несколько месяцев.

– Ну, как же, – Курт был не в духе, – Марья Моревна, прекрасная королевна. Мата Хари из Тридевятого царства. Была замужем за Кощеем Бессмертным, выведывала его секреты и безвозмездно передавала наиболее вероятному противнику. Тоже, кстати, своему мужу. Вдвоем они бедолагу доконали.

– Которого? – уточнила Элис.

– Кощея, разумеется.

– М-да. Неприятная личность. Курт, он все знает.

– Это ужасно, – спокойно прокомментировал Курт, – что же теперь делать? Кто знает, Элис? Твой Кощей?

– Кто такой Кощей?

– Андэд, – с чудовищным акцентом ответил Курт, – ну или лич [60] высокого порядка. Обитает в Тридевятом царстве, считается бессмертным, ворует женщин и нарывается на неприятности. Он что, сравнил тебя с Марьей Моревной?

– Нет, он сказал, что я не Далила, и не Марья Моревна. Кто такая Далила я знаю, а славянской мифологией не интересуюсь. В общем, мне показалось, что Невилл не против. Тридевятое царство – это славянский аналог Волшебной страны?

– Не совсем. Я, кстати, тоже кое-что знаю. Змей не проходит по категории “плохих парней”, и меня это радует. Что ты скажешь, если я попрошу нас познакомить?

– Вы знакомы.

– Элис…

– Ох, Курт, честно скажу, я не представляю его реакцию. Ты не обижайся, но Невилл, он относится к смертным… к людям, ну, не совсем… Он может просто сказать: а зачем? Я не уверена, что ты ему интересен. Не обижайся…

– Что обижаться не надо я уже понял.

– Мы говорили о тебе, – неуверенно добавила Элис, – так, немножко. И Невилл сказал, что не ты первый, не ты последний.

– Из светлых рыцарей?

– Нет. Из тех, кто должен был его убить. А что ты узнал, если захотел с ним познакомиться?

Небо, еще ярко-синее, понемногу белело, и уже не видно было солнца из-за темного холма, скоро зазвонят колокола всех пяти церквей.

Интересно, где сейчас Бео?

На кухне у Элис пахло кофе. Ничего не изменилось, как будто всю жизнь они с Куртом сидели по вечерам здесь, за деревянным столом, и беседовали о волшебстве и загадках. Курт – человек, которого хорошо иметь в друзьях. Даже, когда он дуется. Но лето закончится, из Ауфбе нужно будет уезжать. Если пять дней в разлуке показались долгими, каково же будет ждать следующего лета? Да и встретятся ли они здесь через год? Говорят же, что нельзя возвращаться туда, где было хорошо.

Впрочем, Невилл обещал научить многому, в том числе, наверное, научит и “шагать”, как говорит он сам, в любое место на планете. Можно будет появляться в Москве, когда заблагорассудится. А Курт, конечно, даже не удивится.

– Познакомиться с ним я хочу, потому что он стал мне интересен, – ответил Курт после паузы. – А узнал я кое-что странное, если не сказать пугающее. В 1477 году некий бастард, сын одного из славянских государей, был предательски убит. Поскольку он был хоть и наследник, но незаконнорожденный, судьба его не слишком взволновала общественность, тем более что и престол-то давно был занят представителем совсем другой династии. Однако же то, что погиб княжич от рук людей, считавшихся его друзьями, и при содействии своей невесты, вызвало некое оживление. Даже в те суровые времена такие выверты шокировали публику. К тому же семейка изрядно разбогатела. Я не буду называть имен, сейчас они уже не имеют значения. Интересно другое: спустя семь лет, убийцы – вся семья, включая бывшую невесту, к тому времени, разумеется, уже замужнюю даму, а также ее мужа и троих детей – были уничтожены. Они жили в разных областях страны, но погибли почти одновременно, так что смерть их списали на дело рук нечистого. Точнее… не погибли. Их начали убивать примерно в одно и то же время, а обнаружили всех, кроме нашей дамы и детишек, еще живыми. Правда, с травмами, не совместимыми с жизнью. Кто-то посадил их на кол. По примеру другого славянского государя, о подвигах которого в те времена уже ходили легенды.

– Ты смеешься? – тихо спросила Элис. – На кол сажал граф Дракула. Его же не было на самом деле. Он вампир.

– А вампиров не бывает?

– Не бывает. Что случилось с невестой?

– Внешне – ничего. Но весь ее, прости за натурализм, ливер стал золотым. А самое неприятное то, что люди ее не похоронили, ее растащили по частям, переплавили и, видимо, распродали.

– Господи Иисусе… – пробормотала Элис. – Это, по-моему, чересчур даже с учетом обстоятельств. Подожди, а детей что, тоже – на кол?! Они же маленькие…

– Я так понимаю, ты имеешь в виду не техническую, а моральную сторону проблемы?

– Курт, как ты можешь смеяться?

– Детей он сначала убил, а уж потом… н-да. Ты не приняла так близко к сердцу его признание в том, что детей убивают и сейчас. Он же рассказывал тебе об этом, мол, мы убиваем тела, но не души. Души бессмертны. Элис, Драхен мстил за предательство, и мстил в духе своего времени, а время было жестокое – уж об этом-то ты должна знать. Я полностью понимаю его и оправдываю, надеюсь, ты – тоже. Какие-нибудь твои поступки могут показаться нашим потомкам через пять столетий не менее чудовищными. Речь не об этом, а о том, что он с тех пор не изменился. Что бы там между вами не происходило, будь осторожнее. Средневековая мораль, простая с виду, на деле очень сложна, и не дай бог нарушить какое-нибудь правило. Ты, я надеюсь, еще ничего ему не обещала?

– Н-нет…

– Ни в коем случае не клянись ему ни в чем, и ничего не обещай.

– Подожди, Невилл что – мертвый?!

– Живее, чем ты или я. Он стал бессмертным.

– Не-мертвым?

– Элис! – рявкнул Курт. – Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме фильмов с Лугоши? Я тебе еще раз повторяю: Драхен – личность во многих отношениях положительная, но со странностями.

– Ты думаешь, я в этом сомневаюсь? – Элис аккуратно поставила чашку на блюдце. – Он лучше всех, кого я знаю.

Она могла бы добавить еще, что верит Невиллу, как верят в Бога, могла бы рассказать о пяти прошедших днях, о могуществе и человечности, о бесконечной доброте и понимании, о любви… но побоялась не найти правильных слов. А Курт – не Невилл, он не умеет видеть душу.

О чем тут говорить? Слова все только испортят. Ее принца предали и убили, а он отомстил за себя – это же так понятно! Крылатый способен на чудовищную жестокость, – так сказало Солнце…

Неужели – то самое солнце, что скоро уйдет за невидимый горизонт?

Элис захотелось прямо сейчас отправиться на Змеиный холм, увидеть принца, сказать ему, спросить…

Его убили люди, которым он верил.

– Ему было шестнадцать лет, – серьезно произнес Курт, – намного меньше, чем тебе или мне.

– Ты что, мысли читаешь?

– У тебя они на лице написаны. Но, знаешь, я думаю, в жалости Змей не нуждается. У него было пятьсот лет на то, чтобы жалеть себя в свое удовольствие.

Да, все правильно. Ее романтическая любовь – детская, придуманная: рыцарь из тьмы и теней, у ее бога черные крылья. А вот и нет! Элис и не хотела, а улыбнулась, вспоминая безлунную ночь, блистание крыльев и россыпи алмазных искр от призрачных перьев.

И все же, что-то было не так, что-то она забыла, важное, или не очень…

Хотя, раз забыла, значит, не стоило и помнить. И к замку идти сейчас не имеет смысла – закат наступит часа через два. Крылатый говорил об этом, говорил, что прячется от заката и от рассвета, и он не отражается в зеркалах, и, странно, как можно было не заметить, что у него нет тени?

– Как ты сказал? – переспросила она. – Как ты назвал Кощея?

– Андэдом. Это, Элис, такое американское слово.

– На каком языке мы говорим?

– Заметила! – восхищенно констатировал Курт. – На русском. В основном. Хотя, я все, что знал, попробовал, понемножку от каждой союзной республики. Но это не фокус, – он ухмыльнулся, – вот когда ты начнешь, как царь Соломон, со зверьем и птицами разговаривать, тогда я удивлюсь.

– Обещаешь?

– Не вопрос!

– Я разговаривала. То есть, птицы со мной разговаривали на Змеином Холме, я же рассказывала.

– Тогда я удивился, – напомнил Курт, – пойдем в кино?

– Пойдем, – Элис вскочила из-за стола, – поедем. А куда?

– Надо сочетать приятное с полезным, слышала об “Aйсцайте”?

– Не-ет, – Элис присела обратно на табурет, – это что такое?

– Там крутят китайские и японские фильмы. Иногда на языке оригинала. Рискнем?

– Думаешь, я и китайский пойму?

– Понятия не имею. Заодно и проверим. Только учти, я сам его не знаю, так что будешь переводить.

Впрочем, им не суждено было попасть сегодня в “Айсцайте”. Под гул колоколов во двор влетел юный велосипедист и, быстро поздоровавшись, отдал Элис записку от фрау Цовель. Хозяйка “Дюжины грешников” приняла телефонограмму из университета Гумбольдта. Вильгельм фон Нарбэ сообщал, что нашел нечто, касающееся интересующего господина Гюнхельда вопроса, и если господин Гюнхельд не очень занят, то до двадцати двух ноль-ноль его ожидают в “Плац дер Райх”, в “яйце”.

“Яйцом” аборигены называли восстановленный купол здания рейхстага – весь из стекла, стали и зеркал. Под куполом же располагались смотровая площадка и кафе. Капитан фон Нарбэ питал неприязнь к открывающимся со смотровой площадки панорамам Унтер-ден-Линден и Потсдамской площади, зато любил выпить кофе в “Плац дер Райх”. Тамошний кофе даже Курт пил с удовольствием.

– Не иначе, его высочество почтил своим присутствием заседание рейхстага, – Курт показал записку Элис. – Что скажешь?

– Не люблю китайские фильмы, – она решительно составила посуду в раковину, – переоденусь, и едем в “яйцо”.

– А переодеваться зачем?

– Я не помню точно, но, кажется, Вильгельм уже видел меня в этом платье.

Элис успела переодеться, пока Курт мыл посуду – темпы рекордные, с учетом того, что сам он не взялся бы даже представить, каким образом надевается такое узкое платье. Во всяком случае, не разглядел ничего похожего на “молнию” или, там, крючочки-пуговицы.

Поймав его внимательный взгляд, Элис притопнула каблуком:

– На “приятелей” так не смотрят, Курт. Так смотрят на девушек, поэтому не разглядывайте меня, господин комсомолец. И вообще, я предпочитаю аристократов.

Курт пожал плечами и вытер руки.

– Вильгельм женат.

– Тем лучше.

Разве женщин поймешь?

Но машину она водила все-таки здорово. Почти по-мужски. Почти, не потому, что хуже, а потому что иначе. Это Курт еще в прошлый раз заметил, когда они ехали из Берлина прямо сквозь стены и живые изгороди. Но дело не только в том, что Элис безошибочно находила самую короткую дорогу, она очень уверенно чувствовала себя за рулем, и Курт, традиционно считавший, что женщина-водитель хуже обезьяны с гранатой, кое в чем готов был пересмотреть свое мнение. Хотя, конечно, исключения только подтверждают правило.

А Элис, наверное, с той же непрошибаемой уверенностью припарковалась бы прямо на служебной стоянке рейхстага, однако возле памятного подземного гаража их встретил знакомый черный “Мерседес”. И ливрейный шофер откозырял, распахивая перед ними дверь салона.

Курт не удержался и бросил взгляд на будочку охранника: точно, парень был тот же самый. Только что завистливо таращившийся на “ситроен” Элис, сейчас он являл собой воплощенное почтение. Ну, что за люди? Знал бы он, кому принадлежит “ситроен”!

– Элис! – Вильгельм вскочил из-за своего столика, щелкнул каблуками, придвинул для девушки стул. – Какой сюрприз. С затворничеством покончено, или вы решили ненадолго одарить нас своим присутствием?

– Не было никакого затворничества, – Элис благосклонно позволила капитану поцеловать ей руку, – вы же сами отказались составить мне компанию в прогулке по Митте.

– Я раскаиваюсь, – чистосердечно заявил Вильгельм, – знали бы вы, сколько раз я успел пожалеть об этом!

Поверх головы Элис он бросил на Курта вопросительный взгляд: “она в курсе?”

Курт чуть заметно кивнул: “все в порядке”.

– Вот, читайте, – Вильгельм выложил на столик машинные распечатки, запаянные в прозрачную пленку, – все, что есть об Ауфбе, начиная с 1485 года. Кстати, могу поздравить, – он отвесил Курту легкий поклон, – ваш род на сотню лет старше нашего.

Элис и Курт склонились над бумагой одновременно, и первые несколько секунд Курт бессмысленно бегал глазами по строчкам, гадая, что же это за духи такие, от которых все в голове путается? Потом начал вникать в тяжеловесную средневековую стилистику. Спасибо, хоть шрифт современный, а то с Вильгельма станется, он мог распечатать и готическими буквами.

Точная дата основания Ауфбе так и не была установлена. Город – тогда еще деревню в два десятка домов – обнаружили сборщики налогов. Ну, конечно! Эти везде залезут. Правда, мытарь, принесший известие о том, что выявлены злостные неплательщики, сам в Ауфбе не был. Зато там побывали его коллеги.

И ни один не вернулся.

Можно списать их исчезновение на то, что времена для Германии были, мягко говоря, неспокойные. Но Курт тут же решил для себя, что религиозная смута и сотрясавшие страну войны ни при чем, просто Змей уже тогда не одобрял нарушителей границ.

Следующее упоминание города Ауфбе датировалось уже XVIII столетием, временами создания королевской столицы и резиденции Берлин, в которую объединились пять городов.

Курт уважительно поднял брови: триста лет в безвестности, под самым носом властей – это уметь надо. Хотя, чему удивляться, если даже в двадцатом веке, во времена информационного бесчинства, об Ауфбе знают только его жители. Двести лет назад о нем вспомнили, тут же забыли, и больше ни в каких официальных документах город не фигурировал.

Вильгельму это, конечно, показалось интересным. Но привлекла внимание капитана беспорядочная на первый взгляд подборка сообщений о людях, пропавших без вести. И вот теперь Курт удивился по-настоящему, не содержанию документов – дотошности, с которой Вильгельм подошел к проблеме. Интересно, кстати, с чего бы вдруг? Ей-ей, не обошлось без Георга.

Итак, начиная с мытарей, пропавших в 1485 году, в районе Ауфбе (о городе, конечно, речи не шло, но кое-какие исторические названия с тех времен сохранились) ежегодно исчезало от тринадцати до двадцати человек. В записях встречались пробелы, и все же картинка выстраивалась цельная. Более чем. Особенно неприятно поразило то, что и в прошлом году, и зимой и весной года нынешнего два десятка человек бесследно исчезли на крохотном участке дороги между Бернау и Зеперником.

И куда они делись, позвольте узнать? Змей уволок? Смешно. Исчезновения в Бермудском треугольнике на него еще можно списать, но единичные случаи – совсем не тот масштаб.

– У нас в подобном обвиняют инопланетян, – подала голос Элис.

В инопланетян Курт не верил. И не верил в совпадения: маловероятно, что какие-нибудь марсиане решили охотиться близь и без того странного городка. А если бы даже и выбрали они окрестности Ауфбе в качестве охотничьих угодий, кое-кто быстро растолковал бы пришельцам, как поступают с браконьерами.

Надо поговорить с матерью, она хоть и не у дел последние лет двадцать, а навыки не растеряла, это ж как талант – не пропьешь и не продашь, даже если захочешь. Если что-то странное… гхм, это в Ауфбе-то? – скажем так, что-то странное, связанное с исчезновениями людей, происходило за тот год, что она живет здесь, матушка наверняка обратила на это внимание. А сама она не расскажет. И это не шпионская привычка, а преподавательская. Если, мол, хочешь что-то узнать, научись правильно ставить вопросы.

– Что думаешь? – Курт заглянул в лицо Элис.

– Боюсь, – просто ответила она. – Люди могли исчезнуть, просто завернув в Ауфбе, и в этом-то ничего особенного нет, потому что город, он не в Тварном мире… – бросив взгляд на Вильгельма, Элис неловко улыбнулась, – не на земле. Он в Идире, – она покосилась на Курта, – это Невилл так называет. Идир, или Межа – такая, знаешь, прослойка между Волшебной страной и Тварным миром.

– Тридевятое царство, – кивнул Курт, – или еще Лукоморье, с легкой руки Александра Сергеевича. Я подозревал, что где-то так оно и есть. А боишься-то ты чего?

– Если эти люди приезжали в Ауфбе, почему они оттуда не уезжали? —спросила Элис таким тоном, что зябко стало даже капитану фон Нарбэ. – А вдруг это все-таки Невилл? Вдруг ему зачем-то нужны, ну… жертвы.

Последнее слово Элис произнесла почти шепотом.

Курт невольно поежился. И все же не поверил. При всей своей симпатии к Змею, оправдывать его он не собирался, но в качестве жертв Драхену уместны были бы гекатомбы, а не полтора десятка человек за год. И, кстати, наверняка, где-то во имя Крылатого Змея проливаются реки крови, так что… Так, что там еще о Гюнхельдах?

Еретики, каких много было в те смутные времена, Гюнхельды утверждали, что бог и дьявол равны и ведут непрерывную борьбу за души человеческие, и за мировое господство. Один из многих вариантов дуализма – ничего, в общем, особенного. В какой-то момент старший в роду стал называться светлым рыцарем, хотя, конечно, рыцарского звания или хотя бы дворянства никто Гюнхельдам не давал, а целью существования семьи стало уничтожение Зла. Не идеи, а существа из плоти и крови. Чего там, в самом деле? Дьявола – к стенке, и даешь царство Божие на земле!

Гюнхельды с немногими сторонниками и основали Ауфбе, и больше о своей семье Курт в документах ничего не отыскал, но дальше он знал и сам. Граница на замке, семья стережет дьявола в его логове, по возможности ограничивая его свободу, и пестует одного за другим светлых рыцарей. Которые благополучно умирают, так и не выполнив своей основной задачи. Неприятно, но факт. Дед по отцовской линии не дожил до тридцати пяти. Отец, вот, тоже погиб молодым. Прадед не увидел даже своего сына. И так – из поколения в поколение.

Опять Змей?

Может быть. Правда, у него за полторы недели были все шансы разделаться с очередным светлым рыцарем, а Курт даже не чихнул.

Ага! Если не считать “трех очень милых феечек” из Вотерсдорфа.

– Вы заметили, в исчезновениях есть четкая система, – услышал он голос Вильгельма. – Все они происходили за несколько дней до полнолуния.

– Сегодня десятый день луны, – Курт поднял глаза на капитана, – второе летнее полнолуние через четыре дня.

– Второго июля, в 22:36, – фон Нарбэ был серьезен и даже, как будто, стал старше: – Курт, я не хочу навязываться, но мне нужно быть там. Это дело нельзя оставлять как есть, а ожидать, что нам поверят те, в чьи обязанности входит наведение порядка не приходится. Я бы и сам не поверил, если бы не видел тот замок.

– А вы видели его? – Элис отложила бумаги. – Курт мне не говорил. Вильгельм, вы тоже думаете, что этих несчастных убил хозяин замка?

– Тоже? – не понял Курт.

– Хозяин? – одновременно с ним переспросил Вильгельм. – Нет, Элис, хозяин этого замка, по всему судя, на пустяки не разменивается. Я не удивлюсь, если узнаю, что две последние войны – его рук дело, но ловить по дорогам одиночек… – он покачал головой, – да и кто сказал, что эти люди погибли? Они исчезли. Больше мы пока ничего не знаем.

– Уже “мы”, – вслух отметил Курт. – Честно говоря, Вильгельм, я буду только рад видеть вас в Ауфбе. С учетом того, что здесь написано, лишние руки и голова нам не помешают.

– А также право на ношение и использование автоматического оружия. Мне оно полагается, поскольку я дворянин. А это разрешение оформлено на ваше имя. Элис, – он развел руками, – если бы я знал, что и вы участвуете, непременно озаботился бы еще одним документом.

– Ну да, и мы приобрели бы для мисс Ластхоп парочку кольтов “Питон”.

Курт, не дрогнув, выдержал испепеляющий взгляд зеленых глаз.

– Я выбиваю сто из ста с пятидесяти шагов, – ледяным тоном, не хуже фон Нарбэ в первый день знакомства, сообщила Элис. – И у меня есть ствол, и разрешение на него. Не знаю, как насчет вас, господин русский шпион. Только с кем вы намереваетесь воевать? С Невиллом? Или с горожанами?