– Не совсем так. Я приехала с кузиной и жду ее.

– Я так рада видеть вас, – сказала мисс Элкингт он.

– Так приятно видеть земляков, – добавила ее сестра.

– Мне пора. Кузина ждет меня...

Наконец я освободилась от них. Взглянув на свое отражение в витрине, я поняла, что в моем состоянии вряд, ли кто-то усомнится.

Прошло еще несколько недель, наступило время моих родов.

Ильза тряслась надо мной, и часто я заставала ее молча сидящей в кресле с озабоченным лицом и догадывалась, что она беспокоится обо мне.

Проконсультировавшись с обоими врачами, Ильза решила отправить меня в клинику доктора Кляйна за неделю до родов. Что касается меня, то мое состояние безмятежной эйфории не исчезало, и я думала только о моем ребенке.

– Тебе придется подождать, пока ребенку не исполнится год, и только потом начать преподавать английский в Даменштифте, – предупредила Ильза. – Доктор Карлсберг не называл твоего имени, но его рекомендации будет достаточно для приема на работу.

Как странно, подумалось мне. Вспомнила старые времена ученичества – Елену Трант, вечно попадающую в переделки из-за своего необузданного характера и любви к приключениям. Странно вернуться туда матерью.

Я представила сестру Марию, сюсюкающую над ребенком, и сестру Гудрун с ее обычным заявлением: «Там, где Елена Трант, там всегда неприятности!».

Иногда я думала о тех трех днях и изнывала от своей любви к Максимилиану и желания его увидеть. Только мысль о нашем ребенке успокаивала меня, и я нетерпеливо ждала того времени, когда возьму его на руки.

Ярким апрельским днем Ильза отвезла меня в клинику.

Меня отвели в отдельную комнату, где не было других пациенток, по просьбе доктора Карлсберга, учитывая особые обстоятельства.

Комната сияла приятной белизной, хотя эта чистота несколько отдавала больницей. В комнате было окно, выходившее на лужайку, которую аккуратно окаймляли ряды цветов.

Доктор Кляйн представил меня жене, которая поинтересовалась, удобно ли мне здесь. В свою очередь я спросила, много ли других рожениц в клинике, и узнала, что таких, как я, несколько. Пациентки постоянно прибывали и убывали.

В первый день по прибытии, выглянув в окно, я увидела пять или шесть женщин в различной стадии беременности, гуляющих по лужайке. Они болтали между собой, а двое сидели на скамейке около цветов с вышивкой и вязаньем. К ним присоединилась еще одна женщина, вынула шитье, и они оживленно заговорили.

Мне было грустно находиться в одиночестве, хотелось спуститься во двор к другим женщинам.

Мне разрешили гулять в садике доктора Кляйна и дышать свежим воздухом, но там не было других женщин. Я спустилась в садик, посидела немного на скамейке, но здесь никого не было, с кем можно было поговорить о детях и показать вязание.

В это время из дома вышла госпожа Кляйн, и я рассказала о другом садике, увиденном из окна.

– Там по лужайке гуляют несколько беременных женщин, мне хотелось бы пообщаться с ними.

Она встревожилась.

– Думаю, что доктор не сочтет это целесообразным.

– Почему же?

– Вероятно, по его мнению, это нарушит ваш покой.

– Отчего же?

– У них у всех дома мужья. Думаю, он считает, что это вызовет у вас депрессию.

– Совсем нет, – вскричала я с горячностью. И подумала, то никогда не променяю отца моего ребенка на любого респектабельного мужа этих женщин. И я поняла, что счастлива оттого, что не утратила веру в возвращение Максимилиана в один прекрасный день, что покажу ему с гордостью нашего ребенка. Внутри меня все еще жила наивная мечта, что мы будем жить долго и счастливо вместе.

Вернувшись в комнату, я первым делом выглянула из окна. Лужайка опустела, все разошлись по своим комнатам. Но я решила спуститься и погулять по лужайке.

Доктору Кляйну теперь была известна моя история. Доктор Карлсберг счел целесообразным рассказать ее, но для предотвращения слухов, несомненно, искаженных и преувеличенных, решено было выдавать меня за миссис Трант, вдову, потерявшую мужа несколько месяцев назад.

В начале дня, в час сиесты, я решилась спуститься вниз; на лужайку. По-видимому, дом построили вокруг сада, в центре которого была лужайка, а другие пациентки выходили из двери крыла дома, противоположного моему. Для того, чтобы выйти из общей двери, мне необходимо было обогнуть все здание.

Я осторожно приоткрыла дверь. В коридоре царила тишина. Я медленно двинулась к лестничной клетке, спустилась и остановилась на площадке. Выбрав, как мне казалось, нужное направление, я подошла к небольшой лестнице, ведущей к двери. Приблизившись, я услышала чьи-то рыдания. Я остановилась и прислушалась.

Несомненно, кто-то находился в страшном отчаянии.

Я колебалась, что делать: узнать, что случилось, и предложить свою помощь или пройти мимо. Повинуясь внезапному порыву, я поднялась на три или четыре ступеньки и постучала в дверь. Рыдания смолкли, и я постучала еще раз.

– Кто там? – спросил высокий испуганный голос. Я спросила, можно ли войти, и услышав подобие согласия, открыла дверь и вошла в комнату, похожую на мою, но меньших размеров. На кровати, собравшись в комок, лежала девушка моих лет, с распухшим от слез лицом, с распущенными волосами. Мы уставились друг на друга.

– Что-нибудь не так? – спросила я.

– Все плохо, – ответила она печально.

Я подошла к постели и села рядом.

– Мне так плохо.

– Может быть, позвать доктора?

– Она покачала головой.

– Не в докторе дело. Лучше бы это. Все сроки давно прошли. Я уверена, что умру.

– Нет, нет! Конечно, нет. Тебе будет лучше после рождения ребенка.

Она снова покачала головой.

– Не знаю, что делать. Прошлой ночью хотела выпрыгнуть из окна.

– Нет, нет!

– У вас все в порядке. У вас есть муж и дом, и все будет замечательно.

Я не ответила.

– А у тебя нет?

– Мы должны были пожениться. Его убили шесть месяцев назад. Он служил в гвардии герцога и погиб от бомбы. Хотели – взорвать герцога. Он женился бы на мне.

– Значит, он был солдатом.

Она кивнула.

– Мы поженились бы, если бы он был жив.

В гвардии герцога, размышляла я. Герцог Карл Рохенштейнский и Дорренигский, граф Локенбургский.

– Твои родители присмотрят за тобой, – пыталась я успокоить девушку.

– Нет, они не захотят, – она снова грустно покачала головой. – Они привезли меня к доктору Кляйну и после родов не хотят меня видеть. Я уже пыталась покончить с собой, вошла в реку, но потом испугалась. Меня вытащили и привезли сюда.

Девушка была маленькой, юной и такой испуганной, я прониклась острым желанием помочь ей. Мне хотелось сказать ей, что меня тоже ждет нелегкое будущее.

Моя история была так фантастична, так отлична от судьбы возлюбленной солдата, любовь которой так временно оборвалась.

Ей было только шестнадцать. Я чувствовала себя намного старше и защищенней. Я сказала девушке, что нельзя впадать в отчаяние. Возможно, я смогу помочь ей с моим выстраданным опытом. Мне легко было вспомнить, ведь это было так недавно, безнадежное чувство одиночества охватившее меня, когда мне сказали, что мое романтическое замужество не более, чем миф. Кроме того, мне хотелось узнать историю этой девушки. Она разговорилась и рассказала мне о городе Рохенберге, главном городе Рохенштейна, где она жила с бабушкой, помнившей кончину отца нынешнего герцога и его коронацию. Этот герцог всегда был добрым и здравомыслящим правителем, во многом отличавшимся от своего сына, необузданно принца Карла. Ее бабушка была поглощена верноподданническими чувствами и, вероятно, не отказалась бы принят солдата герцогской гвардии в свой дом, но никогда бы не признала своим человека Людвига. К несчастью, они не поженились, хотя еще немного, и все окончилось б замужеством. Но судьба решила иначе. Она забеременела как раз перед тем, как бомба, предназначавшаяся до герцога, убила ее возлюбленного, оставив ее в одиночестве и добавив к этому бремени груз бесчестья. Этот груз был не под силу ни ей, ни ее бабушке. Она не имел представления, как прокормить себя и ребенка, и видела самый легкий путь – броситься в реку.

– Никогда больше не делай этого, – попросила я. – Ты выкрутишься. Я помогу тебе.

– У тебя все в порядке...

– У меня... у меня нет мужа...

– Ах, так ты вдова? Это печально, но я думаю, у тебя: есть деньги. У большинства пациенток доктора Кляйна они есть. Не знаю, почему он принял меня. Когда меня привезли полуживой и ругали за то, что я чуть не погубила ребенка, он взял меня в клинику и обещал ухаживать за мной.

– Это очень любезно с его стороны. Но у меня тоже нет денег. Мне придется содержать себя с ребенком. Возможно, я буду преподавать английский в женском монастыре.

– У вас есть образование, вы хорошо воспитаны. У меня ничего этого нет. Я девушка из низов.

– Как тебя зовут?

– Гретхен, Гретхен Шварц.

– Я еще навещу тебя, Гретхен, и мы поговорим. Обдумаем, что тебе делать после родов и без денег. Всегда можно найти выход.

– Так вы придете?

Я обещала, и мы посидели еще немного. Когда я ушла от Гретхен, я совсем позабыла о женщинах на лужайке.

В этот день доктор Кляйн навестил меня. Он рад, сказал он, что все идет как надо. По его мнению, роды близки и мы должны быть к ним готовы. После спокойной ночи я чувствовала себя относительно неплохо. Позавтракав, я надела просторный халат и, подойдя к окну, снова увидела женщин на лужайке. Я сразу же вспомнила о Гретхен и решила навестить ее.

Отыскав ее комнату, я поднялась по ступенькам и постучала. Не дождавшись ответа, я открыла дверь и заглянула в комнату.

Она оказалась пустой. Постель была прибрана и выглядела безликой. Окно было приоткрыто, паркет натерт, казалось, комнату приготовили для очередной пациентки.

В разочаровании я вернулась к себе. Тут мне пришло в голову, что Гретхен, вероятно, отвели в родовую и не исключено, что именно сейчас она рожает.

Усевшись у окна, я смотрела на женщин внизу, но не могла выбросить Гретхен из головы.

В этот день у меня начались боли, и вторично за такой небольшой период времени мне пришлось пережить трагедию.

Я помнила мучительную боль и была готова все стерпеть ради ребенка... Абсолютно все.

Я потеряла сознание и, очнувшись, не почувствовала боли.

– Как она? – услышала я чей-то голос.

Ответа не было.

Моя первая мысль была о ребенке, и я протянула pyки.

Кто-то наклонился надо мной. Я проговорила:

– Мой ребенок?..

Ответа не было. Потом откуда-то издалека я услышала – «Ей сказать?»

И кто-то другой ответил: «Подождите». Ужас охватил меня. Я попыталась собраться с силами, но сознание снова покинуло меня.

Доктор Кляйн с Ильзой стоял у моей постели. Здесь же находился доктор Карлсберг. Все они были очень мрачны.

Ильза взяла мою руку.

– Наверно, это к лучшему, – сказала она. – При таких обстоятельствах.

– Что? – закричала я.

– Елена, милая! В будущем ты поймешь почему. Тебе будет легче.

Я больше не могла терпеть эту муку. Я должна знать правду.

– Где мой ребенок?

– Ребенок, – сказал доктор Кляйн, – родился мертвым.

– Нет!

– Да, дорогая, – сказала Ильза нежно. – Все эти переживания, ужасы, все сказалось.

– Но я хотела ребенка. Я хотела маленького... Это был мальчик?

– Это была девочка, – ответила Ильза.

Я видела так отчетливо мою маленькую девочку. Видела ее в крохотном шелковом платьице, подрастающую, отправляющуюся в школу. Я почувствовала слезы на щеках.

– Она была живой, – сказала я.

Я улыбалась от ее жизни во мне, я привыкла ее чувствовать. Нет, нет, должно быть, произошла ошибка. Доктор Карлсберг склонился ко мне.

– Шок от случившегося был слишком силен. И мы ожидали такой исход. Пожалуйста, успокойтесь. Помните, вы теперь свободны и сможете зажить счастливой жизнью.

Счастливой жизнью! Мне хотелось кричать на них. Мой возлюбленный, по вашим словам, никогда не существовал. Я придумала свое замужество. Но ребенок был живое существо, и теперь вы утверждаете, что он мертв.

Ильза сказала:

– Мы позаботимся о тебе, Елена...

Мне хотелось кричать! «Мне не нужна ваша забота. Мне нужен мой ребенок. Как вы смеете ставить на мне опыты! Как смеете пробуждать во мне галлюцинации, не имеющие отношения к действительности?» Если меня обманули, я хочу знать об этом. Нет ничего хуже неопределенности. О, да, определенность появилась. Эта ужасная утрата. Ребенка, который должен был стать моим утешением, у меня отняли.

Я лежала без чувств. Я не ощущала такого отчаяния с тех пор, как они объявили мне, что Максимилиан, которого я считала своим мужем, не более чем миф.

«Ты очень слаба, – сказали они мне, – тебе не следует вставать с постели». Я не чувствовала себя слабой физически, только духовно опустошенной и отчаявшейся.

Все эти месяцы я жила ради моего ребенка. Я представляла в мечтах, как Максимилиан возвращается ко мне и я гордо показываю ему нашего ребенка. Я верила в это так, как всегда верила в реальность тех трех дней совершенного счастья. Я заколебалась, только чтобы не огорчать добрую Илъзу. Но уверенность никогда не Покидала меня. Никогда!

– Я должна увидеть своего ребенка, – сказала я. Доктор Кляйн ужаснулся.

– Это усилит ваше отчаяние.

Я требовала – я хочу видеть свое дитя.

– Мы хороним ее сегодня, – сказал доктор Кляйн.

– Я должна быть там.

– Обряд будет очень простым, а вам нельзя вставать с постели. Вы должны быстрее поправиться.

Я повторила свое требование: я должна видеть своего ребенка, Ильза.

– Елена, милая, все позади. Тебе следует все забыть Ты можешь вернуться домой, забыть весь этот кошмар Пройдет немного времени – и как будто ничего не было. Ты так молода.

Я стояла на своем.

– Так никогда не будет. Все, что, возможно, случится со мной, будет так же незабываемо и реально, как и происшедшее здесь.

– Вы думаете, я смогу это забыть?

– Доктору Карлсбергу теперь это не нужно. Его опыт удался. Ему хотелось бы, чтобы ты вернулась в нормальное состояние.

– Доктор Карлсберг преуспел со своими лекарствами, вызывающими сновидения. Я хочу видеть своего ребенка.

– Елена, дорогая. Лучше не надо.

– Вы пытаетесь убедить меня, что я родила чудовище?

– Конечно, нет. Маленькую девочку, родившуюся мертвой.

– Я ощущала ее такой живой!

– Роды были трудными. Ты так мучилась, гораздо больше, чем представляешь. Все это привело к такому результату. Врачи боялись именно этого. В подобных обстоятельствах это лучший выход.

Я повторила:

– Сегодня они хоронят моего ребенка, я должна видеть ее до погребения.

– Будет лучше...

Я приподнялась на локте и закричала:

– Хватит говорить мне, что мне делать! Я больше не буду жертвой ваших экспериментов.

Ильза казалась испуганной.

– Я переговорю с врачами.

Они усадили меня в кресло на колесиках, потому что доктор не разрешил мне идти. Меня привезли в комнату, где на постаменте стоял маленький гробик. Комната была затенена, но немного света пробивалось через жалюзи и там лежала она, мое маленькое дитя, с маленьким сморщенным личиком, в белом чепчике. Мне хотелось поднять ее на руки, прижать к себе, вдохнуть жизнь в это маленькое слабое тельце.

Горячие слезы хлынули из моих глаз, горькое отчаяние сжало сердце.

Они молча отвезли меня к себе, положили на постель, поправили подушки и расправили простыни. Они делали все, чтобы утешить меня, но утешение не приходило.

Лежа в постели, я слышала голоса женщин с лужайки.

Все кончилось. Сновидение и кошмарный сон. Мне еще не было девятнадцати, но я чувствовала, что пережила больше, чем многие другие за всю свою жизнь.

Ильза не покидала меня ни на минуту. Она постоянно подчеркивала то обстоятельство, что я теперь свободна. Я смогу снова вести прежнюю жизнь, как до Ночи Седьмой луны. Она отвезет меня в Англию, где ничего не изменилось, и это будет для меня наилучшим лекарством.

Я много думала об этом и пришла к выводу, что мне следует поступить именно так.

Мне следует отдалиться от этого безумного приключения. Мне нужно забыть, мне следует начать все сначала.

Я оставалась в клинике доктора Кляйна еще две недели и почти перед отъездом, так я была поглощена своей собственной трагедией, вспомнила Гретхен Шварц.

Я рассказала Ильзе, как я нашла рыдающую девушку в ее комнате, и та обещала разузнать о ней у доктора Кляйна.

Доктор Кляйн сам обратился ко мне.

– Вы спрашивали о Гретхен Шварц. Вы перемолвились словечком. Она рассказала вам свою историю?

– Да, бедняжка. Она была так несчастна.

– Ей не повезло. Она умерла, но с ребенком все в порядке. Прекрасный мальчик.

– А что с ним?

– Ее семья взяла его к себе, и бабушка, а потом дядя обещали позаботиться о нем.

– Бедная Гретхен. Мне так жаль ее.

– Вам пора забыть о печали. Вы поправляетесь и, по словам фрау Глайберг, через несколько недель она отвезет вас на родину.

Мне показалось, что он почти рад этому и уже вычеркнул мое имя из своих списков. Сложный случай, но решенный удовлетворительно.

И вдруг я почувствовала, как слезы заливают мне ресницы – я вообще легко плакала в эти дни, я плакала о потере своей мечты и своего ребенка.